ruenfrde
Скрыть оглавление

Беликов П.Ф.

Беликов П.Ф.

 

Беликов Павел Фёдорович (1911-1982) – писатель, поэт, рериховед, крупнейший биограф Рерихов, собравший богатый архив документов об этой семье. Один из авторов первой в мировом рериховедении подробной биографии художника (Беликов П.Ф., Князева В.П. Рерих. М.: Молодая гвардия, 1972. Серия «ЖЗЛ»). Один из организаторов рериховского движения в Эстонии и в СССР. С Н.К. Рерихом был знаком по переписке и с Ю.Н. Рерихом и С.Н. Рерихом – лично.

 

К 90-летию со дня рождения Николая Константиновича Рериха (1964)

Николай Рерих и Индия (1969-1971)

В Гималаях (1973-1974)

Н.К. Рерих. Биографический очерк (1974)

Пакт Н.К. Рериха по охране культурных ценностей (1969-1974)

 

Воспроизводится по изданию: Держава Рериха / Сост. Д.Н. Попов. М.: Изобразительное искусство, 1994.

 

К 90-летию со дня рождения
Николая Константиновича Рериха

 

Каждый юбилей заставляет оглядываться назад. Но далеко не каждый устремляет взор в будущее.

Отмечая дату 90-летия со дня рождения Николая Константиновича, прежде всего хочется думать о том будущем, к которому он призывал. Это будущее представляется столь прекрасным, что часто к нему прилагается эпитет «далекое». Почему же сам Николай Константинович считал его уже стоящим на пороге? Почему он утверждал: «Только стоит сказать «да» и камень снимается и недостижимое еще вчера станет близким и исполнимым сегодня» («Пути благословения»).

Такое утверждение вытекало из самой жизни Николая Константиновича. Обращаясь к ней, мы постигаем – почему далекое становится близким, почему снимаются все запреты, почему слово «радость» особенно уместно в трудные дни.

Для великого художника искусство существовало в жизни для жизни. Он, черпая вдохновение во всем живущем и мечтая о самом недостижимом, чутко прислушивался к зовам Земли.

Каждый день зовет к решению неотложных задач. Исполненная неотложность наполняет чашу жизни и творит земной подвиг. И чаша жизни Николая Константиновича была до краев полна лучшими человеческими чувствами и трудами. В этой чаше – и радость творческих побед многих поколений, и глубокая скорбь за разрушительные «дела человеческие», и неустанная забота о светлом будущем человечества. А над чашей – ослепительное пламя надземных взлетов. Кто глух к зовам Земли, тот только взывает к небесам, а не парит в них. Именно этому учит нас жизнь Николая Константиновича, об этом напоминают его слова: «В конце концов, ищите ближе. А в особенности тогда, когда хотите посмотреть вдаль» («Твердыня Пламенная»).

Самое далекое входит в наше жилище, когда из него выметен сор недостойных дел, но если в нем не продохнуть от суеты мелких пересудов, то сужденное близкое остается за порогом. Только не забудем при этом, что для Николая Константиновича жилищем была не кровля над своей головой, а вся планета.

Кто знает о жизни и творчестве Николая Константиновича, тем излишне перечислять этапы его большого и многотрудного пути. На скрижалях миро-истории мировой культуры этот путь запечатлен торжеством воли и разума. Они были направлены на служение народам Земли. Каждый день рука Мастера умножала сокровищницу общенародной Красоты, каждый день, на основе прекрасного, расширялось сотрудничество между людьми. Высоты человеческого духа слагались руками человеческими. Вспомним, что «культура – не бурьян и растет лишь в духовно возделанных садах» («Держава Света»). Вспомним и проверим – сколько нами насажено и сколько расхищено? Все мы садовники единого общечеловеческого сада. Но всегда ли мы следуем завету «Утомляйте Меня, иначе не дойти в сад прекрасный»?

Так, обращаясь в юбилейную дату к большой, героической жизни, отданной на благо миру, не забудем обратиться и к своей собственной. К этому обязывает память о Николае Константиновиче. Если было указано: «Руками человеческими», – то прежде всего приложим свои к трудам, достойным его имени. Поможем Руке Помогающей.

1964

 

Воспроизводится по изданию: Сборник АН СССР «Страны и народы Востока», выпуск XIV, 1972.

 

Николай Рерих и Индия

 

Разносторонняя деятельность Николая Константиновича Рериха (1874-1947) давно уже является темой многих исследований. И какую бы сторону мы ни взяли – Рерих-художник, Рерих-мыслитель, ученый, писатель, педагог, путешественник, общественный деятель и борец за мир, – каждую из них пронизывает «сквозная» тема – Рерих и Индия. Эта страна с ее древнейшей культурой рано привлекла к себе внимание Николая Константиновича. Он писал: «От самого детства наметилась связь с Индией. Наше имение Извара было признано Тагором как слово санскритское. По соседству от нас во времена Екатерининские жил какой-то индусский раджа, и до последнего времени оставались следы могульского парка. Была у нас старая картина, изображавшая какую-то величественную гору и всегда особенно привлекавшая мое внимание. Только впоследствии из книги Брайн-Ходсона я узнал, что это была знаменитая Канченджунга. Дядя Елены Ивановны 1в середине прошлого столетия отправился в Индию, затем он появился в прекрасном раджпутанском костюме на придворном балу в Питере и опять уехал в Индию. С тех пор о нем не слыхали. Уже с 1905 года многие картины и очерки были посвящены Индии» [12, очерк «Индия»].

В доме отца художника, петербургского нотариуса Константина Федоровича Рериха, часто бывали востоковеды А.Позднев и К.Голстунский, историк Н.Костомаров. Вспоминая юные годы, художник отмечал в «Листах дневника» [подробнее см.: 1, 265]: «К сердцу Азии потянуло давно, можно сказать с самых ранних лет. Имена Пржевальского, Потанина уже давно стали несказанными магнитами. Весь эпос монгольский, уже не говоря о сокровищах Индии, всегда привлекал <...>. В семье нашей сама судьба складывала особые сношения с Азией. Постоянно появлялись друзья, которые или служили в Азии или вообще изучали ее. Профессора Восточного факультета бывали у нас. Из Сибири приезжали Томские профессора и все толковали об Азийских глубинах и усиленно звали не терять времени и, так или иначе, приобщиться к Азийским просторам. Каждая памятка из Азии была чем-то особенно душевным от ранних лет и на всю жизнь» [12, очерк «Азия»].

В гимназические годы, под влиянием археолога Л.Ивановского, проводившего раскопки в окрестностях «Извары» (под Гатчиной), Рерих серьезно увлекся археологией. В бытность студентом по рекомендации А.Спицина и С.Платонова он был избран членом Русского археологического общества. Кроме славянского отдела Николай Константинович регулярно посещал заседания восточного отдела, возглавляемого индологом В.Р.Розеном. Среди студенческих дневников Рериха мы находим выписки из книги Е.П.Блаватской (Радда-Бай) «Из пещер и дебрей Индостана» [17, 34].

Упомянув основательницу Теософского общества Е.П.Блаватскую, к деятельности которой в Индии Николай Константинович, как и многие прогрессивные люди этой страны, относился с уважением, нужно сразу же заметить, что его интерес к Востоку зародился отнюдь не под воздействием того нездорового увлечения «спиритизмом», которое бытовало среди некоторых кругов русской интеллигенции в конце XIX и начале XX в. Так, находясь в 1900 г. в Париже, Николай Константинович писал Елене Ивановне, тогда еще его невесте, что знакомые завлекли его на сеанс «столоверчения», в которое он не верил и не верит [17, 280]. Много позже Рерих имел переписку с некоторыми руководителями Теософского центра в Адьяре (Мадрас), но ни он, ни члены его семьи никакого участия в теософском движении не принимали. Что же касается «мистических струн души Рериха», то сам художник отзывался о них так: «В разных странах пишут о моем мистицизме. Толкуют вкривь и вкось, а я вообще толком не знаю, о чем это люди так стараются. Много раз мне приходилось говорить, что я вообще опасаюсь этого неопределенного слова мистицизм. Уж очень оно напоминает мне английское слово "мист", то есть "туман". Все туманное и расплывчатое не отвечает моей природе. Хочется определенности и света. Если мистицизм в людском понимании означает искание истины и постоянное познавание, то я бы ничего не имел против такого определения. Но мне сдается, что люди в этом случае понимают вовсе не реальное познавание, а что-то другое, чего они и сами сказать не умеют. А всякая неопределенность – вредоносна» [12, очерк «Мистицизм»].

Вокруг вопроса об отношении Рериха к так называемому оккультизму было много разговоров, поэтому необходимо с самого начала уделить ему несколько слов. Вопрос этот умышленно раздувался с двух противоборствующих сторон – из лагеря ортодоксальных церковников и со стороны самих апологетов оккультизма. Первые усердствовали, изобличая Рериха в отступничестве от отечественного благочестия, а вторые – в стремлении использовать авторитет художника в своих целях. В действительности Николай Константинович никогда не связывал своего философского мировоззрения или своей деятельности с какими-либо оккультными или религиозными учениями и институтами, хотя ему и приходилось часто иметь с ними дело. В своих философских исканиях Рерих неизменно стремился к первоисточникам, и вначале сближение художника с индийской философской мыслью шло в направлении изучения оригинальных трудов индийских мыслителей. По словам самого Николая Константиновича, к духовной жизни Индии его приобщали Рамакришна, Вивекананда, Упанишады, «Бхагават-гита» и произведения Тагора.

В творчестве самого Рериха индийская тематика появилась с 1905 г., причем в характерном чередовании: сказка «Девассари Абунту» написана Рерихом в 1905 г., картины «Девассари Абунту» и «Девассари Абунту с птицами» – в 1906 г., сказка «Границы царства» – в 1910 г., картины «Граница царства» и «Мудрость Ману» – в 1916 г. Живописную сюиту «Сны Востока», начатую в 1920 г. в Лондоне, предваряли «Индийский путь» (1913), «Гайятри» (1916) и некоторые стихотворения, навеянные поэзией Тагора. Похоже, что Рерих-художник при отсутствии визуальной натуры создавал предварительно литературные художественные образы, которые позже воплощались в его живопись.

Индия сразу же вошла в творчество Николая Константиновича темой больших философских обобщений, оказавших заметное влияние на трактовку многих сюжетов художника, в частности религиозных. Как, например, можно указать на роспись «Царица Небесная» в абсиде церкви во Фленове [подробнее см.: 5, 50] (первые эскизы относятся к 1909 г., закончена в 1914 г.). С одной стороны, эта роспись представляет собой замечательный образец возрождения подлинно национальной, древнерусской монументальной иконописи, а с другой – она противоречит ее догматическим нормам. И эта другая сторона – философская трактовка образа богоматери, которая выступает у Рериха не смиренной родительницей божественного младенца, а творящим началом мироздания, своего рода Пракрити индийской философии, отождествляемой часто с женским началом и материальной структурой мироздания. Не случайно духовенство возражало против размещения «Царицы Небесной» в алтаре храма [12, очерк «Памятка»].

Вспоминая работу над этой росписью, художник писал: «Хорошее было время, когда строился храм Святого Духа и заканчивались картины "Человечьи Праотцы", "Древо Преблагое – врагам озлобление" и эскизы "Царицы Небесной". Холмы смоленские, белые березы, золотые кувшинки, белые лотосы, подобно чашам жизни Индии, напоминали нам о вечном пастухе Леле и Купаве или, как сказал бы индус, о Кришне и Гопи» [9, 161].

В 1924 г. Рерихом была создана картина «Матерь Мира». Ее центральная фигура композиционно повторяет «Царицу Небесную», но, лишенная признаков национальной русской иконописи, она уже полностью символизирует индийские космогонические идеи и ту Радж-Раджесвари, которая воспевается в гимнах [21, 242]:

Если я прав, Матерь, Ты все:

Кольцо и путь, тьма и свет, и пустота,

Голод и печаль, и бедность, и боль.

От зари до тьмы, от ночи до утра, и жизнь, и смерть,

Если смерть бывает, – все есть Ты...

Показательно, что, говоря о своей «Царице Небесной», художник иногда даже называл ее «Матерью Мира». Например, в одной из книг он писал: «В последнее время ее (М.К.Тенишевой. – П.Б.) жизни в Талашкино внутренняя мысль увлекла ее к созданию храма. Мы решили назвать этот храм Храмом Духа. Причем центральное место в нем должно было занять изображение Матери Мира» [9, 223].

Уже ранние литературные произведения Рериха – «Девассари Абунту» и «Лакшми Победительница» – свидетельствуют не только об увлечении индийской мифологией, но и о сильном воздействии восточного философского мировосприятия на мировоззрение художника. Отражение этих позиций в живописи первого творческого периода Рериха мало затрагивалось в нашем искусствоведении, между тем под покровом подлинно национального изобразительного языка искусства Рериха зачастую скрывается индийская философская интерпретация религиозных художественных образов, на что в свое время уже намекали некоторые критики. Так, Сергей Маковский писал: «Останавливаться на иконописи Рериха я не буду. Отдавая должное его археологическим познаниям, декоративному вкусу и "национальному" чутью, – все это бесспорно есть и в иконах, – я не нахожу в нем призвания религиозного живописца. Рерих – все, что угодно: фантаст, прозорливец, кудесник, шаман, йог, но не смиренный слуга православия» [8, 129].

Научные интересы и философская направленность художественного творчества Николая Константиновича не могли долго удовлетворяться исключительно книжными сведениями о притягательной для него стране. «Живет в Индии красота. Заманчив великий Индийский путь», – замечает Рерих в своем очерке «Индийский путь» [20, 260]. Очерк был написан под впечатлением встреч художника с востоковедом В.В.Голубевым [подробно см.: 26, 214] в Париже весною 1913 г., после поездки последнего в Индию. Похоже, что Николай Константинович обсуждал с Голубевым планы будущих научно-художественных экспедиций и свое участие в них. «Жаль, если французы с их верным чутьем скорее поймут значение работы Голубева. Желаю нашей Академии наук вовремя еще серьезнее обратить внимание на эти работы», – писал художник [20, 260].

К этому же времени относятся и попытки Николая Константиновича организовать в Петербурге музей индийского искусства.

Первая мировая война помешала Рериху реализовать планы посещения Индии. В 1916 г., после перенесенного воспаления легких, здоровье Николая Константиновича сильно пошатнулось, и по предписанию врачей в конце этого года он переселился на жительство в Карелию, где и застала его Октябрьская революция.

Уединенная жизнь на берегу Ладожского озера под Сердоболем (Сортавала) способствовала углубленным философским размышлениям, которые нашли выход в стихотворных произведениях этих лет и в аллегорической повести художника «Пламя» (черновики повести относятся к 1917 г., окончательная редакция опубликованного варианта [18, 32] – к середине 1918 г.).

По дневниковым записям и литературным произведениям Рериха можно заключить, что годы его жизни в Карелии были насыщены мыслями об Индии, и подготовка к встрече с нею не прекращалась. Цитаты и ссылки на индийских философов и писателей заметно участились к концу войны, когда у Рериха опять появилась надежда попасть в Индию. К этому времени художника особенно сильно стали манить дальние пути.

Сборник стихотворений Рериха «Цветы Мории» [23] в основном составлен из произведений 1916-1918 гг., написанных в Сортавале. В них особенно бросается в глаза близость к поэзии Рабиндраната Тагора. А.Рылов сетовал на «архаику и трудно усваиваемую мистику» стихов Рериха [28, 149]. Между тем достаточно сопоставить стихотворения Тагора и Рериха, чтобы убедиться в сходстве их философского мировосприятия, которое может служить ключом к разгадке их поэтического самовыражения. Так, у Тагора в «Гитанджали» (1913):

О владыка моей жизни, должен ли я изо дня в день стоять перед лицом твоим?

Сложив руки, о владыка миров, должен ли я стоять перед лицом твоим?

Под твоим великим небом, в молчании уединения, со смиренным сердцем, должен ли я стоять перед лицом твоим?

В твоем трудовом мире, погруженном в борьбу и работу, среди суетливой толпы, должен ли я стоять перед лицом твоим?

И когда мой труд в этом мире кончен, о царь царей, должен ли я стоять одиноко и смиренно перед лицом твоим? [29, 326].

У Рериха в стихотворении «Благословенному» [23,51]:

 

Как увидим Твой Лик?

Всепроникающий Лик,

глубже чувств и ума.

Неощутимый, неслышный,

незримый. Призываю:

сердце, мудрость и труд.

Кто узнал то, что не знает

ни формы, ни звука, ни вкуса,

не имеет конца и начала?

В темноте, когда остановится все,

жажда пустыни и соль

океана, буду ждать сиянье

Твое. Перед Ликом Твоим

не сияет солнце. Не сияет

луна. Ни звезды, ни пламя,

ни молнии. Не сияет радуга,

не играет сияние севера.

Там сияет Твой Лик.

Все сияет светом его.

В темноте сверкают

крупицы Твоего сиянья,

и в моих закрытых глазах

брезжит чудесный Твой свет.

 

В этом стихотворении Рерих передает чувство, испытываемое человеком перед величием космической беспредельности, именно через призму индийской философской мысли, а поэтическая форма, образы и даже терминология предельно близки к тагоровским. Стихотворение написано в 1918 г. Примерно к этому времени относятся и некоторые вольные переводы Рериха из Тагора.

Цитаты из «Бхагават-гиты» мы находим в литературной аллегории «Пламя», а в неопубликованных фрагментах этой автобиографической повести имеются такие строки: «Делаю земной поклон учителям Индии. Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды они подали нам зов. Спокойный, убедительный, мудрый знанием. Культ истинного знания ляжет в основу ближайшей жизни, когда растает в пространстве все зло, рожденное человекоубийством и грабежом последних лет» [2, 259].

Это писалось в конце 1917 г. и поясняет поведение художника в последующие шесть лет зарубежной жизни. Все его действия, подтвержденные архивными документами, неоспоримо свидетельствуют о том, что для Рериха главной целью этих лет неизменно оставалась Индия, прямой путь куда через территорию Советской России оказался на многие годы закрытым.

Николай Константинович выехал с семьей из Финляндии в марте 1919 г. Его персональные выставки с большим успехом прошли в некоторых городах Европы, где у него было достаточно возможностей хорошо обосноваться. Рериха знали за границей еще по его довоенным поездкам, выставкам и совместной с С.П.Дягилевым работе в театре. Поэтому первые же известия о появлении Николая Константиновича в Западной Европе вызвали интерес в различных художественных кругах, в том числе и среди эмигрировавших из России художников. Любопытное письмо, датированное 19 июля 1920 г., послал Рериху из Парижа в Лондон С.Судейкин: «Здравствуйте, дорогой друг Николай Константинович! Здесь мы живем дружно, и есть проекты воскресить выставку "Мир искусства". Григорьев в Берлине, здесь: Яковлев, Сорин, Реми, Гончарова, Ларионов, Стеллецкий – в Каннах. Только не хватает нашего председателя, который предпочитает холодного Альбиона Парижу, городу вечной живописи. С каким восторгом говорил недавно о Вас Ф.Журден, председатель Осеннего Салона, вспоминая "Половецкие пляски" и "Священную Весну". Я думаю, Николай Константинович, что если Вы тронули глаза и сердца рыбоподобных "бритов", то здесь Ваше имя имело бы еще более горячих поклонников и друзей. Приходите и правьте нами. Судейкин» [12, очерк «Старые письма»].

В Лондоне Рерих обрел много сторонников, среди них известного писателя Герберта Уэллса, деятелей искусства и культуры Т.Бичама, Х.Райта, Ф.Бренгвина, С.Хора. Доктор Янг предлагал Николаю Константиновичу остаться в Лондоне на постоянную работу [9, 25]. Художник имел предложения переехать в Германию. Однако все это не устраивало Рериха. Зато на него произвела большое впечатление личная встреча с Рабиндранатом Тагором: «Мечталось увидеть Тагора, и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэттерасс в Лондоне в 1920 году. Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия панно "Сны Востока". Помню удивление поэта при таком совпадении. Помню, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца» [22,231].

Уже в 1920 г., то есть за три года до приезда Рериха в Индию, в журнале «Модерн Ревью» (Калькутта) были опубликованы стихи художника, а в декабре 1921 г. там же появилась статья Дж.Финджера «Николай Рерих». В январском номере 1921 г. журнала «Артс» (Нью-Йорк) поместили статью Р.Тагора о русском художнике. Это была одна из первых публикаций о Рерихе в США [31].

В дальнейшем между Рерихом и Тагором постоянно поддерживались письменные контакты, они ставили друг друга в известность о своей деятельности и объединяли усилия на культурно-просветительском поприще и в борьбе за мир.

В 1920 г. в Лондоне Николай Константинович познакомился с Владимиром Анатолиевичем Шибаевым, впоследствии переехавшим в Ригу, а в 30-х годах в Индию, где он в течение десяти лет состоял секретарем Рериха. Шибаев переписывался с Анни Безант, руководительницей теософского движения в Индии, и такая связь с Индией, по-видимому, заинтересовала и Рериха. В 1920-1925 гг. между Рерихом и Шибаевым велась интенсивная переписка, сохранившая ценнейшие сведения об этом мало освещенном у нас периоде жизни Николая Константиновича.

Выезжая из Финляндии в Англию, Рерих не имел намерения посетить Америку. Поскольку он не пытался обосноваться и в Европе, следует предположить, что художник надеялся непосредственно из Англии попасть в Индию. Однако восторженное отношение англичан к искусству русского художника не распространялось на его планы заняться изучением «жемчужины английской короны». Интерес Рериха к Индии вызвал встречный интерес к нему тех должностных лиц империи, которые отвечали за ее колонии и с великой подозрительностью относились ко всему русскому, а слово «советский» признавали лишь в сочетании с негативными высказываниями. Но последних из уст Рериха никто не слышал, что и насторожило английскую разведку. Трагические последствия ее опеки Рерих испытал на себе позже, но уже в 1920 г. он натолкнулся на барьер, воздвигнутый англичанами между ним и желанной для него Индией. Попытки выехать туда из Лондона провалились, а они заходили весьма далеко. В 1940 г. в своих воспоминаниях Николай Константинович писал: «Еще одно двадцатилетие – первому пароходному билету на Индию. В музее Тривандрума открывают особую нашу комнату. Они не знают, что это совпадает с памятным для нас сроком» [12, очерк «Сороковой год»].

Пароходный билет остался неиспользованным, а само намерение Рериха попасть еще в 1920 г. из Англии прямо в Индию – малоизвестным для его биографов. Очень возможно, что Николай Константинович предпочитал не предавать этот эпизод широкой гласности, чтобы не осложнять отношений с английскими властями.

Приняв в конце 1920 г. предложение устроить выставку картин в США, Рерих не отодвинул на задний план сборы в Индию. Похоже, что какое-то время Николай Константинович возлагал большие надежды пробиться в Индию с помощью теософской организации. Художник действовал через В.Шибаева. Так, в письме от 25 сентября 1921 г. (из Америки) Рерих сообщал ему, что через год он сможет воспользоваться приглашением Вадья 2 посетить Адьяр [16]. Больше того, Николай Константинович просил узнать об условиях жизни в Адьяре для приезжих и выражал намерение заняться там созданием фресок.

Однако через некоторое время в письмах Рериха начинает проскальзывать разочарование деятельностью Теософского общества, ему претят интриги между его руководителями и безграмотность «оккультной» литературы. В 1922 г. Рериха приглашает в Адьяр один из оппозиционно настроенных руководителей движения, впоследствии порвавший с теософами, индийский философ и писатель Д.Кришнамурти [16, письмо от 30 апреля 1922 г.]. Но Николай Константинович уже решил не связывать свою деятельность с теософами, и этот канал сношений с Индией постепенно сходит на нет.

Между тем подготовка к переезду в Азию не ослабевает, она ведется планомерно и в разных направлениях. Весьма характерно письмо Николая Константиновича от 7 августа 1922 г.: «Если Вы потерпели разочарование в Каменской 3, то я потерпел то же в Безант. Это печально, но это так. Но, конечно, наша работа на Россию, и потому мы уже знаем, что "новые, новые, новые соберутся". И потому каждый новый наполняет сердце радостью. Сейчас к нам подошли трое новых. Молодые ищущие души! Приятно, что всегда, когда нужно, кто-то приходит. Так и теперь, в этих новых мы видим наследников в Америке. Ведь здесь нам осталось 11 месяцев» [16].

Среди документов этих лет сохранилась запись Рериха о востоковедческой работе в Российской академии наук в 1917-1920 гг. В списке перечислены издания серий «Bibliotheca Buddhica» и «Памятники индийской философии», упомянуты сочинения П.Козлова и Г.Цыбикова, перечислены лекции С.Ольденбурга, Ф.Щербатского, Ф.Розенберга, Б.Владимирцова, читанные ими на Буддийской выставке в августе 1919 г. в Петрограде [10]. Николай Константинович внимательно следил за всем, что делалось в области востоковедения у него на родине.

Особенно следует указать на основательную и разностороннюю востоковедческую подготовку старшего сына Рериха – Юрия Николаевича. Она началась еще с гимназических лет в Петербурге у Б.Тураева и А.Руднева. С приездом Рерихов в Лондон Юрий Николаевич сразу же поступил на индо-иранское отделение Школы восточных языков при Лондонском университете, где начал изучать санскрит, затем продолжил свои занятия по восточным языкам в Гарвардском университете в США и Школе восточных языков в Париже. В 1923 г. Парижский университет присвоил Юрию Николаевичу степень магистра индийской филологии [подробнее см.: 7,213].

Серьезная востоковедческая подготовка старшего сына, начатая немедленно после отъезда из Финляндии, занимала большое место в планах Николая Константиновича по организации азиатских научно-художественных экспедиций, и, возможно, она на какое-то время задержала отъезд Рерихов в Индию.

Душевные переживания художника в ожидании предстоящего путешествия нашли отражение в стихотворении «Ловцу, входящему в лес», которое было написано в апреле 1921 г., через какие-нибудь полгода после приезда в Америку. Как бы прозревая будущее, Рерих писал [23, 116]:

И ты и добыча будут на высотах.

И ни ты, ни добыча

не пожелаете спуститься

в лощину...

В мае 1923 г, Николай Константинович выехал из Нью-Йорка в Европу и 17 ноября этого же года отплыл с семьей из Марселя на пароходе «Македония» в Индию. 24 ноября из Адена художник пишет с борта корабля письмо Шибаеву. В письме сквозят тревожные ноты. Николай Константинович просит Шибаева, через которого поддерживалась переписка с СССР, быть сугубо осторожным и не употреблять в письмах в Индию слова «Россия», заменяя его буквой «А». Важнейшие же события Николай Константинович рекомендует излагать под видом готовящегося к публикации рассказа [16].

