ruenfrde
Скрыть оглавление

Беликов П.Ф.

П.Ф. Беликов

 

«Среди многих сеятелей Он знал, что Поле и Познающий Поле — Едины...» (май 1960) 

«Величайший победитель в битве...» (1981)

 

Беликов Павел Федорович (1911-1982) — писатель, поэт, рериховед, крупнейший биограф Рерихов, собравший богатый архив документов об этой семье. Один из авторов первой в мировом рериховедении подробной биографии художника (Беликов П.Ф., Князева В.П. Рерих. М.: Молодая гвардия, 1972. Серия «ЖЗЛ»). Один из организаторов рериховского движения в Эстонии и в СССР. С Н.К. Рерихом был знаком по переписке и со Ю.Н. Рерихом и С.Н. Рерихом – лично.

 

 

"Среди многих сеятелей Он знал, что Поле и Познающий Поле — Едины..."

 

 

Памятник Ю.Н. Рериху на Новодевичьем кладбищеСреди многих сеятелей Он знал, что Поле и Познающий Поле — Едины. И Его посев был шире широкого. Нивы, орошённые благодатным дождём, и нивы, напоённые кровью мужества, Он считал одинаково готовыми. Когда мы искали большое или малое и мерили своей мерой, Он различал достойное от недостойного и всюду находил человеческое достоинство.

Счастливы были те, кому пришлось присутствовать при посеве зёрен Знания. Пахарь и сеятель привлекал к себе радостью творческого труда. К Полю, избранному Им для посева, потянулись труженики. Беспредельность замыслов открывала каждому возможность стать не только ближайшим, но и незаменимым Его помощником. Зёрен хватало на всех, и каждый мечтал быть первым при сборе урожая.

Но, среди многих сеятелей, Он знал, что человек, посеявший, не тот самый, который жнёт. Когда мы думали о плодах, Он отдавал себя Делу, и Его доля всегда превышала все наши, вместе взятые.

Мы не заметили, как Он совершил положенное, и стоим теперь, поражённые внезапно опустевшим Полем. Наше сердце сжимается, и безбрежность поднятой целины пугает нас уходящей за горизонт чернотою. У этой безбрежности — все мы, незаменимые помощники. Утрата полностью встанет перед глазами только тогда, когда в Поле зазвенит песня жнецов. Но тогда уже не будет места для горечи слёз. Если посеявший — не тот самый, который жнёт, то ведь он и не другой. Кто знал, что Поле и Познающий Поле — Едины, тот уже сеятель и жнец.

От нас, кому Он оставил уход за посевами, зави­сит оказаться или не оказаться рядом с Ним при жатве.

Май 1960 г.

 

Текст воспроизводится по изданию:

«Рериховский вестник», 1992, выпуск 5.

 

 

 

«Величайший победитель в битве...» (1981)

 

Если кто-нибудь в битве тысячекратно победил

тысячу людей, а другой победил бы себя одного,

то именно этот другой – величайший победитель в битве.

«Дхаммапада»

 

Калугина. Что бы вы могли рассказать о Юрии Николаевиче, не только как об ученом, но и как о человеке, с которым вы общались?

Памятник Ю.Н. Рериху в ОкуловкеБеликов. Говорить о нем трудно, но вместе с тем и легко. Трудно потому, что он был очень многогранным человеком. Я бы даже сказал – неожиданно многогранным. Круг его интересов распространялся далеко за пределы той научной области, в которой он проявил себя крупным ученым-востоковедом и лингвистом. Неожиданно для себя вы открывали, что ему близки и он прекрасно ориентируется в вопросах, ничего общего с лингвистикой или востоковедением не имеющих. С другой стороны, говорить о Юрии Николаевиче легко или даже скорее радостно, потому что воспоминания о нем всегда преисполнены тем воодушевлением и радостью, которые он нес людям; общение с ним, как мне кажется, у любого человека складывалось легко.

К. Расскажите, пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Юрием Николаевичем?

Б. Впервые с Юрием Николаевичем я встретился только по приезде его в Москву, в 1957 году, но по переписке, заочно знал его много раньше. Еще в 1938 году Николай Константинович Рерих написал мне о том, что они разыскивают книгу Поппе «Грамматика монгольского языка», изданную в том же году в Ленинграде. Сам я работал тогда в «Международной книге» в Таллинне, в представительстве советской книги; я достал требуемую книгу и предложил свои услуги по ознакомлению с советской научной литературой, поскольку заказывал ее для Эстонии и следил за всеми каталогами, вплоть до «Книжной летописи». Вскоре пришло письмо от Юрия Николаевича, в котором он благодарил за предоставленную ему возможность получать нужные издания из первых рук – в то время Индия была еще английской колонией и прямых контактов с Советским Союзом не имела. К письму Юрия Николаевича был приложен список разыскиваемых им книг.

