Публикуется по изданию:
С.Н. Рерих. Николай Константинович Рерих – такой, какой он был в жизни. Выступление на коллоквиуме в новотеле «Европа». София, 27 апреля 1978 г. // «Будите в себе Прекрасное…»: к 110-летию со дня рождения С.Н. Рериха: сборник. В 2 т. М., 2015. Т. 1: 1938–1988. С. 202–216.
Рерих С.Н. Николай Константинович Рерих – такой, какой он был в жизни: выступление на коллоквиуме «Культура и гармоничное развитие личности» в новотеле «Европа»: [аудиозапись]. 27 апреля 1978 г. // Архив Болгарского национального радио. «Золотой фонд». Шифр 2557. – 51 мин.
Коллоквиум «Культура и гармоничное развитие личности» состоялся 25-28 апреля 1978 г. и стал частью разработанной Комитетом культуры Болгарии Программы «Николай Константинович Рерих».
Коллоквиум был организован Научно-исследовательским институтом культуры при Комитете культуры и при Болгарской академии наук и включал четыре секции: «Понятие гармонично развитой личности», «Николай Константинович Рерих», «Творческий синтез» и «Преемственность и взаимное обогащение культур».
Доклад Святослава Николаевича Рериха был прочитан в рамках второй секции и опубликован на болгарском языке в журнале «Проблеми на културата» (1978, № 2).
Николай Константинович Рерих – такой, какой он был в жизни.
Выступление на коллоквиуме «Культура и гармоничное развитие личности»
в новотеле «Европа». София, 27 апреля 1978 г.
Уважаемая товарищ Живкова, уважаемый товарищ Русев, дорогие друзья и товарищи!
Я был сегодня глубоко тронут [известием], что я выбран [почетным] членом Академии [художеств] Советского Союза. Для меня это большая радость – радость, которая была неожиданной и которая для меня очень многое значит.
Я хочу [по]благодарить вас сегодня за ваше тёплое приветствие, которое я очень ценю.
Сегодня тем[ой] моей беседы будет Николай Константинович как человек, как личность. Описать его так[им], как[им] он был в жизни, – я думаю, это будет вам интересно. Я не буду касаться деталей, но я хочу просто широко очертить этот замечательный облик так, чтобы у вас осталось в памяти нечто о том, каким он был именно в жизни, как[им] он был в своём обращении с другими и как он организовал и вел свою жизнь.
Как вы знаете, Николай Константинович [развивал] известные направления с самого начала, с самых ранних лет своей жизни. Так, [у него] был глубокий интерес к искусству, к древнему миру, к археологии и истокам славянства. Это в нём как-то зародилось с самых ранних лет. <...> В поместье Николая Константиновича «Извара» Волосовского уезда было много курганов. Эти курганы привлекали внимание Николая Константиновича, о них много говорили, и, конечно, они не могли [не оставить у него] глубокого впечатления.
Но что интересно – в самом доме [в] Изваре висело в столовой большое изображение какого-то [громадного] горного массива [1]. Николай Константинович тогда не знал и не мог себе представить, что [это за] горный массив. Гораздо позже он узнал, что это был массив Гималаев – Канченджанга, которую ему было суждено так много раз писать. Таким образом, с самых ранних лет были особые ассоциации.
Мой дед, его отец, был выдающимся юристом, и хотя, конечно, он был человеком большой культуры, но искусство ему не было особенно близко. Поэтому первые шаги Николая Константиновича в жизни, именно его первые контакты с искусством, не получали полного одобрения со стороны отца. Вот почему, когда он поступ[а]л в университет, он поступил на юридический факультет. Это как бы был [в известной мере] компромисс, [дававший] возможность начать изучение искусства, изучение истории и всего того, что Николай Константинович любил и [что] его интересовало. [В] более поздние годы он говорил, что его юридическая подготовка ему была очень полезна.
