ruenfrde
Скрыть оглавление

1939 г.

Радость

Продажа душ

Великий Новгород

Щуко

Друг человечества

Мечты

Петров-Водкин и Григорьев

24 Марта 1939 г.

Равнодушные

Good friday

Мир в маске

"Париж"

Самое утомительное

Бенуа

Города поглощенные

Новизна

Тушители

Война

Знамя Мира

Шовинизм

Русская слава

"Мир искусства"

"Море волнуется"

Сокровища российские

Опять война

Охранителям культурных ценностей

Спасительницы

Старые друзья

Миражи

Встречи

Завет

Пропуск

Продажа кинжалов

Вредители

Судьбы

Действительность

Америка

Другу

Обзоры искусства

Русский язык

Знайте

Прочная работа

Триумф Эллады

Останки

Препятствующие

Друзьям-художникам

Ошибки истории

Крик пространства

Врачи

Фрагменты

Грамоты

Средства

Нужда

Лист

Наша Академия в Нью-Йорке

Забота

Эпизоды

Небесное зодчество

Реализм

Мечи

Больной год

Паспорта

Будущее

Памятки

Содружник

Племя молодое

Подробности

Псков

Старые письма

Еще радости

Столкновения

Еще гибель

Мусоргский

Века

Зарождение легенд

Ступени

Единомыслие

Чарльз Крэн

Доброкачественность

Колебания

 

    

Радость

 

"У меня с годами выработалось такое отвращение к большим выставкам современного искусства, к так называемым "салонам", что мне стоит больших усилий заставить себя посетить одно из таких торжищ. Идешь вроде как бы по какому-то общественному долгу, а вступив на выставку, через полчаса чувствуешь уже отчаянную ломоту в спине, ноги получают пудовые гири, а то, что видишь, мучительно сливается в какую-то серую "бессмысленную" массу...

Каждый раз к тому же, настрадавшись, выносишь одинаковое впечатление с такой выставки — впечатление безнадежности. А между тем всюду на таких выставках имеются и картины, и скульптуры, и разные предметы, в которых есть талант, которые в других условиях могли бы остановить внимание и понравиться. Беда, очевидно, в чрезмерности этих агломератов и в хаотичности такой смеси.

Еще больше, однако, нежели размножение салонов, на появление чувства безнадежности действует сознание полной тщеты самых этих художественных манифестаций. В былое время люди за много месяцев готовились к тому, чтобы на годичной выставке отличиться; это был настоящий публичный экзамен, которому себя подвергали как начинающие художники, так и совершенные arrives1. Пусть и наиболее блестяще выдерживавшие эти экзамены художники ныне забыты и смешаны с грязью — все же не один десяток лет они представляли собой "французскую школу", и Франция гордилась ими. Оценивали этих художников-чемпионов не только густые массы парижан, но и толпы иностранцев, которые, попадая в Париж, сознавали, что их здесь чему-то научат, что они в этой лаборатории всякого изящества и всякого удовольствия получают весьма приятные jouissances2. Теперь же и толп парижан не видно, а из иностранцев ходят по выставке разве те, кто сами в салонах экспонируют.

Впрочем, эти нынешние салоны вообще ничего общего с "экзаменами" не имеют. Это просто случайный склад совершенно обыденной продукции. В живописной своей секции это одно нераздельное царство этюдов, в котором индивидуальное утопает уже потому, что в сущности никто даже и не пытается что-то выразить, а все работают согласно пяти-шести формулам, без малейшего энтузиазма или хотя бы простого умиления перед природой. Особенно же чувствуется полнейшее отсутствие каких-либо задач..."

Так пишет Александр Бенуа об осеннем салоне 1938 года. Заговорил не только критик, но художник. Чувствуется боль и печаль, что за мрачною житейскою суетою ушел праздник искусства. Каждый из нас помнит такие праздники и заграницей и на русских выставках. Происходило нечто значительное. Выявлялись смелые задачи. Шла борьба за правду художества. И зрители не оставались "к добру и злу постыдно равнодушны". В спорах, в столкновении мнений выковывалась истина. Слагался стиль эпохи. Выставку ждали. Задолго уже появлялись сведения об окончании новых картин. Было знаменательно, что для сына Ивана Грозного Репину позировал сам Гаршин. Любители болели, слыша, что Врубель опять переписывает "Демона". Удастся ли? С волнением слышали о новой манере Серова в портрете Иды Рубинштейн. Ждали бакстовскую "Шехерезаду". Мало ли о чем слышали и горели ожиданием...

Слышали о завоеваниях Гогена, Ван-Гога, Дега3, дягилевские постановки волновали. Художественный театр вдохновлял и перерождал поколение. Было не все равно, в чьем костюме будет Шаляпин в "Олоферне" или "Кончаке". Был нерв, когда молодежь встала за Куинджи против его академических притеснителей. Около искусства была значительность. Был тот праздник, в огнях которого согревались сердца. Неужели ушло? Молодо и сильно говорит Бенуа. Это не брюзжание о "давних, славных временах". Не переехала ли какая-то машина, какая-то чертовская танка радость об искусстве? Чем же жить-то тогда?

Из первых школьных лет встает волнующий художественный облик. Прочитан роман Золя. Кто-то разъясняет, что в основе его положены достижения и терзания Мане. Сам герой только недавно умер. Весь этот подвиг не есть блестящий вымысел, но быль во всей ее драматичности. И сейчас в снежных Гималаях звучит живой сказ о битве художника за новую правду, за новую красоту. Сильно было первое впечатление, и Мане на всю жизнь остался борцом и гигантом. О нем не забудут.

Некоторые имена странно проходят в нашей жизни, неожиданно появляются, точно бы напоминают и ободряют. Мане много раз напомнил и ободрил. При встречах с Пюви де Шаванном и Кормоном опять неожиданно выплыло имя Мане. Оба мастера хотя и были совершенно различны от задач Мане, но говорили о нем с большим уважением. Это производило впечатление, ибо особенно поражает, когда с уважением высказываются деятели отличных и даже противоположных направлений. Во все время моих пребываний в Париже постоянно выдвигалось имя Мане. В то время, как другие большие имена произносились с некоторою нервностью и в положительном и в отрицательном смысле, этот основоположник целого направления оставался окруженным несменным геройским ореолом.

В 1923-м году у маленького антиквара в Париже мы нашли палитру Мане с мастерски сделанным наброском головы и с подписью. В ту минуту с собою денег не было, и мы поспешили вернуться в отель, чтобы взять необходимые франки. Велико было наше огорчение, когда, вернувшись, мы узнали, что немедленно после нас кто-то купил и унес эту палитру. Но не только во Франции постоянно упоминалось имя Мане. Сейчас в Гималаях нами получена последняя монография Роберта Рея, сопровожденная сотней красочных и однотонных воспроизведении. Какая хорошая книга! Текст составлен умело и рельефно. Ничего лишнего, но доброжелательно собраны вехи жизни. Среди воспроизведений встречаем и наших давних друзей, о которых всегда приятно вспомнить. Кроме того, Имеется и ряд вещей, мало воспроизведенных или вообще новых. Таким образом, заботливо собрано все творчество мастера в его характерных проявлениях. Конечно, у Мане до пятисот одних больших картин, из которых лишь сравнительно небольшая часть вошла в монографию. Но все же даны именно те путевые знаки достижений, которые выражают облик художника. В приложенной библиографии, конечно, перечислены лишь главнейшие статьи и заметки, но и по ним можно судить, как кристаллизовалось общественное мнение о мастере.

Особенно любопытны выдержки из разных художественных критик. Можно видеть, как в этих суждениях делилось общественное мнение. Одни устремлялись к будущему и воздавали дань смелым поискам, а другие уходили под черепаший щит, увязая в тине ретроградства. Любопытно суждение некоего в свое время известного критика (мир его праху), сказавшего: "На выставке имеются холсты Мане. Пройдем мимо! Один известный иностранный художник сказал мне: "Вот, до чего дошло французское искусство". Но я подвел его к картине Жюля Бретона со словами: "Вот оно, искусство Франции". Любопытнее всего то, что именно Жюль Бретон во время недавней всемирной выставки в Чикаго был выброшен с выставки как образец тривиальности и пошлости. Конечно, мы бы не стали изгонять Жюля Бретона, который является характерным для определенного направления. Может быть, для многих оно будет скучным и стиснутым уже изжитыми формами, но все-таки ему нельзя отказать в известном чувстве и непосредственности выражений.

Среди критических суждений о Мане особенно ярко обозначилось, что лучшие люди во главе с Золя сразу почуяли истинный талант, а все те, которые ужасались и старались унизить творчество Мане и сами остались униженными или, вернее, забытыми в своих могилах. Давно говорилось: "Скажи мне, кто твои друзья и враги, и я скажу, кто ты есть". И теперь, когда героическое достижение Мане стоит незыблемо, можно видеть правоту старинной пословицы. Признавшие Мане и сами были большими людьми, а серые отрицатели и завистники были теми, кого Мане по природе своей и не мог бы назвать своими друзьями.

От первых школьных лет имя Мане являлось для меня ободряющим. Он помогал мне ощущать значительность искусства и новых исканий. Он всегда оставался молодым и теперь, через полвека, искусство Мане не только не утеряло своей свежести, но, как и всякое истинно героическое деяние, оно растет и приносит радость.

Вот мы погоревали вместе с Александром Бенуа о безрадостности Салона и порадовались вместе с Робертом Реем о свежести искусства Мане. Бенуа правильно печалится, не усматривая в Салоне новых задач, новых исканий. Точно бы где-то стоит удобное кресло, манящее к спокойной тихонькой работе, и в таком упокоении выдыхается поступательная человеческая энергия. Тут-то и бывает конец всякой радости. Ведь радость есть сильное чувство, и оно рождается от напряжения энергии. Молодежь стремится к радости и напрягается в тщетных поисках этого обновляющего вдохновения. Поможем всем молодым на этих путях к радости. Если они найдут эту искру, то ведь она озарит все и будет радостью общечеловеческою. Представьте себе всю землю, лишенною всех произведений искусства, и вы получите облик безотрадного отчаяния. Много раз приходилось писать о вандализмах. Люди отлично знают, что обнажая стены, они точно бы уносят цветы жизни. За последние годы можем перечислить множество вандализмов и зверских разрушений. Длинен список всего невозвратно погибшего. Не пора ли не только правительствам, но всем обывателям подумать о том, чем является искусство для всей эволюции. Невозможно насильственным приказом сделать людей культурными. Человек должен сам захотеть приобщиться к познанию и тем открыть врата радости.

Из глубин веков звучит: "Радость есть особая мудрость".

 

1 Января 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Продажа душ

 

Сколько бедствий! Со всех концов пишут о разрушениях, об утеснениях и о всяких человеческих несчастьях. Через все эти темные стекла вы можете разглядеть еще одну беду, которая не произносится. Пожалуй, слово о ней будет сочтено бестактным и неуместным в наш век великих цивилизаций! Хорошо, еще если при этом можно не сказать: "в наш век культуры"!

Под разными, иногда очень пышными наименованиями, творится злое дело, позорное для человечества. Говорят очень выспренне об изменении границ, о всяких присоединениях; кто-то не удержится, чтобы не произнести слово "аннексия"... Среди всех этих прилично причесанных собеседований никто не решится вспомнить о том, что беззастенчиво происходит продажа душ человеческих.

Сейчас никто не говорит о войне. Вместо войны придумано новое бесстыдное определение — замирение. Таким образом, прекрасное слово мир включается в понятие лицемерия, ханжества и лукавства. При этом все знают, что от изменения границ, от аннексий, от агрессий и всяких "замирений" происходит неприкрытая продажа душ человеческих.

Представим себе глубокую трагедию мирного жителя, которому "по щучьему велению" вдруг говорят, что он сделался другою народностью, что он должен отказаться от предков, от всего обихода и ради спасения головы своей должен спешно приобрести чужой несвойственный ему строй жизни. Ему скажут, что он ради чьих-то соображений перестал быть самим собою и продан вместе со многими другими вещами какому-то пришлому завоевателю.

Могут сказать, что завоевания происходили испокон веков, и это зло неизбежно. Но в то же время будут называть прошлые века варварством, а теперь будут кичиться какою-то цивилизацией и даже будто бы культурою. Все скажут, что прежде были нравы дикие, но теперь под влиянием гуманистической философии природа человеческая утончилась, и уже невозможными стали грубые убийственные преступления. Неправда ли, ведь и такое притворство можно нередко сейчас услышать? Люди будут гордиться не ими сделанными открытиями и научными достижениями и, как обезьяны, превратят эти сокровища в средства убийства, поношения и рабства.

Полетели люди, но куда же они долетают? Что же несут их летательные машины и для чего сейчас строятся огромнейшие количества аэропланов? Может быть, только в образовательных и познавательных целях? Может быть, все эти машины спешно настроены не для корыстий и убийства, но для самых человечных целей? Сделалось уже лживым предположение, что крыльями овладело человечество для добра и взаимодоброжелательства. Именно для убийства идут спешные работы повсюду. Для усиления мучений изобретаются всевозможные ядовитые газы, бомбы и такие орудия, которые скоро могут стрелять вокруг света. Вот до чего дожили!

Лицемеры скажут: о ком говорите? о каких-то дикарях? Вот тут-то лицемеры и выдали себя, проговорились. Во-первых, что значит дикарь? По невежеству даже очень культурные мысли иногда называются дикарством и неприложимыми к жизни. Вспомните, милые лицемеры, кого вы подчас называли дикарями и перед кем вы кичились вашими крахмальными воротничками. На каких таких весах будете вы взвешивать вашу душу и душу так называемого вами дикаря? Но если бы и нашлись такие весы, то вдруг они покажут совсем не то, о чем вы предполагали?

Итак, прикрывшись разными лукавыми измышлениями, вы занялись продажею душ человеческих. Вы говорите им, этим бедным проданным душам: вчера ты был одним, а сегодня, по нашей указке, ты станешь иным. Вы даже не спросите у проданного в душевное рабство о его желаниях или убеждениях. Вы будете настоящими рабовладельцами не только в удаленных странах, но и среди самых, по-вашему, цивилизованных материков. Вот до чего дожили!

Но, может быть, мы преувеличиваем. Может быть, продажа душ уже принадлежит к прошлому? И все человечество мощно и сплоченно уже заявило о неповторимости бывших угнетений и рабовладельчества? Нет, человечество не только не заявило свой властный запрет насилию, оно в лучшем случае промолчало, а в худшем нашло лицемерно научные объяснения своим нашествиям.

При каждом уличном несчастье одни трусливо разбегаются, другие холодно любопытствуют и лишь очень немногие, лишь единичные спешат на помощь. Вот мы видим продолжающиеся разрушения неповторимых сокровищ, вот мы видим ужас убийств и мучительные многотысячные избиения, а люди безмолвствуют. Газеты в страхе не принимают статей о мире и говорят, что во время агрессии даже неприлично возражать. Будто бы каждое возражение может кого-то рассердить и тогда проданным душам будет еще хуже.

Крылья, крылья, не рано ли овладело вами человечество и не принесли ли вы вместо просвещения позор и насилие? Против рабства написано много трогательных, прекрасных книг. Если бы в каком-либо собрании спросить присутствующих подтвердить вставанием, кто за рабство, то, наверное, никто не встанет. Даже те, которые в данную минуту деятельно участвовали в продаже душ, и те промолчат, опустив глаза, — настолько постыдно понятие рабства. Но не хуже ли открытого рабства тайная продажа душ — игра черепами человеческими?

Многие тысячи обществ посвящены вопросу о мире. Может быть, среди членов этих обществ имеются и владельцы оружейных заводов. Может быть, кое-кто из этих членов, громко говоря о мире и благоволении на земле, в то же время не прочь подписать постыдную продажу душ. Кто-то острым ногтем или когтем проводит по карте новые границы, точно бы по безлюдным пространствам. Но души-то, души-то человеческие тоже рассекаются этим ногтем, и презирается цена души человеческой.

Ради какого же лучшего будущего совершаются все самоотверженные подвиги и научные открытия? Во всяком случае, не для будущего рабовладельчества. Говорится об эволюции, о просвещении, о новой жизни. Но ведь нельзя же подойти к этой новой жизни, неся купчую крепость о продаже душ человеческих. Продаются и старики, продаются возмужалые работники, наконец, продаются и дети. Это будущее поколение уже понимает, что над ним было совершено насилие. Молодое поколение в своих анналах передаст и впредь о тех ужасах, которым они были свидетелями. Детское сердце и детское воображение вмещают многое.

Вот до чего дожили! Лицемерно совершаются продажи душ человеческих. Какое бедствие!

 

1 Февраля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Великий Новгород

 

"Новгород — город-музей, насыщенный памятниками русской старины, уцелевшими благодаря тому, что он избежал татарского ига. Лишь в XVII веке шведы частично разрушили Софийскую сторону города. XI и XII века представлены в Новгороде лучше, чем где бы то ни было. Софийский собор XI века, построенный под руководством греков русскими мастерами, является исключительным памятником Культуры. Не менее ценен и построенный в XII веке Антониев монастырь. К XII веку относится Юрьев монастырь. По словам "Известий" (5 января), в последние годы изучение исторических богатств Новгорода особенно усилено. Для этого отпускаются значительные средства. "Проведено несколько сессий Института истории Академии наук, посвященных сокровищам русской Культуры в Новгороде. Издается "Новгородский Сборник". В последнее время раскопаны "Рюриково городище", "Словенский холм". Успешно велись раскопки Вечевой площади. Летом начнутся раскопки в Новгородском кремле. Для лучшей организации такого рода работ с 1 января, по решению Президиума Академии наук, Институт истории приступил к организации в Новгороде исторической секции. В план секции входит, в частности, подготовка издания неопубликованных материалов о борьбе русского народа со шведами". ("Известия", 5 января).

Великий Новгород! "Как много в этом звуке для уха русского слилось!" Тридцать лет пробежало со времени нашей раскопки в Детинце Новгородском. Вспоминаю об Ильмене, Волхове, о всех холмах и буграх, нажитых во времена славы Новгорода. Вспоминаю славного воителя Александра Невского. Вспоминаю Марфу Посадницу и могилу ее во Млеве. Верилось, что найдутся люди, которые бережно вскроют и охранят сокровища всенародные. И вот весь Новгород объявлен музеем. Мечта исполнилась.

"Были обладателями всего Поморья и до Ледовитого моря, и по великим рекам Печоры и Выми, и по высоким непроходимым горам во стране, зовомой Сибирь, по великой реке Оби и до устья Беловодные реки; тамо бо беруще звери дики, сиречь соболи".

Трудно поверить, как ходили новгородцы до моря Хвалынского (Каспийского) и до моря Венецийского.

Невообразимо широк был захват новгородских "молодых людей". Молодая вольница беспрерывно дерзала и стремилась. Успех вольницы был успехом всего великого города. В случае неудачи старейшинам срама не было, так как бродили люди "молодшие". Мудро!

Но везде, где было что-нибудь замечательное, успели побывать новгородцы. Отовсюду все ценное несли они в новгородскую скрыню. Хранили. Прятали крепко.

Может быть, эти клады про нас захоронены.

В самом Новгороде, в каждом бугре, косогоре, в каждом смыве, сквозит бесконечно далекая, обширная жизнь.

Черная земля насыщена углями, черепками, кусками камня и кирпича всех веков, обломками изразцов и всякими металлическими остатками.

Проходя по улицам и переулкам города, можно из-под ноги поднять и черепок Х—XII века, и кусок старовенецианской смальтовой бусы, и монетку, и крестик, и обломок свинцовой печати...

Люблю новгородский край. Люблю все, в нем скрытое. Все, что покоится тут же среди нас. Для чего не надо ездить на далекие окраины; не нужно в дальних пустынях искать, когда бездны еще не открыты в срединной части нашей земли. По новгородскому краю все прошло. Прошло все отважное, прошло все культурное, прошло все верящее в себя. Бездны нераскрытые! Даже трудно избрать, с чего начать поиски.

Слишком много со всех сторон очевидного. Чему дать первенство? Упорядочению церквей, нахождению старых зданий, Раскопкам в городе или под городом в самых древних местах?

Наиболее влекут воображение подлинный вид церквей и Раскопка древнейших мест, где каждый удар лопаты может дать великолепное открытие.

На рюриковском городище, месте древнейшего поселения, где впоследствии всегда жили князья с семьями, все полно находок. На огородах, из берегов беспрестанно выпадают разнообразные предметы, от новейших до вещей каменного века включительно.

Чувствуется, как после обширного поселения каменного века на низменных Коломцах, при впадении Волхова в Ильмень, жизнь разрасталась по более высоким буграм, через Городище, Нередицу, Лядку — до Новгорода.

На Городище, может быть, найдутся остатки княжьих теремов и основания церквей, из которых лишь сохранилась одна церковь, построенная Мстиславом Владимировичем.

Коломцы (откуда Передольский добыл много вещей каменного века), Лядка, Липна, Нередица, Сельцо, Раком (бывший дворец Ярослава), Мигра, Зверинцы, Вяжищи, Радятина, Холопий городок, Соколья Гора, Волотово, Лисичья Гора, Ковалево и многие другие урочища и погосты ждут своего исследователя.

Но не только летописные и легендарные урочища полны находок.

Прежде всего, повторяю, сам город полон ими. Если мы не знаем, чем были заняты пустынные бугры, по которым, несомненно, прежде тянулось жилье, то в пределах существующего города известны многие места, которые могли оставить о себе память.

Ярославле Дворище (1030 г.), Петрятино Дворище, Двор Немецкий, Двор Плесковский, два Готских Двора, Княжий Двор, Гридница Питейная, Клеймяные Сени, Дворы Посадника и Тысяцкого, Великий Ряд, Судебная Палата, Иноверческие ропаты (часовни), Владычьи и Княжьи житницы, наконец, дворы больших бояр и служилых людей — все эти места, указанные летописцами, не могли исчезнуть совсем бесследно.

На этих же местах внизу лежит и целый быт долетописного времени.

Все это не исследовано.

Дико сказать, но даже детинец новгородский и тот не исследован, кроме случайных, хозяйственных раскопок. Между тем детинец весьма замечателен. Настоящий его вид не многого стоит. Слишком все перестроено.

Но следует помнить, что место детинца очень древнее, и площадь его, где в вечном поединке стояли Княжий Двор и с Владычной стороны св. София, видела слишком многое.

Уже в 1044 году мы имеем летописные сведения о каменном детинце. Юго-западная часть выстроена князем Ярославом, а северо-восточная — его сыном св. Владимиром Ярославичем. Хорошие, культурные князья! От них не могло не остаться каких-либо прекрасных находок.

Кроме исконного поселения, на Городище долгое время жили новгородские князья со своими семьями. Московские князья и цари часто тоже стояли на Городище, хотя иногда разбивали ставки и на Шаровище, где теперь Сельцо, что подле Нередицы. Княжеские терема оставались на Городище долго. Вероятно, дворец на Городище, подаренный Петром I Меньшикову, и был одним из старых великокняжеских теремов.

Богатое место Городище! Кругом синие заманчивые дали. Темнеет Ильмень. За Волховом — Юрьев и бывший Аркажский монастырь. Правее сверкает глава Софии и коричневой лентой изогнулся Кремль. На Торговой стороне белеют все храмы, что "кустом стоят". Виднеются — Лядка, Волотово, Кириллов монастырь, Нередица, Сельцо, Сковородский монастырь, Никола на Липне, за лесом синеет Бронница. Все, как на блюдечке с золотым яблочком.

Вся южная часть детинца теперь занята огородами. Прежде здесь стояли многие строения и до 20 церквей. Здесь же проходило несколько улиц и главная улица Кремля — Пискупля. Где-то возле Пискупли стоял храм св. Бориса и Глеба, поставленный на месте древней сгоревшей Софии. На этих же огородах были все княжий постройки и самые терема. Как известно, Княжая Башня вела на Княжий Двор.

Трудно все это представить, глядя на пустырь. Не верится старинным изображениям Кремля; не верится рисункам иноземных гостей. На планах, сравнительно недавних (ХVIII в.), еще значатся на месте огорода какие-то квадраты зданий. Куда это все девалось?

Главная предчувствованная нами задача разрешена. Жилые слои Кремля оказались не перекопанными. Картина древнего Новгорода не тронута. В пустующей южной части Кремля при достаточных средствах можно раскрыть все распределение зданий и улиц. Конечно, для этого нужны крупные деньги. Но зато какая большая задача будет разрешена. Настоящая народная задача.

На веселом июльском припеке наблюдаю приятную картину. Радом помещается неутомимый Н. Е. Макаренко, кругом него мелькают разноцветные рукава копальщиков. Растут груды земли, черной, впитавшей многие жизни. У Княжей Башни орудуют наши рьяные добровольцы: искренний любитель старины инженер И. Б. Михаловский и В. Н. Мешков. На стене поместился со своими обмерами мой брат Борис. Из оконцев Кукуя выглядывают обмерщики Шиловский и Коган. Взвод арестантов косит бурьян около стены. Из новгородцев интерес проявляют Романцев, Матвеевский, о. Конкордин. Хоть посмотреть приходят.

Кроме того, мы знаем, что у Федора Стратилата на Торговой стороне очищают фрески (и хорошо очищают). На Волотове Мясоедов, Мацулевич и Ершов изучают и восстанавливают стенопись.

Кажется, что Новгород зашевелился; кто-то его пытается пробудить... Но для нас радость недолгая. Деньги приходят к концу, и хорошо еще, что удалось довести широкую траншею до основного материка. С обеих сторон траншеи торчат наслоения разных веков. Сперва остатки каменных построек, потом деревянные строения, частью сожженные, частью разрушенные. Повсюду находки разных веков. В одном из веков через траншею проходила улица, мощеная деревянными плахами. И так ниже и ниже, до находок скандинавского типа. Является мысль сохранить этот разрез всех новгородских наслоений. Сделать это нетрудно. Стоит лишь над траншеей поставить навес с достаточными водостоками, и для посетителей Новгорода останется прекрасное вещественное доказательство, как наслаивались старинные города. И денег на это сооружение еще хватило бы. И донизу, до самых первонасельных слоев, можно бы сделать хорошую лестницу. Идем с этим проектом к губернатору и к удивлению получаем отказ. Основная причина самая оригинальная: по пустырю ходят свиньи, и они могут упасть в траншею. Хоть бы о детях позаботился отец города, а то именно о свиньях. Так на свинстве и кончилось. И последние деньги пришлось на закапывание траншеи потратить.

Так записывалось. Верилось, что подземная Русь проявится. Даст народу своему сохраненные сокровища. И вот дожили. Молодое поколение вспомнило о захороненных кладах.

Поет Садко: "Чудо чудное! Диво дивное!"

 

1 Февраля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Щуко

 

Еще один. Еще нет одного из группы "Мира Искусства". Запоздалая газета принесла сведения о кончине известного академика, архитектора В. А. Щуко. Хорошую страницу истории русского зодчества оставил по себе Щуко. Он понимал глубоко русский ампир, он любил итальянский восемнадцатый век. У него был природный тонкий вкус и все, что исходило от него, было благородно по заданию и форме и прекрасно по жизненной внешности. Незабываемы его театральные постановки.

Щуко участвовал во многих постройках, помогал в устройстве заграничных выставок и доказал себя замечательным педагогом. Мы работали с ним и по школе Общества Поощрения Художеств и по Женским архитектурным курсам. Все эти годы совместной работы вспоминаются особенно сердечно. Щуко умел вдохновить учащихся и приучить их к постоянному труду. У нас в школе он руководил классом композиции, и каждый, посещавший годовые ученические выставки, помнит, как прекрасны и значительны были работы его класса. При этом он не подавлял учащихся какими-либо своими особыми симпатиями. Нет, он давал широкую возможность выражения, и потому каждый мог пробовать свои силы в любом близком ему стиле. Щуко радовался и обмерам храмов, понимал форму ценнейшего фарфора, любил гобелены и давал идеи превосходной мебели.

Ко всем своим архитектурным дарованиям Щуко добавлял еще и мудрую ровность характера, а сам умел работать и этим своим примером заражал окружающих. Во время множайших дискуссий и совещаний всегда можно было положиться на Щуко, что он не отступит от обдуманного, принятого решения. За время совместной работы мы с ним выдержали немало ретроградных академических натисков, и он понимал, что в этих житейских битвах единение есть первое условие.

За последнее время мне довелось встретить в разных странах несколько бывших учащихся Школы Поощрения Художеств. Казалось бы, за все минувшие насыщенные событиями годы можно бы ожидать забвения. Но, видимо, руководство Щуко многим помогло в их дальнейшем жизненном пути. И все эти бывшие учащиеся, а теперь уже художественные деятели на разных поприщах с любовью и признательностью вспоминали своего учителя. А ведь это бывает не так часто. Волны лет смывают иногда даже очень значительные вехи, и потому живая память уже есть знак чего-то действенного.

При всей своей занятости Щуко всегда умел найти время для всего неотложного. Я не слышал от него мертвого слова "нельзя". "Если нужно, то и буду", — говорил Щуко и хотя бы с легким опозданием, но все-таки успевал прийти в совещание. Не знаю, была ли посвящена творчеству Щуко монография, если нет, то необходимо бы собрать и запечатлеть труды этого замечательного русского зодчего. Иначе в суете быта опять все развалится, запылится, растеряется. Сколько Раз приходилось убеждаться, как легкомысленно растеривались и расточались собрания, которые для будущих поколений были бы незаменимыми.

Все сотоварищи по Школе Поощрения Художеств сохранят о Щуко лучшую память. Помню, как на годовом собрании Билибин прочел оду, обращенную ко всем присутствующим, в Которой помянул отсутствовавшего на Римской выставке Щуко словами:

 

"Но где, однако же, Щуко?

Он в Беренштама воплотился

и во плоти иной явился

там где-то очень далеко".

 

Где-то далеко сейчас Владимир Алексеевич. По какому такому радио послать ему весточку и привет и сказать, как сердечно мы его помним.

 

14 Февраля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

    

Друг человечества

 

Окончил свой земной путь друг человечества. Говорю о Чарльзе Крэне. Разнообразна и плодоносна была его жизнь, и о нем тепло вспомнят во всех частях Света. Крон — одно из исконных американских имен. Внешняя сторона жизни Чарльза Крэна богата деятельностью. Увлекаемый любовью к Востоку еще в раннем юношестве молодой Крэн поступает юнгою на парусную шхуну — в этом первом плавании уже выразились все последующие устремления к землям далеким.

Отец Крэна — один из крупнейших индустриалистов Америки — хотел всячески привязать юношу к своему фабричному делу. Уже с пятнадцати лет молодой Крэн привлекался отцом к фабричному станку, чтобы и во время общего образования получить наглядное знание своего индустриального дела. Видим потом близкое участие Ч. Крэна с Вестингаузом, но эта сторона деятельности никогда не могла заполнить душу одаренного широкого деятеля. Постепенно он отходит от непосредственного участия в заводах и фабриках и посвящает себя широкой деятельности дипломата и гуманиста.

Видим Крэна послом в Пекине, где он сумел оставить по себе незабываемую память. Затем он остается почетным советником Китайского правительства. Знаем встречи Крэна и дружбу с Ибн Саудом в Аравии и в Ираке с Фейзалом и с главою Египта. Видим Крэна в Индии и несколько раз в России. Все это внешняя широкая деятельность, но особенно запечатлеется внутренняя сторона гуманитарной работы Крэна. Тут мы имеем несчетное количество благодетельных фактов.

Кто посылает на Афон целый пароход разных припасов и тем спасает монастырь от голода и нищеты — конечно, Крэн. Кто помогает Чехословакии и Масарику — именно Крэн. Кто дает образование множеству студентов в разных странах — конечно, Крэн. И в Сирии, и в Швейцарии, и в Китае студенты и ученые всегда будут помнить о том, кто помог им в их трудных путях. В гостеприимном доме Крэна можно было встретить и ученых, и писателей, и артистов, и дипломатов, и общественных деятелей, словом, выдающихся людей из разных стран. Кому-то устраиваются лекции, кому ангажемент, кому-то концерты. Идет помощь университетам и музеям... А сколько бесчисленной анонимной помощи рассыпается всюду, где были нужда и несчастье! Поистине, можно сказать, что от Крэна никто не уходил без ободрения и самой деликатной помощи. Черта особой чуткости и деликатности была особым качеством характера Крэна. Его ничто не могло задержать там, где он чувствовал, что может помочь и сделать что-либо полезное. Имя Крэна сохранится на почетных страницах многих научных и филантропических организаций. Крэн был почетным советником и наших учреждений.