К. Получается так, что Вы познакомились заочно с Юрием Николаевичем, благодаря Николаю Константиновичу. Ну, а как же началась Ваша переписка с Николаем Константиновичем? Ведь, насколько мне известно, он посетил Европу последний раз в 1934 году, да и то лишь проездом останавливался во Франции. Какой повод был у Вас, чтобы обратиться к нему?

Б. Честно говоря, – никакого. Какой достаточно «весомый» повод может быть у 25-летнего молодого человека, чтобы обратиться с письмом ко всемирно известному художнику, ученому и общественному деятелю? Я очень любил искусство Рериха, высоко ценил его научную, культурную и общественную деятельность, иногда выступал с докладами о нем и хорошо знал, что таких как я тысячи в нашем огромном мире. Поэтому при всем своем большом желании я и не помышлял сам писать к нему.

К. И все-таки?..

Б. Все-таки произошло нечто такое, что можно назвать одним из «чудес востока». В один прекрасный день я обнаружил в своем почтовом ящике письмо из Индии от Николая Константиновича Рериха. Можно было поверить в «Чудо», однако все «чудеса», связанные с Рерихом, имеют вполне реальную почву. Позднее, из переписки с ним, я догадался, что обо мне Николаю Константиновичу сообщил один литератор, проживавший в Таллинне. У самого этого литератора отношения с Рерихом складывались неважно и, казалось бы, не могло быть ничего хуже, чем его рекомендация. Тем не менее Николай Константинович почему-то счел нужным послать мне письмо. Письмо Рериха очень вдохновило меня, и я начал собирать материалы о его жизни и деятельности. Так, у меня с годами сложился большой архив, которым сейчас широко пользуются наши искусствоведы. Этот архив позволил мне написать биографию Н.К.Рериха и принять активное участие во всем, что связано с творческой деятельностью всех членов его семьи. Однако мы отклонились от нашей основной темы – беседы о Юрии Николаевиче.

К. Да, так всегда получается и, очевидно, так и должно быть – о ком бы из Рерихов ни зашла речь, невольно переключаешься на остальных членов его семьи, настолько тесно связаны они в своей культурной деятельности, так близки духовно друг другу.

Б. При этом следует отметить, что каждый из них отличался яркой индивидуальностью не только в своем творчестве, но и по своему характеру. Да и внешне они мало походили друг на друга, хотя в каждом из них можно было сразу признать одного из Рерихов.

К. А чем отличался Юрий Николаевич? Что бы Вы сказали о его облике, о наиболее свойственных ему чертах характера?

Б. Прежде всего, на вас производила впечатление необыкновенная подвижность Юрия Николаевича, его мгновенная реакция на окружающее – и это при полнейшем отсутствии каких-либо признаков суетливости. Довольно редкое сочетание человеческих качеств, не правда ли? Фотографии Юрия Николаевича тоже подтверждают это его качество – среди них нет или почти нет похожих одна на другую. Конечно, подвижность исчезает в статическом моменте фотоснимка, ее можно уловить лишь при живом общении с человеком. Интересен, например, такой факт: когда у Святослава Николаевича спросили, почему он, создавший столько замечательных портретов Николая Константиновича и Елены Ивановны, не написал ни одного портрета Юрия Николаевича, он ответил, что Юрий Николаевич был совершенно не способен позировать – его постоянно отвлекали другие дела, к которым он устремлялся как внешне, так и внутренне, всеми своими помыслами. И потому было сделано лишь несколько эскизов и ни одного законченного портрета.

К. Как известно, Юрий Николаевич был большим ученым-лингвистом и востоковедом. Вероятно, это как-то сказывалось на его общении с другими людьми, на укладе его жизни?

Б. На укладе жизни, возможно, сказывалось. Он очень много времени уделял научным дисциплинам, непосредственно связанным с его работой, следил за всеми смежными областями, собрал уникальную библиотеку и вообще стремился быть в курсе всего, что предлагала мировая наука в области востокознания. Но в общении с людьми – я бы этого не сказал. Юрий Николаевич был очень скромный человек и не выставлял своих знаний напоказ. Знания его тонули в той душевной теплоте, в той деликатности, с которой он обращался к людям. Он был одинаково внимателен и участлив ко всем, с кем он соприкасался, и для него не имело значения, чем занимается данный человек – близкой ли к его интересам наукой или нет. В человеке он, прежде всего, искал человека и именно к нему обращался; ну, а все остальное, как то: образовательный ценз, занятия, национальность, мировоззрение, – все это отодвигалось на второй план. Если чего и опасался Юрий Николаевич, так это того, как бы незаслуженно не обидеть человека. Таким образом, главным в его обращении с людьми было проявление деликатности. Однако из этого не следует делать вывода о мягкости его характера, о готовности уступать и жертвовать своими убеждениями. Мы привыкли обычно связывать деликатность с мягкотелостью. Между тем, качество деликатности скорее указывает на отсутствие грубости в характере человека. Могу подтвердить, что от любого проявления грубости Юрия Николаевича просто коробило.

