ruenfrdeit
Скрыть оглавление

II. Прекрасная победа

Гималаи

Кредо

Доспехи Света

Пора

Стремиться к прекрасному

Судьба

Академия Объединенных Искусств

Вперед

Врата в будущее

Прекрасное единение

 

 

ГИМАЛАИ

 

В Индии меня однажды спросили, какая разница между Востоком и Западом, я ответил: «Самые прекрасные розы Востока и Запада одинаково благоухают». Так, хотя мы и говорим о противоположности и различиях, по существу мы имеем в виду великое «Единое», потому что в действительности сам закон есть Единое, и все, согласное данному закону, есть Единое. Если мы не можем служить Единому, скажем: «моя вина», осознаем, что только мы сами виноваты, ибо мы не нашли силы прислушаться к великому закону совершенствования.

Очень часто мы стараемся наметить, как строить будущую жизнь, как строить будущую эволюцию. Это наш долг. Всем хочется строить свою собственную жизнь и несомненно сложить жизнь счастливую. Как достигнуть счастья? Только через Прекрасное. Мы так разнимся множеством переживаний, но, тем не менее, все они есть осознание Прекрасного. Замечаете, что я не употребляю слово Красота, но говорю Прекрасное, этим я хочу выразить не только физические выявления, осязательные в Красоте – музыку, пение, драму, но я хочу подчеркнуть понятие Прекрасного, и наш долг вносить в свою жизнь широкое осознание этого великого понятия.

Возможно, кто-то скажет: «Да, очень хорошо так мечтать – сделать жизнь прекрасной. Чаще всего мы думаем, что Прекрасное суждено только богатым; а трудящийся, как может он мечтать о Прекрасном?» В разных странах мы видим множество коллекционеров и истинных работников искусства, и некоторые из них очень бедны. Они принадлежат к трудящемуся классу, но тем не менее чувство Прекрасного в них так сильно, что даже со скромными средствами они находят возможность приблизиться к Прекрасному.

Главное – иметь внутреннее сознание Прекрасного. Не все обладают способностью внешнего выражения искусства, но каждый имеет в существе своем возможность осознания Прекрасного. Очень часто создание мысленное гораздо выше выраженных при посредстве внешних средств искусства. Я подчеркиваю это потому, что очень часто люди приходят и снова и снова рассказывают одну и ту же историю: «Моя жизнь окончена, я не могу даже мечтать о чем-либо Прекрасном, я не имею времени сосредоточиться мечтать». Часто вы замечаете очень одаренного, который носит в себе замечательные идеи, по +он своеобычных понятий, которые может посылать в космос.

Каждая мысль запечатлевается в пространстве. Так важно творчество мысли – истинное сотрудничество в прекрасном созидании всей Вселенной. Потому что на пути творчества проявятся лучшие творческие энергии, и тогда мы станем настоящими сотрудниками и сотворцами на пути к Высшему.

Как можно вносить духовность? Сделать это образом жизни, необходимо реализовать силу мысли. Мы часто говорим о силе воли, но редко применяем эту силу. Мы говорим о телепатии и полагаем, что это нечто очень трудное и сверхъестественное, необыкновенное; но в ней нет никаких феноменов и нет оккультизма.

Для детей даже телефон представляет собой очень таинственный предмет. Но когда вы знаете, как работает энергия, становится понятным, что здесь нет ничего экстраординарного.

Мы должны вносить эти возможности в жизнь.

В Азии говорят об Агни Йоге, Учении Огня. Разве это нечто сверхъестественное? Нет. В Учении говорится о применении всепроникающей стихии – огня Пространства. Сказано, что очень скоро Эра Огня приблизится к нашей земле. Вы услышите полное научное обоснование этого утверждения и затем вспомните, что профессор Милликен открыл космический луч и устремляется применить эту новую силу.

Самые древние учения Азии, на пространстве многих веков, говорят о великолепной стихии Огня. Жизненно важные наставления даны в Ведах.

Во времена Будды знали о железных птицах, которые будут служить человечеству. Глубочайшая древность знает железных змиев, полезных людям. Таким образом видно, как целые века провозглашалось истинное знание, но на ином языке или с другими символами, но если мы честно разберем эти длинные мудрые свитки, не впадая в предрассудки, мы можем различить множество полезных указаний.

Главная наша задача – изучать факты честно. «Мы должны принимать науку как науку, без всяких предрассудков и суеверий». В то же самое время не всегда ученые работают с фактами в полной честности. Но мы должны брать факты так, как они есть, без эгоистического перетолкования, и иногда мы обнаруживаем в себе больше суеверий, чем у некоторых жителей пустынь. Когда у нас есть такие ученые , как Эйнштейн, Милликан, Ремен, мы уверены, что грядущая эволюция в хороших руках.

Разве не велика радость видеть, как выдающийся ученый высказывает такую широту зрения? У него нет суеверий. И он испытывает то же самое состояние Прекрасного. Каждый ученый в момент открытия, подобно художнику, проявляет творческое духовное начало Прекрасного. Можно спросить исследователя, как было сделано его открытие – что случилось в этот момент? И если человек честен, он признает, что нечто произошло в тот миг. Это была не случайность. В тот момент он прикоснулся к Высшему – высочайшему Кресту Вечности.

Некоторые крупные бизнесмены тоже художники, и очень легко разговаривать и встречать понимание у значительного человека, имеющего расширенное сознание, и если разговор идет о чем-то трудном, его большой жизненный опыт поможет понять все, и из понимания проистекает его терпимость к чужому мнению. Пожалуйста, запомните эту черту – терпимость. Она необходима. Многое рушится по невежеству.

Нетерпимость есть невежество.

Иногда нам кажется, что мы устали. Но мы не устали. Попросту мы слишком много утруждали один нервный центр. Усталость не означает потребность в отдыхе – необходимость сна. Нам надо просто переменить работу – сменить центр, и эта перемена нервных центров принесет отдых.

Помните, что главный и самый сильный яд есть яд раздражения и гнева. Каждое раздражение физически создает в нашей нервной системе ядовитые излучения.

Лучшие ученые, врачи знают уже, что при раздражении возникает нечто материальное. В Азии они скажут вам о кристалле раздражения. Разве можно быть счастливым, зная, что во гневе мы сотворяем яд? Лекарства от этого – просто не раздражаться, не сердиться. Когда вы навсегда запомните, что гнев есть нечто страшное, тогда будет не так трудно удержаться от раздражения. Если кто-то пришел с целью раздражить вас, ведь вы его встретите улыбкою. Велика сила знать, что именно вы хотите.

Надеюсь, что вы меня не обвините в том, что я говорил вам о чем-то отвлеченном, оккультном или мистическом. Что называют мистицизмом?

Нечто туманное. Но мы не имеем ничего общего с туманами и облаками – только с фактами, точными и светлыми. С их помощью можно осветить свою жизнь.

Мы говорим о Прекрасном, и когда вы проявите эту научно обоснованную энергию, величайшую силу, которая есть в каждом, – тогда энергия высвободится и возрастет.

Очень часто люди спрашивают, как реализовать такую энергию. Энергия есть наше достояние. Однажды несколько молодых людей спросили, как работать с энергией. Я попросил: «Пусть каждый из вас расскажет мне что-нибудь необычное из своей жизни». Все молчали. Рассказывать было не о чем! «Наша жизнь обычна». «Я работаю в банке». «Я работаю на фабрике». Знаменитый философ Беме был сапожником, кто-то был плотником! Наша каждодневная жизнь есть Пранаяма. Это новое слово означает применение энергии. Можно иметь достижения, работая с энергией, но Пранаяма будет и обычная жизнь.

Когда человек стремится улучшить свою работу, к нему приходит удача. Совершенный ремесленник неотделим от художника. И полы можно мыть с духовным подъемом. Кто-то непременно заметит: «Этот человек прекрасно справляется с работой. Надо доверить ему что-либо более значительное». И когда мы совершенствуем качество работы – мы испытываем радость.

Велико несчастье прикасаться к работе без любви к ней, с единственным желанием поскорее от нее отвязаться; но когда мы знаем радость труда, обычный отдых уже не нужен. Можно отдыхать в устремленной работе – с ясным осознанием и лучшей мыслью. И мы не устанем, энтузиазм умножит силы. Не нужен будет продолжительный сон. Тяжело мыслить, пребывая в полудреме, и дело не спорится.

Когда вы ищете совершенствования, вы забываете себя во имя творимого вами, вы сильны и отрешаетесь от эгоизма, и в этом самоотречении заключается величайший аспект Прекрасного.

Самоотречение является величайшей формой Прекрасного. Всякое «Я» обособленно, всякое «Мы» сильно! «Мы» как истинное сотрудничество ложится в основу жизненного начинания.

В Индии существует прекрасное понятие Гуру, Учителя – не рабство, но великое чувство сотрудничества. На этом пути цепь сотрудничества будет созидающей. В беспредельной цепи на пути к Высшему вы знаете своего Ведущего, а для кого-то сами являетесь Ведущим.

На Пути Восхождения удача сопутствует нам.

 

  

 

КРЕДО

 

Прежде чем стать скульптором, Лисипп был помощником кузнеца. Сердце большого художника никогда не иссушится мукой мятущегося духа или нуждой тела. Нет такой засухи, которая может уничтожить зерно творчества, если оно однажды готово прорасти. Среди наиболее тяжких трудов народная песня называет призыв к обновлению творчества. Это вменяется в качестве каждого задания. Искусство, знание, труд – все дети того же ведущего и возвышающего творчества.

С древнейших времен о целях искусства говорилось самыми различными словами. И как бы ни были многообразны эти определения, всюду их сущность понималась одинаково. Прежде всего, от искусства требуется убедительность. Сказано, чтобы иметь доверие, нужно смотреть через красоту. Так и есть. Видеть глазом прекрасным значит глубоко постичь композицию. О какой композиции идет речь? Много сказано об условных преднамеренных договоренностях, о стремлении к вычурной субъективности. Долгие времена люди пытались выразить справедливое негодование против чего-либо, что, по их мнению, принижало возвышенную идею творчества и демонстрировало их неспособность к свободному полету.

Такова реальность условной композиции. В конечном счете, искусственная композиция всегда вызовет скуку и утомление. Но также существует и другая композиция, непринужденная и все же непередаваемая словами. Художник может видеть так ясно и определенно, что вы, как говорят, не пропустите и слова из его песни. Это точно как в природе, когда наиболее разнящиеся элементы комбинируются в совершенную гармонию. При изучении структуры кристаллов всегда удивительно, как такое бесчисленное количество неожиданных форм постоянно создает окончательное гармоничное целое. Так в всегда в любом художественном творчестве. Его произведения формируются столь естественно, что отпадают любые рассуждения о композиции. Так кристалл творчества выражает ту убедительность, которая может быть столь ярко прочувствована и которую слова бессильны выразить и описать. Когда картина написана свободно, невозможно ничего отнять или добавить. Вы не можете поменять ее части, и не потому, что не смеете нарушить «симметрию», но потому, что не способны лишить картину ее жизненного равновесия. У вас появляется желание иметь рядом такую картину, потому что в ней вы найдете постоянный источник радости. Каждый излучающий радость предмет представляет истинное сокровище. Вам безразлично, к какой школе или направлению она принадлежит как objet d'art; она будет побуждающим водителем к Прекрасному и дарует много часов, в течение которых вы почувствуете любовь к жизни. Вы будете признательны тому, кто помог вам встретить жизнь улыбкой, и приложите лучшую заботу об этом иероглифе Прекрасного. И вы станете лучше не по сухому указанию морали, но от творческого излучения сердца. И в вас проснется творец, скрытый в глубинах сознания.

В своих лучших открытиях наука оказывается искусством. Подобный поражающий научный синтез навсегда запечатлеется в человеческом мозгу как нечто непреложно убедительное. Так наука перестает быть набором условно подобранных фактов и торжественно двинется к овладению новым мышлением, ведя за собой человечество.

Творчество, проявляется ли оно в символах, в искусстве или в любой сфере, управляемой Музами классического мира, всегда будет привлекательным, иначе говоря, убедительным. Наука уже вступает такую необъятную область исследования, как мысль. Сейчас открывается, что мысль действует согласно определенным законам, еще не записанным человеческими словами, но уже различимым в ряде недавних экспериментов. Разум мыслителя станет творческим.

