ruenfrde
Скрыть оглавление

Дювернуа Ж. Рерих. Фрагменты биографии.

Дювернуа Ж.

 

(К десятилетию культурных учреждений Рериха в Америке)

  

Печатается по изданию:

Жан Дювернуа. Рерих. Фрагменты биографии. (К десятилетию культурных учреждений Рериха в Америке). Рига, 1932.

Дювернуа Жан — один из сотрудников Музея Николая Рериха в Нью-Йорке (до 1935 года).

 

Предисловие

«Держава Рериха»

Пути Азии

Апокрифы

Встреча в Лахуле (Из бюллетеня Музея Рериха)

      

 

 ПРЕДИСЛОВИЕ

 

За последние годы имя знаменитого художника Нико­лая Рериха получило совершенно исключительное значе­ние. Во многих странах оно явилось символом объедине­ния и созидания. Более чем в двадцати странах как на Западе, так и на Востоке создалось пятьдесят Обществ имени Рериха, посвященных Культуре, Искусству и Зна­нию; Музей Рериха в Нью-Йорке, привлекающий за год четверть миллиона посетителей; десятилетие образова­тельных учреждений, созданных Рерихом в Америке; наконец. Знамя Мира, предложенное Пактом Рериха и вызвавшее всемирное признание, – все это поставило имя художника в созидательный фокус, который в дни разрухи всеобщей является действенным маяком Света, вне границ и наций.

 

Новое восторженное внимание привлекли и вновь на­писанные картины Рериха, собранные как в Нью-Йорке, так и в Париже – Европейском Центре Обществ Рериха, а также показанные на музейных выставках Южной Аме­рики. Большинство из новых картин посвящено Востоку, Азии, Гималаям. Один из лучших художников Индии – Кумар Хальдар –  замечает, что нигде так не было отобра­жено величие Гималаев, как в твореньях Рериха. Кроме мощного цикла Востока, художник не забывает своих за­падных знамений, давая триптих “Жанна д'Арк” и являя серию Мессии, причем идет по пути все более утончен­но-обобщенного колорита.

Книги Рериха последних лет: “Цветы Мории”, “Адамант”, “Пути Благословения”, “Алтай-Гималаи”, “Серд­це Азии”, “Шамбала”, также как и только что вышедшая из печати “Держава Света”, – говорят о необыкновенно широкой деятельности, целительно и спасительно распространившейся во все концы мира. Столько необычно­го и знаменательного он создал! Представленные фраг­менты рассказывают о поистине благой и всемирной деятельности нашего доблестного Водителя Культуры.

 

_______________________

  

Некоторые жизнеописания являются лучшими руководителями молодежи.Не мечтания, не отвле­ченность, но факт и неустанное творчество зажига­ют и зовут в будущее молодые сердца.

Скоро исполнится сорок пять лет художествен­ной деятельности Рериха. Судьба этого Мастера за­ймет совершенно необычное место среди жизнеопи­саний художников и строителей жизни. Насыщен­ность творчества характерна для Рериха с первых дней его работы. Дэни Рош в “Газете изящных ис­кусств” справедливо указывает на известность художника, сложившуюся с редкой логичностью и убедительностью. Вспомним его многочисленные творения, украшающие музеи и частные коллекции 22-х стран. Вспомним его мозаики и фрески храмов, из которых так необычна “Царица Небесная” в глав­ной абсиде храма Святого Духа в Талашкино, име­нии княгини Тенишевой. Вспомним эпические изображения древних городов и монастырей, всегда близких сердцу художника. Вспомним также всю му­жественную борьбу за искусство и культуру, которая красной победной нитью проходит через всю дея­тельность Рериха.

Вспоминая его скандинавское происхождение, неоднократно указывалось на характерные черты неустанного викинга в его многообразных творе­ниях. От нидерландской готики до буддизма, от Кришны до Христа, от каменного века до фресок католицизма – во всех самых широких областях встретим не только живой отклик, но вдумчивое понимание и изображение. Создатель, строитель и собиратель по природе, Рерих собирает картины старинных мастеров, образцы каменного века, буд­дийские знамена – все памятники, где звучит Кра­сота. В приемах своего творчества он, как природ­ный искатель, не ограничивается одним матери­алом, но ищет выражения и в масляных красках, и в темперах, и в клеевых, и в пастели.

Прикасаясь к музыкальному и театральному ми­ру, он ярко выдвигает образы Вагнера, Римского-Корсакова, Метерлинка, Лопе де Вега. Рериху по­свящает Стравинский “Весну Священную”, Стани­славский поручает “Пер-Гюнта”. На архитектурном конкурсе храма Рерих получает первый приз. Жак Бланш приветствует его незабываемые декорации для половецких плясок в балете Дягилева. “Ковент-Гарден” помнит его блестящую постановку “Князя Игоря”, а Чикаго – постановку “Снегурочки”. Се­рия “Героика”, написанная в 1917 году в Финлян­дии, готовит новый путь художника. Эрнст заклю­чает свою замечательную книгу о Рерихе следующи­ми словами: “Общим устремлением последних работ Рериха является искание наиболее простого, всеобъ­емлющего, крепко спаянного в своей простоте живо­писного изображения. Это искание как нельзя более отвечает духовному пути Мастера, прекрасного в своей чистоте и силе; и шаги эти так верны и пло­дотворны, что нет сомнения в счастливом их завер­шении. Ибо Рерих верен себе, верен своей единой, сурово-волшебной мечте, непреклонно ищет заветы живописи и силен волей великих древних поко­лений, так чудесно в нем воплотившихся”.

С тех пор, как были произнесены эти слова, про­шло двенадцать лет. С тех пор Рерих проходил но­вые пути и восходил на новые материальные и ду­ховные высоты. Всегда говорилось об особенных красках Рериха, о единственном, лишь ему прису­щем стиле. Эти качества за последний период рабо­ты слились в широкое понятие, соответствующее определению “космический синтез”. С 1916-го года перед нами проходит совершенно неповторимый путь Мастера, который Клод Брэгдон характеризу­ет как “путь Посвященного”:

“В истории искусства время от времени появля­ются определенные личности, творения которых вы­деляются своим исключительно глубоким, истинно мистическим качеством, отличающим их среди со­временников и делающим их выше определенного направления и установленной школы: они сходны лишь между собою как Посвященные, появляю­щиеся вне пространства и времени. Таковы были Леонардо да Винчи, Рембрандт, Дюрер и – в иных областях – Бетховен и Бальзак. Рерих в своей жиз­ни, в характере своем и искусстве является членом этого братства. Тридцать пять лет он шествует по свету – Европе, Америке, Азии, впитывая ауры мно­гих народов, совершая тайные паломничества, и все­гда и всюду сеет мудрость, насаждает семена красо­ты, ростки которой уже взошли и продолжают свой богатый расцвет”.

Вместо того, чтобы с годами искать удобства го­родской жизни, пользоваться признанием и поче­том, художник меняет спокойную жизнь признанно­го таланта на далекие странствия, сопряженные с величайшими трудностями и опасностями; что-то от великих искателей-викингов звучит в симфонии этого пути. С 1911 по 1920 год мы видим Рериха в Финляндии, Швеции, Норвегии, Англии и Амери­ке, другом которой он был уже долгие годы. С 1920 по 1923 год Рерих не только завоевывает высшее художественное признание Америки, но и создает ряд художественно-образовательных учреждений, проч­но утвердившись в широкой жизни Нового Света.

Но викинг не успокаивается. В мае 1923 года Рерих с семьей отправляется в долгую Центральноазиатскую экспедицию. До экспедиции художник посе­щает Францию, где когда-то он окончил свое худо­жественное образование, и Италию, к старым фрес­кам которой он всегда питал искреннее восхищение.

Затем следуют шесть лет самых необычайных странствий и напряженного художественного твор­чества.

 

*  *  *

 

Суровость прежних красок, так красиво когда-то отмеченная литовским поэтом Балтрушайтисом, пе­реходит в насыщенную, но легкокрасочную гармо­нию. Снежное царство Гималаев, монастыри Ладака, Монголии и Тибета, тончайший пурпур пусты­ни, величайшее восхождение тысячелетий придали необъятную ширину творчеству художника. Более 500 картин и серии этюдов составили новое завоева­ние Рериха. Наряду с этим художественным сокро­вищем нарастает ознакомление с народами и с муд­ростью древних Учений. Настолько необычно было это странствование, что в печати иногда появлялись поражающе ложные сообщения. Три раза сообща­лось о смерти и гибели художника, писались какие-то невероятные измышления о самой экспедиции. Вообще можно себе представить, сколько легенд составилось около необычной жизни Рериха.

Теперь, когда экспедиция закончилась, можно сопоставить художественные результаты этого две­надцатилетия с предыдущим периодом. Многие кар­тины этого периода как бы предуказывают все по­следующие. Вспомним большую картину 16-го года “Граница царства” с ее пурпурными и лилово-сини­ми бесконечными горными кряжами. Разве в ней художник не выразил свое устремление к величе­ственным Гималаям?Или в картине того же года “Зовущий” разве не было предугадано пространство бесконечных пустынь в ритме золотисто-желтых холмов? Картина же 1915 года “Знамение” зовет к чему-то грядущему, уже сужденному. На Востоке – в Монголии, Китае, Японии, Индии и Тибете – по­явились у Рериха новые друзья. В печати – новые оценки; вспоминаются из них следующие:

Александр Каун (Калифорния) называет Рериха “истинным строителем”. Национальный Музей в Пе­кине приветствует Мастера: “Мы всегда почитали Ва­ше западное и восточное знание, и слава Ваша вырос­ла и подобна Тянь-Шаню или созвездию Большой Медведицы. Хотя науки древности в бесчисленнос­ти своей словно океан. Вы, как Посвященный, зна­ете их все”. Голос Монголии приветствует: “Такие великие всемирные личности, как Рерих, шествуют путем высших Бодхисаттв, будучи светочами столе­тий. В наш век эгоизма их великие дела приносят безграничное благо тем странам, через которые про­ходят эти великие души”. Япония присоединяется к приветствию: “Достигнув подобных высот, гениаль­ное творчество Рериха неустанно растет. Вдохнов­ленный внутренним стремлением, неустанно веду­щим его вверх, он ищет новые высоты и побеждает, казалось бы, непреоборимые препятствия. Рерих – творец, писатель, мыслитель и водитель – предвидит приближение его Нового Мира, когда наиболее идеальное войдет в жизнь. Любовь, Красота, Дейст­вие – щиты Рериха, и во имя их он одержал свои великие победы”. Рабиндранат Тагор, Кумар Хальдар, Ганголи и многие другие писатели и художни­ки отметили особое понимание духа Индии в карти­нах Рериха. Аджан Гопал Мукерджи и Кумар Хальдар указывают, что нигде еще сущность Гималаев не была выражена так, как в картинах Рериха.