К. Да, у Вас уже вполне сложившийся образ Юрия Николаевича. Вы пришли к этим заключениям на основании длительного общения с ним или после внимательного изучения биографических материалов?

Б. Скорее всего имеет место и то, и другое. Непосредственного личного общения с Юрием Николаевичем у меня было не так уж и много. Жил я всегда в Таллинне, а в Москве бывал только «наездами», что не позволяло мне видеться с ним часто. Правда, недостаток личного общения восполнялся перепиской. Однако ключ к разгадке человеческой сущности лежит все-таки в личном общении. Откровенно говоря, если бы мне не довелось лично повстречаться с Юрием Николаевичем, у меня сложилось бы о нем иное мнение. Сколько бы я ни изучал его жизнь и деятельность по документам, я бы, наверное, не смог почувствовать того, что непередаваемо на бумаге, – удивительного обаяния личности Юрия Николаевича. В интонации каждого слова, в каждом жесте Юрия Николаевича заключалось обаяние, покорявшее собеседника. Это обаяние как бы обволакивало вас особой интимностью, углубляя смысл слов и придавая общению необыкновенную доверительность. Наверное, каждый собеседник думал, что такое отношение проявляется только к нему. Однако это был обычный подход Юрия Николаевича к людям, окружавшим его.

К. Не могли бы Вы припомнить обстоятельства, при которых впервые встретились с Юрием Николаевичем?

Б. Конечно, могу. Хотя со дня его кончины прошло более двадцати лет, образ его стоит передо мной как живой. Это не удивительно – ведь почти такой же период отделял начало моей переписки с ним от того момента, когда я, приехав в Москву, позвонил Юрию Николаевичу в Институт востоковедения. Там я его не застал, но мне дали его домашний телефон. Набираю номер, трубку поднимает он сам. Назвав свою фамилию, напоминаю, что это я высылал ему когда-то советские издания. Однако напоминание оказалось излишним. Юрий Николаевич отличался завидной памятью. Он сразу назвал меня по имени и отчеству, спросил, где я нахожусь и не могу ли сразу к нему подъехать. Дело было к вечеру. Я взял такси и через полчаса был возле дома на Ленинском проспекте, где он жил. Юрий Николаевич уже ждал меня. Он открыл дверь на мой звонок, мы поздоровались, и он проводил меня в свой кабинет. В кабинете, заставленном книжными полками, царил полумрак, горела лишь настольная лампа на большом письменном столе. Показав на полки с книгами, Юрий Николаевич сказал: «Чувствуйте себя, как среди старых знакомых – среди книг много тех, которые Вы посылали мне. Они вернулись на свою родину вместе со мной». Проговорив это, он тепло обнял меня за плечи и усадил на стул. Тут я впервые почувствовал то обаяние, которое исходило от Юрия Николаевича и от всей окружающей его обстановки и которого, конечно, никогда не познаешь даже при самом тщательном изучении документов о человеке. В тот незабываемый для меня момент сразу исчезли все разделяющие людей перегородки. Мне показалось, что я уже очень давно сижу в этом уютном полумраке кабинета, и безо всякого напряжения между нами потекла сердечная беседа давно не видевших друг друга людей.

К. И о чем же, если не секрет, вы начали говорить?

Б. Разговор начал Юрий Николаевич. Он подробно расспросил, как прожил я эти годы, как отозвалась на моей жизни война. Узнав обо всех бедах и опасностях, которые мне, как и большинству советских людей, пришлось испытать, Юрий Николаевич сказал: «Если Вы после всего этого остались в живых, значит, Вы еще будете нужны. Я считаю, что все, испытавшие на себе с риском для жизни это трудное время, пригодятся еще для чего-то важного. Надо так сделать, чтобы пригодиться. Жизнь была продлена авансом, а всякий аванс нужно погашать делами». Затем я расспросил Юрия Николаевича о неизвестных мне деталях из их жизни и разговор незаметно перешел на более общие темы. Тут Юрий Николаевич, как радушный хозяин, предложил пройти в столовую, выпить чашку чая. Но, признаться, я был так взволнован этой первой нашей встречей, так не хотелось мне разбавлять ее чем-то обыденным, что от чая я отказался, объяснив причину своего отказа. Юрий Николаевич понял мое состояние и не настаивал на чаепитии. Он зажег верхний свет и стал показывать незнакомые мне картины Николая Константиновича.

Особенно сильное впечатление произвело на меня полотно «Гэсэр-хан». Эта картина, созданная в 1941 году, была подарена Юрию Николаевичу ко дню рождения его отцом. К ней так и просились строки Александра Блока:

«И вечный бой! Покой нам только снится...»

