ruenfrde
Скрыть оглавление

Дневник экспедиции в Тибет. 1926–1928

Публикуется по изданию:

Рерих Ю.Н. Дневник экспедиции в Тибет (1926–1928). Публ. В.А. Росов / Ю.Н. Рерих. Тибет и Центральная Азия. T. II: Статьи. Дневники. Отчёты – М.: Рассанта, 2012. – С. 79–164.

 

В квадратных скобках [ ] – примечания редактора первой публикации.

Справка о некоторых персоналиях, упоминаемых в дневнике Ю.Н. Рериха.

 

 

1926 год

1927 год

1928 год

 

 

9 сентября 1926. Экспедиция на двух машинах «додж» выехала из Верхнеудинска. Переехав на пароме Селенгу, продолжили путь по тракту Верхнеудинск – Троицкосавск. Местами приходилось сворачивать с дороги, ибо тракт чинился и не был ещё укатан. Лесистая местность – ель и сосна, чередующиеся с кочковатыми полянами. Моросит мелкий дождь. Изредка попадаются на таратайках буряты в характерных остроконечных шапках. Промелькнуло Гусиное озеро с Гусиноозерским дацаном на берегу. Проехали небольшой казачий посёлок Селенгинск – место ссылки декабристов. Старый собор. За Селенгинском трудная переправа на лодках через Селенгу. Одна из машин чуть не скатилась в воду с лодки. Перед самым Троицкосавском местность становится гористее. По песчаным буграм растёт сосновый лес. Уже поздно вечером по трудной, размытой песчаной дороге пробираемся к городу. При свете фонаря машины видны прыгающие тушканчики – первые представители фауны Внутренней Азии.

Около 11 часов вечера въезжаем в Троицкосавск. Останавливаемся в местной гостинице. Как ни странно, Троицкосавск – маленький пограничный городок – производит лучшее впечатление, чем Верхнеудинск. Окрестные холмы уже напоминают ландшафт Средней Азии. Гостиница куда приличнее верхнеудинского «Централя».

 

10 сентября. Утром рано въезжаем в Кяхту. Старый собор и ряд особняков, теперь пустующих. Когда-то богатая чайная слобода, ведущая громадную транзитную торговлю с Китаем, теперь – пустырь, выломанные заборы, разбитые окна, зияющие огромными дырами, заколоченные двери. Слобода сильно пострадала во время гражданской войны. Проезжаем мимо военного городка – ряд красных кирпичных казённых зданий. Въезжаем на двор громадной кяхтинской таможни. Ряд складов – ныне пустующих, ибо граница фактически закрыта, а частной торговли не существует. Из-за двух лиц, провезённых из Троицкосавска в Алтан-Булак, на монгольской стороне можно уже испытать многочисленные неприятности.

Окончив проверку документов и багажа, выезжаем в Алтан-Булак, бывший кяхтинский Маймачен. Останавливаемся у пограничного монгольского поста. Отсюда до монгольской таможни нас сопровождает солдат в монгольском халате, фетровой шляпе, вооружённый русской трёхлинейкой и драгунской шашкой. Проходим монгольскую таможню и отправляемся в паспортное управление для получения необходимого монгольского пропуска из Алтан-Булака на Ургу. Маленький деревянный русский дом, несколько комнат, заваленных бумагами и всяким мусором. Около окон, за высокими столами, на высоких табуретах сидят монгольские чиновники – бичэчи. Здесь ещё Азия – широкие разноцветные халаты, туго затянутые широкими шёлковыми кушаками. На ногах прошитые монгольские гутулы. Чиновники искоса поглядывают на нас, нюхая вечный табак. Сайда [сайд – монгольский чиновник высокого ранга] нет, приходится ждать. Отправляемся в политическое управление. Такое же невзрачное помещение. Монгольский политический агент – в монгольском халате, в форменной фуражке на повязанной голове – долго просматривает наши документы. Наконец нудные формальности кончены, и мы возвращаемся к сайду, который весьма любезно передаёт нам пропуск на Ургу.

Н.К. Рерих. Голос Монголии. 1937 г.Около 4 часов дня выезжаем из Алтан-Булака. Сразу пахнуло необъятным простором Монголии. Ряды травянистых увалов. На ярком солнце белым ожерельем целый ряд субурганов – истинные пограничные знаки буддийской Монголии. Местность становится гористее. По вершинам растёт сосновый лес. Изредка появляется монгол-наездник – яркий халат, живописно откинута назад шапка «субурган» на бритой голове, сухое «провальное» лицо. Остановится на секунду и снова скачет по необъятному травяному простору. Едем часами, и единственными встречными являются русские и китайцы – рабочие на тракте Троицкосавск-Урга. Монгол – это редкий встречный, затерявшийся в просторе родной страны.

Вечером к часам 10 останавливаемся на берегу реки Иро. Небольшой станок, ряд юрт, занятых русскими рабочими. Уговариваем паромщика перевезти наши машины на левый берег реки. Переезжаем, несмотря на поздний час, и останавливаемся на левом берегу. Недалеко от переправы несколько бедных монгольских юрт, из которых появляются грязно одетые старухи.

Здесь, на берегах реки Иро, родился недавно мальчик, проявивший странные способности. Странные знаки сопровождали его рождение. Мать его – шаманка – слышала голоса, и сам новорождённый вещал предсказания о будущей славе буддийской Монголии. Народная молва уже разнесла по Монголии весть об этом явлении. Ламы нашёптывают о скором приходе нового Богдо-гегена. Правительству Республики пришлось посылать комиссию на место для выяснения и в ряде прокламаций, расклеенных по Урге, успокаивать умы населения. Но печатным словом не всегда можно устранить слух, и молва о новом Богдо-гегене продолжает волновать умы глубоко религиозных монголов.

Ночуем в машинах. Вечерний туман белой пеленой стелется по реке. Становится холодно. На юге тёмным контуром высятся холмы, поросшие лесом. На небе зажглись звёзды, и вечерняя заря медленно стала потухать.

 

11 сентября. Утром рано выезжаем, предстоит подъём на невысокий перевал. Главная трудность перевала – песок по дороге. Одна из машин вязнет в песке, и её приходится вытаскивать с помощью лошадей. Дорога тянется по кряжу, поросшему сосновым лесом. Затем спускаемся в широкую долину, окаймлённую холмами, по которой протекает Баин-Гол – небольшая речка с чрезвычайно илистым дном. Сочная трава, попадаются табуны лошадей и отдельные верблюды – скот ближнего монастыря. Около перевала стоит автомобиль, шедший из Урги и подмочивший магнето. Нам приходится прикрывать брезентом радиаторы машин и перегружать вещи. Двое конных лам из ближнего монастыря предлагают помощь. Привязываем веревки к передним осям машин, другие концы веревок ламы берут через переднюю луку седла. Пускаем машины в ход, ламы-монголы бросаются скоком вперёд, машины дрожат, врезываются в воду и благополучно переезжают реку. На другом берегу реки станок и несколько машин из Урги, ищущих переправы. Продолжаем путь к Хара-Голу. Дорога по-прежнему гористая. Недалеко от Хара-Гола видны развалины китайских хуторов, разрушенных во время преследования китайцев войсками барона Унгерна.

Останавливаемся около моста. Вечер. Из соседнего монастыря доносятся звуки раковин, собирающие лам к вечерней службе. Из соседних кочевий подъезжают монголы. Покупаем у них дрова и разводим костёр. Ночуем в машинах.