К искусству всегда предъявлялось требование творчества. Это требование не более чем справедливость. В конце концов, искусство не может быть не творческим. Пейзаж или портрет, будучи наиболее сложными произведениями, выйдя однажды из-под руки настоящего художника, будут творческими. В лабиринтах современных концепций может показаться, что истинная идея творчества распалась на части. Иногда люди полагают, что творчество должно быть выражено в формах, не имеющих ничего общего с действительностью. Некоторые могут помнить шутку, произошедшую на французской выставке, когда выставили картину, написанную ослиным хвостом. В поисках творчества вместо освобождения (творчество всегда должно быть свободным) люди начинают говорить о новых ограничениях и условных рецептах. При этом забывается наиболее фундаментальное условие творчества: прежде всего, оно не должно испытывать ничего условно навязанного и само ограничивающего. Например, сошлемся на Гогена. Разве может кто-то назвать его картины традиционными или тенденциозными? В совершенной свободе творчества Гоген перешагнул все условные ограничения предметности, так же как и всевозможные сдерживающие технические нормы. Он всегда остается творческим художником, иначе говоря, истинным и убедительным мастером. Сила убедительности этого художника не в каких-либо рецептах и правилах, изобретенных рассудком. Он творит, как птица поет, которая не может не петь, потому что эта песня – выражение ее естества. Его убедительность лежит в способности увидеть каждое свое создание частью творящей природы.

Это внутреннее видение в степени необходимости и убедительности всегда будет далеко за пределами технических правил и приемов. Творцы всех времен и народов создавали свои произведения не только интуитивно, видя их в лучших формах выражения, но и распространяя свое творчество на каждый материал, с которым работали. Скульптор, изучающий глыбу мрамора, создает из нее возможно лучшее. Резчик использует все особенности куска дерева, чтобы претворить их в формы, явившиеся его творческому глазу. Художник интуитивно собирает живописный материал для каждого своего изображения. Он, вероятно, не сможет точно объяснить, почему применил масло, или темперу, или акварель, или пастель. Так и должно быть. Почему оратор повышает или понижает интонацию? Почему музыкант извлекает те неожиданные очаровывающие созвучия, которые он уже не всегда может точно повторить?

Очень много говорят об интуиции. Пишутся тома об интуитивной философии. Многие решения находятся не только в расчетах, но и в интуитивном синтезе. Один художник сказал: «Делайте так, чтобы люди могли поверить вам». Другой, рассуждая о некоем реалисте, спросил: «Неужели он будет изображать всю придорожную грязь только потому, что она существует?» И все же не будем выносить приговор реализму. Конечно, это только стремление к действительности, которая, в свою очередь, создает ту убедительность, во имя которой кто-то должен будет посмотреть глазом прекрасным.

Недавно много говорилось о синтезе в искусстве. Во всех искусствах синтез – лишь накопление лучших возможностей. Однажды Брюллов в шутку сказал, что искусство чрезвычайно просто: «Нужно только взять верную краску и положить ее на верное место». По сути, мастер, большой специалист, говорил верно. Именно, применяя цвет, необходимо сделать так, как нужно, и нечто шепнет, где это «так как нужно». Мастер знает, когда невозможно сделать иначе, даже если вы спросите его, по каким канонам и правилам он сделал именно так, то ни один художник не сможет объяснить вам, каким законам он следовал, создавая это.

Сравнивая произведения искусства разных времен и народов, можно видеть, как часто прекрасно соседствуют наиболее внешне отличные творения. Можно легко представить, как некоторые примитивы, иранские миниатюры, objet d'art Африки, Китая и Японии, Гоген и Ван Гог могут появиться в одной коллекции и даже висеть на одной стене. Не техника и не материал, но нечто иное дает возможность этим совершенно различным образцам сосуществовать в гармонии. Поистине, все они – создания творчества. Более того, все виды искусства, скульптура, живопись, мозаика, керамика, словом, все творения, в которых выразился творческий порыв мастера, будут друзьями, а не взаимно непримиримыми соперниками.

Каждый из нас часто слышит противоречивые заявления. Кто-то говорит, что он признает только старую школу. Другой выдвигает страстное возражение, что все должно быть в движении, и поэтому он находит радость только в модернистах, даже если их работы иногда грубы и резки. Некто почитает только картины, написанные маслом, когда другие восхищаются утонченной акварелью. Некоторые утверждают, что любят только «законченные картины», тогда как другие заявляют, что выше ценят этюды, как первые вдохновенные импульсы творца. Иные восторгаются только монументальными работами, другие чувствуют теплую привязанность к миниатюрам. Одни ограничивают свои вкусы только грандиозным, другие находят отдохновение в маленьких художественных безделушках. Не указывают ли все подобные ограничения на душевную ограниченность со стороны таких любителей искусства, или, может быть, эти ценители ограничивают свои возможности? Очень часто происходит, что чьи-то предпочтения и собрания основываются на случайном внутреннем импульсе. Возможно, однажды человек услышал, что картина написана маслом, и это выражение запало ему в душу. Возможно, в семейном кругу ребенок был поражен словом, сказанным об акварельных красках, или ему подарили их набор, и это событие положило начало его интересу исключительно к этому средству. Во всех проявлениях жизни и особенно в вопросах художественных побуждений вначале часто происходят бесчисленные случайности. Действительно, такие «случайности» оказываются вопросом судьбы. Человек начинает отзываться на одни произведения более, чем на другие, и в этом могут проявиться его спящие накопления. Приходит весна, и почки, долго спавшие в зимнем холоде, непринужденно открываются. Началось новое творчество!

Что за прекрасное слово – «творчество»! На всех языках оно звучит призывно и убедительно. По-своему оно говорит о чем-то потенциально возможном, о чем-то ликующем и непреложном. Настолько мощно и прекрасно это слово – «творчество», что перед его лицом забываются все условные препятствия. Люди радуются этому слову как символу продвижения. Власть творчества покрывает все нашептывание ограниченного ума о правилах, о материалах, обо всем, что отвечает запрещающему слову «нельзя». Для творчества все возможно. Оно ведет за собой человечество. Творчество – знамя молодости. Творчество – прогресс. Творчество – господство новых возможностей. Творчество – мирная победа над застоем и хаосом. В творчестве уже заложено продвижение. Творчество есть выражение фундаментальных законов Вселенной. Иными словами, в творчестве выражена Красота.

Сказано, что красота спасет мир. Над этой формулой люди улыбаются с сочувствием или с сожалением, но никто не может ее опровергнуть. Существует ряд аксиом, которые могут вызвать удивление, но которые невозможно развенчать. Человечество мечтает о свободе, начертав этот великий иероглиф на фасадах. И в то же время оно прилагает все усилия, чтобы ограничить и умалить эту идею. Великая свобода мысли проявляется в истинном творчестве. Будет истинным то, что красиво и убедительно. В тайниках сердца, за которое ответствен сам человек, живет надежное знание о том, что есть истинная убедительность, что есть творчество, что есть Красота. Веласкес сказал: «Не полотно, но сама правда».

Вспомним два замечательных отрывка из «Сада Эпикура» Анатоля Франса: «Все, что ценится лишь за новизну манеры и своеобразие стиля, быстро стареет. В искусстве мода меняется, так же как в других областях. Есть фразы вычурные и рассчитанные на свежесть впечатления, как платья от знаменитой портнихи: их хватает только на сезон. В Риме эпохи упадка искусств статуи императриц были всегда украшены модными прическами. Прически эти скоро становились смешными; приходилось их менять – и на статуи надевали мраморные парики. Надо бы и стиль, тщательно причесанный, как эти статуи, каждый год перечесывать по-новому. Вот и получается, что в наше время, когда жизнь идет так быстро, литературные направления держатся всего несколько лет, а то и месяцев. Я знаю очень молодых писателей, стиль которых производит впечатление архаического. Это, конечно, результат чудесного прогресса в области промышленности и машин, влекущий изумленное общество вперед. Во времена гг. Гонкуров и железных дорог еще можно было довольно долго удовлетворяться одним артистическим письмом. Но с появлением телефона литература, которая зависит от жизненного уклада, обновляет свои формулы с обескураживающей быстротой. И мы присоединяемся к мнению г-на Людовика Галеви, что только простая форма в состоянии спокойно выдержать если не века, – утверждать это было бы преувеличением, – то годы.

Единственная трудность заключается в том, чтобы установить, что такое простая форма, и нужно признать, трудность эта великая.

Природа – во всяком случае, насколько она доступна нашему познанию и притом в областях, где возможна жизнь, – не представляет ничего простого, а искусство не может притязать на большую простоту, чем природа. Но все же мы понимаем друг друга, когда говорим, что вот этот стиль прост, а этот не прост.

Скажу поэтому, что если нет простого стиля в строгом смысле слова, то существуют стили, кажущиеся простыми, и что как раз им-то, вероятно, присущи молодость и долговременность. Остается только установить, откуда у них эта счастливая видимость. И тут, конечно, приходит в голову, что они обязаны ею не недостаточному разнообразию элементов, а тому, что они представляют собой целое, все составные части которого до такой степени прочно слились, что их уже не различишь. Короче говоря, простой стиль – как тот луч, который падает через окно, пока я это пишу, и ясный свет которого объясняется полнейшим слиянием составляющих его семи цветов. Простой стиль подобен белому свету. Он сложен, но не выдает своей сложности. Правда, это только образное сравнение, а известно, как мало содержания в образах, сотканных не рукой поэта. Но мне хотелось отметить, что в языке прекрасная и желанная простота – только видимость, и основана она исключительно на упорядоченности и высочайшей экономии всех речевых элементов».

«Чтобы насладиться подлинным искусством и получить серьезное, глубокое впечатление от картины, смотрите фрески Гирландайо «Рождество Богородицы» в церкви Санта-Мария-Новелла во Флоренции. Старый художник показывает нам спальню родильницы. Анна приподнялась на постели, она не красива и не молода, но сразу видно: это хорошая хозяйка. У изголовья своей кровати она поставила банку с вареньем, положила два граната. Стоящая по ту сторону кровати служанка держит перед ней чашу на подносе. Ребенка только что выкупали; медный таз еще посреди комнаты. Теперь маленькая Мария сосет молоко прекрасной кормилицы. Это молодая дама, горожанка, ставшая матерью, ласково дающая грудь ребенку своей подруги, чтобы этот ребенок и ее собственный, напитавшись соком жизни из одного источника, одинаково ощущали ее прелесть и, в силу молочного родства, братски любили друг друга. Рядом – молодая женщина, очень на нее похожая, или, скорей, молодая девушка, может быть, сестра, в богатом наряде с открытым лбом и заплетенными косами на висках, как у Эмилии Пии, протягивает к ребенку руки – очаровательным жестом, в котором чувствуется пробуждение материнского инстинкта. Две благородные гостьи, одетые по флорентийской моде, входят в комнату. За ними идет служанка, несущая корзину с арбузами и виноградом на голове; и эта красивая статная фигура, задрапированная по античному, опоясанная лентой с развевающимися концами, кажется в этой семейной и благочестивой среде каким-то языческим сновидением. Так вот – в этой теплой комнате, в этих ласковых женских лицах мне видна вся прекрасная жизнь Флоренции, весь цвет раннего Возрождения. Сын золотых дел мастера, сам зрелый мастер с первых же шагов, Гирландайо раскрыл в своем творчестве, ясном как рассвет летнего дня, всю тайну того учтивого века, в который ему посчастливилось жить, и который обладал таким очарованием, что даже его современники восклицали: «О благодатные боги! Какое счастливое время!»

Художник должен любить жизнь и доказывать нам, что она прекрасна. Иначе мы усомнимся в этом».

Леонардо указывал: «Тот, кто презирает живопись, презирает философское и утонченное созерцание мира, ибо живопись есть дочь, или, лучше сказать, внучка Природы. Все, что есть, родилось от Природы, в свою очередь, породило науку живописи. Вот почему я говорю, что живопись – внучка Природы и родственница Бога. Кто хулит живопись, тот хулит Природу.

Живописец должен быть всеобъемлющ. О художник, твое разнообразие да будет столь же бесконечно, как явления Природы. Продолжая то, что начал Бог, стремись умножить не дела рук человеческих, но вечные создания Бога. Никому никогда не подражай. Пусть будет каждое твое произведение как бы новым явлением Природы».

