Отклики на выход 1-го тома
Собрания сочинений Н.К. Рериха в периодической печати
Лазаревский Ив. Интересная книга
Яремич С. Лобзание земле (Рерих, собрание сочинений, книга первая)
Ростиславов А. РЕРИХ. Собрание сочинений. Книга первая. Издательство И.Д. Сытина. М., 1914 г.
Художественные вести
В непродолжительном времени выйдет из печати первый том собрания литературных произведений академика живописи Н. К. Рериха. Всё собрание будет состоять из трёх томов. В первый том войдут статьи на художественно-археологические темы, а также 16 сказок. Остальные два тома будут посвящены характеристике современных деятелей.
Речь. 1913. 30 августа / 12 сентября. № 236. Пятница. С. 3.
Отзывы о книгах
Н. К. Рерих. Собрание сочинений. Книга первая. Изд-во И. Д. Сытина. М., 1914. Ц. 1 р. 50 к.
«Из древних чудесных камней сложите ступени грядущего», — гласит надпись на одном портрете Рериха.
«Не знающий прошлого не может думать о будущем», — говорит Рерих в одной из своих статей.
И, следуя этим заветам, Рерих, писатель и художник, всю свою жизнь, с юношеских лет, с самого начала своей художественно-писательской деятельности, творческой работой художника и терпеливыми изысканиями исследователя воссоздаёт чудесный мир прошлого, каждый камень которого для него ложится в основу «строения грядущего».
Рерих — не учёный, не археолог в привычном значении этого слова, при всех своих раскопках и изысканиях он прежде всего художник. Какой-нибудь предмет, найденный во время раскопок, для него не мёртвый остаток прошлого, но живой свидетель былой жизни. Откопанные в курганах Водской Пятины два костяка, мужской и рядом женский с проломленным ударом топора черепом, создают в его уме яркую картину трагических нравов и обычаев, давно исчезнувших.
Рерих один из первых почуял красоту и понял значение нашей старины. «Учась упорству у камней», он изучал, раскапывал, читал доклады, писал и, наконец, дождался того времени, когда мог написать: «Сейчас о старине столько пишут, что нам, поднимавшим это движение, даже страшно становится. Уж не мода ли это? Просто случайная, скоро проходящая мода? Или это следствие культурности?»
Вместе с Н. К. Рерихом хочется остановиться на последнем предположении, ибо не могут же широкие круги русского общества всегда безучастно относиться к тому богатству, которое таит в себе наша старина и о котором можно судить даже по тому сравнительно ещё немногому, что сделано для его открытия и распространения знаний о нём. Кто узнаёт прошлое, тот не может не заинтересоваться им.
С такою любовью и художественной экспрессией описывает художник-исследователь свои соприкосновения с миром старины, что невольно, увлечённый, следуешь за ним и по курганам Водской Пятины, и в иконный терем Алексея Михайловича, и в «подземную Русь» — в древний, на несколько саженей засыпанный Великий Новгород, и по длинному, долгому пути «из варяг в греки».
Как нельзя более своевременно издание сочинений Рериха именно теперь, когда интерес к старине так широко разросся, что «даже страшно становится». Достаточно ли также глубок этот интерес? И не слишком ли уж сильно увлечение?
Мудрый художник, так глубоко полюбивший и так проникновенно изучивший мир былого, уже предостерегает: «После спасения старины и умиления ею, как бы не почувствовалось утомление и, чего Боже упаси, не усумнились бы в будущем современного творчества… Пусть дед не стесняет молодую жизнь… Пусть дедовы законы лягут в основу, но лишь в основу строения будущего».
Главное, что нужно пока, это — спасать старину, ибо, как констатирует Рерих, «по всей России идёт тихий, мучительный погром всего, что было красиво, благородно, культурно. Ползёт бескровный, мертвящий погром, сметающий всё, что было священного, подлинного». Это не только и даже не столько по поводу естественного или насильственного разрушения старины, сколько по поводу её «восстановления», её «реставрации» административными средствами и силами. «Печально, — замечает Рерих, — когда умирает старина. Но ещё страшнее, когда старина остаётся обезображенной, фальшивой, поддельной».
Но не только стариной, не только прошлым живёт Рерих. Все благие начинания в области искусства — Талашкино, псковский музей Плюшкина и смоленский кн. Тенишевой и т. п. — встречают горячую его поддержку.