 

12 сентября. Утром рано выезжаем. Мимо бегут лесистые холмы, травянистые увалы. Встречаются многочисленные табуны, откормленные на жирной августовской траве. Останавливаемся у небольшого станка. Двое монголов в полголоса говорят о пребывании Таши-ламы в Пекине и новом Богдо-гегене. Вечная и нескончаемая тема, в которую выливаются все чаяния, вся фантазия монгола-степняка. Зачем приехал на север Таши-лама? Зачем покинул свою духовную столицу в Тибете? Правда ли, что 80000 воинов Шамбалы готовы двинуться по первому зову Великого ламы? Целый ряд вопросов, тревожащих ламаитов на всём протяжении Внутренней Азии.

 

13 сентября. Снова двигаемся в путь. Дорога хорошая. Травянистая гоби [гоби (от монг. говь – каменистая степь, поросшая редкой травой) – обширный регион на территории Монголии и Китая, характеризующийся пустынными и полупустынными ландшафтами] со всех сторон. Снова горы – отроги Кентея, в которых П. К. Козлов сделал свои замечательные открытия, о которых мы ещё будем подробно говорить. Перед самой Ургой выезжаем на широкую равнину реки Толы. На юге высится лесистый массив священного Богдо-Улы, с его вековыми лесами. Направо виднеются белые домики ветеринарной станции Санчин. Впереди Урга, широко разбросанная по равнине. Золотые ганчжиры [ганчжир (монг. – полный сокровищ) – отличительный знак на крыше буддийского храма, навершие в форме вазы (ставится посредине конька крыши), из позолоченной меди] храмов и скопища серых невзрачных полурусских-полукитайских домов.

Около дороги на холме сторожевая будка. Нас останавливает монгольский солдат в новой, принятой из Советской России форме. Берёт на проверку наши пропуска. Ждём. Солдат не появляется из будки. Иду узнавать причину задержки – оказывается, чиновники заняты игрою в шахматы и до окончания партии не могут прописать пропусков. Убеждаю их бросить игру и прописать пропуска. Смеются и соглашаются.

Выезжаем в сопровождении солдата в Ургу. Перед городом кучи отбросов, в которых роются старухи с корзинами за спиною и многочисленные собаки. Приходится благодарить природу, даровавшую Урге сухой климат, иначе бы эти заграждения отбросов заразили бы всю округу. Наконец, Урга – столица Республиканской Монголии и бывшая ставка покойного Богдо-гегена.

 

* * *

 

Экспедиция выступила из Урги (ныне Улан-Батор-Хото) 13-го апреля 1927 в составе 17 человек на пяти машинах системы «додж брос». Маршрут экспедиции лежал в направлении на Юм-Бэйсэ – монгольский таможенный и пограничный пункт на юго-западной границе. Пришлось остановиться на этом пути, ибо обычные караванные пути на Тибет, ведущие из Урги – один через Гурбун-Сайхан на Эцзин-Гол, другой через Дын-Юань-Инь в Алашани – на Синин–Кумбум, были малопроходимы из-за деятельности шаек хунхузов и отрядов восставших против Народной Армии Китая ордосцев во всём юго-восточном пограничном районе. Путём Урга–Юм-Бэйсэ–Аньси-Чжоу–Западный Цайдам пользуются, главным образом, политические посольства и торговые караваны, везущие в Тибет оружие контрабандным путём. Этим же путём прибыл в Ургу Далай-лама во время своего вынужденного бегства в Монголию в 1904–1905 гг.

Второй путь: Урга–Агван-Хурэ–монастырь Тухумын-Дагын–Илоден-Дели-Хурэ (Уцзень-Ван)–урочище Хара-Нидун–Юм-Бэйсэ. Этот путь значительно минует труднопроходимые реки. Труднопроходимая река Онгин переходится в верховье.

Третий путь совпадает со вторым до Агван-Хурэ, откуда поворачивает на юго-юго-запад в направлении на Цаган-Нор и Орок-Нор. На этом пути встречается только одна река Онгин, которая в своём дальнейшем течении очень илиста. Большая часть дороги пролегает по галечной гоби, только в районе озёр Цаган и Орок приходится огибать значительное болотистое пространство.

Существует и путь на Аньси-Чжоу, минующий Юм-Бэйсэ. Путь этот совпадает со вторым маршрутом до урочища Хара-Нидун, где следует по южному Улясутайскому тракту в направлении на Нараванчи-Гэгэн-Хурэ и урочище Цаган-Лук. Отсюда дорога поворачивает на юг на ставку Чжасакту-хана и далее, через отроги Южного Монгольского Алтая, на урочище Бур, откуда поворачивает на восток и через урочище Харичайн-Ама достигает дороги Юм-Бэйсэ–Аньси. Большая часть этого пути проходит по галечной гоби и, следовательно, проходима для машин. Этот путь совершенно не устраняет трудности к югу от Юм-Бэйсэ.

Теперь намечается возможность пятого пути из Урги на Ганьсу, проходящего через Гурбун-Сайхан на Сучжоу. Уже в Цайдаме мы узнали, что начальник тыла Народной Армии проехал этим путём из Урги на Лань-Чжоу-Фу. Я не упоминаю путь на Ганьсу через Баотоу, ибо он давно известен и им неоднократно пользовались. Плохое состояние машин (чрезмерная перегрузка и отсутствие ремонтного гаража в Урге – это две причины недолговечности машины «додж» на монгольских трактах), а также незнание шофёрами района заставили экспедицию отказаться от следования на машинах за Юм-Бэйсэ на Аньси и выбрать путь, по которому машины уже проходили. Из всех автомобильных систем, машины «додж брос» наиболее отвечают местным требованиям. Конечно, по получении новой машины из Китая приходится укреплять раму и рессоры. Совершенно необходимы особые широкие шины для прохождения песков. К сожалению, к моменту выступления экспедиции таких шин в Урге не имелось. Пришлось выступить на обыкновенных и испытать ряд аварий в дороге. Проходимые расстояния распределяются по дням крайне неравномерно – в один день удаётся пройти 60 миль, в другой день проходим только десять – всё зависит от состояния дороги.

Экспедиция спешила выступить, чтобы пройти гобийские пески, встречаемые до Юм-Бэйсэ, ещё в апреле, покуда песок ещё не тронулся, не оттаял.

Теперь скажу несколько слов о служебном составе экспедиции. Кроме семи европейцев [Н.К. Рерих, Е.И. Рерих, Ю.Н. Рерих, К.Н. Рябинин, П.К. Портнягин и сёстры Л.М. и И.М. Богдановы], на которых лежало руководство и администрация экспедиции, в состав экспедиции входили десять человек бурят и тибетцев.

Тибетец Кончог Цэринг, посланный с экспедицией Тибетским представителем в Монголии, – приказчик тибетского торгового представительства в Урге. Работящий парень, но страдающий временами запоем.

Лама-кабчу Данзан Молонов, бурят, едущий в Тибет в Гоманчский дацан Депунгского монастыря. Везёт с собою подношения Далай-ламе. Рекомендован Тибетским представителем.

Калмык-торгоут лама Кедуп Доржиев. Спутник Молонова.

Ламажап Цыримпилов. Бурят, бывший контрабандист, ставший ламой, едущий замаливать грехи в Тибет. Дельный и решительный человек.