Не раз во время своих путешествий Крэн подвергался большим опасностям, но ничто и никто не могли остановить его. В Ираке только по счастливой случайности Крэн не был убит разбойниками. А сколько несправедливых толкований вызывали его лучшие гуманитарные деяния! Необычайна была любовь Крэна к Востоку. Он не только устремлялся к Востоку, но и глубоко любил его красоту. Не мимолетным туристом проезжал Крэн по Азии или Египту, — он входил туда как свой человек, как друг, точно бы давным-давно живший в этих странах.

Для нас, русских, имя Крэна особенно дорого. Он много раз бывал в России, знал и ценил народ русский и восхищался русскою стариною. Последний раз он был в Москве около двух лет тому назад. У нас лежит замечательное его письмо, в котором рассказаны положительные впечатления этой поездки. Мнение такого знатока души человеческой чрезвычайно ценно. Если бы у народа русского побольше было таких искренних друзей!

Среди собирательства Крэна русское и восточное искусство занимают особое место. У него было много русских картин, были ковры. На стенах его домов и поместий были и Самарканд, и Афон, и Ростов Великий, и Бенарес, и Тибет, и Гималаи — словом, все, к чему устремлялась его многовмещающая душа. В преклонных летах уже после тяжкой болезни Крэн хотел еще раз приобщиться хотя бы к Ближнему Востоку. В минувшем сентябре он успел побывать в Египте и еще раз взглянул на величие пирамид.

Перед самым отходом Крэн захотел иметь мою картину "И Открываем Врата". Душа его уже устремлялась к открытым вратам, туда, где живет вечная красота и где мысль творит будущую счастливую жизнь. Чарльз Крэн опочил 14-го февраля. Память его будет почтена во всех частях света. Его множайшие и разнообразнейшие друзья сохранят в сердце своем лучшие чувства об этом великом друге человечества.

 

18 Февраля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Мечты

 

Многие мечты исполнились. Хотелось приобщиться к Индии, и вот уже шестнадцать лет, как мы связаны с нею. Хотелось познать Тибет, и мы прошли его насквозь. Хотелось пожить в юрте — и в юрте пожили... Мечталось об охранении народных культурных сокровищ, и Знамя-Охранитель прошло по миру. Мечталось об искусстве как о светлом посланце, и вот именно искусство шествует по миру и каждый раз, при каждом выступлении поминается, как благодатны воздействия искусства. Мечталось, чтобы русское искусство не только имело свои отделы в иностранных музеях, но чтобы в Европе был Русский музей. И вот такой музей состоялся. Мечталось о том, чтобы великий Новгород, великий Киев и другие исконные русские города были объявлены городами-музеями. И вот и эта мечта исполнилась — великий Новгород уже объявлен городом-музеем.

Недавно Конлан писал, что наша экспедиция была отражением уже давно написанных, предвиденных картин, что же, и это правильно. Конлан вспоминает "Половецкий стан", написанный в 1906 году, и указывает, что потом мы жили именно в таких же юртах. Вспоминается, что еще ранее писалось об Индийском Пути. К тому же времени относится и картина "Девассари Абунту", а затем "Граница Царства" (где она находится?). Еще раньше, в 1904 году, в собрании зодчих уже читалось о необходимости всенародного и всечеловеческого охранения культурных сокровищ. Подобно Красному Кресту, план такого международного охранения прошел через многие мытарства и препятствия. Но все-таки теперь — где самими правительствами, а где общественными учреждениями — уже принимается идея Пакта об охранении всего прекрасного и научного. Вспомним и разные другие мечты и по искусству, и по школьному делу, и по многим жизненным проблемам. Немало дум о всех этих областях уже вошло в жизнь. Появились Институты Объединенных Искусств, развились всевозможные кооперативные начинания. Все это драгоценно вспомнить — значит, думалось по правильному руслу. Выходит, что мечта недаром называется легкокрылой, у нее добрые крылья. И где положите вы границу между мечтою и предвидением? И где граница мысли? И не есть ли всякая действительность следствие мысли? И знаем ли мы, где всходят посевы мысли? И в каких таких сроках они претворяются в действительность? Охраним мечту как лучший мост к построению действительности. Дозволяется мечтать художникам и поэтам, но пусть помечтает и все человечество. Из мечты доброй родится и добрая действительность.

 

1 Марта 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Петров-Водкин и Григорьев

 

На днях поминали Щуко и говорили: еще один ушел! А теперь нужно сказать: еще ушли! Сразу два — оба сильные, оба в полной мере таланта, опыта, творчества. Оба они были различны, но потенциал их был велик и серьезен. Именно это были серьезные художники. Трудно сказать, кто из них удельно был больше. Стоит вспомнить некоторые вещи Григорьева, и он покажется сильнее, но затем представить крепко спаянные, творчески пережитые картины Петрова-Водкина, и перевес склонится на его сторону. Петров-Водкин не писал "Расея", но действенно работал для народа русского. Григорьев же хотя и много думал о "Расее", но чуждался ее, а подчас и громил ее огульно и несправедливо. Это было причиною нашего расхождения. Может быть, Григорьев своеобразно любил "Расею", но облик ее он дал в таком кривом зеркале, что жалеешь об искривленности. В своих странствованиях по всем Америкам Григорьев среди всяких столкновений получил и язву раковую. Чили заплатило ему вперед жалованье, но просило уехать немедленно. Рисунки для модных платьев в Гарперс Базар тоже не могли радовать природного художника. В последний раз мы виделись в Нью-Йорке в 1934 году. Григорьев нервно и настойчиво рассказывал об увлекательности работы для модного журнала, но в кипении желчи сказывалось терзание заплутавшегося путника. Все-то он сворачивал против Расеи, твердил, как хорошо ему за границей, но тут-то и не верилось ему. Все-то будто бы было хорошо и прекрасно и удачно, но глаза говорили о совсем другом. Ту же двойственность подметил и А. Бенуа, когда писал о последней выставке Григорьева в Париже.

Совсем иначе вышло с Петровым-Водкиным. В самом начале его упрекали в иностранных влияниях. При всей его природной русскости о нем говорили как об иностранце, о французе и старались найти манерность в его картинах. Но манерности не было. Был характерный стиль. Петров-Водкин неоднократно бывал за границей, но не мог там оставаться. Его тянуло домой, а дом его была русская земля. Русскому народу Петров-Водкин принес свое художественное достояние. Он учил русскую молодежь. Учил искусству серьезному, учил познанию композиции и техники.

Молодая русская поросль сохранит глубокую память о том, кто и в трудные дни принес свое творчество русскому народу. Хорошее, крепкое творчество. Не натурализм, но ценный реализм, который может вести сознание народное. Большая брешь в "Мире Искусства" — Яковлев, Щуко, Григорьев, Петров-Водкин. Ушли преждевременно! А сильные люди, сильные художники так нужны!

 

9 Марта 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

24 марта 1939 г.

 

Радоваться ко дню 24-го Марта. Сойтись к этому дню с самыми добрыми взаимными пожеланиями. Отеплить друг друга прекрасными устремлениями — укрепиться в содружестве для будущей работы. Не в мирное время, не в легкие дни шлем эти пожелания, но ведь радость есть особая мудрость, а в памятные дни нужно принести все свои лучшие намерения. Если у кого горе, то именно в такие дни нужно пытаться исцелить его от горести, и лучшим средством будет общее дружеское пожелание. Если у кого имеется особая радость, то именно в памятные дни он захочет поделиться ею с друзьями. Дружба, содружество — не пустой звук, не облачное, не пыльное рассеяние. Наоборот, содружество есть истинный цемент, на котором устоит даже самое массивное здание. Иногда может казаться, что понятие дружбы есть нечто врожденное, чему не надо учиться. Неправильно — и дружбе, и содружеству, и сотрудничеству нужно учиться. Все эти качества нужно воспитывать в себе в постоянном труде. Взаимное доверие, без которого не может быть и дружбы, тоже должно быть развиваемо. Всякие неискренние улыбки пусть будут уделом невежд, которые не знают об основах бытия. Но каждый приобщившийся к Живой Этике, понявший необходимость нравственных основ, отлично понимает, что искренность и сотрудничество будут теми прочными устоями, на которых складывается совершенствование.

Дорогие друзья, в памятный день 24-го Марта мы сойдемся в разных частях света и пошлем наши лучшие мысли Тому, Кто в вечном труде и в вечной красоте слагает счастливое будущее. И это счастье не будет чем-то недвижным и закостенелым в самости и своекорыстии — оно будет радостным напряжением всех светлых качеств. Пусть в этот день каждый просмотрит свои светлые качества. Если он найдет в себе новое благодатное зерно, пусть порадуется. И придет он к друзьям своим не на холодное бездушное совещание, но для огненного и прекрасного общения. Призовем все свои силы, чтобы служить человечеству. Не будем препинаться о человеческие заблуждения, но будем надеяться, что удастся по всей земле посеять те благостные семена, которые называются добром. Это семя добра нуждается в прекрасной оправе и потому, призывая к добру, будем служить и красоте. Красота и добро — ключ к радости. Радоваться в день 24-го Марта!

 

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Равнодушные

 

Одного из митрополитов спросили, как удалось ему в преклонных годах сохранить здоровье и моложавость. Он простодушно сознался: "Ничего близко к сердцу не принимал". Также когда спросили правителя, из какого источника черпает он свои силы, он ответил: "Из равнодушия". Жизнь показала, что в обоих случаях метод равнодушия был неуспешен. Некий деятель говорил, что с годами он в некоторых отношениях стал прохладнее. На это я возразил ему, что именно с годами, с накоплением опыта человек должен становиться огненнее. Подводя итог своей деятельности, человек непременно будет пламенно спешить завершить все, им предпринятое, а потому и отношение его ко всем обстоятельствам, ко всем людям не будет становиться прохладнее.

Уж эта прохлада! Уж это равнодушие! Ведь в них заключается замирание энергии и выступает позорное безучастие. Пушкин навсегда бросил человечеству укор: "К добру и злу постыдно равнодушны". Каждый из нас бывал свидетелем, как разрушались самые полезнейшие, самые прекраснейшие начинания вследствие окружающего равнодушия. Кто же поощряет всякие преступления, всякие вандализмы и все позорные действия? Прежде всего весь этот ужас земной жизни поощряется равнодушными. Они не принимают к сердцу все вокруг происходящее. Иначе говоря, они живут без сердца или, еще вернее, живут бессердечно. Мир наполнен потрясающими событиями. Свершает их сравнительно небольшая кучка озверелых людей. А все множество земное Молчит, охает в подушку и не представляет себе, что именно его безмыслие, его мертвенность способствуют самым ужасным преступлениям.

Равнодушные люди полагают, что где-то и кто-то сделают что-то. Но себя они не считают содеятелями. Не считают они себя деятелями прежде всего потому, что не хотят брать на себя ответственность за все происходящее. Они не хотят думать о будущем, ибо пытаются ускользнуть от этого будущего и надеются, что как-то все уладится. Некоторые правительства полагают: "Подождем — увидим". А из этого лукавого обождания потом происходят непоправимые бедствия.

Проходят тысячелетия, а класс равнодушных людей не только не уменьшается, но, может быть, даже возрастает. Какое зло заключается в мертвом состоянии, "к добру и злу постыдно равнодушны".

 

24 Марта 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

Good friday4 

 

Говорят, что бандиты предпочитают нападать под праздник, когда их менее всего ожидают. Впрочем, бандиты — не поэтическое выражение. Не лучше ли сказать — пираты. Но и это слово не звучит громко. Лучше всего — корсары! Оно и звучно и выразительно. Накануне праздника подплывут, и разрушат, и разграбят.

И не нужно обращаться к дальним векам. Ведь и сейчас можно слышать о таких же кровавых похождениях. Может быть, именно в Страстную пятницу менее всего ожидают корсарских набегов. Особенно поразительно, если к Страстям прибавятся пушечные залпы и взрывы. Корсары всегда "правы" со своей точки зрения. Или они повесят или их повесят.

Неужели и сейчас, в этот самый час, где-то корсары уже делят добычу? И еще что-нибудь разрушается и кто-то убивается. А в день, когда человечество скорбит о совершенном предательстве, именно в этот день где-то происходит жестокое кровопролитие?! Да, происходит! Да, неповинные страдают! И кто-то лицемерно прикидывается глухим и слепым, чтобы не услышать вопли жертв. А Пилат требует "чистой" воды, чтобы еще раз умыть руки. Привычные руки!

Найдутся и такие, которые будут уверять, что совершаемая жестокость не важна. Скажут, что во имя индустрии и коммерции следует промолчать. Посоветуют так согнуть спину, чтобы превратиться в камень, или надеть такую шкуру, чтобы походить на овцу. Впрочем, и овцу зарежут. Не лучше ли спрятаться под грудою отбросов? Хорошо, что противогазная маска похожа на свиное рыло.

Газеты предпочитают не сообщать мрачных новостей под праздник. Законодатели разъезжаются удить рыбу. Вода не должна быть мутной. Но для корсаров такой разъезд — сущая выгода. Набег успеет совершиться. На месте не поймают. А там окажется, что у Фемиды глаза завязаны. Вокруг каждого закона поле оставлено. "Закон, что дышло, — куда повернешь, туда и вышло". Народ сложил поговорку.

Некоторые захватчики, почти что корсары, почтены памятниками. О корсарах сложены поэтические легенды. Был итальянский балет "Корсар". Были песни о разудалых разбойниках. Фильмы воспевали проворство и безнаказанность гангстеров. Но один сюжет до сих пор был упущен. Корсарство еще не совершалось в Страстную пятницу! Но и эта особенность уже предусмотрена. Писатели уже не могут претендовать на оригинальность, если их корсар, подбочась завопит: "Для нашего дела лучше всего Страстная пятница!"

 

9 Апреля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Мир в маске

 

Повсюду выдаются маски — волею судеб они почему-то похожи на свиные рыла. Может быть, скоро дипломатические заседания будут происходить в маске. Может быть, подобно маркизе Гонзага, приславшей Цезарю Борджиа сто масок в подарок, скоро будут изобретены рождественские подарки в виде масок. Не подумайте, что говорим против предохранительных мер. Конечно, мир пришел в такое ужасное состояние, что каждый человек чувствует себя более охраненным, если при нем в особом кармане будет находиться маска.

Да, обстоятельства таковы, что человечность и человеколюбие куда-то скрылись, а на место их выдвинулись охраненные какими-то законами всевозможные человекоубийственные изобретения. Каждый день, а может быть, и каждый час целые страны трепетно ожидают налетов, которые должны отравить все сущее. Изобретена особая тоталитарная война. Война против всего живого, против всего сущего.

Может быть, в каких-то давних сентиментальных веках идея тоталитарной войны была бы названа варварским изобретением. Впрочем, и сами так называемые варвары прежних времен вовсе не задавались целью вести тоталитарную войну. Теперь же цивилизация настолько продвинулась, что понятие тоталитарной войны введено в ряд научных понятий. Без всякого ужаса люди за несколько лет привыкли к такому понятию. На каких-то заседаниях оно произносится с научным спокойствием, и дипломаты как бы согласились между собою в неизбежности и таких бесчеловечных проявлений.

Появились средства самоохраны. Правда, они несколько напоминают времена троглодитов, когда люди спасались в подземные пещеры, рыли, как кроты, подземные ходы. И теперь роются те же подземные катакомбы. Но все должно идти вперед, и потому человечество озаботилось изобретением маски как единственного средства спасения. Прежде надевали маску, когда шли на какое-то таинственное предприятие или же старались быть неузнанными. Маска — символ притворства, измены. Теперь же таинственные предприятия сменились каждодневною непрерывною опасностью, и весь мир надел маску.

Весь мир оказался вынужденным надеть свинообразную личину. Правда, некоторые юмористы еще сквозь слезы шутят по поводу этой мировой маски. Но какой трагизм, какой гранд-гиньол заключен в понятии всемирной маски! Мир — в маске! Вот до чего дожило человечество. Наряду с этим происходят всемирные ярмарки и базары, люди пляшут... Может быть, скоро мы услышим о костюмированном вечере, о маскараде, на котором все присутствующие должны быть в предохранительных масках. Страшен символ наших дней — мир должен надеть маску.

Мир — в маске. Чего же больше?!

 

21 Апреля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

"Париж"

 

"Париж" горел. Конечно, это не тот пожар, о котором говорил Нострадамус, но все же пожар чрезвычайно показательный. Мало того, что сгорел или был подожжен один из лучших океанских пароходов, но на нем были погружены художественные сокровища для Нью-Йоркской ярмарки. Пишут, что эти произведения искусства уже снимались с горящего парохода, и оценивались они в 25.000.000 долларов. Конечно, это чисто человеческая оценка, а по существу своему эти художественные сокровища не могут быть расцениваемы никакими долларами.

Случившееся напоминает мне о моем докладе Римскому конгрессу в 1930 году. В докладе я обращал внимание на три возникшие опасности для художественных произведений. Во-первых, опасность от каких-либо покушений при перевозках и от всяких вандализмов. Во-вторых, опасность от временной перевозки произведений в чуждые им климаты. Нам самим приходилось наблюдать, как губительно действовали различные климаты на картины и резные статуи. В-третьих, опасность, возникающая от рентгенизации.

Эта последняя опасность, возникшая, можно сказать, за последние дни, очень чревата последствиями. В конце концов, никто не знает последствий рентгенизации. Мне самому приходилось слышать мнение врачей о том, что рентгенизация абсолютно безвредна. Когда я спрашивал: "Неужели такой мощный луч не оказывает ни положительного ни отрицательного воздействия", мне с серьезнейшим видом возражали, что последствий никаких не замечено. Спрашивается, как скоро ожидались эти последствия? При рентгенизации человека допускалось, что в исключительных случаях могут быть даже смертельные последствия. Правда, говорилось, что таких последствий на тысячу одно, но все же они были зарегистрированы.

Кто же может утверждать, что рентгенизация картин, которая стала таким модным явлением, не окажет разлагающего следствия через некоторое время, и кто же может определить это время? В докладе своем я предлагал не торопиться с рентгенизацией лучших картин, пока в продолжение многих лет люди сами не познают свойства этих сильнейших лучей. Пусть бы уж производили опыты над третьестепенными старинными картинами, но всегда, когда слышишь о рентгенизации Рембрандта, Голбейна, Дюрера и других первоклассных мастеров, всегда западает опасение, поблагодарят ли за эти опыты будущие поколения?

Гибель "Парижа" вызывает в памяти многие бывшие размышления. В Сан-Франциско выставлены редчайшие произведения Леонардо. Наверное, приняты исключительные меры для их охраны. Но ведь и на "Париже" тоже, вероятно, все меры осмотрительности были приняты. Кроме художественных произведений, на "Париже" было погружено золото на 75.000.000 долларов. Конечно, при желании можно накопать из земли еще большие миллионы золота, но художественных сокровищ, доверенных океану, уже никто не мог бы возместить.

Сейчас много опасностей в мире. Исчезают целые страны, но, чтобы усилить впечатление современного трагизма, сгорает пароход, который должен был перевезти неповторимые художественные сокровища на ярмарку в Америку. Предметы искусства спешно снимались с парохода уже во время пожара. Еще раз вспыхнула предупреждающая лампочка. Счастье, что удалось спасти сокровище, но ведь могло случиться и обратное, и ко всем происходящим вандализмам мог прибавиться и еще один страшный, ужасающий.

 

24 Апреля 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Самое утомительное

 

Больше всего утомляют человеческие выдумки. Посмотришь книгу Грабаря — наврал. Развернешь американскую газету — налгали, да еще как! Заглянешь в толстый журнал — опять небылицы. Советуют: "Да просто не читайте!" Легко сказать! И хотел бы, но оно просто само в руку лезет.

Иногда выдумки — явно злобные, вредительские. Но не реже и по невежеству. С неизвестною целью: "Прост, как дрозд, нагадил в шапку и зла не помнит". По существу — пусть бы себе болтали, но есть в таких измышлениях нечто утомительное. Точно бы микроб ядовитый.

В то же время вранье настолько размножается, что люди привыкают вообще не оскорбляться. "Брань на вороту не виснет". Выходит, что за клевету вообще преследовать нельзя. Помню, как некто возмущался клевете, назвавшей его шпионом, а присутствовавшая особа с завистью заметила: "Вот, если бы обо мне так прокричали".

Увы, многие были бы в восторге хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь привлечь "общественное внимание". Они скажут: "Быль молодцу не укор", — хоть бы на час привлечь внимание. А чье внимание? Какого чудища внимание? Об этом и нужды нет.

Помогают и фильмы. Разбой и грабеж и насилие в них так часто воспевалось. Говорят, теперь этот разбойный элемент изгоняется. Но он уже влез в жизнь. На этот дымный пламень уже налетели бабочки и мушки и моли. Жажда необычного обуяла. А необычность добра и трудна, и путь к ней скучен для многих.

От рутинной скуки хоть извергом назови — лишь бы произошло что-то необычайное. И вот где-то в недрах быта зарождаются темные вымыслы. Доносы, жалобы чеховского человека щедро рассыпаются. Иногда клеветник сам не знает, к чему налгал он? Вот эти-то человеческие омывки и гнетут. Порождается утомление или, вернее, омерзение.

Вы знаете, что никогда не найдете ехидну, породившую клевету. Знаете, что, может быть, произошло коллективное позорное "творчество". Все это знаете, но легче не станет. Мучительно думаете: за что? зачем? к чему?

Никакой труд не даст такое утомление, как созерцание человеческого позора. Противоречия удручают, но клеветнические измышления всегда будут самым утомительным. Позор человечества!

 

1 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Бенуа

 

Вылез из парижской тины дед Бенуа. Брызжа слюною, обвинил меня в гордости, в честолюбии, в тщеславии, невесть в чем... В припадке злобности с действительностью не считался. Выходит, что Тибет мы прошли из гордости. На горы всходили из тщеславия. В Монголии, в Китае были из честолюбия. Никаких познаваний не было. Ничего не любили. Ни к чему не стремились. Ничему не учились. То же самое приходилось слышать о Льве Толстом, о Павле Третьякове, о Мечникове, о Метерлинке... Выходило, что все действовали лишь из рекламы и тщеславия.

Дедушка Бенуа, вредно сердиться на восьмом десятке. К чему ведет? Теперь получаются письма из разных концов. Пишут:

"Ползучие вылезают из всех щелей, очевидно, чувствуют падение свое. Бенуа весь и проявился — каким был всю жизнь, только не всем и не всегда себя показывал в настоящем своем виде. Увидев живую книгу, не выдержали задерживающие центры — выявил себя целиком. Читая эту статью, можно проследить, как постепенно наливалось это существо злобой, завистью и негодованием. Бумага хороша, печать приятная, репродукции безукоризненны и обложка без претензий, а вот текст свалил несчастного Бенуа. Бедный, бедный Александр Бенуа — не выдержал, прорвало!

Не знал его близко, но почему-то никогда не понимал, почему Бенуа считается русским человеком. По некоторым его писаниям можно было понять, что его тяготит связь с русским народом, с русскостью, и с тех пор осталось какое-то неприятное чувство к этому человеку".

Из другой страны сожалеют: "В какое ретроградство впал Бенуа. Одряхлел что ли? Экая зависть!"

Еще пишут: "Как и следовало ожидать, статья вышла препротивная. В предыдущих письмах я сообщал, что нападки здешних интриганов сосредоточились на тексте монографии. Но Бенуа воспользовался случаем, чтобы сделать еще несколько неприятностей, пересыпав статью личными замечаниями в самом развязном тоне и, кроме того, постаравшись, с явным лицемерием, как бы вбить клин между Вашими сотрудниками и Вами. Лифарь снова шумел против Бенуа, назвал его "неудавшимся талантом".

Не однажды Бенуа давал обо мне необоснованные, вредительские сообщения. Когда летом 1926 года Бенуа и мы были на Родине, он ухитрился дать в московских газетах измышленное известие о том, что Папа меня проклял. Спрашивается, к чему такое сочинительство?

Впрочем, нам не привыкать стать. Уже три раза меня хоронили. Подобно Марку Твену приходилось говорить, что "это слегка преувеличено".

Несчастливые заклинания произнес Бенуа. Эх, Александр Николаевич, вредно сердиться на пороге восьмого десятка. "Юпитер, ты сердишься, значит ты неправ".

 

10 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Города поглощенные

 

"Группа исследователей взяла на себя задачу исследовать конвейскую бухту в Уэльсе, чтобы разыскать исчезнувший город Лис-Гелит, который в IV столетии после Р. Х. погрузился в морскую пучину.

В связи с этим английская печать вспоминает о различных других бесследно исчезнувших городах во всех частях света. Всего несколько недель тому назад уровень воды в Каспийском море настолько понизился, что из воды появились развалины — по-видимому, остатки древнего города Карабашагера. В Вест-Индии Порт-Ройяль так часто становился жертвой пожаров, землетрясений и наводнений, что обитатели в конце концов покинули его и построили на некотором расстоянии новый город. Но и теперь в водах Карибского моря можно видеть дома старого Порт-Ройяля. Крыши исчезли, но столы, стулья и другая домашняя утварь уцелела, так как ее покрыли кораллы.

Другие затонувшие города были обнаружены под водами Эгейского моря, Мертвого моря и Сарагосского моря. Жестокие бури на Северном море лишили Германию многих цветущих городов и даже целых островов. Так, например, на севере Фризских островов наводнением был разрушен город Рундхоль. Наводнение 1634 г. поглотило целый остров Нордштранд. Наводнение, происшедшее в день Нового года в 1865 г., вызвало гибель города Альт-Вангерооге. В Англии сохраняются воспоминания о затонувшем городе Денвиче. Ежегодно устраивается паломничество на то место на морском берегу, где когда-то стоял город".

И на берегу Ла-Манша, как говорят, еще можно во время отлива видеть развалины древнего города. Но не только на окраинах Европы знают об исчезнувших поселениях. Сказ о всяких подводных Китежах прошел и по Руси и по всей Азии. Сплетаются еще видимые подводные развалины с преданиями об Атлантиде, и сказки становятся явью. А ведь еще совсем недавно об Атлантиде не принято было вообще говорить. Только упоминание Платона о гибели последнего острова этого материка еще давало возможность иногда скромно заикнуться о бывших материках. Но теперь об Атлантиде создалась уже огромная литература в тысячах томов. Из пыли древности встали рассказы и о других поглощенных землях. Какие же новые поглощения готовят узорчатые, словно огрызанные берега Европы?

 

18 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Новизна

 

Прислали каталог американской выставки Сальвадора Дали. Некоторые друзья сомневались, что может появиться после сюрреализма? Но вот оно и появилось. Дали сам пишет о своем искусстве, что оно основано на паранойе, то есть на безумии. В этом смысле нужно отдать справедливость новизне Дали. Среди всего множества новейших течений искусства со всеми приклеенными к ним рецептами никто не решался назвать свое искусство безумным. Но вот такой смельчак нашелся. Американцы обрадовались и такой новизне и, как говорят, нарасхват раскупили его картины. Кстати, сам Дали, который, очевидно, является очень "практичным" человеком, поясняет, что в каждой из его картин заключено несколько картин. Значит, каждый отважившийся купить его картину тем самым приобретает сразу полдюжины картин и может их рассматривать в зависимости от своего настроения.

Конечно, имеются разные специфические любители новизны. В последних газетах пишут, что среди "золотой молодежи" Америки в последнее время развился забавный обычай есть живьем золотых рыбок. Говорят, что некий любитель проглотил в один присест восемьдесят золотых рыбок. Вероятно, этим "подвигом" он хотел закрепить за собою прозвище "золотой молодежи".

Мало ли по свету ходит скоропостижных новаторов. Возьмите список "новых течений" последних лет, и вы получите ряд самых странных названий. При этом большинство этих названий сами по себе ничего не будут обозначать. Но в пространных манифестах будут рассказаны туманные изложения, опрокидывающие все бывшее.

Обернемся к истинным новаторам давних времен. После прекрасных в своем роде Беллини появляются Джорджоне и Тициан. Несомненно, они оказались самыми поразительными новаторами, но никаких рецептов своей новизне они не писали. Таким же естественным новатором оказался Греко. И он никаких манифестов своей новизне не писал. Просто он делал так, как только и мог сделать. Другую песнь он и не мог бы пропеть.

Просмотрим и дальнейших таких же естественных новаторов. Все они работали так, как могли. Им не приходилось ни извиняться за особенности своего творчества, ни поражать буржуазную робость грозными манифестами. Могли ли иначе работать Мане, Ван Гог, Гоген, Врубель? Говорят, что Ван Гог был безумен. Может быть, врачи и находили это, но сам Ван Гог никогда бы не стал настаивать на безумии своего искусства. Итак, все движется вперед. Художник для успеха своего должен назвать свое искусство сумасшедшим и, как показала последняя выставка Дали, его новый рецепт оказался весьма действенным. Буржуазы опять были побеждены. Всяко бывает.

Анатоль Франс, озаренный мудрою улыбкою, замечает:

"Все, что имеет цену лишь вследствие новизны и некоторого исключительного художественного вкуса, старится быстро. Художественная мода проходит, как и все другие моды. Существуют вычурные фразы, которые хотят быть новыми, как платья, выходящие от известных портних; они держатся только один сезон. В Риме во времена упадка искусств статуи императриц были причесаны по последней моде. Эти прически вскоре становились смешными; надо было менять их, и на статуи надевали мраморные парики. Нужно, чтобы стиль, причесанный как эти статуи, был перечесываем каждый год.

Хороший стиль, наконец, подобен этому лучу света, входящему в мое окно, теперь, когда я пишу, и обязанному своей чистой яркостью внутренней связи семи цветов, из которых он составлен. Простой стиль подобен белой прозрачности".

 

20 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Тушители

 

Все человечество делится на два вида — тушители и вдохновители. На каждого доброго, жизнерадостного вдохновителя найдется десяток мрачных тушителей. Кто их знает, — откуда они берутся?!

Можно бы думать, что всякие земные невзгоды притупили в них добрость и радость. Но среди тушителей найдутся и такие, кому живется неплохо. Казалось бы, и судьбой не обижены и пути им не закрыты, никто их не ущемляет, а вот подите же! — сами из кожи вон лезут, чтобы хоть что-нибудь умалить. Выгоды они никакой не получают. Наталкиваются на чувствительные удары, но все же продолжают свое вредительство.

Кому вредят? За что вредят? Вероятно, и сами подчас не знают. Уж не болезнь ли особая? Может быть, "завистливая лихорадка" или "судорога ненависти"? Не придумать ли звонкое латинское название? Среди врачебной помощи можно прописать ледяной душ, пока не одумаются.

Некоторые отнесут такие эпидемии к зависти. Но это не определительно. Казалось бы, двуногий может завидовать лишь человеку. Но можно убедиться, что тушители извергают злобную слюну решительно против всего сущего. Даже солнечный день — и тот оговорят. В любом строении найдут хоть что-нибудь им ненавистное.

Повсюду проявились два типа. Одни начинают обсуждать от хорошего, но другие даже первое слово свое направят в осуждение. Они не будут искать доказательств. Просто, де, не нравится. И в этом заскрипит самая ржавая самость.

Тушителей не исправить. Как бы неизлечимая мозговая болезнь. Кто знает — может быть, хроническое разжижение мозга. Но опасность в том, что эти носители микробов заражают все на пути своем. Как говорится, "и трава не растет на следу их".