История запечатлела многообразные достижения Леонардо да Винчи во всех сферах жизни. Он оставил удивительные математические записи, он исследовал природу полета, он проводил медицинские изыскания, и он был выдающимся анатомом. Он изобретал музыкальные инструменты, изучал химию красок, он любил чудеса естественной истории. Он украшал города великолепными зданиями, дворцами, школами, библиотеками; он построил огромные военные казармы, создал один из лучших портов Адриатики и спроектировал и построил великий водный путь; он основал могущественные форты, проектировал военные машины, набрасывал военные проекты... Велика была его многосторонность.

Но после всех замечательных достижений он остался в памяти мира как художник – как великий художник. Разве это не истинная победа Искусства?

 

   

 

ДОСПЕХИ СВЕТА

 

Помню, как Пюви де Шаванн находил искреннее, благое слово для самых различных произведений. Но не забуду, как известный художник Р. обходил выставку лишь с пеною поношения. Однажды бросилось в глаза, что Р. останавливается гораздо дольше около поносимых им произведений. По часам я заметил, что три четверти часа ушло на ругательство и одна четверть на радость. Провожая художника, я заметил: «Знаю, чем задержать Вас дольше! Лишь ненавистными для Вас вещами». При этом ругательства Р. были весьма изысканны, а похвалы очень бедны и сухи. Конечно, в творчестве Пюви де Шаванн был несравненно выше Р. Не из благодати ли творческой исходила благость суждений Пюви?

Зачем разделяться и злодействовать там, где заповедан общий восторг, общая радость творчества.

Бесчисленны от незапамятных времен заповеди о Прекрасном. Целые государства, целые цивилизации складывались этим великим Заветом.

Украсить, улучшить, вознести жизнь – значит, пребывать в добре. Все понимание, и всепрощение, и любовь, и самоотвержение создаются в подвиге творчества.

И разве не должны стремиться к творчеству все молодые сердца? Они и стремятся. Нужно много пепла пошлости, чтобы засыпать этот священный пламень. Сколько раз одним зовом «Творите, творите!» можно открыть новые врата к Прекрасному.

Сколько дряхлости сказывалось в леденящей программе: сперва научусь рисовать, потом перейду к краскам, а уж затем дерзну на сочинение. Бессчетно успевал потухать пламень сердца, прежде чем ученик доходил до запретной двери творчества!

Но зато сколько радости, смелости и бодрости развивалось в сознании с малых лет дерзнувших творить. Как заманчиво увлекательны бывают детские сочинения, пока глаз и сердце еще не поддались всепожирающим условиям стандарта.

Где же условия творчества? В непосредственности, в повелительном трепете сердца, позвавшего к созиданию. Земные условия безразличны для призванного творца. Ни время, ни место, ни материал не могут ограничить порыв творчества. «Хоть в тюрьму посади, а все же художник художником станет», – говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: «Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!». Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою.

Пришел к учителю с этюдами служащий; художник похвалил его работы, но пришедший стал жаловаться: «Семья, служба мешают искусству».

«Сколько вы часов на службе?» – спрашивает художник. «От десяти утра до пяти вечера». – «А что вы делаете от четырех до десяти?». – «То есть как от четырех?» – «Именно от четырех утра». – «Но я сплю». – «Значит, вы проспите всю жизнь. Когда я служил ретушером в фотографии, работа продолжалась от десяти до шести, но зато все утро от четырех до девяти было в моем распоряжении. А чтобы стать художником, довольно и четырех часов каждый день».

Так сказал маститый мастер Куинджи, который, начав от подпаска стада, трудом и развитием таланта занял почетное место в искусстве России. Не суровость, но знание жизни давало в нем ответы, полные сознания своей ответственности, полные сознания труда и творчества.

Главное, избегать всего отвлеченного. Ведь, в сущности, оно и не существует, так же, как и нет пустоты. Каждое воспоминание о Куинджи, о его учительстве, как и в искусстве живописи, так и в искусстве жизни, вызывает незабываемые подробности. Как нужны эти вехи опытности, когда они свидетельствуют об испытанном мужестве и реальном созидательстве.

Помню, как после окончания Академии художеств Общество поощрения художеств пригласило меня помощником редактора журнала. Мои товарищи возмутились возможностью такого совмещения и прочили конец искусству. Но Куинджи твердо указал принять назначение, говоря: «Занятый человек все успеет, зрячий все увидит, а слепому все равно картин не писать». Помню также, как однажды Куинджи раскритиковал мою картину «Поход». Но полчаса спустя он, сильно запыхавшись, вновь поднялся в мастерскую: «Вы не должны огорчаться, пути искусства бесчисленны, лишь бы песнь шла от сердца», – улыбаясь, говорил он.

И другой мой учитель, Пюви де Шаванн, полный благожелательства и неистощимого творчества, мудро звал всегда к само углублению, к труду и к радости сердца. Не погасла в нем любовь к человечеству и радость творения; а ведь первые шаги его не были поощрены. Одиннадцать лет его картины не были принимаемы в Салон. Это был достаточный пробный камень величия сердца!

И третий мой учитель, Кармон, всячески поощрял меня к самостоятельной работе, говорил: «Мы становимся художниками, когда остаемся одни».

Благословенны Учители, когда ведут они благою, опытною рукою к широтам горизонта. Сладостно, когда можем вспоминать Учителей своих со всем трепетом сердечной любви.

Учительство старой Индии, углубленное понятие Гуру-Учителя, особенно и трогательно и вдохновенно. Именно вдохновительно видеть, что свободное, сознательное почитание Учителя существует и до сего дня. Истинно, оно составляет одну из основных красот Индии. Без сомнения, то же понятие жило и среди старых мастеров Италии и Нидерландов и среди русских иконописцев. Но там сейчас оно уже в прошлом, тогда как в Индии оно еще живет и не умрет, надеюсь.

Всякое духовное обнищание стыдно. Из тонкого мира печально смотрят великие мастера, жалея о неразумно затрудненных возможностях. В «Духовных ценностях», в «Переоценке», в «Огне Претворяющем» мы достаточно говорили обо всем том, что не должно быть утеряно на перепутьях и перекрестках. Но не могу не вспомнить покойного друга моего, поэта Блока, и его глубокие слова о Несказуемом. Блок прекратил посещение религиозно-философского общества, ибо: «Там говорят о Несказуемом». Именно, есть предел слов, но нет границы чувств и вместимости сердца. Всюду прекрасное. Все путники добра, все искатели искренние приставали к этому берегу. Как бы ни ссорились, как бы ни озверели люди, они все же объединенно замолкают при звуках мощной симфонии и прекращают препирательства в музее или под сводами Парижской Богоматери.

Та же любовь сердца вспыхивает, когда мы читаем о молниях красоты во всех заветах.

Трогателен персидский апокриф о Христе. «Когда проходил Христос с учениками, на пути оказался труп собаки. Отшатнулись ученики от тления. Но Учитель и здесь нашел красоту и указал на белизну зубов животного».

В час отхождения вспоминает Будда: «Как прекрасна Раджагриха и скала Коршуна! Прекрасны долины и горы. Вейсали, какая это красота!»

Каждый Бодхисатва среди прочих своих выявлений должен быть совершенен и в художестве.

Говорит рабби Гамалиель: «Изучение закона есть благородное дело, если оно соединяется с каким-либо искусством. Занятие ими отвлекает нас от греха. Всякое же занятие, не сопровожденное художеством, ни к чему не приводит». А рабби Иегуда добавляет: «Не учащий сына своего художеству готовит из него грабителя на большой дороге». Спиноза, достигнув значительного совершенства в искусстве, поистине отвечал завету гармонизации и облагораживания духа.

Конечно, и высокие заветы Индии утверждают то же основное значение творческого искусства. «В Древней Индии искусство, религия, наука были синонимами Видья, или Культуры». «Сатьям, Шивам и Сундарам, или Вечное Троичное выявление Божественности в человеке, Непреложное, Благостное и Прекрасное».

Вспомним Музейон – дом Муз – Пифагора, Платона и всех тех великих, которые понимали краеугольные камни основ жизни. Плотин – о Прекрасном!

Из глубин тяжких переживаний Достоевский взывает: «Красота спасет мир!». Ему вторит Рескин, одухотворяющий камни прошлого. Знаменитый Иерарх, смотря на картину, восклицает: «Молитва земли небес!».

Старый друг всех творящих искателей Леонардо да Винчи говорит:

«Тот, кто презирает живопись, презирает философское и утонченное созерцание мира, ибо живопись есть законная дочь или, лучше сказать, внучка Природы. Все, что есть, родилось от Природы и родило, в свою очередь, науку о живописи. Вот почему говорю я, что живопись внучка Природы и родственница Бога. Кто хулит живопись, тот хулит Природу.

Живописец должен быть всеобъемлющ. О художник, твое разнообразие да будет столь же бесконечно, как явления Природы. Продолжая то, что начал Бог, стремись умножать не дела рук человеческих, но вечные создания Бога. Никому никогда не подражай. Пусть будет каждое твое произведение как бы новым явлением Природы».

«Упрямая суровость» Леонардо, разве не была она укреплена ясною радостью о дальних мирах, непоколебимою молитвою сердца в Беспредельности?!

Сколько лучших людей утверждало о молитве сердца, о молении красотою, о красоте творчества, о победах Света! Со всех земель, от всех веков все заповедует о значении творчества как ведущего начала жизни. Древние памятники сохранили славные лики Египта, Индии, Ассирии, майев, Китая; все сокровища Греции, Италии, Франции, Бельгии, Германии разве не являются живыми свидетельствами о значении высокого творчества!

Как чудесно, что и сейчас, среди всяких духовных и материальных кризисов, мы можем утверждать царство Прекрасного. Притом можем это не как отвлеченные идеалисты, но именно вооруженные опытом жизни, укрепленные всеми историческими примерами и духовными заветами.

Вспомнив о значении творчества, человечество должно вспомнить и о языке сердца. Разве не этим языком созданы Притчи Соломона, и псалмы, и Бхагават-Гита, и все пламенные заветы отшельников синаитских? Прекрасно сознавать, что все заветы ведут не к разделению, не к ограничению, не к одичанию, но к восхождению и укреплению, и очищению духа!

Д-р Бритон напомнил мне, что, отъезжая из Америки в 1930 году, я сказал ему: «Берегитесь варваров». С тех пор многие варвары ворвались в области Культуры. Под знаком финансовой подавленности совершились многие неисправимые злодеяния.

Списки темных подавителей, как скрижали стыда, неизгладимо запечатлелись на хартиях образования и просвещения. Некультурные ретрограды бросились урезать и искоренять многое в области образования, науки, искусства!

Стыд, стыд. В Чикаго будто бы нечем заплатить городским учителям. В Нью-Йорке церковь продана с аукциона. В Канзас-Сити продан с торгов Капитолий. А сколько музеев и школ закрыто! А сколько тружеников науки и искусства выброшено за борт! Но все-таки на скачки приехало пятьдесят тысяч человек! Стыд, стыд!

Камни древних памятников могут возопить против всех отступников от культуры, которая была истоком всего благословенного и драгоценного. Попиратели Культуры, разве не попирают они свое собственное благосостояние? Даже слепые видят больше этих затемненных служителей тьмы.

«Берегитесь варваров!»

Все же не на изменчивом денежном знаке можем сойтись. Все-таки можем соединиться лишь на ступенях Культуры, во имя всего вдохновенного, творческого, прекрасного. Всеблагим и благородным делом будет поддержание всего творческого и просвещенного. Всходя на эти ступени, мы и сами просвещаемся.

Собираясь вокруг знака Культуры, вспомним, как мы обращались к Женщине: «Когда в доме трудно, тогда обращаются к женщине. Когда более не помогают расчеты и вычисления, когда вражда и взаимное разрушение достигают пределов, тогда приходят к женщине. Когда злые силы одолевают, тогда призывают женщину. Когда расчетливый разум оказывается бессильным, тогда вспоминают о женском сердце...»

И теперь трудно во всемирном доме Культуры. И опять надеемся, что сердце женщины поймет боль о творчестве, о культуре. Поймет она боль о духовных сокровищах и придет на помощь во всех областях Прекрасного.

Молодежь не должна воспитываться на воплях отчаяния. Когда мы писали о сужденных садах прекрасных, мы вовсе не завлекали в призрачные области. Наоборот, мы звали в твердыни, утвержденные жизнью.