Приветствуя Рериха от имени семи миллионов жителей Нью-Йорка, городской глава Джеймс Уокер говорит: “Приветствовать профессора Рериха опять в Америке является для города Нью-Йорка большой честью. Вы, всегда имевший целью международный мир, действительно должны были вернуться в город, который является как бы символом объединения всех народов. Вы принадлежите этому городу как вестник единения человечества. Для мира является большим достижением тот факт, что Вы выполнили эту мис­сию доброжелательства, что Вы принесли и самым дальним народам земли понятие мира и весть о братстве. Я не знаю никого, кто бы достиг большего в этом направлении, чем Вы, который путем великих усилий в этом деле всегда стремился установить братство и взаимопонимание среди народов всего мира”.

 

*  *  *

 

Смеем ли думать, что творчество этого Мастера может замедлиться или остановиться? Наоборот, из всего заметно лишь необычайное расширение его творчества во всех направлениях. Музей Рериха в Нью-Йорке процветает и расширяется, также и Ин­ститут Объединенных Искусств, и Международный Центр Искусства, а в концепциях его новых картин усиливается звучный колорит и богатство их постро­ения: вот возносится Чаша Христа в ночной синеве Гефсимании; Будда в сталактитовой пещере над ре­кой жизни залит янтарно-золотым сиянием; Моисей – в творящем приказе в фиолетовой мгле вершины Синая; Магомет в знойных лучах розовой Аравии внимает зову Архангела; а в одной из последних кар­тин Кришна, играя на серебряной свирели, зовет все живущее к радости. И вокруг расцветают молочно-белые яблони и розово-пурпурные сливы и вишни. После грозных обликов так называемых пророчес­ких картин Мастера 1914 года мы опять видим ра­дость красок и кристальность горных вершин, кото­рые объединяются в космическом синтезе. Это определение действительно наиболее точно для после­днего периода творчества Мастера.

Когда вспоминаю Музей Рериха в Нью-Йорке, мне приходят на ум заключительные строки статьи Народного об этом музее: “Одно для меня остается неясным: будет ли Музей Рериха называться музеем или храмом?” В этом вопросе звучит характерное от­ношение современника, чувствующего всю полноту этого искусства. В 1929 году “Нью-Йорк Таймс” объ­явил список кандидатов на Нобелевскую премию: Н.Рерих, сенатор Жувенель, Эдуард Герриот, Рамзай Макдональд и Келлог. Разве это не есть победа творчества?

 

*  *  *

 

Очертить жизненный путь Рериха – это значит привести ряд неоспоримых поучительных фактов неуклонно нарастающей жизни. От десяти лет, от первого кургана, настойчиво исследованного стремящимся к познанию мальчиком, и через сорок пять лет до Водителя Культуры, имя которого всемирно известно, — поистине проследить этот путь поучи­тельно всем молодым сердцам, ищущим геройства и устремленным к неустанному познаванию. Вспом­ним ли мы пытливого мальчика-исследователя или юношу, приносящего в редакцию свои первые лите­ратурно-художественные попытки; вспомним ли ху­дожника, необычайно быстро завоевавшего широ­кую известность; вспомним ли деятеля – горячего охранителя памятников Красоты и науки, вспомним ли победоносного созидателя целого ряда культур­ных учреждений, – мы слышим все ту же победную песнь творчества и созидания, видим то же неустан­ное сотрудничество во имя победы эволюции.

Каковы же основные качества этого необыкно­венного восхождения? Сам Рерих писал о Франци­ске Ассизском, отмечая его неотрицание и неосуждение. Обычно люди любят то в других, что им близ­ко самим; и действительно, эти качества прежде все­го присущи Рериху. К тому же он знает так много и, ведомый всей мудростью прошлых накоплений, не­устанно повторяет огненную формулу: “Пылайте сердцами и творите любовью”. Обычно не трудно познать сущность творчества писателя или художни­ка; надо лишь взять смысл, содержание и название их произведений. Если мы возьмем ряд произведе­ний Рериха, как художественных, так и литератур­ных, то даже одни названия их за сорок лет составят целый словарь героизма, подвига и водительства ко Благу и Красоте. Вспомним некоторые из этих названий, начиная от конца прошлого столетия: “Го­нец”, “Сходятся старцы”, “Город строят”, “Зов ко­локола”, “Владыки нездешние”, “Царица Небесная”, “Экстаз”, “Ангел последний”, “И мы открываем Вра­та”, “И мы трудимся”, “Святые гости”, “Вестник”, “Сер­гий Строитель”, “Книга голубиная”, “Не устрашим­ся”, “Чудо”, “Мессия”, “Знаки Майтрейи”, “Чаша Нерасплесканная”, “Приказ Ригден-Джапо”, “Меч Гессар-Хана”, “Знамя Мира”, “Madonna Laboris”, “Свет Небесный”, “Моисей Водитель”, “Чаша Хри­ста”, “Сожигание тьмы”, “Сокровище Мира”. Даже и эти несколько названий говорят о том, куда устрем­лялся дух художника за десятки лет созидательства.

 

*  *  *

 

У каждого созидателя должны быть враги, иначе он и не был бы созидателем. Об этих-то врагах Рерих говорит в своей статье “Похвала врагам”. Он даже как-то любит их всех, с кем ему приходилось скрещивать мечи в бесчисленных поединках за Культуру. Если мы проследим эти вражеские выс­тупления, то одно необычное качество их остановит наше внимание: Рерих не умален врагами. Не зная истинных побуждений и сложных обстоятельств жизни его, часто враги приписывали ему самые необычные действия, но всегда были велики эти наго­воры и предположения.Ему приписывались и заво­евания целых стран, и “что-то несказуемое на уме”; даже будто бы седели волосы от взгляда Рериха, да и многое другое. Но враги никогда не отказывали ему в творчестве, в работоспособности и в широком влиянии, следующем всюду за именем его.

 

*  *  *

 

Литература о Рерихе в разных странах и в самых даже неожиданных изданиях необычайно многочис­ленна. Из всей этой массы суждений ясно одно: лич­ность его постоянно находится в центре внимания и исследования. Если же мы возьмем обращения и призывы Рериха к многочисленным обществам его имени, раскинутым по всему свету, мы опять увидим ту же мудрость и неустанную работу на соединение народов именем Красоты и Знания. Поэтому и понятно, отчего теперь даже не близкие Рериху люди говорят: “Где Рерих, там будет и успех”. Один изве­стный восточный деятель пишет: “Наши земли по­чтены проходом Рериха, совершающего свой путь Бодхисаттвы”. Что же может сказать большего Вос­ток о художнике, мыслителе и сеятеле Культуры? С другой стороны, банкир говорит о практичности финансовых соображений Рериха – что же может сказать большего материалистический Запад? В на­ши дни смятения, измельчания и обессиления лич­ность Рериха, отмеченная действенным водительством, является примером зовущим и объединяющим.

 

*  *  *

 

Возвращаюсь к биографии. Получив необычно раннее назначение помощником директора музея Общества Поощрения Художеств, Рерих уезжает в Париж, а по возвращении избирается генеральным секретарем Общества. В 1906 году следует назначе­ние на пост директора Школы и новое путешествие за границу. Также и это путешествие приносит бога­тые плоды, дает художнику новые силы и возможно­сти. Во время революции, несмотря на предлагаемый ему пост министра изящных искусств, несмотря на преобразование Школы Общества Поощрения Худо­жеств в Академию, Рерих (который находился в то время в Финляндии) уезжает в Америку, где начина­ется новая фаза его созидательной деятельности. Но как только основанные им художественные учрежде­ния в Америке крепнут, суля возможность спокой­ной признанной работы, Рерих уезжает в опасную экспедицию – в самое сердце Азии. В 1929 году он возвращается в Америку, чтобы окончательно утвер­дить развитие своих культурных учреждений. 10000 друзей и почитателей приходят отпраздновать 40-летие его работы. Но едва убедившись в жизненности своих построений, Рерих опять стремится далее, что­бы заняться организацией Гималайского Научного Института.

Всегда привлекал общее внимание миф об Антее, получавшем новую силу от прикосновения к Земле. Такое же представление возникает, когда мы сопо­ставляем следствия отъездов Рериха в чужие земли или просто к природе. На протяжении всей его жиз­ни устанавливаются как бы особый ритм и обновле­ние сил. Конечно, для такого обновления нужна большая доля отважности, но, может быть, сущест­вует такое сверхзнание, какая-то Рука Водящая, ко­торая неугомонную, казалось бы, отважность обра­щает в мудрое продвижение. А может быть, это и есть несение той Пламенеющей Чаши, о которой художник так часто пишет в своих книгах и которую изображает в картинах. Вообще подобные образы постоянно воспламеняют его воображение; так часто пишет он о каких-то крыльях (в одной из послед­них картин – “Fiat Rex” – лучи, сияющие из опле­чий, тоже напоминают крылья). Еще одна из тем, непрестанно возникающая в картинах и литератур­ных трудах Рериха, – это духовная битва. “На поле Курукшетра”... – так начинает свое повествование Бхагават Гита; к этому полю священной духовной битвы постоянно стремится дух художника. Приве­ду маленькую подробность ко времени писания кар­тины “Бой” (теперь находится в Третьяковской Га­лерее): на картине, как помните, большое медно-звучащее небо; первоначально оно было покрыто мчащимися Валькириями, но потом художник обратил их в несущиеся облака, сказав при этом: “Пусть присутствуют незримо”. Это незримое присутствие не является ли типичным для деятельности самого художника?