Мне сразу открылась близость данного сюжета натуре Юрия Николаевича. Как и Гэсэр, он был по складу своего характера воин. Внешний вид кабинетного ученого был лишь доспехом этого воина. Его деликатность была ничем иным, как оружием против царящей в мире грубости. Он не считал, что подобное изживается только подобным. На картине всадник с натянутою тетивой лука, верхом на гордом благородном коне целился очень далеко – куда-то в пылающее красным заревом небо. Это был, скорее, вызов грядущему, нежели преследование какого-либо врага. Смотреть далеко вперед и быть готовым вступить в бой за лучшее будущее человечества – таким качеством наделил своего героя Гэсэра монгольский народ. Это качество в полной мере было свойственно и Юрию Николаевичу Рериху. Всем своим обликом он как бы подтверждал слова нашего поэта:

 

          Сердце

                  молодость мира

                          ты бьешься в груди.

          Настоящее счастье

                           всегда впереди!

          В.Луговской. «Ночь весны»

 

Сердце у Юрия Николаевича было действительно молодым, и устойчивость он находил, вопреки мнению большинства, скорее в полете, нежели в неподвижности.

Моя первая встреча с Юрием Николаевичем затянулась почти до полуночи. Вообще, что греха таить, трудно было от него уходить; все мы злоупотребляли его гостеприимством.

К. Скажите, а какие темы Вы затрагивали с ним в последующих беседах? Как он расценивал современность? Интересовался ли устремлениями молодежи?

Б. Думать о будущем и не интересоваться молодежью – это было бы пустой фантазией. Юрий Николаевич отнюдь не был фантазером. Он исходил всегда из современного положения вещей и, зная, что конкретными носителями будущего являются новые поколения, трезво оценивал нашу молодежь. Когда я однажды спросил его, как он относится к излишней жажде материальных благ у молодежи, к погоне за «красивой жизнью», он ответил: «В этом нет ничего страшного. Народ слишком изголодался за войну, хочет жить лучше и порою захватывает лишнее. Один раз должно наступить естественное насыщение или даже пресыщение и положение изменится. Жажда знаний, потенциал которой очень велик, возьмет верх над потенциалом "красивой жизни". Я верю в это». Конечно, Юрий Николаевич не идеализировал молодежь, знал, что необходимо преодолеть еще много соблазнов, но он верил, что они будут преодолены. Так несколько иронически смотрел он на увлечения западными образцами и считал, что такое внешнее подражательство внешним и останется, оно не затронет самого главного в человеке, того, что принесла с собою революция – стремления к справедливости и чувства сопричастности ко всему, что происходит в мире. Юрий Николаевич абсолютно точно отмечал некоторую разбросанность, отсутствие четко намеченных целей у молодежи. Он говорил, что молодые люди часто бросаются на новинку, не разобравшись хорошенько, что к чему. Это была чаще всего своего рода погоня за модой, за сенсацией, и Юрий Николаевич с чувством юмора не раз говорил, что жертвой такой «моды» был он сам. Его появление в Институте востоковедения вызвало своего рода сенсацию среди учащихся – как никак, человек приехал из Индии! Заниматься у него посчитали нужным многие, и нередко между ним и будущими аспирантами происходили примерно такие диалоги:

– Юрий Николаевич, я хотел бы (хотела бы) попасть к Вам в аспирантуру.

– Благое желание. Что же именно Вас так интересует? Какие конкретно знания я могу Вам передать? Чем лично могу оказать Вам пользу?

Тут обычно наступала длительная пауза, которую прерывал совет Юрия Николаевича:

– Знаете ли, лучше подождем годик до того, как решать окончательно, к кому Вам следует определиться. Подумайте хорошенько над тем, что Вам надобно, а тогда уже видно будет – тот ли я человек, который может удовлетворить Ваши интересы.

К. А, может быть, это можно объяснить повышенным интересом к личности Юрия Николаевича – ведь он был одним из Рерихов, что тоже немало значит?

Б. Возможно. Даже, наверное, так оно и было. Но это как раз и не нравилось Юрию Николаевичу. В «повышенном интересе» чаще всего сквозило неприкрытое любопытство, между тем как любопытство и жажда знаний – вещи совершенно разные. Сам-то Юрий Николаевич уже в пятнадцать лет хорошо знал, чего он хочет и у кого ему следует заниматься. Потому на двадцать первом году своей жизни он имел уже звание магистра индийской филологии. Юрий Николаевич считал, что до того как чего-то добиваться, необходимо четко представить себе, чего именно ты хочешь. А этого как раз и недостает в большинстве случаев нашей молодежи. Для молодых у нас действительно открыты все пути, но это отнюдь не означает, что следует все их испробовать, двигаясь вслепую за подвернувшимся случаем.

К. Хотелось бы знать, как воспринял в целом Юрий Николаевич свою жизнь на Родине? Ведь известно, что большую часть своей жизни он провел за рубежом, получил там высшее образование, работал в иностранных институтах. Вероятно, у него были некоторые трудности, чтобы переориентироваться в наших условиях?