Как я сказал, Николай Константинович уже с самых ранних лет проявлял особые сформированные интересы, [которые] имели определённое направление. Так, его всегда волновали ранние периоды нашей истории, истоки славянства, его это притягивало и притягивало с многих точек зрения. [Очень] много было [ранних] работ и картин, посвященных этому [историческому] периоду, [в них] он хотел выразить все те глубокие чувства, которые он ощущал. И уже в этих его работах, как, например, в его знаменитой картине «Гонец» [2], чувствуется это глубокое проникновение – такое особое как бы чувство того момента. Картина эта [сначала] называлась «Восстал род на род», но затем [стала носить название] «Гонец», [которое] осталось до сих пор. В этой картине прекрасно выражено настроение чего-то выжидающего, чего-то особенного, таинственного. Месяц, который поднимается из-за горы, как-то особенно таинственно освещает две фигуры в ладье, [приближающиеся] к селению.
Во всех картинах Николая Константиновича уже с того времени есть какое-то особенное, такое странное чувство – чувство проникновения и чувство тайны. Он старается вызвать из недр прошлого какие-то далёкие глубокие отражения, и вы это чувствуете в его работах – его отношение вообще ко всему, к чему он притрагивается.
В жизни Николай Константинович обладал исключительной памятью. [Такая] память, конечно, для него была необходима, и [она] всю жизнь ему никогда не изменяла. То, что он изучал в детстве, то, что он знал в самые ранние годы, это всё сохранялось – настолько, что к самому концу жизни, я помню, он мог прочесть наизусть стихотворения и поэмы, которые он изучил, когда был маленьким мальчиком.
У него были замечательные физические способности, [в том числе] замечательная трудоспособность, совершенно исключительная. И он с самых ранних лет своей жизни все дни посвящал труду и переходил от одного труда к другому, [поэтому] он мог [охватить] столько очень интересных моментов изучения, то есть он активно занимался археологией, с одной стороны, делал раскопки, ездил по стране, изучал историю, изучал именно ранние истоки славянства, и в то же время усиленно работал как художник. Он работал как художник весь, я бы сказал, день или большую [часть] дня. Затем переходил [к своим] литературным работ[ам] – он начал писать очень рано. Его первые статьи уже появились в журналах, когда ему, кажется, было 14 лет или 13 лет [3]. Таким образом, Николай Константинович уже получил от природы именно то, [я] бы сказа[л], ложе, то подножие, на котором он смог потом выстроить прекрасное здание своего творчества.
[Николаю Константиновичу в известной степени, конечно, помогало окружение его семьи], потому что в доме моего деда – [отца] Николая Константиновича – собирались тогда очень многие прогрессивные деятели, писатели, и это, конечно, тоже влияло на Николая Константиновича.
Николай Константинович по природе был человеком чрезвычайно ровного характера. Его отношение к жизни [было таким] – он никогда не возбуждался, он всегда был одинаковым. В самые трудные моменты жизни он всегда оставался спокойным, и все большие опасности, через которые он проходил впоследствии, его никогда не затрагивали. Так что он шёл поверх всего.
С самых ранних [его] лет уже появились некоторые веяния философии, то есть появились какие-то контакты с философией и мыслями Востока. Это всё усиливалось, и так случилось, что Николай Константинович, когда был студентом [4], встретил мою матушку, Елену Ивановну. Елена Ивановна тоже с самых ранних [своих] лет как-то была влекома философией, то есть, я бы сказал, именно мыслью Востока. Было много очень интересных контактов у моей Матушки, у Николая Константиновича. Было много интересных вех на их пути, много встреч, которые повлияли на их последующую жизнь.
Николай Константинович занимался археологией и провёл целую серию раскопок, особенно в Новгородской Пятине в Валдайско[м] [уезде], где, помню, ещё мальчиком я с ним ездил и собирал на озере Пирос, озере Шлино орудия каменного века, которые тогда были прямо рассыпаны по всему побережью. Казалось, что кто-то как будто прямо из мешков высыпал все эти скребки, стрелки, копья и даже всевозможнейшие изображения и животных, и людей, что говорило о каких-то очень богатых поселениях, свайных постройках, которые когда-то стояли на этих озерах.