Особенно в дни трудные мы должны твердить молитву сердца о прекрасном. Мы должны помнить об общедоступности этого прекрасного.

Стать из пастушонка почитаемым мастером, как Куинджи, или из захолустного крестьянина светилом науки, как Ломоносов, ведь было нелегко. Ничто не помогало, казалось бы! Наоборот, все были против и тем не менее «Свет победил тьму».

В детстве мы любили книгу Гастона Тиммандье «Мученики науки». Должны бы быть изданы и книги «Мученики духа», «Мученики искусства», «Мученики творчества». Жизненные драмы Ван Гога, Гогена, Рейдера, Врубеля, Мареса и множества мучеников за Прекрасное составили бы еще один незабываемый завет, ведущий юношество.

Когда перелистываю книгу «Строители Америки», сколько прекрасных, убедительных примеров встает в памяти. Эдисон, Белл, Форд, Амор, Карнеги, Истман, Шифф, Хаммонд – целое воинство самоделов и самоцветов. Сколько земных потрясений прошли они, лишь утверждая истину непобедимости труда и творчества. Раскрывая историю искусства Америки, разве не восхитимся сильным характером Райдера, Сарджента, Уистлера, Тера, Беллоуза, Рокуэлла Кента, Джайласа, Девиса, Мельчерса и всех тех, кто своим творческим достижением складывал стены Капитолия Славы Америки.

«Признательность есть добродетель больших сердец». Не только вспомним славные имена с благодарностью, но вооружимся всем их опытом для противостояния всем разрушительным силам тьмы. Опыт творчества кует то непобедимое «оружие Света», о котором говорит Апостол.

Сейчас именно час спешный, когда нужно запастись всем бывшим опытом, чтобы не отступить от твердынь Культуры. Сейчас время осознать все духовное сокровище творчества, чтобы этим «Оружием Света» отразить темные силы невежества и двигаться безбоязненно. «Per aspera ad astra!» – «Через тернии к звездам!» Разве не радость, что мы можем, не стесняясь фракциями, обращаться к каждой искренней художественной группе с сердечным приветом, говоря:

«Все-таки теперь, после всевозможных разъединений, дух человеческий опять оборачивается к положительному построению, в котором ценно каждое искреннее сотрудничество. Разве не растут на весеннем лугу цветы всевозможные, великолепные своим разнообразием? Это творческое разнообразие в аромате своем разве не являет Праздник Весны, почитаемый всеми народами от времен незапамятных!»

Ничто не заменит Божественного разнообразия. Также и в земном отражении Божественности, в искусстве, разнообразие означает щедрость народного духа. Среди смятений человечества тем яснее ощущаем ценность творчества.

Пусть звучит строительство и прекрасное желание Блага, иначе говоря, то именно, что должно лечь в основу всех действий культурного человечества. Каждому мыслящему тесно в условиях разделенных, страшных в ничтожестве своем, душно от смрада невежества, от яда некультурности, которые разлагают и отравляют все сущее.

Все, кому дорого достоинство человеческое, все, кто стремится к поистине сужденным совершенствованиям, естественно, должны работать вместе, отбросив, как постыдную ветошь, словарь злобы и лжи и памятуя, что в словаре Блага много не отвлеченных, но действительно жизненно примененных понятий. И как неотложно должны прилагаться понятия в жизни, чтобы слово перестало быть звуком пустым, но являлось бы действенным укрепителем творческой мысли.

Каждый стремящийся ко Благу знает, насколько ценны и все так называемые препятствия, которые являются для мужественного духа силомерами и в нагнетении вырабатывают лишь новую и преображенную энергию.

Ведь не вчерашний день утверждается. Можно утверждать лишь осязательность Будущего. Покуда сами мы, в сердце своем, не убедимся в этом светлом, созидательном Будущем, до тех пор оно будет оставаться в туманной отвлеченности. Для будущего насаждались деревья при дорогах и ставились путевые вехи. Не стал бы строитель складывать памятные столбы, если бы в сердце своем не знал, куда должен вести путь этот. Говорим – путь поведет к знанию, к Прекрасному, но ведь знание это будет освобожденным от предрассудков, будет нестесненно преследовать цели Блага. Говорим – путь этот поведет к красоте; и не роскошь, не прихоть, но надобность ежедневную, воздух сердца составят стремление и осуществление Прекрасного на всех путях. Не убоимся понятия действительности. Устремившиеся мужественно знают все условия пути.

Как говорят Мудрые: перед отходом не произносят дурных слов. Слабые скажут: истомилось сердце, но не истомится и не переполнится то, что живет в Беспредельности любви, в ведущем познании, в дисциплине духа и во всей красоте. Нагнетением, нагружением сердца умножаем опыт. Будем напутствовать себя словами прекрасной Мудрости Востока: «Утомляйте Меня ныне, нагружайте лучше, подав тягость Мира, но умножу силы. Слышишь ли: тягость расцветет розами и трава облечется радугою утра. Потому утомляйте Меня. Когда иду в Сад Прекрасный, не боюсь тягости».

В Мудрости все реально – и утро реально, и Сад Прекрасный реален, и нагружение и тягость Мира, и преображенный подвиг тоже действенны. Нельзя лучше заключить настроение о творчестве, как словами обращения гр. А. Толстого «К Художнику»:

«Слух же духовный сильней напрягай и духовное зрение.

И как над пламенем грамоты тайной

Неясные строки вдруг выступают,

Так выступят перед тобою картины.

Станут все ярче цвета, осязательней краски,

Стройные слов сочетанья в ясном сплетутся значеньи.

Ты ж в этот миг и смотри и внимай, притаивши дыханье,

И созидая потом, мимолетное помни виденье».

 

   

                             ПОРА

 

Встань, друг. Получена весть.

Окончен твой отдых.

Сейчас я узнал, где хранится

один из знаков священных.

Подумай о счастье, если

один знак найдем мы.

Надо до солнца пойти.

Ночью все приготовить.

Небо ночное, смотри,

невиданно сегодня чудесно.

Я не запомню такого.

Вчера еще Кассиопея

была и грустна и туманна,

Альдебаран пугливо мерцал.

И не показалась Венера.

Но теперь воспрянули все.

Орион и Арктур засверкали.

За Алтаиром далеко

новые звездные знаки

блестят, и туманность

созвездий ясна и прозрачна.

Разве не видишь ты

путь к тому, что

мы завтра отыщем?

Звездные руны проснулись.

Бери свое достоянье.

Оружье с собою не нужно.

Обувь покрепче надень.

Подпояшься потуже.

Путь будет наш каменист.

Светлеет восток. Нам

                                 пора.

   

 

СТРЕМИТЬСЯ К ПРЕКРАСНОМУ

 

Последние выставки воплотили идею, о которой мне уже приходилось несколько раз писать и говорить. С позиции истории искусства самым важным всегда будет открытие так называемых неизвестных художников, ведь имена великих мастеров зачастую общепризнаны всеми.

Просматривая стандартные справочники по искусству, в дополнение к знаменитостям мы обнаружили ряд имен, чьи произведения не имеют широкой известности. Тем не менее, эти художники доживали до преклонного возраста, непрерывно работали и были учениками великих мастеров.

О выставке в Париже пресса писала следующее: «Выставка из шестидесяти полотен, провозглашенных знатоками высшим достижением искусства, но включающая и работы неизвестных художников, была организована в Париже под покровительством Джорджа Хьюсманса и удостоилась чести стать самой замечательной из тридцати выставок парижского сезона».

Выставка неизвестных художников напомнила старым коллекционерам и критикам моменты многих ошибочных суждений, сделанных лучшими авторитетами от искусства. Один из них писал: «Тридцать лет назад у меня родилась мысль передать устроителям выставки маленький римский ландшафт, выполненный в светло-желтых и голубых тонах, а также рисунок пером, изображавший крестьянина в большой шляпе. Обоим произведениям было отказано. «Скучный» желтый ландшафт был выполнен Коро, а рисунок оказался не чем иным, как произведением самого Рембрандта». Другой критик добавил, что полотна неизвестных авторов приобретаются сегодня крупнейшими художественными музеями и, как полагают, многие из них принадлежат кисти великих мастеров. На недавней выставке древнего итальянского искусства в Париже демонстрировалось знаменитое произведение «Концерт на свежем воздухе», приписывавшееся выдающимися авторитетами кисти Тициана, а ныне признанное шедевром Джорджоне.

Подобные парадоксы заставляют вспомнить известное высказывание Тулуз-Лотрека: «Картину следует постигать сердцем». Другими словами, картину нужно оценивать по ее достоинствам, а не только по подписи. Французский художник добавляет: «Так ли это важно, если вдруг обнаружится, что изображение Евангелиста написано не Веласкесом. Ведь высокое качество живописи ставит ее в один ряд с творениями кисти великого мастера!»

Можно припомнить много фактов, которые основаны на очень зыбких общепринятых суждениях. В музее Метрополитен в Нью-Йорке имеется картина, приписываемая Массейсу, которая в действительности является произведением очень интересного, но совершенно неизвестного нидерландского мастера Хазелера. Его подпись, которую видели и я, и хорошо известный знаток искусства сенатор Семенов­ Тян-Шаньский, очевидно, была удалена предыдущим владельцем. Конечно, для рынка небезразлично: продать неизвестного Хазелера или заиметь возможность предложить знаменитого Массейса.

Я сам видел письменное свидетельство всем известного специалиста, удостоверяющее в том, что картина написана Рембрандтом. Но именно с этого полотна было удалено имя Яна Викторса, известного ученика Рембрандта. Я помню также ландшафт восемнадцатого века, под которым просматривалась старая подпись семнадцатого века. Можно сослаться на множество рассказов, красноречиво свидетельствующих о том, что ценность полотна определяется не подписью, а его художественными достоинствами.

Существуют два вида коллекционеров. Одни требуют в первую очередь только имя, другим важно художественное мастерство. Для коллекционеров первого типа было создано бесчисленное множество подделок. Наиболее наглые торговцы произведениями искусства любят подсмеиваться: «Цена подписи не больше двух шилингов».

Если даже сейчас, прямо на наших глазах, исчезают подписи с полотен, то совершенно ясно, что подобные зловещие эпизоды имели место и в прошлом. Рассказывали об одном хорошо известном коллекционере, который всегда носил с собой пузырек со спиртом, и пока торговались по поводу картины, он умудрялся стереть на ней подпись, чтобы занизить ее цену. Множество трагедий происходило в жизни вокруг произведений искусства. Однажды мы были поражены, увидев, как реставратор намеренно приводил прекрасную картину в ветхое состояние, чтобы приобрести ее подешевле. Всем доводилось слышать о шедеврах Леонардо, поврежденных религиозными фанатиками и жестокими завоевателями. Я помню, что прекрасный набросок Рубенса был использован в качестве картона для книжного переплета. Отличный портрет работы Брюллова был покрыт безобразным пейзажем. Под блистательным произведением, приписываемым Ингресу, была обнаружена подпись его сотрудника Карбоньера. Во всех странах всегда существовала намеренная или непроизвольная замена имен или названий. Наряду с пересмотром ценностей и модой каждый век имел свои условности. Вместо правдивой переоценки вновь происходило утаивание.

Но не будем останавливаться лишь на искусстве прошлых веков. Проблемы современного искусства еще более остры. Могут ли примеры прошлого научить подрастающее поколение с открытым сердцем подходить к молодым художникам? Можно ли говорить об известности или неизвестности того или иного художника? Ведь для кого-то он значится известным, а для кого-то нет.

Мне рассказывали о замечательной коллекции «неизвестных» французских художников недавнего прошлого. Коллекционер из Марселя начал собирать картины авторов, которые умерли в молодом возрасте или от отчаяния забросили живопись. Было представлено большое собрание полотен. Посетитель, незнакомый с их именами, мог подумать, что это картины Дега, Моне, Мане, Рафаэля, Менара, Латоше и других известных французских художников. В эту коллекцию входило также несколько весьма ярких индивидуальных работ. Хочется думать, что когда-нибудь предприимчивые люди смогут сделать из подобной коллекции внушительную выставку, поражающую воображение. Кроме картин, написанных рано ушедшими из жизни художниками, существовали и такие, которые принадлежали авторам, считавшими себя неудачниками. Но возникает вопрос, вправе ли они были считать себя неудачниками? Ведь порой ужасная несправедливость приводит людей к такой незаслуженной самооценке.