Помню, как однажды пришлось услышать от од­ного из членов совета Школы Общества Поощрения Художеств о находчивости Рериха в трудных вопро­сах: “Мы говорили про него, что Рерих уж как-ни­будь да вывезет; а через несколько часов явился улы­бающийся Рерих и сообщил о благополучном разре­шении всех трудностей”. Помню, как однажды Ре­рих был приглашен экспертом в многомиллионном финансовом вопросе, и его решение было признано наиболее правильным всеми банковскими главами, хотя на первый взгляд и поразило своею необычно­стью. Это качество необычности подходов и реше­ний очень характерно для жизненной стратегии Ре­риха. “Прекрасный девиз бойскаутов – “всегда готов”, – заметил как-то Рерих. Постоянная готов­ность также является отличительным свойством Мастера. Мастерство искусства жизни позволяет Ре­риху сделать столько, сколько он смог уже запечат­леть. Не раз приходилось видеть, как он, работая над картиной, в то же время диктовал важное воззвание или, диктуя документ, поддерживал два разговора. Когда же его спрашивали, как он вмещает это, ответ был: “Очень просто”.

 

*  *  *

 

Чтобы очертить размеры общественных сноше­ний художника, вспомним несколько имен, упоми­нающихся в его биографиях. Разновременно мы ви­дим его с лучшими представителями науки и искус­ства, с главами правительств и религий как Запада, так и Востока.

На императора нападали за то, что он любил цер­кви новгородского и псковского стилей и хотел иметь в Царском Селе собор подобного характера. Император говорил Рериху: “Если моя прабабка могла строить в Царском Селе китайскую деревню, неужели я не могу иметь русского храма?” Когда был объявлен конкурс на проект церкви в государевом имении, Скерневицах, один из придворных чинов, очень почитавший искусство Рериха, предложил ему послать и свой проект. Велико было изумление, когда по вскрытии пакетов оказалось, что первый приз присужден не архитектору, а художнику Рериху. При этом не забудем, что не случайно именно Рерих был избран в правление Общества архитекторов.

 

*  *  *

 

Интересно проследить направление творчества Мастера за последнее время. Мы видим насыщен­ную работу, в которой каждый создаваемый образ как бы порождает следующий, сплетая хотя и раз­ноцветный, но обобщенный венок. Картины очень различны по тональности, неожиданны по сюжету, и тем не менее они укладываются в какую-то своеобразную гирлянду. Например: «Царица Небесная» в царственном уборе молится о преуспеянии мира; «Мадонна труда» в неустанном бдении спасает заблудшие души, и восхищен Господь этим подвигом; та же Мадонна – с младенцем, но скорбен взгляд ее. Этот облик как бы объединяется в триптихе, посвя­щенном Жанне д'Арк: к той же скорбной Богомате­ри обращается Святая Воительница перед битвой, к Ней же обращен и взгляд Подвижницы во время каз­ни. А небо – как в победе, так и над костром – то же необъятное, овеянное волною синевы, которую так широко умеет влить на полотно Рерих. Вот Под­вижник – осиянный волнами Благодати, с Пламе­неющей Чашей в руках; многоцветны струи воздуха вокруг: синие, лазоревые, пурпурные – цветение подвига. В том же многоцветном сиянии Владыка несет с гор Венец Мира (“Fiat Rex”). На крыльях триптиха – осененные светом мужской и женский облики. Она – с чашею и кадилом. Он – с мечом и щитом. Другой подвиг – “Скрижали Завета”: на ка­менных плитах высекает Он, великий и одинокий, заповедь жизни. В пламенных струях возносится осиянный светом Илья Пророк: какая звучащая медь в пламенеющих красках клубящихся туч! Подходя к картине, зритель спросит: как же она сделана? Точно краски мгновен­но претворились на полотне. Это и есть синтез. Тот же пламень, но с царственным пурпуром, в послед­ней картине “Святая София – Премудрость Божия”; как будто то же огненное задание, но музыкальный ключ повернут к более насыщенному спокойному тону. А вот и “Зороастр”: на высокой скале перед гаснущим закатом выливает он из Чаши на землю жизнедательный пламень. Не к тому же ли огненно­му подвигу ведет нас и серия Ашрама? На одной из этих трех картин за скалою Ашрама еще пламенеет закат, но на двух боковых – спокойны скалы, изум­рудно-зелена вода, и скользит по ней ладья с таин­ственным путником. Не за мною ли? Не зов ли? Не весть ли? Застыли в наступающем сумраке гиганты бамбуки, а на скалах чуть светятся изваяния слонов. Это не Тибет, это Юг; может быть, Цейлон, может быть, Голубые горы или Эллора.

А в работе уже “Гиганты Лахуля”, “Воинство Гессер-Хана” и “Норбу Ринпоче” – все тот же подвиг, та же Пламенеющая Чаша. И так в какой-то неска­зуемой сюите соединились самые разнообразные элементы. Готовятся эскизы к серии “Чингиз-Хан” и “Цветы Тимура”. Там — верблюды, арабы, одино­кий силуэт матери Чингиза и пламенеющие в су­мерках сторожевые башни. Опять готовится прод­вижение, снова кипит в горниле зачатие подвига.

Чаша и меч – эти начала сверкают по всей амп­литуде вдохновения художника. С мечом – Жанна д'Арк, с чашею – Владыка; Царица Небесная сло­жила руки чашей, с мечом – воинство Гессер-Хана; на обоеручный меч оперся воин, идущий к Влады­ке Венца Мира. И вьются знамена как над воинст­вом Жанны, так и над ордами Гессер-Хана.

 

*  *  *

 

О чем же говорит в эти дни художник? Он гово­рит, и пишет, и шлет вести о Знамени Мира. Культура – его любимое слово, и в его понимании оно звучит почитанием Света. “Не роскошно, но куль­турно”, “Не выходите за пределы истины”, “Глазом добрым”, “Поймите сердцем”, “Не языком болтай­те, но сердцем скажите”, “Не предавайте”, “Ссо­риться даже звери умеют”, “Не забудьте: вы служи­те, а не вам служат”, – так заповедует Рерих, все­гда берегущий основы общественности.

Кто-то назвал Рериха Мономахом. Это неверно. Ценящий общественность, он – вождь, но не еди­ноборец. Во всех учреждениях, в которые входил он, прежде всего по его инициативе учреждались сове­ты для выражения широкого общественного начала. Кроме того, с ним всегда его сподвижница и вдохновительница Елена ИвановнаРерих, покровитель­ница женского Единения, замечательные труды которой мы всегда будем вспоминать с благодарнос­тью. С ними и сыновья их,Юрий и Святослав, уже создавшие себе в своих областях крупные имена. С ними ряд ближайших сотрудников – пламенных, сплоченных в одну семью. Рерихиды, как их назва­ла пресса, отмечая их сильную организацию.

Рерихиды Культуры! Один автор, вовсе не близ­кий Рериху, выяснил, насколько почетно это назва­ние. Рерих не раз отмечает, что Культ-Ура может быть понимаема как почитание Света, ибо древне­восточный корень Ур значит Свет.

 

Рерих зовет к веку прекрасному: “Иерархия есть планомерное сотрудничество. Если кто истолкует его в своем условном понимании, он только дока­жет, что мозг его не готов для кооперации. Так ска­зано. На чем же согласимся? На чем простим? На чем поймем? На чем расширимся? На чем не уще­мимся? На чем тронемся дальше? Обойдя все круги Дантовы, придем к сотрудничеству. Сотрудничест­во, сострадание – та же любовь, заповеданная все­ми иероглифами сердца, любовь – Матерь Мира. Неисчерпаемая, любовь творящая. Создавшая пле­мя Святых людей, не знающих ни земли, ни народ­ности. Поспешающих на крыльях духа на помощь, на сострадание, на сотрудничество. Спешащих во Благо. Несущих капли Всепонимания, Всеединой Благодати.

Спешит мир в переустройстве. От злобы устало сердце человеческое. И в трудах смятенных вновь вспомнило о Культуре, о знаках Света. И шепнуло друг другу: "Есть оно – будущее, для чего мы при­шли сюда". Ведь не для опоганения, не для ужаса, но шли сюда для труда совместного, для познания, для просветления. Возьмем же этот Вселенский Свет. Возьмем Преображение Мира, предуказанное, предсужденное.

Все народы знают, что место Святых людей на горах, на вершинах. От вершин откровения. В пе­щерах, на вершинах жили Риши. Там, где начина­ются реки, где вечные льды сохранили чистоту вих­рей, где пыль метеоров приносит от дальних миров доспех очистительный. Там возносящее сияние. Ту­да стремится дух человеческий. Сама трудность гор­ных путей привлекает. Там случается необычайное. Там мысль народная работает кверху. Там каждый перевал сулит невиданную новизну, предвещает пе­релом на новые грани великих очертаний.

На трудных путях, на опасных горных перевалах стоят изображения Майтрейи, Владыки Светлого Будущего. Кто озаботился поставить их? Кто потру­дился? Но стоят они, часто гигантские, точно не­человечески созданные. Каждый путник прибавит свой камешек к нарастающему мендангу. Разве насмехнется сердце ваше над этим камнем для сту­пеней будущего? Нет, путь трудный и опасный от­кроет сердце наше. Не усмехнетесь, но, улыбнув­шись во Благе, прибавите и свой камень к сложе­нию ступени всевмещающего Света” (“Майтрейя”).

Рерих шлет обществам его имени зов о Культуре: “Конечно, говоря о Культуре, мы часто наталкива­емся на странное ограничение этого всепроникающего понятия. Часто с понятием Культуры ошибоч­но связывается представление о чем-то сверхобыч­ном, почти недостижимом в сумерках обыденной жизни. Между тем, как раз наоборот – Культура тог­да таковой в сущности и будет, если войдет во все дни жизни и сделается мерилом качества всех наших действий. Сколько зовов, ободрений, укреплений придется сказать во имя Культуры! Сколько устрем­лений в будущее придется произнести! С ростом утончения сознания придет вмещение и разовьется чувство ответственности. Станет ясным различие обыденности от каждодневности, и мысль обратит­ся ото дня вчерашнего – к светлому завтра. В не­престанном предстоянии мы избежим утомления и нисхождения. Для незнающих Культуры бывает страшна каждодневность, а, между тем, в ней выко­вывается совершенствование и восхождение. Утон­ченное сознание примет все трудовые века как источник бесконечного творчества.

Завещание может быть кратко: "Пылайте сердца­ми и творите любовью". Сколько добра принесете, приобщая вновь подходящих к миру Красоты. Пой­дем же вместе туда, где нет границ и конца. Где мож­но каждое благое мерцание превратить в сияние ра­дуги благословения мирам...” (“Привет нашим Об­ществам Культуры”).