Б. А он и не собирался этого делать. Юрий Николаевич остался самим собою. Ему это было легко, потому что ориентация у него всегда была русская. Он следил за всем, что у нас происходило, ему был совершенно чужд «западный» образ жизни, как и западнические тенденции в мировоззрении, тем более что в семье его всегда пользовались русским языком. Когда я у него спросил, не сказалась ли перемена места и условий жизни на его научной деятельности, он ответил: «В Советском Союзе люди науки имеют все необходимое для своей деятельности и обеспечиваются гораздо лучше, чем в западных странах. Нужно только, чтобы работа их была направлена на пользу своего отечества».

Это условие, такое естественное для Юрия Николаевича, исходило из традиции всей их семьи. В свое время отец его, Николай Константинович Рерих, писал: «...Исполнилось четверть века наших странствий. Каждый из нас четверых в своей области накопил немало знаний и опыта. Для кого же мы все трудились? Неужели для чужих? Конечно, для своего, для русского народа мы перевидали и радости, и трудности, и опасности. Много где нам удалось внести истинное понимание русских исканий и достижений. Ни на миг не отклонились мы от русских путей. Именно русские могут идти по нашим азийским тропам. И Юрий, и Святослав умеют сказать о ценностях народных. Умеют доброжелательно направить молодое мышление к светлым путям будущего. Юрий – в науке, Святослав в искусстве прочно укрепились. Разве для чужих?»1

Если все члены семьи Николая Константиновича чувствовали себя странниками, то, оказавшись в России, Юрий Николаевич, конечно, почувствовал себя путником, возвратившимся домой. Мне очень запомнились его слова, сказанные им о судьбах России: «Ни одна капля крови, пролитая в революцию или в последнюю войну, не должна быть напрасно пролитой кровью. За это мы все в ответе».

К. У Юрия Николаевича, вероятно, было сильно развито чувство ответственности?

Б. Безусловно. За все содеянное человек должен отвечать, и если он будет об этом знать заранее, то меньше будет необдуманных действий. Грешить для того, чтобы каяться, и каяться для того, чтобы спасаться, – это Юрий Николаевич считал недостойным человека. Если ты совершил ошибку, подумай, как ее исправить. От твоего покаяния никому легче не станет. «Отпущение грехов» он считал смертным грехом религии.

К. Кстати, как относился вообще к религии сам Юрий Николаевич? Мне приходилось слышать о его приверженности к буддизму. Насколько это отвечало действительности?

Б. Религиозные предрассудки и церковная обрядность Юрию Николаевичу, как и всем членам семьи Рерихов, были чужды. Он уважал чужие убеждения и те нравственные положения религии, которые сходятся с общечеловеческими положениями о морали. Выработанные веками, они крепко вошли в сознание человека. В Индии, например, где религия до сих пор играет подавляющую роль в становлении нравственности, уважение к ней традиционно. Однако это не означало принадлежности или особой симпатии со стороны Юрия Николаевича к каким-либо церковным институтам. Будучи историком культуры, изучая историю религий, Юрий Николаевич придерживался научного мировоззрения, отличительной чертой которого было самое широкое допущение всего нового. Отрицание и узость, где бы они ни проявлялись – в науке или в религии, – были ему не свойственны.

К. В начале беседы Вы упомянули о неожиданных для Юрия Николаевича увлечениях. Не могли бы Вы назвать некоторые из них?

Б. Неожиданными они, скорее, были для нас, чем для него самого. Например, нам непривычно было ожидать от ученого подлинного интереса к военному делу. Между тем, Юрий Николаевич серьезно изучал воинское дело на протяжении всей своей жизни. Среди книг его библиотеки были специальные труды о современных методах ведения войны. И интерес этот, что называется, был «врожденным». Как-то в одном из писем ко мне Николай Константинович сообщил о том, что ему попал в руки сельскохозяйственный журнал со статьей агронома Шаховского. Он попросил меня узнать, не Яков ли это Михайлович из Пскова, муж тетки Елены Ивановны, с которым они потеряли связь после революции. Я съездил в Печеры, где проживал указанный Шаховской, и установил, что Шаховские являются близкими родственниками Рерихов. Тогда-то Яков Михайлович и рассказал мне, что один из сыновей Рериха так увлекался в детстве военными, что не иначе как сделал военную карьеру. На это я ответил, что один из сыновей Николая Константиновича – ученый, а другой художник, и оба они ни малейшего интереса к военному делу не имеют. Однако, когда я сообщил Николаю Константиновичу о своем разговоре с Шаховским, он ответил мне, что действительно Юрий Николаевич с детства интересовался всем, что касается воинского дела. Позднее я узнал, что в Париже он окончил специальную Офицерскую школу, что во время азийских экспедиций он организовывал их военную охрану по всем правилам и что до сих пор следит за всеми новинками тактики и стратегии воинского дела. Таким образом, когда в начале Отечественной войны Юрий Николаевич подал заявление на имя нашего посла в Лондоне И.М.Майского о готовности вступить добровольцем в ряды Красной Армии, он имел соответствующую подготовку и двигало им не только патриотическое чувство. Мне приходилось говорить с Юрием Николаевичем об опасности новой войны. В эту возможность он не хотел верить, но не исключал такого безумия со стороны врагов Советского Союза. Юрий Николаевич был истинный патриот своей Родины. «Молодежь должна быть ко всему готова», – говорил он.