Наш друг, произнося слово «неизвестный», всегда любил добавить «неизвестный мне». И в этом был глубоко прав. Как может некто утверждать, что это неизвестный художник, в то время как в другом месте и в другое время он может быть почитаем незнакомыми людьми? Многим современникам следовало бы прислушаться к такому мнению. Другими словами, в приступе самомнения некоторые люди воображают, что если они чего-то не знают или не допускают, то и все другие думают так же. Таково обычное невежество тщеславия. Кроме того, вопрос об известности или неизвестности – один из самых условных. Ведь понятие это зависит от множества случайных обстоятельств, как сознательных, так и бессознательных. Многие великие гении получили признание лишь после смерти. По некоторым курьезным причинам для большинства людей смерть является серьезным фактором признания.

О Господи! Как часто из-за глупого невежества отвратительный танец смерти вытесняет прекрасный сужденный Танец Жизни!

Могут ли выставки «неизвестных» художников напомнить нам лишний раз об относительности человеческих суждений, и могут ли они помочь восторжествовать еще одной справедливости в современном мире?

Все мы знаем о страданиях ученых, таких, как Коперник, Галилей, Парацельс, Лавуазье и других бесчисленных жертв в борьбе за правду. Много вышло книг, посвященных мученикам науки, и следом неплохо было бы издать серию «Мученики Искусства и Культуры». Веря в то, что художники являются проповедниками красоты, нам необходимо знать обо всем, что способствовало их достижениям.

Нам известно не только о древнем Герострате – губителе красоты. Так же и в наши дни в Лондонской Королевской Академии Художеств варварски была уничтожена картина Сарже. В Лувре вандалы изрезали холст Миллета «Ангел», а другим двуногим ножом была исполосована картина Репина «Иоанн Грозный» в Третьяковской галерее в Москве. Много написано о вандализме, и потому мы с надеждой смотрим на Знамя Мира, как на Красный Крест Культуры, служащий для защиты подлинных человеческих ценностей. Позвольте мне отметить еще один вид скрытого, но очень жестокого вандализма, который как бы исподволь существует во многих странах.

Исследуя творчество древних мастеров, мы часто сталкиваемся с фактом, когда поверх многих прекрасных полотен, по неизвестным причинам, заурядными художниками писались сюжеты на самые разно образные темы. Очевидно, старая картина вышла из моды, и художники просто использовали холст как материал для создания более современных и модных творений. Было бы ошибочно думать, что подобным варварским актам подвергались лишь второсортные картины. Наоборот, среди отмеченных случаев встречается множество известных авторов, занимающих ныне почетное место в истории искусства.

Мне довелось видеть старую копию с широко известной картины художника Корригио, находящуюся в Национальной Галерее в Лондоне, и на ней отчетливо просматривались штрихи древнего портрета. И в самом деле, основание картины выглядело значительно старше, чем копия. Однажды нам пришлось стать свидетелями того, как из-под картин, относящихся к XVII или XVIII веку, выступили хорошо сохранившиеся прекрасные оригиналы Ламбера Ломбара, Рожера ван дер Вейдена, Адриана Бломара и подобных им знаменитостей.

Приведенные примеры показывают, что вандализм совершается не только руками обычных преступников, но и тайно в знатных домах ради тщеславия и предрассудков.

Красоту нельзя оберечь одними приказами и законами. И лишь когда человеческое сознание постигнет ее беспредельное величие, ее творческую силу, благородство и утонченность, только тогда истинные человеческие ценности будут сохранены. Не следует думать, что явление вандализма относится только к прошлому и связано с именами некоторых известных завоевателей. Общеизвестно, что разные виды вандализма происходят и сегодня. Поэтому попытка защитить и спасти красоту – не абстрактна и сомнительна, а крайне необходима и безотлагательна.

Ясно, что образование в области искусства и красоты является насущной необходимостью. И, несмотря на то, что это «прекрасная» необходимость, она подразумевает обязанности и ответственность. Нам всегда радостно видеть, как замыслы воплощаются в действия. Такое преображение можно выразить ясным и в то же время почти непереводимым словом oeuvre. Можно сказать «творение», но все-таки придется согласиться в том понимании, в котором oeuvre пришло из французской литературы.

Об искусстве во всех его проявлениях принято судить очень легкомысленно. Кто-то прочел два стихотворения и уже говорит о поэте. Кто-то увидал три-четыре картины или воспроизведения картин – и уже судит о художнике. По одному роману определяется писатель. Одна книга очерков уже достаточна для бесповоротного суждения за чашкою чаю. Не раз отмечено в литературе, что знаменитая «чашка чаю» ни к чему не обязывает. Может быть, и суждения, произнесенные за столом, тоже ни к чему не должны обязывать, а между тем часто они имеют очень глубокие последствия. В таких беседах за «чашкою чаю» люди и не думают о том, что отдельные произведения являются лишь лепестком всего oeuvre. Вряд ли даже опытный садовод или ботаник взялся бы судить о всем растении по одному лепестку цветка.

Решительно во всех родах творчества – в литературе, и в музыке, и в живописи – всюду нужно внимательное и бережливое отношение. Каждому приходилось читать и слышать, как авторам навязывали многое, им совершенно несвойственное, цитируя лишь обрывки из их неразрывного потока мыслей. Ведь не случайные люди берутся судить. В каждой области есть свои самоопределенные судьи. Говорят, что общая оценка меняется трижды в столетие, так, как бы по поколениям. Понаблюдать эти извилины оценок очень поучительно. Сколько посторонних соображений будет влиять на общественное мнение! Соперничество издательств, или корысть продавцов художественных произведений, наконец, всякие разнообразные формы зависти и вражды так сложно отражаются на оценках, что будущему исследователю-историку часто совершенно невозможно разобраться. Можно бы привести к этому множество примеров.

Давайте не будем касаться некоторых эпизодов из мира коллекционеров, конкуренция среди которых доводит их до недостойного поведения. Очень важно помнить, что оценки творческой работы необыкновенно уклончивы и несут в себе много личного. Вспоминается, как некий любитель музыки предупреждал хорошо известного музыканта не играть в некоторые дни, так как у влиятельных критиков была зубная боль. Но когда ко всем этим пристрастным случайностям присоединяется еще и полное невежество в отношении творчества того или иного деятеля, тогда положение становится поистине трагичным.

Вспомним любого многотомного писателя. Можно ли судить о нем, не зная последовательно всех его трудов? Конечно, можно судить отдельные произведения автора, но тогда это будет суждение о произведении, но не обо всем творческом oeuvre. И не только как биография большой личности, но еще более ценно следить накопление творчества и все пути его выражения. Вот тогда еще раз вспоминается это удачное в смысле своем слово oeuvre. Оно заставляет особенно широко помыслить, заставляет очертить целое явление и широко рассмотреть его влияние и последствия.

История, переходя от oeuvre личного, оценивает и oeuvre целой нации, целой эпохи. Если историк не научится на малом доступном, то каким же способом он приблизится и охватит широкие задачи? Прежде чем думать о таких широких задачах, надо помыслить о добросовестности суждений частных и личных. Тот, кто поставил себе задачу всегда оставаться в пределах истины, тот научится разбираться во всех случайностях и бережно сопоставит причины и следствия.

Сейчас, когда так много преломлений и смешений, каждое четкое, и честное, и сердечное охватывание предмета будет особенно нужной и современной задачей. Мы только что читали, как Стоковский определенно выразился о вреде механической музыки для истинного творчества. Стоковский справедливо напомнил, что даже в самих вибрациях, передаваемых непосредственно или механически, огромная разница. А некоторые инструменты вообще неощутимы при механической передаче.

Во время, когда и музыка, и сценическое искусство, и живопись подвержены всяким махинациям, именно тогда оценки творчества должны стать еще точнее, глубже и обоснованнее. Именно теперь, когда современный уклад стремится к краткости, отрывчатости и случайности, тогда нужно особенно устремиться к оценкам на основе всего oeuvre. Поздравляю всех истинных поклонников красоты, которые помогают сделать замечательные произведения общеизвестными и почитаемыми.

 

   

 

СУДЬБА

 

«...Рембрандт с первых же шагов своей деятельности выходит за пределы локального значения, и все его дальнейшее творчество есть явление общечеловеческого смысла. Тяжелая трагедия его жизни и деятельности теряет чисто бытовой и исторический смысл, а становится, подобно трагедиям всех великих страдальцев, огромным символом. При этом символизм искусства и жизни Рембрандта носит роковой характер. Все, что случилось с ним, должно было случиться по каким-то верховным законам. Весь ужас этой жизни приобретает именно благодаря своей чрезмерности грандиозную красоту. Это подлинная Голгофа, крест, непосильный для средних людей, испытание, которого удостаиваются лишь избранники.

Вглядываясь в эту логическую во всех своих перипетиях трагедию, постигаешь и ее внутреннюю гармонию. В ужасном финале этой жизни человека, когда видишь Рембрандта больным стариком, оставленным всеми, предающимся вину, живущим в нищете, то содрогаешься, но и понимаешь, что такой конец был самым величественным, самым достойным для гения. С точки зрения какой-то Высшей Справедливости – более достойным и прекрасным, чем чума столетнего богача Тициана, нежели прощание Рубенса с красавицей женой и переутомление Веласкеса придворными обязанностями. Рембрандт «сподобился мученического венца», и, вопреки рассудку, видишь в этом высшую награду».

Таким образом художественный критик Александр Бенуа в своих очерках описывает апофеоз жизни Рембрандта. Во многом Александр Бенуа находил глубокие характеристики, но в этом суждении о судьбе Рембрандта, о мученическом венце, о красоте вопреки рассудку, он дал еще одно свидетельство глубочайшего суждения. «Вопреки рассудку» – это простое и убедительное выражение, наверное, многим казалось и неуместным и не определительным. Тягостные дни телесного Рембрандта и Франса Гальса (который закончил свой жизненный путь ночным сторожем в богадельне) для многих никак не покажутся апофеозом достойным.

Придворное рыцарство Ван Дейка, наверно, кому-то кажется замечательным завершением великого художника. Но за этими внешне блестящими завершениями кажутся и другие, сияние которых настолько насыщенно, что не каждый глаз различит его. Совершенно так же электрическая искра в своем чрезвычайном напряжении делается уже недоступной человеческому глазу.

Так же, если вы попытаетесь заменить трагически величественную судьбу Леонардо да Винчи на яркий и блистательный конец Рафаэля, снова можно разрушить высшую гармонию. Даже тот факт, что забытую могилу Леонардо близ монастыря святого Флорентина навсегда сровняли с землей, даже этот жест судьбы был в стиле жизни великого художника.

В своей Героической симфонии Бетховен оплакивает судьбу консула Наполеона, но если вместо трагического конца попытаться представить картину постепенного упадка императора, то симфония потеряла бы все свое великолепие.

А великий Беме? Сапожник!

Как-то обсуждалась судьба Жанны д'Арк. Собеседники старались предположить, какой именно завершающий аккорд явился бы самым сияющим для светлой воительницы. Делались разные предположения. Доходили до того, что кто-то видел ее королевою Франции. Но после всяких примерных суждений пришли к тому, что сужденный превышним законом аккорд был самым незабываемо величественным. Конечно, никто не забудет и не оправдает предательство судей Жанны д'Арк. Так же точно никто не будет отстаивать тех квазизнатоков искусства, которые осудили ныне знаменитый «Ночной дозор» Рембрандта или его не принятую ратушей картину, ныне являющуюся драгоценным достоянием Королевского музея в Стокгольме.

Темные осудители, невежды и предатели таковыми и остаются. Они ведь вовсе не занимались ковкою мученических венцов. Они как были исчадиями ада, так и остались в той же зловонной тьме. Но совершенно вне их соображений, вне всяких земных допущений и пониманий самый превышний закон обращает уголь в сияющие алмазы. Наверное, каждый захотел бы прибавить к двум сказанным разнородным примерам еще множество самых замечательных свидетельств воздействия превышнего закона. От самых высоких примеров и до повседневности можно видеть, как для каких-то мирообразований, для каких – то будущих укреплений куются незабываемые венцы.