В его живой, многогранной душе и современность находит отклик. В отличие от многих, он пишет только о том, что хорошо и значительно, и во всяком факте или человеке, привлёкшем его внимание, умеет он находить то, что есть в нём хорошего.
Врубель и Куинджи, Серов и японцы и т. д. — ничто ценное не ускользает от его внимательного, всегда устремлённого к художественному взора.
Большая заслуга издательства И. Д. Сытина, собравшего и издавшего (в общем, очень изящно, но, к сожалению, с массой грубых, досадных опечаток) первый том сочинений Н. К. Рериха.
Всякий, кто интересуется искусством в его прошлом или настоящем, — с интересом будет ждать обещанных дальнейших томов.
Н. Александрович
День. 1913. 9 декабря. Приложение к № 334. Понедельник. С. 3–4.
В.
Библиографические листки
Отдельным сборником в книгоиздательстве Сытина выходят сочинения Н. К. Рериха — собрание статей его, появлявшихся в разных изданиях, и в ноябре выпущена первая книга (Москва, 1914, ц. 1 р. 50 к.). Некоторые из этих статей являют собою плод впечатлений, вынесенных автором при многих его странствованиях среди русской старины, и изложены в очень поэтических образах; другие заключают в себе более конкретное обсуждение текущих художественных вопросов. Прекрасная мысль издать этот сборник: из него видно, сколько труда и настойчивости Рерих положил, чтобы поднять интерес к русской старине и помочь её, часто бедственному, положению. Будем надеяться, что последующие книги не заставят себя долго ждать.
Старые годы. 1913. Декабрь. [№ 12]. С. 44.
Ив. Лазаревский
Интересная книга
Н. К. Рерих не только художник своеобразной манеры и техники. Он вообще глубоко индивидуальный и самобытный человек, и это очень ярко отразилось в недавно вышедшей книге, в которой собраны его статьи, разбросанные доселе по различным изданиям.
Влюблённый в старину, глубоко чувствующий её захватывающую красоту и с большой силой умеющий передать своё настроение, Н. К. Рерих одинаково привлекателен и интересен, рассказывает ли он об археологических раскопках и изысканиях, делится ли своими впечатлениями от поездок в места седой старины, уцелевшей до наших дней, или когда он увлекается красотой таких памятников, как Спасо-Нередицкий собор и т. д.
Наряду с отражением своих впечатлений от старины, наряду с увлекательным описанием и памятников её, и археологических раскопок Н. К. Рерих убеждённо ратует за более внимательное отношение к историческим памятникам в искусстве, он горячо призывает к охране их, призывает любить и дорожить искусством прошлого.
Не только одно прошлое близко к нему, заботит и интересует его. Ему не чуждо и всё современное в искусстве, раз идёт речь о деле живом, подлинно художественном и заслуживающем общественного внимания. Он умеет находить убедительные данные отстаиваемых им положений, с горячностью художника увлекается хорошими начинаниями в области художественной, как, например, он увлекался мастерскими села Талашкино, культурной и умной затеей кн. М. К. Тенишевой, которые так много обещали и которым не суждено было отразиться в жизни художественной промышленности, сметённым приснопамятным 1905 годом. «Талашкино», псковское собрание Плюшкина, смоленский музей кн. Тенишевой — всё это находит в нём живой отклик, и он посвящает этому ряд прочувствованных красивых страниц.
Вечернее время. 1913. 16/29 декабря. № 638. Понедельник. С. 3.
С. Яремич
Лобзание земле
(Рерих, собрание сочинений, книга первая)
«Я люблю этот край, здесь так легко живётся; здесь мои корни, эти глубокие и тонкие корни, которые прикрепляют человека к земле, где родились и умерли его предки, корни, привязывающие его и к тому, что относится к мысли, и к тому, что касается еды, — одинаково как к обычаям, так и к пище, к местному говору, к интонации крестьянской речи, к запаху почвы, деревни и самого воздуха». — Этими словами Мопассана о своей родине как нельзя более точно выражается основное настроение книги Рериха. Но только у Рериха чувство связи с землёй более углублено и ярче выражено понимание родства с ней, подкреплённое уверенностью, что только в её глубинах мы у себя дома. И притом, не заметно ни малейшего оттенка страха или томления. Почти с каждой страницы веет совершенно своеобразным чувством, проникнутым трепетным благоговением перед теми красотами, что так необдуманно попираются ногами, и недоумение, что то, в чём заключается единственно верная точка опоры, может внушать безотчётный страх, как нечто такое, с чем связано уничтожение личности.