Жизнь Николая Константиновича в это время постепенно становилась всё более яркой, более сложной, у него было очень много всевозможнейших широких контактов. Когда он женился на моей матери, Елене Ивановне Шапошниковой, он сразу же как-то почувствовал особые новые веяния и новые направления – направления мысли Востока. Интересно, что именно в те ранние годы, в самом начале нашего столетия, было много книг индийск[их] [мыслителей] в переводах, которые появились в печати. Одна из этих книг – «Провозвестие Рамакришны» [5], [другие] – книги Свами Вивекананды [6], они были очень популярны тогда. [В конце XIX в.] появились все книги Елены Петровны Блаватской [7]. Интересно, что именно эти книги, которые были прекрасно переведены, сразу как-то завоевали особое положение. В обществе все именно заинтересовались этой новой мыслью, этим новым веянием и дуновением. Николай Константинович и Елена Ивановна, конечно, очень глубоко этим заинтересовались. Елена Ивановна, я бы сказал, проводила дни, изучая, собирая всё, что она могла получить из [этих] книг. Она беседовала с Николаем Константиновичем, рассказывала ему. Николай Константинович, будучи очень занятым, иногда просто не имел времени читать, и [Елена Ивановна] говорила ему всё, что она читала. Всё, что она могла собрать, она ему бережно несла, и создавалось такое новое как бы направление – новое или, может быть, основное, это трудно сказать, потому что, в конце концов, все эти направления были [устремлены] к чему-то более Прекрасному, более богатому, к более [полнозвучной] жизни.
В это время, как вы знаете, был также большой интерес к буддизму, и в России, в [Санкт-Петербурге], решили построить буддийский храм. Николай Константинович принял в этом очень близкое участие, и как результат всех этих усилий ([ведь] нужно было превзойти всевозможнейшие трудности, [которые] были со стороны православной церкви, потому что православная церковь восставала – [дескать], повезут каких-то идолов по улицам Петербурга) храм был построен. Построен он был очень красиво, хорошо, на Каменном острове [8]. При нём были библиотеки, также были помещения для монахов. [Для] Николая Константиновича [это дало] прямой контакт с Востоком – с живым Востоком, потому что уже тогда от Далай-Ламы были послания, приезжали послы и привозили всевозможнейшие очень интересные предметы искусства. Со стороны России бурят Агван Дорджиев очень много положил трудов на то, чтобы именно этот храм был в Петербурге. Здание это осталось и стоит сейчас, оно было прекрасно выстроено из больших глыб гранита, и мы надеемся, что оно опять станет большим буддийским центром, как [это и] предполагалось в самом начале.
Контакты Николая Константиновича с Востоком всё время росли, расширялись. К тому времени также относятся его статьи об Индии, об искусстве Индии. И он уже тогда, в самые ранние годы мечтал о поездках в Индию. Он писал в одной из своих статей: «Заманчив великий индийский путь». Этот путь, конечно, осуществился гораздо позже. Но всё-таки к нему [вело] вот это основное направление.
Что [ещё важно] и что, может быть, так трудно передать и описать, это именно облик Николая Константиновича как исключительно большого, прекрасного человека. В своей жизни Николай Константинович всегда, всеми мерами, всеми силами стремился к Прекрасному. Он верил, он знал, что именно через Красоту, через стремление к Прекрасному человек поднимется к новым вершинам, и что это, в конце концов, единственный путь, который нам предоставляет эволюция, – стреми[ться] к чему-то более совершенному. Поэтому сложный образ Николая Константиновича во всех деталях очень трудно передать в такой короткой беседе. Но я хочу вам сказать, что все, [кто] соприкасались с Николаем Константиновичем, всегда сразу чувствовали в нём что-то особенное, что-то такое, что отличало его от всех других. Многие описывали это как Присутствие, то есть именно ощущение какого-то особенного присутствия. И это было так, потому что это ощущали все, не только в одной стране, но во всех странах, где Николай Константинович был, путешествовал. И вот это Присутствие, я думаю, и было так[им] излучени[ем] его особых качеств – качеств более высокого человека.
Он был, как и должно быть, человеком исключительной доброты, отзывчивости. [Он] всегда стремился помогать другим, отдавать всё, что он мог, и собирал вокруг себя людей, которые загорались этой замечательной мыслью и направлением, то есть направлением к чему-то более Прекрасному. Это направление к более Прекрасному [у него] всё время расширялось и росло. И, может быть, вот это его предстояние перед Прекрасн[ым] и привлекало к нему многих выдающихся людей – выдающихся больших людей нашей Земли, которые приходили к нему из разных стран, которые вели с ним беседы и с которыми он имел контакт.