Лишь бы только знать о путях несказуемых и гореть пониманием их. Тот же Рембрандт мог закончить старьевщиком, или главою местной гильдии, или капитаном стрелкового общества. Мало ли какой благополучный с обычной точки зрения конец можно бы предложить Рембрандту. Ведь был он собирателем, а от собирателя до старьевщика путь не так уж сложен. Был он богатым домовладельцем – по времени мог приумножить всякую недвижимую собственность. Мало ли кем он мог быть и «покойно» почить в пределах города. Но этого не должно было случиться по закону нереченному. Ценности, выраженные Рембрандтом, были оценены на каких-то совсем других весах – невидимых.

Жанна д'Арк могла остаться сельской провидицей, могла пророчествовать и исцелять. Могла окончить работу почитаемой аббатисой, а не то и уважаемой гражданкой. Ко всему были пути. Но великий Закон должен был в ней найти еще одно светлое свидетельство Истины. Пламень ее сердца, пламень костра – венец пламенный, все это далеко поверх обычных законов. Даже поверх обычного воображения человеческого.

Люди говорят о судьбе. Из каких же замечательных звеньев складывается так называемая судьба? От мирного стада до костра пожирающего. От верха благополучия до высшего испытания нищетой. Какими же человеческими формами высказать такие высочайшие построения? Высказать-то их и нельзя, но можно почувствовать, ибо в них заключены светлые вехи нового мира. И необходимо знакомить каждого с такими тонкими ощущениями, потому что только через них можно постичь новый мир.

Конфуций, так часто и непонятый и гонимый, заповедовал: «Когда мы наблюдаем явления, мы можем достичь знания; когда мы достигли знания, мы приобретаем доброе желание; когда мы приобрели доброе желание, сердце очищается, человек становится культурным; когда человек делается культурным, порядок царит в его семье; порядок царит и в его стране; когда же порядок будет царить в каждой стране, тогда и мир воцарится во всем мире».

Тоже как бы простой путь. От обычного проявления и до мира всего мира. В таком пути, при всей его неоспоримости, сказывается очень высокий и далеко не всем доступный мировой закон. Тоже о каких-то судьбах говорит этот закон, сказывает языком неземным. Каждый человек, каждый член семьи человеческой несет на себе ответственность за мир всего мира. Никто не имеет права сложить с себя высокую и прекрасную обязанность добротворчества. Никто не имеет права сжигать Жанну д'Арк. Кому дано право унизить Рембрандта? В сложных для земного глаза судьбах звучат законы и высокие, и требующие особых выражений.

Нищета Рембрандта – величественна. Костер Жанны д'Арк – прекрасен. Тернии Конфуция – поучительны. Терновый, великий Венец ведет мир.

Для неутомимости позвольте напомнить совет Леонардо да Винчи: «Терпение для оскорбленных – как одежда для замерзающих. При усилении холода одевайтесь теплее, и вы не заметите холода. Точно так же и при сильных оскорблениях, запасайтесь терпением, и обида не затронет вашу душу».

 

  

 

АКАДЕМИЯ ОБЪЕДИНЕННЫХ ИСКУССТВ

 

Записанное вчера о школах и кооперации, конечно, прежде всего, относится к нашему Институту Объединенных Искусств. Кроме существования различных мастерских и классов по разным областям искусства, нужно подумать об экспансии Института и на внешних полезных полях. Не случайно учреждение называется институтом, а не мастерскими. Понятие мастерских заключалось бы именно в работах в них, тогда как Институт действует, как внутри, так и внешне.

О наших внутренних программах было своевременно уже говорено. Их следует выполнять в пределах создавшихся обстоятельств. Если что-то, в силу не зависящих от Института обстоятельств, не могло еще быть проведено в жизнь, то это еще не значит, что оно вообще отставлено. Конечно, не отставлено, но ожидает ближайшую возможность.

Теперь же следует подумать еще планомернее о внешней работе Института.

Всегда было радостно слышать о выступлениях директора и деканов Института с лекциями и демонстрациями в посторонних, как в нью-йоркских, так и в иногородних учреждениях. В архивах Института хранится длинный ряд всевозможных признательностей, запросов и предложений, связанных с такими выступлениями.

Также было радостно слышать об образовании ученической гильдии и некоторых других внутренних групп, объединенных полезными идеями.

На основе того, что уже было сделано, особенно легко ввести внешнюю работу Института в планомерность, которая бы была отражена как в отчетах, так и в будущих предложениях учреждения.

Как из среды преподавательского состава, так и из старших учащихся следует подготовлять кадры наставников. Эти подвижные носители основ творчества в различных областях искусства и знания будут выступать во всевозможных образовательных, промышленных, деловых и прочих установлениях с живым словом о задачах творчества и познания. Естественно, что в тех случаях, где слово может быть сопровождено музыкальной, вокальной или какой-либо иной демонстрацией, это всегда будет полезно. Вопрос вознаграждения, конечно, будет индивидуален, в зависимости от возможностей приглашающего учреждения.

Повторяю, что многое в этом смысле уже делалось, и это лишь подтверждает насущность планомерности такой внешней работы Института. Такая работа, помимо своей абсолютной полезности, может создавать и всякие другие созидательные возможности.

Среди имеющихся классов имеется класс журнализма. Желательно, чтобы, наряду с журнализмом, также преподавались бы основы общественных выступлений. Такая тренировка совершенно необходима, ибо в ней испытуемые получат ту убедительность и энтузиазм, которые так нужны в живых просветительных выступлениях.

Эта внешняя работа Института, для которой могут быть приглашаемы и лица, не входящие в состав преподавателей или учащихся, может сделаться как бы значительной частью институтской программы.

Нести свет познания и утверждать основы творчества всегда радостно. Потому можно себе представить, что, при планомерности этой работы, эта часть занятий Института найдет своих искренних энтузиастов.

За годы существования Институт, конечно, имеет в своем распоряжении, кроме действующих кадров, также и значительное число окончивших, бывших учащихся, из которых так же точно могли бы быть почерпаемы полезные деятели для предположенных внешних выступлений. Будет ли то в народных школах, или в больницах, или в тюрьмах, или в храмах, или на удаленных фермах – все это будет теми высоко полезными посевами, которые входят в нашу общую обязанность. Если мы уже видели, что врачи благожелательно способствуют такому общению, если мы имели многие выступления в церквах, то также будет приветствовано и агрикультурными управлениями хождение со светочем творчества в удаленные фермы.

Кроме новых познаваний, эти беседы могут положить основу возрождения кустарной, домашней промышленности. Каждое сельское хозяйство имеет такое сезонное время, когда всякие домашние изделия являлись бы великолепным подспорьем. Входя в старинный дом германского или французского крестьянина, мы поражаемся отличному стилю домодельных предметов. Эти старинные сельские изделия сейчас имеют большую ценность на антикварных рынках. А ведь творились эти предметы в часы досуга сельского. В них закреплялось врожденное чувство творчества и домостроительства. Вместо бегства в отравленные города создавался свой самодельный прекрасный очаг. Можно легко себе представить, насколько такие художественно-промышленные эмиссары будут желанными гостями на трудовых фермах. Сколько утончения вкуса и качества работы может быть вносимо так легко и естественно.

Когда же мы заботимся о сохранении культурных ценностей, то такой экскурс по всем сферам деятельности будет жизненной охраной традиций Культуры. Там, где вместо разрушения, порожденного отчаянием, вновь пробудится живое домостроительство, там расцветет и сад прекрасный.

Сказанное не есть отвлеченность. Эти утверждения испытаны многими опытами в разных частях света. Всюду сердце человеческое остается сердцем, и питается оно прекрасною пищею Культуры. Вспоминаю прекрасную персидскую сказку о том, как несколько ремесленников в пути должны были провести очень томительную ночь в дикой местности. Но каждый из них имел при себе свой инструмент, а в развалинах нашлось упавшее бревно. И вот во время дозорных часов каждый из ремесленников приложил к обработке этого куска дерева свое высокое искусство. Резчик вырезал облик прекрасной девушки, портной сшил одеяние. Затем она всячески была украшена, а в результате – бывшее с ними духовное лицо вдохнуло в созданное прекрасное изображение жизнь. Как всегда, сказка кончается благополучием, в основе которого лежало мастерство в различных областях.

Другая же сказка рассказывает, как один из калифов, будучи пленен и, желая дать весть о месте своего заточения, выткал ковер с условными знаками, по которым он был освобожден. Но для этого спасения калиф должен был быть и искусным ткачом.

Также еще вспомним мудрый завет Гамалиеля, что «не давший сыну своему мастерства в руки готовит из него разбойника на большой дороге». Не будем вспоминать множества других высоко поэтических и практических заветов и безотлагательно направим внимание Института на такие возможности внешней высоко полезной работы.

Эта запись дойдет до Вас к лету. Кто знает, может быть, уже и среди ближайшего лета что-нибудь удастся сделать в этом направлении. Но, во всяком случае, с будущей осени уже можно принять этот вид работы планомерно – и тем еще раз исполнить девиз Института. Эту задачу мы все добровольно возложили на себя пятнадцать лет тому назад. Тем своевременнее будет развивать работу и на новых полях.

 

   

 

ВПЕРЕД

 

Память имеет привычку, оглядываясь назад, копаться в прошлом и с высоты нынешних размышлений осуждать его. Развитие задерживается, когда мыслимое лучшее так и не применялось, с другой стороны, если ошибки исправлены и в то же время в нас вселяется стремление к новым поискам, тогда заблуждения даже желательны. Среди множеств наших воспоминаний сколько-нибудь ценно лишь то, которое вдыхает в нас молодость, твердость и неутомимость. Мы не можем всегда любить свое прошлое; разумеется, большинство считает это несовершенством жизни и полагает, что мы вполне правы со временем покинуть открытый путь исканий прекрасного. Не сожалейте о прошлом, которое является примером для будущего. В каждой неудаче мы можем обнаружить семя совершенства, и здесь следует сказать: «Блаженны препятствиями растущие».

В нужде не плакать надо над прокисшим молоком, а употреблять препятствия к пользе. Синтез провозглашаем, так кооперация и братское общение могут быть приняты.

Специализация полезна, если приводит к синтезу. Ни одна часть целого не возвысится, даже наиболее энергетичная часть, если она единственная обладает подобными свойствами.

Синтез есть общая сумма сил, ведущих вперед. Безгранично обоснованный довод с помощью такого воззвания: чья-либо исключительность отнюдь не основание для нелепых делений на расы или классы, это вовсе не дает повода для возвышения над другими в перебранке поколений. Поколение включает отличительные особенности людей пожилого возраста и молодых. Мысль, тем не менее, вне времени, и мысль о хорошем, о знании и красоте не может устареть. Дряхление же есть вопрос распада, и может легко распознаваться.

Злоба, и ненависть, и убийство не относятся к достижениям. Вперед! И при этой настоятельной команде всеобщий распад и озлобленность должны быть оставлены позади.

Сталкиваясь с непривычной для вас древностью, понимаете непреходящий характер прекрасного. Тот, кто стремится вперед, всегда мыслит прекрасными категориями и в медленных взлетах духа, и в творчестве, и в слиянии личных усилий со всеобщими усилиями к благоденствию. В эгоизме же умственный кругозор не раскрывается, и нет полета духовного возрождения. «Per aspera ad astra» – «Через тернии к звездам».