К. Юрий Николаевич получил большую известность как лингвист-востоковед. Не могли бы Вы сказать, что сделал он в данной области и каков был его путь ученого?

Б. Путь его был всегда прямолинеен и в то же время достаточно широк. Юрий Николаевич отнюдь не относился к узким специалистам, избравшим одну часть обширной науки востокознания. Он являлся скорее энциклопедистом в области истории культуры большого региона, охватывающего на севере Сибирь, на юге Цейлон, на Востоке Японские острова и на западе Балканы и Египет. Еще будучи гимназистом, он занимался у известного русского египтолога Б.А.Тураева и у монголоведа А.Д.Руднева. В Лондоне он поступает в индо-иранскую школу восточных языков при Лондонском университете, где получает звание бакалавра индийской филологии. Свое образование Юрий Николаевич завершает в Парижском университете, где совершенствуется в санскрите, тибетском и монгольском языках, слушает курсы китайского и персидского языка. Среди его учителей были всемирно известные востоковеды Д.Росса, Ч.Ланман, П.Пеллио, С.Леви, А.Месперо, В.Минорский и др. Юрий Николаевич поражал широтой своих историко-культурных интересов, которые получили дальнейшее развитие и благодатную почву для практического применения в экспедициях, предпринятых в Азии его отцом. Юрий Николаевич в совершенстве владел русским, английским, французским, немецким, греческим, латинским, тибетским, монгольским, санскритом, пали, хиндустани, иранским языками, знал китайский, испанский, итальянский и многие другие языки и местные наречия. Ему были доступны любые первоисточники, так же как и разговорный язык в живом общении с аборигенами исследуемых стран.

Широкую известность приобрели работы Юрия Николаевича: «По тропам Срединной Азии» – книга переведена на французский язык и скоро появится на русском2; «Звериный стиль у кочевников Тибета»; «Голубые Анналы» – в обширном предисловии к этому переводу с тибетского Юрий Николаевич уделяет особое внимание чрезвычайно запутанной хронологии Тибета VII-IX вв., книга стала событием в мировой тибетологии. Он много сделал в этой области, перу его принадлежат четыре монографии по тибетскому языку, в которых прослеживаются фонетические, тональные, морфологические и синтаксические особенности тибетских диалектов на основе живой тибетской разговорной речи. Много сил уделил Юрий Николаевич изучению Центрально-Азиатского эпоса о Гэсэр-хане; писал статьи по археологии, по тибетскому буддизму, народным религиозным верованиям, по истории азийских стран, фольклору и т.д. Им составлен большой тибетско-санскрито-англо-русский словарь, который подготовлен к печати Институтом востоковедения Академии Наук СССР. Известны его исследования культурных связей Индии с другими странами – с Китаем, Тибетом, а также исследования тибетско-китайских отношений, взаимовлияния тибетского и монгольского языков, эллинистические влияния на восточное искусство. Юрий Николаевич изучил также сложнейший буддийский астрологический трактат «Калачакра» и перевел с различных языков Азии религиозные тексты. В 1945 году им была опубликована большая статья «Индология в России», где он разбирал историю возникновения и развитие русско-индийских культурных, политических и научных отношений. Помимо того, Юрий Николаевич вел обширную педагогическую и организационную работу.

К. Да, ведь он возглавлял организованный его отцом Институт Гималайских исследований «Урусвати». Что бы Вы могли рассказать об этой деятельности Юрия Николаевича?

Б. Юрий Николаевич был бессменным директором и участником большинства экспедиций института «Урусвати». Институт этот был единственным в своем роде, занимавшимся комплексным изучением Гималайского региона, и универсальность знаний Юрия Николаевича помогала ему активно руководить сотрудниками. Институт охватывал область археологии и смежных с нею наук и искусства, область естественных наук, включая древнюю и современную медицину и фармакологию, область лингвистики и фольклора. При Институте функционировала биохимическая лаборатория, проводились исследования космических лучей, была собрана обширная библиотека со множеством древних манускриптов, открыт Музей, где собирались многочисленные научные находки экспедиций. Издавался ежегодник «Урусвати», отображавший многообразную научную деятельность Института. «Урусвати» обменивался научной информацией с 285 институтами, университетами, музеями, научными учреждениями всего мира. Координировать всю эту деятельность и руководить ею было непросто, однако Юрий Николаевич успешно справлялся с этой работой. В 1940 году «Урусвати» пришлось законсервировать, так как вторая мировая война нарушила все международные связи. В настоящее время брат Юрия – Святослав Николаевич Рерих – прилагает усилия к возобновлению деятельности Института, и в этих целях привлекаются ученые социалистических стран.