Мы так срослись с чувством эгоистического самоуглубления и с мыслью, что с уничтожением личности теряется всякий смысл существования, что как-то непривычно среди всеобщего стенанья услыхать простой и здоровый голос, зовущий к радости труда, убеждающий отбросить, как ненужный балласт, всякое раздвоение и доказывающий бесполезность психологических пыток во имя воображаемых страхов перед растворением личности. Что-то стихийное слышится в этом зове — в нём древний смысл, оживлённый современной интонацией.
Самое главное — разгадать смысл «души земли» — вот куда должно быть направлено усилие способностей. Как ни велико значение души народной, земная сущность её поглощает без остатка. Земля ревниво таит свои сокровища и открывает их немногим. Не в драгоценных камнях, не в жемчугах, не в золоте и в серебре заключаются эти сокровища, а в тех фрагментах, которые дают ключ к уяснению смысла живых явлений, приближая их из глубины веков, делая их родными и близкими для нашего понимания.
Тот, кто горит страстным желанием проникнуть в смысл далёких событий, не без трепетного чувства перебирает «звонко звенящие кремни», по обломкам посуды создаёт её форму, её диковинный узор, по немногим деталям воскрешает прообраз человека в сиянии благостного утра, на лоне девственной природы. Но не в музейных витринах, [а] лишь среди природы можно почувствовать живой язык предметов древности. Как влюблён в них Рерих! В его глазах они источник неисчерпаемого наслаждения: «Если хотите прикоснуться к душе камня — найдите его сами на стоянке, на берегу озера, подымите его своею рукою. Камень сам ответит на ваши вопросы, расскажет о длинной жизни своей». Только стоит его взять, как приспособил его древний владелец, и благодаря пониманию формы сделается ясной и цель, а вместе с этим откроется целый круг действий человека.
Пусть не подумают, что источником вдохновения Рериха служит сухой археологизм, мечтающий лишь о том, чтобы обогатить номенклатуру новым названием, найти никому не известный раньше вид для пополнения коллекции. Для Рериха предметы, хранящиеся в земных недрах, священны как показатель реальной связи жизни нынешней с кипением прошедшего. И не во имя сожаления об утраченном счастье, а скорее как мечта о подвиге, бесстрашном и великом подвиге, без чего реальная жизнь пуста и бесцветна.
Выходя на свет Божий из глубин земли, из пещер, вырытых в незапамятные времена, всё становится милее и ярче. Редко кому удавалось выразить с большей силой чувство красоты родной природы, при всей её видимой скудости и однообразии, как это находим у Рериха: «Пусть наш Север кажется беднее других земель. Пусть закрылся его древний лик. Пусть люди о нём знают мало истинного. Сказка Севера глубока и пленительна. Северные ветры бодры и веселы. Северные озёра задумчивы. Северные реки серебристые. Потемнелые леса мудрые. Зелёные холмы бывалые. Серые камни в кругах чудесами полны» («Подземная Русь»). В более праздничном наряде никому не рисовался наш «Север-чародей».
Помимо своего самостоятельного значения, книга Рериха представляет большой ценности документ для уяснения характера творчества художника. В его глазах вся природа одухотворена и полна не всегда зримых, но явственно ощущаемых явлений фантастического порядка. Оттого в представлении Рериха всё принимает вид одухотворённый, пугающий. Деревья поражают своеобразностью своих форм, точно семенами для них послужили кремнёвые стрелы, до того силуэт их уверенно рассекает небеса. Облака превращаются в грандиозных чудовищ, готовых каждую минуту наброситься друг на друга. Холмы, покрытые густой травой и усеянные весенними цветами, кажутся огромных размеров пушистыми животными, лишь до поры до времени недвижимо стоящими, но наступит час, их мощные спины зашевелятся и всё земное примет иной характер и изменится до неузнаваемости.
Существовали ли вызываемые художником видения тысячи лет тому назад или возникли они только вчера, всё равно, смысл их велик, так как они срослись с мощными корнями земли и живут с ними одной нераздельной жизнью. Потому что «искусство не только там было, где оно ясно всем: пора верить, что гораздо большее искусство сейчас скрыто от нас временем. И многое — будто скучное — озарится тогда радостью проникновения, и зритель сделается творцом».