Шедуб-Чжямцо Бухаев. Бурят. Молодой лама, спутник Молонова. Очень работящий и дельный. (Потом испортился.)

Дава Цыримпилов. Бурят. Бывший партизан и контрабандист. Испорченный тип, занимавшийся подстрекательством. Был отправлен обратно в Ургу из урочища Шибочен.

Данзан Цыримпилов. Молодой бурят, бывший лама. По болезни был отправлен обратно в Ургу из Юм-Бэйсэ. Ленивый и малодисциплинированный парень.

Ардана Доржиев. Молодой бурят. Также ленив и малодисциплинирован. Несколько умнее других.

Цультим Будаев. Молодой бурят, бывший лама, попавший в белые отряды полковника Казагранди в районе Цзаин-Шаби и Улясутая во время бароновщины, затем участвовавший в красных партизанских отрядах. Нервный и трусливый тип – результаты прошлого. Также ленив и малодисциплинирован.

Аюр Доржиев. Бурят. Бывший переводчик Ветуправления, но плохо знающий русский язык. Злой и ленивый тип. Труслив и малодисциплинирован.

Ещё до выступления экспедицию предупреждали о существовании шаек Чжа-ламы в районе Аньси. Об этом факторе среднеазиатской политики последних лет буду ещё говорить подробнее. Пришлось озаботиться приобретением некоторого оружия, а также обучением служебного состава элементам пехотного боя.

На вооружении экспедиции имелись: две русские драгунки, изделия Тульских заводов, выпуска 1925, крайне недобросовестно изготовленные (плохая пригонка ствола и ствольной коробки к ложу, плохое качество дерева – ольха, откуда чрезмерное высыхание, порождающее нежелательное колебание ствола). Восемь германских карабинов, приобретённых в Монголии (в монгольском военном министерстве), по большей части несколько расстрелянные. Единственное имевшееся продажное оружие в Урге. Один хороший охотничий штуцер системы маузер, 1910. Один хороший охотничий карабин марлин. Две охотничьих двустволки. Одна русская пехотная винтовка, американского изделия, выпуска 1915 г. В дороге сломался выбрасыватель. Один русский револьвер наган. Один швейцарский наган. Один автоматический пистолет маузер. Три карманных браунинга. Один револьвер льежского оружейного завода в Бельгии.

Предполагалось ещё снабдить служебный состав экспедиции казачьими (степными) сёдлами. Но заказанные сёдла вовремя не прибыли из Верхнеудинска. Принимая во внимание качества и особенности местных лошадей, их рост и аллюры, – лучшим седлом является казачье степное седло. Для сведения будущим путешественникам по областям Средней Азии кратко опишу монгольские и китайские сёдла.

Монгольское халхаское седло с узким небольшим ленчиком, с высокими луками и малым расстоянием между таковыми совершенно не годится для дальнего путешествия. Узкий ленчик, невозможность глубокой посадки на больших аллюрах порождает халхаскую посадку на галопе – езда на одной ноге, свешивание всадника на левый бок. Результатами этой посадки является нетвёрдость всадника в седле и бочение лошади в одну сторону – недостаток, трудно исправляемый у монгольских лошадей.

Китайское седло несколько лучше, но нужно покупать только сёдла с большими ленчиками, имеющими достаточное расстояние между крыльями ленчика под передней дугой, – иначе седло будет стискивать плечи лошади и сделает животное для дальней дороги непригодным. Также рекомендуется потник из толстого войлока прикрепить к ленчику и разрезать вдоль хребта, как это делается на строевых казачьих сёдлах. Это спасает от набивов на хребте.

 

Претерпев разные неожиданности, экспедиция выступила в 5 часов дня 13 апреля 1927. Переехав по мосту реку Толу около Урги, двинулись в ЮЮЗ направлении по левому берегу Толы. Дорога первый день была хорошая, несмотря на начавшееся оттаивание почвы. Переехали два скверных для машин оврага. Ночевали за Санчином на берегу реки, пройдя 22 мили.

 

14 апреля. Прошли 62 мили по направлению на Мишегун. Хорошая дорога чередуется полосами песка, в которых неоднократно застревали.

 

15 апреля. Проехали 52 мили в ЮЮЗ направлении по хорошей дороге. Остановились в пади, где ещё лежал снег. Пришлось оттаивать снег для воды.

 

16 апреля. Прошли 70 миль по хорошей дороге. Около Наван-Цэрэн-Хурэ оставили Толу и, повернув несколько южнее, достигли солёного озера Их-Тухул, недалеко от которого расположен небольшой монастырь Тухумын-Дуган, или просто Дуган-Сумун. Миновали Мишегун-Хурэ – большой монастырь с русской факторией.

Остановились на ночёвку на берегу солёных озер, в 25 милях за Мишегуном. Начинается тёплая погода. Тарбаганы окончили зимнюю спячку.

 Н.К. Рерих. Держатель чаши. Монголия. 1937 г.

17 апреля. Проехали по хорошей дороге 65 миль. День холодный, дует пронзительный ветер. Около дороги видели «каменную бабу». Местные монголы говорят, что в неё вселился дух знаменитого разбойника, который ныне занимается праведным делом охраны стад. Достигли Онгийн-Гола, который течёт здесь несколькими рукавами. Переправили машины и остановились на левом берегу реки ожидать отставшие три грузовые машины, которые прибыли только к 10 часам вечера и из-за темноты не могли переправиться через реку.

 

18 апреля. С утра стали переправлять машины через реку. К часам 12 дня тронулись в путь и через час достигли Уцзен-Вана, где взяли старика монгола проводником до Юм-Бэйсэ. Как оказалось потом, старик плохо знал дорогу и собирался направить экспедицию к покинутому лет пятьдесят тому назад ортонскому станку Юм-Бэйсэ. После Уцзен-Вана дорога пошла по гористой местности в ЮЮЗ. Грунт дороги хорош для движения машин, но много подъёмов.

Остановились на обширной равнине за перевалом, пройдя 30 миль за Уцзен-Ван.

 

19 апреля. Дорога идёт по сильно пересечённой местности. Около дороги видели группу курганов. Вершины курганов уставлены камнями. Курганы окружены концентрическими кругами камней. Внешний характер погребения указывает на I в. до Р.Х. – III в. по Р.Х.

Остановились около пересечения дорог на Улясутай и Юм-Бэйсэ (урочище Хара-Нидун). Проехали всего 30 миль из-за поломов машин (сломанная ось, лопнувшие покрышки).

 

20 апреля. Проехали 65 миль по очень трудной дороге, которая следует вдоль верблюжьей тропы. Многочисленные песчаные овраги. Встретили тибетский торговый караван, во главе которого стоит Кушо Кудрупа, известный лхасский торговец, – едет в Ургу и в Пекин закупать шёлк. Видели также двух цайдамцев из Курлык-Бэйсэ, сопровождавших в Ургу бурята – представителя Торгпредства в Цайдаме, который не поладил с местным князем.

 

21 апреля. Сильно пересечённая местность. Дорога трудная, много песка. Постепенный высокий подъём. Переправились через Туин-Гол с илистым дном.

 

22 апреля. Дорога весь день чрезвычайно трудная. Ряд непроходимых песчаных холмов. Местами дорога пролегает по песчаному руслу реки. Остановились в 60 милях от Юм-Бэйсэ.