Они прикидываются авторитетами. Запасаются иностранными терминами. Окутываются лживою ласковостью. Полны всяких уловок — лишь бы повлиять на слушателей, лишь бы протолкнуть разложение в мозг молодежи. Они особенно охотятся за молодежью. Опасайтесь!

Опасайтесь всех тушителей на всех путях их. Идите не с теми, у кого "нет" на первом месте. Пусть светлое "да" ободрит и поможет найти лучшую тропу. Вдохновение — жизнь. Разложение — смерть. Красиво само слово "вдохновение". Ко злу — совращение. К добру — вдохновение.

 

22 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Молодому другу". М., МЦР, 1993.

 

   

Война

 

Уже с 1936 года мир вступил в новую войну. Это было подтверждено со стороны французских военных обозревателей. Генералы Азан, Дюваль, Дюфур, Тило и другие пришли к единодушному заключению, что война в особой форме уже навязана миру.

"Эфиопия, Австрия, Испания, Китай, Чехословакия, Мемель, Албания — лишь отдельные боевые участки этого грандиозного поля сражения, где льется уже горячая кровь и где вместе с пропагандой по радио и тонкой дипломатией пущены в ход танки и чудовищных размеров артиллерия и авиация.

Отличительной чертой этой войны до сих пор была полная и совершенная организованность нападающей стороны. Открытые провозглашения принципа насилия, точное определение целей навязываемой войны, перевод всего хозяйственного и политического аппарата на военные рельсы, согласованность действий военных и дипломатических штабов, стремительность и сохранение инициативы — таковы характерные черты этой организованности.

Пассивность и дезорганизация обороняющейся стороны до последних дней были таковы, что даже определение и фиксирование нападающего клеймились как признаки "идеологической борьбы", как подталкивание к войне. Чехословакия и Албания развеяли мираж наивных мечтаний, и мировое общественное мнение назвало, наконец, нападающего — три тоталитарных государства".

Действительно, когда говорилось о начале войны в 1936 году, никто не придавал этому никакого значения. Неподвижность мышления требовала лишь определенных условий объявления военных действий. В давние времена учтивые французы говорили своим тогдашним противникам-англичанам: "Господа англичане, стреляйте первыми". Но с тех пор не только учтивость, но и вообще все человеческие отношения оказались пережитками. Мы видим на кровавых примерах, какими вновь изобретенными способами совершаются агрессии. Самая характерная война называется умиротворением, и завоевание называется присоединением. Таково смятение в мире, что даже такое вопиющее понятие, как война, оказывается просмотренным. В базарной суете человечество не заметило, как началась мировая война в разных частях света. Во время кровавейших преступлений некоторые слепцы говорят о том, что мир не нарушен. Никто не поймет, отчего происходят эти утверждения — от лицемерия или от слепоты. Действительно, мировая война началась в 1936 году. Этот год был замечателен во многих отношениях. Поистине, армагеддонный год.

 

23 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Знамя Мира

 

Просят собрать, где имеются знаки нашего Знамени Мира. Знак триединости оказался раскинутым по всему миру. Теперь объясняют его разно. Одни говорят, что это — прошлое, настоящее и будущее, объединенное кольцом Вечности. Для других ближе пояснение, что это религия, знание и искусство в кольце Культуры. Вероятно, и среди многочисленных подобных изображений в древности также имелись всевозможные объяснения, но при всем этом разнообразии толкований знак как таковой утвердился по всему миру.

Чинтамани — древнейшее представление Индии о счастье мира — содержит в себе этот знак. В Храме Неба в Китае вы найдете то же изображение. Тибетские "Три Сокровища" говорят о том же. На знаменитой картине Мемлинга на груди Христа ясно виден этот же знак. Он же имеется на изображении Страсбургской Мадонны. Тот же знак — на щитах крестоносцев и на гербах тамплиеров5. Гурда, знаменитые клинки кавказские, несут на себе тот же знак. Разве не различаем его же на символах философских? Он же на изображениях Гесэр-хана и Ригден-Джапо. Он же и на Тамге Тамерлана. Он же был и на гербе Папском. Его же можно найти и на старинных картинах испанских и на картине Тициана. Он же на старинной иконе Св. Николая в Баре. Тот же знак на старинном изображении Преподобного Сергия. Он же на изображениях Св. Троицы. Он же на гербе Самарканда. Знак и в Эфиопии и на Коптских древностях. Он же — на скалах Монголии. Он же на тибетских перстнях. Конь счастья на Гималайских горных перевалах несет тот же знак, сияющий в пламени. Он же на нагрудных фибулах Лахуля, Ладака и всех Гималайских нагорий. Он же и на буддийских знаменах. Следуя в глубины неолита, мы находим в гончарных орнаментах тот же знак.

Вот почему для Знамени всеобъединяющего был избран знак, прошедший через многие века — вернее, через тысячелетия. При этом повсюду знак употреблялся не просто в виде орнаментального украшения, но с особым значением. Если собрать вместе все отпечатки того же самого знака, то, быть может, он окажется самым распространенным и древнейшим среди символов человеческих. Никто не может утверждать, что этот знак принадлежит лишь одному верованию или основан на одном фольклоре. Бывает особенно ценно заглянуть в эволюцию человеческого сознания в самых разных его проявлениях.

Там, где должны быть охраняемы все человеческие сокровища — там должно быть такое изображение, которое откроет тайники всех сердец людских. Распространенность знака Знамени Мира настолько велика и неожиданна, что люди чистосердечно спрашивают, был ли этот знак достоверным или он вымышлен в позднейшие времена. Нам приходилось видеть искреннейшее изумление, когда мы доказывали распространенность этого знака с древнейших времен. Теперь человечество в ужасе обращается к троглодитному мышлению и предполагает спасать в подземных хранилищах, в пещерах свое достояние. Но Знамя Мира именно говорит о принципе. Оно утверждает, что человечество должно согласиться о всемирности и всенародности достижений человеческого гения. Знамя говорит: "noli me tangere" — не прикасайся — не оскорби разрушительным прикосновением Сокровища Мира.

 

24 Мая 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Шовинизм

 

Шовинизм — очень опасная эпидемия. К прискорбию нужно сказать, что и в наш цивилизованный век эта болезнь распространяется по миру яростно. Постоянно вы можете слышать из самых различных стран, что национализм понимается в виде шовинизма. Все и доброе и худое прежде всего отстукивается в области Культуры. Так и в данном случае: национализм, понимаемый в виде шовинизма, прежде всего отражается в искусстве и в науке, и приносит с собою не рост, но разложение. Постоянно приходится слышать о том, что в той или другой стране должна быть какая-то своя Культура, отличная от всех прочих, должно быть какое-то свое ограничительное искусство и какая-то своя особенная наука. Точно бы искусство и наука могут отойти от Бесчеловечности и замкнуться в предрешенные, узкие рамки. Спрашивается, кто же такой будет брать на себя эти предрешения? Кто же во имя какой-то мертвой схоластики может лишать искусство и науку их живых, неограниченных путей?

У русских всегда было много недоброжелателей. А между тем именно в области отношения к шовинизму Русь могла бы дать много прекрасных примеров как из прошлого, так и из ближайшего времени. Вспомним, как доброжелательно впитывала иноземные достижения Киевская Русь, затем Москва и все послепетровское время. В Московской Третьяковской галерее имеется и иностранный отдел. Собрания Щукина, Морозова, Терещенко, кн. Тенишевой и всей блестящей плеяды русских коллекционеров имели превосходные произведения иностранного искусства. Никто не сетовал на них за это, наоборот, все радовались, что таким путем молодые поколения даже и в пределах своей Родины имеют возможность знакомиться с лучшими иностранными достижениями. При этом можно было видеть, что русскость нашего искусства вовсе не страдала от такого обилия иноземных образцов.

Там, где сильна сущность народа, там нечего беспокоиться об угрозе подражания или обезличивания. Там, где живет строительство, там все примеры и все пособия будут лишь желанною помощью. Здоровый организм переварит все новое и даст свое выражение души своего народа. Шовинизм будет лишь знаком позорной боязливости или зависти. Кроме прискорбных знаков шовинизма, сейчас замечается и эпидемия переименований. Только что исчез Сиам и появился для удлинения Маунг-Тай. При этом указывается, что Сиам есть слово иностранное и потому должно было быть заменено. Не знаем, на каком именно иностранном языке слово Сиам имело свое значение. Может быть, в наименовании Маунг-Тай скрыты какие-то магические созвучия и они помогут быстрому и прекрасному росту этой древней страны? В таком случае мы даже перестанем жалеть всех школьников, которым по неизвестным для них причинам приходится переучивать многие названия. А географические карты, по нынешним временам, должны перепечатываться почти ежегодно. Кто знает, может быть, и Греция задумает переименоваться в Элладу. Если такое переименование обнаружит в Греции философов и художников, равных ее классическим прообразам, тогда пусть вместо Греции будет Эллада. А школьники могут понатужиться и заучить и это переименование.

Если переименования происходят от какого-то своеобразного шовинизма, тогда они были бы одним из самых грустных явлений нашего века. Конечно, при римлянах Париж назывался Лютецией, и многие английские города имели римские названия. Но нельзя же себе представить, что в силу каких-то желаний Париж исчезнет и заменится или древнегалльским словом или каким-то неожиданно современным. Не будем думать, что эпидемия переименований тоже является каким-то особым видом опаснейшей болезни человечества. По счастью, слово "шовинизм" никогда не было почетным. Так же точно алкоголизм или наркотизм и всякие другие "измы" не произносятся с восторгом, а если и говорятся, то с каким-то явным или тайным устыжением. Интересно бы припомнить, при каких именно обстоятельствах и кем именно изобретено слово "шовинизм". Мы слышали, что и гильотина была изобретена ради милосердия. Шовинизм был изобретен ради мирового торжества культуры!

 

3 Июня 1939 г.

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Россия", М., МЦР, 1992.

 

   

Русская слава

 

О русских изделиях сложились многие легенды. Мы слышали, что павловские ножи отправлялись в Англию, где получали тамошнее клеймо, чтобы вернуться на родину, как английское производство. Мы слышали об "английских" сукнах из нарвской и лодзинской мануфактуры. Слышали о "вестфальской" ветчине из Тамбова. Слышали о "голландских" сырах из русских сыроварен. Слышали, как некий аграрий потерял ключи от своего амбара, а затем, когда выписал лучшее зерно из Германии, то в мешке нашел свои потерянные ключи. Также слышали мы, как ташкентские фрукты должны были прикрываться иностранными названиями, чтобы найти сбыт на родине. Тщетно некоторые продавцы пытались уговорить покупателей, что русские продукты не только не хуже, но лучше иностранных, но русские люди по какой-то непонятной традиции все же тянулись к английскому, французскому, немецкому.

Когда мы говорили о российских сокровищах, то нам не верили и надменно улыбались, предлагая лучше отправиться в Версаль. Мы никогда не опорочивали иностранных достижений, ибо иначе мы впали бы в шовинизм. Но ради справедливости мы не уставали указывать о великом значении всех ценностей российских.

В неких историях искусства пристрастные писатели восставали против всех, кто вдохновлялся картинами из русской жизни. Потребовалось вмешательство самих иностранцев, преклонившихся перед русским искусством, перед русскою музыкою и театром и признавших гений русского народа. Вспомним, какую Голгофу должны были пройти Мусоргский, Римский-Корсаков и вся "славная кучка", прежде чем опять-таки же иностранными устами они были высоко признаны. Мы все помним, как еще на нашем веку люди глумились над собирателями русских ценностей, над Стасовым, Погосскою, кн. Тенишевой и всеми, кто уже тогда понимал, что со временем народ русский справедливо оценит свое природное достояние. Помню, как некий злой человек писал с насмешкою "о стульчаках по мотивам Чуди и Мери". Ведь тогда не только исконно русские мотивы, но даже и весь так теперь ценимый звериный стиль, которым сейчас восхищаются в находках скифских и луристанских, еще в недавнее время вызывал у некоторых снобов лишь пожимание плечей.

Теперь, конечно, многое изменилось. Версальские рапсоды уже не будут похулять все русское. Русский народ оценил своих гениев и принялся приводить в должный вид останки старины. Новгород объявлен городом-музеем, а ведь в прошедшем это было бы совсем невозможно, ибо чудесный ростовский Кремль с храмами и палатами был назначен к продаже с торгов. Только самоотверженное вмешательство ростовских граждан спасло русский народ от неслыханного вандализма. Так же было и в Смоленске, когда епархиальное начальство назначило к аукциону целый ряд церковной ценной утвари, и лишь благодаря вмешательству кн. Тенишевой эти предметы не разбежались по алчным рукам, а попали в тенишевский Музей.

Можно составить длинный синодик всяких бывших непризнаний и умалений ценностей русских. Потому-то так особенно радостно слышать о каждом утверждении именно русского природного достояния народа. К чему нам ходить на поклон только в чужбину, когда у нас самих лежат в скрынях непочатые сокровища? Посмотрите на результаты русских археологических экспедиций за последние годы. Найдено так много научно значительного, и широко раздвинуты познавательные рамки. Затрачены крупные суммы на реставрацию Сергиевой Лавры, Киевской Софии и других древнейших русских мест.

Волошин пишет книгу "Великий русский народ", где воздает должное деятелям земли русской от Олега и до Менделеева по всем разнообразным строительным областям. Для меня лично все эти утверждения являются истинным праздником. Ведь это предчувствовалось и запечатлелось во многих писаниях, которым уже и тридцать и сорок и более лет.

Верилось, что достойная оценка всех русских сокровищ произойдет. Не допускалось, чтобы народ русский, такой даровитый, смышленый и мудрый не вдохновился бы своим природным сокровищем. Не верилось, чтобы деятели, потрудившиеся во славу русскую в разных веках и во всех областях жизни, не нашли бы достойного признания.

И вот ценности утверждены, славные деятели признаны, и слава русская звучит по всем краям мира. В трудах и в лишениях выковалась эта непреложная слава. Народ русский захотел знать, и в учебе, в прилежном познании он прежде всего оценил и утвердил свое прекрасное, неотъемлемое достояние. Радуется сердце о Славе Русской.

 

27 Июля 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: "Литературные записки", Рига, 1940.

Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

 

"Мир искусства"

 

В Париже закончилась дягилевская выставка, устроенная Лифарем. Выставка прошла с большим успехом. Мы все мысленно поблагодарили Лифаря за этот превосходный почин и пожалели, что размеры выставки заставили ограничиться лишь балетом. Даже не могли быть включены оперные постановки дягилевской антрепризы. Кроме того, вся широкая деятельность Сергея Павловича должна быть отмечена. Целая эпоха русского искусства прошла под знаком Дягилева и группы художников.

Удивительно подумать, что за последние годы из этой группы уже покинули так многие земную юдоль. И все они ушли преждевременно среди неизбывного и восходящего творчества. Уже нет Бакста, Браза, Головина, Кустодиева, Трубецкого, Чехонина, Яковлева, Щуко, Бориса Григорьева, Петрова-Водкина, а теперь совсем недавно ушел и Сомов. Творчество каждого из этих художников своеобразно, и тем не менее все же понятно, что они принадлежали к одной сильной группе, ознаменовавшей собою целое движение русского искусства.

Разбросаны по разным странам остальные участники "Мира Искусства". В СССР — Лансере, Яремич, Билибин, Грабарь. В Париже — Гончарова, Ларионов, Коровин, Александр Бенуа, Серебрякова, Остроумова, Стелецкий, на юге Франции — Малявин. Стал литовцем Добужинский, а Судейкин — американцем. Пурвит — в Риге. Память Чурлениса очень почтена в Литве. Может быть, кто-то и в Праге или в Белграде...

Перебираю письма от Бориса Григорьева, Александра Бенуа, Ларионова, Билибина и других соучастников по выставкам "Мира Искусства". Хотя и разнообразны были устремления, но в письмах чувствовалась некоторая корпоративность. Это всегда радовало, напоминая о старых гильдиях. Ведь тоже разнообразны были старинные мастера и все же они собирались под знаком своей гильдии, и такой сильный рой помогал среди бытовых переживаний.

Общество "Мир Искусства" сложилось среди особых условий. Сперва были выставки, устроенные самим Дягилевым. Затем произошло объединение с Союзом Московских Художников, но это объединение просуществовало недолго. Вследствие какой-то статьи Бенуа, которую москвичи нашли крайне несправедливой, произошли трения, и группа "Мир Искусства" организовала отдельное общество6. Устроились выставки в зале Общества Поощрения Художеств, в доме Пушкина, а также в Москве. По примеру Дягилева бывали и заграничные выставки, как например, в Венском Сецессионе, где ряд наших художников были избраны почетными членами. Наряду с выставками нашего общества происходила и растущая театральная деятельность Дягилева. Многие наши сочлены оказались избранными в члены Осеннего Салона. Антреприза Дягилева сделала целую эпоху на Западе. Если собрать всю литературу, посвященную этим манифестациям русского искусства, то получился бы огромный том, который всегда будет настольным для каждого историка искусства.

Вот уже более тридцати лет этой художественной работе. А если считать от первых общественных выступлений Дягилева, то и сорок лет наберется. Теперь многое бывшее кажется очень простым, логично сложившимся. Последнее, т. е. логичность движения, несомненно, но было бы неправильно сказать, что она была завоевана легко и просто. Как и подобает для каждого значительного движения, почин Дягилева был встречен с крайним возмущением. Жалею, что не сохранились статьи московских газет хотя бы о Дягилевской выставке 1903 года. Чего только там не было написано! Как только ни нападали на комиссию Третьяковской галереи, состоявшую из Серова, Боткина и Остроухова, за сделанные на этой выставке приобретения для Третьяковки! Помню, как некий писатель, уже не зная, на чем выместить свое негодование, восклицал: "Одни имена-то чего стоят!" А затем, встретившись со мною в Москве, он очень извинялся, объясняя каким-то непонятным для меня незнанием чего-то. То же самое произошло на этой же выставке и в столице. Несмотря на то, что лучшие голоса, как гр. А. А. Голенищев-Кутузов, В. В. Розанов и другие культурные писатели, поняли и поддержали выставку, все же нападки желтой прессы были велики. Видимо, где-то было позволено ругать выставку. Главное негодование исходило из Академии Художеств, и разгневанный М. Боткин кричал, что выставку нужно сжечь.

Весело теперь вспоминать всякие такие изречения, но в свое время они доставляли немало хлопот. После статей Буренина А. И. Куинджи очень разбеспокоился. Покачивая головою, он говорил: "А все-таки это нехорошо". На мои доводы, что было бы еще хуже, если бы Буренин принялся хвалить, Куинджи все же покачивал головой. Теперь так же весело вспоминать и скандал на первом представлении "Весны Священной" в Париже. Санин, весь вечер не отходивший от меня, умудренно шептал: "Нужно понять этот свист как своеобразные аплодисменты. Помяните мое слово, не пройдет и десяти лет, как будут восторгаться всем, чему свистали". Многоопытный режиссер оказался прав.

Своеобразно работала группа "Мир Искусства". Внешне могло показаться, что никакого единения нет, но по существу все шли к тому же достижению. Потому-то и само движение в глазах зрителей все же оставалось определенным. Вот мы жалеем, что Лифарь мог показать лишь часть всего движения, а именно балет. Но ведь и эту часть еле мог вместить огромный зал Лувра. К тому же из-за расстояний и прочих особых условий многие материалы даже и этого отдела не могли быть использованы. А во что же вылилась бы эта русская манифестация, если бы можно было показать полностью и другие отделы движения! Конечно, на выставках скучны бывают всякие сборники сведений, но когда дело идет о целом движении, которое оставляет за собою неизгладимые следствия, то и такие сведения были бы уместны.

Вообще близится время, когда движению "Мира Искусства" должно быть посвящено какое-то издание, в котором будут помянуты все области искусства, где потрудились художники "Мира Искусства". Сообщают, что в Лондоне издается книга о балете за пятьсот лет. В ней будут помянуты и дягилевские балеты. Книга, вероятно, будет интересная, но опять можно будет пожалеть, что запечатлеется лишь один отдел искусства. Без сомнения, должна быть издана книга всего движения "Мира Искусства". В нем потрудились и композиторы, и певцы, и балетные артисты, и писатели, и живописцы — словом, представители искусства всех родов. Подумайте о такой книге. Не говорите, что для нее нет средств — это сейчас общепринятая отговорка. Всюду сперва должна быть проявлена воля, а к ней приложатся и средства. Образуйте ядро. Начните собирать материалы. Всего найдется в таком изобилии, что придется лишь выбирать. Так и вижу мысленно большой том с надписью "Мир Искусства".

И еще одна мечта. За эти десятилетия выросло сильное младшее поколение. Оно разбросано по разным странам, но в существе его обозначаются основы "Мира Искусства". Среди молодых многие уже отличились на выставках, преуспели в театральных постановках, и картины их находятся уже в лучших музеях. Суждено ли им идти вразброд, чураясь друг друга? Или же они могли бы в каком-то внутреннем или внешнем единении продолжить движение "Мира Искусства"?

Может быть, неисправимо думать о каких-то сотрудничествах и содружествах для вящей общей пользы, когда весь мир тонет в человеконенавистничестве. Может быть, младшее поколение не нуждается ни в каких единениях, но мысля путями истории искусств, мы все-таки вспоминаем о мощных трудовых гильдиях, которые способствовали расцветам искусства. Опять-таки говорим не о каком-то делении, но о деле общерусском. Само искусство в сущности своей неделимо, и призрачны все разделы, нанесенные случайностями быта. Никакие ни географические, ни этнографические условия не могут разрубить древо искусства. Стравинский может работать в Париже, а Прокофьев — в Москве, а русское Искусство и от того и от другого получает свою прибыль. Мечта о единении младшего поколения пусть зарождается в пространстве. Как и принято во всех веках, сперва ее найдут неисполнимой и ненужной, а затем через малое количество времени она покажется вполне уместной, если только подумать доброжелательно. Так же точно пусть кто-то доброжелательно подумает и о книге "Мир Искусства".

 

4 Августа 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Художники жизни. М.: МЦР, 1993.

 

   

"Море волнуется"

 

"Море волнуется"! Есть такая игра. Сядут в круг. Один по жребию остается в середине. Неожиданно он крикнет: "Море волнуется!" Все вскочат и меняются местами. Но кто-нибудь замешкается и останется без места. Находчивость, самодеятельность состязается. И никто не знает, кто займет лучшее место.

Вспоминаю о наших обществах, центрах, комитетах и группах. Никто не решил бы, где движение разрастается и где потухнет. Да и навсегда ли? Иногда при самых, казалось бы, удачных условиях группа распадалась и замирала. Но нередко из самого малого зерна вырастает крепкое древо. Древо Культуры. В Литве такое древо было посажено.

В Белграде умер первый председатель нашего общества, ректор Университета Иованович. Кашанин оказался совершенно невозможным. Группа Дукшинской как бы замолкла. Но вот в нее вошли сербские художники и музыканты, и опять началась культурная работа. В Нью-Йорке Хорш оказался жуликом и вандалом. Но вместо одного учреждения вспыхнули три: "Фламма" в Индиане, "Арсуна" в Санта Фе и Р[усская] Академия в Нью-Йорке. Казалось, что центр в Филадельфии как-то заглох, но вот слышим, что опытные люди хвалят его работу. В Загребе — смутно. Началось содружество звонко под председательством Мажуранича, он был президентом Югославского Сената. Но настали перемены, Мажуранич ушел, а без него и Загреб примолк, притаился. Надолго ли?

Конечно, в каждом изменении имеются и новые возможности. Из-за Кашанина удалось помочь Русскому Музею в Праге. Затем появилась Коимбра. Никогда не узнаешь, где и когда и при каких обстоятельствах возникнут новые возможности. Вот примолк Тюльпинк в Брюгге. Но не забудем, что благодаря ему устроились в Брюгге две международных конференции нашего Пакта и он же исхлопотал у Городского Муниципалитета дом для Музея. Каждое благое дело не должно быть забыто. Кто знает, какие местные заботы тревожат пограничный Брюгге, этот несравненный город-музей?

В Париже в нашей французской Ассоциации тоже были всякие смены, но в этом году вошли в состав Совета новые члены всех родов искусства. Комитет Пакта вновь напомнил европейским и азийским государствам о своевременности Пакта Охранения Культурных ценностей. Кто знает, когда опять приступят к этому неотложному соглашению.

Особенно выдвинулась деятельность Балтийских стран. В Риге растет Музей, расширяется издательство, идут беседы и лекции. После первого конгресса, устроенного в 1937 году нашим Латвийским Обществом, в текущем году наши Общества участвовали на общебалтийском конгрессе. Задушевна работа Литовского Общества, имеющего свои группы в нескольких городах, так же, как и Латвийское Общество. Эстонская группа имеет собеседования и тоже предполагает приобщиться к издательству. В Варшаве были удачные лекции и выступления в журналах.

Группы на Дальнем Востоке, несмотря на труднейшие местные условия, работают. В Шанхае издаются два бюллетеня, и можно радоваться самодеятельности, особенно же зная тяжкие материальные условия.

В Индии — Р[усский] Центр искусства и культуры в Аллахабаде устроил ряд выставок, вечеров и лекций. В Бенаресе изыскиваются средства для нового помещения. В Мадрасе "Интернационал студентов Р." встретился с любопытными бытовыми затруднениями из миссионерских кругов. Когда-нибудь и об этом расскажем.

Сотрудник в Буэнос-Айресе не только издал книгу по-испански, но и устроил ряд журнальных выступлений. Отзываются сотрудники в Финляндии, в Португалии, в Болгарии, в Австралии, в Новой Зеландии, в разных краях земли. Чуется, что вопросы Культуры насущны.

Одно — замолчит, другое — вырастет. Недоумения и трудности сменяются преодолениями и приходом новых друзей. Среди них — молодые и телом и духом. По почину "Фламмы" Общества имеют свой орган — иллюстрированный трехмесячник. Пусть растет сотрудничество и обмен мыслями. Лишь бы не помешали бесчеловечные события. Но Феникс Культуры всегда жив. Из пепла восстанет. Привет содружникам! "Море волнуется", но ведь это жизнь, движение.

 

12 Августа 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Сокровища российские

 

"Художественные сокровища России" — назывался журнал нашего Общества Поощрения Художеств. Первое слово длинно. Можно бы короче: "Российские сокровища искусства" или "Сокровища российского искусства". Пожалуй, последнее лучше, ибо упор на "сокровищах".

Долго эти сокровища были под спудом. В свое время журнал не мог окупить себя, даже несмотря на пособие. Конечно, тогда и посещаемость выставок была в среднем от пяти тысяч, в лучшем случае, до двадцати тысяч. Теперь же слышим о сотнях тысячах посетителей. Значит, народное сознание сдвинулось.

Лучшая мерка просвещения — по численности народного участия в общественно-научных и художественных делах. Суждения народа о разных родах искусства всегда были задушевны. В то время, когда в высших классах профессия учителя и художника была под сомнением и усмешкою, народ уже любил художника.

Мастерство кустаря вносило радость искусства под любой кров. Мы при поездках по российским необъятностям много раз убеждались, что паспорт искусства есть самый лучший, самый сердечный. Сейчас происходит то, о чем мы лишь могли мечтать.

За последние годы вскрыто множество сокровищ. Число научных экспедиций выросло. Много выходит полезных художественных изданий, печатаются они во многих тысячах и быстро расходятся. Нашелся покупатель! Народ захотел читать. Поразительно звучат миллионные цифры изданий Пушкина, Гоголя, Толстого, Салтыкова, Тургенева, Горького... Нашлись трудовые гроши, чтобы внести в дом ценимого писателя. Умножаются музеи.

"Перемелется — мука будет". И вот питательная мука произошла. Была мука, а произошла мука. Без трудности и труд не увенчается. Хотите самое реальное — этим самым наиреальнейшим будут сокровища народные. Сокровища науки и искусств.

Опять нужно издавать журнал: "Сокровища российские". Бесконечен материал. Издание пойдет по всему миру. Дорого стоят павильоны на международных ярмарках. Как бы успешны они ни были, но через несколько месяцев все пойдет на слом. Пресыщенная ярмарочною сутолокою толпа не запомнит всего, ей мимолетно показанного. Но летопись "Сокровищ" долго проживет в книгохранилищах. Многие достижения, разрозненные в отдельных книгах, слились бы в летописи в мощное и красивое описание народных трудов.

Нарастет новый подъем собирательства и бережливости. Летопись не только войдет на полки книгохранилищ, но проникнет увлекательно в каждый дом. Малыши от первых лет накрепко запечатлеют завет: "Сокровища российские".

 

20 Августа 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Опять война

 

В дымке мреют Смоленские леса. Ясный летний день. Жарко, но в храме прохладно. Кончаем роспись "Царица Небесная". Часть лесов уже снята. Идут предположения, как пойдет дальше настенное украшение. Вдруг конский топот. Кн. Четвертинская спешно влетела на паперть храма и ударила тяжкою вестью: "война". Менее всего гармонировало это убийственное слово с мирною стенописью. Собрались, обсуждали, каждый высказывал свои соображения, которые обыкновенно не оправдываются. Вместо росписи всего храма пришлось ограничиться одною алтарною апсидою с пилонами и надвходными арками. С трудом нашли места в вагоне. Все дороги были запружены войсками. Хотя школьные занятия и начались вовремя, но всюду сразу почувствовался сложный темп. Таков был 1914 год.

В следующем году — выставка искусства союзных народов и основание мастерских для увечных воинов. Казалось бы, в эти мастерские попадали совершенно случайные, неподготовленные люди, что называется, "от сохи". И тут под гром пушек еще раз пришлось убедиться в несказуемых дарованиях русского народа. Когда изделия этих мастерских были выставлены, то произошло даже недоразумение. Некие скептики начали уверять, что это работы не инвалидов, а каких-то вполне подготовленных прикладных художников. Помню, как обиделись этим руководители наших мастерских, ибо они искренне гордились успехами таких особенных учеников. И с каким восторгом работали инвалиды! Верилось, что эти семена, в них заложенные, дадут прекрасные ростки.

И еще одно качество русского народа, которое так поражало меня. Среди увечий и болестей всегда находилась и шутка, и песня, и самое душевное настроение. Приходившие посетители полагали найти скорбную атмосферу, проникнутую стонами, а вместо этого попадали на дружную работу, пересыпанную шутками и прибаутками. Из школы стали исчезать многие ученики. Послышалось о смертях и о подвигах; сколько самых отборных, подававших надежды молодых художников не вернулось с поля! Говорили, что такой войны больше не будет, что подобное человеческое безумие неповторимо.

Писалась картина "Враг рода человеческого", осуждавшая разрушения исторических городов. Ставилась в пользу Бельгии "Сестра Беатриса". Писались призывы ко всем нациям об охране памятников искусства и науки. А пушки гремели. Думалось, что их рев хочет напомнить человечеству о том, что так жить нельзя. Что нельзя безнаказанно разрушать достояние народов, нельзя попирать создания человеческого гения. И не в одних музеях или университетах сохранялись памятники человеческих достижений. В каждом доме была хоть одна замечательная вещь, памятная, старинная. Даже в маленьких библиотеках бывали книги незаменимо редкие, и кто мог счесть все эти народные накопления? А что же будем говорить о человеческом живом таланте, который так часто расточительно уничтожался?

Да, думали, что это было последнее безумие. Надеялись, что впоследствии достаточно будет дружественного обмена мнений. Но вот опять ошиблись. Через четверть века, ровно через четверть века, то есть через целое поколение, вспыхнула эпидемия такого же безумия. И началась эта эпидемия тем же бесчеловечным образом. Опять сброшены бомбы в мирных жителей. Опять потоплены суда, перевозившие мирных путников. Опять разбиты школы и разорваны детские тела. Конечно, эта война не сейчас началась. Уже в 1936 году она стала злобно формироваться. Уже истекал кровью Китай под неслыханно чудовищной агрессией. Уже терзалась Испания, Абиссиния... Был длинен список насилий. Были поразительные поводы для пароксизма разрушений. Как часто бывает, главные выстрелы загремели не тогда, когда общественное мнение их ожидало. Будем ли надеяться, что бесчеловечные уроки прошлого, хотя отчасти изменят к лучшему существующее положение? Злобная разноголосица мало ободряет к таким надеждам.