Рерих пишет о необходимости обновления люб­ви к книге: “Именно сейчас нужно особенно подчеркивать необходимость сотрудничества между читате­лем и издателем и обновить любовь к книге, финан­совые кризисы обычно больше всего отражаются на способах и качестве просвещения. Это печально, но это так. Точно бы в силу материального кризиса кто-то получает индульгенцию на невежество и одичание. Именно теперь мир переживает незапамятный, глу­боко внедрившийся материальный кризис. Кризис перепроизводства, кризис падения качества, кризис веры в возможность светлого будущего. Главным об­разом, это происходит оттого, что уже многие поко­ления приучаются верить – руководящая мощь Мира лишь в золотой валюте.

Но, призывая на помощь всю историю человече­ства, мы знаем, что это не так. Не будем еще раз по­вторять, что истинная валюта есть валюта духовных ценностей. Источниками этих ценностей несомнен­но остаются книги, на разных языках приносящие единый язык духа. Не может быть, но, наверное, именно сейчас нам нужно помыслить о книге, нуж­но светло ободрить издателей, мыслящих о Красо­те. Даже среди стесненного нашего обихода нужно найти место, достойное истинным сокровищам каж­дого дома. Нужно найти и лучшую улыбку тем, кто собирает лучшие книги, утончая качеством их созна­ние свое. Неотложно нужно ободрить истинное со­трудничество вокруг книги и опять внести ее в крас­ный-прекрасный угол жилища нашего. Как же сде­лать это? Как же достучаться до сердец остеклившихся или замасленных? Но если мы мыслим о Культуре, это уже значит – мы мыслим и о Красо­те, и о книге как о создании прекрасном...” (“Люби­те книгу”).

 

*  *  *

 

Говоря о синтетическом даровании Рериха, мы припоминаем целый ряд поучительных фактов. Нет той области изобразительного искусства, в которой он не принял бы участия. Кроме станковых картин, он пишет и фрески, чему блистательным примером являются “Царица Небесная”, “Сеча при Керженце” и “Покорение Казани”. Необыкновенной выразительностью отличаются его мозаики, чему примером Почаевская Лавра, Храм в Шлюссельбурге и другие монументальные творения. Он испытывает себя и в керамике – например, фриз дома Страхового обще­ства в Петербурге. Все знают театральные работы Рериха; стоит лишь вспомнить “Князя Игоря”, “Пер-Гюнта”, “Псковитянку”, “Принцессу Малэн”, “Сестру Беатрису”, “Священную Весну”, “Снегуроч­ку”. Будучи от природы дальнозорким, Рерих всегда говорил, что ему физически трудна иллюстрация “бланш и нуар” и миниатюра. Но, тем не менее, мы видим прекрасные иллюстрации к Метерлинку, ми­ниатюры в “Романовском сборнике” и в изданиях Марфо-Мариинской Общины. Не забудем целые се­рии костюмов по рисункам Рериха и его эскизы для мебели, гобеленов и вышивок. Отзывчивый ко всем жизненным проявлениям, он также охотно и просто дает выражение своему творчеству в самых различных материалах; при этом он всегда знакомится и с особыми приемами каждой техники, что делает его сотрудничество особенно желательным во всех от­раслях искусства. Так, например, в мозаике он давал изображение, указывая направление и форму всех камней, что помогало сохранить первоначально за­думанный стиль. А этот стиль и есть тот “стиль Ре­риха”, о котором говорят такие писатели, как Андреев, Тагор, С.Маковский, Эрнст, Бенуа, Гребенщиков и другие. А теперь, когда газеты отмечают всемирное появление Рерихидов, это есть ни что иное, как признание того же убедительного стиля.

 

*  *  *

 

Припоминаю, как после речи Рериха с цитатами из замечательных писем Андреева к художнику, профессор Милюков воскликнул: “Никогда не мог подумать, что они были так близки друг другу”. Это за­мечание очень характерно, ибо, даже зная Рериха, трудно представить себе ту необыкновенно много­образную амплитуду касаний, которая может быть доступна синтетическому сердцу. Но случайно вы­явленная переписка, цитата или часть чьей-то лек­ции обнаруживают целую страницу самых сердеч­ных отношений. Иногда приходилось спрашивать самого Рериха: “Почему Вы никогда не упоминали об этом?” А он улыбнется и скажет: “Да к слову не приходилось”. Но из этого ответа не следовало, что он холоден к друзьям своим. Наоборот, каждая дру­жба была для него в разряде священных понятий. Никогда он не позволял осуждать друзей своих, а если и выслушивал молча такие осуждения, то только для того, чтобы потом многозначительно сказать: “Не говорите о том, чего не знаете”.

Другая особенность Рериха показывает, отчего происходило вышесказанное: он не любит многолюдных собраний и открывает тайники свои лишь наедине.

Синтез, неукротимое устремление в будущее, от­клик на все явления жизни, пытливая вниматель­ность ко всему происходящему и творчество, твор­чество, без преувеличения, днем и ночью – вот ос­новные черты Рериха с самого детства. Приятель от­ца Рериха, художник-любитель, пишет этюд в парке Извары, и этот этюд является первым побудительным толчком для девятилетнего гимназиста. В имении Рерихов проездом останавливается археолог Ивановский, в результате – стремление к археоло­гическим исследованиям. Ученый-лесовод пригла­шается для лесных дач имения – следствием явля­ется дендрологическая коллекция. Взрываются и разбиваются камни для шоссе, а в результате – на­чало поучительного минералогического собрания. Пара старых монет с дедовского стола служит осно­вой нумизматической коллекции, а охотничьи рас­сказы гостей тянут к охоте, облагораживая ее тургеневскими рассказами.

Как пчела избирает лучшие цветы, так складыва­ется творчество Рериха, которое, не зная отступлений и заблуждений, идет, неустанно развиваясь и впитывая самые выразительные черты окружающе­го. Недаром Бенуа называл блестящие успехи Рериха “барсовыми прыжками”, а другой писатель воскли­цает: “Да это же берсеркерство какое-то!”

Кто знает, может быть давние скандинавские тра­диции рода пробуждались в художнике.

Когда Рериха спрашивали, какое время лучшее для творчества, он усмехался: “Неплохо на парохо­дике через Неву; нехудо в трамвае или поезде. Движение дает даже какой-то ритм”. Вот эти два ритма – “maestoso” и “accelerando” – наиболее характер­ны для духовного склада Рериха.

Говоря о ритме, нельзя не остановиться на бли­жайшем сродстве духа Рериха с музыкой. Имена Ваг­нера, Римского-Корсакова, Баха, Мусоргского, Ля­дова, Стравинского всегда пребудут на страницах его биографии.

Когда семилетнего Рериха привели к известно­му педагогу, директору гимназии Карлу Ивановичу Маю, то Карл Иванович, погладив его по голо­ве, сказал: “Да ведь это будущий профессор”. Рерих прошел курс в этой гимназии до 6-го класса на не­мецком языке. Из наук он любил историю, литературу, классических авторов. И до сих пор цитирует по латыни Вергилия и Овидия.

Не странно ли, что именно Рабиндранат Тагор первым отметил санскритское название имения Ре­рихов – “Извара”. Но мы знаем, что при Екатерине II владелец его, Воронцов, бывал в Индии, а в сосед­нем имении, Яблоницах, жил тогда же таинствен­ный индусский раджа. Сохранились еще остатки особого, им разведенного парка. Ведь при дворце Екатерины II объединялось так много значительно­го и подчас неожиданного.

Между прочим, нам приходилось слышать от Ре­риха о возникновении многих замечательных кол­лекций именно во время царствования Екатерины Великой. Когда императрица слышала о богатстве кого-либо, она иногда неожиданно обращалась к нему: “Кстати, у вас, вероятно, замечательное худо­жественное собрание. Через два месяца я приеду ос­мотреть его”. И это посещение служило импульсом к составлению многих замечательных коллекций. При этом Рерих добавлял: “А ведь водитель так и должен поступать, обращая возможности в культур­ные русла”.

К синтетичности дарования нужно отнести и синтетичность материалов. С одинаковой легкостью Рерих работал как маслом, так и различными темперами, акварелью и пастелью. В последнее вре­мя он останавливается на темпере, то есть, вернее сказать, на каких-то особых, лишь ему присущих технических комбинациях. Когда как-то спросили его, отчего он перестал писать маслом, Рерих отве­тил: “Все в мире меняется; масло чернеет, темпера выцветает, но я предпочитаю, чтобы мои картины стали снами, нежели превратились в сапоги”.

Особенно интересно, когда художник говорит о внутреннем творчестве, о наполнении пространства творческими образами. Так же как в физическом плане передвижения художника не стеснены ни го­рами, ни морями, так же необъятна и сфера его творчества. Андреев назвал свою последнюю статью о нем “Держава Рериха”; другие пишут о “Мире Рериха”, “Вселенной Рериха”, пытаясь в этих назва­ниях выразить его широкую вмещаемость и созвучность со многим зримым и незримым. Действитель­но, если взять картины и книги Рериха, то не целое ли миросозерцание заключено в “Цветах Мории” или “Путях Благословения”, “Адаманте”, “Алтай-Гималаи”, “Шамбале”, “Сердце Азии”. И, наконец, выходит “Держава Света”.

Нам приходилось видеть, как до художника до­ходили сведения о гибели некоторых его произве­дений. Во время войны и потрясений погибла “Ункрада”, затем “Сестра Беатриса”, “Змей проснулся”, “Поход”, “Святогор”. Были безвозвратно попорче­ны панно “Хозяин дома сего” и “Сеча при Керженце”. Я сам видел, как в Нью-йоркский Музей одна дама принесла сложенную как платок и протертую по всем складкам картину “Зовущий”, почти в та­ком же состоянии принесли и картину “Песнь о Ви­кинге”. Обе картины были спасены с величайшими трудностями. Узнав об этом, художник сказал: “Та­кая уж их судьба. Каждая вещь имеет свою карму”. Но эта карма, в представлении художника, не мертвый фатум, но живое начало, волнующееся и рас­тущее подобно началу миров.

Вспоминаю о давнишних недоразумениях Рери­ха с группою "Мир Искусства". Но при возобновлении общества "Мир Искусства" в 1910 году именно эти же художники единогласно избрали Рериха своим пред­седателем. И другие подобные случаи из жизни Ре­риха известны, когда именно прежние оппоненты избирали его своим представителем, отдавая долж­ное его созидательному уму.