 

23 апреля. Утром выступили по указанию проводника на запад. Глубоко зашли в песчаные горы при полном бездорожье. Пришлось рискнуть повернуть на юг, и после длительного плутания по сильно пересечённой местности – отроги песчаных холмов – выбрались на широкую галечную равнину, на которой нашли верблюжью тропу на Юм-Бэйсэ. Пересекли колёсный тракт Куку-Хото–Гучен. Ночевали в двух милях от небольшого озера пресной воды Ногон-Нор (местные монголы называют его Боро-Нор). Около озера встретили многочисленных куланов и стаи водяных птиц – гуси, турпаны и утки. За день прошли 42 мили.

 

24 апреля. Дорога трудная – песок, камень, щебень. Частью идёт по песчаному руслу высохшей реки. Перед самым Юм-Бэйсэ лабиринт песчаных горок. За день прошли 45 миль. Остановились за монастырём в урочище Цаган-Тологой. Самый монастырь лежит в ложбине между горами, хорошо укрытый от сильных ветров. Нужно заметить, что путь к югу от пересечения Улясутайского тракта до Юм-Бэйсэ очень труден для машин. Необходимо исследовать этот участок дороги и найти более сносное направление, иначе придётся делать ненужные петли. За время пути от Урги до Юм-Бэйсэ, продолжавшегося 12 дней, дня не проходило без поломок машин. Из Юм-Бэйсэ экспедиция решила продолжать путь на верблюдах.

 

25 апреля. Отправился с утра в монастырь узнавать цены на верблюдов до Цайдама. Заключили договор на 45 верблюдов по 22 мексиканских доллара с нирвой [нирва – управляющий делами] монастыря, который обязался доставить посольство в 22 дня до Шибочена, в горах к юго-востоку от Аньси-Чжоу. При верблюдах поедет сам нирва, оказавшийся впоследствии преступным типом, и лама-контрабандист Самбу, неоднократно возивший оружие в Тибет. Предполагаем следовать по контрабандистскому пути, проходящему несколько на восток от обычной караванной дороги Юм-Бэйсэ – Аньси-Чжоу (Ганьсу).

Поднимается сильный северо-восточный ветер.

 

26 апреля. Ночью поднялся сильный буран. Сорвало две палатки. Пришлось перебираться на новую стоянку у подножия невысокого каменистого хребта Цаган-Обо. Впереди лагеря – щебнистая равнина, спускающаяся к сухому руслу Цаган-Тологой-Усу. Вся местность называется Цаган-Тологой, по невысокой горе светлого гранита и песка.

 

27 апреля. Ездили в Юм-Бэйсэ закупать верблюжьи сёдла, которые привозятся из Алашани. Осматривали дуканг – соборный храм. Мало старины. Живописные изображения все новые, местной монгольской работы, с плохим рисунком и грубыми красками. Тонких тибетских изображений не видать.

 

28 апреля. Снова сильный буран. Ветер сорвал две палатки. Приходится сидеть в лагере.

 

29 апреля. Весь день занят подготовкой к отправлению.

 

30 апреля. С утра снежная пурга с ветром. Выступили в 11 часов 30 минут. Прошли по каменистой дороге около 20 вёрст. В 4.30 дня остановились на стоянку на обширной песчаной равнине, окаймлённой грядами невысоких гор. С севера – горы Баин-Ундюр, являющиеся продолжением гор Цаган-Обо, окаймляющих с севера урочище Цаган-Тологой. На востоке высится массив Эльгийн-Ол. Вблизи стоянки колодец. По поверью местных монголов-верблюдчиков, не следует произносить название стоянки в тот же день, иначе верблюдам может грозить несчастье. Название стоянки произносится только завтра. Место стоянки называется Цаган-Худук.

 

1 мая. Выступили утром в 8 часов. Пройдя вёрст семь по щебнистой долине, вошли в песчаные холмы, окаймляющие равнину прошлой стоянки с юга и юго-востока. В тот же день прошли около 30 верст. Остановились на ночёвку в небольшой котловине, расположенной среди гряд каменистых холмов. Воды нет. Местность носит название Хара-Боро.

 

2 мая. Вышли утром в 8 часов. Дорога продолжает идти песчаными холмами, которые чередуются с широкими равнинами, густо поросшими цзаком (саксаулом). Протяжение этих равнин СЗ-ЮВ. Вся местность представляет из себя чередование песчано-каменистых горных кряжей с галечными равнинами, поросшими цзаком. Горные кряжи, по всей вероятности, являются разветвлениями южных отрогов Монгольского Алтая. К часам 7 вечера, пройдя около 40 верст, остановились на небольшом щебнистом плато около колодца. Плато открыто на ССВ. На юг и восток гряды каменистых холмов. На севере виднеется хребет Баин-Ундюр. Во время своего бегства здесь стоял Далай-лама, поэтому имя стоянки «Цзого-Усу» – «Вкушённая вода».

За день встречных не было.

 

3 мая. Выступили утром в 8.30. Дорога частью проходит по высохшему руслу реки, частью по песчаным холмам. Имеются следы прежнего добывания золота. Остановились на ночёвку на широкой равнине, покрытой щебнем и поросшей цзаком. К северу и к югу гряды песчаных холмов. К вечеру поднялся буран.

За день встречных не было. Названия местность не имеет.

 

4 мая. Выступили утром в 8.30. Дорога всё время следует высохшим руслом реки. К югу на горизонте виднеются горы Шара-Хулусуна. Остановились к 5 часам дня в широкой щебнистой долине, окаймлённой грядами песчаных холмов.

За день встречных не было. Названия местность не имеет.

 

5 мая. Жаркий день. Выступили в 7.30 утра, дабы скорее достичь урочища Шара-Хулусун. Верблюжья тропа сначала идёт по обширной равнине, покрытой суглинком, затем входит в гряды песчаных холмов, тянущиеся с востока на запад. Потом снова спускается на обширную песчаную долину и снова входит в гряды пологих холмов. По выходе из холмистой местности несколько спускается на широкую песчаную долину с постепенным подъёмом на ЮЮЗ. Не доходя урочища Шара-Хулусун, тропа следует по высохшему руслу вдоль песчаных пологих холмов, потом выходит, следуя всё тем же руслом, на галечную равнину. Попадаются поваленные стволы деревьев.

К часам 4 дня достигаем урочища Шара-Хулусун, расположенного по обоим берегам небольшой горной речки. Обилие высокого камыша, густые заросли туи и туркестанского тополя. По обеим сторонам реки высокие скалы.

При выборе стоянки произошло небольшое пререкание с верблюдчиками. Они хотели остановиться на правом берегу реки недалеко от дороги, где обычно останавливаются караваны, мы же все решили остановиться на лужайке под тенью деревьев на левом берегу. После некоторого спора большую часть багажа и часть людей оставили на правом берегу с верблюдами, палатки же с необходимыми вещами перебросили на левый берег. Эта разбросанность лагеря, хотя и причинила некоторое неудобство, спасла нас от неожиданной перестрелки с проходящим торговым караваном. Дело в том, что через урочище Шара-Хулусун проходит караванный путь Куку-Хото–Гучен. Около 8 часов вечера верблюдчики донесли, что в ущелье замечены вооружённые верховые люди. Надо было проявить всю осторожность, ибо урочище находится в сфере деятельности шаек Чжа-ламы. Решено было выжидать, сосредоточив большинство служебного состава экспедиции на левом берегу реки и оставив караульных около багажа, защищать который от нападения было довольно трудно.