Таков взгляд Рериха на смысл вселенского творчества. Он достигнут долгим самоуглублением и нежным доверием земной стихии — средоточие всего великого и прекрасного. Вот голос древности, расшифрованный Рерихом: «Ты, который позднее явишь здесь своё лицо! Если твой ум разумеет, ты спросишь, кто мы? — Кто мы? Спроси зарю, спроси лес, спроси волну, спроси бурю, спроси любовь! Спроси землю, землю страдания и землю любимую! Кто мы? — Мы земля». Оттого и мысль о смерти не страшна и не пугает: «Когда чувствовал древний приближение смерти, он думал с великим спокойствием: отдыхать иду». И этим духом древнего спокойствия овеяны мысль и искусство Рериха.
Всё от земли и всё в нежно любимую землю.
Речь. 1914. 4/17 января. № 3. Суббота. С. 3.
Новые книги
Н. К. Рерих. Собрание сочинений. Книга первая. Издательство И. Д. Сытина. М., 1914. Ц. 1 р. 50 к.
Неприятно удивляет первая страничка «от издателя»: «Сбываются предсказания тех немногих, влюблённых в нашу древнюю красоту, которые одиноко верили, что стариной мы помолодеем. Из этих провидцев, может быть, значительнейшим надо признать художника Н. К. Рериха».
Конечно, сейчас очень опасно, а главное, совершенно не нужно поднимать вопрос о «местах» на «открытии» древнерусской красоты. Тем более, что если говорить о субъективной «влюблённости» в старину, нам придётся отодвинуть вопрос о первенстве далеко в прошлое. Напомним хотя бы о «любви» кружка художников, связанных с именем княгини М. К. Тенишевой и её села «Талашкино», далее — о Сурикове, В. Васнецове, кн. Гагарине… и наконец — о вечно всех опережающем — А. Иванове… Если же спорить о том, кто был чудодейственным хирургом, открывшим глаза широким художественным кругам на отечественную икону, то, пожалуй, важнейшую роль сыграло здесь французское искусство и его современные представители… Мы говорим, разумеется, не о восхищениях Мориса Дени, Матисса, Ришпена в московских иконных собраниях — думаем, что этого было бы для нас слишком мало — названные лица только высказали то понимание красоты, что воспитали в них (а затем и в нас) последние достижения романского творчества. После «открытия» японцев, западных примитивов, переход к «открытию» примитивов отечественных и естественен и необходим.
Но, отодвинув в сторону слишком спорный вопрос местнического характера, мы признаём за первым сборником литературных трудов Н. К. Рериха — большой интерес и ценность. Несмотря на то, что здесь собраны плоды 21-летней работы, рассеянной по разным журналам и газетам, сборник производит впечатление цельное, а главное — очень современное. Некоторые вопросы — жгучие сейчас — затрагиваются в нём остро и своеобразно. Своеобразен прежде всего самый слог книги, правда, иногда тяжёлый, особенно благодаря необычной расстановке слов (напр., «О старине моления», вместо — Моления о старине), но в большинстве случаев позволяющий автору выражать свою мысль и кратко, и образно.
Главный интерес книги зиждется, по нашему мнению, на тех её страницах, где Н. К. Рерих вскрывает своё понимание древнерусского искусства. Сейчас, когда к иконе устремилась вся русская художественная мысль, нам важен каждый «особенный» и живой подход и, конечно, тем более важен подход художника — уже многие годы и большую любовь посвятившего проникновению в эту тёмную и громадную область.
Нам могут указать на «гипотезный» характер многих выводов Н. К. Рериха; действительно, исторически они часто ещё недостаточно обоснованы, продиктованы скорей любовью, чем рассудком, мечтой любителя и художника, чем профессионала-археолога. Но так возможно, что чутьё художника вдруг нам откроет радостную тропу там, где археология только топталась и путала, усложняя, следы! Потому-то — повторяем — нам сейчас и драгоценны каждая искренняя попытка, каждый подход к иконе через искусство. И потому-то самого серьёзного научного внимания заслуживают слова-отгадки художника — о древности и высокости культуры, давшей расцвет Киеву времён Ярослава (стр. 125–129), что через Византию, через её эмали, грезилась нам Индия, «что изучение Индии, её искусства, науки, быта, будет ближайшим устремлением» (стр. 260)… и, наконец, очень следует прислушаться к сетованиям художника на археологические расчистки храмовых росписей (ряд статей: Спас Нередицкий, Восстановления, Церковь Илии Пророка в Ярославле, Тихие погромы…): «Церковь Ивана Предтечи внутри промыли; чистили так свирепо, что снесли все нежные налёты красок» (стр. 188). Что, если горячие протесты продиктованы верным чутьём художника? Что, если археологи в своём рвении добраться до самого последнего и древнего слоя смыли драгоценнейшие последние удары кисти? И мы из одной беды попали в горшую — уже непоправимую. Взамен росписей, замалёванных позднейшими мастерами, нам преподнесли подмалёвки к росписи. И настойчиво хочется повторять вслед за Н. К. Рерихом, что нельзя «трогать живопись без живописца» (стр. 176), нельзя думать — если икона создание искусства — что лупа палеографа и археолога может дать нам вернейшее истолкование древнерусского творчества. «Как в картине весь смысл её существования часто заключается в каком-то необъяснимом словами тоне, в какой-то не поддающейся формуле убедительности, так и в понимании дела старины есть много, не укладывающегося в речь, есть многое, что можно только воспринять чутьём» (стр. 77).