В рассказе своем “Пламя” Мастер описывает це­лый ряд жизненных опасностей, и можно узнать, что они имеют автобиографическое значение. Полков­ник Кардашевский описывает в дневнике экспеди­ции хладнокровие и находчивость Рериха при напа­дении голоков, замечая, что никакой военачальник не отдал бы лучших распоряжений.

Когда мне доводилось работать с Мастером, ско­лько доброжелательства, но и неуклонности прихо­дилось отмечать. “Что сделано, то сделано”, – вос­клицает он и вместо отдыха вновь приступает к ра­боте. Когда один журнал сделал предпраздничную анкету, как знаменитые люди проводят праздники, Рерих ответил: “За работою: в чем же лучший празд­ник, как не в работе”. Без рисовки, для него это было правдой. Недавно ему сообщили о выпаде одной газе­ты против его Знамени Мира. “Вот невежды, даже и напасть-то толком не смыслят”, – только заметил Мастер, ценя подлинное искусство во всем. Про од­ного деятеля заметил: “Как художественно молчал он”. Творчество действия и молчания.

Когда в Академии Художеств Рерих в один год прошел три класса, инспектор Академии Бруни то­лько покачал головой: “Ах, Рерих, Рерих, все-то Вы торопитесь!” Он не подозревал, как ценно было вре­мя молодому художнику. До поступления в мастер­скую Куинджи Рерих повез показать свои работы Ре­пину. “Будете у Репина работать?” – спросили его. – “Нет”, – сказал он. – “Почему?” – “Да уж боль­но хвалит, а толком ничего не сказал”. Зато у Куин­джи Рерих нашел “толк” и сохранил на всю жизнь самое нежное отношение к своему мощному учите­лю. Вспомним хотя бы трогательное воспоминание о Куинджи в статьях “Гуру-Учитель” и “Святой Франциск Ассизский”. Вообще тема учительства, знаменитое Гуру Индии, всегда близка Рериху. Сам он чтит это понятие, и последователи недаром зовут его “Гуру”.

С.Маковский в главе “Рерих и Врубель” проводит интересные сопоставления этих двух корифеев рус­ского искусства. Те, кто читал статью Рериха о Вру­беле, поймут, почему искатель-Врубель всегда был так близок викингу-Рериху. Рассказывали, как тро­гательно хлопотал Рерих о назначении пенсии боль­ному Врубелю. Впрочем, о многих заботится Рерих. Он устраивает стипендию Анисфельду, помогает в жизненных неприятностях Шагалу. Приходилось слышать от Д.Бурлюка, как благожелательно отно­сился Рерих к нему, да и вообще ко всей группе но­ваторов. Но Рерих любит и картины Венецианова, и портреты Боровиковского, и декорации Гонзачи.

 

Род Рериха ведет начало от исландских и ютлан­дских викингов. Один из его предков, некий Фре­дерик Рерих, состоит в 1250 году комтуром тампли­еров, а при Павле I кавалергарды Рерихи близки Мальтийскому Ордену. И трезубец герба Рерихов столь близок триединости печати тамплиеров. Не­вольно вспоминается Чаша Грааля и построение Храма. И незабываем замечательный сказ Алексея Ремизова, в его “Звенигороде”, о Рерихе-Рюрике. А работы Константина Федоровича Рериха, юриста, отца художника, по освобождению крестьян и его участие в Вольно-Экономическом Обществе – раз­ве не вводит все это в лучшие традиции русской интеллигенции?

Из старых мастеров Рерих любит Дуччо, Беноццо Гоццоли, Орканья, Сиенскую школу, Дюрера, Гольбейна, Кранаха, Питера Брейгеля Старшего и, конечно, нидерландские примитивы. Из новых – особенную склонность питает к Гогену, Ван Гогу, любит Мареса, Пюви де Шаванна.

Не касаюсь юридического образования Рериха, оно хорошо очерчено в книге Гидони (изд. “Апол­лон”), но не могу не вспомнить, как легко присое­динил Рерих юридический факультет к своему худо­жественному и историческому образованию.

Уже в университете Мастера обуревают созида­тельные стремления. Видим его в числе учредителей общества имени Тараса Шевченко; затем через По­танина Рерих впервые и навсегда связывается с Си­бирью; затем следует целый ряд учреждений, посвя­щенных русскому и иностранному искусству, учас­тие в “Содружестве”, в философском кружке с Лосским и Метальниковым, издания Общины Святой Евгении, “Русское Слово”, “Нива”, Смоленский му­зей, конгрессы в Финляндии и Латвии, раскопки Кремля Новгородского, лекции в доме князя Юсу­пова и выставки по Европе, начиная с Праги. Мас­тер всегда помнит сердечный прием, оказанный ему на этой первой его заграничной выставке в 1904 году в Обществе Манес.

Постоянное созидательство и устремленность всегда ведут его вперед, а природное непоколе­бимое мужество создает вокруг его дел мощное те­чение, легко переносящее через все бури жизни. Когда кто-то из друзей его вздохнул о невозвратном прошлом, Мастер воскликнул: “Что значит все про­шлое перед будущим?”

Под портретом в издании Евгениевской Общины автограф Рериха: “Из древних чудесных камней сло­жите ступени грядущего”. В этом вся эволюционная программа мудрой хозяйственности.

 

*  *  *

 

Творчество Рериха в период по 1920 год охарактеризовано многими русскими и иностранными писателями; здесь Ю.Балтрушайтис, Дэни Рош, А.Бенуа, А.Ростиславов, С.Маковский, В.Риттер. Сергей Эрнст в своей монографии 1918 года прозор­ливо предсказывает дальнейшее восхождение Рери­ха. О том же говорит и Бенуа, отмечая в юбилейном издании 1916 года постоянное развитие творчества Рериха. Он кончает характеристику словами: “Глав­ное все впереди”. Пророчества сбылись. Главное началось именно после 1920 года, после целого ряда выставок в Финляндии, Швеции, Дании и Англии и, наконец, после тура по сорока городам Америки. Каждый месяц, вернее сказать, каждую неделю что-нибудь создавалось, объединялось, предрешалось, укреплялось.

С Америкой у Рериха было давнишнее знаком­ство, начало которому было положено двадцать пять лет назад, во время первой выставки американско­го искусства в России; причем выставку эту органи­зовал он сам. После выставки русской живописи в Сент-Луисе Рерих разделил печальную участь мно­гих русских художников, картины которых были проданы с аукциона за долги организатора выстав­ки – Гринвальда. Среди восьмисот проданных кар­тин ушли и семьдесят пять этюдов русской старины Рериха; те этюды, которые были названы С.Эрнстом “Пантеоном русской славы”, которые в день объяв­ления японской войны были приобретены царем для Русского Музея и лишь на время отосланы в Сент-Луис. В настоящее время сорок пять этюдов находятся в музее Окленда, семь недавно приобретены Музеем Рериха, а остальные, по-видимому, находят­ся в частных коллекциях Калифорнии и Канады. По обычаю своему Рерих нисколько не огорчился бед­ствием в Сент-Луисе. “Ну что же, – сказал он, – пусть эти картины будут моими добрыми посланни­ками в Америке”. Предуказание художника оправда­лось. Посланники оказались добрыми, и это вспо­минается теперь, при взгляде на величественное зда­ние Музея Рериха в Нью-Йорке.

 

Кроме выставок, в 1920 году началось создание ряда культурных учреждений, начало которым было положено Школой Объединенных Искусств. В сво­ем обращении к этой Школе по случаю ее десятиле­тия Рерих вспоминает момент ее основания:

“Кажется, будто еще вчера мы с М.М.Лихтманом спешим снять помещение для будущей Школы в Отеле Художников в Нью-Йорке. Случайно по доро­ге задерживаемся и, благодаря этой случайности, встречаем одного греческого художника, который бросается к нам с возгласом: "Уже три месяца ищу вас. Не нужна ли вам большая мастерская?" – "Конечно нужна, где она?" – "В доме греческой церк­ви на 54-й улице". – "Хорошо, завтра пойдем ос­мотреть ее". – "Нет, невозможно, не могу больше ее держать. Если хотите видеть, идемте сейчас же". И вот вместо Отеля Артистов мы сидим у отца Лазариса, настоятеля греческого собора, который уверяет меня, что я духовное лицо. Тут же решаем снять помещение, и под крестом греческого собора полага­ется начало давно задуманного Института Объеди­ненных Искусств. Мастерская большая, но всего одна комната.

Говорят нам: "Неужели вы можете мечтать иметь Институт Объединенных Искусств в одной студии?" Отвечаю: "Каждое дерево должно расти. Если дело жизненно, оно разрастается, если ему сужде­но умереть, все равно умирать придется в одной комнате".

После Института с непостижимой для многих успешностью и быстротой основываются: Между­народный художественный центр “Corona Mundi”, “Новый Синдикат”, привходит “Алатас”, основыва­ется издательство при Музее. Затем складывается историческая Центрально-азиатская экспедиция, завершившаяся созданием Гималайского Института Научных Исследований. Разрастается список со­трудников, и, как естественное следствие возросше­го влияния, в 1929 году создается ряд Обществ име­ни Рериха, которые к сегодняшнему дню уже в со­ставе 50-ти Обществ широко раскинулись по обеим Америкам, Европе, Азии и Африке. Из выдающе­гося культурного деятеля Рерих становится Водите­лем Культуры. Всемирное Знамя во имя охранения Культуры привлекает миллионы сочувствующих и получает единогласное одобрение Комитета Лиги Наций, а Международная конференция в Брюгге, при ближайшем участии Международного суда в Гааге, дает новое подтверждение правильности все­мирного культурного плана Рериха.

На щите Института Объединенных Искусств – девиз Рериха: “Искусство объединит человечество. Искусство едино и нераздельно. Искусство имеет много ветвей, но корень один. Искусство есть зна­мя грядущего синтеза. Искусство для всех. Каждый чувствует истину Красоты. Для всех должны быть от­крыты врата "священного источника". Свет искусства озарит бесчисленные сердца новой любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но пос­ле оно очистит все человеческое сознание. И сколь­ко молодых сердец ищет что-то прекрасное и истин­ное. Дайте же им это. Дайте искусство народу, которому оно принадлежит. Должны быть украшены не только музеи, театры, школы, библиотеки, здания станций и больницы, но и тюрьмы должны быть прекрасны. Тогда больше не будет тюрем...”