Совершенно неожиданно раздался гулкий винтовочный выстрел по нашему лагерю на правом берегу реки. Немедленно были потушены все огни в лагере и весь служебный состав экспедиции рассыпан в стрелковую цепь вдоль берега реки с тем намерением, что в случае, если неприятель атакует часть лагеря на правом берегу, неожиданно ударить ему во фланг и тем смять его. После выстрела наступила тишина. Люди несколько нервничали. Вдруг залаяла собака. Теперь можно было догадываться, что мы имеем дело со встречным караваном.

Решено было отправить разведку, на которую вызвался Кончог – тибетец. Перейдя речку, он быстро исчез в камышах. Через 20 минут он возвратился и доложил, что это торговый китайский караван, следующий из Куку-Хото на Тучен. Китайцы при его появлении очень испугались, затушили огонь и просили их не трогать. Оказывается, что они, проходя к урочищу, заметили наши огни и приняли нас за бивуак хунхузов, а начальник их каравана, для нашего устрашения, выехал вперёд и произвёл выстрел по лагерю. Наше расположение на левом берегу спасло его от неприятности, ибо если бы мы стояли все на правом берегу и заметили бы приближавшихся стреляющих всадников, то, наверное, в свою очередь открыли бы огонь.

Караван оказался принадлежащим большой американской фирме «Brenner & Bros», имеющей отделения по всей Китайской Средней Азии. Он шёл из Тяньцзиня и направлялся через Тучен в Урумчи. При караване ехал торговец – семиреченский татарин, говорящий по-русски, который и рассказал нам о страхе китайцев, заметивших костры нашего лагеря. Оказывается, Шара-Хулусун имеет дурную славу разбоя. Месяца три тому назад шайка хунхузов ограбила здесь караван, принадлежащий этой же фирме, и увела 30 верблюдов, тяжело ранив в голову одного из членов каравана.

У каравана приобрели одну коробку чая и шоколадных конфект.

Вверх по Шара-хулусунскому ущелью – развалины китайских фанз и небольшого китайского храма мяо-цзы. Заметны следы возделанных полей, расположенных террасами. Говорят, что сюда прежде приходили из Аньси-Чжоу китайцы сеять запрещённый «опий» (коноплю).

 

6 мая. Выступили около 2.30 дня. Дорога всё время следует вверх по ущелью, окаймлённому высокими скалами твёрдых пород (гнейсы и граниты), с признаками работы воды (вытачивания) и сильного выветривания. По выходе из ущелья дорога входит в полосу песков. Холмы чередуются мягкими пологими грядами. Грунт песчаный с суглинком. К 12.20 ночи достигли колодца Бильгех, расположенного около небольшого пологого холма. Здесь дороги разветвляются. Обычная караванная тропа уходит на ЮЗ, а контрабандистская следует в направлении на ЮЮЗ.

 

7 мая. Вышли около 3 часов дня. Жаркий, душный день. Дорога пошла галечной гобью, которая чередуется грядами песчаных холмов, тянущихся с СЗ на ЮВ. Пересекли невысокий хребет Ханыйн-Нуру. Остановились к 12 часам ночи на галечной равнине. Воды нет. До выступления из Бильгеха взяли с собою воды на два дня.

По дороге поражает обилие фаллических фигур. Кто авторы этих изображений, так и не удалось узнать. Говорят, китайцы.

За день встречных не было.

 

8 мая. Вышли в 2.30 дня. Дорога следует по галечной гоби. Сильная жара. К 12.30 ночи остановились. Воды нет. Палаток не раскладывали, ибо решили выступить снова в 6 часов утра, дабы скорее добраться до колодца. Верблюды, которые зимою в состоянии ходить до шести-семи дней без воды, в жаркую погоду сильно страдают от жажды. Делаются вялыми и часто кричат. Глаза наполняются слезою и делаются тусклыми.

 

9 мая. Выступили в 6.30 утра. Дорога по-прежнему следует по безводной галечной гоби. К часам 12 дня наступает сильная жара. К часам четырём достигаем стоянки Алтан-Усу, расположенной у подножия скалистого хребта. Здесь прежде был золотой прииск. Видны следы разработок и многочисленные развалины китайских фанз. Имеется хорошая вода – ручей. Отсюда начинаются места, посещаемые шайками Чжа-ламы.

 

10 мая. Выступили в 3 часа дня и, поднявшись на пологий холм, пошли по высохшему руслу. С обеих сторон высокие скалы. Начинает попадаться трава. На песке заметны следы копыт. Проходим мимо следов зимника – остатки очагов, многочисленный овечий и лошадиный аргал – видимо, стояли здесь ещё недавно. Постепенно подымаемся на невысокий, но довольно крутой перевал и пересекаем хребет Арцегыйн-Нуру. Затем постепенно спускаемся на галечную равнину. К часам 11 вечера останавливаемся на ночёвку. Воды нет. На ЮЮЗ и ЮЗ виднеются горы Мацзы-Шань и Бага-Мацзы-Шань. Весь этот район лет пять тому назад был свидетелем деятельности Чжа-ламы и его шаек. Ставка со дворцом Чжа-ламы находится у подножия Мацзы-Шаня. Говорят, что остатки его приверженцев (торгоуты-калмыки и киргизы-хасаки) до сих пор промышляют в окрестностях. На нашей стоянке валяются в изобилии пустые гильзы патронов винтовок Бердана. Ночью удваиваем караулы. Я и Павел Константинович [Портнягин]1 по очереди стоим на часах. Недалеко от стоянки на поверхности земли сложен из белых камней субурган – быть может, работа многочисленных пленников Чжа-ламы. Место стоянки называется Сухай-Бом.

 

* * *

 

19 августа 1927. Шарагол. Встаю в 2 часа ночи. Лагерь ещё спит, тишину нарушают только шаги часового и мерная жвачка привязанных к коновязи верблюдов. Сегодня выступаем, и всё существо наполняется радостью нового похода. Бодро собираемся в путь. Понемногу в палатках зажигают огни. Из темноты громадным силуэтом появляется табунщик-монгол, подгоняющий коней и мулов. Зажигаются костры, и на фоне пляшущего пламени видны тёмные фигуры монголов, складывающих свои мешки и проверяющих седловку. Одна за другой складываются палатки лагеря. Розовеет утренняя заря, и длинные вереницы верблюдов вытягиваются мимо субургана экспедиции. На передних верблюдах-вожаках хатаки с ладанками, последние – несут громадные колокола, мерно звучащие при каждом шаге верблюдов. В этом звуке рождается вся беспредельная Средняя Азия, эта пустынная колыбель ранних исканий человечества. Тропа постепенно подымается по обширному песчаному предгорью, пересекает широкое каменистое русло и входит в песчаное ущелье, ведущее к перевалу Улан-Дабан. Сегодня короткий переход – останавливаемся у сочной травы невдалеке от многочисленных ключей.

Вечером в лагерь заезжают монголы, направляющиеся в Махай. Опасаясь нападений по дороге, местные монголы всегда отправляются в путь вдвоём.

 

20 августа. Выступаем рано на рассвете. Постепенный подъём по ущелью. Проходим мимо развалин старого золотого прииска. Перевал нетруден, хотя и пользуется дурной славой среди местного населения. Кругом вздыбились тёмно-лиловые и пурпуровые скалы, на вершинах которых гордыми силуэтами появляются многочисленные аргали. Спуск в долину Их-Халтын-Гола по пологому руслу, выходящему в обширную песчаную равнину, поросшую диким луком (мангиром).