Первое августа 1914 года встретили в храме, первое сентября 1939 года встретили перед ликом Гималаев. И там храм, и тут храм. Там не верилось в безумие человеческое и здесь сердце не допускает, что еще один земной ужас начался. Может быть, опять будем работать для Красного Креста. Опять искусство будет напоминать о том, что недопустимо разрушительство, и опять будем надеяться, что хоть теперь человечество поймет, где истинные ценности и в чем смысл совершенствования человека.

 

3 Сентября 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Охранителям культурных ценностей

 

Громы Европейской войны требуют, чтобы опять было обращено живейшее внимание на охрану Культурных ценностей. Пакт о таком охранении находится на обсуждении в целом ряде европейских государств и уже подписан двадцатью одной республикой Америки. Конечно, при начавшихся военных действиях уже невозможно ожидать, чтобы какие-то соглашения во время самой войны могли произойти. Тем не менее деятельность наших комитетов во всякое время должна быть плодотворной. Вспоминая положение охраны Культурных ценностей во время войны 1914 года, мы должны сказать, что в настоящее время этому важному вопросу уделено несравненно большее внимание со стороны правительств и общественных учреждений. Без сомнения, работа наших комитетов, благотворно возбудившая общественное мнение в этом преуспеянии, оказала свое влияние. Кроме правительственных распоряжений, именно общественное мнение является первым охранителем национальных сокровищ, имеющих всемирное значение.

В течение прошлой великой войны мы прилагали посильные меры, чтобы обратить внимание на недопустимость разрушений исторических, художественных и научных памятников. Затем в течение недавних столкновений, как например, в Испании и Китае, нам приходилось слышать об упоминании и приложении нашего Пакта. Так же и теперь все наши комитеты и группы друзей, которым близка охрана всенародных сокровищ, должны, не покладая рук, не упуская ни дня ни часа, обращать общественное внимание на важность и неотложность охраны творений гения человеческого. Каждый из нас имеет большие или меньшие возможности для распространения этой всечеловеческой идеи. Каждый имеет связи в печати или состоит членом каких-либо культурных организаций, и да будет его долгом сказать повсюду, где он может, доброе и веское слово об охране всего, на чем зиждется эволюция человечества. 24 Марта наш комитет предпринял ряд шагов перед европейскими правительствами, обращая внимание их на неотложность охраны Культурных ценностей. Такой призыв, как видно, был чрезвычайно своевременным. Пусть же теперь каждый сотрудник в культурном деле припомнит все свои связи и возможности, чтобы посильно укрепить общественное мнение, ибо оно прежде всего является хранителем мировых сокровищ. Друзья, действуйте спешно!

 

3 Сентября 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Спасительницы

 

Лет тридцать тому назад один антиквар прислал мне на просмотр фламандскую старинную картину с совершенно необычным сюжетом. Вдали виднелся средневековый город, а на первом плане — целая толпа женщин шла, высоко подняв свои одеяния. Оказывается, картина изображала некий эпизод из осады города, когда защитники уже отчаялись в успешности, а женщины вышли в этом виде, желая устыдить неприятеля. История уверяет, что этим порядком город был спасен. Таково понимание о спасительницах. Несколько подобных же вариантов было запечатлено и в литературных произведениях. Но совсем другое передают нам из недавних событий в Индии. В один памятный день предполагалось предотвратить вход в общественное учреждение, которое своею непрекратившейся деятельностью нарушало торжественность часа. И вот в воротах этого учреждения появилась молодая девушка и со сложенными молитвенно руками встала неподвижно, заграждая вход. Никто не дерзнул пройти сквозь эту благородную стражу. Конечно, не замедлил появиться мотор с блюстителями порядка, и мужественная спасительница входа была увезена. Но не успел скрыться мотор со своею добычею, как на этом же месте появилась в той же молитвенной позе другая девушка и опять никто не посмел нарушить этот бессменный дозор. И вторая героиня была увезена, но на ее место нашлась третья самоотверженная защитница... Какая утонченность и возвышенность мышления сказывается в таком вдохновенном дозоре!

Увы, какие-то моторы или копыта не остановятся перед такою духовною преградою, но найдутся и те чуткие души, которые преклонятся перед молитвенно неприступною защитою. В наши дни, когда приходится узнавать о невероятнейших и грубейших злоухищрениях, странно и вдохновляюще было слышать простой рассказ о девушках-спасительницах. Вивекананда говорил, что пятьдесят женщин совершат то, что не под силу будет пятидесяти тысячам мужчин. Высокая правда выражена в этих словах. Не все поймут ее, и кто-то загогочет, представляя себе, как будут уничтожены эти спасительницы механическими ухищрениями злобы. Пример тому можно находить на страницах ежедневных газет. Но пути правды несказуемы. Очевидность — одно, и действительность — Другое. Именно она слагает эволюцию. Слава самоотверженным спасительницам!

 

20 Октября 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Старые друзья

 

Превозмогаю невралгию. Читаю старых друзей — Бальзака, Анатоль Франса, письма Ван Гога. Светик правильно замечает, что в его письмах нет ничего ненормального. На него нападали отдельные припадки безумия. Да и было ли это безумием или же протестом против окружающего мещанства? Ван Гог был у Кормона. Там же побывали и Гоген и Тулуз Лотрек и Бернар. Не испортил их Кормон.

Перечитываю былины в новом московском издании с отличными палеховскими иллюстрациями. Народ познал свои сокровища. Замечательна былина о Дюке Степановиче, где сопоставляется богатство Галича с Киевом. Выходит, что Галич много превосходит Киев и зодчеством, и товарами, и всем великолепием. Добрыня принял портомойницу за матушку Дюка — в таком богатейшем наряде она была. Впрочем, и в "Слове о Полку Игореве" превозносится богачество и мощность Галича. Старое достояние Руси.

Вот опять русский народ объединен с Галицкой старинной областью. Наверно произойдут раскопки. Еще что-нибудь замечательное выйдет наружу. Показания былины о Дюке и "Слова о Полку Игореве" недаром устремляют внимание к галицийским взгорьям. И угры и болгаре имели причины стремиться в этих направлениях.

Любопытно, кто первый направил палеховцев и мстерцев в область былинной иллюстрации? Счастлива была мысль использовать народное дарование в этой области. Помню, как на нашем веку этих даровитых мастеров честили "богомазами". Впрочем, тогда ухитрялись порочить многие народные достояния. Доставалось нам немало за любовь к народному художеству. Правилен был путь наш. Не пришлось с него сворачивать.

И Настасья Микулична — величественный прообраз русского женского движения — давно нам был близок. Характерно женское движение в русском народе — в народах Союза. Выросло оно самобытно, как и быть должно. Женщина заняла присущее ей место мощно, как поленица удалая. Радостно читать, как индус пишет о своем пребывании в землях Союза. Народы волею своею показали здоровое, преуспевающее строительство. Как вспомнишь об этом историческом строительстве, и невралгия полегчает. Привет народам Союза! Привет Родине!

 

21 Октября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Миражи

 

Стоянка была в открытой безводной пустыне. За барханами раскинулись приветливые миражи. Небывалые светлые озера, рощи деревьев, даже точно бы виднелись стены жилья. Врач экспедиции, прежде не видавший миражей, негодовал: "Зачем ночевать среди песков, когда в полутора верстах и вода, и топливо, и даже жилье!" Уговоры не подействовали, и наш спутник зашагал по песчаным кочкам к призрачному озеру. Часа через три он вернулся сердитый и молча заперся в палатке.

Сколько миражей! И какие привлекательные! Много опыта надо иметь, чтобы отличить очевидность от действительности.

Много неожиданностей и не в пустыне. На Ладожских островах мы пустились бродить. Кружили долго. Любовались скалами, вереском, елями, соснами, чудесными заливами. Наконец, увидели заманчивую скалу и решили влезть на нее. Карабкались с трудом и предвкушали за вершиною новые дали. Вошли, преодолели и оказались перед кухней нашего дома. Тоже своего рода — мираж.

И сейчас вокруг нас вершины, подле которых Монблан окажется карликом. На многие островерхие зубцы не всходил человек. Вот бы взобраться! Но знаем окрестности. Знаем, что с вершины увидим давно знакомые долины, к которым ведут удобные дороги. Но найдутся и те вершины, откуда откроются новые всходы, и стоит преодолеть их и не пожалеть сил.

В Трансгималаях иногда с перевала открывались бесчисленные вершины, все в блеске снегового убора. Глаз уже не мог охватить строения этого каменного океана. Кто знает, где явь и где мираж? Узкою тропою проходят путники. Вожатый каравана не дает удалиться в непроходимый лабиринт.

Изумляясь несказанному великолепному разнообразию вершин, вы уже готовы признать все вероятия. Ночью, когда полыхает Гималайское сияние, вы готовы к любой сказке. Но нет больших сказок, нежели сама жизнь.

Среди скал через самый стан медленно проходит серна со своим малышом. Не спешит, ее еще не научили страшиться. На гребнистой вершине четко выступают очертания каменных баранов с огромными рогами. Не бегут. Охотники опускают оружья и любуются.

За миражами достигнем и явь. За сказкою будет действительность. Доверчиво пройдем через станы по пути к новым вершинам. Там услышите сказание о Шамбале.

 

22 Октября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Встречи

 

Одна писательница после целого вечера расспросов, прощаясь, горестно заметила: "А самого-то главного и не сказали". Правда, не сказано самое главное. Да и как его скажешь? Одни засмеют. Другие вознегодуют. Третьи и не выслушают! Записать бы для пьесы, для фильмы. Но как уложить все разновременное, разноязычное? Как-то следовало бы сделать. Нужно и время найти, и затворить уши на день сегодняшний. Нелегко это.

Уж на что уединились. У последней почтовой станции. На границе Тибета. Тут-то бы и собрать все "самое главное". Но мирские неурядицы и сюда достукиваются. И здесь ждутся газеты. И сюда спешат передать радио, со всеми его выдумками. Долетают телеграммы — теперь уже с цензорскими разрешительными пометками. Может быть, кое-что и не доходит. Где-то друзья негодуют о неполучении ответа, а их весть где-то застряла в цензуре.

Неурядицы всюду. И помочь нельзя, и мыслями собраться невозможно. Чувствуешь, как многое где-то выходит рыбьим хвостом. И черепки дребезгом своим заглушают "самое главное". Не повторится оно. Искры его тухнут в тучах пыли. Неужели не удастся запечатлеть? Только подумать, какие чепуховые причины мешали собраться и записать. Не все и записать можно. Каждый день дает свое разрешение и свое запрещение. Многие записи порывались. Еще на днях сожгли целые корзины рукописей. И то не ко времени и это не к месту. Но с годами уходят подробности, уже не схватить их. Основа не только не тускнеет, но даже укрепляется в памяти!

Уже если в горной глуши не собраться, то где и когда? А самое главное, самые ценные встречи замечательны своею потрясающей нежданностью, своею убедительною несравнимостью. И на людной улице столичного города, и в толпе музейных посетителей, и в банке, и в гостинице, и на горной тропе, и в шатре, и в юрте... Где только ни были те встречи, которые преображали жизнь! И скажешь ли это "самое главное" проходящим? И найдешь ли слова, которые удовлетворят, перечитывая?

Смута мира кипит. Нет таких гор, куда бы ни достиг стон убиенных. Как же сказать "самое главное"?

 

24 Октября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

  

Завет

 

Собственности у меня нет. Картины и авторские права принадлежат Елене Ивановне, Юрию и Святославу. Но вот что завещаю всем, всем. Любите Родину. Любите народ русский. Любите все народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит полюбить и все человечество. Чтобы полюбить Родину, надо познать ее. Пусть познавание чужих стран лишь приведет к Родине, ко всем ее несказуемым сокровищам. Русскому народу, всем народам, которые с ним, даны дары необычные. Сокровища азийские доверены этим многим народам для дружного преуспеяния. Доверены пространства, полные всяких богатств. Даны дарования ко всем областям искусства и знания. Дана мысль об общем благе. Дано познание труда и бесстрашная устремленность к обновлению жизни. Народы поют и способны к украшению жизни. Где нарождается красота, там придет и расцвет всех трудовых достижений. В мирном труде познается и мир всего мира. В мире идет строительство и светлое будущее. А где постройка идет, там все идет. Полюбите Родину всеми силами – и она вас возлюбит. Мы любовью Родины богаты. Шире дорогу! Идет строитель! Идет Народ Русский!

 

24 октября 1939 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

   

Пропуск

 

Дело с визами причинило нам не только бесчисленные хлопоты, но больше того, оно нанесло неизгладимый вред для наших просветительных учреждений. Все визное дело и само начало его было несказанно безобразно. Весною 1930 года мы возвращались из Нью-Йорка в Индию, где в то время была Е. И. Обратились к британскому консулу в Нью-Йорке, он как-то странно замялся и предложил нам, раз мы едем через Европу, взять визу в Лондоне. Мы последовали консульскому совету, но когда прибыли в Лондон, то нам в Министерстве Иностранных Дел сказали, что виза нам вообще не будет выдана. Тут-то и началось памятное визное дело. Семнадцать государств хлопотали о выдаче нам визы. Необоснованный отказ вызывал всеобщее справедливое возмущение. Один дипломат передавал, что на обеде в Букингемском дворце старшина дипломатического корпуса воскликнул: "Все-таки это дело более чем странно!", и все поняли, что имелось в виду ваше визное дело. Кроме иностранных правительств, и лучшие английские представители много раз посетили улицу Даунинг с самыми сильными заявлениями. Так, в одно время там побывали герцог Соммерсетский, кардинал Бурн и архиепископ Кентерберийский, лейборист Тревильян... Писали Гордон Боттомлей и Голсуорси... Харберг-Райт, директор Лондонской библиотеки, написал своему правительству чрезвычайно сильное письмо, заканчивая его словами, что он надеется, что "разум возьмет верх". Масарик нам сообщал: "Джентльмены, мы наткнулись на Альбион". Дело о визе нашей так разрослось, что его возили по коридорам Министерства в тачке. Наконец, я спросил определенно, когда будет выдана виза? Нам ответили, что она выдана не будет (опять-таки без всяких объяснений). Я спросил: "Это окончательно?" И господин в желтом жилете ответил, низко поклонившись: "Окончательно!" Тогда я сказал: "По счастью, в мире нет ничего окончательного".

Наш друг, французский посол Флорио, разразившийся целой нотой по поводу наших виз и имевший об этом целые длительные словопрения с британским правительством, посоветовал нам возвращаться в Париж, тем более, что Президент Думерг назначил нам аудиенцию. В Париже продолжалась эта война на ставку крепости нервов. Некоторые эпизоды ее, несмотря на трагизм, были даже забавны. Так, когда шведский посол, граф Эренсверг сделал свое представление по нашему делу, ему было сказано, чтобы он не беспокоился, так как и посильнее Швеции державы не имели успеха.

Ввиду болезни Е. И. наши французские друзья посоветовали нам ехать в Пондишери, откуда было все же ближе до наших Гималаев. Перед нашим отплытием из Марселя мы дали телеграмму британскому министру Гендерсону о нашем отъезде в Пондишери, на что он телеграфировал нам, что это "принято во внимание". Кроме французской визы во все пять французских владений в Индии, мы запаслись еще португальской визой в Гоа и в португальское селение около Бомбея. Британский консул в Пондишери был чрезвычайно встревожен нашим приездом, тем более, что по местному обычаю приезжие в Пондишери имели возможность посещать и Мадрас. Британский консул озабоченно спрашивал нас, что мы будем делать, если виза все же не будет выдана? Мы сказали, что приобретем имение в Пондишери, а затем будем ездить во французский Чандранагор (в 20 милях от Калькутты), в Гоа, в Каракал и в другие места, согласно нашим визам. Наши сожители по гостинице в Пондишери уверяли, что на деньги, потраченные на одни телеграммы, можно выстроить целый большой дом.

Визное дело началось необъяснимо безобразно, но и также необъяснимо вдруг закончилось. После месяца пребывания в знойном Пондишери мы в одно прекрасное утро на площади увидели чапраси (служащего) британского консула, бегущего к нам, махая какой-то бумагой. Оказывается, виза от вицекороля. В последнее свидание с нами британский консул удивленно спрашивал: "В конце концов, скажите, что все это значит?" Мы отвечали: "Если даже вы не знаете, то как же нам знать?" Некоторые злые языки поговаривали, что все то дело устроено нами же для рекламы, настолько непонятен был этот нелепейший эпизод от начала до конца. Но кто возместит потраченное время и огромные расходы, вызванные всеми этими перипетиями? Когда смотрю на толстенную папку нашего визного дела, то даже невероятно бывает вспомнить все вреднейшие человеческие попытки пресечь культурную работу. Но с тех пор в мире произошло столько всяких злостных ухищрений, что наш эпизод, длившийся без малого год, становится лишь одним из показателей современной "цивилизации", быстро утрачивающей всякую человечность.

 

30 Октября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Продажа кинжалов

 

Много лет тому назад я читал чей-то рассказ о подсовывании кинжалов. Некий человек, присутствуя при ожесточенной ссоре, старался подсунуть враждующим кинжалы. Тогда думалось, неужели могут существовать люди, допускающие такое злокозненное одолжение смертоубийственных орудий? Но вот прошли годы, и мы воочию увидали, как продаются не только наркотики, но и братоубийственные оружия. Вы, мол, деритесь, а мы вам доставим все необходимое, чтобы вам удалось успешнее посеять семена смерти и раздора. Да, да, да, мы видим, что такое снабжение оружием не только существует, но даже прикрывается учеными терминами вроде строгой нейтральности и пацифизма.

Допустим, что какие-то люди настолько озверели, что они из-за корысти своей будут снабжать всех враждующих оружием. Но действительность еще мрачнее. Не только происходит снабжение оружием и всякими вредоносными веществами, но в то же время самым ханжеским образом произносятся сладкие слова о мире. Кто знает, может быть, среди этих ораторов о мире находятся даже и фабриканты оружия и всего того, что способствует войне. Сидя в раззолоченном отеле, улыбаясь за бутылкою шампанского, безопасно говорить о мире, в то же время заботясь о ковке мечей и о наиболее удобном снабжении ими всех воюющих. Среди падений человечества такое гнусное лицемерие особенно потрясающе. А ведь оно существует, и участники его, улыбаясь, перекидываются гольфными шарами или выезжают на "мирную" рыбную ловлю. Страшно подумать, что такое лицемерие проникло в массы человечества гораздо шире, нежели можно себе представить. Вот говорят о необходимости учреждения особых министерств Мира. Любопытно, будут ли эти министерства также заботиться о том, чтобы препятствовать распространению наркотиков и всяких смертоубийственных приспособлений? В некоторых странах почему-то не существует министерств народного просвещения. Не нужно ли, чтобы раньше министерств Мира были бы учреждены министерства народного просвещения?

Прежде чем надеяться на восстановление мира, нужно озаботиться просвещением народа. Не являются ли распространения оружия одним из самых утонченных видов гангстеризма, о развитии которого правильно сетуют некоторые страны. Может быть, просвещение осветит и язвы лицемерия. Мир уже в маске. Неужели должна начаться и лукавая продажа кинжалов?

 

1 Ноября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Вредители

 

"И зачем врет человек?" — возмущался Тургенев. А газетчик Амфитеатров, очевидно, зная сущность вещей, говорил: "Хотя об этом и писали в газетах, но оно оказалось правдой".

Чем дальше, тем больше пишется неправды. Иногда так нескладно преподносится, что можно диву даваться — неужели кто-то поверит? Но, должно быть, верят, если эти нагромождения измышлений растут.

Может быть, все это призраки? Тогда беру хотя бы все, о нас написанное. Чего только не наврали! И глава Коминтерна, и глава Фининтерна, и перевоплощение Преподобного Сергия Радонежского. Прямо дико становится. Похоронили уже три раза, а может быть, и больше — всего не усмотришь. Не только перевирали мои писания, но перепечатывали мои статьи уже без имени... Всего было. Про Елену Ивановну писали всякую ложь. Наконец, сказали, что она "самая опасная женщина в Азии" — вот до какой звонкости доходило. Среди клеветников было немало людей, которым нам довелось добро сделать. Заявлял не раз, что не отвечаю за все, мною не подписанное. Но разве это остановит писак?! Подчас и конца краю не найдете. Кто мог выдумать, что мы взяли в плен Далай-ламу? Однако это рассказывалось в Париже на большом обеде, и вероятно ерунда поползла по городу.

Обычный совет — не обращайте внимания! Мы-то и не обращаем, но люди-то под полою перешептываются и по-своему приукрашают.

Особый вид двуногих — вредители. Что же это за племя? Или особый зоологический вид? Распадаются они на многие секции. Есть вредитель-доносчик или из платной выгоды или из искусства для искусства. Есть вредитель-завистник. Ночь спать не будет, пока не наврет. Есть вредитель-дурак — и себе навредить готов, лишь бы произнести нечто зловредное. Есть и вредитель служебный. Вредительствует по должности. Множество подклассов! Цивилизация расплодила этих микробов. Думают, что Культура их изведет. Но и под Культурою иные понимают разведение бацилл. Смутное время! Повсюду можно находить вредительство всех рангов. А Культура загнана в подвалы, в пещеры. Даже в бюджетах Культура обойдена. А в Культуре — и свет и радость. Так нужна радость!

 

14 Ноября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Судьбы

 

Роден только тридцати семи лет был впервые принят на выставку. Через три года он получил медаль третьей степени. Заметьте, третьей степени! Затем последовали общеизвестные скандалы с неприятием его памятников Гюго, Бальзака и Героев Граждан. Кроме того, Роден был обвиняем в том, что он вообще не умеет работать и делает муляжи вместо того, чтобы лепить. Потребовалась целая комиссия испытанных скульпторов, которая, исследовав работу Родена, удостоверила оригинальность искусства великого скульптора. Когда мы были в мастерской Родена, невозможно было представить себе, чтобы этот самобытный, бодро уверенный мастер должен был проходить такие голгофы непонимания.

То же самое происходило и в первый период творчества Пюви де Шаванна. Одиннадцать лет он был непринимаем на выставки. Гоген умер накануне ареста, да ведь и Фидий скончался в тюрьме. А судьба Модильяни? Сколько судеб! Говорят, в Париже живет пять тысяч поэтов, ни разу не напечатанных. Перед многими молодыми захлопнуты двери.

Удивительно подумать, что так называемые Академии в разные века отличались тою же неприязнью ко всему даровитому и выходящему из рамок обычного. Любопытнее всего то, что эта же странная особенность сказывалась не только в художественных Академиях, но и в научных. Можно привести длинный список имен, обойденных Академиями.

Нам могут сказать, что несправедливость Академий по отношению Ломоносова или Менделеева уже отошла в область прошлого. Но как же быть тогда с супругами Кюри, которые еще не так давно на наших глазах почувствовали на себе типичную академическую несправедливость.

Куинджи трижды не был принят на экзаменах в Академии. Последний раз из тридцати экзаменовавшихся двадцать девять было принято, и один-единственный Куинджи испытал на себе судьбу многих талантов. И Верещагин не мог поступить в Академию.

Опять-таки допустим, что все эти "памятки" относятся к прошлому. Но как бы сделать, чтобы в новых Академиях, в Академиях будущего такая более чем странная традиция не повторялась? Сейчас празднуется юбилей Российской Академии Художеств. Надо думать, что сложатся такие обновленные традиции Академии, когда путь истинных дарований будет всячески облегчен. Пусть Российская Академия будет истинно новой. Новой — для молодых.

Изумляемся судьбам бывшим. Понимаем все творившиеся несправедливости, но ведь можно себе представить и бережливое отношение к талантам, когда Академии станут не осудителями и гонителями, но утонченными поощрителями и дальнозоркими провидцами тех, которым суждено стать народною гордостью и мировыми ценностями.

Судьбы — в руках человечества.

 

17 Ноября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Действительность

 

Реализм есть отображение действительности. Казалось бы, чего проще. Между тем, какая же это будет действительность? Реализму противопоставляется натурализм. В этом заключается как бы желание подчеркнуть особые качества реализма. Должно быть, авторы этих формул хотят подчеркнуть, что натурализм есть слепое подражание природе, тогда как реализм выражает сущность действительности. Говорят, что портрет реален тогда, когда он изображает не случайный какой-нибудь аспект лица, но именно когда он отображает сущность характерную и убедительную. В последнем слове и заключается различие между глубоким осмысленным реализмом и случайно поверхностным натурализмом. В реализме непременно будет участвовать истинное творчество, тогда как натуралист будет рабом случайного миража. Из реализма будет рождаться здоровое развитие искусства, тогда как натурализм приведет в тупик. О качествах настоящего творческого реализма следует глубоко подумать, чтобы молодежь не осталась в каком-либо заблуждении. Натурализм пренебрегает композицией, тогда как реализм не исключает такого творческого начала. Композиция должна быть воспитываема в художнике. С самых первых своих шагов в искусстве молодой художник должен развивать в себе эту способность. Наряду с мастерскими, в которых преследуются этюдные задачи, должны происходить беседы о композиции. Они не должны оставаться в пределах словообмена, но должны закрепляться сочинением эскизов. Молодежь должна запасаться такими эскизами. Существует заблуждение, что раньше человек должен законченно научиться рисовать и живописать, а уже потом думать о композиции. Забывается, что нет предела мастерству рисования и живописания, и никто не может дерзнуть утверждать, что он этому уже вполне научился. А кроме того, может случиться любопытнейший внутренний процесс, который захлопнет навсегда вход в композицию. Можно наблюдать, что многие, которые сызмальства не потянулись к эскизам, утратили эту способность. Все должно быть воспитываемо и образовываемо. Нельзя думать, что какие-то совершенства упадут с неба в готовом виде. Также и понимание истинного убедительного реализма не приходит сразу, а будет синтезом множайших прозорливых вдохновений.

 

25 Ноября 1939 г.

Впервые: «Литературные записки». Рига, 1940. «Окрябрь», 1958, № 10.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

  

Америка

 

Мы послали Вам телеграмму, прося напомнить Джаксону, что вследствие военного времени возникают всякие трудности, и обычно в делах эти экстраординарные обстоятельства принимаются во внимание, и многое откладывается на время войны. Не забудьте, что мы находимся в стране воюющей, в которой даже условия обычных сношений весьма затруднены. Так, например, я должен был послать две небольших картины в Швейцарию и с сентября до сих пор еще не получено соответствующее разрешение. Привожу это как иллюстрацию экстраординарных условий. Кроме того, Вы уже знаете, как нерегулярно и вперемешку доходят письма. Но очевидно вандалы именно хотят воспользоваться экстраординарными условиями для своих темных проделок. Хорш несомненно через разных "покровителей" толкает правительство не только к несправедливым решениям, но и торопит с какими-то разгромами. Хорш весьма заинтересован, чтобы первый разгром произошел как бы от лица правительства. Ведь тем самым будет как бы доказано, что суммы были не экспедиционные, а картины были куплены Хоршем, и значит принадлежат ему. Наш друг Стокс правильно заметил в одном из своих писем сюда, что он потрясен такими явными несправедливостями. Действительно, каждому честному человеку бросается в глаза, что с нашей и вашей стороны никакие показания и свидетельства не принимаются во внимание. Но Хоршу разрешается оперировать сфабрикованными им документами — копиями с несуществующих бумаг, разрешается произносить всякую мерзкую ложь и клевету, разрешается ставить на обороте картин фальшивые штемпеля. Все дело показало, насколько по таинственному мановению руки Хоршу разрешается все, а вам и нам даже самые веские обстоятельства не служат доказательством. Даже документальное письмо Хорша, которое меняет все дело, не принимается во внимание. Никто даже не мог спросить двух определенных вопросов — во-первых, к каким суммам относится письмо Хорша от 8-го Дек[абря] 1924 года и во-вторых, где же экспедиционные суммы, если полученные нами на экспедицию деньги являются частными присылками Хорша, и по его последней версии платою за приобретенные им картины. Неужели же судьям не почуялось все темное поведение Хорша? Только судья О'Малей распознал нашу правоту, и затем судья Коллинс воскликнул о том, что Уоллес тревожил его по телефону в связи с поступками Хорша.

За все эти годы осталось в тайне престранное покровительство Уоллеса Хоршу. Вы писали о каких-то их сношениях. Но теперь становится ясным, что, пользуясь военными обстоятельствами, предполагается устроить какой-то разгром в пользу Хорша. Мы не раз читали о делах, которые даже в мирное время тянутся целые десятилетия. Спрашивается, почему же в нашем случае даже экстраординарные мировые обстоятельства не принимаются во внимание? Кроме того, теперь трое друзей подготовляют свой иск Хоршу. Не торопится ли он со своими новыми махинациями, чтобы прямо или косвенно осложнить иск наших друзей? Не кажется ли Вам странным, что в течение всего лета шли какие-то переговоры (и будто бы благоприятные) о соглашении с Вашингтоном. Можно было понять, что переговоры закончатся успешно и вдруг, можно сказать, накануне каких-то сроков сообщается об отказе. Все это показывает на нечто тайно происходящее. Лишь бы только, кроме всего прочего, интересы друзей не пострадали. Посылаю для Вашего личного сведения один из моих записных листов.

История повторяется, но в еще более безобразном виде. Теперь Вы видите, насколько своевременно было сохранить Комитет Друзей и собрать протесты против вандализма. Даже зная положение вещей, все же думается, что экстраординарные мировые обстоятельства должны быть приняты во внимание. Вы ведь знаете, что мы стараемся разыскать старые письма, имеющие отношение к делу. Вы понимаете, что эти розыски также чрезвычайно затруднены мировыми обстоятельствами. При ином положении дела можно бы уже лично поехать, но сейчас и передвижения временно затруднены. Пожалуйста, переведите для друзей эти строки. Ведь из них многие, вероятно, не представляют себе всех существующих затруднений. Вот милый Джин Ф. сетует на неполучение отсюда писем и трогательно ожидает присылки осеннего выпуска "Фламмы". Пожалуйста, скажите ему о всех затруднениях и поблагодарите его от нас за все сердечные чувства, им выраженные. Как жаль, что события так отразились на удачно начатой "Фламме".

 

27 Ноября 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

Другу7 

 

Дорогой мой, только что я писал нашим друзьям о том, что вряд ли можно ожидать Вашего письма — Вы так заняты — а тут-то и прилетела Ваша весточка. Может быть, кто-то укорит меня в излишней сентиментальности, но нас всех так глубоко тронуло, что Вы бессменно стоите на дозоре искусства и Культуры. Хочется сказать Вам к этому самый горячий привет. Рады слышать, что и переустройство Музея послужило к его пользе. Ближайшее соседство государственного Музея тоже хорошо и даже привлечет новых посетителей. Радовались мы, что Лосский неутомимо продолжает читать лекции в Университете, а ведь года его немалые. При свидании передайте им всем наши приветы. Хорошо, что Вам удается продвигать и монографию. Так обидно, что из-за внешних обстоятельств издание претерпевает затруднения. Жизнь еще раз показывает, насколько нужна Культурная работа. Вы справедливо негодуете на безобразные действия Бенуа. По этому поводу я получил немало писем. В данном случае он не касается ни Музея, ни наших обществ, но ненавидит наш Пакт об охранении памятников Культуры и все мои призывы к Культурному строительству, называя их мессианством! Попросту говоря, он производит подлую подрывную кротовую работу, которая тем отвратительнее, что у меня лежат сладенькие письма его. Думалось мне, что в "Мире Искусства" должен сохраняться хотя бы некоторый корпоративный дух, но отношения Бенуа доказывают, что этого нет. А ну его к шуту! Покойная Мария Клавдиевна Тенишева всегда называла его Тартюфом, очевидно, она знала его природу. Меня нисколько не трогает оценка Бенуа и ему подобных. На наших глазах и Толстого, и Третьякова, и Менделеева, и Куинджи всячески поносили, но все это, как Вы правильно замечаете, лишь пыль, несущаяся за устремленным всадником.