Нас не трогают, взятые наугад, некоторые знаменитые художники, висящие в музее. Мазо де Бансо, Траини, Альтичеро, Стефано де Зевио, Микеле Гиамбоно, Питоччио, Бенедетто Диана, Эмполи, Индженджо, Ланини, Личинио, Марциале, Морец Морандо, Герини, Буонакорсо, Ортолано, Орси, Ориолд, Пулсоне, Станциони, единицы из ряда многих имен, многих других. Они были замечательными художниками. Некоторые из них занимают выдающееся место. Они возглавляли академии и студии. И все же дороги Судьбы удивительны. Многие современники опережали их в популярности. Многие работы этих художников приписывались другим, и ошибка раскрывалась спустя многие годы. Фрески Кампо Санто в Пизе в процессе изменения приписывались поочередно Гоццоли, Нардо ди Ционе и Траини. Такое много раз случалось с работами художников, и некоторые безымянные работы служат современным мастерам поводом для споров и дискуссий. Это все более трудная задача, ибо в те отдаленные времена индивидуальный стиль художника, как правило, растворялся в более традиционной школе. Не всегда легко разглядеть разницу между работами наиболее талантливых учеников Рембрандта, Рубенса или Ван Дейка и того или иного мастера. Тяжело разглядеть различия между работой Мастмана и его великого ученика, Рембрандта. Даже Бремер весьма часто схож с Рембрандтом. В более поздних работах Ян Виктор и Фабрициус, кого лишил жизни взрыв Дельфта, ошибочно принимаются за Рембрандта. Размышляем о бесчисленном ряде имен в каталоге нидерландских художников Вурцбаха, большая часть которых поблекла перед именами других художников. Картин с признаками конкретных имен сравнительно мало, зато огромное количество безымянных полотен дает обширное поле для догадок. Мы имеем списки картин Тициана, Дюрера, Эль Греко и Веласкеса, которые погибли от огня или от варварства, которые являлись достоянием всех эпох. Некоторые из них, вполне возможно, были спрятаны от уничтожения где-нибудь на чердаке или в другом месте, и в наше время мы имеем возможность лицезреть неожиданно проявившиеся шедевры Вермеера, Гольбейна и Рубенса.

Великие имена часто сверху записывали работами талантливых художников, время произведений великих мастеров часто остается скрытым от взора смертного. «Это все для будущего» (Софокл).

Работа художника имеет различное назначение. У меня немало периодов, когда можно отметить, что изображение может совершенно изменить свой вид не только вследствие его реконструкции, но и под воздействием надлежащих химических процессов. Изменяется не только вещество краски, но весь вид составных частей. Картина может сыграть любую шутку, это касается и деревянной рамы и самой композиции. Перемещение картин по странам может иметь гибельный эффект, и каждая такая поездка может рассматриваться для работника искусства как тяжкое испытание. Художника часто обвиняют в том, чего он вовсе и не имел в виду, в действительности большинство художников имеют подобный опыт. С одной стороны, выставки необходимы, с другой – они являются причиной повреждения картин. После постоянного перенапряжения пятидесяти выставок мои «Сокровища Ангелов» изменили размер. Постоянно холсты садятся по краям и влияют на вид картины. Итак, перемещение в путешествии для картины большой риск, и он до такой степени велик, что их цвета иногда изменяются, если они возвращаются из отдаленных мест во влажном состоянии, например, из Тибета. В Венеции холст покрылся однажды густым слоем плесени. И затем, надо добавить, окраска затемняется в цейхгаузе или блекнет под лучами солнца, и так совершенно невозможно установить подлинные цвета, за исключением краев, которые покрывает обрамление рамы. Все может случиться. Я бы рассказал, как одна из моих картин была обнаружена в таможне на острове. Как она туда добралась?

Я наблюдал за «Вызовом», который свертывали, как носовой платок, «Песнь Викинга» была растерзана до полнейшего не узнавания. Моя пастель «Три волхва» была обезображена. «Ункрада» исчезла во время войны. Многие полотна были утеряны или разрезаны на куски. Где «Плач змея», «Багряная заря», «Границы королевства» или «Три радости»? В одном польском костеле было немало картин и шесть из них мои. При отступлении во время войны все выжигалось. В старых каталогах мы идем сквозь названия скульптур и картин, которые были давно потеряны. Вандализм во всех проявлениях ярится над ликом земли. Сегодня война громыхает с востока до запада и много сокровищ жизни истреблено, и люди начали прятать под землю убежища и обкладываться мешками с песком.

Даже троглодиты были в лучшем положении, настенные рисунки в пещерах Альтамира сохраняются лучше, чем если бы они хранились в музеях. Мы имеем общепризнанный каталог Американской выставки Сальвадора Дали. Изумляет то, что всякое новое, в данном случае «сюрреализм», едва ли не сводит с ума окружающий мир. Дали сам провозгласил, что источником его искусства является «паранойя», которая представляет собой состояние сумасшествия. Это, разумеется, новшество, еще никто из современников не сводил с ума других провозглашением, что он сумасшедший. Американцы, притягиваемые новизной идей, толпятся у его картин. Дали, который выглядит весьма хитрой особой, объясняет, что его работы калейдоскопичны, это действительно так, каждая из них содержит в себе несколько сюжетов. И кто когда-либо пожелал приобрести какой-нибудь из этих шедевров, в таком случае отчасти приобретал за одну цену множество картин, так как каждый из ряда сюжетов отличается от другого соответственно перемене настроения художника в момент его написания.

Там, разумеется, всегда люди, кто страшно жаждет новизны. Самое последнее повальное увлечение американской «золотой молодежи» – это проглатывание живьем золотых рыбок. Один из таких любителей, мы слышали, удачно отметился в заглатывании восьми золотых рыбок в один присест и таким образом занял первое место среди «золотой молодежи». На этом новаторство подобного типа в мире не исчерпывается, и кто-то ныне сверкает в модернистском движении, возникшем в последнее время и обнаруживающем в себе ряд странностей, в которых отсутствует какой-либо смысл. Все публикации их многословных манифестов, составленные в туманных выражениях, претендуют немного немало опровергнуть или улучшить существующие традиции.

Когда мы оглядываемся назад, на новаторов минувших времен, мы не встречаем подобных притязаний. После Беллини и его замечательного искусства настает эпоха ослепительной роскоши Джорджоне и Тициана. Все они слыли первопроходцами своего времени, но не навешивали ярлыков на работы некоторых менее талантливых имен и не поднимали шум среди оппозиции, являвшейся их предшественниками. Эль Греко был великим новатором, но никогда не оглашал манифестов по поводу своих весьма оригинальных работ. Он писал в дороге, что отвечало свойствам его души, и песня, которую он пел, была естественной, самопроизвольной. И позже, когда мы перейдем к более современным новаторам времен Моне, мы наблюдаем, что они и не думали о необходимости как-то защищать свои новшества или угрожать робким буржуа через манифесты.

Моне, Ван Гог, Гоген, Врубель всегда писали свои работы в дороге, и это естественно для них.

Говорят, что Ван Гог был сумасшедшим, с точки зрения докторов он, быть может, и являлся таковым, но сам художник никогда не настаивал, что его творчество является продуктом сумасшествия.

Но, конечно, мы наблюдаем прогресс! Недавняя выставка Дали показала, когда художник заявляет, что его работа есть результат сумасшествия, он тем самым создает себе громкий успех. Буржуа одурачиваются уже неоднократно. Итак, налицо движение вперед.

Анатоль Франс однажды заметил с улыбкой: «Все, что ценится лишь за новизну манеры и своеобразие стиля, быстро стареет. В искусстве мода меняется, так же как в других областях. Есть фразы вычурные и рассчитанные на свежесть впечатления, как платья от знаменитой портнихи: их хватает только на сезон. В Риме эпохи упадка искусств статуи императриц были всегда украшены модными прическами. Прически эти скоро становились смешными; приходилось их менять – и на статуи надевали мраморные парики. Надо бы и стиль, тщательно причесанный, как эти статуи, каждый год перечесывать по-новому. Вот и получается, что в наше время, когда жизнь идет так быстро, литературные направления держатся всего несколько лет, а то и месяцев. И мы присоединяемся к мнению г-на Людовика Галеви, что только простая форма в состоянии спокойно выдержать если не века, – утверждать это было бы преувеличением, – то годы.

...Короче говоря, простой стиль – как тот луч, который падает через окно, пока я это пишу, и ясный свет которого объясняется полнейшим слиянием составляющих его семи цветов. Простой стиль подобен белому свету. Он сложен, но не выдает своей сложности. Правда, это только образное сравнение, а известно, как мало содержания в образах, сотканных не рукой поэта. Но мне хотелось отметить, что в языке прекрасная и желанная простота – только видимость, и основана она исключительно на упорядоченности и высочайшей экономии всех речевых элементов.

 

    

 

ВРАТА В БУДУЩЕЕ

 

Друзья! Разбирая старые бумаги, мы нашли набросок моих мыслей о значении культурных учреждений. Перепишем для Вас эту памятку, которую сохраните в архивах. Исполнилось пятнадцатилетие нашей встречи для совместной работы, и вам, знаю, будет близко вспомнить об основных, изначальных мыслях о культуре.

Впишем на Щитах Культурных Просветительных Учреждений Заветы старинные, но всегда живые, ибо в них должно быть утверждено единение всех творческих сил, ведущих к преуспеянию. Скажем:

«Искусство объединит человечество. Искусство едино и нераздельно. Искусство имеет много ветвей, но корень един. Искусство есть знамя грядущего синтеза. Искусство – для всех. Каждый чувствует истину красоты. Для всех должны быть открыты врата «священного источника». Свет искусства озарит бесчисленные сердца новою любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но после оно очистит все человеческое сознание. И сколько молодых сердец ищут что-то истинное и прекрасное. Дайте же им это. Дайте искусство народу, кому оно принадлежит. Должны быть украшены не только музеи, театры, школы, библиотеки, здания станций и больницы, но и тюрьмы должны быть прекрасны. Тогда больше не будет тюрем...

Предстали перед человечеством события космического величия. Человечество уже поняло, что происходящее неслучайно. Время создания культуры духа приблизилось. Перед нашими глазами произошла переоценка ценностей. Среди груд обесцененных денег человечество нашло сокровище мирового значения. Ценности великого искусства победоносно проходят через все бури земных потрясений. Далее «земные» люди поняли действенное значение красоты. И когда утверждаем: Любовь, Красота и Действие, мы знаем, что произносим формулу международного языка. Эта формула, ныне принадлежащая музею и сцене, должна войти в жизнь каждого дня. Знак красоты откроет все «священные врата». Под знаком красоты мы идем радостно. Красотою побеждаем. Красотою молимся. Красотою объединяемся. И теперь произнесем эти слова не на снежных вершинах, но в суете города. И, чуя путь истины, мы с улыбкою встречаем грядущее».

Именно только единением, дружелюбием и справедливым утверждением истинных ценностей можно строить во благо, в улучшение жизни. Многие исконные понятия затмились в обиходе. Люди произносят слово Музей и остаются далеки от мысли, что Музей есть Музейон, по-гречески, Дом Муз. Обиталище всех Муз, прежде всего, является символом Объединения. В классическом мире понятие муз вовсе не было чем-то отвлеченным, наоборот, в нем утверждались живые основы творчества здесь – на Земле, в нашем плотном мире. Так издавна, от самых далеких веков утверждались основы единства. Все человеческие примеры ярко говорят о том, что сила в союзе, в доброжелательстве и сотрудничестве. Швейцарский лев крепко держит Щит с начертанием: «В Единении Сила». Когда мыслим о созидании школы Объединенных Искусств, со всеми к тому образовательными предметами мы имеем в виду именно дело живое. Всякая отвлеченность, всякая туманность и необоснованность не должны входить в созидательный план. Туманности – не для созидания. Для постройки нужен свет, чтобы в ярких лучах иметь возможность находить прочные и прекрасные материалы. Каждый труд должен быть обоснован. Цель его должна быть ясна прежде всего самому творящему, трудящемуся. Если труженик знает, что каждое его действие будет полезно человечеству, то и силы его приумножатся и сложатся в наиболее убедительном выражении. Труд всегда прекрасен. Чем больше он будет осмыслен, тем и качество его вознесется и сотворит еще большее общественное благо. В труде – благодать.

Каждая школа есть просветительное приготовление к жизненному труду. Чем больше школа вооружит ученика своего на избранном им поприще, тем она будет жизненнее, тем она станет любимее. Вместо формального холодного окончания школы ученик навсегда останется ее другом, ее верным сотрудником. Основание школ есть дело поистине священное. Примат Духа заложится среди правильных, освобожденных от предрассудков оснований. Там же, где вознесется прочно примат Духа, во всей своей великой реальности, там произрастут лучшие цветы возрождения и утвердятся очаги, просвещенные Светом Знания Неугасимым.

Школа готовит к жизни. Школа не может давать только специальные предметы, не утвердив сознание учащегося. Потому школа должна быть оборудована всевозможными полезными пособиями, избранными предметами творчества, обдуманно составленными книгохранилищами и даже кооперативами. Последнее обстоятельство чрезвычайно важно в осознании современного общественного строя. От юных лет легче воспринять условия разумного обмена, легче не погрузиться в корысть, в утаивание и самость. Школьное товарищество закладывается естественно. Дети и молодежь любят, когда им поручается серьезная работа, и потому по способностям каждого должны быть открываемы широко врата будущих достижений.