Развитая Рерихом в США широкая международная культурная деятельность не спасла его от подозрений со стороны английских властей, и они решили учредить за ним слежку, признаки которой Николай Константинович обнаружил уже на корабле. Поводом для подозрений были патриотизм Рериха, его просоветские высказывания и переписка с Советским Союзом.

30 ноября 1923 г. Рерихи высадились в Бомбее. Отсюда они предприняли осмотр известных художественных и исторических достопримечательностей. Начали с памятников скульптуры эпохи Гупта на острове Элефанта, затем посетили Джайпур, Дели, Агру, Сарнатх с его древнейшими буддийскими памятниками, Бенарес, Калькутту, а оттуда направились в Дарджилинг. В конце декабря Рерихи поселились в Сиккиме, на южном склоне восточных Гималаев. Спешка, с которой Николай Константинович проложил свои первые маршруты по Индии, показывала, что его интересы сосредоточивались не в ее долинах и крупных населенных центрах, а в северных, пограничных с Тибетом, горных районах. Об этом говорят и путевые заметки художника: «Сарнат и Гайя – места личных подвигов Будды – лежат в развалинах. Являются лишь местом паломничества <...>. Известны места подвигов Будды на Ганге. Известны места рождения и смерти учителя в Непале. По некоторым указаниям посвящение совершилось еще севернее – за Гималаями <...>. Легендарная гора Меру по Махабхарате и такая же легендарная высота Шамбала в буддийских учениях – обе лежали на севере» [18, 98].

Приезд Рерихов в Сикким совпал с необычным волнением в буддийском мире. Таши-лама, оппозиционно настроенный к Лхасе, открыто порвал с нею, покинул Тибет и скрылся в Китай. Ходили слухи, что сам лама или его посланники побывали в Сиккиме, поэтому на его дорогах наблюдалось усиленное движение. Николай Константинович встречался с некоторыми сторонниками Таши-ламы, а позже обменивался с ним письмами. Это указывает на отрицательное отношение Рериха к официальной буддийской верхушке в Лхасе, возглавляемой Далай-ламой, что полностью подтверждается и статьей художника «Буддизм в Тибете» [36].

Таким образом, Николай Константинович, сразу же по прибытии в Азию, оказался в курсе интересовавших его событий буддийского мира. И это, конечно, не случайно, как не случаен и выбор стремительно пройденного маршрута от Бомбея через Калькутту в Сикким, причем без заезда в Адьяр, куда художника приглашали.

Мы не можем подробно останавливаться на вопросе влияния буддизма на философское мировоззрение Рериха. Это – большая и сложная тема специального исследования. Нет особой надобности останавливаться и на вопросе о «переходе Рериха из христианства в буддизм». Для него самого такого вопроса не существовало. Широкая философская мысль Рериха была абсолютно свободна от догм и канонов каких бы то ни было религиозных институтов. Но буддизм кроме своей философии привлекал внимание художника еще и как весьма активно в его время функционировавший канал связи между странами Центральной Азии и Советской Сибирью.

Интерпретируя по-своему некоторые положения буддизма (детерминизм, диалектику, пространственно-временную относительность, учение об общине), Рерих искал в них точки соприкосновения с современной наукой и с современным революционным преобразованием общественной жизни. В очерке «Струны земли» имеется запись: «Буддизм есть самая научная религия», – говорит индусский биолог Боше. Радостно видеть, как этот истинный ученый, нашедший путь к тайнам жизни растений, говорит о Веданте, Махабхарате, о поэзии легенд Гималаев. Только настоящее знание может найти всему сущему достойное место. И под голос ученого, простой и понятный, серебристые звоны электрических аппаратов отбивают пульс жизни растений, открывая давно запечатанную страницу познания мира» [18, 98].

Однако главное, что привлекало внимание Николая Константиновича к буддизму, это – его отрицательное отношение к кастовым и классовым прерогативам, порицание частнособственнической психологии и учение об общинных принципах жизнеустройства. Гуманизм, обостренное чувство справедливости не могли примирить Рериха с буржуазной идеологией, между тем привитые с детских лет корни идеалистического мировосприятия мешали ему безоговорочно стать на материалистические философские позиции. Приняв Октябрьскую революцию как неизбежный этап закономерного развития человеческого общества, как крушение старого и рождение нового мира, Рерих подходил к пониманию последнего своим, кружным путем. Однако, по его глубокому убеждению, именно этим путем шли и должны были достигнуть Нового Мира народы Азии. Их освобождение от империалистического ига художник дальновидно связывал с революционными событиями на своей родине, но их духовное сближение с народами Советского Союза он хотел видеть во взаимопроникновении идей коммунизма и древнего общинного учения Будды.

Разумеется, Индия влекла к себе Рериха не только как колыбель буддизма. Многосторонние научные и художественные интересы Николая Константиновича, тесно переплетаясь с философскими исканиями, играли в этом влечении не меньшую роль. Заветной мечтой многих русских востоковедов и путешественников, в их числе Пржевальского и Козлова, было наиболее глубокое проникновение в Центральную Азию и даже пересечение ее. Некоторые регионы Тибета и Трансгималаев долгое время оставались «терра инкогнита» для западной науки. Занятия археологией и историей национальных культур смолоду привили Рериху охоту к путешествиям, а миграция народов Азии на запад и влияние их культур на славянские племена были давним предметом исследований Николая Константиновича. И это сказывалось на тяготении художника именно к Северной Индии, в частности к Сиккиму, откуда через горный перевал Джелап-Ла пролегали древнейшие пути на Шигацзе, Лхасу и далее через Монголию в Сибирь.

Из Дарджилинга Николай Константинович организовал две научные экспедиции по Сиккиму и Бутану. В его книге «Алтай-Гималаи» [35] Сиккиму посвящена специальная глава, а отдельные выдержки из путевых заметок («Мысли в Сиккиме») вошли в книгу «Пути Благословения» [18]. Анализ некоторых находок экспедиций был сделан также Ю.Н.Рерихом в книге «Тибетская живопись».

В первых азиатских экспедициях Рерих проявил особый интерес к сбору древнейших буддийских письменных источников и предметов искусства. В то же время, судя по отдельным заметкам («Мысли в Сиккиме»), Николай Константинович тщательно изучал также современное политическое положение в странах, находившихся между Индией и Советским Союзом, и ту, несомненно большую роль, которую играло буддийское духовенство в политической и общественной жизни их народов.

Пробыв в Индии около десяти месяцев, из которых девять пришлось на Сикким, Николай Константинович внезапно выехал в Европу и США. Такая поездка на первый взгляд кажется трудно объяснимой. Мечтать об Индии и стремиться туда в течение многих лет с тем, чтобы после посещения нескольких ее городов и кратковременного пребывания в отдаленном, малохарактерном для страны районе так скоро покинуть ее пределы! Может быть, этого требовали спешные дела на Западе или обстоятельства, связанные с продолжением научно-исследовательской работы в самой Индии? Нет, нисколько. Просто пребывание в Индии не исчерпывало далеко идущих планов Рериха, хотя эта страна и входила в них непременным компонентом.

Проблема культурных связей между народами Востока и Россией, захватившая Николая Константиновича еще в самом начале его научной и художественной деятельности, расширяясь с годами, в конце концов вышла за рамки чисто исторических интересов. Настоящее и будущее культурного сотрудничества народов стало для Рериха существеннее прошлого, а это усложняло всю проблему, поставив художника перед необходимостью приноравливать каждое свое действие к современной ему политической обстановке.

Правда, свое отношение к ней Рерих не замедлил высказать сразу же, как только оказался за рубежом. Он решительно отказался оформить для себя и своей семьи так называемые нансеновские паспорта – единственный в то время официальный «вид на жительство» русских эмигрантов – и не пожелал также ассимилироваться в какой-либо чужой стране. Следовательно, Рерих не переставал считать себя подданным той реально существующей России, которая из царской превратилась в советскую. Казалось бы, в таком случае проще всего было оформить свою принадлежность к ней советским паспортом. Но именно это лишило бы Николая Константиновича возможности находиться в Индии. А чтобы следовать своим убеждениям, выполнять свой научный долг, как его понимал Рерих, ему были одинаково нужны и Россия и Индия.

Чтобы лучше понять Николая Константиновича, можно обратиться к другому гуманисту нашего века, испытавшему на себе так же, как и Рерих, сильнейшее влияние индийского мировосприятия. Мы имеем в виду Ромена Роллана, писавшего: «Я ни на миг не покидал и ни в чем не отодвигал на второй план дело Русской революции и то титаническое строительство нового мира, которое она осуществляла в борьбе. Я ставил перед собой парадоксальную задачу: объединить огонь и воду, примирить мысль Индии и мысль Москвы <...>. Я рассматриваю самые мощные социальные и религиозные доктрины не как догмы, а как жизнеспособные гипотезы, указывающие путь человечеству, – вот почему доктрина СССР и доктрина гандистской Индии представлялись мне (а Ганди это и сам признает относительно своей доктрины) двумя опытами, двумя самыми спасительными опытами, единственно спасительными, могущими предотвратить катастрофу, нависшую сейчас над человечеством» [27, 47].

Историческое чутье безошибочно указывало Рериху, где началось строительство нового мира и где гнетущий большинство человечества колониализм потерпит первое серьезное поражение. Кровная принадлежность к России, более сильное, чем у Ромена Роллана, увлечение Востоком и, несомненно, более активная натура толкали Рериха на практические дела по слиянию двух главнейших исторических течений нашей эпохи – революционных преобразований в России и освободительной борьбы народов Азии. Сфера деятельности Николая Константиновича была ограничена областями науки, искусства и культурного строительства, но он отлично понимал несостоятельность беспечной игры в жмурки на политической арене мира. Все действия и высказывания Рериха отличались железной последовательностью, которая не позволяла сомневаться в том, на чьей именно стороне его политические симпатии.

Выехав в сентябре 1924 г. из Индии, Николай Константинович посетил Францию и США. На обратном пути он заехал в Берлин, Каир и Коломбо (Цейлон). По дороге с Цейлона в Сикким Рерих побывал в Мадрасе, где впервые встретился с руководителями теософского движения, однако никаких попыток сближения с ними не последовало. Показав свою незаинтересованность в «работе на Россию», теософы автоматически выпали из планов Рериха. А конкретно эти планы заключались в следующем: организовать из Индии научно-художественную экспедицию в Центральную Азию, дойти до границ Советского Союза, побывать на родине, наладить в Москве связи для будущего сотрудничества и только после этого вернуться в Индию, чтобы по-настоящему приступить к той исследовательской работе, ради которой он так упорно стремился в эту страну. Индия, полностью изолированная от «Нового Мира», то есть от Советского Союза, никак Рериха не устраивала. Это была для него Индия прошлого. Индию будущего художник видел идущей рука об руку с его свободной родиной к светлой мечте человечества.

Большой авторитет художника и ученого и энергия его американских сотрудников позволили Николаю Константиновичу добиться в Нью-Йорке согласия провести экспедицию под американским флагом и оформить нужные для этого документы. Конечно, никаких указаний о возможном посещении СССР в них не было и не могло быть. Здесь Рериху пришлось действовать в одиночку и негласно, чтобы не увеличивать подозрений англичан. С этой целью Николай Константинович и заехал в декабре 1924 г. в Берлин, чтобы посетить там советское полпредство. Полпред Н.Н.Крестинский был достаточно хорошо информирован о заграничной деятельности и отношении Рериха к Советскому Союзу, чтобы со всей серьезностью отнестись к беседе с художником.

Николай Константинович сообщил Крестинскому, что он собирается провести в странах Центральной Азии научно-художественную экспедицию. Хотя она и пойдет под американским флагом, но он готов предоставить в распоряжение Советского Союза все собранные материалы и просит, чтобы советские дипломатические представители в Центральной Азии в случае надобности взяли экспедицию под свою защиту.

Одновременно Рерих ознакомил Крестинского со своими наблюдениями над политической обстановкой в Индии, рассказал о проникновении англичан в Тибет и их агитации против СССР. Николай Константинович не стал скрывать от советского посла своих философских взглядов и намерений способствовать сближению народов Востока и Советского Союза на почве общности, которую он находил между идеологией научного коммунизма и буддийской философией. Это дало повод наркому иностранных дел СССР Г.В.Чичерину, которому по просьбе Рериха были пересланы стенограммы его бесед с Крестинским, охарактеризовать художника как «полукоммуниста-полубуддиста» [6, 96].

Философское мировоззрение Рериха, конечно, не ограничивалось рамками буддийских философских школ или их современной интерпретацией. Скорее всего, интерес к буддизму нашел более благоприятную почву, чем иные философские системы Индии, благодаря постоянным стремлениям художника согласовать этику Востока с революционными преобразованиями человеческого общества своей эпохи. Отрицание кастовых привилегий и некоторые этические постулаты буддизма предоставляли Рериху в этом отношении богатейший материал.

К марту 1925 г. Николай Константинович переехал из Дарджилинга в столицу Кашмира Сринагар, чтобы подготовить экспедицию к походу через Западный Тибет и Синьцзян в пограничные с СССР районы. Мы не будем останавливаться как на этой, так и на последующих центральноазиатских экспедициях художника [о них подробно см.: 4, 253; 19; 25, 257; 33; 34; 35; 36] и лишь приоткроем одну малоизвестную страницу жизни художника, связанную с его деятельностью в Британской Индии.

Визит Рериха в советское полпредство в Берлине, очевидно, был замечен английской разведкой. Не имея формальных поводов запретить экспедицию, шедшую к тому же под американским флагом, англичане мобилизовали все силы, чтобы сорвать ее косвенными путями. Препятствия возникли уже на первых этапах в Кашмире, где на экспедицию было совершено вооруженное нападение, причем среди нападавших опознали личного шофера английского резидента Дж. Вуда. 1 апреля 1925 г. Николай Константинович писал В.Шибаеву: «Привет с озер Кашмира. Холодно. Лежит снег. Вчера нашу лодку чуть не разбило бурей, но вдруг наступила тишина, и мы успели до нового шквала укрыться в речку. Перед нами лежит дорога на Гильгит <...>. Боремся за разрешение идти в Ладак. Масса препятствий. Сражаемся» [16].

Через две недели в письме опять заметка: «Пробиваемся на Лех, но пока без результатов». Когда же экспедиции удалось выйти за пределы официальной сферы влияния английских колониальных властей, Рерих записал в путевом дневнике: «Наконец можно оставить всю кашмирскую ложь и грязь <...>. Можно забыть, как победители играют в поло и гольф, когда народ гибнет в заразах и в полном отупении. Можно отвернуться от подкупных чиновников Кашмира. Можно забыть о нападении вооруженных провокаторов на наш караван с целью задержать нас. Пришлось шесть часов пробыть с поднятым револьвером. А в довершение всего полиция составила от нашего имени телеграмму, что мы ошиблись и нападения не было. Кто же тогда ранил семь наших слуг? <...>. Можно отвернуться от правительства, вскрытых писем, задержанных посылок, подосланных сыщиков. Что сделали с Индией и Кашмиром? Только в горах чувствуете себя в безопасности» [6, 100].

Но тут Рерих ошибся. Его желание отвернуться и забыть колонизаторов оказалось односторонним. Преследования не прекращались и за пределами Кашмира. По наущению англичан китайские власти Хотана задержали экспедицию, отобрали оружие, а затем арестовали ее участников. Только благодаря вмешательству советского консула в Кашгаре, с которым Рериху удалось снестись, караван смог через три месяца продолжить свой путь. Когда же Рерихи, после посещения в 1926 г. Москвы, Советского Алтая и Бурятской АССР, возвращались через Тибетское нагорье в Индию, их экспедиция встретила еще более серьезный, хорошо организованный заслон. В двух переходах от Нагчу ее задержали подчиненные Лхасе воинские соединения. Не подготовленный к зимней стоянке караван вынужден был провести пять месяцев в условиях суровой тибетской зимы. По существу, это была верная ставка на его гибель. Все сообщения Рериха о бедственном положении экспедиции застревали в каких-то таинственных инстанциях, и западная пресса уже пестрела сенсационными известиями о том, что экспедиция Рериха пропала без вести. Лишь в марте 1928 г. Николаю Константиновичу удалось повести караван дальше, но кружным путем. Последствия вынужденной зимней стоянки были трагическими. Пять человек из состава экспедиции умерли. Что же касается вьючных животных, то из ста двух осталось десять, а из этих десяти лишь два оказались способны продолжать путь.

Впоследствии подтвердилось, что караван был задержан правительством Лхасы по прямому требованию англичан, пытавшихся не допустить Николая Константиновича обратно в Индию. Попытка эта не удалась, и 28 мая 1928 г. экспедиция Рериха достигла Дарджилинга, откуда она больше трех лет назад начала свой небывалый в истории научных исследований Центральной Азии путь. Лишь после его завершения Николай Константинович приступил к налаживанию систематической, рассчитанной на многие годы научно-исследовательской работы. В этих целях 29 июля 1928 г. был создан специальный Гималайский институт «Урусвати» («Свет утренней звезды»).

Однако обосноваться в Сиккиме Рерих не захотел и перенес деятельность института в Кулу. Как и весь Северный Пенджаб с западной частью Гималайского хребта, долина Кулу отвечала археологическим, историческим, филологическим и другим научным интересам Рериха. Вдоль реки Беас, протекавшей по долине, проходил древний, все еще функционирующий путь из Индии в Тибет, на Кайлас, Ладак, Хотан, а оттуда через Гоби до самого Алтая. Этот путь притягивал к себе Рериха и был использован им при дальнейших, меньших по масштабам экспедициях.

Рерихи переехали в Кулу в конце декабря 1928 г. и поселились на Гималайских склонах в окрестностях местечка Наггар. Через несколько месяцев Николай Константинович и Юрий Николаевич поехали в Европу и США, чтобы наладить контакты с европейскими и американскими научными учреждениями. И здесь Рерих натолкнулся на очередную попытку англичан исключить Индию из сферы его деятельности. Когда весною 1930 г. Николай Константинович и Юрий Николаевич зашли к британскому консулу в Нью-Йорке, чтобы возобновить свои визы на въезд в Индию, им было заявлено, что визы возобновит министерство иностранных дел Великобритании. Однако в Лондоне – без каких-либо объяснений причин – в визах было категорически отказано. Энергичные хлопоты, в которых участвовали такие влиятельные лица, как герцог Соммерсет, кардинал Брун, архиепископ Кентерберийский, писатели Г.Боттомлей и Дж.Голсуорси, а также некоторые дипломаты аккредитованных в Англии государств, остались тщетными. В «Листах дневника» Рерих писал по этому поводу: «Дело о визе нашей так разрослось, что его возили по коридорам министерства в тачке. Наконец, я спросил определенно, когда будет выдана виза? Нам ответили, что она выдана не будет (опять-таки без всяких объяснений). Я спросил – это окончательно? И господин в желтом жилете ответил – окончательно! Тогда я сказал: "По счастью, в этом мире нет ничего окончательного". Наш друг французский посол Флорио, разразившийся целой нотой по поводу наших виз и имевший об этом целые длительные словопрения с британским правительством, посоветовал нам возвратиться в Париж <...>. В Париже продолжалась эта война на ставку крепости нервов. Некоторые эпизоды ее, несмотря на трагизм, были даже забавны. Так, когда шведский посол граф Эренсверд сделал свое представление по нашему делу, ему было сказано, чтобы он не беспокоился, так как и посильнее державы не имели успеха» [12, очерк «Пропуск»].

В Париже дело с визой вперед не продвинулось, и Николай Константинович с Юрием Николаевичем, запасясь визами в Пондишери (французское владение в Индии) и другие европейские владения в Азии, выехали туда без разрешения английских властей на въезд в Британскую Индию, где жила Елена Ивановна и была начата работа в институте «Урусвати». После месячного пребывания в Пондишери, где Николай Константинович уже успел начать археологические раскопки, ему и Юрию Николаевичу наконец были выданы визы от имени вице-короля Британской Индии. Похоже, что Рерих, проживающий в непосредственном соседстве с Индией, оказался для колониальных властей более неудобным, чем Рерих, взятый под их строгий надзор.

Надзор за ним и вмешательство в его деятельность со стороны англичан не прекращались до конца их владычества в Индии. В 1943 г., когда Англия в союзе с СССР воевала против гитлеровской Германии, отношение британских властей ко всему русскому в Индии не изменилось. В дневниках Рериха мы читаем: «Американский майор повез от Далай-ламы подарки Рузвельту. Американцы в Лхасе. Индусы в Лхасе. Итальянцам можно быть в Тибете. Всем можно, только русским нельзя. Не так давно Юрий спрашивал в Дели о поездке в Тибет, и опять длинный нос. И не Тибетское правительство против. Мы имели достаточно уверений от тибетцев и китайцев. Весь затор – в британцах. Почему? Даже причины не скажут. И теперь, когда за Москвою так ухаживают, русские ученые допускаются в Индию лишь в неотступном "сопровождении". Представитель агентства ТАСС не может переменить квартиры, ибо рядом должен жить надзиратель» [12, очерк «Почему»].

По возвращении в Кулу в 1930 г. Николай Константинович немедленно принялся за проведение в жизнь планов научно-исследовательской работы института «Урусвати». Вскоре он уже мог записать: «К сроку трехлетия института вышел первый "Ежегодник" за тридцатый год, в котором участвуют Президент Археологического института в Америке доктор Магоффин, известный французский археолог граф де Бюиссон, биохимик Харвардского университета В.Перцов и директор Института. Номер "Ежегодника" посвящен выдающемуся санскритологу проф[ессору] Ланману, состоящему почетным советником нашего Музея по отделу науки. Нельзя не отметить, что за последнее трехлетие состав почетных советников по отделу Науки усилился крупнейшими научными именами, как то: проф[ессор] Милликан, проф[ессор] Раман, проф[ессор] Метальников, док[тор] Свен Гедин, проф[ессор] Эйнштейн, сэр Джагадис Боше, док[тор] Меррил. По отделу Археологии, кроме док[тора] Магоффина, принимает участие док[тор] Хьюввитт. Члены-корреспонденты Института находятся как в Америке, так и в Европе и Азии, при этом многие университеты и научные учреждения выразили желание кооперировать как собраниями, так и печатными трудами» [21, 301].

Деятельность института «Урусвати» опиралась на самые широкие интернациональные связи. Николай Константинович привлек к сотрудничеству и обмену научной информацией десятки научных учреждений Азии, Европы, Америки. Директором института «Урусвати» состоял старший сын художника – Юрий Николаевич. Он же ведал этнолого-лингвистическими исследованиями и археологической разведкой. В области лингвистики и филологии народов Азии велась большая работа – собирались и переводились на европейские языки редчайшие письменные источники, изучались древние полузабытые диалекты.

Младший сын Николая Константиновича – Святослав Николаевич занимался изучением искусства и руководил ботаническим отделом института, проводя одновременно исследования в области тибетской фармакопеи.

Обмен ботаническими и зоологическими коллекциями производился с Мичиганским университетом, Пенджабским университетом, Парижским музеем естественной истории, Гарвардским университетом, Всесоюзным институтом растениеводства АН СССР. За информацией и образцами для пополнения своей уникальной коллекции обращался в «Урусвати» и наш крупнейший ботаник-растениевод акад[емик] Н.И.Вавилов. При институте была открыта биохимическая лаборатория с отделом борьбы против рака, велось изучение космических лучей в высокогорных условиях, ежегодно проводились экспедиции как в самой долине Кулу, так и далеко за ее пределами – в Лахуле, Бешаре, Кангре, Лахоре, Ладаке, Занскаре, Спити, Рупшу и в северо-восточных районах Китая (Внутренняя Монголия). Экспедиционные отряды систематически снабжали институт новыми материалами.

Интенсивная и плодотворная деятельность института привлекла к Индии внимание многих западных ученых и продолжалась вплоть до второй мировой войны. Вспыхнувшая война прервала международные сношения, определявшие саму структуру научной работы института, и она почти прекратилась. В июле 1940 г. Николай Константинович заносил в дневник: «Сперва мы оказались отрезанными от Вены, затем от Праги. Отсеклась Варшава <...>. Постепенно стали трудными сношения с Прибалтикой. Швеция, Дания, Норвегия исчезли из переписки. Замолк Брюгге. Замолчали Белград, Загреб, Италия. Прикончился Париж. Америка оказалась за тридевять земель, и письма, если вообще доходили, то плавали через окружные моря и долго гостили в цензуре <...>. Дальний Восток примолк. Из Швейцарии Шауб-Кох еще двадцатого мая просил срочно прислать материалы для его книги. Но и Швейцария уже оказалась заколдованной страной. Все нельзя. И на Родину невозможно писать, а оттуда запрашивали о травах. Кто знает, какие письма пропали... Наконец обнаружилось, что и в самой Индии началась цензура. Оказалось, что в Кулу цензором не кто иной, как местный полицейский. Вполне ли грамотен? Проявил он свой досмотр тем, что по небрежности вложил свою записку в письмо ко мне <...>. Грустно видеть, как события обрубают все ветви работы. И не вырасти новым побегам. Будет что-то новое, но когда?» [12, очерк «На острове»].

Напряженная научно-исследовательская деятельность не сказывалась отрицательно на интенсивности творчества Рериха-художника. Если индийская тема стала появляться в живописи Николая Константиновича с 1905 г., то, конечно, жизнь в Индии с начала 20-х годов не только внесла изменения в саму индийскую тематику, но и повлияла на искусство Рериха в целом. Величавая природа Азии, особенно горный мир Гималаев, открыли художнику натуру, может быть, больше всего отвечавшую его внутренней потребности заговорить о самом для себя главном в полную меру своего таланта. Некоторые критики пытались утверждать, что таким главным были мистические настроения художника, обретшие в Индии сверхблагодатную почву. Но подобные выводы строились на поверхностном знании живописных произведений Николая Константиновича после 1923 г. и полнейшем игнорировании традиционных для восточного искусства мифологических сюжетов. Только этим можно объяснить малоубедительные высказывания о народном происхождении рериховского Леля и мистическом – Кришны. Между прочим, многие из первых созданных в Индии полотен художника – «Жемчуг исканий», «Песнь водопада», «Песнь утра», сиккимские пейзажи (1924) – вообще не отражали мистических аспектов индийского мировоззрения и даже не имели никакого отношения к восточной мифологии. Они были продолжением или, вернее, углублением того «философского пейзажа», который занимал ведущее место и в первом периоде творчества Рериха.

В искусстве Николая Константиновича всегда ощущалась «перекличка» двух аспектов философского осмысления действительности – аспекта «дальнего прицела» (как в прошлое, так и в будущее) с аспектом событий «дня настоящего». Синтезируя зримое в сегодняшнем дне с тем, что уже заволокло пеленой времени или находится еще у порога открытий, художник одинаково использовал и русские народные былины и индийские сказания тысячелетней давности. Однако нельзя не признать, что величественная природа Гималаев оказалась для Рериха наиболее подходящим фоном для передачи своих чувств и идей о космической эволюции человечества, о безграничных возможностях его пытливого гения. И если в 1910-е годы искусство Рериха тяготело иногда к символотворчеству, то в индийском периоде наблюдается обратное явление. Художник сознательно отходит от абстрактно-универсальных символов и стремится расширить лексику своих изобразительных средств путем широкого использования реальных элементов хорошо выражающей его духовные искания натуры. Это способствовало дальнейшему развитию пейзажной живописи Рериха. В ней с новой силой прозвучали торжественные аккорды возвышенно-прекрасного в сочетании с идеями активного, героического гуманизма.