На щите Международного Центра многозначи­тельный зов Рериха: “Предстали перед человечест­вом события космического величия. Человечество уже поняло, что происходящее не случайно. Время создания Культуры духа приблизилось. Перед наши­ми глазами произошла переоценка ценностей. Сре­ди груд обесцененных денег человечество нашло со­кровище мирового значения. Ценности великого искусства победоносно проходят через все бури зем­ных потрясений. Даже "земные" люди поняли дей­ственное значение Красоты. И когда утверждаем: Любовь, Красота и Действие, – мы знаем, что произносим формулу международного языка. Эта формула, ныне принадлежащая музею и сцене, должна войти в жизнь каждого дня. Знак Красоты откроет все "священные врата". Под знаком Красоты мы идем радостно. Красотою побеждаем. Красотою молимся. Красотою объединяемся. И теперь произне­сем эти слова не на снежных вершинах, но в суете города. И чуя путь истины, мы с улыбкой встречаем грядущее”.

   

 

«ДЕРЖАВА  РЕРИХА»

 

Необыкновенная книга. Как раз накануне выхо­да этой книги мы сидели тесным кружком, жалуясь на судьбу, которая за последние годы послала чело­вечеству столько смятения и неразрешимых зада­ний. И точно в ответ на наши вопросы пространству приходит эта книга, приходит зов о Культуре. И не только зов, но повелительное утверждение Культуры. И на этом утверждении мне хочется послать сердечный привет Рериху. Ведь он своею “Державою” утверждает то, о чем все так болеют сейчас. Для мно­жества будни замкнулись в безысходные потемки. Сплошь и рядом приходится слышать страшное выражение “на дожитие”. А завтра? Какое же может быть для нас “завтра” среди непомерных трудностей жизни? А тут вдруг стучится вестник, ведь сам Рерих так любит эту тему вестника, и приносит истинно весть бодрую. И не отвлеченно бодрую, а подтвержденную в жизни. Ведь и самому Рериху нелегко бывает строить его дома Культуры. Конечно, и у него бывают часы величайшей напряженности, которые можно преодолеть лишь необычайной твердо­стью сознания. Можно преодолеть их, зная лишь, куда и во имя чего идешь.

В “Державе Света”, под которой Рерих подразу­мевает сердце человеческое, заключен целый жизненный кодекс. Это не учительство, это сама жизнь, со всеми ее основами и последствиями. Тут и обра­щение к молодежи о силе мысли, тут и утверждение всемирного Знамени Культуры, которое так славно было поднято самим Рерихом. В огненной статье “Держава Света” так неповторимо вызваны к жизни “умные делания” наших старцев и пустынников, и, что особенно значительно, они приближены к наше­му современному пониманию. Они не только ожи­вотворены, но и приложены к жизни. Это оживотворение так характерно для Рериха. Тут же находит­ся и прекрасное слово памяти Куинджи, Дягилева, княгини Тенишевой; может быть, никто не запечат­лел так тепло их память.

Совершенно необыкновенно звучат приветствия длинному ряду Обществ, посвященных имени Рериха. Велик и действенен добрый словарь этот. В раз­ных странах ободрено и возвышено множество лю­дей. Доброжелательно отмечено каждое искреннее стремление каждой группы. Тут и часовня Святого Сергия, тут и Сибирское Общество и Центр Спино­зы, тут и Общества Святого Франциска и Оригена, Единение женщин, обращение к буддистам и широ­кий размах от Южно-Африканского Общества до Финляндии, от Японии до Франции, от Латвии до Таити. Книга приносит всем взыскующим о Культу­ре драгоценное напоминание о том, как Рерих, са­мими обстоятельствами выдвинутый в Водители Культуры, неустанно творит, творит в самом широ­ком понимании этого слова. Именно это широкое понимание создает и многонародное течение последователей Рериха. Книга доказывает, что в авторе нет сектантства, ханжества, слепого фанатизма, но есть умудренное знание. Все, что во благо, все, что в созидание, находит в нем привет и ободрение. А его собственные творческие действия показывают, что в наши дни возможно и строительство, и свет­лый взгляд на будущее.

Нам хочется поблагодарить Рериха за эту книгу от имени молодежи, от имени всех трудящихся и мыс­лящих о Культуре. Нам нужны маяки, в которых мы были бы уверены, что они стоят на местах правиль­ных. А тут не только маяк, но целая держава. Эта держава вселенского сердца дает нам ту бодрость и му­жество, которые так нужны для светлого будущего.

    

 

ПУТИ АЗИИ

 

Почти каждый день пресса приносит сведения о неудавшихся экспедициях в Азии, связанных с име­нами самых известных исследователей. Недавно сообщалось, что китайское правительство потребова­ло немедленного выезда сэра Орел-Штейна, хотя в его экспедиции были денежно заинтересованы Ан­глия и Гарвардский университет в Америке. Назы­вались очень крупные суммы, потраченные на эту неудачу. Та же судьба постигла и Роя Андрьюса, не­смотря на широкую поддержку Америки. Кончилось полной неудачей восхождение немецкой экспеди­ции на Канченджангу, а Свен Гедин, по-видимому, пока отказался от продолжения своих изысканий.

Последняя азиатская экспедиция, на которую в прессе возлагалось так много надежд и которая, вероятно, вызвала наибольшие затраты, была экспеди­ция, финансированная Ситроэном. В ней принима­ли участие многие французы, русские и англичане; начальником был назначен Хаардт. Еще до отхода экспедиции возвещался обширный маршрут и указывалось в виде особого исключения, что весь путь будет проделан на автомобилях. Конечно, люди, знающие азиатские пути и перевалы, сомневались в исполнимости этой широковещательной програм­мы. К сожалению, сомнения эти вполне оправда­лись. По непроходимости путей и вследствие запре­та китайского правительства экспедиция должна бы­ла отказаться от всех своих первоначальных планов. Итак, пути Азии все же непреодолимы. Кто знает, где главное затруднение? Только ли в физических условиях или же в незнании местной психологии? Как-то один из приятелей моих дал мне книгу проф. Рериха “Сердце Азии”. Книга была дана мне со сло­вами: “А все-таки, должно быть, непобедим этот че­ловек, пять лет проведший в пределах Азии, пере­несший несколько китайских и тибетских пленении и из всех необычайных трудностей вышедший победителем”. Несмотря на всевозможные трудности, казалось бы, сверхмерные для сил человеческих, экспедиция Рериха не только в конце концов про­шла намеченными путями, но и доставила богатый художественный и научный материал. В Музее Рериха в Нью-Йорке более 500 азиатских картин. Сам он выпустил уже три книги об этом путешествии, а в настоящее время сын его, Ю.Н.Рерих, напечатал еще два труда, причем видно, что материалы экспе­диции еще далеко не исчерпаны, а выходят в обду­манной последовательности. Из данной мне книги узнал я, что экспедиция неоднократно подвергалась крайним лишениям. Задержанная властями Тибета на зимних нагорьях Транс-Гималаев, экспедиция потеряла всех своих животных, числом около ста, и только каким-то чудом не замерзла в летних палат­ках. А ведь в составе экспедиции были и три женщи­ны, причем Е.И.Рерих, самоотверженная супруга художника, может назваться первой европейской жен­щиной, перенесшей все трудности экспедиции, все переходы на конях, верблюдах и яках.

Из больших экспедиций последнего времени эта необыкновенная экспедиция невольно останавлива­ет внимание. Допустим, всем известна неутомимая энергия Рериха, известен его несокрушимый оптимизм и организаторские способности, но что же еще помогло ему и его спутникам справиться со всей массой опасностей в новых для них условиях? Каза­лось бы, одной находчивостью не победить. Думается нам, что в успехе этой экспедиции большую роль сыграло знание или, вернее, ощущение мест­ной психологии. Ведь экспедиция проходила самы­ми разбойничьими районами, где хунхузы и голоки представляют весьма серьезную опасность. Только недавно газеты сообщали, что хутухта внутренней Монголии обратился за помощью к китайскому пра­вительству, ибо сам он не в силах справиться с разбойничьими бандами. Помним, как в течение тех пяти лет, как продолжалась экспедиция, газеты нео­днократно хоронили Рериха ввиду отсутствия сведе­ний о нем. Но проходили месяцы, и краткая теле­грамма сообщала о преодолении новых трудностей. Но ни в одной из этих телеграмм, насколько знаем, не было желания сдать позиции и уклониться с намеченного пути. Вся экспедиция оказалась преддверием целого ряда работ, которые теперь осуществ­ляются в Гималайском Научном Институте, осно­ванном Рерихом.

Нам рассказывали, что когда однажды одно офи­циальное лицо заявило Рериху о чем-то, по его мне­нию, окончательном, Рерих улыбнулся и сказал: “В нашем мире ничто неокончательно”, – и продолжал свое настойчивое устремление. Также передавали мне, как отозвался об экспедиции Рериха один из явных его недоброжелателей: “Надо отдать справедливость такту и силе воли водителя, который избе­гал столкновений, сохранил европейский состав эк­спедиции и прошел по намеченному пути”.

Одну из своих книг, посвященных этой экспеди­ции, Рерих назвал “Сердце Азии”. Эта книга выдер­жала уже ряд изданий на многих языках. Не опреде­лил ли художник самим названием книги смысл того, что сделало успешной его экспедицию? Не прикоснулся ли он к сердцу человеческому, которое открыло ему все пути? Конечно, и всемирно извес­тное имя тоже являлось ему верной защитой. А мо­жет быть, имело значение и его доброжелательное стремление не только увезти, но и принести что-то светлое и полезное. Думается, что каждый стремя­щийся в Азию должен был бы спросить: как ему уда­лось преуспеть в том, на чем многие известные лица должны были сдать свои позиции. Отрадно, что сре­ди целого ряда неудавшихся экспедиций мы видим эту удавшуюся, и это заставляет нас оценить те ка­чества, которые создали этот успех.

На эти соображения наводит нас только что вы­шедший труд Ю.Н.Рериха в издании Уэльского уни­верситета. Книга “По тропам Срединной Азии” делает честь молодому ученому, занявшему такое выдаю­щееся место в научном мире. Видно, что автор со­брал во время экспедиции уникальный материал и начинает систематически знакомить с ним научные круги. Книга будет ценным вкладом в библиотеки, ибо она дает ответ на многие научные проблемы.