Начало сотрудничества, кооперации может быть жизненно приложено и в построении самих школьных зданий, этих Музейонов всех Муз. Могут ли быть общежития при школьных зданиях? Конечно, могут. Тоже желательно, чтобы люди, приобщившиеся к благим задачам Культуры, могли иметь между собою возможно большее общение. Если бы в таких кооперациях пожелали находиться и вновь подошедшие, посторонние люди, то это должно быть лишь приветствовано. Приобщившийся к Культуре неминуемо должен получить тот или иной дар ее. Таким образом, строение школьное будет не только прямым светорассадником для молодежи, но и сделается широким распространителем знаний для всех желающих подойти. Ведь вне возраста вечное обучение. Познавание беспредельно, и в этом красота беспредельная!

Все должно быть жизненно и потому должно и в плотном отношении стоять прочно. Для этого все расчеты просветительных построений должны быть сделаны с величайшей точностью. Если все города полны бесчисленными доходными домами, значит строение, даже в житейском смысле, признается доходным и верным. Если даже без культурных заданий, лишь в желании обогащения строятся дома, то, конечно, при правильном расчете будут также доходны такие просветительные строения, с общежитиями, школами, музеями, книгохранилищами и кооперативами. Не от великого знания, но от инженерно-финансового расчета зависят соотношения частей таких объединений. Все примеры нашей современности говорят о том, что существуют доходные дома, богатеют издательства, процветают кооперативы, находят средства музеи и школы, существуют галереи для продажи художественных произведений, лекторы получают гонорары и даже существуют платные библиотеки, себя окупающие.

Мы сами на своем веку удостоверились, как одно дело художественных открытых писем в течение самого короткого срока давало огромные доходы. Мы видели прекрасные результаты выставок. Мы знали, как школа взносами части учащихся могла давать бесплатное обучение шестистам неимущим. Мы видели, как процветали в самый короткий срок кооперативы. Можем свидетельствовать, как самодеятельность полезных учреждений не только содержала их самих, но и позволяла широко уделять на благотворительность. Культура не может быть чем-то необоснованным, отвлеченным. Если Культура есть следствие лучших накоплений знаний, есть утверждение примата Духа, есть стремление к Красоте, то она же будет утверждением и всех правильных расчетов – построений.

Всякая корысть уже не культурна, но заработок и оплата труда есть законное право. Право на жизнь, право на знание, право на достоинство личности. Будут всегда колебаться условные ценности. Неизвестно, какой металл будет признаваем наиболее драгоценным. Но ценность труда духовно-творческого во всей истории человечества оставалась сокровищем незыблемым и всемирным. Целые страны живут этими сокровищами. Всякие перевороты, в конце концов, лишь подтверждают эти ценности; люди приглашают почетных гостей на эти пиры Культуры. Учреждаются целые министерства во имя этих неизменных ценностей. Разумно люди стараются охранить и сберечь такие всемирные памятники Культуры. Красный Крест бережет здоровье, но будет Знак, берегущий Культуру! Будет Лига Культуры! Неотложно нужно, чтобы среди мировых смущений и смятений возникали твердыни, маяки Культуры. Если кто-то подумает, что и Школ и всяких Просветительных Учреждений уже достаточно, – он ошибается. Если бы было достаточно просвещения, то человечество не стояло бы на пороге ужасных разложений и разрушений. Все видели достаточно мрачных развалин. Каждая газета говорит о крушениях и о набухающих несчастьях. Издавна сказано, что в основе всякого ужаса и разрушения лежит невежество. Потому-то ближайшим долгом человечества есть внесение усиленного Просвещения. Мир через Культуру. А кто же не стремится в сердце своем к миру, к возможности мирного и творящего труда, к претворению жизни в Сад Прекрасный?

И опять, никакой сад не будет цвести и благоухать, если не было над ним надзора неусыпного. Землю надо улучшить, надо выбрать лучшие сроки для посева, отобрать лучшие зерна и рассчитать лучший день сбора. Следует настаивать на правильных расчетах. Инженер, строитель знает эти расчеты, чтобы основы башен соответствовали завершению. Сердце человеческое знает и другое непременное о снование. Оно знает, что общественность, народ должны всемерно сочувствовать культурным построениям. Если благотворительность является священною обязанностью людей, то тем более просвещение, как основание здоровых поколений всей земной эволюции, является ближайшим и священнейшим долгом каждого обитателя Земли. Культура не есть удел богатых, культура есть достояние всего нар ода. Решительно каждый в своей мере, в своем добром желании может и должен вносить свое зерно в общую житницу. Сотрудничество как основа бытия является и взаимопомощью. Если один отдел заболевает неустройством, то остальные придут ему на помощь.

Культура не выносит злоречия и злонамеренности. Зло есть грубейшая форма невежества. Зло, как тьму, надо рассеивать. Внесенный Свет уже разгоняет тьму. Каждое сотрудничество во имя Света своим существованием уже противоборствует темному хаосу. Работники Культуры в справедливости должны наблюдать, чтобы никто из приобщившихся к делу Просвещения не пострадал. Отзывчиво и сердечно они должны протянуть друг другу руку истинной помощи. Опять-таки это не будет отвлеченным благожеланием, каждый кооператив предусматривает возможность и надобность такой помощи.

Мы всегда стояли за общественное начало. В свое время в России, принимая руководство обширным Просветительным Учреждением, я прежде всего поставил условием установление Совета Профессоров, облеченного правом решающего постановления. Общее дело должно и решаться общественно. Также и вся финансовая сторона находилась в руках особого Комитета, составленного из испытанных финансистов. Кроме того, строжайшая Ревизионная Комиссия ведала всеми отчетами. Семнадцать лет работы лишь подтвердили, что общественное начало должно лежать в основе общего дела. Сейчас мне приходилось в разных странах встречать наших бывших учащихся. По их настроению и воспоминанию вижу, что бывшее ими оценено сердечно.

Было у нас и издательство, были выставки, были лекции и беседы, были многие мастерские, в которых дети местных фабричных работников получали первые основы своей будущей работы. Была и врачебная часть. Были собеседования и консультации по разным вопросам Искусства и Педагогики. Был Музей – всегда помню просвещенного директора – основателя Д.В.Григоровича. Помните повести его из народной жизни? Эту любовь к народу принес он и в стены Хранилища Искусства, внушая доступность и целебность источников красоты. Есть о чем вспомнить.

Итак, мысля о строении, вооружимся духом несломимым. Напишем на Щите слова, от которых не отречемся. Будем смотреть на сотрудников, на учащихся, на всех приобщающихся, как на ближайших деятелей и друзей. Не будем огорчаться трудностями, ибо без трудностей нет и достижения. И будем всегда твердо помнить, что все труды должны быть истинно полезны человечеству. Потому и качество этих трудов должно быть высоко. Должно быть высоко и качество взаимосердечности, ибо неразделимы сердце и культура.

На том знаменательном слове кончалась моя запись. Вы знаете, как мы, основная группа сотрудников, вносили эти же основы и в построение Просветительных дел в Америке. Никто не скажет, что мыслили мы о плохом, о ненужном. Основы Этики и Культуры всюду нужны. Без этих целительных оснований угрожает возвращение в звериность и хаос. «С оружием Света в правой и левой руке». Все это не отвлеченность, но великая основная реальность. Сегодня первый день 1936 года. Шлю Вам наши старинные мысли как основу новых нерушимых построений. Со всем мужеством в добрый путь!

Дума о Культуре есть Врата в Будущее.

 

   

 

ПРЕКРАСНОЕ ЕДИНЕНИЕ

 

Цвет, звук и аромат есть краеугольный камень великого синтеза. С незапамятных времен люди чувствуют огромное внутреннее влечение выразить этот синтез посредством своего человеческого существа. Совсем недавно люди опять вспомнили, каким образом можно объединить цвет и звучание и что все три основы, кроме того, лекарство от человеческих болезней. Таким образом, тот, кто размышляет о понимании цвета, не обязательно связывает цвет с окраской как таковой, но он думает над одним из величайших понятий нашего существования. Цвет ценят художники, действительно, не найти человека, просто ценящего красоту, но ценится ее гармоничное сочетание, или, как говорят французы, «valeur». Что же это соотношение цветов значит? Опять мы должны сказать, что для того, кто не сведущ в понимании синтеза и симфонии, такое соотношение – пустой звук.

Не слишком вдаваться в подробности глубинного смысла искусства для человеческой жизни – это ясный всякому постулат. Но в наше время мы должны особенно подчеркнуть значение для жизни синтеза и симфонии. Синтез должен быть понятен всякому, кому приоткрылось понимание Культуры. Если бы человечество надумало остаться на уровне примитивного развития, что ж, в таком случае это было бы тоже самым ранним упоминанием священного синтеза. Но к синтезу человеческий дух будет продвигаться Культурой – ее можно назвать Культом Света, – и там кто-то уже сможет найти сотрудничество и понимание на основе синтеза.

Художники не ограничиваются примитивными соображениями в таком понятии, как изображение; художников ведет глубокое понимание цветового звучания их сада чудесного, в котором можно разглядеть прекрасные перспективы славного будущего. Когда мы говорим о синтезе и симфонии жизни, мы не избегаем сильных и восторженных выражений. Вся сфера синтеза и симфонии поднимает и ведет вверх. Почти всегда человеческие глаза едва выдерживают при виде сияющих горных пиков, не человеческому взору судить о великолепии этих вершин. Но мы призываем не только критиковать этот мир, но работать, восхищаться им и следовать к вершинам в непрерывном творении мира.

Творить, творить и творить! Творить днем, творить ночью; в творении мысленном существенна наша физическая экспрессия. В таком творчестве мы в состоянии преодолеть большую часть отвратительных привычек – пошлых, пустых и позорных. Люди иногда считают, что творчество весьма эгоистично и тщеславно. Но данное безобразие – собственность тьмы. Когда какая-то личность «набирает высоту», устремляясь к Свету, тогда вся подобная мерзкая шелуха с нее спадает, и человек приходит к просвещению. Его «Я» меняется на «Мы».

Человека, способного понимать подлинные ценности, на этот же путь к вершинам ведет и его Духовный Компас. Из глубин тьмы кто-то может услышать отвратительные крики: «Долой культуру!», «Долой героизм!», «Долой учителей!». Это позор человечества, но подобные выкрики есть полнейшее невежество, некое свидетельство нашего времени. Но тот, кто мыслит такими изысканными представлениями, как цвет и звук, культура и гармония, такой человек осознает всю безграничность Иерархии Прекрасного и Познания и неустанно продолжает восходить по величественным ступеням достижений, показывая путь странникам жизни, идущим следом.

Замечательно, что все вы молоды. Одни возрастом, другие – духом. Творчество должно быть вечно наполнено молодостью, которая постоянно устремлена к героизму. Страны измеряют свою славу не капитанами индустрии, но художниками и учеными. Такая потребность исторически накладывает на нас обязанность непрерывного совершенствования. Тот, кто никогда не прекращал это восхождение духа, никогда не состарится. Я шлю вам мое сердечное приветствие на дороге к сияющим вершинам, и я верю, что вы, оставив все несущественные разногласия и мелкие человеческие настроения, будете расти в непрерывном творчестве, лелея славные традиции вашей великой Родины Индии!

Нолини Канта Гупта писал в Троекнижии, в русле своей статьи «Прекрасное в Упанишадах»: «Искусство в своем высшем проявлении становится простым и совершенно чуждо всяких условностей; это есть лишь тогда, когда искусство действительно высочайше, ибо простота сама по себе не цель художественного существа. Какой-либо эстетический подтекст начисто отсутствует в Упанишадах; ощущение прекрасного здесь есть, но оно не самоцель и выполняет лишь служебную роль, помогая достичь более глубокого проникновения в сознание».

Истинное Искусство в своем высшем проявлении не терпит какой-либо традиционности или насилия. В самих основах жизни заложена концепция прекрасного, и все это пронизано убедительностью. Мы, как строители, не отрицаем и не отвергаем.

«Прекрасным мы объединяемся!

Через Прекрасное мы ведем молитву!

С Прекрасным мы побеждаем!»

 

 

 

Начало страницы