Индия помогла Рериху реализовать и взгляды на совместимость национального с интернациональным. Сохранив до конца своих дней живые впечатления от родины и не допуская ни малейшей фальши в русской тематике, Рерих сумел с большой проникновенностью постичь и творчески воспроизвести в чужеродных образах духовную жизнь других народов. Причем это было сделано с глубиной и знанием, позволившими индийским художественным критикам единодушно сойтись во мнении, что именно русскому художнику Рериху впервые в мировом искусстве удалось по-настоящему показать изумительный горный мир Гималаев, раскрыв его духовную сущность даже для самой Индии. Так Россия и Индия нашли в лице Рериха яркое доказательство интернациональных основ искусства, общечеловеческих принципов реального художественного мировосприятия.

Изучение всего привнесенного Индией в искусство Николая Константиновича – задача искусствоведов. Но даже и не задаваясь ею специально, можно с уверенностью сказать, что без Индии не сложилась бы та неповторимая формула творчества Рериха, к которой он сам сознательно стремился, не состоялось бы Рериха-художника, да и Рериха-мыслителя.

Обширная научная деятельность, слава большого художника, передовые гуманистические взгляды и поддержка борцов за освобождение Индии сблизили Рериха с прогрессивными кругами индийской общественности и завоевали ему в Индии громадную популярность. Различные научные и художественные съезды и конференции считали своим долгом посылать в далекий горный поселок Наггар приглашения и приветствия. Многие индийские ученые, художники, писатели, общественные деятели поддерживали с Рерихом личное знакомство и сотрудничали с ним. Для Николая Константиновича были широко открыты страницы индийской печати.

В «Листах дневника» художник писал: «Установились связи не только с семьею Тагора, но и со многими представителями философской мысли Индии – Свами Рамдас, Шри Васвами, Свами Омкар, Свами Джаганисварананда, Шри Свами Сарасвати...» [12, очерк «Индия»].

Список индийских друзей и публикаций Рериха и о Рерихе в Индии занял бы десятки страниц. Отдельными изданиями вышли книги художника: «Радость искусству» с предисловием С.Радхакришнана, «Прекрасное единение» с введением Б.Гарги и предисловием Абаниндраната Тагора, «Гимават» и «Гималаи – обитель света».

Индия горячо поддержала идею и деятельность Рериха по охране культурных ценностей при военных столкновениях. В декабре 1945 г. в Нью-Йорке возобновил послевоенную деятельность Комитет Пакта и Знамени Мира Рериха. В 1946 г. за Пакт высказалась Всеиндийская конференция культурного единства, а в 1948 г. Пакт был одобрен правительством свободной Индии, возглавляемым Джавахарлалом Неру. В 1954 г. в Гааге на основе Пакта Рериха был подписан Заключительный акт Международной конвенции о защите культурных ценностей, который вскоре ратифицировали многие государства, в первую очередь СССР [подробно см.: 37].

Джавахарлал Неру высоко ценил многостороннюю деятельность Рериха в Индии и встречался с ним лично. В мае 1942 г. он посетил художника в Наггаре. В воспоминаниях Николая Константиновича мы читаем: «Неделю у нас Неру с дочкою. Славный, замечательный деятель. К нему тянутся. Каждый день он кому-то говорит ободрительное слово. Наверно, сильно устает. Иногда работает до четырех часов утра. Святослав написал отличный этюд портрета. Самый портрет будет десять футов вышиной и шесть в ширину. Сзади знамя Конгресса. Говорили об Индо-Русской культурной ассоциации. Пора мыслить о кооперации полезной, сознательной» [13, 236].

Так еще за несколько лет до освобождения Индии будущий лидер ее правительства и русский художник строили планы русско-индийского культурного сотрудничества.

Отношение Неру к Рериху лучше всего характеризуется его словами, сказанными на открытии посмертной выставки художника в Дели в декабре 1947 г.: «Когда я думаю о Николае Рерихе, то поражаюсь размаху его деятельности и богатству творческого гения. Великий художник, великий ученый и писатель, археолог и исследователь, он освещал многие аспекты человеческих устремлений.

Уже само количество картин изумительно – тысячи картин, и каждая из них – замечательное произведение искусства. Когда вы смотрите на эти полотна, на которых так часто изображены Гималаи, кажется, что вы улавливаете дух этих великих гор, наших древних стражей, веками возвышавшихся над равнинами. Картины его проникнуты духом нашей истории, нашего мышления, нашего культурного наследия, они говорят нам так много не только о прошлом Индии, но и о чем-то постоянном и вечном, что мы все не можем не чувствовать себя в большом долгу перед Николаем Рерихом, который запечатлел этот дух в своих великолепных полотнах» [32, 2].

Неру вторят и другие прогрессивные деятели Индии. С.Радхакришнан в предисловии к книге Н.К.Рериха «Радость искусству» писал: «Я надеюсь, что эта сильная книга великого провидца пробудит в нас сознание той обыденности, в которой мы погрязли, и поможет нам избавиться от нее». Абаниндранат Тагор открывает сборник художника «Прекрасное единение» словами: «Я счастлив, что на последующих страницах мой друг Николай Рерих выразил то, что чувствует вообще каждый восприимчивый человек в ценностях искусства, в том числе и величайшего, быть может, из всех искусств – искусства жизни». Д-р Калидас Наг пишет о художнике: «Мы благодарны ему за то, что он создал яркий, образный эпос снежных Гималаев. Рерих – первый русский посланец красоты, который принес Индии бессмертные заветы искусства, и мы всегда будем благодарны ему за его вдохновенные мысли и доброжелательную деятельность по сближению России и Индии» [32, 17].

Так в теме «Рерих и Индия» после вопроса о том, что значила для Рериха Индия и что она дала ему, возникает вопрос о том, что Рерих дал Индии? Ответ на него можно получить только после кропотливого изучения индийских архивов.

Конечно, и первый вопрос нельзя исчерпать в пределах одной статьи. Искусство Н.К.Рериха, его научные и философские труды, литературное творчество, его общественная деятельность тесно связаны с Индией и могут служить предметами самостоятельных исследований. Что же касается отдельных этапов, то нам представляется правомерным разделить его деятельность на три периода:

Русский период жизни Рериха, период, так сказать, изучения Индии художником и ее влияния на него на расстоянии. Дневники Николая Константиновича, его публикации и переписка до 1917 г., хранящиеся в наших архивах (больше всего в Рукописном отделе Государственной Третьяковской галереи), а также тщательный анализ интерпретации некоторых художественных образов (в основном религиозных сюжетов) могут значительно восполнить наше представление об этой стороне жизни и творчества художника.

 

Период жизни Рериха в западных странах (1917-1923), в котором основное место занимали подготовка к переезду в Индию и усилия художника попасть в эту страну. Эпистолярное наследство Рериха за этот период находится главным образом в частных архивах. Много материала можно обнаружить в «Листах дневника» художника и в стихотворениях из сборника «Цветы Мории», автобиографический характер которых далеко не в полной мере выявлен.

Период жизни и деятельности Рериха в самой Индии. Здесь особое место занимают налаживание прямых связей между Индией и Советским Союзом (экспедиция 1925-1928 гг.) и примерно последние десять лет жизни Рериха – интенсивная подготовка к переезду из Индии в Советский Союз. Основные материалы по этому периоду хранятся в архиве Н.К.Рериха (Наггар, Кулу), ими изобилует также переписка художника с его корреспондентами в Прибалтике в 30-е годы (частные архивы) и послевоенная переписка с И.Э.Грабарем, М.В.Бабенчиковым, В.Ф.Булгаковым [см. 3, 252; 14; 15].

С позиций самого Николая Константиновича мы не смогли бы обнаружить изолированной темы «Индия». Перед художником как основная задача жизни всегда стояла проблема, которую можно выразить лишь в сочетании слов «Россия и Индия». Рерих не мог рано или поздно не выехать из России в Индию, как не мог и «променять» Россию на Индию. Преодолев множество трудностей и достигнув Индии в 1923 г., художник не пытался обосноваться там, пока не побывал в СССР и не поставил в известность Советское правительство о своем отношении к Октябрьской революции, о своей неизменной принадлежности к Советскому государству и русскому народу, о своих планах сближения народов Советского Союза и Индии. Он это и сделал в 1926 г. в Москве при свиданиях с наркомами А.В.Луначарским и Г.В.Чичериным. Многое из задуманного Николаем Константиновичем было тогда положительно оценено нашими государственными деятелями. Художнику разрешили посетить Алтай и Бурятскую АССР, помогли оснастить экспедицию в обратный путь на Индию, снабдили ее членов советскими экспедиционными паспортами [подробнее см.: 6, 96].

У Николая Константиновича были все основания считать удачно разрешенной одну из сложнейших для него задач – установление контактов с советскими должностными лицами. Этими контактами Рерих очень дорожил и старался поддерживать их, что было далеко не просто. Англичане, предприняв две попытки не пустить его в Индию, дали ему недвусмысленно понять, что связи с СССР грозят захлопнуть перед ним двери в Индию. В последующие годы всю переписку с Советским Союзом и советскими дипломатами за границей Рериху приходилось вести через третьих лиц, в основном проживавших в Париже и Прибалтике. Так продолжалось до начала второй мировой войны. В годы Великой Отечественной войны Николай Константинович давал знать о себе на родину через Американо-Русскую культурную ассоциацию (АРКА), созданную по инициативе руководителей музея им. Рериха в Нью-Йорке [подробнее см.: 30].

Рериху так и не удалось полностью реализовать свои планы сотрудничества с советскими научными и художественными организациями. Но это была уже не его вина. Все, что можно было сделать в условиях колониальной Индии для поддержания тесных связей с Советским Союзом, он сделал.

Готовиться к окончательному возвращению в СССР Николай Константинович начал после Монгольской экспедиции 1935 г. После этого он уже не выезжал за пределы Индии, а в его дневниках, публикациях и письмах все чаще и чаще появляются упоминания о России. У Рериха не было намерений отстраниться от деятельности возникших по его инициативе научных и культурно-просветительных учреждений и тем более способствовать их ликвидации. Это чрезвычайно усложняло его положение. Ведь достаточно было бы открыто объявить о своем решении переселиться в СССР, как отношение власть имущих кругов к его деятельности в Индии и в западных странах круто изменилось бы, и развал некоторых дорогих его сердцу учреждений оказался бы неизбежным.

Кроме того, Николай Константинович не мог рассчитывать на быстрое оформление нужных документов для въезда в СССР и для ввоза туда из Индии архивов, научных коллекций и картин. Советские дипломаты в Индию не допускались, а испрашивать разрешение через Лондон было рискованно и грозило самыми нежелательными последствиями.

Есть основание полагать, что художник хотел воспользоваться Прибалтикой как промежуточным звеном на пути из Индии в СССР. Так, в письме от 24 августа 1938 г. к Р.Я.Рудзитису и Г.Ф.Лукину (членам правления рижского музея им. Рериха) Николай Константинович просил выяснить возможность пересылки из Индии в Латвию и размещения в рижском музее своих архивов [10].

Имелась у Николая Константиновича и тенденция увеличивать число своих картин в рижском и пражском музеях. Эти картины оставались собственностью художника и могли быть взяты им с собою при переезде в Советский Союз.

В 1940 г. Николай Константинович записывает в «Листах дневника»: «Каждые сборы и радостны и потрясающи. Черта наносимая определяет, но и ограничивает. Не все уместится. Значит, и в Индии приютятся гости. Кто о них позаботится? Друзей-то мы знаем. Но текуч слой человеческий. Сегодня одни, завтра другие. Достаточно навиделись. Пусть будет, как должно быть. В сборах всегда кроется и начало чего-то. Конец или начало?» [12, очерк «Сборы»].

Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз отняло у Николая Константиновича надежду на скорое возвращение домой, в Россию. Однако изменившаяся политическая обстановка впервые позволила ему более открыто высказывать свои политические симпатии и предпринимать действия, согласные со своими патриотическими чувствами. В Индии были проведены выставки и продажи картин Николая Константиновича и Святослава Николаевича, организованы денежные сборы в пользу русского Красного Креста и на военные нужды Красной Армии. Юрий Николаевич, немного изучавший военное дело, сразу же после открытия военных действий на русском фронте официально выразил свою готовность вступить в ряды Красной Армии. Святослав Николаевич, выступая по радио и с лекциями, особо подчеркивал решающее значение Советского Союза в разгроме гитлеровской Германии. Очерки и воззвания Н.К.Рериха в военные годы отличались публицистической остротой и большим патриотическим накалом.

Когда на полях сражений еще гремели выстрелы, Николай Константинович уже ратовал за осуществление своих планов о культурном сотрудничестве между Индией и СССР. В апреле 1944 г. он заносит в «Листы дневника»: «Уже до войны писал я Щусеву и в Комитет по делам искусств о желательности устройства русской выставки в Индии. Была выставка русских военных плакатов, но хотелось бы выставку вообще русского искусства. Хотя бы не тяжелые для транспорта вещи, но достаточно показательные для достижений наших художников. Выставка такая была бы встречена сердечно. Скажут, не теперь, а когда-то после войны. А почему бы и не теперь? Приезжают в Индию и ботаники и энтомологи, а ведь культурно-художественные связи не менее важны и неотложны» [12, очерк «Знаменосцы»].

Сразу же после окончания войны Рерих начал хлопоты о возвращении в Советский Союз. Поначалу корреспонденция из Индии в СССР шла через Америку. Письма находились в пути до трех месяцев. С установлением воздушного сообщения между Индией и СССР связь Николая Константиновича с родиной стала значительно интенсивней, чем в предвоенные годы. Однако в июле 1947 г. состояние здоровья художника резко ухудшилось. Около трех месяцев он провел в постели, затем ненадолго наступило улучшение. А 13 декабря 1947 г. внезапное ослабление сердечной деятельности оборвало земной путь Николая Константиновича.

Через три дня на гималайских склонах перед домом художника запылал погребальный костер. Здесь вскоре был установлен камень с надписью: «Тело Махариши Николая Рериха, великого друга Индии, было предано сожжению на сем месте 30-го магхар 2004 года Викрам эры, отвечающего 15 декабря 1947 года. ОМ РАМ».

В доме, где художник прожил последние годы жизни и где хранятся его архивы, теперь учрежден мемориальный музей его имени. О благоустройстве и расширении музея много заботится Святослав Николаевич Рерих. Проживая постоянно в Бангалоре, он ежегодно проводит летние месяцы в Наггаре. В 1964 г., когда повсеместно отмечалось девяностолетие со дня рождения Н.К.Рериха, Святослав Николаевич писал оттуда: «В этом году прибавили еще 25 картин Николая Константиновича. Лично мне кажется, что больше пятидесяти картин здесь выставлять сейчас не нужно. Оформляем постройку особого здания музея. Нелегко, так как подавать строительный материал надо на людях. Большая дорога еще не дошла. Все это берет много времени <...>, кругом идут работы по заготовке материалов для постройки, а вокруг памятника Николаю Константиновичу и на дорожках, ведущих к нему, укладываются каменные плиты. Будет хорошо. Очень много посетителей» [24].

В 1957 г., через десять лет после смерти Н.К.Рериха, в Советский Союз переселился на постоянное жительство его старший сын – Юрий Николаевич. Он привез с собой около 400 полотен, отобранных и упакованных в ящики для отправки на родину еще при жизни их создателя. С выставок этих картин в Москве и в других городах Советского Союза началась вторая, посмертная жизнь Николая Константиновича у себя на родине. Его самобытное искусство и вся его многосторонняя деятельность привлекли к себе заслуженное внимание. В последние годы издано несколько монографий, альбомов и иных исследовательских работ о художнике, в их числе: Ю.Н.Рерих. Листы воспоминаний – «Приключения в горах», кн. 1, М., 1961; В.П.Князева. Н.К.Рерих (монография), Л., 1963; «Николай Рерих. Альбом репродукций», вступительная статья А.Юферовой, М., 1970; публикация «Листов дневника» Н.Рериха, «Прометей», историко-биографический альманах, т. 8, М., 1971.

В 1974 г. исполнится 100 лет со дня рождения Николая Константиновича Рериха, и нам представляется, что тема «Рерих и Индия» приобретает в связи с этой юбилейной датой особую актуальность и заслуживает дальнейших исследований.

 

 

Использованная литература

 

1. Беликов П.Ф. Библиография произведений Н.К.Рериха // «Ученые записки Тартуского государственного университета», вып. 217, Тарту, 1968.
2. Беликов П.Ф. Рерих и Горький. Там же.
2а. Беликов П.Ф., Князева В.П. Рерих. М., 1972 («Жизнь замечательных людей»).
3. Булгаков В.Ф. Встречи с художниками. Л., 1968.
4. Ефремов Ю.К. Н.К.Рерих и география // «Вопросы географии», сб. 50, М., 1960.
5. Журавлева Л. Жизнь, отданная искусству // «Художник», 1971, №7.
6. Зарницкий С., Трофимова Л. Путь к Родине // «Международная жизнь», 1965, №1.
7. Зелинский А.Н. Памяти Ю.Н.Рериха // «Известия Всесоюзного географического общества», вып. 3, т. 95, М., 1963.
8. Маковский С. Силуэты русских художников. Прага, 1922.
9. Рерих Н.К. Держава Света. Нью-Йорк, 1931.
10. Рерих Н.К. Дневниковые записи (в рукописях) и переписка. Архив Г.Р.Рудзите (Рига).
11. Рерих Н.К. Единство (в рукописи). Там же.
12. Рерих Н.К. Листы дневника. Моя жизнь. Неопубликованные очерки из архивов П.Ф.Беликова (Таллинн) и И.М.Богдановой (Москва).
13. Рерих Н.К. Пандитджи // «Октябрь», 1958, №10.
14. Рерих Н.К. Письма М.В.Бабенчикову. Центральный государственный архив литературы и искусства СССР, фонд 2094.
15. Рерих Н.К. Письма И.Э.Грабарю // «Советская культура», М., 10.XI.1962.
16. Рерих Н.К. Письма В.А.Шибаеву. Архив Г.Р.Рудзите, Рига.
17. Рерих Н.К. Письма и другие материалы. Рукописный архив Государственной Третьяковской галереи, фонд 44.
18. Рерих Н.К. Пути Благословения. Рига, 1924.
19. Рерих Н.К. Сердце Азии. Нью-Йорк, 1929.
20. Рерих Н.К. Собрание сочинений, кн. 1, М., 1914.
21. Рерих Н.К. Твердыня Пламенная. Париж, 1932.
22. Рерих Н.К. Толстой и Тагор // «Октябрь», 1958, №10.
23. Рерих Н.К. Цветы Мории. Берлин, 1921.
24. Рерих С.Н. Письмо П.Ф.Беликову от 22.V.1964. Архив П.Ф.Беликова, Таллинн.
25. Рерих Ю.Н. Экспедиция академика Н.К.Рериха в Центральную Азию // «Вопросы географии», сб. 50, М., 1960.
26. Рерих Ю.Н., Вампилов Б.Н. Виктор Викторович Голубев // «Проблемы востоковедения», 1959, № 3.
27. Роллан Р. Собрание сочинений, т. XIII, М., 1958.
28. Рылов А. Воспоминания. М., 1954.
29. Тагор Р. Собрание сочинений, т. 12, М., 1965.
30. American-Russian Association Ins. Annual Reports. New York, 1944-1947.
31. Nicholas K. Roerich. Bibliography (1889-1936). Karachi, 1936.
32. Nicholas Roerich by His Contemporaries (a few excerpts), Bangalore, 1964.
33. Roerich G.N. Sur les pistes de 1'Asie Centrale. Paris, 1933.
34. Roerich G.N. Trails to Inmost Asia. London, 1931.
35. Roerich N. Altai-Himalaya. New York, 1929.
36. Roerich N. Shambhala – the Resplendent. New York, 1930.
37. Shibayev V.A. The Roerich Pact and Banner of Peace (Aims and History). Lahore, 1935.

 


1 Елена Ивановна – жена Н.К.Рериха, урожденная Шапошникова (1879-1955).

2 А.Вадья – один из руководителей теософского центра в Адьяре.

3 А.А.Каменская – одна из руководительниц русского теософского центра в Женеве.

 

Воспроизводится по изданию: Н.К. Рерих. Жизнь и творчество. Сборник статей. М., «Изобразительное искусство», 1978.

 

В Гималаях

 

Многие подробности жизни Николая Константиновича Рериха до сих пор остаются неизвестными, так как непосредственными свидетелями их был весьма ограниченный круг людей. В частности, жизнь Н.К.Рериха в Индии протекала в уединенных горных районах, и регулярные контакты с внешним миром поддерживались лишь перепиской.

Приехав в Индию 30 ноября 1923 года, Рерих покидал ее пределы только для участия в экспедициях и для кратковременных поездок в США и европейские страны по делам, связанным с научно-исследовательской работой.

В самой Индии Рериха посещали местные ученые, художники, общественные деятели. Приезжали из других стран Азии, а также из Америки и Европы научные сотрудники института «Урусвати». Изредка наносили визиты путешествовавшие по Индии европейцы. Так, например, в начале тридцатых годов в Кулу побывал известный болгарский художник Борис Георгиев (1888-1962), ученик Рериха по Школе Общества поощрения художеств в Петербурге.

Борис Георгиев прожил в Индии с 1931 по 1935 год, много путешествовал по стране, встречался с махатмой Ганди, Рабиндранатом Тагором, Джавахарлалом Неру, создал ряд прекрасных произведений на индийские темы. Проникновенно вспоминал он о своем свидании с Рерихом: «...много раз, изнуренные до изнеможения, мы поднимались на снежные перевалы, затем снова спускались в глубину долин с надеждой найти убежище в Кулу и так приближались к Нагару, где живет Рерих. Он знал о нашем прибытии, и у подножия гор, где он жил, нас ждали три тибетца с оседланными конями, чтобы встретить гостей и проводить их по крутым отрогам. После долгого путешествия по тенистым дорожкам мы, наконец, вошли в типичное гималайское селение Нагар, а немного дальше были уже около белого дома, расположенного на высоком склоне, откуда перед нашими глазами открылась замечательная панорама гигантской снежной цепи Гималаев.

Перед входом в дом нас ждал седобородый старик брамин, служивший в поддерживаемом Рерихом небольшом храме, чтобы приветствовать нас с приездом и преподнести цветы. И вот вслед за ним выходит встретить нас Рерих с супругой и сыновьями. Они принимают нас с чисто русской сердечностью и задушевностью. Мои радость и волнение были очень велики – через столько лет видеть своего знаменитого учителя, и где и в какой обстановке! Перед нами предстал царственного вида древневосточный мудрец, который собирался ввести нас в свое волшебное царство. И действительно, мы почувствовали это, как только переступили порог его дома. Восторг и очарование возрастали по мере того, как мы проходили мимо необыкновенной красоты бесчисленных художественных произведений, собранных в Тибете, Гималаях и Монголии во время экспедиций Рериха по этим странам. Это были буддийские хоругви, картины на религиозные темы, бронзовые алтари с индусскими божествами, аллегорические животные и драконы, роскошные ткани и невиданные по красоте ковры из всех частей Азии. В этой сказочной атмосфере восхищение еще больше возросло, когда великий мастер показал нам свои последние творения, созданные в Западном Тибете, вдохновленные его легендами и красотой» 1.

Любопытные детали о жизни Рерихов содержатся в воспоминаниях одной англичанки, прожившей много лет в Индии, которая писала: «...я провела лето 1942 вблизи Нагара, где живут Рерихи, чрезвычайно интересные люди. Они не похожи на других здешних европейцев, ведут свой особый образ жизни [...], поэтому о них ходит масса совершенно нелепых сплетен, например, что госпожа Р. – сестра последнего русского царя, что они держат у себя русских рабов (речь идет, вероятно, о двух крестьянских девушках, которые служат у них в доме), что они – шпионы, что они – американцы. Я знаю только, что они долго жили в Америке и потеряли там много денег в процессе с каким-то богатым американцем, который финансировал их экспедицию в Центральную Азию. При этом произошли разногласия, дело дошло до суда. Понятно, что такие люди должны возбуждать интерес населения.

Видеть профессора Рериха можно только по соглашению, что и понятно. Если бы человек с его талантами и интересами должен был принимать каждого туриста, который слышал о его славе, у него не осталось бы времени для работы.

Когда я получила ответ от секретаря проф. Рериха, что смогу его навестить, я наняла пони и отправилась в Нагар [...]. В Нагаре была Мэла-ярмарка. Лил дождь. Я приехала после обеда и пошла к храму, где собрались все танцоры. Прямо против меня, под шамианой, навесом, стояли сыновья проф. Рериха вместе с пандитом Неру и его дочерью, украшенные гирляндами цветов. Местные обыватели толпились вокруг них. Неру жили у Рерихов несколько дней [...]. На следующий день было яркое солнце, и я отправилась к Р., как мы условились, в 11 ч. Я ужасно нервничала.

Дом стоит на холме над деревней, приблизительно на высоте 6000 футов, и хорошо виден отовсюду. При входе меня встретил сам профессор с сыном Георгием (Юрием Николаевичем. – П.Б.). Они провели меня наверх через первую гостиную в другую, меньшую, откуда был прекрасный вид на всю долину. Удивительная панорама, которая должна давать вдохновение.

Старый профессор был в шерстяном костюме кремового цвета из очень мягкой и хорошей материи ручной ткани, в бархатной шапочке гранатового цвета. Он прекрасно выглядел. Я никогда не думала, что могу назвать старого господина красавцем. Но в своем мягком шерстяном костюме, в круглой шапочке, с длинной белой бородой и с кротким выражением лица он выглядел как какой-то благословенный патриарх. У него такое ясное и спокойное выражение лица, что его можно легко посчитать старше его лет [...]. Его присутствие успокаивает, хотя, как все действительно великие люди, он не обесценивает и не умаляет свои достижения. Я уверена, что он не гонится за рекламой для собственной выгоды. Если я и не увижу никогда больше Р., то всегда буду чувствовать его влияние [...].

2.XI.42. Я опять была в Нагаре и снова виделась с Рерихами, на этот раз в довольно большом обществе. Проф. Р. сказал, что его жена больна невралгией и не может прийти. Я не знала, правда ли это или же она не хочет встречаться с англичанами, так как слышала, что она настроена против британцев. Разговор был смешанный. Мы очень церемонно сидели за чаем в огромной столовой за очень длинным столом. На одном его конце не было слышно, что говорили на другом, и надо было перекрикиваться, чтобы вести общий разговор. Я заметила, что Рерихи как хорошо воспитанные и очень вежливые люди старались вести разговор на такие темы, которые, по их мнению, могут интересовать их гостей, и не поощряют гостей расспрашивать о них самих. Но я бы предпочла встретиться с Р. не в таком обществе, а наедине и постаралась бы побольше узнать об их жизни и их интересах» 2.