К. Как же сказалась на научной работе Юрия Николаевича консервация института «Урусвати»? Ведь он лишился привычной базы своей деятельности?

Б. Видите ли, чисто научная деятельность Юрия Николаевича пострадала мало. Работа в «Урусвати» брала много времени на организационные вопросы, а после того как необходимость в этом отпала, можно было посвятить больше времени систематизации собранных материалов и подготовке к печати собственных трудов. После кончины Николая Константиновича Рериха, в 1947 году, Юрий Николаевич уезжает из Кулу и продолжает свою научную _ деятельность в Калимпонгском институте, где сотрудничает с известным индийским тибетологом Рахулой Санкритаяна. К этому времени относятся публикации важнейших трудов Юрия Николаевича по тибетологии и буддизму.

В 1957 году осуществилась, наконец, заветная мечта Юрия Николаевича – переезд на Родину. Началась его научная деятельность в Институте востоковедения Академии Наук СССР, где он возглавил сектор истории религии и философии Индии и занял ведущее место в советской тибетологии. За короткий срок своей работы в Институте Юрий Николаевич подготовил к печати и отредактировал много статей на различные темы и несколько книг. В мае 1960 года, в разгар интенсивной работы, Юрий Николаевич неожиданно для всех ушел из жизни...

К. Да, это было очень неожиданно и скоропостижно. Известны ли Вам подробности его болезни и кончины?

Б. Случилось так, что за три дня до этой роковой даты – 21 мая – я приехал в Москву. В те дни в Москве находился и Святослав Николаевич с Девикой Рани. Он приехал со своей первой выставкой в Советской России, подготовил его приезд Юрий Николаевич. Ничто тогда не предвещало печального конца. Вечером мы все ужинали у Юрия Николаевича. Он был, как всегда, весел и оживлен. Я засиделся у них после ужина. Разговаривали на разные темы. Помню, как я подошел к репродукции с картины Николая Константиновича «Ангел Последний», и Юрий Николаевич поведал мне историю возникновения сюжета этого произведения. На картине изображен «последний суд» и объятая пламенем земля. Я спросил его: «Неужели из-за последних достижений в науке наша планета не заслуживает лучшей доли, нежели быть расколотой пополам атомным взрывом?» – «Нет! Этого не должно случиться! Здравый смысл восторжествует, и опасность будет отведена», – послышался категорический ответ Юрия Николаевича. Он был несколько усталым, но, как всегда, живым и энергичным, говорили мы в основном о планах на будущее, которые больше всего занимали Юрия Николаевича.

На другой день, то есть накануне его кончины, я говорил с Юрием Николаевичем по телефону. Он опять приглашал меня отужинать с ним и Святославом Николаевичем, но я был занят в тот вечер. Конечно, если бы я знал, что увижу его в последний раз, я бы отложил все свои дела. Но, как говорится, «не знаем ни дня, ни часа»... И мы сговорились встретиться у него на квартире на следующий день к вечеру.

Когда на следующий день я пришел к назначенному часу, на звонок дверь отворил почему-то Святослав Николаевич. Он встретил меня словами: «Час тому назад умер Юрий Николаевич». Меня буквально сразили эти слова. Святослав Николаевич проводил меня в спальню, где на простой походной кровати, на которой обычно спал Юрий Николаевич, лежало его бездыханное тело. Вскоре прибыл вызванный из клиники Склифосовского автомобиль, я помог положить тело на носилки и мы вынесли его из навсегда опустевшей квартиры, в которую я всегда входил с великой радостью. В этот же вечер квартиру посетили Индийский посланник, представители Института востоковедения и другие лица, желавшие выразить свое соболезнование Святославу Николаевичу и Девике Рани.

К. Кто же был с Юрием Николаевичем в последние минуты? Какая помощь была ему оказана и что показало вскрытие? Я слышала, что с ним жили приемные дочери Н.Рериха, не могли же они оставить Юрия Николаевича без присмотра?

Б. Прежде всего необходимо внести уточнение о «приемных дочерях». Вокруг имени Н.К.Рериха складывалось всегда много легенд, и легенда о «приемных дочерях» уже посмертного происхождения. Дело в том, что во время обратного маршрута экспедиции Рерихов в Индию, в Ургу в состав ее была включена Л.Богданова – женщина 23-х лет, о чем имеется соответствующая запись в «Ведомостях служебного состава экспедиции», из коей следует, что ей причиталось получить 700 американских долларов по окончании маршрута. С согласия Рериха Л.Богданова взяла с собою тринадцатилетнюю сестру. По окончании экспедиции сестры Богдановы остались служить у Рерихов – им было поручено ведение хозяйства. Они вернулись в СССР только в 1957 году, вместе с Юрием Николаевичем. Никаких разговоров об удочерении вполне взрослых женщин Н.К.Рерих никогда не заводил и всегда представлял свою семью состоящей из жены и двух сыновей. Так что возникшая уже у нас, в Союзе версия о «приемных дочерях Рериха» относится к области «творимых легенд»3.