Елена Ивановна, моя матушка, конечно, ему во всём помогала. [У нее] была совершенно изумительная эрудиция. [Она] знала все философии мира, изучала их и, как я уже сказал, передавала очень многое Николаю Константиновичу. Но в Николае Константиновиче тоже была одна замечательная черта, которую я замечал много раз. Иногда, когда его просили написать что-нибудь о каком-нибудь предмете, о котором он мало знал, откуда-то он мог сразу включиться в этот предмет и сразу же дать полноценное [суждение о нём]. Так, например, он писал о многих сложных вопросах философии, о многих философах, и я лично знаю, что он эти философии очень мало изучал и очень мало знал. Но именно это фактическое знание, которое вдруг он мог вызвать из каких-то глубин или, может быть, вспомнить и которое он мог сразу набросать, представляло [собой] уже законченный труд.
Откуда [по]явились эти качества? Откуда эти замечательные способности Николая Константиновича? Я лично думаю, что каждый из нас таит в себе большие, глубокие, неизведанные силы. Те силы, которые, [как] мы иногда видим, проявляются в людях какими-то вспышками гениев, – феномены, когда какие-то маленькие девочки, как у нас в Индии, могут проводить самые сложные исчисления и проводить их скорее, чем какие-либо счётчики. Если вы спросите этих девочек, как они это делают, каким образом они могут дать вам сразу решение на сложнейшие проблемы, которые взяли бы бесконечное количество времени, чтобы их осуществить, они говорят очень просто – они дают направление и сразу перед глазами появляется готовый ответ. То есть перед их глазами проходит как бы лента всех этих уже законченных фактов.
Откуда это? Откуда эти способности? И раз вы это видите на целой серии примеров, то можно заключить, что в человеке заложены все эти силы. Они, может быть, не развиты, они сейчас ещё в очень рудиментарном состоянии, но они живут в человеке. Это основные силы, [заложенные] в нас бесконечностью, беспредельностью, из которой мы вышли и которая содержит всё. Мы как-то не задумываемся над этими замечательными понятиями – понятиями беспредельности, бесконечности, вечности. Что они из себя представляют? Мы их принимаем, в математике у нас даже есть и знаки для этого, но мы мало думаем [о том, что они] собственно [в себе] заключают. В чём лежит беспредельность? Беспредельность может быть в одном плане, но [может быть] и беспредельность в бесконечных планах, то есть беспредельность в глубину. И если мы [однажды] это допустим, [то есть] беспредельность глубины, то, конечно, всё становится возможным. [Качество этих замечательных понятий беспредельности, бесконечности таково:] они содержат всё.
Возвращаюсь к Николаю Константиновичу. Я не знаю, может быть, я слишком долго говорю?
В жизни [Николая Константиновича] именно яркой красной лентой проходило, я бы сказал, предстояние перед Прекрасным, перед кем-то более совершенным, [проходили] эти внутренние поиски, я бы сказал, средоточие.
Что отличало Николая Константиновича от других – [это то], что он не искал, у него не было каких-то шатаний, каких-то отклонений. С самых ранних лет своей жизни он шёл по определённому пути, и поэтому на всю его жизнь простиралось это замечательное устремление – устремление к Прекрасному. Если вы возьмете его труды – те, которые были напечатаны, те, которые ещё не напечатаны, – вы увидите именно это его внутреннее состояние.
Николай Константинович был действительно исключительным человеком (другого такого я никогда нигде не встречал), который именно соединял в себе не только качества замечательного художника, писателя, учёного, исследователя, путешественника. В нём были [и] качества более совершенного человека. [Именно это ощущали] другие, когда они чувствовали в нём какое-то особое присутствие.