Приведем еще воспоминания советского журналиста О.Л.Орестова. посетившего Кулу в 1946 году: «Странно было встретить русскую семью, сохранившую все русские обычаи и привычки где-то в далекой Индии, на границе вечных снегов. Вместе с Рерихом жили и его сыновья: С.Н.Рерих – тоже художник, женатый на известной индийской киноартистке, Ю.Н.Рерих – талантливый исследователь Тибета и Монголии, лингвист и этнограф. Гостеприимный дом Рерихов, где я провел один день, напоминал музей. Здесь были богатые и интересные коллекции, собранные Рерихами во время их длительных экспедиций по Центральной Азии.

Мы прошли в мастерскую Н.К.Рериха, через стеклянные стены которой открывался незабываемый вид на горы. Последние годы художник почти целиком посвятил свое творчество Гималаям. Одну за другой ставил он передо мной свои картины на мольберт. Горы, освещенные первыми лучами утреннего солнца, горы, обагренные алым закатом, могучие гималайские пики, залитые солнцем, – невиданное богатство тем черпал Рерих в любимых Гималаях. На некоторых полотнах лежал отпечаток своеобразного, рериховского мистицизма.

Характерно, что и здесь, в долине Кулу, художник иногда все же возвращался к русской старине, к русскому фольклору, которые были характерны для его раннего творчества.

Н.К.Рерих был хорошо известен в Индии как художник и мыслитель. В печати его именовали не иначе, как «Гурудев» – «Великий учитель». Многие видные деятели Индии посещали Рериха в его горном убежище.

Седой, с большой бородой, спокойный и задумчивый, Н.К.Рерих сидел в своей мастерской, делясь со мной своим сокровенным желанием – возвратиться на Родину, в Россию. Он рассказывал, с каким волнением вся семья просиживала дни и вечера у радиоприемника, слушая вести о подвигах русских воинов во время войны. Рерих мечтал как можно скорее уехать в СССР, к родному народу, чтобы своим опытом помочь молодым советским художникам» 3 .

Воспоминаний подобного характера можно привести много. Однако кратковременные встречи, как и само «гостевое» положение, оставляли за пределами подобных наблюдений обычную рабочую атмосферу дома Рерихов. Лишь длительное пребывание под их кровлей, участие в их повседневных делах, известная заинтересованность в них могли бы предоставить сведения о жизненном укладе художника, о методах его творчества, о стимулах его широкой международной культурной и научной деятельности. Перед исследователями жизни и творчества Рериха рано или поздно возникает вопрос: от кого могли бы исходить свидетельства, обоснованные такими систематическими наблюдениями?

Перечисляя лиц, близко связанных с Рерихом в индийский период его жизни, мы в первую очередь должны назвать Владимира Анатольевича Шибаева, секретаря гималайского института научных исследований «Урусвати», автора ряда статей о жизни и творчестве художника.

В письмах 1971-1973 годов и приложенных к ним черновых отрывках «Воспоминаний очевидца» В.А.Шибаев сообщил автору настоящей статьи много ценнейших сведений для информации советского читателя. Ниже приводятся отрывки из его воспоминаний, непосредственно и свежо воссоздающие минувшие события.

Совпадение взглядов Рериха и Шибаева на политическую обстановку, сложившуюся после Октябрьской революции, и на ту роль, которую суждено играть в дальнейшем развитии мировой истории новому Советскому государству, создало атмосферу взаимопонимания между художником и его секретарем, что придает особую ценность свидетельствам последнего. На Западе было не так уж много лиц, которым Рерих мог безбоязненно поверять свои убеждения.

8 мая 1923 года Рерих покидает США. Шибаев встречается с ним в сентябре в Сан-Морице (Швейцария), где проводит в семье художника десять дней. Его поездка в Индию на этот раз откладывается. 17 ноября 1923 года Рерих с семьей выезжает из Марселя в Бомбей. Он пишет Шибаеву с дороги, шлет телеграмму о благополучном прибытии в Индию, дает ряд поручений из Сиккима, где проходили первые азиатские экспедиции художника. В частности, через В.А.Шибаева ведется теперь переписка с родными и знакомыми, проживающими в Советском Союзе. В письме от 29 декабря 1923 года Рерих просит Шибаева: «Перешлите открытку моему брату и попросите его писать мне через Вас. Сюда нельзя посылать марки его страны. Уже три письма были распечатаны» 4.

Переписка Рериха с Шибаевым в этот период представляет значительный интерес тем, что в ней отображены подробности пребывания художника за рубежом, его намерения и планы научной работы, всегда неотторжимые от отечественного востоковедения, а также различное отношение к нему сторонников освобождения Индии от колониальной зависимости и английских властей.

24 августа 1924 года Рерих информирует Шибаева о том, что предполагает на короткое время приехать в Европу и Америку по делам, связанным с организацией большой экспедиции в Центральную Азию. Интересно отметить, что художник просит В.А.Шибаева узнать, где находится А.М.Горький, чтобы встретиться и переговорить с ним 5.

Рерих назначает Шибаеву свидание в Париже с тем, чтобы вместе с ним направиться в Индию: «Так состоялась моя третья встреча с Николаем Константиновичем, и вдвоем с ним мы выехали на японском судне «Катору Мару» из Марселя. Плавание по Средиземному, Красному и Аравийскому морям длилось более двух недель с одной лишь остановкой в Порт-Саиде, откуда сначала на машине до Гизе, а затем на традиционных верблюдах ездили к пирамидам. Там была снята интересная фотография верхом на верблюдах на фоне пирамид, досланная нам вдогонку фотографом и полученная в Индии много позднее. Где она осталась, к сожалению, за эти годы мне не удалось выяснить. Далее опять на такси в Суэц, где «Катору Мару» уже ожидал нас и всех других участников этой небольшой гизейской экспедиции, в которой большинство составляли японцы.

Долгое чудесное путешествие по тихим морям наедине с Николаем Константиновичем, постоянные беседы с ним в прогулках по палубе как нельзя полнее открывали для меня всю глубину замечательной личности Рериха, все сильные, незаурядные черты его характера. Я стал лучше понимать этого трижды премудрого красотворца. Грандиозный масштаб его духовной жизни до сей поры мной лишь предчувствовался и как-то подсознательно почитался.

В представлении Рериха весь мир был богатым, радостным и увлекательным, но для осознания всего этого человеку нужны строгая самодисциплина, расширение и утончение сознания, накопление и соизмеримое расходование творческой энергии, полное искоренение таких недопустимых в человеческом обществе явлений, как ложь, лицемерие, самость, своекорыстие, пьянство. Даже страх он считал недопустимым, так как рассматривал его проявлением невежества, нежеланием знать больше и уметь смотреть правде в глаза.

Сам Николай Константинович и Елена Ивановна вели размеренный трудовой, можно даже сказать суровый образ жизни. Никогда не жаловались ни на какие лишения, совершенно не считались с ними. За долгий период времени, проведенный в доме Рерихов, я наблюдал всегда лишь степенную торжественность во всех их действиях и разговорах, а также чувство глубокого человеческого достоинства. Они всегда передавались от Николая Константиновича к его собеседникам, будь то скромный человек, ищущий решения своим житейским или духовным заботам, или знатный представитель общественности. И это создавало между беседующими какую-то особую обстановку благородства и благожелательства» 6.

Сделав остановку в Коломбо, Н.К.Рерих и Шибаев осмотрели многие достопримечательности Цейлона, а затем через Талейманар и Адамов мост по восточному побережью Индии последовали в северном направлении. По пути была сделана короткая остановка в Мадрасе с посещением расположенного в его окрестностях Адьяра – главного центра Теософского общества 7. Как и многие видные индийские общественные деятели, Рерих положительно отзывался о первом президенте общества Е.П.Блаватской за ее антиколониальные взгляды и тот интерес к Индии, который она сумела пробудить в западных странах. Однако близких контактов с современными ему руководителями общества у Рериха не завязалось, и вопреки некоторым голословным утверждениям ни он, ни члены его семьи никогда к Теософскому обществу не принадлежали.

Продвигаясь из Мадраса на север, Рерих и Шибаев достигли бывшей столицы Индии – Калькутты: «Тут повидали братьев великого поэта Рабиндраната Тагора – Абининдраната и Гогогендранатха (сам поэт был в отъезде) в их чудесном отцовском доме, поразительным своей простотой и красотой. В больших комнатах было мало предметов, но каждый из них сам по себе представлял ценнейший шедевр искусства. В Калькутте посетили и другие, заслуживающие внимания исторические места и, наконец, через Силигури взвились по спирально-винтовому подъему узкоколейки в самый Дарджилинг.

Там Елена Ивановна и Юрий Николаевич уже нетерпеливо ожидали Николая Константиновича. Жили Рерихи в большой вилле, именуемой «Холлистейт», но более известной среди местных сиккимцев и тибетцев под названием «Талай-Пхо-Бранг», так как здесь останавливался сам далай-лама, когда совершал из Лхасы путешествия. Поэтому даже при Рерихах это место часто посещалось тибетскими паломниками и ламами [...].

В «Талай-Пхо-Бранге» мы много работали с Николаем Константиновичем. Он диктовал мне статьи и очерки для публикации, а также множество писем. Рерихи готовились в дальнее путешествие по Центральной Азии с заездом в Советский Союз, и мое пребывание в Дарджилинге оказалось недолгим. Покидая Индию, я вез с собой много рукописей для их дальнейшей пересылки в другие страны и много разных иных поручений Н.К.Рериха. Поэтому, уезжая из Бомбея, я твердо верил, что вернусь сюда еще, хотя, конечно, и не мог знать, когда именно, так как Рерихи предприняли очень длительную и полную опасностей экспедицию по малоисследованным и труднопроходимым областям Азии» 8.

До тех пор пока была возможность пользоваться почтой, Н.К.Рерих писал В.А.Шибаеву в Ригу и сообщал ему подробности путешествия. 12 июля через Шибаева посылается в Советский Союз краткое сообщение мужу сестры Н.К.Рериха – А.Д.Озерову: «Последний привет перед Тибетом с последней почтовой станции! Теперь сообщаться будет труднее. Всего светлого» 9.

Корреспонденция Н.К.Рериха во время трехлетней экспедиции по Центральной Азии порой прерывалась на такие сроки, что возникали даже слухи о гибели его каравана. Только 28 мая 1928 года Рерих, перевалив с экспедицией Гималайский хребет в восточной его части, возвратился в Дарджилинг, откуда в марте 1925 года начал свое беспримерное в истории изучения Центральной Азии путешествие. О прибытии был немедленно извещен Шибаев: «Мне неожиданно сообщили по телефону из Рижского коммерческого банка о поступлении денежного перевода на мое имя. Одновременно пришла и телеграмма из Дарджилинга, отправленная оттуда 4 июня 1928 года, с вызовом меня к Н.К.Рериху. Так, на пароходе «Мултан» я опять отбыл из Марселя в Бомбей и оттуда через Калькутту поехал в Дарджилинг. Там меня уже ждала знакомая комната в «Талай-Пхо-Бранге» и большая веранда с громадными, от самого пола окнами на север и запад. Отсюда открывался незабываемый вид на Канченджунгу и цепь высочайших в мире Гималайских вершин. Во многих картинах Николая Константиновича воспроизведена эта, ни с чем не сравнимая панорама.

Эту встречу с Рерихами в Дарджилинге я даже не считаю четвертой. Она была как бы продолжением предыдущей, так как жизнь под одной кровлей с Рерихами в Индии слилась для меня в неделимый и единственный по своей значимости период моей жизни.

Рерихи вернулись из Тибета в Сикким, минуя Лхасу. Юрий Николаевич распаковывал экспедиционные коллекции, и среди них ценнейший Канджур-Танджур (тибетский буддийский канон). Возобновлялась интенсивная переписка с друзьями и различными научными и культурными учреждениями. Было принято решение учредить специальный научно-исследовательский институт «Урусвати», чтобы продолжить успешно начатую в экспедиции научную работу» 10.

Однако Рерихи прожили в Дарджилинге недолго. Этот шумный торговый город, центр чайной промышленности и летний горный курорт, был не особенно удачным местом для проведения тех научных исследований, которые задумал Н.К.Рерих после окончания Центральноазиатской экспедиции. Николай Константинович стал подыскивать другое место для института «Урусвати» и остановил свой выбор на долине Кулу (Западные Гималаи), известной своей древней культурой, чрезвычайно интересной в этнографическом отношении. Было принято решение перебраться туда еще до того, как Н.К.Рерих и его старший сын посетят западные страны, от сотрудничества с научными учреждениями которых во многом зависел успех работы вновь организуемого института. Поэтому сборы к переезду по возможности ускорили. Не было даже предварительно разведано о возможности устройства в Кулу, многое решилось уже в пути.

«...Остановились в Симле, чтобы навести некоторые справки. И здесь, в отеле. Николай Константинович случайно познакомился с раджой Манди, владельцем недвижимости в самом Кулу. Раджа и его жена предпочитали жить в крупных центрах, подолгу оставались во Франции и Италии и редко задерживались в своих гималайских владениях. Как выяснилось из разговора, раджа был не прочь в будущем даже расстаться с некоторыми своими поместьями, которыми он не пользовался [...].

На расспросы Рериха, где лучше всего в Кулу остановиться, раджа рекомендовал обратиться к плантатору Дональду, владельцу нескольких домов. Сразу же было написано письмо, и вскоре получен от Дональда ответ, что у него свободна вилла «Манор» в Нагаре, которую он согласен сдать в аренду.

Таким образом, только в Симле определился для путешественников весь их маршрут, и они двинулись дальше. До Патанкора можно было доехать поездом, дальше же пришлось снаряжать караван из автомашин и конный.

Кроме четырех Рерихов и меня, ехали также две помощницы по хозяйству, присоединившиеся к экспедиции Рериха в Монголии, – сибирячки из казачьей семьи, сестры Людмила и Раиса Богдановы, На несколько машин погрузили домашнее имущество, картины, коллекции, различное экспедиционное оснащение. Особняком шла вся конюшня, находившаяся в ведении Юрия Николаевича, за исключением его любимого рысака, на котором верхом прямо из Дарджилинга следовал опытный тибетский конюх Танзин.

Первую ночевку организовали в Палампуре на высоте тысяча метров. Помню, это было в конце декабря 1928 года. Мне удалось достать елочку и маленькие свечи, и в далеких Гималаях засверкала традиционная русская рождественская елка. Следующая остановка была в Манди, где раджа предоставил для ночевки большую удобную дачу. К вечеру третьего дня, проехав на машинах ущелье Ут, мы достигли долины Кулу, которую местные жители часто называют «Долиной трехсот шестидесяти богов». В то время горные дороги в этих местах были так узки, что движение по ним происходило лишь в одну сторону с двухчасовыми перегонами и разъездами. Только в особо важных случаях, по специальному указанию раджи посылались по станциям распоряжения о задержке встречного проезда. Такой привилегией, как правило, пользовались Рерихи, что значительно ускоряло их поездки.

За долиной Ут мы нашли местечко Доби, где нас встретил плантатор Дональд с тем, чтобы проводить в Катрайне к мостику через реку Беас, так как вилла «Манор» находилась на другом берегу этого шумного горного потока. Мост тогда был старый, бревенчатый. Пришлось слезать с лошадей и вести их под уздцы. Отсюда начинался крутой подъем по тропинке. Все мы, за исключением Елены Ивановны, поехали верхом на лошадях, а Елену Ивановну понесли в «данди». Это – род портшеза, где сидят, протянув ноги, как на кушетке. Несут его на плечах шестеро парней, и рядом идут шестеро запасных, подпирающих «данди» на трудных, крутых подъемах и каждый час сменяющих друг друга. Так Рерихи достигли Нагара, где на высоте двух тысяч метров им было суждено провести около двадцати лет, вплоть до самой кончины Николая Константиновича.

Помню, как сейчас, на следующее утро встали все очень рано, вышли па площадку перед домом, где лежал первый снег. Слегка щипал мороз, но светило яркое солнце, воздух был чудесно чист и прозрачен, как нигде, кроме Гималаев, мне не приходилось испытывать. Все чувствовали себя прекрасно, особенно Елена Ивановна, которой после полной лишений Центральноазиатской экспедиции нужно было быть очень осторожной. Врачи как раз и рекомендовали ей высокогорные условия жизни.

Стоя на площадке мы наблюдали протекавшую с севера на юг реку Беас. Маленькими точками вдали казались дома в Доби, Катрайне и Манали. Выше на севере красовалась двуглавая вершина, вечно покрытая снегом. Она напоминала букву «М», как и окрестила ее за отсутствием местного названия Елена Ивановна.

Позднее мы вышли на прогулку по единственно пролегавшей здесь тропинке. Пройдя сколько-то к северу, мы обнаружили большой каменный двухэтажный дом, который заприметили еще накануне из долины. Дом был идеально расположен на отроге горного хребта и оказался не заселенным. Сторож-индус показал нам фруктовый сад и все постройки. Представьте наше удивление, когда мы на садовой и домашней утвари обнаружили монограмму «Н.R», то есть английские инициалы Елены Ивановны (Helene Roerich). Потом мы узнали, что это инициалы покойного Хенри Ренника, построившего этот дом по возвращении из бирманского похода. Постройка была солидной, каменные стены – полуметровой толщины. Теперь дом принадлежал радже Манди, однако он годами пустовал, так как сам раджа в такое уединенное место не заглядывал.

Николаю Константиновичу и Елене Ивановне очень понравился этот дом, и они решили, что он больше всего подошел бы им для постоянного житья, тем более что несколько выше по склону находилась другая площадка со строениями, которые после реконструкции можно было бы приспособить для института «Урусвати». Приступили к сложным и длительным переговорам с министром финансов раджи (сам раджа непосредственно такими делами не занимался). В конце концов виллу, носившую название «Hall Estate», удалось приобрести вместе с близлежащим участком земли для института и довольно замысловатыми правами и обязанностями, среди которых фигурировало письменное условие между богом Джамму, британским правительством и владельцем участка и дома о пользовании водой» 11.

Еще до оформления купчей, в январе 1929 года Рерихи торжественно справили новоселье. По своей архитектуре и внутреннему устройству дом очень прост. Это – квадратная в плане постройка, примерно по 15 метров в длину и ширину, разделенная внутри двумя парами параллельных стен. Таким образом, в каждом этаже выходило по девять комнат. Из них угловые были 4?4 м, промежуточные наружные между ними 7?4 м и по одной внутренней безоконной комнате 7?7 м в каждом этаже. После переезда Рерихов комнаты были распределены следующим образом.

На первом этаже: 1. Секретариат. 2. Личная комната В.А.Шибаева. 3. Ванная. 4. Студия Н.К.Рериха. 5. Столовая. 6. Проходная комната, служившая кладовой. 7. Кабинет Ю.Н.Рериха. 8. Вестибюль. 9. Комната для прислуги.

На втором этаже: 1. Кабинет Е.И.Рерих. 2. Личная комната Е.И. и Н.К. Рерихов. 3. Ванная. 4. Гостиная и библиотека. 5. Зал. 6. Личная комната Ю.Н. и С.Н. Рерихов. 7. Студия С.Н.Рериха. 8. Вестибюль с выходом на крытый балкон. 9. Ванная.

Кроме того, имелись: 10. Оранжерея и главный вход в виллу. 11. Открытые балконы. 12. Крытый балкон над главным входом. 13. Крытый проход в кухню. Кухня, по индийскому обычаю, находилась в отдельной пристройке. Вода для кухни и ванн привозилась на муле из близлежащего леса, где бил кристально чистый горный родник.

Перестроенное для нужд института «Урусвати» здание, вновь возведенный в 1932 году дом для биохимической лаборатории и помещения для сотрудников находились в нескольких стах метрах в стороне, немного выше по крутому склону горы. Здесь же на откосе, спускающемуся к небольшой речке Чаки, были разбиты опытные плантации лекарственных растений, которыми ведал Святослав Николаевич. Юрий Николаевич с сотрудниками института, ученым ламой Лобзанг Менгюром изучали и переводили с древних тибетских фармакопей данные о свойствах и способах применения этих растений.

Если не считать сотрудников «Урусвати» и жителей Нагара, приходивших по делам или с приветствиями в различные памятные дни, то посторонние посетители не так уж часто нарушали трудовой распорядок Рерихов. Попасть к ним было сложно. Зимой подчас сообщение вообще прерывалось из-за снежных заносов, летом же от ближайшей железнодорожной станции добраться до Нагара можно было лишь с двумя-тремя ночевками в пути. И лишь в тех случаях, когда по распоряжению раджи Манди временно закрывали встречное движение, выехав из Патанкора в 6 часов утра, можно было к позднему вечеру доехать до Катрайна, откуда начиналась крутая четырехкилометровая горная дорога к вилле Рерихов. У катрайнского моста обычно встречали гостей, чтобы проводить их дальше. На автомобиле в то время можно было добраться только до этого места, и гараж Рерихов находился внизу.

Въезд на территорию виллы открывали низкие ворота на каменных столбах. За ними вдоль укрепленных каменной кладкой откосов поднималась дорожка к самому дому. Его окружал фруктовый сад, достопримечательностью которого был громадный гималайский кедр. Под этим великаном на низеньком постаменте стояла старинная каменная статуя всадника. Ее нашли неподалеку в поле и поначалу не придали особого значения. Однако оказалось, что это изображение одного из почитаемых покровителей здешних мест старого раджпурского раджи Гуги-Чохана. На фотографиях и на картинах художника эта статуя неоднократно воспроизводилась. Она пользовалась большой популярностью и привлекала паломников даже из дальних окрестностей.

Главный вход в дом вел через небольшую оранжерею в вестибюль, откуда можно было попасть в кабинет Юрия Николаевича (дверь налево), а также через столовую в студию Николая Константиновича или тем же путем к секретарю института «Урусвати» В.А.Шибаеву.

Стены рабочего кабинета Юрия Николаевича, где обычно в первую очередь принимали посетителей, были заставлены книжными шкафами и увешаны танками – тибетскими священными картинами, исполненными на мягком китайском шелке, с круглыми палочками наверху и внизу, на которые танки накручивались при перевозках. На стульях были накинуты леопардовые шкуры, пол застлан тибетскими ковриками. На подставках и каминной полке – много скульптурных изображений, собранных в экспедициях.

В столовой оставалась приобретенная вместе с домом обстановка – большой сервант, обеденный стол, жесткие полукресла. Стены задрапированы тканями, по стенам развешаны танки, старинный русский складень, фотографии и репродукции с картин Николая Константиновича. Камин украшало трехстворчатое зеркало, перед которым стояли большие часы и вазы для цветов. В саду выращивали много роз, так что с ранней весны до поздней осени комнаты наполнялись их ароматом.

Студия Николая Константиновича выходила двумя громадными окнами на запад и, кроме двери в столовую, имела отдельный выход в сад. В саду перед дверью стояли две небольшие каменные статуи всадников, уже полуразрушенные от древности, и кадки с теплолюбивыми растениями, которые к зиме убирались в оранжерею. Студия находилась рядом с секретариатом и соединялась с ним дверью. Посетителей, приходивших с деловыми визитами, Рерих принимал обычно в студии. В случае надобности всегда можно было без проволочек навести справку у секретаря, продиктовать письмо, подписать документ, дать какие-то указания.

Сообщая о жизни в Нагаре, В.А.Шибаев пишет: «Во втором этаже дома была как бы “святая-святых" – самое прекрасное и заветное место, можно сказать, подлинный музей. Из вестибюля вы попадали в центральный безоконный зал, украшенный многими танками на стенах и большой позолоченной статуей Будды над камином, приобретенной у Дональда (эта статуя в 1957 году была привезена Ю.Н.Рерихом в Москву и находится в его московской мемориальной квартире. – П.Б.). Камины в доме стояли задрапированными, ими не пользовались, а отапливали комнаты зимой специальными керосиновыми печками. По углам зала были расставлены стол, диван, кресла. На полу – громадный персидский ковер. У большой стоячей лампы (электричества тогда там не было) находился хороший американский патефон, опять-таки не электрический, а старинный – заводной.

На запад от зала была гостиная – длинная комната с балконом над поросшей белым клевером площадкой в саду. В гостиной висели на стенах самые любимые или только что законченные картины Николая Константиновича. Некоторые большие картины стояли прямо около стен до упаковки и отправки их за границу. Тут также были танки на стенах, портреты Н.К.Рериха кисти Святослава Николаевича и два больших шкафа с многими редкими изданиями и манускриптами.

В верхнем зале и гостиной тоже иногда принимали посетителей, но редко, лишь самых близких друзей. Как правило, прием проходил внизу, и если гостям показывали новые картины, то их приносили с верхнего этажа в студию Николая Константиновича.

Из гостиной на балкон вела широкая стеклянная дверь. Вид с балкона был чудесный – на всю долину. Но балкон был шаткий, и мы побаивались выпускать на него сразу помногу людей.

Еще более прекрасный вид был из углового кабинета Елены Ивановны: из северного окна на истоки реки Беас и белоснежные вершины горы “М", из западного окна на противоположный берег реки Беас, который замыкался на горизонте горной грядой с вечно заснеженными вершинами высотой до шести тысяч метров.

Каждый вечер после ужина в большом центральном зале собирались Елена Ивановна, Николай Константинович, Юрий Николаевич и Святослав Николаевич, когда они не бывали в отъездах. Здесь беседовали, обсуждали планы предстоящей работы или в тишине слушали музыку. Елена Ивановна и Николай Константинович выбирали программу, а я заводил патефон и ставил пластинки, примерно три-четыре вещи в вечер. Репертуар, может быть, был и не столь обширным, но разнообразным и отличным. Вечерние часы, проведенные в тишине и полумраке слабоосвещенной комнаты ежедневно с 1929 по 1939 год, остались в моей памяти какими-то несказанно возвышенными. Я всегда с трепетом ожидал наступления вечера, задушевных бесед, обычно на философские темы, глубоких раздумий под звуки музыки.