К 3 часам дня достигаем первого рукава реки. Переходим его. Вода сильно спала, ниже колен лошадям. Раскидываем лагерь на небольшом островке, расположенном посреди двух рукавов Халтын-Гола. На севере долина Халтын-Гола окаймлена хребтом Гумбольдта, на юге – цепью Риттера, называемой местными монголами Навка-Ула. Верблюды подошли только поздним вечером.

Стоим весь следующий день. На ЮВ долины виднеются обширные снежные поля Чахалда. На ЮЮВ тянутся невысокие гряды, называемые по перевалу (Урге-Дабан-Ула). На юг продолжаются невысокие холмы, носящие название Чаха-Дабан-Ула, по траве «чаха», встречающейся в изобилии около перевала. На ЮЮЗ горы снова несколько повышаются и носят местное название Цаган-Оботу. В долине имеются малочисленные аилы монголов. Весь этот хребет, окаймляющий долину с юга, является разветвлением Южно-Кукунорского хребта.

 

На следующий день (22 августа) выступаем в 5 часов утра. Ещё в сумерках переходим илистое русло реки. Последний южный рукав реки илист и глубок – вода достигает стремян. Перейдя реку, тропа ведёт по песчаному нагорью, переходящему постепенно в узкое ущелье, ведущее к перевалу Чахарийн-Дабан. Спуск по высохшему руслу потока. Пройдя 40 км, достигаем реки Бага-Халтын-Гол, текущей в узкой долине, окаймлённой грядами песчаных холмов, из-за которых виднеется несколько снежных вершин хребта Риттера. Долина реки открыта к Сертангу, куда протекает река.

На северном берегу реки мощные базальтовые скалы.

 

* * *

 

4 сентября 1927. Цайдам. Сегодня собираемся пройти голодный солончак Цайдама и достигнуть первых кочевьев хошуна Тейчжинер. Придётся идти весь день и всю ночь и, быть может, часть утра. На всём протяжении голодного солончака нет пресной воды, и каравану, составленному из мулов и лошадей, грозит гибель. Передают, что года три тому назад в солёной пустыне погиб целый караван, принадлежавший представителю Панчен-ламы в Монголии. Берём двух проводников из местных монголов, знающих тропу через топкие места солончака вокруг Дабасун-Нора.

Свежее утро. К востоку от стоянки блестит синевою своей водной поверхности и белоснежными отмелями соли озеро Бага-Цайдамин. Караванная тропа идёт, огибая болотистые места, к западу от озера, затем подходит к самому берегу озера, поросшему зарослями низкорослой туи. Турпаны и серые гуси наполнили воздух своим криком. К югу крепким контуром высятся скалы Харгольчжин-Ула. Медленный подъём по песчаному предгорью. Становится тепло, но лёгкий западный ветер умеряет силу солнечных лучей.

Входим в каменистое ущелье, усыпанное крупным щебнем. С обеих сторон высятся сильно выветренные базальтовые и гранитные массивы. По выходе из ущелья дорога поворачивает в ЮВ направлении по каменистому спуску среди ряда невысоких холмов. Обогнув каменистый мыс, выходим на обширную каменистую пустыню, подёрнутую жёлтой дымкой. К ЮЗ – гряды барханов, переходящие в пустынные пространства Сертанга, к востоку далеко уходят горы – продолжение Харгольчжин-Ула, к югу – необъятный горизонт песчаных холмов. В течение трёх часов идём в ЮВ направлении по каменистой пустыне. Белой лентой вьётся тропа по выжженному солнцем нагорью. К часу дня останавливаемся у небольшого ручья, текущего из ущелья Харгольчжин-Ула и теряющегося в песках пустыни. Здесь необходимо остановиться и дать животным в последний раз напиться и отдохнуть. Солнце начинает припекать, и мы все ищем тени под кустами туи, растущими вдоль берега ручья.

К нашей временной стоянке подъезжают двое монголов из Тейчжинера на усталых лошадях. Красные тюрбаны и обычные малиновые халаты цайдамских монголов, но лица уже имеют другой [склад] – резкие тонкие черты напоминают лица кочевников северо-восточного Тибета. Встречные шли целых 24 часа, ибо в ближайшем урочище Олун-Булак по ту сторону голодного солончака иссякла вода. Монголы рассказывают о нападении голоков или панагов на кочевья Тейчжинера, происшедшем полтора месяца тому назад. Они, не останавливаясь у ручья, проходят в ущелье, по которому ведёт дорога к восточному берегу Бага-Цайдамин-Нора и соединяется с дорогой в ставку Курлыкского князя.

К 5 часам дня становится прохладнее, и мы выступаем в ЮЮЗ направлении. В течение пяти часов тянется каменистая пустыня. На западе горит красно-малиновый закат, на востоке холодный фиолетовый горизонт, постепенно переходящий в глубокую синеву вечернего неба. Зажигаются звёзды, как бы освящающие таинство вечернего покоя пустыни. К 11 часам вечера достигаем пояса барханов. Копыта лошадей мягко ступают по песку, взошедшая луна освещает фантастический пейзаж ночной пустыни. Впереди сверкает каким-то особенным безжизненным светом белая полоса – это начало голодных солончаков. Невозможно описать словами мёртвый тон неба над этой проклятой областью Азии.

Следуем гуськом за проводником. Узкая тропа вьётся порой среди громадных соляных отложений, иногда принимающих фантастические формы. Зияют бездонные ямы, сторожащие проходящие караваны. Оступись лошадь, и можно заживо погрузиться в солёную могилу. Тропа временами указывается небольшими обо [обо – пирамида из камней]. На юго-западе в лунном свете сверкает своею мертвенно-бледной поверхностью солёное озеро Дабасун-Нор. Ещё один час ходу, и топкий солончак кончается. Поверхность становится сухой, и люди и животные инстинктивно чувствуют, что избегли опасности. К несчастью, заходит луна, и продолжение пути становится почти невозможным. Решаем остановиться. Привязываем лошадей к коновязи, а сами, кто как может, укладываемся вокруг разведённого костра. Эта ночь на ложе окаменевшей соли несколько напомнила мне деревянные ложа с вбитыми гвоздями индийских аскетов Бенареса. [Анероид] показывал 8200 футов высоты.

 

5 сентября. В шесть часов утра снова в путь. В дневном свете голодный солончак имеет ещё более безотрадную картину. В туманной дали начинают вырисовываться горы Андак-Нейчжи. День жаркий, и утомлённые животные медленно продвигаются вперед. К 12 часам часть каравана останавливается переждать жару у первых кустов терескена. Полковник Кордашевский2 уезжает вперёд ставить лагерь. Всё ещё нет воды лошадям, которым смачиваем рот водою из наших фляжек.

 

Н.К. Рерих. Болота Цайдама. 1936 г.       Н.К. Рерих. Граница Тибета. Цайдам. 1936 г.