[У] Николая Константиновича было много и трудных моментов, эти трудные моменты, конечно, необходимы в жизни каждого из нас. Были очень сложные моменты, но ни одно из этих трудных переживаний никогда ни в чём не отклоняло его от основ его мировоззрения, его внутренних направлений, он через всё проходил мужественно, сильно, и так он закончил свою жизнь в Гималаях. Почему в Гималаях? Так, может быть, это судьба. Те горы, которые его привлекали с раннего детства и к которым он потом подошёл, как бы стали для него особым памятником, красивым памятником той природы, которая его окружала. И на место его сожжения лёг большой камень – скала именно этих Гималаев. Это было в Западных Гималаях, тогда как моя Матушка умерла в Восточных Гималаях, и там стоит памятник, который возведён [на месте], где она тоже была сожжена – на высоком холме, на горе, в виду красивых очертаний гор, которые любили и Николай Константинович, и Елена Ивановна. Таким образом, эти два памятника как бы замыкают все Гималаи и замыкают их жизни.
Но со всем своим стремлением и любовью к Индии, к Востоку Николай Константинович всегда оставался глубоким патриотом. [Он] верил в будущее русского народа, в будущее славянства. Он это проявлял во всём – в своих писаниях, в своих статьях, в своих картинах. Был у него в последний [период] большой цикл – славянский цикл [9], который он нам дал в своих последних решениях или завершениях живописных достижений.
Николай Константинович был особым человеком, [но] что его сделало этим особым человеком? Это его устремление – устремление к более прекрасной жизни. Именно он претворил в своей жизни то, что многие философы, многие Учителя жизни нам предлагали как более совершенн[ые] подход[ы] [к] решению наших вопросов.
Кругозор Николая Константиновича был исключительно обширным – он включал всё. И [Николай Константинович] интересовался всем, и до самых последних дней у него была совершенно ясная память, ум его был также ясен и силён. Вот так до самого конца он и оставался именно тем, кем он был. И когда пришло время, он умер во сне, то есть он прямо перешёл в тот другой мир.
[Николай Константинович] является таким большим примером – большим примером замечательной жизни, которую он прожил, я бы сказал, самым светлым [и] прекрасным образом. Трудно представить более красивую, более прекрасную жизнь. Конечно, моя матушка Елена Ивановна во всём ему помогала. Она разделяла все его заботы, все его трудности, она была верной спутницей [в большой экспедиции] Николая Константиновича, когда ему пришлось выдержать и пережить очень трудные моменты, которые могли кончиться гибелью всех, всей экспедиции. Но, несмотря на все трудности, Николай Константинович и Елена Ивановна всегда твёрдо несли именно то, что жизнь им поручила донести, и они, конечно, это сделали.
Личность Николая Константиновича настолько богата, что её трудно описать в нескольких словах, потому что столько есть моментов его жизни, столько ступеней восхождения, те влияния, которые вливались в него и которые он воспринимал, и которые становились [жизненными] и обогащали его сущность. Он всегда мечтал, что, может быть, в самом конце своей жизни опять вернётся в Россию, в Советский Союз, но [этого] не свершилось, и он ушёл... Но остались его достояние, его писания (многие ещё не напечатаны), которые именно отражают его любовь, его заботу о Родине.
[То], что именно он был выбран как личность, которую мы освещаем сейчас на этом собрании и которая была выбрана очень мудро Советом Культуры, я считаю, – очень, очень большое событие. Событие, которое не случайно, и событие, которое поведёт, может быть, к замечательным новым достижениям и открытиям.
Я очень благодарен Людмиле Тодоровне за её приглашение посетить Народную Республику Болгарию, устроить здесь наши выставки, и я благодарен всем членам Комитета Культуры, которые оказали нам столько внимания, которые окружили нас большой заботой, любовью. Я хочу ещё раз выразить им мою глубокую благодарность.
Чтобы [за]кончить сегодняшнюю беседу, я хотел прочитать вам отрывки из очень интересной статьи Бориса Георгиева [10], большого художника Болгарии, который посетил нас в Индии в 1933 г. Его посещение было интересно. У него уже были контакты с Николаем Константиновичем в ранние годы, когда он обучался в Школе [Общества] поощрения художеств, которую возглавлял Николай Константинович. Потом их контакты как-то разошлись, и уже много лет [спустя], во время его посещения Индии, он непременно хотел опять встретиться с Николаем Константиновичем, своим Учителем. Это привело его к нам, и мы провели с ним очень интересные, богатые дни. Он оставил нам эту статью, которая [затем] появилась здесь, [в Болгарии], в 1934 г. И эта статья отражает его направления, его чувства...