Знание многих языков Азии, широкое ознаком­ление с источниками и беспристрастное освещение фактов – все ставит автора в ряд выдающихся уче­ных. Азиатские тропы для Ю.Н.Рериха – не темный лабиринт, но части стройного, замечательного в прошлом и будущем целого.

    

 

АПОКРИФЫ

 

Возле каждой значительной личности время как бы накапливает обширный апокрифический материал. Легенды окружают имена великанов духа. С незапамятных времен апокрифы и легенды отража­ли все необычное и героическое, составляя великое наследие человечества. Посмертные апокрифы часто становятся энигмой, ибо под сень великого имени последователи и враги сносят самые разнообразные измышления, и трудно бывает разобраться, что при­несено во благо, а в чем звучала злоба или зависть. Редко можно наблюдать накопление такого апокри­фического материала уже при жизни данной лично­сти. Но для биографии Рериха очень поучительно уже теперь проследить нарастание и возникновение этих апокрифов, в которых так трудно будет разобраться будущим историографам. Многочисленны легенды о Рерихе, и многочисленны пользующиеся его именем для своих личных целей, ибо биография его полна необычайными фактами, и синтез его вме­щает мастерство во многих областях искусства, археологии, архитектуры, поэзии и литературы. Его гений художника проявляется в самых разнообраз­ных формах, настроениях, темах и комбинациях красок, которые каждой из его картин придают особенное излучение, признанное величайшими художественными критиками и знатоками искусства. Это качество присоединяет его к величайшим мас­терам Ренессанса. Другое редкое качество Рериха – он признает все пути, ведущие к Красоте.

Как истинно великая личность, он никогда не упо­требляет ни резкой критики, ни злословия на своих коллег-художников. Это качество терпимости Рерих упоминает в одном из своих воззваний (напечатано во “Французском Вестнике” Музея Рериха), говоря о Пюви де Шаванне, которого он считает своим учи­телем: “Когда великий мастер Пювиде Шаванн вы­сказывал свое мнение об искусстве, он всегда отли­чался чудесной терпимостью. Так, например, я по­мню, как однажды, посетив с ним одну выставку, я был поражен, с какой тонкостью он находил положительные и доброжелательные отзывы для самых разнообразных произведений. Лишь иногда мастер проходил молча – это был знак отрицания”.

Одаренный блистательным многообразием твор­чества, достигнув всемирной славы, Рерих не утвер­дился в одной только стране, но после каждого но­вого успеха меняет свое местожительство. Я уже упо­минал, что эти переезды напоминают обновление сил Антея.

Многих интересует и интересовало, в чем имен­но заключается величие и особый магнетизм лично­сти Рериха. В 1929 году американская пресса весь­ма серьезно занялась разрешением вопроса: есть ли Рерих “Царь” или “перевоплощенный Махатма”.

Много было сделано попыток по подделке картин Рериха. Появление таких картин можно проследить, начиная приблизительно с 1910 года. Эти подделки распадаются на два типа: одни из них подделаны под характерные сюжеты Рериха, другие же – картины определенных художников, снабженные подписью Рериха, иногда даже не совсем грамотной. Все это делалось, зная легкий сбыт и широкое распространение его картин. К последнему типу подделок относятся картины польского художника Фердинанда Рушица и Константина Врублевского, под которы­ми, вычистив их подпись, ставилась подпись Рери­ха. Называют еще картины русских художников В. и Р., которые также были снабжены поддельной подписью Рериха. Другой довольно распространенный тип подделок составляют картины, написанные на сюжеты, характерные для Рериха. В одной из своих статей художник сам рассказывает следующий характерный эпизод: один известный коллекционер, долго искавший для своего собрания типичную для творчества Рериха картину, однажды с торжеством заявил, что ему удалось приобрести за несколько ты­сяч большое полотно необычайной характерности. Когда Рерих спросил, что именно, и счастливый собиратель начал описывать картину, то художнику этот сюжет показался незнакомым. При осмотре картины обнаружилась подделка: полотно величи­ною в 12 футов было написано или, вернее сказать, составлено по сюжетам нескольких картин Рериха: тут были и варяжские корабли, и укрепленные зам­ки, и воины с червлеными щитами, и развевающи­еся знамена; все это было сделано очень старатель­но, но – увы! – не принадлежало кисти Николая Константиновича. Кажется, дело это закончилось судебным процессом между коллекционером и ли­цом, продавшим эту картину. Нередко также карти­ны Рериха разрезались на части, причем каждая часть продавалась отдельно. Такова была судьба не­скольких его шедевров.

Вспоминается также характерная легенда: как-то художника спросил некто простодушный, правда ли, что сам он не пишет своих картин. Художник благо­душно усмехнулся и отвечал: “Конечно, разве стоит самому беспокоиться, я их заказываю первокласс­ным художникам”. В этом смысле Рерих разделил не только судьбу многих старинных мастеров, но и на­следовал одну сказку, связанную с именем его учи­теля Куинджи, про которого говорили, что он вооб­ще картин не пишет, но, будучи в Крыму, однажды убил известного художника и завладел его картинами. Успех Куинджи во время начала импрессиониз­ма подсказал этот злой наговор.

Некий книгопродавец предложил одному из моих друзей анонимную книгу, утверждая, что она принадлежит перу Рериха. Причем сам он, по-видимо­му, имел лишь смутное понятие о личности великого художника и его литературных трудах. Весьма характерно, сколько поговорок, анонимных статей и даже книг уже теперь приписывают Рериху. Это напоми­нает, как даже в восточной старинной литературе около больших китайских, индусских, тибетских и арабских имен образовывалась обширная анонимная литература. Также и на Западе обильны посмер­тные произведения, приписываемые великим ху­дожникам, композиторам и писателям.

Разные жизненные эпизоды, приписанные худож­нику, составили бы необыкновенную коллекцию. При этом вспоминается невольно, как покойный Куинджи сказал по выслушании очередной сказки о Рерихе: “В своем увлечении вы сделали из него не только всезнающего, но и вездесущего”. Еще недав­но автору пришлось с прискорбием наблюдать, как один профессор-востоковед, обуянный профессио­нальной завистью, злобно измышлял разные мифы о Рерихе. Странно было слышать это из уст челове­ка, претендующего на звание ученого. Впрочем, змей зависти всюду одного цвета.

Многоцветны легенды о Рерихе. Его личность окружена ореолом необычности и огромной потен­циальности. Вокруг нее собрались противоречия друзей и врагов. “Похвала врагам”, – говорит сам Рерих. Так оно и есть! Ибо все голоса согласно объединяются в одном – все приписывают Рериху не­обычную мощь. А если к измышлениям врагов при­бавить комплекс доброжелательства или же просто смотреть на них не злым, а добрым глазом, мы, пра­во, сможем в унисон с Рерихом сказать: “Похвала врагам!” Ибо если где-то сказано, что от взгляда Ре­риха волосы седеют, то другим его облик является зовущим и вдохновляющим на подвиг. Если триж­ды Рерих был похоронен в Сибири и уже служились панихиды за упокой его души, то на Востоке суще­ствует легенда о его неуязвимости и неуязвимости его спутников. Во времяЦентрально-азиатской эк­спедиции Рериха тибетцы уверяли, что они стреля­ли в Рерихов, но их пули не могли пронзить выстав­ленную им навстречу грудь.

Если и появлялись какие-то смутные намеки о генеалогических связях Рериха, то им явно противоречит исторический факт происхождения имени Ре­риха от Рюрика. Недавно только один ученый спро­сил у Рериха самым серьезным образом, действи­тельно ли он Рерих, а до того Рериха посещали люди с рекомендательными письмами, адресованными “французскому королю”. Кто-то, интересуясь Рерихом, назвал его “белым магом”, а некоторые утвер­ждают, что они видели огни над горным хребтом и домом, где жили Рерихи. Вспоминается один эпи­зод, имевший место в лаборатории Боше в Калькут­те. Знаменитый биолог демонстрировал Рериху про­цесс умирания растения: “Сейчас я дам яд этой ли­лии, и вы увидите, как она вздрогнет и поникнет”. Но вместо увядания лилия поднялась еще выше. Ученый задумался: “Давно предугадывал я, что эма­нации некоторых сильных людей должны влиять на окружающие физиологические процессы. Вы препятствуете смерти растения, отойдите подальше”. И действительно, когда Рерих отошел, жизнь растения прекратилась.

Ламам было приказано их духовными силами, так они утверждают, принести в дар супруге Рериха (ко­торую они считают Тарою) фигуру Будды.

В далеком краю миссионер отказал сдать Рери­хам дом из-за “буддистских симпатий Рерихов”, между тем как в то же самое время Николай Рерих за­кладывал часовню Святого Сергия и основывал общества, посвященные всем религиям мира; в то же время Папа Римский послал Рериху свое благосло­вение.

Взглянув на портрет Рериха, один каббалист вос­кликнул, пораженный мощью его глаз: “Какие окна духа!” Но легенды о Рерихе творятся не только на Востоке. Проследим, как и наш утилитарный Запад превозносит его на страницах прессы. В “Нью-Йорк Таймс” находим сообщение о появлении особого племени рерихидов. “Нью-Йорк Америкэн” пишет: “Рерих способен при первом же разговоре с понра­вившимся ему человеком вынуть из кармана чудес­ный рубин или жемчужину и подарить их счастлив­цу”. А Музей имени Рериха характеризуют как “Му­зей мистерий”.

Один знаменитый писатель и лектор говорит на одном собрании: “Истинно я чувствую, что Рерих есть символ власти духа, и мы имеем столько свет­лых доказательств, что дух его всемогущ, вездесущ и всесилен”. Такими понятиями окружает Запад имя Рериха.

Неиссякаемая энергия, которая заложена в лю­бой из фаз его творчества, всегда служила предметом величайшего изумления: “Десятеро не могли бы сделать того, что создает гений Рериха”. Саги о Ре­рихе Ютландском приписывают ту же неиссякае­мую энергию первому историческому прародителю этого имени. “Правда ли, что Рерих, как Посвя­щенный, знает все языки?” – спросили как-то ав­тора. Истинно поучительно видеть, как живы еще старые и творятся новые легенды и апокрифы. Неслучайно говорит Пиндар, этот знаток человеческого сердца: “Чаруя мифом, влечет нас мудрость”.