Каждый должен не только творить в своей области, но и быть на дозоре о Культуре. Ваш портрет с Толстым я видел в хайдерабадском журнале "Мир", но сейчас по условиям почты не могу высылать печатного. Эта Ваша карточка с Толстым всем нам очень нравится, и Толстой и Вы так характерно запечатлены в труде. Мы все трудимся, и даже сейчас протекает ряд удачных выставок.

Великое счастье: в такое сложное время все же можно глубоко уйти в работу. Вы пишете, что посетители Музея помнят мою первую выставку. Об этой выставке я храню самые светлые воспоминания. Во время ее обнаружились совершенно невидимые, но трогательные друзья. Пожалуй, мало кто из них дожил до наших дней. Но пришли, конечно, новые, молодые. А с молодыми почему-то у меня всегда были особенно добрые отношения. Вы будете рады узнать, что наши сотрудники, несмотря на трудное время, приступили к изданию литературно-художественного сборника. Одно кончается, а другое начинается, как в добром лесу поднимается новая и здоровая поросль. Напишите о своих трудах. Наверное, многое пишете и, как всегда, затрагиваете прекрасные темы. У Елены Ивановны Ваша книга "Духовный Путь Толстого" всегда на рабочем столе. Отличная, сердечная и справедливая книга. Среди многих умалительных, пристрастных характеристик великого писателя, в которых участвовали, к сожалению, даже его семейные, Ваши слова о нем звучат, как голос светлой, утверждающей правды. Мелкие умы не видят истинную сущность жизни. Человек всегда судит лишь от себя, ради себя и для себя. Те же житейские мудрецы любят говорить — так было, так есть и так будет. Скажем, к сожалению — было, к ужасу — еще есть, но пусть не будет. Иначе, как же быть с эволюцией? Мы все живем о будущем, и в этом находим единственный смысл бытия, и тем сильнее радость труду. Ведь ничто не может воспрепятствовать этой радости. Перед Зарею ночь особенно темна. Жаль, что почтовые сношения затруднены. Друзья тянутся друг к другу, имеют сказать сердечные слова, хотят помочь и поддержать, но это становится почти невозможно. Тем дороже, когда слышишь, что Культурная работа продолжается и даже дает новые ветви. О Культуре мы говорили изначала и будем утверждать это же и до скончания. Без Культуры человечество обратится в двуногих.

 

4 Декабря 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Обзоры искусства

 

За последнее время за границею на разных языках появилась целая серия обзоров русского искусства, как общих, так и в отдельных областях. Казалось бы, это должно радовать во всех отношениях. Мы всегда мечтали о прославлении русского искусства среди всех народов, и каждый рассказ об искусстве родины должен быть нам очень ценен. Все-таки оказывается одно "но". За малыми исключениями, эти обзоры очень тенденциозны и пристрастны. Вместо широкого и справедливого исторического обзора почти все иностранные авторы избирают себе одну какую-то группу и, фаворизируя ей, попирают и стараются умалить все остальное. Иногда избранная группа модернистична, другой раз избирается группа самая старая, но и то и другое не может дать чужеземным народам веское и справедливое представление о развитии искусства нашей родины. Совершенно не понятно, к чему некоторые писатели для прославления одного явления непременно должны охаить все остальное. Так или иначе, все явления искусства имеют свою преемственность. Некоторые шаги новаторов бывают очень стремительны, и тем не менее для полного понимания их необходимо знать и все бывшее. Кажущиеся противоречия искусства делаются еще более обоснованными, когда мы знакомимся с их истоками. Критика есть справедливое определение художественного произведения, так, по крайней мере, должно быть. Неразумно выдвигать что-либо поруганием всего соседнего. Многие обзоры искусства придется пересмотреть, предпосылая широкий и доброжелательный взгляд. Не нужно думать, что сказанное относится лишь к русскому искусству, и в других обзорах часто можно найти тот же недостаток. В последнем номере чикагского журнала "Юнити" доктор Кезинс справедливо отчитал американского писателя Ван-Луна за его пристрастное суждение об искусстве Индии. На пространстве более полутысячи страниц всего две из них уделены искусству всей Индии и притом с самыми невежественными замечаниями. Оставлены без внимания такие незабываемые творения Индии, как фрески Аджанты, сказочное величие Эллоры или Элефанты, фееричность Гольта-пасса8, красота Амбера, Агры, суровый грандиоз Читора и Гвалиора, все эллинистические и персидские влияния — всего не перечесть. Только небрежная рука высокомерного осудителя могла забросить многовековое искусство в небрежении. Поистине, "распространение неверных сведений есть особо вредное невежество".

 

7 Декабря 1939 г.

Публикуется по изданию: "Литературные записки", Рига, 1940.

Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Русский язык

 

 «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»

На склоне лет сердечно выразился Тургенев о русском языке. Истинно великому народу дан и великий язык. Звучен язык Вергилия и Овидия, но ведь не свободен он, ибо принадлежит прошлому. Певуч язык Гомера, но и он в пределах древности. Есть соревнователь у русского языка – санскрит праотец. Но на нем даже в Индии уже не говорят. А ведь русский язык жив. Он живет для будущего. Он может обогащаться всеми новыми достижениями и сохранять свою певучую прелесть. Он не останется в пределах Пушкина, ведь слишком много нового вошло в жизнь и требует своего выражения. Тем более нужно подтвердить основную красоту русской речи. И для всех славянских наречий русский язык остается кормилом.

Но скажут ли достаточно в русских школах о красоте своего языка? Скучные правила пусть придут после, а сначала, от первого дня. пусть будет сказано о красоте русской речи, о богатстве, о вместимости, о подвижности и выразительности своего родного языка. Нужно знать иностранные языки. Чем больше, тем лучше. Познавая их. русский человек еще более утвердится в осознании, какой чудесный дар ему доверен. В ответственности за чистоту и красоту своей речи человек найдет лучшие средства, как выразить вновь сложенные понятия, которые стучатся в новую жизнь.

Язык видоизменяется с каждым поколением. Только в суете быта люди не замечают этих пришельцев. Но пусть будут они достойны великого языка, данного великому народу. Многие отличные определения оказываются временно загнанными, ибо их твердят, не придавая истинного смысла. Во время душевных смятений человек уже не может осознать всю красоту им произносимого. В стонах и воплях нарушается песнь. Но пройдет боль, и человек опять почувствует не только филологически, но сердечно, какое очарование живет в красоте речи. Прекрасен русский язык, и на нем скажутся лучшие мысли о будущем.

 

1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

   

Знайте

 

Знайте, что даже самый лучший, казалось бы, самый неоспоримый поступок ваш может быть уродливо и злонамеренно истолкован. Мало того, человеконенавистники попытаются измыслить такое, чего вы не только никогда не делали, но о чем даже и не думали. Неизвестно, возросла ли злонамеренность вместе с механической цивилизацией или же это свойство всегда было на всех ступенях рода человеческого. Спрашивается, что же можете вы поделать даже в том случае, если услышите об источниках этой клеветы? Если за морями, за океанами люди выказывают свою ненависть, то как же можно воздействовать на эти отбросы человечества? Из Парижа пишут: "В день моего возвращения был завтрак, и Обухов, не приглашенный, заглянул так же, как он делал это и в прошлых годах. Во время разговора он сказал, что Ларионов, Гончарова, Бенуа распространяют, что вы стараетесь выманить деньги от различных правительств посредством какой-то "мистификации". Присутствовавшие, услышав это, разразились смехом, к которому и самому рассказчику пришлось присоединиться". Из Нью-Йорка пишут: "Ничтожный Стерн (из фирмы Эрнста) недавно явился к Джаксону со всеми рекордами, чтобы доказать правоту Хорша. Джаксон ему сказал, что знает все эти рекорды, которые ему ничего не доказали. Тогда Стерн сказал: "А что вы скажете на тот факт, что Хорши потеряли девочку, которая умерла оттого, что профессор сказал, что раз его картина висит в ее комнате, ей не нужна врачебная помощь и она будет исцелена". На это Джаксон сказал Стерну: "Я всегда верил в целительную силу искусства, но если бы это случилось с итальянским крестьянином, преданным католиком, которому кардинал Пачелли обещал бы своим присутствием исцелить больную, я бы поверил, но Хорш из Уолл-стрита, обтершийся повсюду — вы мне должны рассказать что-то более правдоподобное". Стерн ушел ни с чем, ибо Джаксон выказал ему открытое презрение". Очень хорошо, что мерзкая клевета встречается презрением и смехом, но французы говорят: "Клевещите, клевещите, всегда что-нибудь останется". Проделки бандита Хорша нам уже достаточно ведомы, но трудно допустить, что Бенуа, Ларионов и Гончарова — художники уже на склоне лет, выказывают низость своей природы, порождая мрачную клевету.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

  

Прочная работа

 

7-го июня русское радио сообщает: "Профессор Фролов, руководитель мозаичной мастерской при Академии Художеств, основанной Петром Первым, работая несколько лет, закончил большого размера мозаичную картину на сюжет Рериха "Битва с варягами". В ближайшем будущем профессор Фролов будет руководить работами над самой большой мозаичной картиной в мире для Дворца Советов". Очень отрадно, что опять призывается к жизни прочная работа. Мозаика с давних времен как одно из ценных наследий Византии была облюбована русскими строителями. Жаль, что большая часть древних русских мозаик разрушилась вместе с зданиями во время всяких невзгод и вторжений. Но и то, что осталось, оказывается не хуже, чем мозаики в Палатах Рогеров в Палермо. Видно, что к работе призывались хорошие мастера, и было стремление к истинной монументальности. Неоднократно приходилось работать с Фроловым над стенными украшениями. Сооружали мы мозаики и для Почаевской Лавры, и для Пархомовки, и для Шлиссельбурга, и для Талашкина. Каждая из этих мозаик вызывала многие соображения, при этом всегда радовало стремление Фролова внести какое-либо полезное нововведение. Уже давным-давно он переложил на мозаику один из эскизов моего морского боя. Думается, что теперешняя его работа основана на варианте той же картины. Итак, выходит, что что-то изрезывается, а почти в то же время что-то складывается в прочной каменной работе. Для русских климатов мозаика подходит как нельзя более. В конце концов, что же другое, как камень, ближе ответит монументальным строениям? Кроме разнообразной смальты, у нас так много превосходных самоцветов с самыми замечательными отливами красок. Уже пробовали слагать из уральских самоцветов целую географическую карту и, как слышно, впечатление было очень грандиозное. В Италии, где так много превосходнейших мозаичных изображений, за последнее время Венеция сошла к более фабричному производству. И это жаль, ибо таким путем второклассные строители будут думать, что самые ничтожные орнаменты могут заслуживать векового запечатления. Меня всегда радовало, что при нашей Академии Художеств была и мозаичная мастерская, помещавшаяся в отдельном, уютном строении. Таким образом, мозаика не была рассматриваема как какое-то коммерческое прикладное ремесло, а именно как одна из лучших форм высокого искусства.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Триумф Эллады

 

8 мая лондонские газеты сообщили об удивительных находках в Дельфах, которые, по мнению французских и греческих археологов, являются самыми ценными изо всех когда-либо обнаруженных в Греции, да, вероятно, и в мире. Сокровища были найдены учеными, когда, сняв несколько плит, которыми вымощена священная дорога к Храму Аполлона, они открыли большой подвал со скульптурами из чистого золота и слоновой кости, относящимися к шестому веку до Рождества Христова. Сокровища были когда-то помещены в колодец, скрытый под священной дорогой. Верхний слой, под которым они были найдены, состоял из пепла. Следовательно, их поместили в колодец во время большого пожара. Были также обнаружены золотые одеяния, или покровы для изваяний, много золотых фибул, серег и дисков или плоских брошей с изящно вырезанными на них изображениями животных. Продолжая раскопки в северном направлении, археологи обнаружили еще один колодец с предметами из бронзы и золота. Французский археолог Пьер де ла Кост-Месалье заявил, что все сокровища, найденные в обоих колодцах, носят явный отпечаток влияния Востока и что они, очевидно, были созданы в греческих колониях Малой Азии.

С этими находками связаны три обстоятельства, достойные внимания. Первое. Можно было ожидать, что поблизости от величественного античного Храма Аполлона обнаружат нечто прекрасное. И теперь это свершилось. Второе. Предсказывалось, что в какой-то знаменательный день в Дельфах будут найдены значительные ценности. И вот они найдены. Третье. Заявление французского археолога весьма показательно.

На значительной части территории Индии обнаружено влияние Эллады. А теперь мы слышим авторитетное заявление о том, что новые археологические находки в таком центре, как Дельфы, носят явные следы влияния Востока. Не следует забывать, что эти находки относятся к периоду расцвета эллинского искусства. А если мы теперь рассмотрим соответственно эллинское влияние на Востоке и восточное влияние в Греции в период ее процветания, мы можем сделать весьма интересный вывод. Великий Восток был колыбелью эллинского искусства — не менее великого, которое заложило основы для будущего апофеоза искусства.

"Это — на будущее", — говорил Софокл. То же самое можно сказать об эллинском искусстве и философии вообще. Стоит проследить, какие элементы "на будущее" воплощены в творениях таких эллинов, как Фидий, Пракситель, Лисипп, Апеллес и другие, принадлежащие к мощной фаланге представителей всех видов изящных искусств. Эллинское искусство было живо связано с философией, вернее с философами. К тому же и искусство и философия были жизненно важными. Пифагор, Платон, Анаксагор, Сократ и все выдающиеся мыслители, которых почитал весь мир, сами были в полном смысле слова художниками. А разве Перикл — великий вождь своего народа — не был истинным покровителем Красоты и Разума? А у какого еще народа было девять Муз — покровительниц всех видов искусства и знаний? Недаром во все времена во всех странах эллинское искусство всегда почиталось как высшее проявление человеческого гения. И мы знаем, что величайшие мыслители Эллады были всегда связаны с Египтом, Индией и всеми очагами мудрости. В основе этих взаимоотношений было отнюдь не подражание, а духовное родство Великого и Прекрасного. Мы видим великую эпоху Гандхары9. Мы знаем, какое сильное влияние оказала Эллада на скифское искусство. Вспомним эллинское влияние в Египте, Малой Азии и по всей Азии. Поистине, благодаря своей неистощимой убедительной жизненности эллинское искусство повсюду находило почитателей и последователей. До недавнего времени обычным правилом в академиях художеств было сначала копировать классические эллинские скульптуры, а уж потом переходить к эскизам с натуры. Но я всегда советовал и советую делать наоборот: постигать эллинское искусство после уроков эскизов с натуры, потому что лишь зрелый ум может оценить истинное великолепие эллинского художественного наследия.

Я пишу эти строки в величественных Гималаях. Далеко внизу серебряной лентой извивается река Биас. У этой самой реки Александр Великий остановился в своем походе на Восток. Итак, даже здесь, в Гималаях, живет память об Элладе. Весь юг России тоже полон неувядаемых эллинских шедевров. Там, где были основаны эллинские колонии, сейчас процветает искусство. Это несомненно дар Богов, что Красота живет в тех местах, где были эллины. Истинное величие там, где жизнь и искусство неразрывны. А этот союз ведет к бессмертию!

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Перевод с английского И. Б. Доброхотовой.

 

   

Останки

 

На горных путях к Хотану мы видели несколько пещер, когда-то служивших обителями буддийских отшельников. Их темные отверстия иногда высились на отвесных скалах так, что и подступа к ним не было. При землетрясениях и обвалах все ступени исчезли, и теперь эти тайники остались в воздухе, делясь своею тайною лишь с орлами и грифами. Спуститься с вершины горы к ним на веревках было бы целым сложным предприятием. В нижних пещерах кое-где сохранились остатки стенописи, которую не удалось еще уничтожить мусульманам и кострам каракиргизов. Впрочем, кроме таких фанатиков, стенопись имела и многих других врагов в лице ученых, которые вырезали "ради науки" целые произвольные куски фресок. Так, например, одна большая фигура Бодисаттвы10 оказалась так четвертованной, что часть ее попала в Лондон, часть осталась в Дели, а сапоги приютились в Хотане. Кроме этих всех врагов, фрески имели еще одного, а именно мышей. Известно, что в подвалах Берлинского музея много фресок, штукатурка для которых делалась на соломе, было съедено мышами. Трудно решима проблема, как поступать с монументальными древностями. Рассекать ли их на части, чтобы они волею судеб рассыпались по музеям, или же находить средства, чтобы памятники давних расцветов искусства оставались нетронутыми — в том виде, как их соорудили первоначальные создатели. Кто знает, не превратятся ли пустыни опять в жилые места? Не назовет ли кто-либо в будущем всех разрушителей памятников каким-либо нелестным эпитетом? Жаль было видеть обобранные, полусожженные стенные украшения пещерных храмов. Ведь эти фрески были не только хороши в художественном отношении, но в них оригинально срослись заветы Индии и Ирана с несомненными также китайскими воздействиями. Каждое созерцание великих разрушенных останков наполняет какою-то неизбывною печалью. Чуется, что эти памятники без всяких вторжений могли бы почти в целом виде дожить до нашего времени и дать полную картину расцвета искусства на тех местах, которые рукою человека превращены сейчас в безотрадные пустыни. Шум подземных потоков напоминает, что живоносная влага не покинула эти места и по первому желанию человека готова опять выйти наружу и оплодотворить лессовые пески.

Особенное впечатление на нас произвели останки пещерного монастыря около Кучар. По небольшому ущелью вы попадаете как бы в обширный амфитеатр, в стенах которого находились многие храмы и жилые кельи. Чувствуется вся древность этого места, по которому прошли и буддисты, и несториане, и манихеи. Фрески почти все обобраны или искалечены, но чувствуется, насколько богата была первоначальная стенопись. Сейчас уже не во все пещеры можно войти. Подступы обвалились, а нижние этажи завалены. Когда вы проходите по верхним пещерам, вы чувствуете по гулкому отзвуку, что внизу должны находиться еще какие-то помещения. По теперешнему состоянию развалин к этим скрытым хранилищам нелегко добраться. Потребовалась бы большая инженерная работа, чтобы не вызвать новых разрушительных обвалов. Кроме стенописи, вы видите, сколько изображений скульптурных украшало когда-то монастырь. Теперь от них остались одни пьедесталы, иногда с обломками ступней. Вот в обширной пещере было изображение паранирваны, вот на узких карнизах между пещерами стояли многие изваяний. Внизу по всему пространству разбросан щебень и мелкие куски строительных материалов. Нет-нет и среди мусора проглянет маленький осколок фрески. По всему чувствуете, что это место было когда-то величественным, населенным и любовно украшенным.

Наверное, умирание такого центра было сопряжено со многими драмами. Не одно вражеское вторжение нанесло разрушительный свой удар. Заманчиво стучать по стенам и по полу и убеждаться о каких-то скрытых пустотах. Ведь там могут быть еще целые книгохранилища. Вспоминается, как в Туанханге монах совершенно случайно нашел множество ценных рукописей, составивших известность французского ученого. Так же и Козлов в Харахото по счастливой случайности открыл главное хранилище. Помним, как один исследователь говорил, что сбитый с толку многими противоречивыми данными он в отчаянии закрутился на месте древнего города и, "случайно" остановившись в изнеможении, решил именно тут попытать счастье, и ценнейшее хранилище было открыто. Вот и здесь, в долине Кулу, где-то скрыты древнейшие манускрипты. Упорное предание говорит об этом, совпадая и с историческим иконоборством Ландармы. Но какая счастливая "случайность" приведет и к этому открытию? В долине было, по словам китайских путешественников, четырнадцать монастырей. А где они?

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Препятствующие

 

Из Парижа пишут: "У нас был Раймонд Вейсс, директор юридического департамента Института Кооперации, который полностью подтвердил сведения о германском давлении на второстепенные государства в целях заставить их отклонить Пакт". Чудовищно слышать, что могут находиться препятствующие в деле охранения творений гения человеческого. Помним, что во время последней международной конференции Пакта среди тридцати шести стран, единогласно поддержавших Пакт, не прозвучали голоса представителей Германии и Англии. С тех пор произошли в мире многие события, к сожалению, вполне подтвердившие неотложную насущность Пакта. Мы удивлялись, слыша, что некоторые голоса не прозвучали при обсуждении этого, казалось бы, близкого всему человечеству предмета. Если даже некоторые люди по каким-то своеобразным соображениям не желали присоединяться к единодушному решению, то ведь непозволительно даже не участвовать в обсуждении. Правда, нам приходилось слышать, что главным препятствием для некоторых государств было, что идея Пакта исходила от русского.

Мы достаточно знаем, как для некоторых людей, по какому-то непонятному атавизму, все русское является неприемлемым. Не сказать ли примеры? Также мы слышали от некоего компетентного лица, что дуче11 охотно занялся бы Пактом, если бы идея была предоставлена ему, чтобы исходить исключительно от него. Среди огромного количества корреспонденции, связанной с Пактом, можно найти многие любопытные показания. Из таких же своеобразных соображений Джилберт Мэррей затрепыхал против Пакта и получил отповедь в парижской газете "Комедиа". Во время трех международных конференций и всяких обсуждений мы находились в Гималаях или в глубинах Азии, и только почта, иногда очень задержанная, доносила к нам разнообразные сведения.

Поучительно было видеть, как люди делились на способствующих и препятствующих. Способствующие были не эгоистами, а около препятствующих всегда крутились какие-то личные соображения. Ох, уж эти человеческие документы! Ох, уж эти лукавые улыбки и кинжалы под плащом! А в мире творится такое, что ни жизнь человеческая, ни памятники искусства и науки уже не находятся в безопасности. Удвоим усилия на охранение Культурных ценностей!

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Впервые: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974. (Было опубликовано с сокращениями.)

 

  

Друзьям-художникам

 

Велика радость слышать об успехе русского отдела на выставке в Нью-Йорке. Пишут, как высится русское здание и какие толпы восхищаются самоцветною картою Российских необъятностей. Нам столько раз в разных странах приходилось убеждаться, насколько мало представляют себе иноземцы русские пределы. Когда мы указывали на сравнительных картах эту шестую часть света, то в ответ мы получали искреннее изумление. И теперь русский отдел высится в Нью-Йорке как притягательный маяк. И еще одно своеобразное признание слышится. Злошептатели — ведь всюду найдутся завистники и клеветники — негодуют, как можно было допустить, чтобы русский отдел доминировал над всеми прочими зданиями выставки. В этом возмущении сказывается необычное признание. Так же точно с огромным успехом прошел и русский отдел на минувшей выставке в Париже. Восхищались и хорами и театром. Знатоки говорят, что русский народ есть наследник чудесного будущего.

Пишут теперь, что мир всего мира зависит от русской мощи, от русского решения. Европейские журналы пестрят изображениями жизни народов Союза. Бодрые овладетели воздухом уже сделались великим примером. Идут стройные ряды воинства, и чувствуется в несломимости их защита родины. О русском искусстве вновь громко заговорили. В то время, когда Запад утопает в сюрреализме и параноизме, русские художники утверждают реализм жизни, исторический реализм, из которого растет здоровое совершенствование. Дружные усилия исследователей открыли многие древние сокровища, захороненные в Российских пределах. Опять встали советы мужей Новгорода, и в охране этой старины звучит бодрая новизна. Оценены народом Мусоргский, Репин, Павлов и все, кто поработал на ту славу, которая теперь уже понимаема всеми народами. Многое пережито, многое строится, и народ ценит все реальные события прошлого, которые ведут к блестящему будущему. Александр Невский, Сергий Радонежский, Ломоносов, Кутузов, Суворов, Пушкин — все, потрудившиеся для подвига русского, оценены народным поклоном. В здешних далеких горах — в Гималаях — помнят, как и в Индии прошли русские, и Афанасий Тверитянин давно, в пятнадцатом веке, и Долгорукий при Акбаре оставили легенды, а теперь эти предания оживлены новыми преуспеяниями русскими. Во всех признаниях русские художники всех областей имеют почетное место. Еще раз реально было доказано, что искусство является великим связующим звеном международным.

Мы помним, при каких трудных условиях зачинались эти мирные завоевания русского искусства. Власть имущие, бывало, вовсе не желали признать значение художества во всех его проявлениях. Но ведь расцветы народов прежде всего выражались в их творчестве, в их созидательстве, в их искусстве. Это творческое строительство проникает во все слои жизни и становится близким даже самым далеким странам. При этом, как всегда, народ русский далек от гордыни. О себе он говорит мало, но то, что он делает, само шествует по миру, и перед этим великим носителем склоняются люди в искреннем приветном поклоне.

В этом году Российская Академия Художеств справляет памятную годовщину своего основания. Всем нам, связанным званием своим с этой Академией, радостно послать друзьям-художникам душевный привет. Радостно вспомнить, что, говоря о годовщине Академии, уместно восстановить в памяти и все пути искусства русского. Прошло то время, когда искусство считалось чем-то прикладным, низшим. Теперь, наконец, после долгих настояний, уяснили себе люди, что народное творчество, лежащее в основе всей жизни и всех продвижений, есть подлинное искусство. Во время Великой войны в мастерских для увечных воинов мы могли наблюдать, как быстро усваивали искусство взрослые люди, об искусстве как бы никогда и не помышлявшие. Но оно живо в них, и стоило лишь дать толчок, чтобы цветы творчества прекрасно распустились. Довелось наблюдать и в школе, среди тысяч учащихся, пришедших большею частью от земли, от фабрик, от всех областей труда, как быстро это молодое поколение делалось настоящими художниками. Потом многие из них возвращались к своему трудовому станку, но их особенно ценили опытные мастера, потому что во все отрасли производства они вносили основу художества. Народы Союза все прилежат к искусству, именно творческому искусству. И в этом источнике заключается неисчерпаемость. Когда мы говорили "Чаша Неотпитая", то именно думалось о том великом будущем, которое уже осуществляет народ, полный творчества и строительства. Привет всем друзьям-художникам, писанным и неписанным, знаемым и незнаемым, сынам великого народа!

 

[1939 г.]

Сокращенный вариант очерка датирован Н. К. Рерихом 7 июля 1939 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

   

Ошибки истории

 

Весь мир сейчас обуян писанием мемуаров. Казалось бы, для будущего историка это обстоятельство чрезвычайно благодатно. Но так ли оно выходит на деле? Когда вы начинаете сопоставлять выходящие мемуары, касаемые однообразных событий, то вас поражает несовместимая разноголосица. Спрашивается, если уже сейчас эта разноголосица является часто неразрешимою, то что же будет со временем, когда многие впечатления сотрутся и останутся лишь голые печатные упоминания? Иногда кажется, что некоторое правильное освещение вопросов можно найти в больших энциклопедиях и справочниках, которые сейчас так щедро издаются. Беру Британскую энциклопедию, которая, казалось бы, прошла всякие строгие редакции. Нахожу и относительно себя самого и относительно Тибета явные неправильности. Если эти ошибки бросаются в глаза в предметах знакомых, то сколько же всяких таких же извращений, вероятно, найдется и в других отделах энциклопедии! Нельзя же предположить, чтобы неправильности оказались лишь в этих предметах.

Вообще положение историографа бывает чрезвычайно сложным. Перед ним лежат обширные тома классических историков, имена которых окружены мировым почитанием, но факты, изложенные ими, нередко противоречивы. Можно легко себе представить, как в классические времена — во времена всяких хроник и летописей — через многие уши и рты докатывались сведения. Когда вы едете по Средней Азии и выслушиваете все сведения длинного азийского уха, то вам так живо представляется минувшее время, когда такими же точно сведениями питались и классические историографы. Других сведений, кроме изустной передачи от путешественников и всяких странников, у них и не могло быть. Поэтому так часто наряду с солидными, основательными сведениями мелькают подробности чисто сказочные, которые вам чудятся в устах пришельцев-рассказчиков.

Говорят, что в веках история отсеивает правду. До известной степени это так и есть, но наряду с правдой кристаллизуется также и немало выдумок. Если сейчас в только что испеченных мемуарах можно находить явные противоречия, то что же сказать о далеких веках, когда даже само произношение тогдашних местных наречий до нас вообще не дошло? Ошибки истории.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Крик пространства

 

Сообщают, что около Данцига построена такая мощная радиостанция, что она заглушает собой все остальные. С одной стороны, этот факт как будто не содержит в себе ничего особенного, ибо мало ли разного напряжения радиостанций может быть построено, но в существе своем это известие чрезвычайно знаменательно. Очевидно, происходит еще один вид воздушной войны. И без того человечество воспользовалось новейшими открытиями лишь для убийственных целей. Но радиовопли могли греметь по миру и обращать внимание на разные творимые бесчеловечности. Значит, кому-то потребовалось заглушить возможность таких пространственных жалоб. Кто-то пытается схватить за горло само пространство и помешать нежелательным для него оповещениям. Многозначительно такое изнасилование пространства. И трудно себе представить, что может произойти если человечество вступит и на такой путь насилия. Конечно, неразумие подскажет, что против мощной станции можно построить еще более сильную. Никто не подумает, чем может окончиться такой марафон взаимоудушения.

Наивно предполагается, что пространство может вместить любое количество энергии. Но кто же сказал, что эти дозы энергии могут быть безграничны? Люди уже убеждаются в том, что одними энергиями можно пресекать другие, более слабые. Продолжим то же соображение в прогрессии, и мы получим ужасающую войну в пространстве. Никто не будет знать пределы этой войны. Никому не может быть известно, насколько может быть изнасиловано и отравлено пространство. Одно ясно, что люди в обоюдной ненависти способны вызвать к действию самые страшные разрушительные энергии. Если в данную минуту еще не происходит какого-то потрясающего взрыва или каких-то губительных эпидемий, то это еще не значит, что их вообще не может быть. Люди опять-таки обвиняют далекие солнечные пятна во всех своих безумиях. Наука опередила человеческую психологию. Наука уже вступила в океан новых энергетических опасностей, а люди легкомысленно пытаются изнасиловать и отравить само жизнедательное пространство. Куда же приведет такой "прогресс"?

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Н. K. Рерих. "Человек и природа". М.: МЦР, 1994.

 

  

Врачи

 

За всю жизнь в разных странах довелось часто встречаться с врачами. Сейчас хочется записать не о их профессиональных достижениях, но об одной общей для многих врачей черте. Они оказывались собирателями и горячими любителями искусства. Вспоминаю Голоушева, Лангового, Сергея Боткина, Вяжлинского, Двукраева, Бертенсона и многих других в разных русских городах, которые любовно и самоотверженно устремлялись к разным областям искусства. В Париже приходилось видеть французских врачей, которые оказались серьезными собирателями живописи. И в Англии обнаруживались связи врачей с художеством. Вот теперь мы видели в Латвии д-ра Феликса Лукина, а теперь д-ра Гаральда Лукина, которые так близки искусству. Вспоминаю отличное письмо Гаральда Лукина после его посещения европейских музеев. Трогательно было видеть, как из целого обширного города, полного разнообразных привлечений, Гаральд вспоминал лишь художественные музеи и в них определенные картины, его поразившие. Помню, как трогательно писал он о картине Тициана и сколько художественных изданий прошло через руки Гаральда.

Драгоценно, если именно врачи оказываются такими пламенными почитателями искусства. Так оно и должно быть. Изучая проблемы человеческого организма, истинный врач непременно будет привлечен самыми тончайшими, самыми возвышенными показаниями. Без искусства, в конце концов, человек не может жить. Остается лишь различие в том, будет ли человек увлекаться хорошим искусством или же вульгарными суррогатами. Мы были счастливы наблюдать, что знакомые нам врачи были почитателями и собирателями хорошего искусства. Они были добрыми врачами, и врожденный вкус устремлял их к лучшим выражениям искусства. В театрах и в концертах можно было постоянно встречать врачей, предпочитавших именно самые лучшие художественные искания. Вспомним, как близки были некоторые врачи Московскому Художественному Театру и поддерживали новые искания в то время, когда многие завзятые театралы еще были полны всяких сомнений. Вспомним и беляевские концерты, бывшие очагом лучшей русской музыки. Мы и там встречали многих врачей. Когда же был изобретен цветовой орган, а затем музыка Термена, то именно врачи (лучшие из них) были одними из первых, оценивших эти достижения. Лучшее тянется к лучшему.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: "Рериховский вестник", Л., 1992, № 4.