«Хочу поделиться с читателями впечатлениями от моей встречи в Гималаях с великим русским художником Николаем Рерихом, дело которого давно перешагнуло границы национального, чтобы стать общечеловеческим.
Если верить в истину, что искусство является большой культурной и духовной миссией в жизни народов и могучим средством возвысить душу к высшим сферам добра и совершенства, – не знаю, многие ли в Болгарии верят в это, – то в области художества едва ли можно найти теперь более великого апостола, чем художник Николай Рерих. Вот почему так была велика моя радость, когда, путешествуя в Северной Индии, я узнал, что он уже три года живёт и работает среди величественных цепей Гималаев в области долины Кулу, недалеко от границы Тибета.
Моя духовная связь с ним создалась двадцать семь лет тому назад, когда я, будучи тогда ещё юношей, поступил в руководимую им Художественную школу в тогдашнем Петербурге, основанную Обществом поощрения [художеств]. Тогда уже он был художник с европейской известностью, а в России считался пророком, открывающим новые горизонты и проводящим мост к областям вечности. Он дал другой смысл и содержание задачам искусства целым рядом великих произведений. С тех пор и доныне его путь есть беспрерывный восход его гения ко всё более высоким сферам высшей красоты. Прекрасными символами отверзает в душе он двери нового царства добра, братства между людьми. Это миссия истинного искусства, вдохновлённая не абсурдной формулой искусства для искусства, а этическим идеалом служить духовному прогрессу человечества.
Человек огромной культуры, проявившийся как художник, архитектор, писатель, философ, Рерих поражает нас своей невероятной работоспособностью, плодовитостью творчества во всех областях.
Сильно было моё желание посетить своего Учителя, введшего меня двадцать семь лет тому назад в волшебное царство Красоты. Хотя я и находился в Северной Индии, но было не слишком простой и легкой задачей достигнуть места его пребывания. Летние месяцы в Индии невыносимы из-за невероятной жары, и опасность увеличи[вается] ещё больше из-за тропических болезней, когда начина[ются] проливные дожди и так называемый период монсуна [муссонных дождей]. Тогда человек, европеец, обыкновенно уезжает в горные места, [а] эти дожди идут беспрерывно три месяца, и большая часть рек выходит из берегов.
Моё путешествие в подвижном домике становилось опасным, почти невозможным. [Своё первое путешествие по Индии я предпринял в начале монсуна и с большими трудностями и опасностями быть снесённым водой добрался до подножия Гималаев.] Так я достиг Симлы. В Симле я провёл три летних месяца и в начале сентября решил предпринять пешком путешествие через первые цепи Гималаев, чтобы достигнуть области, где живёт мой Учитель. Цель моего путешествия, [а также] грандиозное величие природы, через которую проходят горные дороги, возбудили интерес у моих дорогих друзей в Индии – у принцессы Сингх и её брата – и сильное желание принять участие в этой столь интересной экскурсии.
Эта экскурсия останется [со мной] как незабываемое воспоминание о пережитых среди самых величественных гор в мире эмоциях. Двадцать дней шли мы волшебными лесами, проходя над пропастями и бурными потоками, качающимися мостами, переброшенными как будто лесными духами, чтобы через них проходили только прозрачные феи и сказочные существа. Сходили мы также в неприветливые глубокие тёмные долины, где чувствовались следы их жестоких обитателей – пантер, леопардов, диких кошек, на вид добродушных гималайских медведей. Затем, изнурённые от усталости, [но] без сомнений, много раз [взбирались] до снежных проходов и снова спускались в глубокие долины, чтобы найти убежище в долине Кулу. [Когда мы приблизились] к Наггару, где живёт Рерих, он знал о нашем прибытии – и у подножия гор ждали три тибетца с хорошо осёдланными конями, чтобы встретить нас.
По тенистым дорожкам мы вошли в типичное гималайское селение Наггар. [И вскоре] были уже около белого дома, расположенного на возвышении, откуда перед нашими глазами открылась новая панорама с гигантскими снежными цепями Гималаев. [У входа в дом] нас ждал седобородый старик-брамин – [служитель поддерживаемого Рерихом небольшого храма], – чтобы приветствовать нас с приездом и преподнести нам цветы. И вот за ним выходит встретить нас Рерих с супругой и двумя сыновьями. Они принимают нас с чисто русской сердечностью и задушевностью.