Бесспорно, наука несёт громадную и тяжёлую роль в деле изучения старины, и уже много ценного накопилось, «но ещё гораздо больше осталось впереди работы самой тонкой»… (стр. 78), самой ответственной… Здесь — вновь повторяем — каждая «отгадка», данная чутьём — любовью художника, нам важна; она вливает в изучение живой трепет, совершенно необходимый нам с тех пор, как поняли, что мы имеем дело с живым искусством, а не только с остатками исчезнувшей жизни.
Вс. Дм.
Аполлон. 1914. Апрель. № 4. С. 68–69.
А. Ростиславов
РЕРИХ. Собрание сочинений
Книга первая. Издательство И. Д. Сытина. М., 1914 г. Стр. 335. Ц. 1 р. 50 к.
Кто знает Рериха как художника, для тех первая книга собрания его сочинений тесно сливается с его художественной физиономией. В художественной натуре Рериха есть совсем особенная цельность, почти стихийная, вытекающая как бы из мистических основ наследия. Эта цельность сквозит через все культурные наслоения современного художества. У Рериха особенная, органическая связь с природой и стариной. В природе для него как бы не переставая носятся звуки прошлого, она часто как бы разверзает перед ним землю, где поглощённые, но не умершие сокровища прошлого говорят для него живым языком.
Когда читаешь одну из наиболее интересных статей книги «Радость искусству», где воспевается такой гимн каменному веку, почти ощущаешь не увлекающегося ретроспективиста, а очевидца. Таинственными путями наследия он подходит к непосредственному переживанию радости жизни, разлитой в свободном каменном веке, когда ни один предмет не делался без украшений. «Понимать каменный век как дикую некультурность будет ошибкой неосведомлённости». Напротив, во многом он может пристыдить наше время, и заветы каменного царства, может быть, ближе всего ко многим новейшим исканиям. Современного искушённого художника привлекает то, что как бы бессознательно, но тем не менее радостно и звучно было разлито в жизни, и что отсутствует сейчас. «Широко жил и широко чувствовал древний».
И скандинавский вопрос — один из самых красивых среди задач художества. А скандинавская стильная культура дала Киев. Рериха постоянно тянет к началам искусства: через Византию грезится Индия. Чем более в глубину веков, тем более близости к природе, и сама природа сейчас говорит свежими отзвуками веков.
Сейчас, когда интерес к старине почти стал модой, некоторые статьи в книге Рериха, некоторые его призывы кажутся устаревшими, но необходимо отметить, что его голос о красоте старины, о священном долге охраны её был одним из самых первых и страстных. Голос этот сливался с живописной пропагандой: русская допетровская старина была воспета превосходными этюдами и картинами Рериха. Ещё в ранних статьях он выступил против изуродования реставрациями Спаса Нередицкого, Софии Новгородской, ярославских церквей и пр. Ему принадлежит замечательно удачный термин «тихие погромы». Вот в каких словах более 10 лет назад он оказался пророком: «даже самые слепые, даже самые тупые скоро поймут великое значение наших примитивов, значение русской иконописи. Поймут, и завопят, и заохают» («По старине»).
Книга выиграла бы в значительности, если бы были выпущены некоторые небольшие заметки, утратившие интерес современности. Язык её неодинаков. Но в наиболее удачных статьях с очень, местами, красивыми и своеобразными оглавлениями, даны попытки своего, характерного языка. Красиво переделаны некоторые сказки («Гримр-викинг», «Города пустынные») и особенно, пожалуй, заговоры («клады», «заклятия»).
Русская мысль. 1914. Апрель. № 4. С. 145–146.