 

   

Фрагменты

 

Когда начались переговоры о постановке "Пер Гюнта", Станиславский настаивал, чтобы я съездил в Норвегию. Сказал ему: "Раньше сделаю эскиз, как я себе представляю, а уж потом, если хотите, съезжу". Целая группа артистов поехала на фиорды, а вернувшись, нашли мои эскизы очень выразительными для Норвегии, для Ибсена. И ехать не пришлось!

То же самое произошло с "Фуэнте Овехуна". Барон Дризен прибежал восхищенный, рассказывая, как некий испанец нашел, что моя декорация вполне отвечает одному местечку около Мадрида. В Испании я не был. Много раз хотелось поехать, но все что-то мешало. Увлекательная страна. Мавры, Сид, Сервантес всегда прельщали. А Греко, а Веласкес?!

Конлан правильно вспоминает, что мы нашли "Весну Священную" в 1925 году в Кашмире, а "Половецкий стан" в Монголии. Даже жили в таких же узорных юртах. Тут уж не география, не этнография, а сказка жизни.

Но бывало, что через много лет конкретное впечатление давало тон всему настроению пьесы. Так, когда в 1915 году Музыкальная Драма ставила "Сестру Беатрису", мне вся постановка представилась под карильон12, которым мы восхищались в Брюгге. Я просил Штейнберга написать музыкальное введение именно на тему карильона в Брюгге.

Но часто, ох, как часто, лучшие мечты оказывались искаженными. В 1913 году в "Весне Священной" заднее панно картины, к моему ужасу, вместо полусферы начали вешать павильоном со складками по углам — поперек пейзажа. Позвал Дягилева: "Смотри, что за ужас!" Дягилев вскинул монокль и, увидев, что дело безнадежно, "успокоил": "Да ведь смотреть то кто будет!" На том и кончилось. В Ковент-Гардене в 1920 году я заметил в небе "Половецкого стана" огромную заплату. "Что это?" Ответ был простой: "В Мадриде прорвали".

Жаль, что не состоялась "Принцесса Мален" в Свободном Театре в Москве. Все было готово, но случился крах антрепризы. Кто-то из меценатов взбунтовался против одного из директоров, и начался развал. Санин таинственно шепнул мне: "Забирайте эскизы и уезжайте, здесь порохом пахнет". Не однажды Санин спешил с добрым советом. Всегда нравилось, когда режиссер Санин надевал костюм хориста и вмешивался в толпу для энтузиазма. Даже в трудные часы жило в нем вдохновение.

Еще две неосуществившиеся постановки "Тристана и Изольды". Одна в Зиминском Театре в Москве, другая — в Чикагской Опере. Зимин заказал эскизы к "Тристану" (они теперь в Московском Бахрушинском Музее). Эскизы очень понравились, и китообразный Зимин вдохновился и пригласил меня главным советником его театра за 12.000 рублей за сезон. Уговорились. "Ну, а теперь поедем в баню, вспрыснем". Мне было ведомо о деловом значении этих лукулловских пиров в бане, и я отказался. "Значит, брезгуете нами", — проворчал Зимин. Все развалилось. Другая постановка предполагалась в Чикаго. Мэри Гарден очень хотела ее. Но дирекция нашла, что старые декорации еще не слишком изношены и могут послужить. За отъездом не состоялся и балет, задуманный с Прокофьевым. Жаль! Уж очень мы любим Прокофьева.

Бывали неразрешимые проблемы с костюмами. Збруева просила восточный костюм, который бы скрыл ее полноту. Трудная задача! Отчасти удалось разрешить сочетанием красок и узора.

Был проект совместной работы с Лядовым. Но после гибели на войне его талантливого сына — моего ученика, эти планы заглохли. Одно глохло, а другое вырастало. Чего только не бывает! Вот сейчас читаем, что Тетская галерея в Лондоне отказалась принять завещанный ей рисунок Сарджента. А ведь Сарджент был в составе совета этой галереи... Недавно мы видели воспроизведение прекрасной картины Уистлера — сестры за роялем. Не верилось, что такая картина в свое время, еще так недавно была отвергнута. Неужели во все времена свирепствует тот же "закон" отвергания?

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Грамоты

 

Архивные документы выучили и старорусскому письму. Язык летописей тоже скоро запоминается. Иногда письма складывались под стиль грамот. Стасов ими очень забавлялся. После того, как в. князь Владимир и гр. И. И. Толстой выжили Куинджи из Академии, была написана длинная былина. Она широко разошлась в списках. К картине "Сходятся старцы" была написана целая былинная присказка. Она была напечатана в каталоге академической выставки. Многим она понравилась, но академические архонты13 и версальские рапсоды14 ее не одобрили. Впрочем, всегда и во всем мы обходились без архонтов и рапсодов.

Один эпизод с "грамотою" едва не имел печальные последствия. Во время университетского зачетного сочинения, шутки ради, была написана "грамота" об иконописании. Случайно она оказалась при мне в Археологической Комиссии, и я прочел ее Спицыну. При этом был и Веселовский. К моему изумлению, а затем и к ужасу "грамоту" начали читать всерьез и даже научно обсуждать ее. По некоторым выражениям нашли, что "грамота" может быть киевского происхождения. Спросили, где именно она найдена? Напечатана ли? С превеликим трудом удалось чем-то прервать опасный разговор и уйти, не обидев доброжелателей. Вспомнился Мериме и Пушкин с песнями западных славян. Вспомнился Ганка с Краледворской рукописью. Там все было всерьез, а в нашем случае — шутка, чуть не обратившаяся в драму. Профессора никогда не простили бы свое невольное заблуждение. Ведь в то время были особенные курганные находки: копейка вольного Новгорода 15-го века в руке костяка в кургане, считавшемся 11-го века. Были неолитические человекообразные фигурки. Были необычные балтийские янтари в неолитических тверских курганах. Была эмалевая пряжка в городище около Торжка. Все это было ново, а тут затесалась бы несчастная "грамота", и все испортилось бы.

И где сейчас все эти "грамоты" и записи? Диплом мой на академика был найден на Мойке. Кто знает, как он попал туда? Ведь были большие склады всяких писем, заметок, эскизов... Среди переездов не уследить за всем скарбом. Всюду что-нибудь оставалось — и в Туркестане, и в Тибете, и в Китае, и в Америке, и в Париже, и в Финляндии... Спрашивают, где многие эскизы? А кто их знает?

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Средства

 

Дягилев всегда нуждался в деньгах. Иначе и быть не могло. Его личные средства были невелики, а выставки, журнал, антреприза, поездки — все это требовало больших затрат. Богатеи сочувственно ему улыбались, но действительная помощь трудно приходила. Именитые друзья похваливали, но кошельки были закрыты. Впрочем, так же трудно было и во всех новых делах. Однажды я спросил Дягилева, отчего он не обратится к Ага-хану, который всегда посещал его балет. Ответ был: "Даже если для него лошадиный балет поставлю, то все-таки не поможет". Иногда становилось глубоко жаль траты такой ценной энергии на розыски средств. Перед постановкою "Половецкого стана" Дягилев в день своего отъезда принес мне в счет гонорара 500 рублей. Но вечером на вокзале его так осаждали со всякими денежными требованиями, что он лишь шептал: "И зачем я Рериху 500 рублей отдал?" Если бы я был на вокзале, вернул бы ему.

Одно время налаживалась хорошая кооперация с кн. М. К. Тенишевой. Она очень ценила Дягилева. Но из-за Бенуа и эта возможность развалилась. Мария Клавдиевна очень не взлюбила Бенуа за его двуличность и называла его Тартюфом. Можно было от души удивляться, что ни правительство, ни частные лица не пришли широко на помощь замечательным начинаниям Дягилева. Конечно, благодаря своей изумительной энергии Сергей Павлович как-то умудрялся выходить из денежных затруднений, но на это уходила ценнейшая энергия. Если бы перед Дягилевым не стояли всегда денежные опасности, его планы стали бы еще грандиознее. А ведь его планы всегда были во славу русского искусства. Если теперь русское искусство ведомо по всему миру, то ведь это в большой степени есть заслуга Дягилева. Говоря это, мы нисколько не умаляем значения всех художников разных областей искусства, которые работали с Дягилевым. Он умел выбирать для каждого выступления вернейший материал. Поверх всяких личных соображений Дягилев умел делать во благо искусства. Так, например, между ним и Сомовым отношения были всегда очень плохи. Была какая-то исконная антипатия, и тем не менее Дягилев умел ценить художника. Таким деятелям, как Дягилев, нужно давать достаточные средства во имя родного искусства. Ох, средства, средства!

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Нужда

 

Говорим, что Дягилеву было трудно со средствами, а разве нам самим легче было?! Сколько раз искали деньги на самые необходимые нововведения в школе, и частенько ни копейки не находили. Нужен был неотложный ремонт дома и всего-то на пять тысяч рублей. Нечаев-Мальцев сказал Ильину — председателю финансовой комиссии: "Делайте, а деньги найдутся". Все поняли, что миллионер хочет покрыть этот расход. Когда же в конце года Ильин сообщил о перерасходе бюджета на пять тысяч, тот же Нечаев-Мальцев пожевал губами и сказал: "Жаль, значит деньги не нашлись". И другие пять тысяч нужны были на надстройку мастерской. Никто не отозвался. Наконец, старуха Забельская дала эти деньги, усмехнувшись при этом: "Если уж от министеров получить неможно, то уж, верно, нам придется раскошелиться".

При возникновении новых расходов Комитет всегда предлагал повысить плату учащихся. Указывалось, что если расширяются мастерские, то Общество имеет право ожидать сочувствия со стороны учащихся, тем более что у нас было шестьсот бесплатных. Действительно, так и было, но менее всего хотелось отягощать учащихся, среди которых было много неимущих. Плата в нашей школе была самая низкая, и эта основа должна была быть нерушимой. Составление бюджета было самым злосчастным днем. Знаешь о всех нуждах, а доходные статьи — не резиновые! Советуют — "прибавьте на художественные аукционы или на выставки". Но такие прибавки проблематичны. Легко приписать ноль, а как его выполнить! А если народ не придет на аукцион или не захочет купить на выставке? Комитет Общества затруднялся иногда выдать стипендию в двадцать пять рублей и делил ее на две. Хороша была стипендия в десять рублей! Инспектор и руководитель класса Химона получал сто рублей. Когда же он заболел, и я просил Нечаева дать пособие, то получился ответ, что нужда — лишь от неправильного распределения бюджета. Велик бюджет — в сто рублей! Сколько хлопот было, чтобы устроить полуслепому Врубелю нищенскую пенсию в пятьдесят рублей!

Со стороны все выглядело пышно. Две с половиной тысячи учащихся. Восемьдесят преподавателей. Два дома — на Морской и в Демидовом переулке. Четыре загородных отделения. Превосходный музей, собранный Григоровичем. Выставки. Высокие покровители, именитые члены, и за всем этим нужда, пресекавшая все лучшие начинания. Бывало, что Комитет спорил долго, кому дать пятнадцать и кому десять рублей. Помню, долго спорили об Анисфельде. Наконец, я сказал, что доходы членов Комитета за время спора много превысили обсуждаемую сумму. Анисфельд получил пятнадцать рублей. Ужасна нужда в делах просвещения! Но несмотря на все стеснения школа наша процветала. Разительный контраст представляла Школа Штиглица. Превосходное здание, огромный капитал, высокие жалованья, щедрые заграничные командировки — словом, казалось бы, все преимущества! А между тем народ не любил Штиглицевскую школу и предпочитал нашу. Живее было у нас! Никого не зазывали. Объявлений о школе не печатали, а всегда было полно. Преподаватели лишь жаловались на переполнение. Поистине, "трудности рождают возможности".

Когда мы говорили о "Народной Академии", мы опирались на реальное положение. Наше учреждение не входило ни в одно ведомство. Было само по себе, и это очень озабочивало Государственный Совет. Каждый год ко мне приезжал чиновник, предлагая приписаться к любому ведомству. "Куда хотите — или к Императорскому Двору, или к Народному Просвещению, или к Торговле и Промышленности. Куда хотите, но не можем же мы для вас держать отдельную графу — точно особое министерство". Начинались соблазны усиленною пенсией, чинами и орденами. Чечевичная похлебка была заманчива, но того дороже была нам свобода. Всегда я спрашивал соблазнителя: "Если припишемся куда-либо, то ведь оттуда будет прислана программа и придет какой-то инспектор?" Мне отвечали: "Но ведь это пустая формальность, канцелярская отписка". Но мы были достаточно умудрены, и никакая похлебка не действовала. Иначе, похлебав, пришлось бы потом расхлебывать. Правда, наш исключительный устав был для многих бревном в глазу. Григоровичу в свое время удалось провести неподведомственное положение Общества и Школы. Ради этого стоило потерпеть даже и нужду.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Лист

 

Смотрю на список почетных советников наших учреждений. Сколько умерших: Джон Абель, Джемс Беннет, Джагадис Боше, Чарльз Крэн, Ральф Доусон, Арманд Дайо, Энрико Грасси, Самуэль Гальперт, Аугусто Легиа, Юлий Лэвенстейн, Роберт Мильтон, Альберт Майкельсон, Витторио Пика, Кармело Рапикаволи, Корнелия Сэдж Квинтон, Эдвард Спицер, Люис Воксел. Кроме этих, далеко ушедших, многие больны, как например, Рабиндранат Тагор, а о некоторых давно не слышно, как например, Иван Местрович, Альберт Эйнштейн, Алексей Щусев, Николай Макаренко, Игнатий Зулоага, Хюбрехт, Метерлинк, Мажуранич, Мануйлович. Живы ли? Слышим и списываемся с Жаком Бако, А. Боссом, Гордоном Боттомлеем, Христианом Бринтоном, Жоржем Шклявером, Кумаром Халдаром, Свеном Гедином, Эдгаром Хюэтом, Александром Кауном, Чарльзом Ланманном, Теодором Опперманом, Чарльзом Пеппером, М-ме де Во Фалипо, Леопольдом Стоковским, Уортоном Сторком, Дэдлеем Крафтсом Уатсоном. Ведут культурную работу в разных странах Рихард Рудзитис, Гаральд Лукин с сотней прекраснейших латвийских сочленов. В Литве Серафинина и Юлия Монтвид со своими группами в нескольких городах. В Таллинне Беликов, Раннит, Новосадов; в Брюгге — Тюльпинк; в Париже Пейроннэ, Марк Шено, Лоближуа, Ла Прадель, Ле Фюр, Конлан, Метальников. В Америке — Лихтманы, Фосдики, Сутро, Стоукс, Кэмпбелл, Рейнир, Брагдон, Гартнер, Кербер, Форман, Радосавлевич, Пэлиан... В Буэнос-Айресе — Хозэ Альберн; в Канаде — Феллоус; в Австралии — группа Артур Смит, Анита Мюль; в Новой Зеландии Сэтерланд; на Дальнем Востоке — Инге, Калантаевские с группами, Кэнг, Лиу... В Италии — Ассаджиоли, Паломби, Писарева; в Болгарии — Омаршевский, Стоилов; в Португалии — Мадахил-Роха; в Швейцарии — Шауб-Кох; в Югославии — Асеев; в Праге — Булгаков, Лосский. В Индии много друзей и сотрудников — Виас, Сен, Чаттерджи, Тандан, Кришнадаса, Мехта, Кэзенс, Махон, Кашиап, Фатулла-хан, Рамдас, Омкар, Васвани, Джагадисварананда, Тампи, Равал, Дутт, Валисинга, Сиривардхана и много, много друзей. Затем так рано ушли из земной юдоли такие деятели, как Феликс Лукин, Георгий Спасский, король Александр, король Альберт, Норвуд, митрополит Платон, д'Андиньэ, Сульэ, Шабас, Галлен-Калела, Преображенский, Вроблевский, Рущиц... Из "Мира Искусства" ушло 12 человек — целая сильная группа. Большинство ушло не в преклонном возрасте, когда еще много работы могло быть сделано. Подошло новое поколение. Постоянно слышим о молодых. Колесо жизни движется вперед.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Наша Академия в Нью-Йорке

 

Сейчас Академия помещается в Карнеги-Холл. Место выбрано удачно — центрально и привычно для посетителей концертов и всяких художественных проявлений. Если Академия окажется лишь школой объединенных искусств, то это будет только половиною ее задачи. Кроме преподавания искусства, участники Академии должны сойтись в общей работе, так сказать, во взаимопомощи. Каждый в своей области имеет какие-то распространения и часто косвенно участвует и в других областях искусства. При доброжелательстве каждый может поделиться со своими сотрудниками, и таким путем получится взаимная польза. Мало того, сочлены Академии могут жить в разных штатах и поддерживать между собою живую и взаимополезную связь. Не следует сразу задаваться слишком обширными планами. Как всегда, можно советовать расширять дело планомерно в человеческих возможностях. Поверх всего нужно помнить, что живая Академия должна состоять не только из корифеев и заслуженных деятелей. Пусть путь в Академию будет открыт и для молодых работников искусства. Нужды нет, что они в данную минуту не известны толпам. Если в них горит истинный талант и желание доброжелательного сотрудничества, то они будут незаменимыми двигателями Академии. В каждом прогрессивном деле должна быть крепкая связь с молодыми поколениями. Мы всегда на этом настаивали, и с годами такое убеждение лишь укрепилось. Вот и теперь, если Академия в Нью-Йорке хочет преуспевать, она должна постепенно собрать кадры преданных сотрудников. Это не так уже трудно, ибо программа Академии включает все области искусства, и таким путем можно легко встретить самых разнообразных даровитых деятелей. Обычно слово "академия" предполагало собрание уже испытанных, умудренных деятелей, но пора открыть двери Академии шире, чтобы облегчить доступ к сотрудничеству и молодым. Всегда останется значительным прогноз правильно угадать народившийся талант. И эта радость должна жить в стенах живых академий. Достойно угадать талант и также достойно немедленно привлечь его к содеятельности. Если Академия хочет укрепиться и развиваться, пусть ее деятели помнят этот совет о ближайшем сотрудничестве с молодыми. Каждый год выдвигает новые молодые силы. Вечно молодое обновление будет неисчерпаемо.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Забота

 

Разрушена Варшава. Погибли тысячи мирных жителей. В старинном городе было немало зданий, хранивших в себе исторические воспоминания. Немало было художественных собраний. В домах хранились семейные реликвии музейного значения. Радио передает, что весь город в развалинах. Вина лежит и в защищавших, и в нападавших. Положим, что защитники города оправдываются тем, что они ожидали помощь от союзников, которая не пришла. Подумали ли нападавшие о неповторимых исторических, художественных сокровищах — не знаем. Вспоминается, что во время Египетской кампании Наполеона при войске находилось несколько ученых, которые помогли охранить некоторые памятники. Все знаем об открытии Шампольона, которое оказалось ключом к дальнейшей египтологии. Этот пример невольно вызывает вопрос: имеются ли и теперь при армиях ученые-эксперты, которые тут же на месте могут подать совет об охранении Культурных сокровищ. Если Наполеон мог подумать о сотрудничестве ученых, то ведь сейчас тем более можно бы установить такой ученый совет при войсках. В Данциге волею судеб уцелела Артусова зала, а в Варшаве исчезли многие народные сокровища. Вспоминаем не только о музеях и исторических зданиях. В каждой семье имеются родовые художественные предметы. Приходилось наблюдать, как такие предметы оказывались семейным средоточием. Иногда одна такая реликвия уже объединяла людей, которые иначе недружелюбно разбежались бы. Говорить об охране народных сокровищ как будто уже должно стать труизмом. Но вот мрачная действительность еще раз доказала, что эти заботы насущны. Невозможно подвергать исторические города современным разрушительным осадам. Пусть геройские подвиги проявляются вокруг крепостей, которые и созданы для военного применения. В прошлую великую войну русские войска, оказавшие чудеса храбрости в крепостях польских областей, добровольно отошли от Варшавы, дабы не подвергать город опасностям разрушения. К сожалению, этот пример не оказался достаточным для современного положения дела. И защитники и нападающие одинаково должны понимать, что исторические города не должны быть местом битвы. Если бы при армиях находились ученые комитеты экспертов, то многое могло быть спасено. А спасать народное достояние необходимо.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

  

Эпизоды

 

В 1906 году Комитет Общества Поощрения Художеств поручил мне ознакомиться с заграничными художественными школами. Со мною поехал и мой помощник. Первый осмотр школы в Берлине сопровождался любопытным эпизодом. Когда мы обратились к дирекции школы и предъявили наши широковещательные документы, то результат получился совершенно неожиданный. К нам отнеслись очень почтительно, но сказали, что посещение таких именитых гостей должно идти через министра. Когда же я спросил, как скоро эта процедура закончится, мне сказали, что она возьмет неделю или две недели времени. Между тем у меня уже были назначены свидания в Париже. Мой помощник упал духом и говорит: "Этак мы никогда не успеем осмотреть все намеченное". Я его успокоил, говоря: "Если нам помешали большие бумаги, то пойдем с малыми". Так и сделали — на другой же день пошли в качестве желающих поступить в школу. Ходили по всему зданию, отовсюду нас вежливо гоняли, говоря, что раньше нужно побывать в канцелярии у регистратора. Мы, конечно, не сразу нашли путь к этой канцелярии и попутно побывали во всех классах и даже обращались с разными вопросами. В канцелярии нас снабдили всеми нужными сведениями, и так как нам ничего больше не нужно было получать, то мы спокойно отъехали в Париж. Официальное разрешение осмотреть школу нагнало меня уже в Швейцарии. С удовольствием вспоминаю посещение мастерской Ходлера; и картины его и сам он мне очень понравился. Шауб-Кох поэтому-то и хочет писать статью "Рерих — Ходлер — Сегантини".

Поездки вообще нелегко устраивались; пока я был секретарем Общества Поощрения, постоянно возникали какие-то спешные обстоятельства, и приходилось по телеграмме спешно возвращаться. Помню, как после свадьбы была разрешена поездка в Москву, а через три дня получилась телеграмма, вызывающая на спешное заседание Комитета. Пришлось вернуться. Запоминается и другой курьезный эпизод. Мы были тогда около станции Окуловка, вдруг получается телеграмма от принцессы Ольденбургской с просьбою быть у нее на другой день в восьмом часу утра. (Мой доклад у нее был самым ранним). Вечером же я уехал в Питер, и едва успел переодеться — поспешил с докладом. Доклад продолжился около часа, и мне показалось, что я, если не буду заезжать домой, то еще поспею на утренний Севастопольский поезд на Николаевский вокзал. Так и случилось, и после полудня я уже был в Окуловке. День был жаркий, а нужно было несколько верст пройти около полотна железной дороги. И вот, сняв пальто, я зашагал во фраке и цилиндре к вящему изумлению стрелочников и прочих встречных. Кончилось тем, что наша прислуга чуть не упала в обморок, приняв меня за привидение, ибо никто не мог ожидать такого быстрого возвращения. Впрочем, такие фрачные прогулки были не раз. Из Петергофа мы с Зарубиным решили пройтись до следующей станции и тоже шествовали во фраках — вероятно, кое-кто нас принимал за официантов. Все это благодушные эпизоды. Но бывали и очень драматические.

Однажды у нас были гости, и мы спокойно беседовали, когда прибежал взволнованный Максим, служитель, и, не стесняясь присутствующими, заявил дрожащим голосом: "Барон Врангель очень больно Михаила Петровича Боткина в глаз ударил". Оказывается, в выставочном зале произошла целая драма. Устраивалась выставка старинной живописи, а по пожарным условиям градоначальник запретил открытие. Боткин пошел предупредить выставочный комитет об этом запрещении, а Врангель, думая, что виновником всего является сам Боткин, грубейшим образом кулаком ударил его в глаз. Было очень прискорбно, ибо именно в этом случае Боткин не был виноват. Думается, что это потрясение было началом смертельной болезни Боткина.

Бесконечное количество эпизодов возникает около искусства. Всякие удачи и неудачи выставок иногда зависят от таких странных стечений обстоятельств, что наблюдать их является настоящею школою жизни. Бывали и символические, и настоящие пожары. Требовалось немалое присутствие духа тушить пламя. Чего только не было!

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Небесное зодчество

 

От самых ранних лет небесное зодчество давало одну из самых больших радостей. Среди первых детских воспоминаний прежде всего вырастают прекрасные узорные облака. Вечное движение, щедрые перестроения, мощное творчество надолго привязывало глаз ввысь. Чудные животные, богатыри, сражающиеся с драконами, белые кони с волнистыми гривами, ладьи с цветными золочеными парусами, заманчивые призрачные горы — чего только не было в этих бесконечно богатых неисчерпаемых картинах небесных! Без них и охота и первые раскопки не были бы так привлекательны, и в раскопках и в большинстве охот глаз все-таки устремлен вниз, и это не наскучит, лишь зная, что вверху уже готова заманчивая картина. Сколько раз из-за прекрасного облака благополучно улетал вальдшнеп или стая уток и гусей спасалась неприкосновенно! Курганы становились особенно величественными, когда они рисовались на фоне богатства облаков. На картине "Морской бой" — первоначально все небо было занято летящими валькириями15, но затем захотелось убрать их, построив медно-звучащие облака — пусть сражаются незримо. Картины "Небесный бой", "Видение", "Веление Неба", "Ждущая Карелия" и многие другие построены исключительно на облачных образованиях. Прекрасна и небесная синева, особенно же когда она на высотах делается темно-ультрамариновой, почти фиолетовой. Когда мы замерзали на Тибетских нагорьях, то облачные миражи были одним из лучших утешений. Доктор говорил нам, прощаясь вечером: "До свидания, а может быть, и прощайте — вот так люди и замерзают". Но в то же время уже сияли мириады звезд, и эти "звездные руны" напоминали, что ни печаль, ни отчаяние неуместны. Были картины "Звездные руны" и "Звезда героя", и "Звезда Матери Мира", построенные на богатствах ночного небосклона. И в самые трудные дни один взгляд на звездную красоту уже меняет настроение; беспредельное делает и мысли возвышенными. Люди определенно делятся на два вида. Одни умеют радоваться небесному зодчеству, а для других оно молчит или, вернее, сердца их безмолвствуют. Но дети умеют радоваться облакам и возвышают свое воображение. А ведь воображение наше — лишь следствие наблюдательности. И каждому от первых его дней уже предлагается несказуемая по красоте своей небесная книга. Была и картина "Книга голубиная".

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Реализм

 

Сюрреализм и большинство всяких "измов" не имеют путей в будущее. Можно проследить, что человечество, когда наступали сроки обновления, возвращалось к так называемому реализму. Под этим названием предполагалось отображение действительности.

Вот и теперь русский народ убрал всякие "измы", чтобы заменить их реализмом. В этом решении опять сказывается русская смекалка. Вместо блуждания в трущобах непонятностей народ хочет познать и отобразить действительность. Сердце народное отлично знает, что от реализма открыты все пути. Самое реальное творчество может быть прекрасно по колориту, может иметь внушительную форму и не убоится увлекательного содержания.

Целые десятилетия люди мечтали и спорили о каком-то чистом искусстве. Отреклись от содержания, сюжетность сделалась жупелом, а в то же время засматривались на те старинные произведения, в которых мастера не избегали темы.

Мало того, что в старом итальянском и нидерландском искусстве картина имела содержание, но даже французские художники, всюду признанные, очень заботились о темах своих картин. Стоит прочитать письма Энгра, Делакруа и даже Гогена, чтобы убедиться, насколько свободно мыслили эти прекрасные художники.

Иначе и не могло быть; бесконечные говорения о чистом искусстве и ограждение его от всяких привхождений сделали то, что искусство перестало быть свободным. Последователь всяких "измов", произнося свои заклинания, заключал себя в заколдованный круг всяких запрещений. А в то же время Рафаэль или Леонардо, получавшие от заказчиков точные описания содержания им порученных картин, оставались свободными. В своем широком размахе они умели вместить любые условия, не понижая достоинства своего творения.

Вот к этой-то истинной свободе замысла и выполнения и должны стремиться те, которые возлюбили реализм как прочную отправную точку. Путь реализма не обманет, и широкое воображение русского народа поможет сделать отображение действительности истинными цветами возрождения.

Сюрреализм в творческой скудости хотел представить ботичеллевскую Венеру с рыбьей головой, а Аполлона вообще безликим в соломенной шляпе. Художники широких замыслов, как Гойя или Эль Греко, изумились бы такому скудоумию. Значит, "измы" зашли в тупик. Пусть же красота и богатство действительности в своем реальном отображении будут основами крепкими.

Рыбья Венера вызвала не менее своеобразные осуждения. Знатоки сказали, что рыбья голова неуместна, но если бы художник снабдил Венеру рыбьим хвостом, то это было бы вполне приемлемо. Автор рыбьей Венеры довольно справедливо заметил, что, вероятно, и первое изображение женщины с рыбьим хвостом было тоже осуждено. Впрочем, что говорить о разных осуждениях. Прекрасные картины Пюви де Шаванна и Уистлера были отвергаемы академическими авторитетами, а в Стокгольмском Музее можно видеть отличную картину Рембрандта, не принятую в свое время городской ратушей. Всяко бывало. Но пути простейшие, пути вдохновенные приведут к Красоте.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: "Октябрь", 1958, № 10.

 

   

Мечи

 

Мечи войны не раз пресекали наши самые лучшие возможности. При начале русско-японской войны обстоятельства испортили поступление семидесяти пяти моих картин в Русский Музей. За четыре часа до объявления войны вся эта сюита была приобретена для Музея, затем в силу экстраординарных обстоятельств дело оттянулось, а тут подвернулся Грюнвальд с выставкою в Сен-Луи, и в печальном результате все эти картины рассыпались по Америке и Канаде. Тогда же вследствие войны были навсегда отложены полезные реформы Школы Общества Поощрения Художеств. Великая война, в свою очередь, нанесла многие ущербы нашей Культурной работе. Не состоялось осуществление моего проекта Народной Академии Художеств. Не состоялась моя большая выставка, комитет которой уже работал.

Нынешняя война уже в самом начале своем причинила ущербы. Турне нашей выставки по Индии начало протекать в неестественных условиях. "Фламма" должна была прекратиться, ибо даже высылка этого журнала за границу сделалась невозможной. Хотя осенний номер был выслан подписчикам еще тридцатого августа, но он уже был возвращен с почты со штемпелем, что "сношения прерваны". При таких противоестественных условиях даже самые лучшие и простейшие начинания должны страдать. Когда мы в свое время указывали на всякие препоны, чинимые Культурным делам во время войны и прочих неурядиц, нам говорили, что наши опасения чрезмерны. Говорили, что музеи существуют, театры действуют... Но вот дожили до того, что музеи должны быть отправлены в какие-то подземелья. Университеты закрываются. Многие театральные постановки, наверное, отменены, хотя среди военных мер кинематограф едет на фронт. Некоторые люди еще пытаются заявить, что вся Культурная работа нисколько не умалена военными обстоятельствами. Такое заявление, по меньшей мере, будет фарисейским. Военные обстоятельства прямо или косвенно вторглись во всю жизнь. Несмотря на запреты, жизнь дорожает, культурная промышленность сократилась, появились новые орды безработных. Среди всех этих бед появилось еще одно лицемерие — все тайные враги Культуры нашли новый предлог, чтобы уклониться от всякого участия в просветительных делах. Эти тайные враги Культуры подчас даже страшнее врагов явных.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Больной год

 

Этот год оказался больным во всех отношениях. Все мы переболели. Если подсчитать все болести, то выйдет, что ими была занята большая часть года. И сердце, и невралгия, и гланды, и зубы, и глаза, и всякие раздражения слизистых оболочек, и лихорадки. Удивительно, как все сгустилось и в каких неожиданных формах. Впрочем, и все в мире столкнулось неожиданно. Отовсюду пишут о плохом здоровье. Всюду жалуются. А положение все усложняется.