Небезынтересно вспомнить, какие именно музыкальные произведения Рерихи любили больше всего. Среди наиболее часто проигрываемых были: тетралогия Вагнера “Кольцо Нибелунга" (“Золото Рейна", “Валькирия", “Зигфрид", “Гибель богов"), “Мейстерзингеры", “Лоэнгрин", “Парсифаль". Не менее часто ставился Скрябин – “Поэма экстаза", “Прометей", “Поэма огня". Любили “Жар-птицу", “Весну священную" и “Петрушку" Стравинского. Очень ценили “Шехерезаду", “Садко", “Золотого петушка" Римского-Корсакова, равно как и “Любовь к трем апельсинам" Прокофьева. Не уставали слушать Грига (“Пер Гюнт"), Равеля (“Болеро"), Дебюсси (“Послеполуденный отдых фавна"), Сезара Франка (симфония) и Сибелиуса (“Финляндия", “Туонельский лебедь", “Куллерво"). Елена Ивановна часто просила ставить “Неоконченную симфонию" Шуберта. Все очень любили Мусоргского и часто проигрывали “Бориса Годунова" и “Ночь на Лысой горе". Из Баха помнится “Бранденбургский концерт", из Листа – его “Венгерские рапсодии", из Бетховена – сонаты (“Патетическая" и другие).

Елена Ивановна прекрасно знала музыку, любила ее и сама была хорошей пианисткой. В тиши Гималайских гор по вечерам не было никаких отвлечений и занятий, поэтому музыку слушали ежедневно без пропусков, и даже когда Николай Константинович с сыновьями уезжал в экспедиции, концерты слушала одна Елена Ивановна».

В.А.Шибаев в своих письмах и приложенных к ним отрывках воспоминаний точно и образно воспроизводит домашнюю обстановку Рерихов в Кулу. Значительно сложнее рассказать об их каждодневных занятиях. Научная деятельность Николая Константиновича, Елены Ивановны, Юрия Николаевича и Святослава Николаевича, искусство Николая Константиновича и Святослава Николаевича, международная культурно-гуманистическая деятельность Николая Константиновича – все это большие темы, которым посвящалось много специальных публикаций. Однако в них почти полностью отсутствуют сведения о методах работы Николая Константиновича, о тесном сотрудничестве членов его семьи, о том главном направлении творческих усилий, в котором раскрывались бы их характеры. Воспоминания В.А.Шибаева во многом восполняют этот пробел: «Утром Николай Константинович всегда приходил после завтрака наверху вниз, в свою мастерскую или в прилегающий к ней маленький кабинет, служивший мне канцелярией. Я уже ждал его там, зная, что у него наготове не только новая статья, но обычно и несколько писем. Статью он диктовал мне прямо на машинку. Я читал небольшими отрывками уже напечатанное, он внимательно слушал и иногда добавлял или исправлял что-то, после чего диктовка продолжалась дальше. Но система диктанта была так налажена, что в большинстве случаев статья или письмо с первого же раза выходила готовой для подписи и отправки. Все копии аккуратно складывались в архив.

В тех случаях, когда надо было писать на английском языке, Николай Константинович все-таки предпочитал диктовать по-русски, я же вслух переводил фразу на английский. Он иногда переделывал мой перевод, вставляя обычно некоторые свойственные его стилю выражения. Таким образом, статьи или письма появлялись без рукописных черновиков. Вообще же Николай Константинович редко изменял продиктованный текст, так же, как редко переписывал картины, работая над ними. Это было результатом очень четкого, логического мышления. Подобно шахматному гроссмейстеру, Рерих всегда видел на много ходов вперед.

Работать с Николаем Константиновичем было легко, радостно и очень интересно. Увлекала сама методика его мышления, которая могла бы послужить предметом особого психологического анализа. Развивая какую-либо свою мысль или строго очерченную проблему, Рерих очень считался с уровнем сознания, жизненными условиями, мировоззрением тех, кому конкретно предназначались его статьи или адресовались письма. Поэтому одна и та же проблема получала самое разнообразное освещение и множество реальных подходов к ее решению. Говорить на языке собеседника было одним из основных правил Рериха. Думаю, что будущие исследователи его литературного и эпистолярного наследства должны обязательно считаться с такой особенностью статей и писем Рериха. Однако, подчеркиваю, что при этом он никогда не отказывался от своих основных взглядов на жизнь, не поступался своими принципами и не потакал слабостям или ошибкам тех, кто обращался к нему с вопросами или с кем он имел постоянные деловые отношения. Это было настоящим большим искусством общения с людьми и привлекало к Рериху сотрудников, которые по тем или иным причинам считали друг друга врагами и между собой не общались.

Думается, что период пребывания Н.К. Рериха в Нагаре был для него наиболее насыщенным в художественном и литературном творчестве. Именно здесь, под сенью могучих гималайских вершин, вдали от городского шума, телефонных звонков, официальных визитов, он мог всецело сосредоточиться на определенных задачах и углубленно вникать в них.

Работал Н.К.Рерих очень усердно и планомерно. Он не был ни в чем педантом, но считал обязательным как для себя, так и для всех своих сотрудников точно отрегулированный трудовой ритм. Время распределялось так рационально, что не терялось напрасно ни минуты. В воскресные и иные праздничные дни никто из Рерихов не прерывал своих повседневных занятий. За многие годы совместной жизни я никогда не видел Рериха праздным, бездействующим, рассеянным или суетливым. Самые сложные и запутанные вопросы решались согласованно, спокойно, с достоинством. Я бы сказал даже – научно, так как решения отличались не только внутренней логикой, но и соизмеримостью по отношению к масштабам всех стоявших перед ним в данное время задач. Николай Константинович часто повторял: «Что есть большое и что есть малое?» И действительно, не проходил безучастно мимо самомалейших явлений, но и не уделял им больше внимания или времени, чем они на самом деле этого заслуживали. Думаю, что именно поэтому он и успевал везде и во всем».

Кроме В.А.Шибаева, в одном доме с Рерихами жили также сестры Л. и И. Богдановы. В 1927 году в Улан-Баторе Елена Ивановна, бывшая единственной женщиной в экспедиции, стала подыскивать себе помощницу по хозяйству. Ей рекомендовали молодую девушку из русской казачьей семьи – Людмилу Михайловну Богданову. Девушка очень привязалась к Рерихам и, захватив с собой 13-летнюю сестру, отправилась с ними в далекое путешествие по Тибету.

Людмила Михайловна, которую в семье окрестили Петей, оказалась умелой и расторопной хозяйкой. Постепенно в ее руки перешло все домоводство Рерихов. В индийских условиях управлять им было не так уж просто. Давали себя знать кастовые предрассудки. Прислуги приходилось нанимать гораздо больше, чем на самом деле требовалось, так как каждый считал приемлемым для себя исполнять лишь очень ограниченный круг обязанностей. В результате Людмиле Михайловне приходилось иметь дело с уборщиками, поварами, прачками, судомойками, водовозами, огородниками и т.п. вместе с их подчас многочисленными семьями, о которых также нужно было как-то позаботиться. Месяцами задерживались у Рерихов портные, обшивавшие хозяев и слуг, столяры, изготовлявшие на месте мебель, строительные и ремонтные рабочие. Все они подразделялись на старших, младших и учеников, в зависимости от чего и следовало давать им поручения. Главный из слуг – Киндху, прислуживавший в торжественных случаях в белых перчатках за столом, ходил в чалме с большой кокардой. По полной достоинства походке и манере держаться его можно было принять за самого раджу Кулу. Некоторые слуги питались при доме, так что заготовка продуктов была довольно сложной проблемой. Правда, много доставлялось местными крестьянами, большой огород обеспечивал овощами, но за некоторыми продуктами и товарами приходилось ездить на автомобиле из Катрайна в Кулу-Султанпур.

Обедали Рерихи в час дня. Николай Константинович и Елена Ивановна строго придерживались вегетарианского режима. Однако к обеду часто приглашались постоянные или приезжие сотрудники института «Урусвати», а также посторонние лица, приехавшие по делам. Поэтому к столу обычно подавались также курица, фазан, рыба или баранина.

Соотечественники Н.К.Рериха, попадавшие к нему в гости, всегда приятно удивлялись той атмосфере, которая царила в его доме. Ехали они зачастую с мыслями об ожидавшей их «индийской экзотике», а попадали в дорогой их сердцу уют домашнего очага, так напоминавший далекую Родину.

Конечно, стоило лишь посмотреть в окно, как впечатление менялось. На фоне гор можно было увидеть жителей Нагара в их своеобразных даже для Индии костюмах. Сказочно выглядели местные охотники, вооруженные трезубцами. Они часто приносили Рерихам шкуры убитых в окрестностях диких зверей. В то время их было много, так что леопарды ночами подбирались к самой вилле «Холл», и собак нельзя было выпускать без специальных ошейников с набитыми на них острыми шипами.

Заглядывали в усадьбу и бродячие факиры, исполнявшие ритуальные танцы и различные «индийские чудеса». Поглядеть на их фокусы и представления собирались даже соседи. Долго жил на дворе у Рерихов и собирал вокруг себя любопытных гималайский медведь, принесенный охотниками еще полуслепым. Он привык к людям и не трогал тех, кто за ним ухаживал, однако когда вырос, стал опасен для посторонних, так что его пришлось свезти в Лахорский зоологический сад.

Местное население относилось к Рерихам с большим доверием и уважением. В праздники многие считали своим долгом приходить по утрам с приветствием и одаривать Николая Константиновича традиционными индийскими цветочными гирляндами. Иногда появлялись пандиты из ближайших храмов. Расположившись на площадке перед домом, они читали нараспев священные веды. Заглядывали и проходившие через перевал в Тибет или из Тибета ламы и паломники-буддисты.

Все это не нарушало общего распорядка в доме Рерихов, а как-то органически вписывалось в него. Непрерывно шла напряженная научно-исследовательская работа в институте «Урусвати», директором которого был Юрий Николаевич Рерих.

Николай Константинович вел обширнейшую переписку с научными, культурными, общественными организациями многих стран, так же, как и с отдельными деятелями науки и культуры. В.А.Шибаев вспоминает: «Поддерживалась связь почти со всеми значительными журналами, издававшимися в Индии. Назову “Модерн ревью" (Калькутта), “Двадцатый век" (Аллахабад), трехмесячник “Вишва Бхарати", “Мира", “Сколяр" (Палгат), “Хиндустан академи джёрнал", “Арийский путь" (Бомбей), “Современная девушка" (Лахор). Эти и многие другие журналы и газеты постоянно просили Н.К.Рериха дать им статьи. У Николая Константиновича под влиянием частого чтения на английском языке и работ для английских публикаций выработался даже целый ряд излюбленных английских выражений и оборотов речи, которые иногда сказывались и в русских оригиналах, так как двуязычная диктовка статей стала обычным явлением, и иностранные публикации большею частью опережали публикации на русском языке. Все же русские тексты сам Николай Константинович считал оригиналами и следил за тем, чтобы написанное по-английски обязательно оформлялось бы и в русском варианте. Из русских текстов составлялись книги: “Пути благословения", “Держава Света", “Твердыня Пламенная". Даже в экспедициях Рерих не прекращал систематических записей. Из них сложились книги: “Алтай – Гималаи", “Сердце Азии" и многие очерки “Листов дневника", вошедшие в сборники “Врата в будущее" и “Нерушимое".

В Нагаре, помимо “Ежегодника Гималайского института научных исследований", подготовлялся и редактировался журнал “Фламма" (на английском языке), отображавший в основном культурно-просветительную работу связанных с деятельностью Николая Константиновича лиц и организаций, в том числе комитетов Пакта Рериха по охране культурных ценностей.

Николай Константинович постоянно обменивался письмами с Рабиндранатом и Абининдранатом Тагорами, одним из руководящих художников Школы искусств и ремесел в Лакнау – Бирешваром Сеном, секретарем “Гильдии писателей" Моханалал Кашиапом, президентом Индийского исторического конгресса Брадж Мохан Виасом, ученым санскритологом из Дели Рахулом Санкритияном, основателем известного института в Калькутте, лауреатом Нобелевской премии Джагадисом Босе и многими другими. Помню, что некоторые из перечисленных лиц наезжали в Нагар, как, например, махапандит Рахул Санкритиян. Дж. Босе за дальностью расстояния в Нагаре не бывал, но навещал Николая Константиновича, когда тот еще жил в Дарджилинге.

Уже после моего отъезда из Нагара в ноябре 1939 года у Рерихов бывал Джавахарлал Неру с дочерью Индирой. Джавахарлал Неру с большим уважением относился к Рерихам, высоко ценил их научную и культурную деятельность, а также искусство Николая Константиновича и Святослава Николаевича. Святослав Николаевич написал в Нагаре несколько этюдов и большой портрет Неру. Неру очень любил Гималаи и даже приобрел у Дональда виллу “Манор", ту самую, в которой около двух месяцев прожили Рерихи сразу по приезде в долину Кулу».

В литературе о Рерихе еще недостаточно освещена тема творческого сотрудничества художника со своей верной спутницей жизни Еленой Ивановной. Между тем в «Листах дневника» Николай Константинович отмечал: «Дружно проходили всякие препоны. И препятствия обращались в возможности. Посвящал я книги мои “Елене, жене моей, другине, спутнице, вдохновительнице". Каждое из этих понятий было испытано в огнях жизни. И в Питере, и в Скандинавии, и в Англии, и в Америке и по всей Азии мы трудились, учились, расширяли сознание. Творили вместе, и недаром сказано, что произведения должны бы носить два имени – женское и мужское.

Как всегда, остаются незаписанными лучшие переживания. Может быть, и слов для них недостаточно. Нигде не записаны труды и познания моей Лады» 12.

Будучи близким и многолетним свидетелем семейной жизни Рерихов, В.А.Шибаев писал о ней: «О той громадной роли, которую Елена Ивановна играла в жизни, деятельности и творческих достижениях Николая Константиновича, следовало бы создать отдельную монографию, и я уверен, что со временем она будет написана. Во всех отношениях Елена Ивановна была “ведущей", как это Николай Константинович изобразил на некоторых своих полотнах. Часто, занимаясь в своем кабинете по соседству со студией художника, где он работал над новыми картинами, я видел, как он отходил на несколько шагов от мольберта, чтобы примерить расстояние, и стоял, что-то обдумывая. Затем шел наверх и возвращался с Еленой Ивановной. Они смотрели вместе на незаконченное полотно и обсуждали его. Николай Константинович глубоко ценил и принимал во внимание малейшие советы Елены Ивановны. Бывало, что она подсказывала и какую-то новую тему, за которую всегда особенно горячо принимался Николай Константинович. Нигде и никогда ранее или позже я не видел такой согласованности, взаимопонимания и единства устремлений. При этом их неустанный и напряженный труд всегда сопровождался трогательной заботой друг о друге. Сама Елена Ивановна работала целыми днями у себя в кабинете. У нее была очень большая переписка, а при отсутствии Николая Константиновича в экспедициях на ее плечи ложилась и часть его корреспонденции. Кроме того, она занималась переводами, собирала древние и современные исследования по Востоку, главным образом восточной философской мысли, и, может быть, самое важное, вела пространный дневник своих наблюдений, которому еще надлежит быть опубликованным».

Полное взаимопонимание и обоюдная помощь в творческой работе передались от родителей и к их детям. К наблюдениям В.А.Шибаева можно лишь добавить слова Святослава Николаевича из его выступления на встрече во Всесоюзном географическом обществе 17 июля I960 года в Ленинграде: «Работа Юрия Николаевича тесно была связана с работой Николая Константиновича, так же, как и моей матушки – Елены Ивановны. Мы все были очень тесно связаны и всегда работали вместе. Мы старались помогать друг другу, дополнять друг друга. И я должен сказать, что в Николае Константиновиче, моей матушке и Юрии Николаевиче я имел самых близких помощников, друзей, к которым я обращался со всевозможными вопросами, возникавшими в моих поисках в искусстве» 13.

В.А.Шибаев прожил в Нагаре вместе с Рерихами до конца 1939 года. В письмах к автору настоящей статьи он сообщил: «Когда началась вторая мировая война и зарубежная поддержка институту “Урусвати" прекратилась, работы стало меньше. Ввиду того, что я свыше двенадцати лет не видел своих родителей, я отпросился в отпуск, и Николай Константинович меня отпустил. Позднее было привходящее обстоятельство – я женился, считая, что семейный образ жизни предпочтительнее для меня, и остался работать в Дели. Я был редактором журнала и продолжал переписываться с Николаем Константиновичем. Я публиковал статьи о его великом искусстве, помещал цветные репродукции с его картин, и он одобрял мою работу. Елена Ивановна поручила мне даже продолжать издание журнала “Фламма" [...]. Кстати, Вы где-то помянули, что я несколько лет был секретарем, а как-то чувствуется, что я и по сей час еще секретарь Николая Константиновича и был таковым с конца 1919 года...» 14 Сведения, которыми В.А.Шибаев любезно поделился в своих письмах и воспоминаниях, существенно дополняют уже известные страницы жизнеописания русского художника и ученого, проведшего многие годы вдали от Родины и до конца оставшегося ее верным сыном. Заслуживают внимания и его оценки личности Н.К.Рериха, выведенные из собственных наблюдений и тех отношений к нему третьих лиц, свидетелем которых Шибаеву пришлось быть в течение стольких лет: «В постоянном напряженном труде Н.К.Рерих ничего не требовал для себя лично, довольствовался самым малым и строго осуждал стремление к роскоши. Он считал, что роскошь несоизмерима ни с красотой ни со знанием и является очагом всякой пошлости. С роскоши начиналось разложение целых государств, и она всегда была признаком упадка силы народного Духа.

Также и собственность рассматривалась Н.К.Рерихом как временное нахождение каких-то предметов и возможностей в одних руках только для того, чтобы они приносили пользу всем. Он часто указывал, что владеть чем-либо имеет право только тот, кто совершенствует свою собственность для передачи ее другим в уже улучшенном виде. Так, очень щедрый в отдачах, Николай Константинович был предельно скромен в личных потребностях. Даже к мелким предметам обихода он относился с такой бережностью, что они служили ему удивительно долго.

Другое замечательное качество Н.К.Рериха – бесстрашие. Он испытал много опасностей в экспедициях, попадал в сильные морские штормы, неоднократно сталкивался с различными жизненными трудностями, изведал предательства и злостную клевету. Все это он встречал мужественно и говорил, что любые препятствия при отсутствии страха идут только на пользу, так как обостряют находчивость и открывают перед человеком новые возможности.

Николай Константинович не поощрял уныния, пессимизма, голословного осуждения людей за их несовершенства. Если он был с чем-то не согласен или хотел исправить чьи-то ошибки, то применял обычно тактику “большего действия". Я приведу небольшую цитату из книги Н.К.Рериха “Пути благословения" (страница 77): “Однажды великий Акбар провел черту и попросил своего мудреца Бирбала, чтобы тот сократил ее, не урезывая и не касаясь концов ее. Бирбал параллельно провел более длинную линию, и тем самым линия Акбара была умалена. Мудрость заключается в проведении более длинной линии".

Так Рерих боролся с врагами прогресса и гуманизма, так он привлекал к себе их поборников. Таким в неуклонном подвиге творческой жизни прокладывающим “более длинную линию" действия и остался навсегда Николай Константинович в моей памяти. В Индии к его имени обычно прибавляли обращение – архат или махариши, что больше всего соответствует русскому понятию “великий подвижник". Иначе, как о самоотверженном подвижнике на благо своей Родины и всего человечества, я и не способен о Рерихе думать или говорить».

С отъездом В.А.Шибаева из Кулу жизнь в доме Рериха продолжала идти установленным порядком. Хотя в связи с войной и пришлось законсервировать деятельность института «Урусвати», это не сказалось на рабочем ритме членов семейства Николая Константиновича. Сам он много занимался живописью (например, в 1940 году было создано 100 произведений, в 1941 – 130, и в 1943 – даже 210), а также по-прежнему писал и публиковал статьи и очерки. Между прочим, к этому периоду относятся некоторые их рукописные черновики.

С 1936 года Николай Константинович вообще не покидал долины Кулу. С этого времени началась его подготовка к возвращению на Родину, прерванная началом второй мировой войны. Также и Юрий Николаевич, занятый научными изысканиями и переводами древних манускриптов на европейские языки, редко выезжал из Нагара. Святослав Николаевич чаще появлялся в Дели и в других городах Индии, особенно в годы Великой Отечественной войны, когда по инициативе Н.К.Рериха организовывались выставки, продажи картин и сборы денежных средств в пользу советских воинов.

В 1945 году в уединенном доме Рерихов на гималайских склонах зазвучал новый мелодичный голос, и к гостям стала выходить молодая красавица хозяйка, от которой было трудно отвести глаза. Николай Константинович пишет в Прагу В.Ф.Булгакову, что Святослав: «...женился на Девике Рани, самой блестящей звезде Индии в фильмовом искусстве. Помимо великой славы в своем искусстве, Девика – чудный человек, и мы сердечно полюбили ее. Такой милый задушевный член семьи с широкими взглядами, любящий новую Русь. Елена Ивановна в восторге от такой дочери» 15.

Прожитые годы, напряженный труд и волнения, вызванные мировой войной и сложностью обстановки, сложившейся при разделе Индии, все чаще и чаще стали сказываться на здоровье Николая Константиновича. Но это не походило на старческое увядание: «...До самого конца пламя его внутреннего устремления горело все ярче и ярче. По мере того как он слабел физически, его духовный мир разворачивался все шире и шире, все сильнее чувствовалась в нем духовная мощь, преодолевавшая все физические преграды» 16.

Николай Константинович не покидал своего боевого поста до 13 декабря 1947 года, когда приступ сердечной недостаточности оборвал нить его жизни. В опустевшей мастерской на мольберте осталась незаконченная картина, изображавшая величественный гималайский пейзаж; и отлетающего белого орла на его фоне.

Вскоре после кончины Николая Константиновича Юрий Николаевич с Еленой Ивановной переселились в Калимпонг, где Юрий Николаевич мог продолжать научную работу при местном университете, а Святослав Николаевич с Девикой – в Бангалор, где они постоянно проживают до сей поры, проводя ежегодно несколько летних месяцев в Нагаре. Елена Ивановна скончалась в Калимпонге в 1955 году. В 1957 году Юрий Николаевич возвратился на Родину. Он умер в Москве в 1960 году.

Многое с тех пор изменилось в доме Рерихов. Над его главным входом висит дощечка с надписью: «Галерея Рериха». В нижнем этаже виллы размещена теперь выставка картин художника. В 1964 году Святослав Николаевич сообщал: «В этом году прибавили еще 25 картин Николая Константиновича. Лично мне кажется, что больше пятидесяти картин здесь выставлять сейчас не нужно. Оформляем постройку особого здания музея. Нелегко, так как подавать строительный материал надо на людях. Большая дорога еще не дошла. Все это берет много времени [...], кругом идут работы по заготовке материалов для постройки, а вокруг памятника Николаю Константиновичу и на дорожках, ведущих к нему, укладываются каменные плиты. Будет хорошо. Очень много посетителей» 17.

Теперь дорога 18 доведена уже до самого Нагара, и к дому Рерихов можно подъехать на автомашинах. Это, конечно, во много раз усилило приток посетителей, которым всегда рады Святослав Николаевич и Девика. Особенно радушно встречают они гостей из Советского Союза. Не оставлена мысль о возобновлении работы в институте «Урусвати» с участием советских ученых. Тщательно оберегаются его коллекции, ценнейшая библиотека и все, связанное с именем «великого русского риши», как обычно называли художника местные жители.

Меняется облик долины Кулу, давно уже сверкающей по ночам яркими электрическими огнями. Происходят перемены в самой вилле «Холл». Поэтому нам представляется немаловажным запечатлеть ту обстановку, в которой протекли последние восемнадцать лет жизни Н.К.Рериха, тот распорядок, которого он строго придерживался. И мы выражаем глубокую признательность Святославу Николаевичу Рериху и Владимиру Анатольевичу Шибаеву за их воспоминания и многочисленные фотографии тридцатых-сороковых годов, оказавшие неоценимую помощь в осуществлении этой задачи.

 


1 «Литературный голос». София, 17 июня 1936 г. Перевод с болгарского П.Ф.Беликова.

2 Из письма А.И.Игумновой от 10.Х.1960 г. из Братиславы к вдове акад. Н.Д.Зелинского – Н.Е.Зелинской. Архив Н.Е.Зелинской, Москва.

3 Орестов О. Семь лет в Индии. М., 1958. С.163.

4 Письма Н.К.Рериха к В.А.Шибаеву. Архив Г.Р.Рудзите, Рига.

5 См.: Беликов П.Ф. Рерих и Горький. // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 217. Тарту, 1968. С.263.

6 Шибаев В.А. Воспоминания очевидца. Архив П.Ф.Беликова, Таллин. Далее все цитаты из воспоминаний Шибаева приводятся по этому источнику.

7 Теософское общество – основано в 1875 году в Нью-Йорке Е.П.Блаватской и Г.Олкоттом. В 1879 году Центр общества был перенесен в Индию, в Адьяр – предместье Мадраса. Религиозно-мистическое учение теософии сложилось под влиянием индийской философии и восточных эзотерических доктрин (учение о карме, перевоплощении человеческой души и космической эволюции как манифестации духовного абсолюта). В Индии к Теософскому обществу примыкал в свое время такой видный деятель партии «Индийский национальный конгресс», как Мотилал Неру, что обусловливало позитивное значение общества в борьбе за самостоятельность Индии.

8 Шибаев В.А. Воспоминания очевидца.

9 Рукописный отдел ГТГ, фонд Н.К.Рериха, № 44.

10 Шибаев В.А. Воспоминания очевидца.

11 Шибаев В.А. Воспоминания очевидца.

12 Рерих Н.К. Листы дневника. Очерк «Сорок лет». Архив П.Ф.Беликова, Таллин.

13 Стенограммы выступлений С.Н.Рериха в Москве и Ленинграде в 1960 году. Архив П.Ф.Беликова, Таллин.

14 Архив П.Ф.Беликова, Таллин.

15 Булгаков Валентин. Встречи с художниками. Л., 1969. С.283.

16 Письмо С.Н.Рериха к П.Ф.Беликову от 19 марта 1965 г. Архив П.Ф.Беликова. Таллин.

17 Беликов П.Ф. Николай Рерих и Индия. // Страны и народы Востока. Вып. XIV. М., 1972. С.231.

18 С 1974 года эту дорогу стали называть именем Н.К.Рериха.

 

Воспроизводится по изданию: Беликов П.Ф. Н.К. Рерих. Биографический очерк / Н.К. Рерих. Из литературного наследия / Под ред. М.Т. Кузьминой. М.: Изобразительное искусство, 1974. С. 14-46.

 

Н.К. Рерих. Биографический очерк

 

Николай Константинович Рерих родился 27 сентября (9 октября) 1874 года в Петербурге. Его отец – нотариус Константин Фёдорович Рерих – был потомком скандинава, перешедшего на службу к Петру I после шведской войны. Мать художника – Мария Васильевна, урождённая Калашникова, псковитянка – родилась в купеческой семье. Имение Рериха «Извара» («Извары») располагалось за Гатчиной, невдалеке от станции Волосово. Это место древних поселений, где и теперь можно обнаружить следы финских захоронений и славянских курганов.