 

6 часов вечера. С наступлением прохлады седлаем лошадей и снова выходим. Природа быстро меняется. Появляется трава, кусты туи и первые представители животного царства – зайцы. Быстро темнеет, и мы с трудом выбираем себе дорогу по вязкому грунту. Но вот вдали зажглись многочисленные огни – как бы целый город в этой безлюдной местности. Наше внимание привлекается тремя светящимися точками высоко над поверхностью. Подходим ближе и различаем палатки нашего лагеря. Полковник Кордашевский установил три фонаря на высоких шестах, чтобы указывать дорогу подходящему каравану. Все спешат по своим палаткам, которые кажутся необычайной роскошью после утомительного перехода по солончаку. Лошади ржут, радуясь хорошей траве. За ужином решаем стоять весь завтрашний день и дать людям и животным необходимый отдых.

Урочище носит название Хуху-Арал. Вблизи от лагеря течёт небольшая речка Чжялцен-Гол, впадающая в реку Нейчжи.

 

* * *

 

13 сентября 1927. По обыкновению выходим рано, в 6 часов утра. Солнце только что встаёт и окрашивает пурпуром тяжёлые серые тучи, нависшие над горами. Тропа идёт вдоль правого берега реки Нейчжи. По левую сторону дороги тянется невысокий песчаный хребет, из-за которого порою виднеются величественные снежные вершины и поля хребта Марко Поло (Ангар-Дакчин).

Караван экспедиции идёт обычным порядком, разделённый на три отряда: впереди – головной отряд, с которым следует весь европейский состав экспедиции и несколько монголов из экспедиционного конвоя, вторым идут гружёные мулы, сопровождаемые торгоутами; последними на значительном расстоянии следуют верблюды под начальством Голубина3. Проходим по северную сторону перевала Елису-Дабан – перевал этот проходим только для лошадей и яков. Из-за верблюдов нам приходится идти на перевал Нейчжи, в полдня пути к западу от Елису-Дабана. К 9 часам достигаем обширного урочища Донда-Нейчжи. В широкой равнине течёт река, горы несколько отступили в сторону, спускаясь к равнине уступами. Тропа идёт вдоль широкого нагорья по южную сторону реки.

Спускаясь с невысокого холма в долину Донда-Нейчжи, вдруг замечаем вереницу вооружённых всадников, быстро проскакивающих через дорогу на нагорье влево от нас. Кто эти люди? Зачем этот непонятный манёвр, как бы захождение во фланг нашего головного отряда? Передние дозоры экспедиции срываются и несутся навстречу появившимся всадникам. Лама-проводник, бледный, широко размахивая руками, с криками «аранган» (разбойники) бросается во весь мах своего коня обратно к реке. Начальник экспедиции, дабы предупредить неосторожное столкновение, отзывает обратно дозоры и приказывает боевой части экспедиции занять временную позицию по левую сторону дороги и тем дать остальной части экспедиции собраться и занять удобную огневую позицию на гребне холма по правую сторону дороги. В случае столкновения и невозможности удержания противника на передовой позиции, передовое охранение должно отойти на эту позицию.

Получив распоряжение, каждый отъезжает на указанное ему место. Полковник Кордашевский, Портнягин, я и один молодой монгол занимаем позицию на взгорье по левую сторону дороги. На нашем левом фланге двое торгоутов, подоспевших с караваном мулов. Остальная часть экспедиции под начальством профессора Рериха занимает позицию на гребне холма. Противник, появившийся тем временем на нагорье, двумя сомкнутыми шеренгами всадников быстро приближается к позиции нашего передового охранения. Различаем вооружение всадников – винтовки, сабли, копья. Наши монголы, спешившись, готовятся открыть огонь по противнику. Полковник и я остаёмся в седле и наблюдаем в бинокли за движением всадников. Наши торгоуты, пустив своих коней рысью, с громким криком заходят противнику во фланг. В поведении несущихся всадников замечается некоторая неуверенность. Они переходят на рысь, затем останавливаются в нерешительности и, наконец, медленно приближаются к нашей позиции. Спешиваются и приглашают нас начать переговоры. Наши всадники тесным кольцом окружают спешившегося противника.

Редко приходилось встречать подобные лица, полные какой-то звериной настороженности. Всё больше молодёжь в серых домотканых халатах, вооружённая мечами и русскими винтовками Бердана. Несколько седоусых стариков – видимо, предводителей отряда. По приказанию начальника экспедиции спрашиваю старшего из них причину их нападения. Старик передает длинную историю о какой-то потерянной белой лошади, в поисках которой они выехали. На моё замечание, к чему такое вооружение и количество всадников, он замолкает, оглядывается на своих и, наконец, заявляет, что они приняли нас за монгольских солдат и что 60 человек их сородичей стоят наготове за перевалом, – скверная весть, ибо придётся быть несколько дней постоянно настороже и держать в боевой готовности наш небольшой конвой. Вспоминается предупреждение, сказанное монгольским ламой незадолго до нашего отъезда из Шараголчжи. Выясняется, что молодые разбойники принадлежат к племени панагов, старики же – местные монголы. Они советуют нам остановиться на равнине Донда-Нейчжи и только завтра перейти перевал, ибо ближе к перевалу нет воды. Трудно понять их совет, быть может, военная хитрость, чтобы иметь время сообщить своим сородичам о нашем приближении. Продолжаем свой путь, панаги же исчезают за ближним холмом.

Уезжая, спрашиваю у одного из всадников, не согласится ли он продать нам своё копьё. Разбойник угрюмо улыбается и отвечает: «Господин, копьё – это друг нашей страны, и я не могу продать его вам», затем вскакивает на коня и догоняет ускакавших товарищей. У цайдамских монголов и кочевников северо-восточного Тибета копьё – символ войны-набега.

Проходим несколько далее и останавливаемся на невысоком холме вблизи от дороги. Место удобно для обороны – сзади значительное мёртвое пространство, спереди – открытая равнина Донда-Нейчжи. Через час подходят наши верблюды. Голубин рассказывает, что панаги повторили с ними тот же манёвр, выехав неожиданно из-за холма. Увидав вооружённых людей, сопровождающих груз экспедиции, они молча пропустили караван.

Разбиваем лагерь. По приказу начальника экспедиции все находятся при оружии. У сложенных в козлы винтовок – часовой с примкнутым штыком. Среди дня в лагере появляются панаги, на этот раз без оружия. С любопытством и жадностью хищника рассматривают вещи. Глаза загораются при виде оружия экспедиции. Многие из молодых панагов обладают опасным знанием современного огнестрельного оружия – им известны маузеры, браунинги, наганы и даже ручные пулемёты Льюиса. Прошли старые времена, когда разбойники северо-восточного Тибета встречали путешественников фитильными ружьями, стреляющими на сто сорок шагов. Революция в Китае вооружила разбойничьи племена и сделала столкновения с ними опасными для проезжающих.

К вечеру начинает падать мокрый снег и лёгкий туман окутывает равнину. Панаги покидают лагерь, но необходимо быть настороже. В сырой мгле роем стрелковые окопы кругом лагеря. Сегодня очередь полковника Кордашевского заведовать охраною лагеря ночью. Все остальные спят одетыми и при оружии. Поздно вечером объясняю монголам порядок охраны лагеря и распределяю людей по окопам. Всё тихо со стороны равнины. Экспедиционный табун под усиленной охраной пасётся невдалеке. На холме над лагерем виднеется высокая фигура полковника Кордашевского, закутанного в длинную монгольскую шубу.