Конечно, и в прошлом было немало болезней — и печень, и пневмония, и всякие виды инфлуэнцы. Требовался и Кисловодск, и Нейенар. Врачи — Двукраев, Романовский, Цейдлер, Бертенсон иногда даже устрашали. Бодрее всех был Двукраев. Его формула — "ближе к земле" запомнилась.

Лучше всего мы чувствовали себя на тибетских нагорьях; казалось, мы были окружены всякими опасностями и невзгодами, но весь путь устояли в палатках, на крепчайшем морозе. Удивительно, как выдержала Е. И. Только раз в Нагчу было у ней такое воспламенение центров, что можно было опасаться — как выдержит. На морозе — огнем горела. Но и это прошло. Вообще азийские просторы — целительны. Вспоминаем и финские снега 1916—17. Они переломили отвратительную пневмонию. Морозно было в Сердоболе и на Ладожских островах. Полыхало северное сияние, и звенел и благоухал снежный воздух. Не раз на Гималаях вспоминали мы эти снежные сияния.

Здесь превосходен горный воздух. Здесь горные сияния, названные Гималайскими свечениями. Целая сказочная горная страна. Почему же этот год выдался таким больным? Люди ли его отравили? Снизились ли потрясающие пространственные токи? Не удивимся, если ожесточенная, свирепая мысль человеческая отравляет пространство.

В университетах теперь начали изучать мысль и мозговую деятельность. Наконец-то признали, какою мощною энергией обладает человечество. Уже давно знали, что взрывы могут вызывать дождь. Таким путем познается энергетическая основа. Может быть, скоро поймет человек, что его мысль есть рассадник и вреда и блага.

Весь словарь лукавства и предательства произнесен потрясенным человечеством. Но не в произнесении, а в мысли несказанной главная сила. Кто знает, на какие расстояния действует мегафон мысли? Много новых разновидностей болезней сейчас в мире. Многие не опознаны. Некоторые принимают вид эпидемий. Не мысль ли их творит? Больной нынешний год.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Впервые: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974. (Было опубликовано с сокращениями)

 

   

Паспорта

 

Наш трехаршинный китайский паспорт вызывал немало шуток. В нем после перечисления наших имен следовало и перечисление наших вещей. Таким образом, каждый наш сундук уже имел паспорт. В гостиницах очень удивлялись такой длиннейшей бумаге, но бумага была хорошая, настоящая китайская, иероглифы были красивы, а квадратные красные печати были очень внушительны. Правда, концы бумаги поиздержались в пути — их пришлось подклеить. Затем в центре нам было дано удостоверение, которое сменилось на паспорт монгольского правительства. Он уже не был так длинен и отлично служил нам. В конце концов, президент Думерг распорядился выдать почетный французский паспорт, который хотя и не делал нас французскими гражданами, но прекрасно служил при переездах из страны в страну. Когда мы спросили одного французского министра, какое положение нам давала хорошенькая коричневая французская книжечка, он, улыбнувшись, сказал: "By зэт ен протэжэ спесиаль де ла франс"16. На вокзалах и в гостиницах бросаются в глаза широковещательные приглашения посетить разные страны. Сколько иностранцев с завистью смотрят на эти заманчивые плакаты и говорят себе: хорошо сказать — поезжай, а визы-то где? Нелегко бывало с визами, и целая папка в архиве свидетельствует о таких перипетиях, изобретенных современной цивилизацией.

Когда в декабре тысяча девятьсот шестнадцатого года мы, по моей болезни, выехали в Финляндию, странно вспомнить теперь, как легко и естественно тогда на паспорте оказался штемпель Выборга. Потом надолго мы вообще забыли о паспортах, ибо оказалось, что мое имя было лучшим паспортом. В Америке же о паспортах и не слыхали. Странно подумать, что вместо облегчения сообщений современная цивилизация настроила такие нелепые барьеры, которые иногда не под силу даже лучшим скаковым лошадям, а мирным путникам-пешеходам и подавно. Еще хорошо, что пути искусства и науки встречают некоторое сочувствие иногда.

Вообще странные вещи творятся в мире. Казалось бы, все изобретения должны лишь облегчать и упрощать обиход. На деле же происходит как раз обратное. Гоголь восклицал: "Скучно жить на этом свете!". Можно сказать — "трудно жить на этом свете". Тем более радостно видеть истинное строительство. При нем и уродливый вопрос паспортов станет на место.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Будущее

 

Вы спрашиваете меня о будущем некоторых стран и кончаете словами Бернарда Шоу, что "красный человек степей победит". Отвечу Вам вне географических ограничений. Сейчас и страны переименовываются и границы народов единого человечества колеблются.

Армагеддон, разгоревшийся в 1936 году, напомнил человечеству, какие именно основы создадут светлое будущее. Победит тот, кто сумеет покрыть механическую цивилизацию истинною Культурою.

Человечество переживает труднейший период переоценки ценностей, когда Культура проникает в широкие массы и совершается сдвиг сознания. Каждый деятель, понимающий значение Культуры, знает, насколько нелегко бороться с ветхими предрассудками и идти навстречу новому сознанию, открытому в сердцах молодых.

Во всей моей деятельности мне довелось близко встречаться с молодежью и удостоверяться, насколько легко и естественно они мыслят об обновлении жизни, пока в них не проникнет ханжеская зараза предрассудков. Дети от самых ранних лет любят, когда им поручается работа взрослых, но по мере роста они заражаются "детскими" играми, вроде гольфа, футбола, кулачных боев. Свиноподобное занятие валяться и бороться в грязи, к удивлению, находит своих энтузиастов. Такое времяпрепровождение, конечно, никто не назовет культурным, ибо здоровый физический спорт не имеет ничего общего с безобразием приведенных уродств.

Победит тот, кто любит труд и понимает, что не золото, но именно трудовая единица является истинною ценностью. Преуспеют те народы, которые понимают красоту труда и не стремятся во что бы [то] ни стало иметь "гуд тайм". Конечно, может быть в отупении "гуд тайма" они стремятся прикрыть свою духовную нищету. Истинное доброе время может быть в возможности непрерывно творить свой любимый труд. Ведь и отдых заключается не в отупении, но в разумной смене труда и в накоплении новых впечатлений и творческих мыслей.

Происходящие переселения и переустройства имеют глубокое значение. В трудностях своих народы своеобразно преуспевают в сложении лучшего будущего.

Вы спрашиваете также о положении в Европе нашего Пакта о Сохранении Культурных ценностей. Кто-то ему радуется, а некоторые не понимают его просветительного смысла. При начале европейской войны французские газеты вспомнили о Пакте. Впрочем, не забудем, что и идея Красного Креста осуществилась лишь через семнадцать лет, а казалось бы, уже чего проще она! Во всей жизни мы видим, что наиболее нужное встречает и наибольшие затруднения.

Победит тот, кто в основу поставит великое сотрудничество, любовь к труду и преданность Культуре. Искусство, наука и познание силы мысли приблизят светлое будущее.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Памятки

 

Добрый друг, вы спрашиваете подробности моей театральной работы. Удивляетесь, что в Париже о ней мало знают. Между тем дело очень просто: сам я в Париже бывал не часто и кратко. С 1923-го — в Индии, в Азии. Враги, о которых вы знаете, не дремали, являясь главными информаторами о русском искусстве. А некоторые друзья по робости умалчивали. Среди моих работ две группы, а именно театральная и настенные украшения, довольно многочисленны.

Припоминаю список фресок, мозаик и керамик: "Сибирский Фриз" — у кн. С. А. Щербатова, "Северный Фриз" — в Русском Музее, в керамике — на доме Страхового Общества, мозаики — в Почаеве, в Шлиссельбурге, в Талашкине, в Пархомовке; стенопись — в Смоленске у кн. М. К. Тенишевой, часовня — во Пскове, панно для Ниццы, "Казань" и "Керженец" — Правление Московско-Казахской железной дороги, иконостас — в Перми, "Богатырский фриз" — в доме Бажанова в Петрограде, "Хозяин дома" (стекло) — в Америке.

Также немало и театральных постановок, и прошедших и оставшихся в эскизах. В приблизительном порядке припоминаю: "Валькирия", "Три Мага", "Фуэнте-Овехунэ", "Снегурочка" (три постановки в России, во Франции и в Америке); "Князь Игорь" (Париж и Лондон), "Псковитянка", "Весна Священная" (две версии Париж и Америка), "Пер Гюнт" (Московский Художественный Театр), "Принцесса Мален", "Сестра Беатриса" (Музыкальная Драма), "Садко", "Царь Салтан" (для Ковент-Гарден), "Тристан и Изольда" (для Чикаго), часть "Хованщины", часть "Руслана и Людмилы"... Кроме того, были эскизы для пьесы Ремизова, для предполагавшейся мистерии "Пещное действо", для "Пелеаса и Мелисанды", для "Башни ужаса", для "Ункрады", для "Монголов", "Теней" и других несбывшихся начинаний.

Конечно, при каждой постановке было немало и встреч, и радостей, и огорчений. Без ошибки можно сказать, что в каждом случае что-то не удавалось сделать так, как хотелось. Всегда возникали самые странные затруднения, по большей части финансового характера или зависящие от размера сцены и технического ее оборудования. То нельзя было дать правильное освещение, то невозможно было сделать в нужном месте люк или же не было приспособлений для круглого горизонта.

Вообще и в театральных и в настенных работах можно учиться терпению. Сколько раз часть участников хотела одно, а другие настаивали на противоположном! Из всех театральных встреч самая впечатлительная была со Станиславским. Каждый раз он вносил дружественную освежающую атмосферу и никогда не перечил. Так же сердечен всегда бывал Санин, умевший понять мысль художника. Не говорю о Дягилеве, ибо уже не раз отмечал, как мы его любили и ценили его широкие взгляды. Все это уже ушедшие. И многие другие уже ушли, а о прочих не слышно в наших Гималаях. Уже нет Шаляпина, Головина, Коровина, Павловой... Неизлечим бедный Нижинский — всегда вспоминаю его при первом представлении "Весны Священной". Бывали противодействия со стороны А. Бенуа, но об этом вы уже сами достаточно осведомлены. В переездах теряются письма и разные заметки. Где уж тут все вспомнить?.. А новые планы и работы обращают к будущему.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Содружник

 

Письмо Ваше дошло в наши далекие горы. Очевидно, Вы чувствуете сейчас все то, что каждый чуткий человек сейчас и должен чувствовать. Переживаемое всеми "сейчас" очень тяжко, и Армагеддон достигает своего потрясающего развития. Тем более становятся нужными духовные нити, объединяющие всех единомыслящих к добру. Вы пишете о том, что Вам трудно. Поистине, кому сейчас может быть легко? По счастью, даже и в самых трудных обстоятельствах человек не лишен возможности творить добро. Каждый кого-то встречает, каждый с кем-то переписывается и при этом может просочить слово ободрения и радости. Знаем, что могут быть времена даже хуже войны. За последнее время все были свидетелями таких падений человечества. Значит, тем бодрее и сильнее должно быть противостояние всех, устремленных ко благу. Человеческие смуты дошли до такого напряжения, что даже почтовые сношения становятся трудными. Просят не писать длинных писем и по возможности вообще не затруднять цензуру. Понимаем, что и такие меры своевременны, но подчас из-за них прерываются дружеские связи. Ведь не все долготерпеливы, не все принимают во внимание временные местные условия. По этим же причинам пришлось ради пользы друзей сжать, а то и прекратить переписку с Дальним Востоком. Некоторые оценивают это, а другие, вероятно, внутренне сетуют, не всегда понимая, что это делается для их же собственной пользы.

Имеете ли Вы все книги Живой Этики? В них так много нужных ко времени наставлений! Ведь не только нужно прочесть их, но и глубоко усвоить, чтобы основы жизни были применяемы во всем земножитейском быту. Если у Вас не имеется полной серии четырнадцати книг, мы с удовольствием прислали бы Вам недостающие, но, к сожалению, сейчас это очень трудно сделать, ибо для пересылки печатного материала требуется особое и труднодостижимое разрешение. Ведь мы так же, как и Вы, находимся в странах, подверженных военным условиям.

Вы пишете о многих огорчениях и разочарованиях, постигших Вас в отношении лиц, которые при ближайшем знакомстве не оказались на высоте. Увы, это явление нередкое. Вероятно, мы такого же мнения о тех лицах, которых Вы имеете в виду. Но это не меняет существа дела. Эволюция совершается поверх некоторых житейских препятствий. "Много позванных и мало избранных". По закону Бытия, все стремится к Свету, но не забудем, какие мрачные фантомы лепятся иногда около лампады. Какие страшные жуки налетают наряду с прекрасными бабочками к пламени Света! Даже в самые трудные минуты спасительным якорем является труд. Каждому приходится испытывать множество несправедливостей и таких несправедливостей, о которых даже трудно вообразить, что они еще могут существовать в мире. Вот тут-то якорь труда, труда творчества и будет особенно важен. В наше время Карма Йога, которая лежит в основе Агни Йоги, является наиболее остро нужной. В каждом своем положении человек может так или иначе честно трудиться. В каждом труде можно желать выявить лучшее качество, и в этом поиске будет уже стремление к эволюции, которая есть наше общее назначение. Труд, кроме того, что он полезен всему мирозданию, он прежде всего полезен для самого трудящегося, создавая ту эманацию, которая противостоит всем отравленным слоям атмосферы и своим напряжением укрепляет и развивает драгоценную психическую энергию. Наука о мысли и о психической энергии будет наукою будущего, ибо сейчас эти области затронуты лишь отчасти, точно бы они не подлежали научному исследованию. Конечно, в дни войны всякая Культурная работа особенно страдает, таков закон человеческий. Но помимо этого невежественного обычая, эволюция все же совершается, и труд является в своем совершенствовании качества ее лучшим пособником. Не знаю, каким именно трудом Вы сейчас заняты, но во всяком случае. Вы можете трудиться, и в этом большое счастье. Вид труда не имеет никакого значения. Кроме того, Вы имеете друзей-единомышленников и потому не можете чувствовать одиночества. Есть великий смысл в том, что люди, направленные к добру, часто оказываются рассеянными в мире. Получается незримая сеть добротворчества. Итак, будьте бодры, помогайте всюду, где можете помочь во имя Добра, и верьте в светлое будущее Родины.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Племя молодое

 

"Здравствуй, племя молодое, незнакомое..." Да разве уж такое незнакомое? Если вспомним о лучших устремлениях, о доверчивости, о желании что-то сделать полезное, то и незнакомство отпадает. А все молодое — доходчиво и любит движение. С молодых лет судьба поставила нас близко к учащейся молодежи. В этом — великое благо. Два десятка лет перед нами ежегодно проходили самые разнообразные учащиеся. Среди них были самые неожиданные и, казалось бы, трудные характеры, но все же нельзя их назвать племенем незнакомым. Лучшее жизненное испытание оказывается в общении с молодыми. Если хотите остаться молодым, то не прерывайте этих светлых общений. Молодежь хочет победить житейские трудности. Молодежь имеет запас мужества, который потом часто растрачивается и сменяется слабоволием и сомнением. Считается, что смена поколений происходит через двадцать лет. Но, кроме того, каждый год кто-то подходит обновляющий, мятущийся, ищущий.

Хорошо, что пришлось иметь дело именно с трудящейся молодежью. Ее было в нашем окружении больше, нежели обеспеченной и богатой. Показательно было наблюдать, как и в самых трудных бытовых условиях молодые дарования стойко развивались. Такие наблюдения тем дороже, что в них заключается не сентиментальное предположение, но самая светлая действительность. Трудовая молодежь отдавала свои дарования не только станковой живописи, но и решительно всем проявлениям народного искусства. Мы всегда указывали, что нелепое название "художественная промышленность" должно быть отставлено и заменено широким понятием искусства. Сколько раз приходилось указывать, что пуговица, сработанная Бенвенуто Челлини, будет гораздо выше, нежели множество холстов в широчайших золотых рамах. В распространении правильного понимания искусства помогала нам фабричная молодежь. Она приходила к нам уже оттуда в желании внести в ту же фабрику высокие художественные понимания. Прошедших школу фабрика повышала в должностях, и их утонченный вкус позволял им совершенно иначе отнестись к понятию труда. Только таким народным посевом можно создавать племя молодое, новое и знакомое по общим устремлениям к высокому качеству труда. Народам опять придется вернуться к основе высокого просвещения и творчества. После войн, после обороны и защиты главное внимание сосредоточится на строительстве во всех областях жизни. Племя молодое, племя народных художников, будет оплотом многих достижений.

"Здравствуй, племя молодое, нам знакомое..."

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: "Литературные записки", Рига, 1940.

 

   

Подробности

 

Вы спрашиваете о подробностях разгрома русского художественного отдела на выставке в Сен-Луи в 1906 году. Прискорбны эти подробности. Коммерсант Грюнвальд задумал устроить на выставке в Сен-Луи — первый раз в Америке — большой отдел русского искусства. Было собрано восемьсот русских картин, среди которых были вещи очень известных художников. Моих там было 75 вещей, из них "Сходятся старцы" и этюды русской старины. Грюнвальд не сумел или не успел заплатить пошлину за какие-то проданные картины. Весь Русский отдел был арестован и назначен к принудительной продаже с торгов. Узнав о таком разгроме, русские художники заволновались. Писали в разные учреждения, обращались к русскому послу в Вашингтоне, а затем, не получив удовлетворительных ответов, обратились "на Высочайшее Имя". Во главе комиссии художников был Владимир Маковский и еще несколько академиков. На первом обращении была сделана высочайшая резолюция — "Следует помочь художникам". Но Министерство выразило недоумение о том, каким образом следует помочь художникам? Потребовалось вновь обратиться "на Высочайшее Имя", а в то время, очевидно, кто-то что-то подшепнул и произошла непонятная резолюция — "отказать". Пока шла вся эта переписка, прилетела весть о том, что американская таможня, ничем не смущаясь, продала с аукциона весь Русский художественный отдел выставки.

Мы никогда так и не узнали прискорбные обстоятельства этого аукциона. Они были настолько безобразны, что, когда будучи в Америке, я пытался о них расспрашивать, то Бринтон и некоторые другие причастные к искусству американцы лишь конфузливо махали руками и сокрушенно пожимали плечами. 800 картин разлетелось по всем штатам Америки, по Канаде и, кажется, в Южной Америке. О моих картинах я лишь узнал, что 35 оказалось в музее Калифорнии, затем обнаружилось еще шесть у частных собирателей, а остальные, кажется, ушли куда-то в Канаду. Словом, получился неслыханный разгром Русского отдела, нанесший вред не только русским художникам, но и престижу русского искусства вообще. Удивительно, что государство могло допустить такой акт со стороны своей таможни! Слыхано ли, чтобы отдел официальной выставки, признанной государством, мог быть так безжалостно разгромлен!

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Псков

 

Псковский край близок нам по многим причинам. Бабушка Татьяна Ивановна Коркунова-Калашникова была исконной псковичкой. Эти фамилии с древних времен связаны с Псковом. Одни из первых моих археологических изысканий тоже относятся к Псковской области. А область эта очень красива и богата древними поселениями. Вспомним Вышгород и все прилегающие к нему различноцветные холмы, леса, озера и пестрые пашни. Порховский уезд — один из самых живописных. В нем много старинных усадьб. Одни из самых первых староусадебных впечатлений связаны именно с Порховским уездом.

Помню, как еду на почтовых лошадках в воскресный день по большому селу. Ямщик, уже знающий о моих археологических поисках, советует: "А вы бы зашли сейчас в церковь — там и помещики и земский начальник — всех там увидите". Так и сделалось. Сразу я попал в круг местных помещиков, и ближайший из них радушно и настоятельно пригласил остановиться у него.

В то же время я услышал происходящий сзади тихий разговор. Жена другого помещика истерически выговаривала своему мужу: "Вот ты всегда опоздаешь. Другие успеют пригласить, а мы не причем". Сконфуженный помещик подошел ко мне и шепотом просил не обойти их усадьбу. Зная, что ему грозила бы семейная неприятность, я обещал побыть и у них. Тут же находился и третий помещик, многозначительно напомнивший о том, что его усадьба невдалеке и приезжие не обходят его.

Итак, часть времени прошла в первой усадьбе, затем удалось ублаготворить и вторую семью, а конец раскопок сопровождался незабываемым эпизодом. Когда уже звенели почтовые бубенцы, вдруг из-за перелеска выскочила целая борзая охота. Третий помещик с рогом через плечо и с нагайкой, подбоченясь, пересек дорогу моему тарантасу. "А меня-то забыли — ведь так люди не поступают. Как же прикажете понимать ваше поведение?" Пришлось отговориться спешным вызовом и дать обещание непременно побывать в каком-то ближайшем будущем.

В том же краю на подъезде одной старинной усадьбы красовалась большая надпись, вырезанная славянской вязью: "Незваный гость хуже татарина", что впрочем совершенно не отвечало радушному характеру обитателей этого екатерининских времен дома. Там была превосходная старинная библиотека. А сколько древностей было рассыпано в частных домах самого Пскова! Все эти сокровища терпеливо ожидали свою судьбу. Какую судьбу?

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Старые письма

 

25 Февраля 1922 г.

Дорогой Николай Константинович!

Хотел забежать в Вам вчера вечером, чтобы обнять перед отъездом, но ввалилась ко мне какая-то предпринимательница, интересующаяся апельсинами, задушила душевные порывы.

Ваши рукописи со мною в каюте; с удовольствием жду того момента, когда спокойно смогу подумать над ними, — а затем поговорить с Дягилевым.

Целую Вас крепко,

С. Прокофьев.

 

19 Марта 1919 г.

Дорогой мой Николай Константинович! Вчера Анат. Ефимович сообщил мне печальную весть, что Вы очень скоро, всего, б[ыть] м[ожет], через несколько дней можете уехать в Европу. Это производит такое впечатление, как будто я должен ослепнуть на один глаз: ведь Вы единственная моя живая связь со всем миром, который лежит к Западу от прекрасного Тюрисева. И значит — и видеться не будем? И говорить не будем? Дорогой мой, если это действительно случится, приезжайте хоть на один вечерок, переночуете у меня, будем говорить!

Л. Андреев.

 

1920 г.

Дорогой друг, Николай Константинович!

Многое прошло. Так бывает, но никогда не могло бы случиться, чтобы я забыл Вас. Я до сих пор вижу Вас (сейчас еще яснее вижу) среди ржаной Расеи, среди зверей, говорящих и даже мыслящих. И вот как вижу Вас: все тем же божком под небом, только теперь, подле Вас, столпились граждане; они выкопали божка из земли, разглядывают. Помню Вашу голову, — молнии на лбу и так хорошо идет к ней материал из камня. Если мой колорит — ржаной, то Ваш — каменный.

Как хорошо, что Вы не живете в Париже! Здесь даже некому писать: чем-то похожи на лакеев, ну а другие — сплошь жулики. Среднее нечто между ними — русские. И хочется быть подальше ото всех. И дай Бог, чтобы Вам было хорошо там, где Вы есть. Ничего не зная о Вас, я все же думаю, что Ваша энергия и ум везде сделают свое, уж не говорю о Вашем искусстве, о Вашей "планете", которая всех давно очаровала.

Григорьев.

 

1923 г.

Дорогой Николай Константинович!

Такой Вы близкий мне и сердцу и уму. Тронут Вашим письмом, полным загадки, мистики между строк и кипучей мысли в самих строках. Я верю Вам, каждому движению Вашего сердца и каждому решению Вашего ума. Давно скучаю без Ваших работ, где по-старому живо творчество и видна любовь к искусству. Сколько раз тут я буйно говорил о Вас, не сличая Вас ни с кем. В этом Ваша и сила — Вы одиноки и тем и обаятельны. Потому-то сейчас, как никогда, стало трудно быть самим собою — одиноким, но сильным. Как все раскачалось, померкло до омерзения.

Ах, как не хватает мне Вас. Поверите ли — слова не с кем сказать, а душу открыть — это невозможно.

Видаете ли Шаляпина? Он мне друг, может помочь. Я хочу бежать из Европы совсем, а такому решению и "сезоны" — пустяк. Куда Вы едете, зачем? Скажите. Неужели совсем уезжаете из Америки? Ради Бога, только не в Париж — тут смерть нам. С Вами хотел бы слить мою дальнейшую судьбу. Давайте соединимся. Много у меня и сил, и нужной интуиции, но трудно совсем одному. Вы мало пишете о себе, а я так хотел узнать подробности.

Григорьев.

 

11 Мая 1920 г.

Дорогой Николай Константинович.

Вы, наверное, уже собираетесь в путь. Счастливец! Буду думать о Вас так, чтобы счастье Вас не покинуло и там. Дай Вам Бог нашуметь и в новом месте. Ведь там так много сейчас русской шантрапы, и Вам необходимо поднять Ваше русское искусство в глазах американцев. Я, конечно, не говорю о Прокофьеве и двух-трех художниках вполне приличных. Но из гениев Вы будете там единственный.

Григорьев.

 

19 Июля 1920 г.

Здравствуйте, дорогой друг Николай Константинович! Здесь мы живем дружно; и есть проекты воскресить выставку "Мир Искусства". Григорьев — в Берлине, здесь: Яковлев, Сорин, Реми, Гончарова, Ларионов, Стеллецкий — в Каннах. Только не хватает нашего председателя, который предпочитает холодного Альбиона Парижу, городу вечной живописи. С каким восторгом говорил недавно о Вас Ф. Журден, председатель Осеннего Салона, вспоминая "Половецкие пляски" и "Священную Весну"! Я думаю, Николай Константинович, что, если Вы тронули глаза и сердца рыбоподобных "бриттов", то здесь Ваше имя имело бы еще более горячих поклонников и друзей. Приходите и правьте нами.

Судейкин.

 

[1939]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

  

Еще радости

 

Еще радости. Если мир сейчас скуп на радости, если мир сейчас погрузился в безобразное человеконенавистничество, то тем более хочется вспоминать об истинных радостях, которые слагали энтузиазм. Вот вспоминаю прекрасного "Принца и нищего" Марка Твэна, который дошел к нам уже в первые школьные года. Удивительно, как имя Марка Твэна широко прошло во всей России и всюду несло с собою радость и светлое воодушевление. Писатель нашел подход к душе человеческой и рассказал просто и зовуще о вечных истинах. Многие из нашего поколения помянут добром это великое имя. Также вспоминаю и Золя, который в своем романе, посвященном битве за искусство Мане, был для меня вратами в познавание жизни искусства. Подошли и Шекспир, и Гоголь, и Толстой, и Вальтер Скотт, и Гофман, и Эдгар По. Иногда даже не знаешь, откуда и как доходили такие многозначительные книги, которые явились на всю жизнь поворотными рычагами, но они приходили как бы откуда-то предназначенные, и тем сильнее запоминается эта радость. Вот Елена Ивановна всегда вспоминает какую-то книгу "История кусочка хлеба". Даже имя автора не упомнилось, но само содержание дало незабываемый импульс. "Принц и нищий" тоже была одна из любимейших повестей Елены Ивановны. А потом через многие, многие годы эти первые путевые вехи вырастают в целые монументы, и всегда хочется сказать этим знаемым и незнаемым авторам сердечную признательность.

В шуме быта так многое стирается, и тем замечательнее посмотреть, какой именно отбор сделает сама жизнь. История в конце концов отчеканивает характерные лики. Так же точно и в человеческой жизни остаются вехи нестираемые. Обернешься назад и, как с холма, сразу видишь отметки на придорожных камнях. Почему-то говорят, что детство особенно ярко встает лишь с годами. Думается, что это не совсем верно, просто мы оборачиваемся пристальнее и ищем, где же те добрые вехи, которые помогли сложить весь последующий путь. Естественно, что к этим добрым вехам, первым и поразительным, обращается наше особое внимание. К ним — наша первая радость, наше первое воображение и наша первая признательность.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Столкновения

 

Много бывало разных житейских сражений. Были столкновения и со столичными градоначальниками. Казалось, чем бы могли противоречить общественному спокойствию мои выставки или же выставки учащихся Школы? Но на деле выходило иначе. При устройстве моей выставки в "Современном Искусстве" вдруг получаю спешное сообщение о том, что ген. Клейгельс запретил выставку. Спешу узнать, в чем дело. Оказывается, генерал не может пропустить моих этюдов с натуры, сделанных в кормоновской мастерской. Еду к генералу на Гороховую и высказываю мое недоумение и негодование. Генерал, распушив свои бакенбарды, возражает: "Невозможно, представьте себе, придут дамы с дочерьми! Нет, нет, вообще невозможно". Я говорю: "А как же статуи в Летнем Саду?" Генерал отвечает: "Летний Сад не в моем ведении". Можно себе представить генерала Клейгельса в роли арбитра невинности. Когда я ему сослался на музей в Академии Художеств, то единственным аргументом генерала было, что Академия находится в ведении великой княгини Марии Павловны. Чтобы не препятствовать открытию выставки, помирились на том, что один ни в чем неповинный рисунок был снят.

Затем уже во времена ген. Драчевского перед открытием годовой ученической выставки в Школе Поощрения приехал помощник градоначальника ген. Вендорф и наотрез запретил открыть обычную ежегодную выставку. Причина все та же — зачем выставлены работы натурного класса и в живописи и в скульптуре. Прихожу в выставочный зал и застаю полное смущение. Генерал гремит о невозможности открыть выставку. Говорю ему: "Ведь эта выставка является годовым отчетом нашей Школы". Генерал упорствует: "Это не мое дело. В таком случае снимите работы натурного класса". Возражаю: "Как же можно снять работы старшего выпускного класса?" Генерал раздраженно находит выход: "В таком случае хоть прикройте недопустимые места". Объясняю генералу, что я сам не берусь решить, где начинается и где кончается недопустимость, и потому прошу его в присутствии преподавателей самолично указать, что именно должно быть прикрыто. Генерал проследовал по выставке и так размахался, что, кроме целого ряда работ натурного, живописного и скульптурного классов, прикрыл даже и копии с античных фигур. Когда разбушевавшийся генерал уехал, я в присутствии преподавателей созвал учащихся старших классов и спокойно сообщил им об оригинальном постановлении генерала, предложив прикрыть все указанные места. Не прошло и часа, как ко мне приходят улыбающиеся учащиеся и таинственно сообщают, что повеление исполнено. Иду вниз на выставку и застаю там необычайное оживление. Оказывается, из разноцветной папиросной бумаги устроены замысловатые юбочки и штаны и вся выставка расцвечена самыми замысловатыми костюмами. При этом наши лучшие ученицы и ученики заявляют, что ведь генерал не ограничил, в каком стиле сделать прикрытие.

К вечеру выставочный зал гудел от нахлынувшей толпы, и рецензенты, ухмыляясь, что-то записывали. На следующий день и яблоку негде было упасть на выставке. Вся эта толпа шумела, смеялась, возмущалась... Газеты негодовали. Ко мне спешно приехал второй помощник градоначальника Лысогорский. Смущенно начинает: "Профессор, ведь это скандал". Отвечаю: "Да еще какой прискорбный скандал. Я чрезвычайно сожалею о распоряжении генерала Вендорфа, повлекшем такой неслыханный эпизод". Лысогорский продолжает: "Но ведь так не может остаться. Нужно же найти выход". Отвечаю: " К сожалению, выход зависит не от меня, а от градоначальства". После долгих переговоров Лысогорский просил хотя бы один этюд снять с выставки, и тогда все прикровенные места будут открыты. Среди худших этюдов был найден козел отпущения, и таким образом все замысловатые юбочки и штанишки были сняты.

Можно бы привести и еще несколько эпизодов, о которых и преподаватели и учащиеся долго вспоминали со смехом. В бытность мою председателем "Мира Искусства" было столкновение в Москве с генералом Джунковским из-за национальности заведующего выставкой. Для умиротворения генерала мне пришлось спешно приехать в Москву, и единственно удалось все уладить лишь аргументом, что в таком случае я возлагаю все денежную ответственность за выставку на Московское Градоначальство. Всякие бывали житейские сражения.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: "Наш современник", 1967, № 7.