Нотариальная контора Рериха и его квартира находились в Петербурге на набережной Васильевского острова, по соседству с Академией наук и Академией художеств. Среди знакомых и близких друзей Константина Фёдоровича были: К. Д. Кавелин, Д. И. Менделеев, Н. И. Костомаров, Д. Л. Мордовцев, К. Ф. Голстунский, М. О. Микешин и многие другие учёные, художники, общественные деятели.

Константин Фёдорович отличался энергичным, общительным характером, участвовал в работе различных культурно-просветительных и экономических организаций. В старшем сыне ему хотелось видеть не только наследника своей конторы, по и человека просвещённого, полезного обществу. Поэтому многосторонние интересы молодого Рериха всегда поощрялись отцом.

В 1883 году Николая Константиновича определили в частную гимназию К. И. Мая. Уже в гимназические годы Рерих занимается археологическими раскопками, публикует в журналах свои первые очерки, серьёзно интересуется философией и историей.

Увлечение искусством тоже пришло рано. Недюжинные способности мальчика в рисовании были замечены другом семьи Рериха, художником и скульптором М. О. Микешиным. С 1891 года он начал заниматься с юношей живописью. В гимназии Мая в одно время с Рерихом обучались Александр Бенуа, Д. В. Философов, К. А. Сомов. Дружеские узы связывали Рериха с будущим профессором мозаичистом В. А. Фроловым и поэтом Леонидом Семёновым-Тян-Шанским. Такое окружение усиливало тягу к искусству.

В 1893 году была окончена гимназия, и осенью, уступая желанию отца, юноша приступил к занятиям на юридическом факультете Петербургского университета, сдав одновременно вступительный экзамен в Академию художеств. Исключительное трудолюбие, умение организовать своё время помогли Рериху успешно проходить обязательные программы двух учебных заведений, а также посещать лекции на историческом факультете, участвовать в работе Археологического общества, заниматься в студенческих кружках.

Пребывание Рериха в Академии художеств совпало с её реорганизацией, вызвавшей в 1894 году уход с руководящих преподавательских постов представителей академизма, на смену которым пришли передвижники и близкие им художники. Николай Константинович внимательно присматривался к этим переменам, отражавшим сложности и противоречия идеологической борьбы в России на рубеже XIX-XX веков. Студенческие дневники Рериха свидетельствуют об его стремлении глубже понять общественное назначение искусства, ту роль, которую оно играет в развитии национальной культуры.

Среди педагогов Николая Константиновича были П. П. Чистяков, Г. Р. Залеман, Н. А. Лаверецкий и другие. Рерих часто обращался за советами к И. Е. Репину, в мастерскую которого собирался поступить после окончания натурного класса. Из-за большого наплыва учеников Илья Ефимович не мог сразу принять Рериха и предложил ему записаться кандидатом. Но Николай Константинович этого не сделал, так как его выбор колебался между мастерскими Репина и Куинджи. Последний слыл человеком замкнутым и требовательным, чьё расположение завоёвывалось с трудом. Это останавливало Рериха, но по счастливому случаю ему удалось побывать у известного мастера, и тот, ознакомившись с эскизами, принял Николая Константиновича в свою мастерскую.

Архип Иванович Куинджи оказывал заметное влияние на своих учеников не только как художник, но и как человек твёрдой воли и необычной биографии. Рано осиротевший, безвестный крымский подпасок, чьё общее образование не пошло дальше начальной школы, сумел стать одним из популярнейших художников своего времени. Его жизненный пример увлекал молодёжь не меньше, чем его искусство, и не случайно, вспоминая о Куинджи, Николай Константинович неоднократно указывал: «Стал Архип Иванович учителем не только живописи, но и всей жизни»1.

В 1895 году состоялось знакомство Рериха с В. В. Стасовым, чьи убеждения отвергали и «искусство для искусства» и «науку ради науки». Обширная эрудиция Владимира Васильевича Стасова, его активная деятельность и участие в культурной и общественной жизни страны помогли молодому Рериху найти гармоничное сочетание художественного творчества с научным познанием окружающего мира. Это с самого начала отличало его от многих сверстников по Академии и определило дальнейший, своеобразный творческий путь.

Николай Константинович отнюдь не солидаризировался со Стасовым во всех взглядах на искусство, между художником и критиком возникали подчас острые столкновения. Но их сближало единство точек зрения на самобытность развития русской национальной культуры, на потребность содействовать признанию её исключительной ценности как у себя на Родине, так и за её рубежами.

В 1897 году Рериху было присвоено звание художника за картину «Гонец. Восстал род на род», а в 1898 году он защитил университетский диплом на тему «Правовое положение художников в Древней Руси». Серьёзные занятия историческими науками помогли Рериху ещё до окончания Академии художеств разработать план цикла картин о жизни и культуре славянских племён в эпоху образования Русского государства. Дипломная работа открывала эту серию.

Благодаря Стасову круг знакомств Рериха быстро расширялся. Владимир Васильевич даже пригласил молодого художника поехать вместе с ним в Москву, чтобы представить его Толстому. Лев Николаевич одобрил «Гонца» и как бы предрекая этическую направленность творческого кредо Рериха, посоветовал ему «держать руль выше», дабы течение повседневности не уносило от высоких нравственных идеалов.

Большой успех «Гонца» не означал для Рериха лёгкого начала пути художника. Николай Константинович чувствовал недостаточность художественного образования. Он принадлежал к тому «ускоренному» выпуску Академии, который состоялся после устранения оттуда Куинджи, вступившего в конфликт с официальными кругами во время студенческих волнений. Особенно трудно давался Николаю Константиновичу рисунок. Написанная им в 1898 году картина «Сходятся старцы», хотя и была благосклонно принята В. И. Суриковым и В. М. Васнецовым, получила и отрицательные отзывы. В частности, критически к ней отнесся Репин, с мнением которого согласился Стасов, посоветовавший Рериху «засесть за натуру и рисовать с неё упорно, ненасытно»2.

Вопрос совершенствования профессионального мастерства, как бы важен он ни был для Рериха и других молодых живописцев, далеко не исчерпывал их раздумий и поисков, столь знаменательных для русского искусства на рубеже двух столетий.

Новое поколение начинало свой творческий путь в то время, когда русское общественное сознание переживало сложный процесс – на смену народническим идеалам шли новые, более радикальные и смелые идеи преобразования всей жизни страны. С середины 90-х годов наступает, по определению В. И. Ленина, третий этап революционного движения в России. На мировую историческую арену под руководством партии нового типа выступает самый организованный и революционный рабочий класс.

В период подготовки первой русской революции (1894-1904) чрезвычайно обостряется идеологическая борьба. В художественной жизни назревает бурная пора решительных столкновений противоборствующих взглядов, течений, группировок.

Острая борьба разгорелась между представителями передвижничества и вновь образованного объединения «Мир искусства». Роль Рериха в этой борьбе была весьма противоречива. Начав с критики выставок «Мира искусства» в 1898 году, Николай Константинович, перед самым роспуском первой группировки этого объединения в 1903 году, дал свои картины на выставку «Мира искусства».

В 1910 году, когда общество оформилось вторично, Рерих был избран председателем. Но во взглядах на искусство он во многом расходился с одним из главных идеологов и инициаторов объединения – Александром Бенуа. Принципиальное несогласие с Бенуа в оценках исторического значения отечественной старины для будущего расцвета национальной культуры и было основной причиной настороженного отношения Николая Константиновича к объединению в целом и поводом для постоянных нападок на него со стороны некоторых мирискусников. Основоположники «Мира искусства», заново «открывшие» европейское и русское искусство XVIII века и мечтавшие об его возрождении, в своем большинстве вначале высказали пренебрежение к той исконной отечественной старине, которая так пленила Рериха. Кроме того, никто из инициаторов «Мира искусства» не питал серьёзного интереса к проблемам глубинных исторических судеб народов, изучению которых Рерих отвел в своей жизни не меньшее место, чем живописи.

В общем же, взаимоотношения Рериха с участниками «Мира искусства» складывались по-разному. Принадлежа к новому поколению русских художников, Николай Константинович не мог не симпатизировать некоторым исканиям мирискусников. В свою очередь и видные деятели «Мира искусства» неоднократно пытались привлечь Рериха в свои ряды. Это относится прежде всего к С. П. Дягилеву. Он прекрасно встретил дипломную работу Рериха и предложил Николаю Константиновичу показать на организуемой им выставке картину «Поход» (1899). Однако эту вещь Рерих уже пообещал дать на Весеннюю академическую выставку и своего обещания не нарушил. Тем не менее, судя по дневниковым записям Николая Константиновича, он серьёзно задумался над предложением Дягилева и предвидел, какую бурю протеста вызовет у Стасова его участие в «декадентских» выставках.

Портить отношения со Стасовым Рериху не хотелось. Он чувствовал себя обязанным Владимиру Васильевичу за постоянную поддержку в научно-исследовательской работе и намеревался продолжать её в тесном с ним сотрудничестве. Друг Стасова, известный литератор Д. В. Григорович, состоявший директором музея Общества поощрения художеств, сразу же после окончания Рерихом Академии художеств пригласил его к себе помощником. Эта должность не только открывала перед Николаем Константиновичем интересовавшее его поле деятельности, но и давала материальную независимость, что для начинающего художника и учёного было немаловажным.

Через Стасова пришло и предложение принять должность помощника редактора нового журнала «Искусство и художественная промышленность». Среди прочих задач издание преследовало цель сближения «чистого» искусства с «прикладным», что отвечало мыслям самого Рериха. Редактор Н. П. Собко, Стасов и его соратники широко использовали страницы журнала для критики новых течений в русском искусстве, и в частности «Мира искусства». До крайности обострённая полемика между двумя враждующими лагерями и огульное отрицание очевидных достижений в отечественном искусстве представителей обеих сторон были Рериху не по душе, так что примкнуть к какой-либо из группировок он считал для себя неприемлемым. Характерно, что свои статьи в этот период Рерих подписывает псевдонимом «Изгой», словно бы стремясь подчеркнуть своё положение вне общественных объединений.

Осенью 1900 года Николай Константинович уехал в Париж, где продолжил художественное образование в студии известного мастера живописи Ф. Кормона. Кроме Франции, он посетил Голландию и Северную Италию. Через год Рерих возвратился в Петербург. Здесь его ждала невеста – Елена Ивановна Шапошникова. Николай Константинович впервые встретился с нею летом 1899 года в Бологом, которое посетил, исследуя по поручению Русского археологического общества состояние архитектурных памятников старины.

Отец Елены Ивановны – архитектор Шапошников – умер рано. Её мать, урождённая Голенищева-Кутузова, приходилась внучкой великому русскому полководцу. Случайная встреча с девушкой произвела на Николая Константиновича неизгладимое впечатление. В Петербурге их знакомство продолжалось и вскоре перешло в большое чувство, связавшее двух духовно очень близких друг другу людей.

Несмотря на возражения родных Елены Ивановны, считавших замужество с начинающим и материально не обеспеченным художником невыгодной партией, молодые люди решили соединить свои судьбы, что и было исполнено сразу же по приезде Николая Константиновича из-за границы. Елена Ивановна разделяла творческие интересы своего супруга, была прекрасной музыкантшей, интересовалась философией, не страшилась далёких путешествий. Николай Константинович постоянно советовался с женой, работая над своими картинами. Темы и композиции некоторых из них подсказаны именно ею.

В 1902 году у Николая Константиновича и Елены Ивановны родился сын Юрий, а в 1904 – Святослав. Воспитанные в трудовой и творческой обстановке, они продолжили славные традиции семьи. Юрий Николаевич впоследствии стал известным учёным-востоковедом, а Святослав Николаевич – видным художником. Выступая в 1960 году на выставках своих картин в Москве и Ленинграде, Святослав Рерих вспоминал: «Многое можно было создать и создавалось. Мы все взаимно помогали друг другу. Знания Юрия Николаевича были полезны Николаю Константиновичу, знания матушки – Юрию Николаевичу. И не говорю о себе, – я особенно обогащался от них троих. И всегда мы находили друг у друга поддержку и ответы на вопросы, которые часто возникают в процессе большой работы»3.

Между тем начинать самостоятельную жизнь Рериху было нелегко. Правда, его первые произведения имели успех. «Гонец» прямо с выставки попал в Третьяковскую галерею. Созданные в Париже «Идолы» и «Заморские гости» были неоднократно по заказам повторены. Картину «Зловещие» (1901) В. А. Серов, в то время член Совета Третьяковской галереи, также рекомендовал приобрести для галереи и был огорчён, узнав, что её опередил Русский музей. Тем не менее рассчитывать исключительно на доходы с продажи картин Николай Константинович не мог, да он и не собирался отдать себя только живописи. Занятия археологией, историей, философией давно уже перестали быть для него увлечениями и требовали все большей и большей затраты сил и времени.

В поисках твёрдого и независимого положения Николай Константинович выдвинул в 1901 году свою кандидатуру на вакантную должность секретаря Общества поощрения художеств, которое играло заметную роль в культурной жизни страны, занималось выставочной и издательской деятельностью. Обществу принадлежали художественно-промышленная школа, художественно-промышленные мастерские, музей, аукционный зал. Секретарь общества руководил всем его делопроизводством и считался весьма значительным по своему положению лицом.

Основательные знания, последовательность в проведении своей линии, энергия Николая Константиновича вскоре принесли ему признание незаурядного организатора. Административные обязанности Рерих успешно сочетал с научно-исследовательской деятельностью и живописью. С 1902 по 1905 год им был проведён ряд интереснейших археологических исследований на северо-западе России. Они внесли много нового в научные представления о культуре народов, заселявших русские равнины в эпоху неолита. Открытия Рериха обсуждались и получили высокую оценку специалистов на археологическом съезде во Франции в 1905 году.

Плодотворной была для Рериха-художника и Рериха-учёного поездка по древнерусским местам. В 1903-1904 годах он и Елена Ивановна посетили свыше сорока русских городов, где были изучены исторические памятники, народное творчество, ремёсла и старинные обычаи. Зимой 1904 года на выставке «Памятники русской архитектуры» экспонировалось около 90 этюдов, созданных Николаем Константиновичем за эту поездку. Единственная в своем роде серия живописных произведений имела громадный успех. Её собирались приобрести для Русского музея, но этому помешала война с Японией. В 1906 году почти все этюды русской старины вместе с 800 произведениями других художников были отправлены на выставку в США. Устроитель выставки не сумел рассчитаться с американской таможней, и все картины были проданы с аукциона.

Научная, художественная и литературная деятельность Рериха отличалась подлинно национальным характером. Опираясь на исторические источники, Николай Константинович писал о достижениях славянских племён в далеком прошлом, об их общественно-государственной структуре и высоком уровне культурной жизни.

Изучая вопросы массовых миграций, Рерих приходит к заключению, что народы, заселяющие русские равнины, в течение долгих лет были гораздо теснее связаны с Востоком, нежели с Западом, и что именно на Востоке следует искать разгадки многих явлений и особенностей русской национальной культуры.

Такие взгляды Рериха определили весь его дальнейший жизненный путь, его научные поиски и развитие мировоззрения. Нашли они отражение и в его живописи. В своих картинах Рерих воспроизводит древний облик славянской земли, исконных её жителей, знакомых с разнообразным трудом, общественно организованных и способных защищать свою независимость и веками выработанный уклад жизни.

Занимаясь изучением старины, Рерих одним из первых русских художников со всей серьёзностью и знанием дела поднимает вопрос об огромной художественной ценности древнерусской иконописи и о необходимости оградить её от варварского уничтожения и искажения невежественными реставраторами. Внимание Николая Константиновича привлекает и бедственное положение народных ремёсел, которые вытесняются безликим фабричным производством. Рерих принимает живое участие в работе художественных мастерских, открытых М. К. Тенишевой в имении «Талашкино» под Смоленском. В них обучали местную молодежь прикладному искусству. Тенишева широко пользовалась советами М. А. Врубеля, М. В. Нестерова, И. Е. Репина, В. А. Серова, С. В. Малютина, И. Я. Билибина, Е. Д. Поленовой и многих других художников, которым были дороги национальные традиции народного творчества.

Характерные особенности искусства самого Рериха вырабатывались в тщательном изучении и следовании этим традициям, что в значительной мере и определило его место в истории русской живописи, а также взаимоотношения с коллегами, в частности с художниками объединения «Мир искусства». Западнические тенденции некоторых его лидеров всегда оставались для Рериха неприемлемыми. Чужды были Николаю Константиновичу и свойственные ряду мирискусников живописные поиски в ограниченной сфере эстетических проблем.

Самобытный талант Рериха скоро принёс ему широкое признание и известность. Его картины экспонировались на многочисленных отечественных и зарубежных выставках в Праге, Берлине, Риме, Вене, Венеции, Париже, Лондоне. В 1906 году Николай Константинович был избран членом парижского Осеннего салона, а в 1909 году – академиком петербургской Академии художеств.

Секретарские обязанности в Обществе поощрения художеств, отнимая много времени, не давали Рериху творческого удовлетворения. Его больше привлекала непосредственная работа в области художественного образования. Статьи Рериха, появившиеся вскоре после его приобщения к деятельности Талашкинских художественных мастерских, свидетельствуют об обширных планах преобразования всей постановки художественного просвещения в России. Считая, что влияние искусства распространяется далеко за пределы «чисто эстетического» и оказывает громадное воздействие на нравственное воспитание народа, Николай Константинович ратует за самое широкое «внедрение искусства в повседневную жизнь».

В 1906 году Рерих оставляет должность секретаря Общества поощрения художеств и становится директором Школы этого же общества. Её дела находились к тому времени в большом упадке. Александр Бенуа писал в связи со сменой руководства Школы: «Рерих получил такое наследство, которое всякий другой призадумался бы принять, тем более, что это наследство находилось под опекой лиц, достаточно могущественных...»4

Энергия и организаторские способности Рериха привели к тому, что через несколько лет Школа Общества поощрения художеств стала одним из самых крупных демократических художественных учебных заведений страны. Николай Константинович открыл сеть пригородных отделений, мастерских и классов, доступных для трудящейся молодежи петербургских фабричных окраин. Программы по специальности были им расширены введением уроков по общехудожественному образованию, музыке, хоровому пению. При Школе был создан Музей русского искусства, часто проводились экскурсии по древнерусским городам. К 1917 году число учеников значительно увеличилось, за Школой укрепилось наименование «второй академии художеств». Рерих действительно мечтал превратить со временем Школу в Народный университет искусств и уже разрабатывал соответствующую расширенную программу.

Почти одновременно с началом педагогическо-просветительной деятельности Николай Константинович занялся и театральной работой. Оформление таких спектаклей, как «Князь Игорь», «Снегурочка», «Пер Гюнт», «Принцесса Малейн», «Весна священная», которые шли в Петербурге, Москве, Париже, Лондоне, Милане, Нью-Йорке, Чикаго, принесло Рериху заслуженную славу большого мастера театральных декораций. Николай Константинович сотрудничал с С. П. Дягилевым, К. С. Станиславским, И. Ф. Стравинским, был близок со многими композиторами, артистами, театральными деятелями. Наряду с А. Н. Бенуа, Л. С. Бакстом, К. А. Коровиным, А. Я. Головиным Рерих внёс много нового и ценного в русскую театральную живопись и способствовал её высокому международному признанию. Достаточно сказать, что даже после смерти художника по его эскизам изготовлялись декорации для постановок русских опер в Англии, Италии, Швеции. Характерно, что Рерих предпочитал принимать участие в оформлении спектаклей, воспевавших народные движения, героизм, подвиг, высокое чувство любви.

Жизнь Николая Константиновича протекала в сложном взаимодействии многих творческих устремлений, отличавшихся вместе с тем чёткой целенаправленностью, устойчивостью философского мировоззрения.

Впервые наиболее полно Рерих изложил свои философские и эстетические взгляды в большой статье «Радость искусству» (1908), в которой на материалах из русской и мировой истории проводилась мысль о зависимости между искусством и развитием общественной жизни в разные эпохи. Выше всего Рерих ставил творческое отношение человека к окружающему миру. По его мнению, искусство, будучи выразителем творческого начала, в том или ином виде пронизывает и направляет всю человеческую жизнедеятельность. Вместе с тем Рерих пытается не порывать с исторической базой естественного происхождения и развития человеческих чувств и знаний. Однако, приурочивая появление на земле «полноценного человека» к моменту возникновения у него сознательно-творческого отношения к жизни, Николай Константинович отдавал приоритет духовным факторам и как философ зачастую придерживался идеалистических позиций.

Заметное воздействие на молодого Рериха оказывали Дж. Рескин и Л. Н. Толстой. Но в поисках «гармонии жизни» пути Рериха и Толстого расходились. Хотя в какой-то мере их сближал подход в постановке ряда этических проблем.

Решающее влияние на философское мировоззрение Рериха имел Восток. Николай Константинович с ранних лет следил за исследованиями отечественных востоковедов и со многими из них был хорошо знаком. Взгляды художника на процессы развития русской национальной культуры направляли его внимание на историю культуры народов Востока. Научные концепции Рериха о народных миграциях и их роли в преемственности культур находили опору в трудах тех учёных, которые в конце XIX и начале XX века заново открывали западному миру высокие достижения Востока в далёкой древности.

Николай Константинович проявил большой интерес к движению «Миссия Рамакришны», возникшему в 1897 году по инициативе индийского мыслителя и общественного деятеля Свами Вивекананды. Вивекананда и его учитель, популярный в Индии и за её рубежами философ Рамакришна, были первыми учёными, по трудам которых Рерих знакомился с оригинальной индийской философской мыслью. Из индийской классической литературы огромное впечатление произвели на Рериха «Бхагаватгита», ранние упанишады, некоторые буддийские философские тексты.

Увлечение восточной философией и литературой сказалось на формировании общественно-политических взглядов Рериха. Как истинный гуманист он не мог признавать справедливым общество, узаконившее угнетение и эксплуатацию человека человеком. Уже в своих ранних статьях Николай Константинович указывает на несовершенство общественного строя, закрывающего народу свободный доступ к радостям творческой жизни. Не прошли бесследно для Рериха и явно выраженные симпатии к социализму в сочинениях Вивекананды и Тагора. Однако прогрессивные идеологи освободительного движения в Индии были органически связаны с укоренившимися религиозными традициями, которых ещё крепко придерживались широкие народные массы страны. Всё это находило отражение и в общественных взглядах Рериха, безраздельно верившего в мощь «духовного оружия».

Начиная с 1905 года восточная тематика прочно входит в живопись и литературные труды Николая Константиновича. Научная работа сближает его с востоковедами, в их числе с известным буддологом Ф. И. Щербатским. Рерих ратует за создание в Петербурге специального Индийского музея. В Школе Общества поощрения художеств он добивается ассигнований для отправки в Индию учеников. Старший сын художника с гимназических лет изучает восточные языки. В 1913 году Николай Константинович ведёт переговоры с проживающим в Париже русским востоковедом В. В. Голубевым об организации совместной экспедиции в Индию. В продолжение многих лет Рерих готовится к тому, чтобы посетить страны Востока с научно-исследовательскими целями, главной из которых всегда оставалась проблема массовых народных миграций в древности.

Вместе с тем в искусстве Рериха славянские мотивы отнюдь не вытеснялись восточными. Его пытливая мысль искала в диалектике больших исторических процессов корни национальных культур, его политические убеждения тесно связали освобождение пародов Азии от колониальной зависимости с победой революционного движения у себя на родине.

В 1914 году, когда вспыхнула первая мировая война, Рерих без колебаний примкнул к антимилитаристически настроенной части русской интеллигенции. Николай Константинович сближается с А. М. Горьким, с которым раньше сотрудничал в издательских делах, выдвигает проект организованной охраны просветительных учреждений и памятников культуры в военное время, участвует в работе Красного Креста, открывает мастерские по обучению художественным ремёслам раненых. Статьи Рериха в эти годы насыщены мыслями о «завтрашнем всенародном строительстве», о подготовке «высоких путей» к достижению лучшего будущего.

В начале 1915 года Николай Константинович перенес тяжелое воспаление легких. Его здоровье восстанавливалось медленно, врачи настояли на переселении из Петербурга в более сухую, лесистую местность.

Чтобы не отрываться от руководства Школой Общества поощрения художеств и другой общественной работы, Рерих стал подыскивать не очень удалённое от столицы место, и его выбор остановился на Сердоболе (Сортавала) в Карелии. Там, на берегу ладожских шхер, среди соснового леса он арендовал дом, куда и переехал с семьей в декабре 1916 года.

Пребывание в Сердоболе лишило Рериха его обычной активности в год Великой Октябрьской социалистической революции. Когда позволяло здоровье, он делал кратковременные выезды в Петроград, чтобы быть в курсе близких ему дел. Так, в марте 1917 года Николай Константинович присутствовал на созванном Горьким совещании группы художников, писателей, артистов. Тогда же была избрана комиссия из двенадцати человек, куда вошёл и Рерих. 6 марта Горький, Бенуа, Рерих и Добужинский подписали заявление в Совет рабочих и солдатских депутатов, где говорилось: «Комиссия по делам искусства, занятая разработкой вопросов, связанных с развитием искусства в свободной России, единогласно постановила предложить свои силы в распоряжение Совета рабочих и солдатских депутатов для разработки вопросов об охране памятников старины, проектирования новых памятников, составления проекта положения об органе, ведающем делами изящных искусств, устройстве народных празднеств, театров, разработке гимна свободы и т. п.»5.

Одним из документов, распространённых комиссией и подписанных вместе с другими Рерихом, было обращение ко всем правительственным и общественным организациям прекратить сооружение памятников, связанных с увековечением памяти династии Романовых. Этот призыв вызвал нападки на Горького со стороны более правых элементов, обвинивших Алексея Максимовича в посягательстве на «свободу творчества». Присутствие в комиссии Александра Бенуа и его попытки преобразовать её в Министерство изящных искусств в свою очередь послужили причиной бурных протестов представителей «левого» искусства, в частности Маяковского. Бенуа пытался заручиться поддержкой Рериха и даже предлагал ему занять пост министра в проектируемом Министерстве изящных искусств, от чего Николай Константинович категорически отказался. Демократическая программа и искренние стремления Горького координировать культурные силы страны в трудное для неё время больше отвечали взглядам Рериха, чем деятельность министерства, обязанного проводить политику Временного правительства.

Разруха, вызванная войной, не ослабила работы Рериха над проектом Свободной народной академии. Готовясь к его защите, он писал в 1917 году: «Мы верим в великое назначение искусства для народа. Товарищи! Какие бы трудности нас ни ожидали, будем твёрдо помнить, что идея народного просвещения всегда должна быть в человечестве самой нерушимой, самой любимой, самой близкой понятию подвига»6. Здесь следует отметить само обращение «товарищи», которого многие представители интеллигенции старались тогда избегать.