Мои радость и волнение были очень велики. Через столько лет видеть своего великого Учителя – и где! и в какой обстановке! Перед нами стоял царственный образ древневосточного мудреца, который вводил нас в своё волшебное царство. И действительно, мы почувствовали это, как только переступили порог его дома. Восторг и очарование возрастали в нас всё больше, [когда мы проходили] мимо бесчисленных художественных произведений необыкновенной красоты, собранных в Тибете, Гималаях, Монголии во время экспедиции Рериха в этих странах. Это были буддистские мистические хоругви; религиозные картины; бронзовые алтари со святыми и всеми индусскими божествами, аллегорическими животными и драконами; роскошная материя и невиданные по красоте ковры всех частей Азии. В этой сказочной атмосфере наше восхищение [воз]росло ещё больше, когда Великий Мастер показал нам свои последние творения, созданные в Западном Тибете. Вдохновлённые его легендами и природой, они излучали такую необыкновенную духовную красоту и были созданиями таких волшебных красок и форм, что производили чудо, свойственное только большому и истинному искусству: освобождать душу от земного и переносить её в блаженство и мистическое состояние сфер вечных. Тогда искусство становится этичным и совершает миссию самой совершенной религии, потому что только через красоту открывает нам дверь царства всемирной любви, доброты и братства.
Весь день после обеда мы беседовали на эту тему с Великим Мудрецом, который поразил нас своей огромной и разносторонней культурой и житейским опытом. Полные радости, с обогащённой душой, мы должны были покинуть это волшебное царство».
Это очень интересный документ, который [с тех пор] связывает Болгарию с Николаем Константиновичем, со всеми нами. Чувства, которые были высказаны болгарским художником, [возможно], и привели нас сюда. И мы счастливы, что сегодня сможем говорить на эти темы, что наше стремление к чему-то более прекрасному, более совершенному объединяет нас, даёт нам новые крылья, придаёт нам уверенности, мужества смотреть в будущее – прекрасное будущее, которое будет построено на основе красоты и совершенства.
Спасибо.
(Аплодисменты.)
[1] В столовой дома Рерихов в Изваре висела картина с изображением величественной вершины Восточных Гималаев Канченджанги (8585 м), которую Н.К. Рерих воочию наблюдал в 1923-1924 гг. и в 1928 г., находясь в Сиккиме, независимом на тот момент княжестве на севере Индии.
[2] Речь идет о картине Н.К. Рериха «Гонец. Восстал род на род» (1897). Холст, масло. 124,7 х 184,3 см. Государственная Третьяковская галерея (Москва).
[3] Н.К. Рерих публиковал свои очерки и статьи в изданиях «Охотничья газета», «Русский охотник», начиная с 1891 г.
[4] Так в тексте. Н.К. Рерих закончил обучение в Академии художеств в 1897 г., а в Санкт-Петербургском университете в 1898 г. Его знакомство с Е.И. Шапошниковой состоялось в 1899 г. в усадьбе князя П.А. Путятина в Бологом. В 1899-1900 гг. он продолжил художественное образование в Париже в мастерской Ф. Кормона.
[5] The Gospel of Ramakrishna. New York, 1907; ПровозвестиеРамакришны. СПб., 1914.
[6] См.: Свами Вивекананда. Бхакти-Йога. СПб.: Тип. И.В. Леонтьева, 1914; и др.
[7] См.: Радда-Бай [Блаватская Е.П.]. Из пещер и дебрей Индостана. Письма на родину. М.: Университетская тип. (М. Катков), 1883; и др.
[8] Так в тексте. Буддийский храм в Санкт-Петербурге построен в районе Старой деревни.
[9] В 1940-х гг. Н.К. Рерих создал ряд произведений, посвященных мифологии и истории русского народа: «Богатыри проснулись» (1940), «Александр Невский» (1942), «Борис и Глеб» (1942), «Настасья Микулична» (1943), «Ныне Силы Небесные с нами невидимо служат» (1944); и др.
[10] Георгиев Б. През джунглите на Индия към великия Николай Рьорих // Литературен глас. 1934. 17 юни. № 239.