Сестры Богдановы действительно присутствовали при кончине Юрия Николаевича. Еще накануне вечером он почувствовал боли, но приписал их позднему ужину. Наутро боли не стихли. Вызвали ведомственного врача. Врач предложил сделать укол, укрепляющий сердечную деятельность. От укола Юрий Николаевич отказался. Врач обещал наведаться еще раз. Разыскали постоянного доктора Юрия Николаевича. Тот, не найдя ничего угрожающего, дал лекарства, успокаивающие боли, и тоже ушел. Когда Юрию Николаевичу стало хуже, около него были лишь сестры Богдановы. Перепуганные женщины, конечно, не могли ничем ему помочь. Явившемуся вторично ведомственному врачу пришлось уже констатировать смертельный исход. Медицинское вскрытие показало лишь следы артериосклероза, на что раньше Юрий Николаевич не жаловался.

К. Вероятно, Святослав Николаевич очень переживал кончину брата? Ведь он оставался последним в семье и на него ложились тяжелые заботы?

Б. Конечно, смерть Юрия Николаевича принесла ему большое горе. С тех пор, как они виделись последний раз в Индии, прошло почти три года. Много накопилось того, чем хотелось поделиться друг с другом. Многие важные разговоры в первых встречах откладывались. И вот теперь они уже никогда не могли состояться. Намечалась их совместная поездка в Ленинград, где также открывалась выставка Святослава Николаевича. Ленинград – город, где прошли детские и юношеские годы всех Рерихов. С грустью смотрел Святослав Николаевич из окна гостиницы «Астория» на Исаакиевскую площадь. Их квартира была совсем рядом, а дорога в гимназию, по которой они ходили с братом, пересекала площадь. Вероятно, он вспоминал те далекие годы и думал о том, что ушло безвозвратно. Но смерть это смерть, а жизнь это жизнь, и она требует к себе живого отношения. Внешне Святослав Николаевич оставался таким же спокойным и выдержанным, как и всегда. По его распоряжению уникальная библиотека брата была передана Институту востоковедения и там был организован Кабинет имени Юрия Николаевича Рериха, функционирующий и поныне. По ходатайству же Святослава Николаевича за сестрами Богдановыми была пожизненно закреплена квартира, где жил Юрий Николаевич, а сестрам определены пенсии. Судьба культурных ценностей и предметов искусства, которые годами собирала их семья, пока что остается открытой. По мысли Святослава Николаевича, они должны принадлежать русскому народу.

Мне навсегда запомнились слова Святослава Николаевича, сказанные им по случаю скоропостижной кончины брата: «Он ушел из жизни полный творческих сил и неосуществленных планов. Когда-то такой же неожиданной была для нас и смерть отца. Но потом мы поняли, что, быть может, так и следует оставлять жизнь. Уходить из нее на подъеме своих возможностей, уходить, так сказать, на гребне волны. Подхваченные другими, все начатые дела будут продолжены».

Жизнь Юрия Николаевича не знала спадов, и покинул он ее на стремительном взлете волны. Прошло свыше двадцати лет со дня его ухода, и мы можем констатировать, что начатые им дела нашли свое продолжение, а имя его высоко поднято отечественной наукой и навечно останется вписанным в ее анналы.

Декабрь 1981 г.

 

Текст воспроизводится по изданию:

Беликов П.Ф. «Величайший победитель в битве...» // «Библиотека "Огонек"», 1984, № 44.

Воспоминания о Ю.Н. Рерихе написаны в форме интервью. Все вопросы и ответы П.Ф. Беликов подготовил сам. «Посылаю Вам на просмотр свое интервью, – писал он С.Н. Рериху 24 августа 1981 г. – Таня [Татьяна Калугина – сост.] начала писать о Юрии Николаевиче, но ничего у нее не получалось, ведь она его никогда не видела. Тогда я предложил ей взять у меня интервью и записал сам вопросы и ответы. Посылаю их Вам... Просмотрите, пожалуйста, текст, нет ли в нем упущений, можно ли еще исправить, так как появление в печати будет через несколько месяцев».

 

 



2 Появилась в Хабаровском книжном издательстве в 1982 г.

3 Легенде о «приемной дочери» много способствовали публикации и книга «Зажигайте сердца», М., 1975, составительницей которой значится И.М. Богданова-Рерих. В данном случае имеет место литературный псевдоним, и имя «Рерих» отнюдь не означает принадлежности И.М. Богдановой к семье Н.К. Рериха.

 

 

 

Начало страницы