Николай Константинович принял Октябрьскую революцию как поворотное историческое событие в судьбе не только русского народа, но и народов всего мира. В конце 1917 и первой половине 1918 года, работая над рукописью аллегорической повести «Пламя» и статьей «Единство», Рерих писал: «Создаётся ещё одна ступень к мировому единству. Государственность дрогнула и обратилась к народному строению. А народность – первая ступень к единству... Лишь подвигом движима русская жизнь. И подвиг самый непреложный – подвиг народного просвещения. Культ самовластия, тирании, культ мёртвого капитала может смениться лишь светлым культом знания»7.

Взгляды Николая Константиновича были несколько односторонними. Недооценивая остроту классовых противоречий, он, однако, никогда не защищал обанкротившийся строй. 1917 год сразу же и навсегда стал для Рериха годом рождения Новой России.

Последний раз Николаю Константиновичу удалось побывать в революционном Петрограде в январе 1918 года. В мае этого же года финская буржуазия с помощью германских войск установила реакционный режим и закрыла государственную границу между Финляндией и Советской Россией. Рерих оказался надолго отрезанным от своей Родины, но контактов с нею не терял и разными путями налаживал переписку.

Архивы и литературные произведения Рериха периода его пребывания в Сердоболе свидетельствуют, что по мере приближения первой мировой войны к концу он много думал о планах поездки на Восток. Летом 1918 года здоровье Николая Константиновича, наконец, значительно улучшилось, и он предпринимает попытку выбраться из захолустного карельского городка. На помощь приходит предложение профессора О. Биорка из Стокгольма приехать в Швецию для приведения в порядок картин русских художников, оставшихся там с выставки 1914 года.

Посетив шведскую столицу, Рерих договорился об устройстве персональной выставки своих произведений, которая прошла с большим успехом в ноябре 1918 года. Имя Рериха, уже достаточно известное в западных странах до войны, вновь появилось на страницах европейской прессы. Стали поступать предложения об организации выставок и даже переезде на постоянное жительство во Францию и Германию. Но Николая Константиновича интересовала в это время только Англия, с разрешения властей которой можно было выехать в Индию.

Попасть в Англию Рериху помог Дягилев, ставивший тогда в Лондоне «Князя Игоря». Английский театральный деятель Т. Бичам предложил Николаю Константиновичу написать декорации и к другим русским постановкам. Так, осенью 1919 года Рерих с семьёй оказался в Лондоне, где его выставки и оформление театральных постановок были встречены восторженно.

Однако эти успехи не вызывали у Николая Константиновича намерения задержаться в Европе на продолжительный срок. Мыслями он давно уже был в Индии. И когда в 1920 году в Лондон приехал Рабиндранат Тагор, выразивший желание познакомиться с известным русским художником, то к своему удивлению он застал Рериха в мастерской за работой над серией панно «Сны Востока». Писатель поддержал планы Рериха. И уже с 1921 года, не без содействия Тагора, в индийских журналах стали появляться статьи об искусстве Рериха.

Готовиться к научно-исследовательской работе на Востоке Рерих начал сразу же по приезде в Лондон. Его сын Юрий поступил на индо-иранское отделение Школы восточных языков при Лондонском университете. Сам Николай Константинович тщательно следил за новейшей востоковедческой литературой. Особенно его интересовали последние работы русских востоковедов. Он знакомится с только что вышедшими в Петрограде работами Ф. И. Щербатского, Г. З. Цыбикова, П. К. Козлова, Ф. А. Розенберга, С. Ф. Ольденбурга, Б. Я. Владимирцева. Завязывается переписка с некоторыми индийскими деятелями культуры.

В конце 1920 года Рерих уже приобрёл билеты на пароход до Бомбея, но поездка сорвалась. Выяснилось, что доброжелательного отношения английских властей к проведению научно-исследовательской работы в их колонии ждать не приходится. В самом лучшем случае можно было рассчитывать лишь на кратковременную туристскую поездку, что Николая Константиновича мало устраивало, и отъезд пришлось отменить.

Покидая в 1919 году Сердоболь, Рерих не имел ни малейшего намерения посетить Америку, и только вынужденная отсрочка запланированной в страны Азии экспедиции побудила его принять предложение директора Чикагского института искусств Р. Харше провести в США выставочное турне.

Первая выставка Рериха в США состоялась в декабре 1920 года в Нью-Йорке. За ней последовали другие, еще в 28 крупнейших городах. Эти выставки можно назвать не только большим успехом Рериха, но и триумфом русского искусства. Посещая крупнейшие центры США, Рерих выступал с лекциями, в которых знакомил американцев с достижениями русского искусства, науки, говорил о международном значении социальных преобразований в России. У Николая Константиновича имелось полное основание писать в начале 1923 года в СССР И. М. Степанову: «Вы правы, полагая, что за эти годы мною много сделано. Поработано во славу русского искусства много. Везде наше знамя осталось высоко»8.

Вокруг Николая Константиновича стали группироваться художники, музыканты, писатели, учащаяся молодежь. Так началась общественная деятельность Рериха за рубежом, в частности в США, на культурную жизнь которой он оказал в своё время значительное влияние.

По инициативе русского художника и его последователей возникло несколько культурно-просветительных учреждений, созданных на кооперативных началах, в их числе Нью-Йоркский институт объединённых искусств с секциями изобразительного искусства, музыки, хореографии, архитектуры, театра, литературы, с научным и философскими отделениями. Около ста американских деятелей культуры и науки отозвались на призыв Рериха принять участие в работе, преследующей самые широкие просветительные цели.

В основу учебно-образовательных программ закладывались те идеи, которые увлекли Рериха еще в 1917 году, когда он работал над проектом Свободной академии. Особое место отводилось тезисам об интернациональном значении искусства как международного проводника этических и эстетических ценностей.

Выставки, публичные лекции, выступления в печати, общественно-культурная и научная работа в международном масштабе подготовили благоприятную почву для осуществления давно задуманной экспедиции в страны Азии. Заручась поддержкой американских и европейских ученых, художников, писателей, Рерих не без оснований надеялся преодолеть то сопротивление англичан, которое обычно испытывали на себе русские путешественники в Индии.

Рерих прожил в США с 1920 по 1923 год и затем в 1924, 1929 и 1934 годах с короткими деловыми визитами посещал Нью-Йорк. Уже после отъезда художника из Америки в ноябре 1923 года в Нью-Йорке был открыт Музей имени Н. К. Рериха, куда Николай Константинович передал свыше 300 своих полотен.

В мае 1923 года семья Рериха собралась в Париже, где Юрий Николаевич успел получить степень магистра индийской филологии. Молодой ученый уже свободно владел санскритом, тибетским, монгольским, китайским и иранскими языками. Это облегчало многие задачи экспедиции. Подготовка к ней продолжалась еще несколько месяцев. Чтобы завязать более тесное сотрудничество с европейскими учёными, Николай Константинович побывал в Виши, Лионе, Флоренции, Болонье, Женеве. И, наконец, 17 ноября 1923 года семья Рериха отплыла на пароходе из Марселя в Индию.

30 ноября 1923 года Рерихи прибыли в Бомбей. Начав свой индийский маршрут с этого города и посетив попутно Джайпур, Агру, Сарнатх, Бенарес и Калькутту, они направились к южным склонам Восточных Гималаев, где и поселились в окрестностях города Дарджилинга. Интерес Рериха к северным районам Индии был понятен. Русские путешественники, в частности Н. М. Пржевальский и П. К. Козлов, давно стремились пройти Центральную Азию с севера на юг, чтобы исследовать оставшиеся неизвестными области Тибета. Теперь Николай Константинович подошёл с противоположной стороны к этим таинственным территориям.

В экспедициях, проведённых в пограничных с Тибетом Сиккиме, Непале и Бутане, Рерих собрал много буддийских старинных рукописей и предметов искусства. Внимание Николая Константиновича привлекали исторические и современные связи Индии с Тибетом. Горные перевалы Сиккима с незапамятных времен были главными артериями общения между ними, что вносило в культуру народов этой области свои особенности. Характерно, что первые научные описания и труды Николая Константиновича и Юрия Николаевича гораздо больше захватывали тибетскую, чем индийскую тематику.

Приезд в Азию, конечно, сказался и на искусстве Рериха. Его сразу же пленил величественный горный мир Гималаев, засверкавший на полотнах художника невиданными красками. Серия картин «Знамена Востока» («Учителя Востока») была задумана и начата Николаем Константиновичем уже в 1924 году в Сиккиме.

Местные экспедиции в районе Сиккима продолжались недолго. Работа в замкнутых пределах индийской территории не исчерпывала обширных планов Рериха по изучению исторических связей и укреплению в будущем обмена культурными ценностями между народами его родины и странами Азии.

В сентябре 1924 года Николай Константинович выезжает в Европу и Америку, чтобы решить там вопрос об организации большой научно-художественной экспедиции, маршрут которой дважды, – с юга на север и с севера на юг, – пересек бы Центральную Азию. Эту экспедицию Николай Константинович задумал использовать и для посещения Советского Союза. Чтобы подготовить такую возможность, художник из Сиккима пишет письмо Горькому.

Опираясь на поддержку ученых и сотрудников по культурно-просветительной деятельности, Рерих добивается в Нью-Йорке разрешения вести экспедицию под американским флагом и получает документы, открывающие доступ в колониальные страны Азии. Конечно, разговор о посещении Советского Союза в Америке не поднимался. Этот сложный и первостепенной важности для самого Рериха вопрос ему приходилось решать в одиночку и негласно.

В декабре 1924 года Николай Константинович приезжает в Берлин, где, судя по письмам, он предполагает застать Горького. Но Алексей Максимович находился в это время в Италии, и Рерих один наносит визит советскому полпреду Н. Н. Крестинскому. Тот был достаточно полно осведомлён о деятельности художника за границей и тепло принял его. Николай Константинович посвятил Крестинского в свои планы и рассказал ему о впечатлениях, связанных с поездкой в Азию, в том числе и о положении в Тибете, где раздувалась усиленная антисоветская пропаганда.

В разговорах с Крестинским Рерих высказал свою симпатию к советскому строю и убеждение в том, что прогрессивные коммунистические идеи должны преобразовать на новых основах всю общественную жизнь человечества. Правда, идеалистические тенденции философского мировоззрения Рериха тесно связывали идеи современного коммунизма с многовековым учением Будды об общинном устройстве жизни и с этикой некоторых восточных философских школ. Это дало повод наркому иностранных дел Г. В. Чичерину, которому по просьбе Рериха была доставлена стенограмма его беседы в берлинском полпредстве, назвать художника «полубуддистом-полукоммунистом»9.

Изложив цели предстоящей экспедиции и свои политические взгляды, Николай Константинович просил оказать ему, в случае надобности, помощь советских дипломатов в Центральной Азии и разрешить посещение Родины. Вскоре из Москвы пришёл благоприятный ответ, но он не застал Рериха в Европе. Николай Константинович был уже на пути в Азию. На этот раз он ехал через Цейлон, центр наиболее древнего ответвления буддизма – хинаяны. Здесь художник встретился с крупным ученым и общественным деятелем, будущим послом Цейлона в СССР Г. П. Малаласекерой. Через много лет, характеризуя деятельность Николая Константиновича, последний скажет: «Жизнь Рериха была соткана из многих необычайных элементов, которые с трудом поддаются описанию. Некоторые зовут его пророком, другие мистиком. Быть может, сам он предпочел бы быть названным посланником доброй воли Запада на Востоке»10.

Это очень точное определение. Больше всего Рерих стремился к достижению взаимопонимания и сближения культур народов Запада с народами Востока, и в первую очередь народов Советского Союза, Центральной Азии и Индии. В успехе такого сближения Николай Константинович видел не только естественное продолжение традиций далекого исторического прошлого, но и единственный верный залог процветания человечества в будущем.

В марте 1925 года Николай Константинович, Елена Ивановна и Юрий Николаевич (Святослав Николаевич продолжал образование в Америке и Европе) переехали из Дарджилинга в столицу Кашмира Сринагар (Западные Гималаи). Здесь Рерих оснащает экспедицию и начинает свой далёкий путь по Центральной Азии. Уже в самом Кашмире экспедиции Рериха, несмотря на американские документы и флаг, приходится сталкиваться с препятствиями, вплоть до явно спровоцированных вооружённых столкновений.

После Кашмира экспедиция два месяца проработала в горах Ладака и в сентябре 1925 года двинулась в направлении Хотана. В трудных условиях осени были преодолены семь перевалов, более 5000 метров высотой. В Хотане, где Николай Константинович намечал археологические раскопки, путешественников ждали новые неприятности. Местные китайские власти запретили Рериху проводить научные исследования, придрались к документам, выданным китайским послом в Париже, отобрали необходимое в пути оружие и в конце концов арестовали всех членов экспедиции.

Николаю Константиновичу удалось по счастью снестись с советским консулом в Кашгаре, и только благодаря его энергичному вмешательству, после вынужденной трёхмесячной стоянки в Хотане караван Рериха стал продвигаться дальше через Аксу, Кучу, Карашар и в апреле 1926 года дошел до столицы провинции Синь-цзян – Урумчи. Здесь находился китайский генерал-губернатор, правивший обширным краем, в состав которого входил и Хотан, где не без прямого вмешательства англичан была сделана попытка не пропустить караван далее на север.

В Урумчи Рерихи дождались оформления советской въездной визы и 29 мая 1926 года в районе озера Зайсан пересекли границу Советского Союза. 13 июня они уже были в Москве. Посещение Родины имело для Николая Константиновича огромное значение, а сам факт приезда в Советскую Россию непосредственно из Британской Индии был в то время явлением чрезвычайным, которое не могло не вызвать к себе повышенного интереса.

В Москве Николай Константинович встретился с архитекторами, художниками, учёными, со Щусевым, Грабарём и другими, в тесном контакте с которыми предполагал наладить свою дальнейшую исследовательскую работу в Азии. О её планах он подробно информировал наркомов Г. В. Чичерина и А. В. Луначарского и получил их одобрение и поддержку. Прежде всего Рериху было необходимо оснастить экспедицию на вторую, наиболее трудную половину намеченного маршрута, пересекавшего восточную часть Тибетского нагорья. В этом Николаю Константиновичу была оказана государственная помощь, и ему был выдан советский экспедиционный паспорт.

В дальнейшем Рерих предполагал продолжить свои изыскания в районе Гималайского хребта, с тем, чтобы уже через десять лет окончательно вернуться на Родину. Находясь в Москве, художник передал Чичерину ларец со священной для индийцев гималайской землей для возложения её к Мавзолею Ленина.

До отъезда из Советского Союза Рерихи побывали с экспедицией на Алтае и в Бурятской АССР. В сентябре 1926 года, через Кяхту, они проследовали в столицу Монголии – Улан-Батор, откуда и предстояло начать обратный путь в Индию.

В Монголии власть уже принадлежала Народному правительству, созданному после победы революционных сил над китайскими и японскими милитаристами. Еще из Индии Николай Константинович писал о Монголии как о самой передовой стране Центральной Азии. Теперь Рерих подчеркивал значение социальных преобразований для Советской России и Народной Монголии и их готовность следовать заветам Ленина. Эти мысли нашли выражение в книге «Община» и других, изданных Рерихом в Улан-Баторе.

Частые ссылки на В. И. Ленина, русскую революцию, на надежды, возлагаемые народами Востока на Советский Союз, встречаются также и в рукописи «Алтай-Гималаи» (1923-1928). Однако при издании книги на Западе они были опущены. Сохранившийся оригинал позволяет восстановить первоначальный текст и правильно понять те Цели, которые преследовал Рерих при попытках наладить в 20-х годах разнообразные культурные связи между народами закабаленного еще Востока и уже свободными строителями новой жизни на своей Родине.

Закончив оснащение экспедиции и запасшись разрешением тибетских властей пройти по их территории и посетить Лхасу, Рерих в апреле 1927 года вышел из Улан-Батора с караваном, взявшим направление на юго-западный монгольский пограничный пункт Юм-Бойсе. После Юм-Бойсе экспедиция прошла по пустынному и заброшенному пути, когда-то давно проложенному между исчезнувшими «островными оазисами» до Аньси.

В июле 1927 года Рерих разбил лагерь на высокогорном пастбище Шара-гола, откуда отдельные группы выезжали в окрестные районы Цайдама для сбора научного материала. В конце августа экспедиция двинулась дальше по Тибетскому нагорью прямым путем на Нагчу. Этот чреватый опасностями маршрут через Цайдамские солончаки был короче караванной дороги, по которой в 1880 году следовал Пржевальский, повернувший, не доходя до Нагчу, обратно. Рерих намеревался завершить начатое прославленными русскими путешественниками в Азии дело и пересечь через Лхасу все Тибетское нагорье.

Николай Константинович и его спутники испытали на себе все опасности далекого пути, связанные с суровой природой Центральной Азии. Они усугублялись, так же как при Пржевальском и Козлове, нападениями на караван полудиких кочующих племен. Ко всему этому экспедиции Рериха пришлось пережить еще и совершенно непредвиденную трагедию, виновниками которой оказались колониальные власти.

В октябре 1927 года в местности Чунаркэн караван Рериха был остановлен регулярными войсками, подчинёнными начальнику тибетских вооруженных сил области Западных Хор. Николай Константинович думал, что задержка вызвана каким-то недоразумением. Да и тибетский генерал при переговорах с Рерихом уверял его в том, что через несколько дней будут выправлены какие-то дополнительно потребовавшиеся документы, и он сможет продолжать свой путь.

Потянулись долгие дни ожидания. Караван окружили хорошо вооруженные воинские отряды под командованием тибетского майора, следившего за каждым шагом членов экспедиции и регулярно посылавшего в Лхасу донесения. Между тем надвигалась жестокая тибетская зима, которую даже местное население с трудом переносит в утепленных юртах и к которой Рерих и его спутники совершенно не были подготовлены. Имея полную возможность уже в октябре дойти до Лхасы, экспедиция запаслась лишь летними палатками. Запасы продовольствия, фуража и медикаментов также не были рассчитаны на длительную стоянку, а пополнять их стало невозможно, так как окружавшие экспедицию войска препятствовали сношениям с населением и проходящими караванами.

Николай Константинович посылал через тибетского майора письма и телеграммы американскому консулу в Калькутту, британскому резиденту в Гангток, далай-ламе в Лхасу. Ответы на них не приходили. Экспедиция была столь тщательно изолирована от внешнего мира, что в западной прессе стали появляться сведения о её гибели.

Только в марте 1928 года Николаю Константиновичу было, наконец, разрешено покинуть абсолютно неприспособленное для зимней стоянки место. Несколько членов экспедиции Рериха погибли вследствие простудных заболеваний. Что же касается вьючного состава, то из 102 верблюдов выжило только 10, а из 10 лишь два могли быть использованы для передвижения. Резкие перепады температуры уничтожили часть ценнейших киноплёнок.

Однако мужество отважных путешественников не было сломлено. Исследовательская работа не прекращалась даже в самых тяжёлых условиях. Путевые записи, коллекции, сотни созданных в пути этюдов и зарисовок удалось сохранить. Собрав новый караван, Рерих двинулся с экспедицией дальше, но, выполняя предписание тибетских властей, уже не через Лхасу, а в обход её, что задержало возвращение в Индию еще на два месяца.

Что же в сущности произошло, и почему Рерих, имевший на руках официальное разрешение посетить Лхасу, был задержан менее чем в трёхстах километрах от неё, а его экспедиция чуть не погибла на самом подходе к Нагчу, где имелись обильные запасы продовольствия?

У Николая Константиновича были основания предполагать, что виною всему являются его симпатии к Советскому Союзу и посещение Москвы. Эти предположения полностью подтвердились в наше время, когда советскому журналисту Л. В. Митрохину удалось в индийских архивах найти переписку Великобританского министерства иностранных дел со своими ставленниками в Азии11. Оказывается, после того, как Николая Константиновича благожелательно приняли в Москве, и он имел беседы с членами Советского правительства, английскому резиденту в Сиккиме было дано указание ни в коем случае не пропустить Рериха обратно в Индию. А Рерих уже приближался к Лхасе. Поэтому английские колониальные власти, от которых полностью тогда зависело правительство далай-ламы, разработали коварный план, обрекавший Рериха и его спутников на верную гибель.

Тем не менее, преодолев все препятствия, экспедиция Рериха перешла Гималаи через перевал Сепола и в конце мая 1928 года достигла Дарджилинга, откуда в марте 1925 года Николай Константинович начал свое путешествие, вписавшее в историю русских исследований Центральной Азии одну из самых славных страниц. Рерих достиг своей цели. Его экспедиция подробно ознакомилась с положением памятников древности по пройденному малоизвестному пути, собрала редчайшие коллекции, зарегистрировала следы великого переселения пародов (издавна интересовавшая Николая Константиновича проблема), отметила состояние путей сообщения и горных перевалов. Археологические, геологические и ботанические находки насчитывались тысячами. Во время путешествия было создано около 500 картин и этюдов.

Вернувшись в Индию, Рерих, продолжая столь успешно начатое дело, основал в Сиккиме гималайский институт научных исследований «Урусвати» («Свет утренней звезды»). Однако вскоре Николай Константинович решил перевести его в Западные Гималаи и в декабре 1928 года переехал в долину Кулу. Весь Северный Пенджаб, откуда шли древнейшие пути на Тибет и в Центральную Азию вплоть до Алтая, представлял для научно-исследовательской работы громадный интерес и был удобен для экспедиций через горные гималайские перевалы.

После того как около местечка Нагар, на высоте 2000 метров, Рерихи нашли дом, где можно было поселиться и начать научную работу, Николай Константинович и Юрий Николаевич выехали в Европу и США, для того чтобы договориться о сотрудничестве в научных учреждениях западных стран. За пятилетнее отсутствие Рериха созданные при его содействии культурно-просветительные организации успели широко развернуть свою работу. В Нью-Йорке был построен небоскрёб, где разместились: Музей имени Н. К. Рериха, Институт объединённых искусств, художественная галерея, театр на 350 мест, помещения для секционных занятий и студий.

Художественный и научный мир Америки и Европы встретил Рериха с большим интересом. Его выступления в институтах и на конференциях собирали большие аудитории. Были изданы книги «Сердце Азии», «Алтай-Гималаи», содержавшие описания маршрутов, результаты работы экспедиции. В музеях Америки и Европы появились новые картины художника, привлекавшие внимание необычной тематикой и высоким мастерством исполнения. Художественная, научная и культурная деятельность Рериха становилась всё более и более известной.

В 1929 году Николай Константинович вновь поднимает вопрос об охране народного культурного достояния, на этот раз уже в более широких международных масштабах, чем в 1914 году. Опираясь на принципы Красного Креста, Рерих разрабатывает проект специального Пакта по охране культурных ценностей в военное время. Гуманное начинание было горячо поддержано в прогрессивных кругах мировой общественности. Рабиндранат Тагор, Ромен Роллан, Бернард Шоу, Томас Манн, Альберт Эйнштейн, Герберт Уэллс и многие другие ученые, художники, писатели, общественные деятели горячо приветствовали Пакт Рериха.

В течение нескольких лет были проведены конференции и учреждены комитеты Пакта во Франции, Бельгии, США и в других странах Европы, Азии, Америки. В 1930 году Пакт был одобрен Комитетом по делам музеев при Лиге наций. Возникшее по инициативе Рериха движение приобрело множество сторонников.

Сам Николай Константинович не хотел задерживаться на Западе и торопился в Индию, где оставалась Елена Ивановна и налаживалась работа института «Урусвати». Весной 1930 года художник и его старший сын выехали из США в Лондон, а затем в Индию.

По возвращении в Кулу Рерих приступил к развёртыванию работы нового института, деятельность которого была рассчитана на широкие международные связи. Юрий Николаевич взял на себя руководство этнолого-лингвистическими исследованиями, разведкой археологических памятников, переводами на европейские языки манускриптов древности. Святослав Николаевич ведал работами по изучению древнего искусства народов Азии и проблем тибетской и местной фармакопеи.

Приглашённые специалисты собирали ботанические и зоологические коллекции. Была организована биохимическая лаборатория с отделом борьбы против рака. Издавался ежегодник «Урусвати», в котором публиковались результаты научной деятельности сотрудников института. Десятки учреждений Европы, Америки, Азии вели с институтом обмен информацией и коллекциями. Среди них был и Ботанический сад Академии наук СССР, куда по просьбе известного ботаника и генетика Н. И. Вавилова Рерих посылал семена для его уникальной ботанической коллекции.

Гербарии, собранные Рерихом в экспедициях по пустынным районам Азии, содержали много полезных засухоустойчивых трав. Ими заинтересовался департамент земледелия США, предложивший Николаю Константиновичу организовать специальную экспедицию для сбора семян растений, предотвращающих эрозию плодоносных почв и задерживающих распространение песков. В 1934 году Рерих по приглашению этого департамента выехал в США, чтобы договориться о подробностях и условиях финансирования экспедиции.

По пути в Америку Николай Константинович остановился в Париже, где вопреки своему правилу не вмешиваться во внутренние дела русской эмиграции выступил в поддержку сочувственно относящихся к Советскому Союзу группировок.

После прихода в Германии к власти фашистов международная обстановка так обострилась, что стали уже открыто говорить о возможности близкого военного столкновения между некоторыми западными странами и Советским Союзом. Это вызвало раскол русской эмиграции на два лагеря. Сторонники одного из них готовились присоединиться к немецким и итальянским фашистам и принять участие в войне против Советского Союза. Другие, напротив, считали, что долг каждого русского, где бы он ни находился и каких бы взглядов ни придерживался, заключается в посильной помощи родной стране и её армии.

Выступив открыто в поддержку патриотических настроений, Рерих вызвал против себя целую бурю враждебных выпадов наиболее реакционных эмигрантов. Патриотизм художника, его частые высказывания в печати, восхвалявшие хозяйственные и культурные достижения в Советской России, его твёрдая уверенность в победе родного народа в случае войны пришлись некоторым заправилам белоэмиграции отнюдь не по душе. Начатая ими против Рериха кампания не прекратилась даже после смерти художника.

В 1934 году Николай Константинович столкнулся с очередной трудностью при выборе маршрута для новой экспедиции. Судя по английским провокациям 1925-1928 годов, следовало полагать, что пути к пустыням Центральной Азии через Хотан или Лхасу будут для него закрыты. Оставались свободными подходы к пустыням Гоби и Алашань со стороны Северо-Западного Китая, и Рерих остановил свой выбор на Внутренней Монголии.

В мае 1934 года Николай Константинович был уже в Японии, откуда его экспедиция, в состав которой входили Юрий Николаевич и несколько специалистов-ботаников, переправилась в Маньчжурию и углубилась в её территорию.

При исследовании степной Барги и западного нагорья Хинганского хребта были найдены засухоустойчивые сорта растений, семена которых могли бы быть использованы в США. Помимо основной задачи, члены экспедиции занимались также сбором лекарственных растений и сведений об их применении в тибетской медицине. Работа сулила хорошие результаты. Однако по мере удаления экспедиции к северу последовали придирки со стороны японских оккупационных властей. Чтобы выяснить их причины, Рерих поехал в Харбин. Здесь со страниц белоэмигрантской и японской печати на него обрушился поток самых нелепых обвинений. Изданная в Харбине книга Рериха «Священный дозор» со статьями патриотического содержания была запрещена к продаже японской цензурой. На официальные запросы Николай Константинович получил из Токио невнятные отписки.