    

 

ВСТРЕЧА В ЛАХУЛЕ

 

(Из бюллетеня Музея Рериха)

 

После шестидневного пути по узким, вьющимся над пропастями тропинкам, пройдя перевал Ротанг Пасс (13 400 футов над уровнем моря) и все снежные аваланши, мы достигли, наконец, Кейланга, столи­цы Лахуля, называемого Западным Тибетом. Пре­красное утро. Перед нами блистают глетчеры центральных Гималаев. Снежные вершины поднимают­ся до 21 000 футов, а в долине гремят воды горных потоков. Здесь же на высоте 10 000 футов дышится так легко. Наши лошади чуют приближающийся от­дых и начинают идти быстрее. У моста нас встречает школьный учитель в тибетском костюме и отде­ланной мехом шапке. Он приветствует нас гирлян­дами из душистого желтого шиповника. Не успели мы сделать другой поворот, как нас уж ждет встре­ча: целый оркестр из труб и барабанов. Здесь нас встречает Вазир, правитель этого края, и приносит нам в дар гирлянды цветов и ладан.

Под грохот оркестра мы приближаемся к Кейлангу. Проезжаем мимо местного монастыря, где, при­ветствуя нас, мощно звучат гигантские трубы, а на плоской крыше, выстроившись в ряд, стоят ламы, включая седобородого главного ламу. Они имеют величественный вид в своих красных одеяниях и пре­красной формы тиарах. Крыши города полны людей. Женщины в праздничных одеяниях забрасывают нас дождем цветочных лепестков. Улицы базара запру­жены народом. Школьники стоят, выстроившись в ряд, и по знаку, данному Вазиром, толпа приветствует нас радостными кликами. Мы проезжаем через украшенные можжевельником арки, построенные специально для нашей встречи, с трогательными надписями наверху: “Долгие годы благородному профессору Рериху и его супруге”. И к трубному гла­су и барабанам улыбающаяся толпа лахульцев при­соединяет свои приветственные песни. Так, в растущей процессии, предшествуемой музыкой, мы направляемся к Лахульскому отделу Гималайского Ин­ститута Музея Рериха. Однако приветствия еще не кончились; приближаясь к лагерю, мы замечаем еще одну депутацию лам, также с трубами и в тиарах. Они предлагают нам тибетский чай и восхищаются, как свободно Ю.Н.Рерих говорит по-тибетски. При­ближается процессия женщин, возглавляемая краса­вицей-туземкой. Ее головной убор сплошь покрыт бирюзой, с каждой стороны его свисают по двадца­ти тяжелых серебряных серег, в носу большое золо­тое кольцо; вышитое яркендское покрывало в виде мантильи служит как бы фоном для множества дра­гоценных украшений, а серебряный молитвенный ящичек висит на ожерелье из кораллов, золотых бус и бирюзы. Она подносит нам священное молоко яка и поливает им наши руки. Это большой день для всего Кейланга, ибо гости, которых туземцы встречают, окружены в их глазах ореолом славы за прой­денные пути Азии, за победу, одержанную над все­ми трудностями, и за великое понимание человече­ского сердца.

Чудесное, сияющее, мирное и незабываемое утро!

 

*  *  *

 

По всей жизни Мастера прошли зовы Востока. Замечательно, что одним из самых ранних детских воспоминаний его является старинная картина в от­цовском доме, изображавшая гору, озаренную луча­ми восходящего солнца. Впоследствии Рерих нашел гравюру этой картины в биографии Ходсона – это была Канченджанга!

От легенд, от апокрифов, которые часто ближе к жизни, чем официальные источники, опять вернем­ся к реальности. Почему так верят самые разнооб­разные люди Рериху? Только ли потому, что правди­вы и прекрасны зовы его? Потому ли, что успех со­провождает дела его? Может быть, еще и потому, что каждый сотрудник его знает: Рерих не предаст, не отступит и всегда найдет оправдывающую крупицу истины. Это сознание уверенности среди поколеб­ленных устоев окружающей жизни создает то, что за Рерихом идут легко, ибо и цель будет поставлена большая и само странствие превратится в поход к Свету. Сердечностью звучат призывы Рериха, зову­щего, указующего и свидетельствующего жизнью своею, как легко и достижимо превращать хаос непонимания в праздник подвига. Из последних призывов Рериха не могу не привести его зова к Едине­нию Женщин. Не холодом рассудка, но всей тепло­тою сердца написаны эти слова:

“Когда в доме трудно, тогда обращаются к жен­щине. Когда более не помогают расчеты и вычисле­ния, когда вражда и взаимное разрушение достига­ют пределов, тогда приходят к женщине. Когда злые силы одолевают, тогда призывают женщину. Когда расчетливый разум оказывается бессильным, тогда вспоминают о женском сердце. Истинно, когда зло­ба измельчает решение разума, только сердце нахо­дит спасительные исходы. А где же то сердце, кото­рое заменит сердце женское? Где же то мужество сердечного огня, которое сравнится с мужеством женщины у края безвыходности? Какая же рука за­менит успокоительное прикосновение убедитель­ности женского сердца? И какой же глаз, впитав всю боль страдания, ответит и самоотверженно, и во Благо?

Не похвалу женщинам говорим. Не похвала то, что наполняет жизнь человечества от колыбели до отхода. Кому давали венки? Издревле венки дава­лись героям и были принадлежностью женщин. И женщины древности при гадании снимали эти вен­ки и бросали их в реку, при этом всегда думая не о себе, а о ком-то другом. Если венок-венец есть сим­вол геройства, то запечатление этого геройства – именно когда венец снимают во имя чего-то или кого-то другого. И это не только бездеятельное самоотвержение, нет, это действенный подвиг! И опять не будет похвалою, но действительностью, когда мы сопоставляем женщину с подвигом.

Ушло средневековье с унижением и умалением женского достоинства. Люди опять сознали гряду­щую эпоху Матери Мира. И опять меч подвига в руке Жанны д'Арк. И опять сияние – но не зарево костра, а пылание сердца. Сколько тьмы, сколько уродливых порождений злобы и невежества сожжет это сердце пылающее. Сколько пошлости, сколько безумных умалений достоинства человечества сме­тет луч сердца женского, осознавшего венок-венец, ей врученный.

Когда мы говорим о Культуре, разве мы не име­ем в виду прежде всего женщину, которая неудержно широко понесет Знамя утонченной возвышенной Культуры во все концы, от колыбели до трона.

Когда в доме трудно, зовут женщину. И в теле­сных, и в духовных болях призывают именно ее. И к кому же обратить это слово “трудно”, “тяжко”, как не к женщине? А ведь сейчас трудно, очень трудно в большом доме планеты. Смутился дух человечес­кий, смутился во взаимовредительстве. И даже сами силы природы словно бы возмутились. Землетрясе­ния, извержения, потопы, смешения климатов – все вносит еще большее смущение в и без того смятен­ный дух человеческий. Но история знала уже такие периоды, а человечество знает и панацею от этих бедствий. И эта панацея – Культура.Там, где рука и мозг обессилевают, там непобедимо сердце, а се­рдце есть держава Света, средоточие Культуры.

Ваше трехмиллионное воинство женское одоб­рило и приняло наше Знамя Культуры и Мира. Сердце женское живет не одними словами, но под­вигом. Так было во всей истории человечества. По­этому мы понимаем, что, одобрив и приняв Знамя Культуры и Мира, женщины и понесут его так же действенно, как может пылать священным огнем женское сердце.

Не только благодарить хочу вас, женщины, воин­ство Матери Мира, за принятие Знамени Культуры и Мира, но настоящим хочу отметить исторический факт, как три миллиона женщин Америки поняли и приняли Знамя Культуры как нечто неотложное и нужное во общее спасение, в воссоздание традиции Света и Красоты.

Радостным будет для меня день, когда мне дове­дется быть лично на собрании вашем и приветство­вать вас, но пока от гор Гималайских позвольте по­слать мое сердечное сотрудничество вам, воинству Матери Мира”.

 

*  *  *

 

Леонид Андреев в своей прекрасной предсмерт­ной статье “Держава Рериха” говорит: “Увидеть кар­тину Рериха – это значит увидеть новый мир”. Мы прибавим: “Идти за Рерихом – это значит вступать в новый мир”. В своих обращениях Рерих неоднократно говорит: “Не похвала это”. И мы скажем: “Не похвала это”. Ведь каждый факт может быть под­твержден. Не кажущаяся туманность, но оформленность, ясность и победоносный Свет являются отличительными чертами этой многообразной и неус­танной творческой жизни.

 

*  *  *

 

Характерно и то, что, когда мы собираемся здесь во имя Рериха, сам он в далеких Гималаях каждодневно творит. Может быть, там сейчас раннее утро. В семь часов встает художник-водитель. Может быть, к нему пришли ламы. Толкуют о целебных тра­вах и о книгах, Шамбале посвященных.

Может быть, седобородый брамин пришел со­вершить ежедневную пуджу и принес новое проро­чество Нар-Синга или бога Джамлу. Может быть, пришли женщины из Маланы или прислал привет раджа из Кулу. Может быть, снаряжается новая эк­спедиция в горы или же художник вместе с Еленой Ивановной проходит по саду роз. А может быть, у мольберта уже пишется новая картина со звездным небом или лучами восхода. Мне кажется – там раннее утро, и блещут вершины перевала Ротанга.

Помню, когда индусский журналист спросил Ре­риха, удобно ли ему руководить столь большими де­лами из горного уединения, Рерих отвечал: “Когда хозяйство обширно, то с горы виднее”. И еще одно качество художника хочется отметить: необычайную легкость в передвижении. Вот мы говорим о том, что Рерих далеко. Но так возможно, что завтра придет весть о его приезде или сам он неожиданно появит­ся с маленьким коричневым несессером в руках, про который он так любовно говорит: “Ведь он со мною уже двадцать пять лет ходит”. Эта же трогательная бережливость при пламенной открытости ко всему новому звучит, когда Рерих говорит и о старых дру­зьях и иногда добавляет в случае чьих-нибудь оши­бок: “А сердце-то у него недурное”.

Вот, во имя этого всевмещающего, ведущего к Свету сердца, нам и хочется послать Рериху, к де­сятилетию его культурных учреждений в Америке, привет в его далекие любимые Гималаи.

 

 

 

Начало страницы