 

  

Еще гибель

 

Ранней весной 1907 года мы с Еленой Ивановной поехали в Финляндию искать дачу на лето. Выехали еще в холодный день, в шубах, но в Выборге потеплело, хотя еще ездили на санях. Наняли угрюмого финна на рыженькой лошадке и весело поехали куда-то за город по данному адресу. После Выборгского замка спустились на какую-то снежную с проталинами равнину и быстро покатили. К нашему удивлению, проталины быстро увеличились, кое-где проступала вода, и, отъехав значительное расстояние, мы, наконец, поняли, что едем по непрочному льду большого озера. Берега виднелись далекой узенькой каемкою, а со всех сторон угрожали полыньи, и лишь держалась прежде накатанная дорога. Наш возница, видимо, струхнул и свирепо погонял лошаденку. Впрочем, и лошадь чуяла опасность и неслась изо всех сил. Местами она проваливалась выше колена, и возница как-то на вожжах успевал поднять ее, чтобы продолжить скачку. Мы кричали ему, чтобы он вернулся, но он лишь погрозил кнутом и указал, что свернуть с ленточки дороги уже невозможно. Вода текла в сани, и все принимало безысходный вид. Елена Ивановна твердила: "Как глупо так погибать".

Действительно, положение было беспомощное. Лопни ленточка изгрызанного льда, и мы останемся в глубине большого озера, и никому и в голову не придет нас там искать. Лошадь скакала бешено и уже не нуждалась в кнуте. Стал приближаться берег, и мы заметили, как по нему сбегался народ и о чем-то отчаянно жестикулировал. Скоро мы догадались, что это была речь о нас. Но лошадка все-таки вынесла, и когда мы подъехали к пологой гранитной скале, то оказалось, что лед уже оторвался сажени на полторы. Лошадка сделала неимоверный скачок, саны нырнули в воду, но уже копыта карабкались по скале, и сбежавшиеся люди подхватили. Собравшаяся толпа напала на нашего возницу, крича, что он знал о том, что путь через озеро уже был окончательно закрыт три дня тому назад. Какая-то побережная власть записывала имя возницы, а все прочие изумлялись, как удачно мы выбрались из угрожавшей гибели. Люди удивлялись нашему спокойствию, но ведь мы ничего другого и не могли придумать, как только положиться на быстроту финской лошадки. Среди разных пережитых опасностей крепко запомнилось это финское озеро.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Мусоргский

 

"Додонский, Катонский, Людонский, Стасенский" — по именам четырех сестер Голенищевых-Кутузовых — так всегда напевал Мусоргский, работая в их доме над эскизами своих произведений. Матушка Елены Ивановны, та, которую Мусоргский называл Катонский, от имени Екатерины, много рассказывала, как часто он бывал у них, а затем и в Боброве у Шаховских — у той, которую он называл Стасенский. Додонский была потом кн. Путятина, а Людонский — Людмила Рыжова.

После последнего пребывания Мусоргского в Боброве произошел печальный, непоправимый эпизод. После отъезда композитора, который уже был в болезненном состоянии, нашлись целые кипы музыкальных черновых набросков. По небрежению все это сгорело. Кто знает, что там было. Может быть, там были какие-то новые музыкальные мысли, а может быть, уже и готовые вещи. Сколько таким путем пропадает от простого небрежения и неведения! А кто знает, может быть, где-то на чердаке или в амбаре хранятся и еще какие-то ценные записки. Мне приходилось видеть, как интереснейшие архивы в каких-то корзинах выносились на чердак на радость мышам.

О Мусоргском вышло несколько биографий, но в каждую из них, естественно, не входили многие характерные черты. Так и мы — если бы Мусоргский не был двоюродным дядей Елены Ивановны, то, вероятно, также никогда не слышали бы многих подробностей его глубоко печальной жизни. Теперь будут праздновать столетие со дня рождения Мусоргского. Наверное, от некоторых ровесников его еще узнаются характерные подробности. Но в нашей жизни это имя прошло многообразно, постоянно встречаясь в самых неожиданных сочетаниях.

Вот вспоминается, как в мастерских Общества Поощрения Художеств под руководством Степы Митусова гремят хоры Мусоргского. Вот у А. А. Голенищева-Кутузова исполняется "Полководец". Вот Стравинский наигрывает из Мусоргского. Вот звучно гремит "Ночь на Лысой Горе". А вот в Париже Шаляпин учит раскольницу спеть из "Хованщины" — "Грех, смертный грех". Бедной раскольнице никак не удается передать вескую интонацию Федора Ивановича, и пассаж повторяется несчетное число раз. Раскольница уже почти плачет, а Федор Иванович тычет перед ее носом пальцем и настаивает: "Помните же, что вы Мусоргского поете". В этом ударении на Мусоргского великий певец вложил всю убедительность, которая должна звучать при этом имени для каждого русского. Из "Хованщины" мне пришлось сделать лишь палаты Голицына для Ковент-Гарден. А вот в далеких Гималаях звучит "Стрелецкая Слобода"...

Исконно русское звучит во всем, что творил Мусоргский. Первым, кто меня познакомил с Мусоргским, был Стасов. В то время некие человеки Мусоргского чурались и даже находили, что он напрасно занялся музыкой. Но Стасов, могучая кучка и все немногочисленные посетители первых Беляевских17  концертов были настоящими почитателями этого русского гения.

Может быть, теперь и вся жизнь Мусоргского протекла бы под более благоприятным знаком. Может быть, теперь сразу бы поняли и оценили и озаботились о лучших условиях для творчества. Может быть, а может быть, и опять не поняли бы, и опять отложили бы настоящее признание на полвека, а то и на целый век — всяко бывает. Добрые люди скажут, что невозможно и представить себе, чтобы сейчас могли происходить всякие грубые непонимания, вандализмы и несправедливые осуждения — так говорят оптимисты — пусть же многие уроки прошлого послужат для улучшения будущего.

Радостно слышать, что русский народ будет праздновать столетие Мусоргского. Значит, оценили накрепко. Будет поставлена "Хованщина". Поймут, что не нужно делать несносных купюр, не следует самовольничать, изменяя текст, — пусть встанет во весь рост создание великого русского творца. Чем полнее, чем подлиннее будем выражать великие мысли, тем большим неиссякаемым источником они будут для всего народа.

Слава Мусоргскому!

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Века

 

Врубель как-то говорил мне: "Занятно было бы взглянуть на наши картины лет, этак, через триста. Пожалуй, и не признали бы". Даже на самых кратких расстояниях в течение полувека и то выступают всякие неожиданности. На картине Куинджи в небесах проступила лишняя мельница. У Сарджента выявился второй профиль. У старых итальянцев можно различать записанные головы, переставленные руки — все это сделано не реставраторами, а в процессе работы. Нежданные проявления произошли даже при пользовании сравнительно несложными красками. А что же будет теперь, когда с каждым годом фабриканты неустанно предлагают новые краски и клянутся в их прочности? В то же время старинные, давно известные краски объявляются предательскими и никуда не годными. Но между изгнанниками имеются и такие, которые простояли несколько веков. Вспоминается, как при одной постройке предполагались своды по образцу старой псковской церкви. Инженер нашел такие своды непрочными. В пылу своих доводов инженер забыл, что осужденные им своды отлично простояли с двенадцатого века и не отказываются выстоять еще несколько веков. Но все-таки недоумение Врубеля незабываемо. Думается, что через три века многие современные нам картины сильно изменятся. Некоторые останутся в дымке сна, а другие воспримут цвет сапожного голенища. Уж лучше первое. Одни мастера весьма заботятся о сохранности своих творений, а другие, увлекшись самою работою, совершенно забывают о вековых судьбах.

Сложная вещь — века. Никто не знает, что отольется в их горниле. Археологи скажут спасибо и Дарию за его начертания на скалах, и пожалеют, что Александр Македонский мало отметил свой путь. Теперь его знаменательные остановки устанавливаются по догадкам со всякими филологическими мучениями. А что бы стоило оставить на скале начертание! Что было бы с законами Хаммураби, если бы они не запечатлелись на камне?! И кто разгадал бы египетские иероглифы без спасительного камня, найденного французскими солдатами. Кто-то скажет, что каждая земная надпись уже тщета и суета. Но скажет это не историк и не археолог. В минуты "благодушия" Боткин брал меня за руку и сладко говорил: "По всем вероятиям, вы меня хоронить будете, а может быть, еще я вас похороню".

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Впервые: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974. (Опубликовано без последней фразы)

 

   

Зарождение легенд

 

Конлан в своей монографии сообщает: "Говорят, что Стравинский получил идею для этого балета ("Священная Весна") во сне, виденном им в 1900 году в Петербурге. Он видел балет, величественный, как какая-то скульптура, как каменное изваяние, как необычно грандиозная фигура. Отсюда станет понятным, почему был приглашен для создания декораций к нему именно Рерих, художник неолитического воображения".

Не знаю, когда и какие сны видел Стравинский, но на самом деле было так. В 1909 году Стравинский приехал ко мне, предлагая совместно с ним сочинить балет. Поразмыслив, я предложил ему два балета: один "Весна Священная", а другой "Шахматная игра". Либретто "Весны Священной" осталось за малыми сокращениями тем же самым, как оно появилось в 1913 году в Париже. В "Шахматной игре" предполагалось действие, происходящее на шахматной доске, а в вышине появлялись огромные руки, ведущие игру. Но тогда эта вторая идея была отложена. Нечто подобное могло происходить как с шахматами, так и с картами, но шахматное действо мне казалось эффектнее. Непонятно, откуда могла появиться версия, сообщаемая Конланом. Очевидно, он ее слышал в Париже. Неизвестно, шла ли она от самого Стравинского или же в качестве кем-то сочиненной легенды. Вспоминаю этот эпизод только для того, чтобы еще раз подчеркнуть, насколько часто факты колеблются в легендарных передачах.

За все время работы в разных странах нам приходилось встречаться с самыми разнообразными изобретениями. Говорят, что восточные народы особенно склонны ко всяким шехерезадам, но на деле и Запад в этом отношении не уступает Востоку. Сколько раз приходилось слышать удивительно измышленные сказки! Эти повествователи, видимо, совершенно не стеснялись неправдоподобностью. Однажды Куинджи, услышав одну из таких легенд обо мне, сказал сочинителю: "Вы успели одновременно сделать его не только всемогущим, но и вездесущим. По вашему рассказу я могу заключить, что он был одновременно в двух местах". Оставалось непонятным, к чему сочиняются всякие неправдоподобные легенды. Всегда ли это делается со злостною целью или же иногда это происходит просто по старинной пословице для красного словца? Будем добры и предположим второе.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Впервые: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974. (Опубликована первая половина очерка).

 

   

Ступени

 

На север от нас высится снеговой перевал Ротанг — путь к Тибету и Средней Азии. Кроме проложенной теперь тропы, к этому перевалу ведут еще какие-то старинные большие ступени, сложенные из грузных камней. Рассказывают, что эта богатырская лестница когда-то сооружена Гесэр-Ханом. Вообще все гигантские сооружения, неведомо из каких веков сохранившиеся, принято посвящать мощным героям. На юг от нас на холме — развалины дворца Пандавов. На запад на самой вершине горы еще видны какие-то развалины и при них тщательно выложенный водоем. Особенно поразительно бывает среди зарослей встретить заброшенный, но когда-то бережно устроенный водоем или какие-то неведомые ступени к чему-то давно не существующему. Последние дни богаты нежданными прекрасными археологическими находками. В Египте открыты сокровища фараона Шешонга. Эллада открыла превосходные дельфийские памятники. Найден дворец Нестора со множеством каких-то иероглифических надписей. В Афганистане исследуется древний центр Бактрии — Балк, в котором развалины тянутся на 16 миль. Сделаны новые счастливые открытия в русском Туркестане, на Алтае, в Монголии. Точно бы земля хочет напомнить, какие неоспоримые памятники древности повсюду еще захоронены. Индия вся полна еще не вскрытыми древними поселениями. После Хараппы, Мохенджодаро18 постоянно наталкиваются на холмы, являющиеся курганами древних городов. В одной нашей долине, судя по записям древних китайских путников, процветало четырнадцать буддийских монастырей. Ни одного сейчас не осталось. Сохранились лишь неясные предания, что недалеко от наших мест скрыты со времен иконоборчества Ландармы древнейшие буддийские манускрипты. Как всегда говорится, что в сужденное время и эти древности выйдут наружу. Очень замечательно, что обращается внимание и на исследование затопленных морем городов. Обнаруживаются ступени и в глубины и на высоты.

История нуждается в новых вещевых подтверждениях. Многие проблемы оказались гораздо сложнее, нежели было принято думать. Человеческие сношения тонут в глубине веков. Многое должно быть отодвигаемо в давние тысячелетия. На все мода. Одно время была мода все приближать, а затем возникло желание отдалять, но истина часто бывает посередине. Особенно трогательно в густых зарослях найти древние ступени, ведшие к каким-то несуществующим твердыням. Помню, когда мы нашли осколок полированного мрамора среди зарослей, сколько размышлений возникло...

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

   

Единомыслие

 

Много говорилось о преемственности и о подражании, но совершенно упускались из виду очень важные причины такой преемственности, или одновременного возникновения идей. Между тем во всех областях искусства и науки можно постоянно убеждаться в поразительном единовременном возникновении совершенно подобных выявлений. Невозможно обвинять подражание или заимствование людей, которые по географическим и прочим условиям даже не могли вообще знать о возникновении где-то таких же или почти подобных проявлений. В истории искусства можно найти много примеров, когда почти та же композиция или очертания человеческой фигуры являются как бы возродившимися формами чего-то уже давно бывшего и не знакомого автору. На эту тему можно бы собрать интереснейший большой труд, наполнив его примерами из самых различных творческих областей.

Бывали случаи, когда тот или иной автор с изумлением находил свои выношенные внутри себя образы на каком-то отдаленном произведении. Автор мог совершенно искренно сказать, что того произведения он никогда не видал. На это скептики могли возразить, что, может быть, и видел когда-то, но забыл. Не будем исключать и такой забывчивости, когда из давних хранилищ сознания вдруг выплывают образы, давным-давно там схороненные. Но сейчас, в век радиоволн и передачи мыслей на расстояние, можно найти и другие причины такого единомыслия. Именно назовем эти неожиданные проявления, часто так сходные между собою, единомыслием. В пространственных своеобразных радиоволнах носятся идеи и концепции, и люди одинаковой восприимчивости подхватывают их часто в самых удаленных углах земли. Еще недавно такое рассуждение о силе мыслей считалось бы идеалистической сказкой. Но сейчас благодаря новейшим научным достижениям можно вполне убеждаться, что без всяких обвинений в заимствованиях и в подражаниях можно утверждать, что разновременно и в различных местностях могут мощно выявляться совершенно схожие образы. Художники, писатели, ученые могут подтвердить, как часто они бывали обуяны одними и теми же заданиями. Это явление и есть превосходное единомыслие, о котором человечеству следует неотложно подумать. Пространство полно идеями и приказами.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Впервые: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974. (Опубликовано без последней фразы)

 

   

Чарльз Крэн

 

Горестно соображать об уходе от земли истинно хороших людей. Покойный Чарльз Крэн принадлежит именно к тому прекрасному роду людей, после ухода которых остается невосполнимая пустота. С такими выдающимися людьми можно иногда по обстоятельствам долго не встречаться лично, и тем не менее дружба от этого не ржавеет. Вы знаете, что такие люди, такие друзья не предадут, не изменят, и особенно драгоценно в наше колеблющееся, изменчивое время осознавать, что имеются друзья прочные. Здесь ли, на земле, или в мире надземном известного качества отношения остаются нестираемыми.

С особенным чувством можно вспоминать о деятельности таких друзей. В каждом их поступке, кроме общего свойственного им доброжелательства, можно найти и особое ценное устремление. Первый раз имя Крэна встало перед нами уже тридцать лет тому назад во время приезда Крэна в Россию. Вернее, скажем во время одного из его приездов в Россию. Ведь Крэн побывал в России не много не мало, как двадцать четыре раза. Немногие из иностранцев могут иметь такой русский послужной список. При этом во время каждого из таких посещений Крэн, помимо технических дел, творил много добра, умножал культурные сношения и укреплял дружеские связи с народом русским.

Нередко говорилось, что Крэн, наверно, когда-то был русским, ибо иначе трудно было себе представить, чтобы исконный американец до такой степени мог глубоко понимать Россию, положительные качества народа русского, русское искусство и общественность. Это тяготение ко всему русскому не являлось налетным снобизмом, но, говоря о потенциале русского народа, Крэн утверждал свои дружеские чувства, как мог бы сделать это сам русский.

Очень ценно отметить, что Крэн чувствовал Русь не узко, не предвзято книжно, но широко, во всей ее азийской мощи и красоте. Крэн понимал и Китай, и не случайно он был почетным советником Китайского правительства. Крэн тянулся к Индии. Не раз проезжал ее, воодушевленно впитывал ее красоты, знал Индию от юга и до Гималаев. С такою же любовью Крэн бывал и в Ираке, и в Сирии, и в Месопотамии, и в Аравии. Султаны и шейхи понимали Крэна и любили его задушевное слово. Любил Крэн и Египет, и его последняя заграничная поездка была именно в Египет. На склоне лет, едва оправившись от тяжкой болезни, Крэн хотел как бы для какого-то дальнего пути еще раз запастись лицезрением пирамид, этих стражей вечности.

Удивительно подумать, чтобы человек, по семейным корням как бы привязанный к Западу, до такой степени мог чувствовать Восток. Это не было восточным увлечением или каким-то предвзятым модернизмом, когда во имя какого-то внешнего интереса люди бросаются в африканское или полинезийское искусство или в скурильную японщину, лишь бы удержаться на гребне моды. Крэн не походил на таких эфемерных однодневок. Можно сказать, что в отношении Востока, конечно, включая в него и Русь, Крэн был непоколебимым однолюбом.

Было бы жаль представить Крэна только как филантропа или как государственного деятеля. Несомненно, по природе своей Крэн был художником. Ведь не только те художники, которые поют, играют, пишут, занимаются живописью или скульптурою. В равной мере и все те будут художниками, в душах которых горит пламень красоты. Ко всему красивому и прекрасному неотрывно тянуло Крэна. Вспомним, как восхищался он конфуцианскими напевами. Как помогал он Афонскому монастырю. Эта помощь была не просто внешним актом милостыни. Наоборот, Крэн всегда устремлялся к чему-то прекрасному. Когда он звал меня ехать с ним на Афон, то ведь прежде всего его влекло к древней красоте.

Может быть, не все поймут, почему мы ставим художественность природы Крэна выше всех прочих его земных дел и достижений. Но когда подумаем пристально о том, какое особенное качество всех мероприятий Крэна было очевидно, то согласимся, что в основе всего нужно понимать Крэна как художника. Вот Крэн в кругу друзей слушает квартет Кедрова, и "Новогородские колокола" заставляют глаза его гореть огнем художника. Или Крэн спешит в Ростов Великий послушать знаменитый малиновый звон. Или Крэн увлечено беседует с монгольской княжной. Или Крэн хочет иметь целую сюиту картин Поленова. Не перечислить все те зовы к прекрасному, которые рождались в сердце Крэна.

И еще одно очень ценное качество. Крэн не забывал тех областей, к которым у него вспыхивало увлечение. Мы знаем, как через много лет, через длиннейшие промежутки, он опять обращался к старым друзьям и хотел сделать для них что-то сердечно приятное. Такое природное стремление Крэна когото обрадовать тоже принадлежит к лучшим качествам его утонченной души. Перед поездками в Россию Крэн всегда вспоминал своих русских друзей, и трогательно было слышать русские имена, которым он собирался доставить радость. Иногда думалось, что ему значат эти как бы случайные мимолетные встречи, но дружба Крэна не ржавела и все, однажды им признанное, всегда находило в нем живой отклик.

Первая моя личная встреча с Чарльзом Крэном произошла в 1921 году в Чикаго во время моей выставки в Чикагском Институте Искусства. Эта первая беседа была чрезвычайно многозначительна, и продолжалась она в таких тонах, как будто мы уже были лично знакомы в течение многих лет. В конце концов, мы и были знакомы, хотя и не лично, но может быть, более чем лично. Крэн знал мое искусство, а я так много слышал о нем еще и в России. У русских мало таких сердечных друзей, и потому имя Крэна и многочисленные рассказы о его светлой деятельности постоянно были среди русских. В течение той же беседы Крэн сделал несколько весьма многозначительных указаний о некоторых личностях. Только с годами мы могли убедиться, насколько верен был его суровый прогноз.

С тех пор и в Нью-Йорке и в бостонском имении Крэна "Вудсхол" мы встречались сердечно. Сама обстановка имения Крэна была так близка хорошим русским поместьям. В дружелюбной атмосфере было что-то навсегда привлекающее. Почему-то нам вспоминалось тенишевское Талашкино со всею любовью к искусству и просвещению, которая окружала и семью Крэна. Кроме того, Юрий встречался в Гарварде с Джоном, вторым сыном Крэна. Сам Крэн и его супруга очень способстповали, чтобы и эта дружба молодого поколения тоже укрепклялась. Незабываемо и сближение с Mrs Крэн. В ней с первой же встречи почувствовались искреннее доброжелательство и опять та же душевная близость, точно бы мы с ней встречались давным-давно. Елена Ивановна глубоко ценила дружбу Крэнов и радовалась, чувствуя их искренность. Действительно, среди множества холодноватых светских любезностей радушная атмосфера дома Крэнов была притягательна.

При своих поездках по Индии Крэн постоянно посещал нас или же, если расстояния препятствовали, то, во всяком случае, пытался еще раз свидеться. В Дарджилинге совершенно нежданно для нас появился наш друг. Опять были задушевные беседы, были ознакомления с окрестностями. У Крэна уже в Нью-Йорке находилась моя картина "Ростов Великий", близкая ему по посещению Ростова. Теперь же после поездки по Индии Крэн захотел иметь мой "Бенарес". Помню суждение Крэна о бенгальских художниках, о семье Тагоров и о многих проблемах Индии. Но каждая беседа не обходилась без толков о России. При этом всегда было трогательно, насколько во всех случаях Крэн проявлял истинную доброжелательность. Иногда можно было думать, что он вот-вот чего-то не поймет или осудит. Но широкие взгляды Крэна удерживали его от всяких осуждений. Во всем, даже и в великих трудностях, он прилагал добрые меры. И Средней Азией и Тибетом Крэн горячо интересовался.

Во время трудностей нашей Средне-Азиатской экспедиции Крэн все время волновался о судьбе нашей. В нашем Нью-Йоркском музее была особая комната, посвященная имени Крэна, в которой была сосредоточена серия из экспедиции по Монголии и Тибету. И Крэн постоянно посещал музей вместе со своими американскими и иностранными друзьями. Мы были так рады, что в список почетных советников музея входило и имя нашего друга. А затем по возвращении нашем в Америку Крэн приветствовал нас, стоя во главе почетного комитета для встречи. Сейчас смотрю на фотографию, снятую во время приема нас у городского головы Нью-Йорка Уолкера. Рядом со мною в летнем светлом костюме стоит радостно улыбающийся Крэн, и сколько в его лице светлого искреннего радушия! Помню, как во время этих официальных приемов, когда мы катили по улицам Нью-Йорка, окруженные почетным конвоем с сиренами, Крэн продолжал свои рассказы о восточных встречах. Многие могли бы позавидовать Крэну в его молодости духа. Также меня очень тронуло суждение его о значении нашей экспедиции. В то время, когда некоторые были связаны узкопрофессиональными соображениями, среди немногих именно Крэн понимал широкие пути, основанные на искусстве.

После произошли новые неутомимые поездки Крэна как по Востоку, так и опять в любимую им Москву. Преклонные годы и нездоровье часто мешали Крэну в его любимых передвижениях. Но стоило ему хоть немного поправиться, как все предписания врачебные забывались, и Крэн опять устремлялся в земли заморские. Точно бы он почерпал силы и бодрость духа в этих бесчисленных общениях. Без сомнения чувствовал он, что и в России и на Ближнем и на Дальнем Востоке его любят, а любовь — великий источник бодрости и неутомимости. Даже в самые последние дни жизни Крэн был полон бодрых помыслов. По-прежнему ему хотелось и обрадовать кого-то и сделать что-то полезное.

Велико число образовательных учреждений, которым помогал Крэн и помогал весьма существенно. Но кроме этих явных вспомоществований, Крэн широко и незримо способствовал просвещению. Не преувеличивая, можно сказать, что во всех странах, где нам пришлось побывать, мы встречались с людьми, которые благодаря помощи Крэна могли преуспеть.

В Париже узнаем, как некоторые студенты могли кончать образование исключительно вследствие помощи Крэна. Уже не говоря о других европейских странах, не говоря о Сирии и Египте, и на всем Дальнем Востоке пришлось совершенно неожиданно встречаться с этою незримою благою работою Крэна. Вот доктор Бернард Рид может изучать древнюю восточную медицину благодаря доброй воле Крэна. Наконец, в самом глухом углу Монголии мы встречаем китайского ученого, который работал благодаря той же доброй помощи. А ведь среди путешествий мы могли только случайно встретиться с этими благими знаками. Сколько же их рассыпано по всему лицу земли! Сколько лекций, театральных ангажементов, концертов и выставок устроено по желанию Крэна! Какие замечательные деятели останавливались в его гостеприимном доме. Жизнь Крэна является показателем замечательных устремлений Америки.

Крэн очень любил искусство Святослава. В последнее время он хотел устроить в Калифорнии и в других частях Америки выставку Святослава и звал его приехать в Калифорнию. В письмах своих Крэн прекрасно отзывается об имеющейся у него картине Святослава "Бабушка и внучка", а затем Крэн заказал ему портрет Елены Ивановны, воспроизведенный во "Фламме" и в Рижской монографии.

Было понятно, что Крэн, любивший Индию и Гималаи, захотел иметь мою "Канченджунгу", ибо эта гималайская вершина особенно его восхищала. Радовался Крэн моему "Гуру Чарака", аюрведическому врачевателю Индии. Захотел он иметь и "Тибетскую Твердыню". Если бы не грозные снежные перевалы, то Крэн, наверное, побывал бы и в Тибете. Как он любил и ценил эти хранилища древней мудрости! Среди прекрасной калифорнийской природы Крэн все-таки думал о далеком Востоке. Перед самой кончиной Крэн захотел иметь мою картину "И открываем Врата". Крэн захотел — завещал, чтобы картина эта осталась у дочери его mrs. Брадлей, которую он так любил. Много Врат открыл Крэн в течение своей Долгой жизни. Много путников смогли продолжить свой путь только благодаря доброй воле Крэна. И в последние свои земные дни Крэн помнил завет об открытии Врат. Пусть ему и в Надземных его путях откроются Врата Прекрасные.

 

[1939 г.]

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Доброкачественность

  

Во времена Акбара под строгим наказанием было запрещено продавать непрочные краски. О добром качестве красок говорят и древние шастры19. Казалось бы, с тех пор мировая цивилизация должна бы еще более укрепить условия прочности материалов. Но, как видно, цивилизация преследует какие-то другие цели. Она загнала гуманитарные науки и забыла вообще о доброкачественности. Странно подумать, но некоторые выпуски новейших машин отличаются большою непрочностью сравнительно с предыдущими моделями. Что же касается до художественных материалов, то у них явились многие новые враги, порожденные тою же "цивилизацией". Так, например, многие краски не выносят серных паров и других химических испарений, которыми наполнена атмосфера нынешних городов. Вместо здравоохранения получается какая-то непозволительная расточительность. Если на парижских бульварах от газолина засохли некоторые породы деревьев, то можно себе представить, как всякие подобные испарения могут разрушать и людей и предметы их творчества. Бессмертная в своем цинизме фраза Людовика "После нас — хоть потоп" приобрела своеобразное применение в разных областях современной жизни. При этом развелось своего рода фарисейство. С ханжеской скромностью вам иногда скажут: "Нам ли озабочиваться о прочности современных творений? Пусть само время явится неумолимым судьею". При этом говорящие отлично понимают, что заведомая непрочность материалов лишает будущее поколение принадлежащих им достояний.

Не из самости, но во имя бережливости никто не может лишать будущее поколение всего того, что ради него же было сделано. Археология дает поразительные примеры прочности разных материалов. И разве мы все не бываем признательны неведомым нам деятелям, благодаря которым мы можем изучать и восхищаться предметами, сохранившимися в течение тысячелетий? Могут сказать, что неизвестно, долго ли просуществует и вся планета. Конечно, среди астрономических и космических соображений не найдется места для обсуждения прочности земных материалов. Но пока старая Земля существует, следует подумать, как упорядочить материалы и избежать всяких отравлений и разрушений.

 

[1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

    

Колебания

 

Aspice convexo matantem pondere mundum. (Вергилий, IV эклога). Зришь ли, как всей своей тяжестью зыблется ось мировая? "Обсервер", на основании данных, получаемых с 58 советских метеорологических станций на дальнем Севере, и на основании донесений разных научных полярных экспедиций, приходит к выводу, что наша планета за последние годы значительно потеплела и в будущем можно рассчитывать на более жаркие лета и на менее суровые зимы.

Первым доказательством является тот факт, что ледяные поля в арктическом и антарктическом поясах отходят все более к полюсу. За последние 25 лет ледяной пояс отступил значительно ближе к полюсу. Огромные косяки рыб, любящих теплую воду, появились в таких местах, где раньше их не было. Очищение ото льда Баренцова моря наблюдается всеми коммерческими судами, которым приходится бывать там почти периодически.

Одно время это потепление Северного полюса ученые были склонны приписать изменению в течении Гольфстрима. Но Гольфстримом нельзя объяснить потепление воды в Баффиновом заливе и в Беринговом проливе, куда Гольфстрим не достигает. Гольфстрим не влияет также на сибирские реки, между тем за последние 25 лет эти реки замерзают позже и вскрываются ото льда раньше.

Становится теплее климат и в южном полушарии. В Бомбее, Вальпарайзо, в Буэнос-Айресе, Капштаде средняя годовая температура повысилась, что объясняется только постепенным потеплением нашей планеты.

Папанинская экспедиция установила, что ледяные поля двигаются теперь к полюсу почти в два раза быстрее, чем показывали расчеты прежних исследователей.

Метеорологические записи за 1938 год как будто подтверждают указанные наблюдения. В Англии, например, март и декабрь были самыми теплыми за целое столетие. Одновременно советские ученые, зимующие на острове Рудольфа в 560 километрах от полюса, сообщили, что в декабре у них температура по большей части была выше нуля.

Так замечаются космические явления.

 

[Не ранее 1939 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 


 

1 Добившиеся успеха, процветания.

2 Наслаждения.

3 Дега Эдгар.

4 Страстная пятница.

5 Члены католического духовно-рыцарского ордена, основанного около 1118 г. Упразднен в 1312 г.

6 Н. К. Рерих был его первым председателем.

7 Булгакову Валентину Федоровичу.

8 Архитектурный памятник XVI—XVIII вв. близ Джайпура.

9 Художественная школа, возникшая в период Кушанского царства и повлиявшая на развитие средневековой культуры Средней, Центральной и Восточной Азии.

10 В буддизме махаяны бодхисаттва (санскр. - просветлённое существо) – это духовно развитый человек, который достиг просветления, но не ушел в Нирвану, а остался в земном мире, чтобы помочь людям на пути духовного совершенствования.

11 Бенито Муссолини.

12 Музыкальная пьеса, подражающая колокольному перезвону.

13 Высшие должностные лица.

14 Странствующие певцы (имеется в виду А. Бенуа).

15 В скандинавской мифологии воинствующие девы, дарующие победы в битвах.

16 Вы находитесь под особой защитой Франции.

17 Русские симфонические концерты и русские квартетные вечера, организованные Беляевым Митрофаном Петровичем в Петербурге.

18 Остатки городов 3-2 тысячелетия до н. э. в Пакистане.

19 Произведения древней индийской литературы, включавшие научные политические трактаты.

 

 

 

Начало страницы