После нескольких месяцев бесплодных хлопот Рерих был вынужден согласовать с департаментом земледелия США вопрос о переброске экспедиции в другое место, и в марте 1935 года, переоснастив её в Пекине, Николай Константинович двинулся к границам пустыни Гоби через Калаган. В Гоби и предгорьях Хингана экспедиция проработала всё лето. Здесь было изучено свыше 300 сортов засухоустойчивых трав и послано в Америку около 2000 посылок с семенами.

Выполнив все взятые на себя обязательства, Рерих, обеспокоенный продолжительным молчанием своих ближайших нью-йоркских сотрудников, в сентябре 1935 года поспешил в Шанхай, где его ждали ошеломляющие известия. Небоскрёб Музея имени Н. К. Рериха в Нью-Йорке был построен на правах паевого товарищества. Взносы самого Николая Константиновича, не располагавшего свободными деньгами, заключались в картинах, количество которых уже превысило тысячу. Николай Константинович и Елена Ивановна как инициаторы дела являлись постоянными членами правления и совместно с другими учредителями обладали правом решающего голоса. Проживая за пределами Америки, Рерихи не принимали участия в хозяйственных вопросах и мало вникали в них, тем более, что еще при основании музея и примыкающих к нему учреждений существовала договорённость, что все они со временем должны быть переданы в сеть государственных культурных организаций. Для соблюдения требуемых формальностей Николай Константинович и Елена Ивановна выдавали полные доверенности на ведение финансовых дел члену правления и директору музея Луи Хоршу.

Хорш был довольно крупным бизнесменом, имевшим обширные связи в деловых кругах США. Воспользовавшись пребыванием Рерихов в долгосрочной экспедиции и отсутствием регулярного почтового сообщения, Хорш сумел переписать паи Рерихов на имя своей жены. Получив таким путем в свои руки контрольный пакет паев музея и принадлежащего музею имущества, Хорш устранил из правления Николая Константиновича, Елену Ивановну и верных им сотрудников – основателей музея и Института объединенных искусств. Картины художника перешли в собственность Хорша.

Друзья Рериха пытались, конечно, восстановить свои попранные права через суд, но безрезультатно. Сам Николай Константинович отнёсся к этой афере довольно хладнокровно. Потеря небоскрёба и картин не обескуражила и искренних сторонников Рериха, которых в США было достаточно. Вскоре они открыли новый музей имени русского художника. Он функционирует по сию пору и имеет в своем собрании около трёхсот произведений Рериха. По старой традиции музей ведёт разностороннюю культурную деятельность, устраивает выставки зарубежных художников, знакомит американцев с культурными достижениями других стран, в том числе и Советского Союза.

Уезжая в 1926 году из Москвы обратно в Индию, Рерих наметил десятилетний план научно-исследовательской работы, связанной с путешествиями по странам Востока. После экспедиции в район Северо-Западного Китая это десятилетие подходило к концу, и мысли Николая Константиновича были уже заняты вопросами возвращения на Родину. Это оказалось очень сложной для него проблемой. Открыто выразив свое намерение вернуться в Советский Союз при той сложной и напряженной политической обстановке, которая сложилась в мире к середине тридцатых годов, он рисковал плодотворной деятельностью и самим существованием многих организованных им культурных учреждений в нескольких десятках стран.

Тем не менее, уже с 1936 года Николай Константинович начал систематическую подготовку к возвращению на Родину. Об этом свидетельствуют его дневники, переписка с близкими сотрудниками, налаживание через них связей с советскими дипломатами в Париже и Риге, намерение переслать из Индии в Прибалтику свои архивы.

После Маньчжурской экспедиции Николай Константинович больше не выезжал из Индии, и вспыхнувшая в 1939 году вторая мировая война застала его в уединённом Кулу. Война отодвинула на неопределенное время переезд художника в Советский Союз и вынудила его законсервировать деятельность института «Урусвати».

Однако энергичная натура Николая Константиновича не позволяла ему оставаться просто наблюдателем происходящих грозных событий и спокойно ждать наступления мирных времен. Даже в крайне неблагоприятных условиях Рерих искал хоть малейшую возможность продолжить ту работу, ради которой он оказался в далекой Индии.

Когда в 1941 году фашистская Германия напала на Советский Союз, деятельность Николая Константиновича особенно активизировалась. В печати стали появляться патриотические статьи художника, в которых он не только выражал свою уверенность в победе Советского Союза, но и открыто объявлял себя сторонником нового, социалистического строя, принесшего России расцвет творческих сил ее народов.

В Индии проводились выставки и продажа картин Николая Константиновича и Святослава Николаевича в пользу нужд Красной Армии и Красного Крести. По инициативе Рериха его американские сотрудники организовали в 1942 году Американо-русскую культурную ассоциацию (АРКА), которая наладила тесные связи с ВОКС и посольством СССР в Вашингтоне. Получая от них правдивую информацию, ассоциация распространяла её через свои бюллетени, устраивала выставки советских фотодокументов, демонстрировала советские фильмы, выписывала для библиотек советские газеты и журналы. За всем этим чувствовалась опытная организаторская рука Николая Константиновича, избранного почётным председателем ассоциации. И он с полным правом записывал в «Листах дневника»: «Если человек любит Родину, он в любом месте земного шара приложит в действии все свои достижения. Никто и ничто не воспрепятствует выразить на деле то, чем полно сердце»12.

После окончания второй мировой войны Николай Константинович возобновил подготовку к переезду в Советский Союз. Из его переписки с И. Э. Грабарем, М. В. Бабенчиковым, В. Ф. Булгаковым и другими, а также по высказываниям встречавшихся с Рерихом советских журналистов видно, как тосковал художник по Родине и как стремился скорее туда вернуться. Свыше четырёхсот картин под его наблюдением было уже запаковано в ящики для транспортировки их морским путем через Бомбей.

Радовали Рериха происходившие в Индии события. Владычеству англичан приходил конец, и страна обретала самостоятельность. Рерих всегда поддерживал лидеров индийского освободительного движения, многих из них, в том числе и Джавахарлала Неру, бывшего у него в Кулу, Николай Константинович хорошо знал.

Искусство русского художника, его научная и культурно-просветительная деятельность, его общественно-политические взгляды, направленные против европоцентристских теорий, служивших колонизаторским целям западных империалистов, принесли Рериху большую популярность в странах Азии. Его выставки проходили с громадным успехом и привлекали множество посетителей. Картины Рериха занимали почётные места в музеях Индии, и им даже отводились отдельные залы. Десятки индийских журналов публиковали статьи Николая Константиновича по вопросам искусства, науки и культуры. Издавались его книги, а местные авторы часто предпосылали своим трудам предисловия Рериха. Многие индийские философы, писатели, учёные, художники, общественные деятели поддерживали с ним дружеские отношения. К имени Рериха всегда прибавлялось «гурудев» (великий учитель) или «махариши» (великий подвижник), что служило знаком большого уважения и признания его заслуг. «Картины его – говорил о творчестве Николая Константиновича Джавахарлал Неру, – проникнуты духом нашей истории, нашего мышления, нашего культурного наследия, они говорят нам так много не только о прошлом Индии, но и о чём-то постоянном и вечном, что мы все не можем не чувствовать себя в большом долгу перед Николаем Рерихом, который запечатлел этот дух в своих великолепных полотнах»13.

Победа индийского народа в борьбе за свободу значила для Рериха очень много. Собираясь покинуть страну, с которой за два десятилетия он так сроднился, Николай Константинович знал, что искусственные преграды, воздвигнутые английским империализмом между народами стран Азии и его Родины, навеки рухнули. Перед Рерихом вставала грандиозная перспектива культурного и научного сотрудничества Советского Союза со странами Востока. Самые заветные мечты Николая Константиновича получали осуществление, и он торопился на Родину, чтобы продолжить там свою творческую деятельность, направленную на взаимопонимание и сближение народов.

Однако мечтам Рериха не суждено было сбыться. Уже с 1939 года его здоровье стало сдавать. Сказалось на нём и душевное напряжение военных лет. Силы Николая Константиновича постепенно слабели, и 13 декабря 1947 года приступ сердечной недостаточности внезапно оборвал его жизнь.

Свыше четырёхсот картин и эскизов индийского периода жизни Рериха были привезены в Советский Союз его сыном Юрием Николаевичем, известным востоковедом, возвратившимся на Родину в 1957 году. После их выставок у нас появился ряд специальных статей, книг, монографий, посвящённых искусству Рериха. Эта тема столь обширна и сложна, что в настоящем очерке мы её не затрагивали, однако, говоря о Рерихе-учёном, Рерихе – путешественнике, педагоге, мыслителе, общественном деятеле, не могли, конечно, обходить молчанием главного – Рериха-художника.

Искусство Рериха, как и всякое подлинное искусство, продолжает жить и восхищать зрителей. Не умерла с художником и его идея об охране культурного достояния человечества. В 1950 году основные положения Пакта Рериха со всей документацией были переданы в ЮНЕСКО. В 1954 году в Гааге был подписан Заключительный акт Международной конвенции по защите культурных ценностей в случае вооружённых конфликтов. «Нравственные принципы Рериха в отношении культурного наследия народов Земли, – как справедливо сказал по этому поводу народный художник СССР Сергей Коненков, – стали нормами международного права».

 


1 См. очерк «Академия художеств», стр. 88-89.

2 Отдел рукописей ГТГ, фонд 44/1322.

3 Стенограмма выступления С. Н. Рериха 16 июня 1960 года в Ленинграде (архив П. Ф. Беликова, Таллинн).

4 А. Бенуа. Школа Общества поощрения художеств, «Речь». 1910. 14 мая.

5 Цитируется по кн.: «Летопись жизни и творчества А. М. Горького», т. 3. М., 1959, стр. 13.

6 Цитируется по оригиналу рукописи Н. К. Рериха (архив Г. Рудзитис, Рига).

7 Цитируется по оригиналу рукописи Н. К. Рериха (архив Г. Рудзитис, Рига).

8 Цитируется по кн.: В. П. Князева. Николай Константинович Рерих. Л.-М., 1963, стр. 72.

9 С. 3арницкий, Л. Трофимова. Путь к Родине. - «Международная жизнь», 1965, № 1.

10 Стенограмма выступления Г. П. Малаласекеры на открытии выставки Н. К. Рериха в Москве 12 апреля 1958 года (архив И. М. Богдановой, Москва).

11 См.: Crime in Himalayas. New Documents on Roerich's Expedition to Central Asia, by Leonid Mitrokhin. «Soviet land», New Delhi, 1972, Nos. 14-15, July-August.

12 См. очерк «Оборона Родины», стр. 231-232.

13 Цитируется по ст.: П. Ф. Беликов. Николай Рерих и Индия. - В сб.: «Страны и народы Востока», вып. XIV, стр. 228.

 

Воспроизводится по изданию: Н.К. Рерих. Жизнь и творчество. Сборник статей. М., «Изобразительное искусство», 1978.

 

Пакт Н.К. Рериха по охране культурных ценностей

 

14 апреля 1954 года в Гааге по инициативе ЮНЕСКО (Организация по вопросам образования, науки и культуры ООН) была созвана межправительственная конференция для обсуждения проблем, связанных с защитой народного культурного достояния при вооруженных столкновениях. 14 мая конференция завершила свою работу принятием «Гаагской конвенции 1954 года о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта».

В конференции принимали участие представители 56 государств. Советский Союз и социалистические страны в первую очередь ратифицировали подписанную конвенцию.

В 36-й статье принятой международной конвенции записано: «В отношениях между Державами, которые связаны Вашингтонским Пактом от 15 апреля 1935 года о защите учреждений, служащих целям науки и искусства, а также исторических памятников («Пакт Рериха»), и которые являются сторонами в настоящей конвенции, эта последняя дополнит Пакт Рериха» 1. В такой краткой юридической формулировке, по существу, заключена вся история конвенции до того, как она получила международный правовой статут.

Идея создания организованной охраны культурных ценностей принадлежала Николаю Константиновичу Рериху. Она возникла у него еще в самом начале столетия при изучении памятников отечественной старины. В 1903 году Рерих выступил в Обществе русских архитекторов в Петербурге с докладом о плачевном состоянии исторических памятников и о срочных мерах для их охраны. Тогда же он писал: «Обыкновенно у нас принято все валить на неумолимое время, а неумолимы люди, и время лишь идет по стопам их точным исполнителем всех желаний» 2.

Рерих хорошо знал, что самым жестоким врагом многовековых культурных накоплений являются войны. Русско-японская война 1904 года заставила художника серьезно задуматься над той угрозой, которая таилась в техническом усовершенствовании военных средств разрушения. В 1914 году, с началом первой мировой войны, Н.К.Рерих обратился к русскому правительству и правительствам других воюющих стран с предложением обеспечить сохранность культурных ценностей путем заключения соответствующего международного соглашения. Обращение Рериха осталось тогда без ответа, и художнику не удалось добиться проведения своей гуманной идеи в жизнь.

В 1929 году, после окончания многолетней Азиатской экспедиции, он вторично, но уже в более широких масштабах, вынес на обсуждение мировой общественности вопрос об охране культурного достояния народов при вооруженных столкновениях. Текст окончательно разработанного документа содержал в своих начальных параграфах следующие основные положения: «Образовательные, художественные и научные учреждения, научные миссии, персонал, имущество и коллекции таких учреждений и миссий будут считаться нейтральными и как таковые будут подлежать покровительству и будут уважаемы воюющими. Покровительство и уважение в отношении названных учреждений и миссий во всех местах будет подчинено верховной власти договаривающихся стран без различия от государственной принадлежности какого-либо отдельного учреждения или миссии [...]. Учреждения, коллекции и миссии, зарегистрированные на основании Пакта Рериха, выставляют отличительный флаг (красная окружность на белом фоне с тремя кругами в середине), который дает право на особенное покровительство и уважение со стороны воюющих государств и народов Высоких Договаривающихся Сторон» 3.

Флагу, названному Рерихом «Знаменем мира», придавались функции флага Красного Креста. Поэтому художник нашел для него лаконичную, красивую и убедительную форму. Символический знак, предложенный художником для Знамени мира, истолковывался им самим как вечность (замкнутая окружность), осуществляемая в человеческом обществе преемственностью прошлого, настоящего и будущего (три заключенных в окружность кружка). Рерих не возражал и против иных толкований, указывая, что всякая интерпретация, если она исходит из понятия синтеза жизни, близка смыслу этого знака, происхождение которого имеет очень древние корни. Несмотря на незапамятную древность происхождения, он никогда не использовался как отличительный знак какой-либо народности или религии, что имело важное значение. Ведь в свое время знак Красного Креста, например, оказался неприемлемым для многомиллионного магометанского мира, где его пришлось заменить полумесяцем. Вероятно, Н.К.Рерих учел все эти обстоятельства, создавая знак для Знамени мира. Однако Гаагская конвенция учредила иной, более упрощенный знак: щит, заостренный снизу, разделенный на четыре части синего и белого цвета.

Идея Пакта, предложенная русским художником, была сама по себе близка идее Красного Креста, что им неоднократно подчеркивалось. В статье «Красный Крест культуры» Рерих писал: «Человечество привыкло к знаку Красного Креста. Этот прекрасный символ проник не только во времена военные, но внес во всю жизнь еще одно укрепление понятия человечности. Вот такое же неотложное и нужное от малого до великого и должен дать, подобный Красному Кресту, знак Культуры» 4.

Мысль Рериха – поставить на правовую основу дело охраны исторических памятников и учреждений науки и просвещения – нашла широкую поддержку в прогрессивных кругах мировой общественности. Рабиндранат Тагор, С.Радхакришнан, Ромен Роллан, Бернард Шоу, Томас Манн, Альберт Эйнштейн, Герберт Уэллс и многие другие видные деятели науки и культуры горячо приветствовали смелое начинание русского художника и ученого.

В 1929 году был учрежден постоянный комитет Пакта в Нью-Йорке. О резонансе, вызванным предложением Рериха, свидетельствует его выдвижение на получение Нобелевской премии мира 1929 года. Кандидатура Рериха была заявлена департаментом международного права Парижского университета и поддержана научными учреждениями других стран. Это шло на пользу пропаганды Пакта и Знамени мира, хотя реальных шансов на присуждение премии у Н.К.Рериха не было. Одновременно с ним на эту премию претендовали государственный секретарь США Ф.Келлог и английский премьер-министр Д.Макдональд. Кроме того, просоветские настроения Рериха и посещение им в 1926 году Москвы не отвечали политическим интересам западных стран, что для присуждения Нобелевской премии играло не последнюю роль.

Несмотря па видимую «аполитичность» Пакта Рериха, он рассматривался многими политиками как далеко не безобидный для них документ. Приобретая сторонников среди видных ученых, писателей, художников, общественных деятелей, Пакт становился мощным средством антимилитаристической пропаганды. Поэтому некоторые военные заправилы западных стран выступали с критикой Пакта, указывая, в частности, что соблюдение его условий явится помехой для военных действий. Отвечая на такую критику, Рерих неизменно указывал, что помеха военным действиям и является одной из основных целей Пакта, и странно, что кто-то этого не может или не хочет понять.

В 1930 году постоянные комитеты Пакта Рериха были учреждены в Париже и в Брюгге. Тогда же Пакт был одобрен Комитетом по делам музеев при Лиге наций и передан на рассмотрение Международной комиссии интеллектуального сотрудничества. Рабиндранат Тагор писал Рериху по этому случаю: «Я зорко следил за Вашей великой гуманистической работой во благо всех народов, для которых Ваш Пакт мира с его знаменем для защиты всех культурных сокровищ будет исключительно действенным символом. Я искренне радуюсь, что этот Пакт принят Комитетом Лиги наций по делам музеев, и я глубоко чувствую, что он будет иметь огромные последствия для культурного взаимопонимания пародов» 5.

В 1931 году в Брюгге под руководством члена Комиссии по охране исторических памятников К.Тюльпинка был организован Международный союз Пакта Рериха, ставший центром распространения идеи Пакта и Знамени мира. В сентябре этого года в Брюгге была созвана первая международная конференция Пакта, в работе которой приняли участие официальные представители многих стран и общественных организаций. На конференции был разработан план официального продвижения Пакта. По решению конференции были также налажены постоянные контакты с Международным комитетом по делам искусства и Бюро конференции по ограничению вооружений.

В августе 1932 года в Брюгге же состоялась вторая конференция Пакта Рериха. Конференция вынесла решение об обращении ко всем странам с призывом признать за Пактом силу международного документа. На выставке, сопровождавшей конференцию, было представлено 8000 фотографий архитектурных памятников, которые выдвигались е первую очередь как неприкосновенное культурное наследие народов, нуждающихся в охране.

Третья конференция Пакта была созвана в ноябре 1933 года в Нью-Йорке. В ней приняли участие официальные представители от 36 государств. Конференция вынесла рекомендацию о принятии Пакта правительствами всех стран.

Сам Рерих на конференциях не присутствовал. Обращаясь к участникам первой конференции, он писал из Индии: «Если знамя Красного Креста не всегда доставляло полную безопасность, то все же оно ввело в сознание человеческое огромный стимул человеколюбия. Тоже и Знамя, нами предложенное для охраны культурных сокровищ, если оно и не всегда спасет драгоценные памятники, то все же оно постоянно напомнит о нашей ответственности и необходимости забот о сокровищах человеческого гения. Это Знамя внесет в сознание еще один стимул, стимул Культуры, стимул уважения ко всему, что создает эволюцию человечества» 6.

15 апреля 1935 года, когда Николай Константинович был с экспедицией в отдаленных районах Северо-Западного Китая, государства Америки подписали в Вашингтоне Пакт Рериха, и президент США Франклин Рузвельт, выступая по радио, сказал: «Предлагая этот Пакт для подписания всем странам мира, мы стремимся к тому, чтобы его всемирное признание сделалось насущным принципом для сохранения современной цивилизации. Этот договор имеет более глубокое значение, чем текст самого документа» 7.

В этот же день Рерих заносил в свои «Листы дневника»: «В Белом доме сегодня с участием президента Рузвельта подписывается Пакт. Над нашим байшином уже водрузилось Знамя. Во многих странах оно будет развеваться сегодня. Во многих концах мира соберутся друзья и сотрудники в торжественном общении и наметят следующие пути охранения культурных ценностей. Не устанем твердить, что, кроме государственного признания, нужно деятельное участие общественности. Культурные ценности украшают и возвышают всю жизнь от мала до велика. И потому деятельная забота о них должна быть проявлена всеми» 8.

Николай Константинович особенно подчеркивал морально-воспитательную сторону идей Пакта и Знамени мира. Он считал, что их назначение – привлекать внимание широкой общественности к проблемам мира и культурного строительства. Риск случайного, бессмысленного уничтожения плодов научного и художественного творчества существует постоянно. Непоправимые ошибки против культуры отнюдь не всегда сопровождались громом пушечных выстрелов. «Тихими погромами» назвал Рерих невежественные «реставрации» памятников русской старины в начале нашего столетия. Еще тогда он писал: «Незаметно погромляется все то, что было когда-то нужно, все то, что составляло действительное богатство и устои народа. Погром страшен не только в шуме и свисте резни и пожаров, но еще хуже погром тихий, проходящий незаметно, уносящий за собою все то, чем люди живы» 9.

Рожденная заботами о нерушимой преемственности вековых накоплений творческого гения родного народа, идея Н.К.Рериха разрослась до масштабов общечеловеческой правовой защиты мира и мирного культурного строительства. Благодаря его неутомимой энергии эта идея стала объединять вокруг себя прогрессивно мыслящих деятелей культуры и формироваться в общественно значимое движение.

В сентябре 1936 года многочисленные комитеты Пакта Рериха поддержали воззвание Рабиндраната Тагора о сохранении мира, на что великий индийский писатель и гуманист отозвался таким письмом к Николаю Константиновичу: «Проблема мира в настоящее время самая серьезная проблема, стоящая перед человечеством. Все наши усилия кажутся такими незначительными перед натиском новой волны варварства, которое быстро распространяется в западных странах. Отвратительное проявление неприкрытого милитаризма во всех странах предвещает ужасное будущее. Я почти перестал верить в существование цивилизации как таковой. На мы не можем отказаться от наших усилий делать что-то, ибо это только ускорило бы конец. Сейчас я так же потрясен и обеспокоен, как и Вы, и в связи с поворотом событий на Западе мы можем лишь только надеяться, что мир станет чище после этой кровавой бойни. Но нужно быть слишком смелым, чтобы испытать это пророчество в эти тревожные дни» 10.

Человечество не избежало испытания, которого опасался Тагор. Губительные последствия второй мировой войны, развязанной германским фашизмом, не поддаются исчерпывающим подсчетам. И на этот раз предложенный Рерихом Пакт по охране культурного достояния народов не смог выполнить своего благородного назначения. С началом войны комитеты Пакта оказались вынужденными замолчать. Однако Николай Константинович никогда не терял веры в человека. «Разрушено человеческим заблуждением и восстановлено человеческой надеждою» 11, – сказал оп о разрушениях первой мировой войны.

По окончании второй мировой войны художник возобновил прерванную работу по продвижению предложенного им Пакта. Уже в 1945 году Н.К.Рерих пишет в США из Индии о необходимости обратить внимание самых широких масс на еще дымящиеся руины, чтобы этот очередной трагический урок истории не пропал даром. Николай Константинович указывает, что прежде всего требуется наладить систематическую работу среди молодежи, которая часто не представляет себе всего значения культурных ценностей для будущего. «Эта война была беспримерно разрушительна и жестока. Как апофеоз разрушения встал дикий призрак атомных бомб» 12, – писал художник, призывая к действию комитеты Пакта.

6 декабря 1945 года Нью-Йоркский комитет Пакта и Знамени мира Рериха официально возобновил свою деятельность. В течение 1946 года он восстанавливал прерванные контакты, привлекал к делу Пакта новые силы, подготовлял издание, в котором наиболее полно отражалась история возникновения и продвижения Пакта Рериха.

В 1946 году за принятие Пакта Рериха высказалась Всеиндийская конференция культурного единства. В 1948 году, уже после кончины художника, Пакт был одобрен правительством свободной Индии, возглавляемым Джавахарлалом Неру.

В 1950 году после тщательной подготовки вся документация по Пакту Рериха была передана главному директору ЮНЕСКО доктору Торезу Водэ, чтобы на основе проделанной работы стимулировать продвижение Пакта в рамках этой международной организации. Новый этап внедрения идеи Н.К.Рериха в жизнь завершился принятием «Гаагской конвенции 1954 года о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта».

«Нравственные принципы Рериха в отношении культурного наследия народов Земли стали нормами международного права» 13 – так определил значение принятой конвенции народный художник СССР Сергей Тимофеевич Коненков. Долгий и трудный путь к этому был предпринят Николаем Константиновичем из любви к русскому искусству, из любви к Родине, которую он считал главным оплотом мира на Земле. В статье «Мир» художник писал: «Оборона культуры, оборона Родины, оборона достоинства не мыслит о насильственном вторжении. Броня обороны не есть яд разрушения. Оправдана оборона и осуждено нападение. Не удивительно ли, по-русски слово «мир» единозвучно и для мирности и для Вселенной. Единозвучны эти понятия не по бедности языка. Язык богатый. Единозвучны по существу. Вселенная и мирное творчество нераздельны» 14.

Защита культурного достояния народов, задачи которой были четко сформулированы и поставлены Н.К.Рерихом перед нынешним и будущими поколениями, неотделима от их духовного процветания.

 


1 Полный текст конвенции см.: Международное право в избранных документах. Т. III. М., 1957. С.112-140.

2 Рерих Н.К. Собрание сочинений. Кн. 1. М., 1914. С.72.

3 Н.К.Рерих. Рига. 1935. С.69.

4 Рерих Н.К. Твердыня пламенная. Париж. 1932. С.382.

5 Цит. по ст.: Рерих Ю.Н. Н.К.Рерих в борьбе за мир. // «Московский комсомолец», 17 августа 1971 г.

6 Рерих Н.К. Держава света. Нью-Йорк. 1931. С.100.

7 Цит. по кн.: Н.К.Рерих. С.69.

8 Рерих Н.К. Нерушимое. Рига. 1936. С.152.

9 Рерих Н.К. Собрание сочинений. Кн. 1. С.174.

10 Архив мемориальной квартиры Ю.Н.Рериха, Москва.

11 Рерих Н.К. Держава света. С.95.

12 American Russian Cultural Association. Annual Rapport. New York. 1945. P.20.

13 См.: С веком наравне. Т. II. М., 1969. С.4.

14 Рерих Н.К. Нерушимое. С.338.

 

 

 

Начало страницы