 

14 сентября. Ночь прошла спокойно. Утром выяснилось, что двое из наших лучших верблюдов исчезли с коновязи. Строим всевозможные предположения, одни говорят, что верблюдов украли, другие – что их увели в горы, чтобы задержать нас. Решаем послать людей в поиски. Лама-халхасец и торгоут Церин отправляются верхами искать верблюдов, остальные же остаются ждать их у сложенных палаток. Не прошло и получаса с их отъезда, как гулко раздаются два выстрела в горах. Наши монголы вскакивают и быстро озираются. Все убеждены, что между нашими людьми и панагами произошло столкновение. Вызываем охотников, чтобы отправить на выручку. Но вот появляется Церин и заявляет, что верблюдов нашли и что стрелял он от страха. Верблюды оказались загнанными в ущелье.

Через полчаса весь караван выходит. Впереди головного отряда идут дозоры: П.К. Портнягин – вдоль дороги, полковник Кордашевский и я – на флангах по холмам. Постепенный подъём по травянистому склону к перевалу. Вопреки заявлению панагов, вода имеется в изобилии под перевалом. Видимо, они имели причину задержать нас в Донда-Нейчжи.

Трудная каменистая дорога для верблюдов. Животные идут медленно, тяжело дыша, часто оступаясь на камнях. Многих приходится перегружать, ибо вьюки оседают назад. На подъёме несколько панагов снова подъезжают к каравану, Портнягин быстро соскакивает с коня и винтовкою заставляет разбойников отступить. Они удаляются, но затем переходят перевал и появляются по южную сторону перевала. Только к часу дня достигаем вершины Нейчжи-Дабана, с которой открывается незабываемый величественный вид на снежный хребет Марко Поло, или Ангар-Дакчин. На фоне серого неба, по которому собираются тяжёлые грозовые тучи, высится громадная цепь гор, покрытых вечными снегами и обширными полями льда, низко спускающимися в равнину.

Достигли вершины перевала, снова тревога. Впереди показывается Голубин с поднятой над головой винтовкою – «опасность». Полковник Кордашевский и я быстро спешиваемся, скидываем винтовки и подымаемся к большому обо, венчающему вершину перевала. Внизу в равнине раздаются три выстрела и протяжный человеческий крик. В тумане с трудом разбираем колонну наших мулов, ушедших вперёд остальных. Полковник наблюдает в бинокль. «Произошла, видимо, засада, – говорит он, – Очир и его конь лежат на земле! Но что лежит около них?» – и передаёт мне бинокль. Всматриваюсь. Действительно, происходит что-то непонятное. Часть мулов продолжает двигаться по дороге, другая стоит на месте. Несколько человек копошатся у какого-то чёрного предмета, похожего на лежащую лошадь. Решаем спуститься ближе. Довольно крутой спуск в широкую галечную равнину, тянущуюся с востока на запад между хребтами Гурбун-Нейчжи и Ангар-Дакчин. Сильный порыв ветра, и начинает падать крупными хлопьями снег. Вдали над Ангар-Дакчином грозно гремит гром – это местное божество гневается враждебному поведению панагов по отношению к нам – так объясняют наши ламы. Подъезжаем к каравану мулов – оказывается, торгоуты убили дикого яка, громадного трёхлетнего быка, уложив его тремя пулями. Монголы радуются мясу и возможности сытно пообедать.

Снег продолжает идти и скоро покрывает ровным покровом всю равнину. Верблюды несколько отстали, и мы решаем подождать их подхода. Мокрый снег облепляет людей и лошадей. Ждём. Вот появляется первый эшелон верблюдов – лама-проводник, который ведёт его, советует нам продвинуться несколько далее и остановиться у небольшого ручейка. Снова садимся на покрытые снегом сёдла и двигаемся в путь. Пурга продолжает дуть в лицо. Пройдя ещё два километра, останавливаемся по северную сторону равнины у небольшого ручейка. Спешим расставить палатки и укрыться от непогоды. Проводник последнего эшелона верблюдов доносит, что им были встречены панаги на равнине в нескольких верстах от нашей стоянки. Монголы советуют осторожность. Противник может показаться только с равнины, ибо сзади лагеря экспедиции труднопроходимый гранитный массив с отвесной стеною, спускающейся к стоянке.

Сегодня моя очередь дежурить. Снег продолжает падать, и в абсолютной мгле трудно различить даже ближайшие камни.

В 9 часов вечера на наше сторожевое охранение является наш спутник, хорчинский лама, и сообщает грустную новость, что его спутник-лама только что скончался. Иду в их палатку. Лама, действительно, мёртв. Перед смертью у него было сильное кровотечение изо рта. Сообщаю Елене Ивановне [Рерих] и доктору [К.Н. Рябинин]4. Они оба приходят. Монгол скончался, сердце не выдержало волнений последних дней. Это второй смертельный случай за время экспедиции.

Постепенно лагерь умолкает. Слышно только, как хорчинский лама читает молитвы над телом своего спутника. Монгол-часовой с суеверным ужасом проходит мимо палатки, в которой лежит покойник.

Поднявшаяся луна тускло светит из-за густых снежных туч. Сажусь на камень невдалеке от лагеря и мысленно перебираю события последних месяцев. Сколько пришлось увидеть, какие громадные расстояния пройти, чтобы теперь очутиться на нагорье Северного Тибета и созерцать суровую красоту горных снегов и чёрных скал этой высочайшей пустыни. Мои мысли прерываются монголом-часовым, который доносит, что за ручьём им замечены приближающиеся фигуры. Идём к берегу, действительно, на противоположной стороне ручья видны двигающиеся фигуры. Щёлкает затвор винтовки, и монгол, встав на одно колено, готовится открыть огонь. Я приказываю ему не стрелять, а сам внимательно наблюдаю. Фигуры подходят ближе. Вот одна спускается к воде – теперь уже можно различить, что это большие бурые медведи, пришедшие на водопой. Наши собаки с лаем отгоняют зверя.

Ночь проходит тихо. Выпавший снег помешал противнику произвести нападение, а гроза и гром вселили страх в его суеверное сердце.

 

15 сентября. Смерть ламы, постоянное напряжение последних дней, упавшее настроение монголов и глубокий снег, выпавший за ночь, – всё это несколько задержало наш выход. Главный вопрос – решить, что делать с трупом ламы. Согласно вековому обычаю монголов, труп оставляют там, где человека настигла смерть, ибо прикасаться к трупу считается опасным для остающихся живых. В нашем случае было невозможно оставить труп в палатке. После некоторых переговоров убеждаю калмыка Очира помочь хорчинскому ламе перевезти труп ламы на вершину ближайшего холма. Весь состав экспедиции собирается у палатки покойного и молча издали прощается. Хорчинский лама читает молитвы, долженствующие направить душу в предназначенное ей место в загробном мире, окутывает труп широким хатаком, исписанным молитвами. Затем труп заворачивается в кусок кошмы, служившей покойнику постелью, и привязывается к седлу лошади. Самье и Очир, медленно ведя лошадь, отвозят труп на вершину холма, где волки и медведи быстро уничтожат его.

Смерть ламы произвела глубокое впечатление на монголов, которые приходят с хатаком и просят отпустить их. Указываю, что это является предательством, и отказываюсь принять их хатак. К 12 часам утра настроение служебного состава меняется к лучшему, и караван экспедиции начинает грузиться.

Выступаем в час дня. Тяжёлые серые тучи густо окутали, как бы саваном, вершины Ангар-Дакчина. Идём по галечной равнине в ЮЗ направлении. Сегодня пересекаем горный проход Ангар-Дакчин-Хутул (15300 ф.). Путь следует вверх по правому берегу небольшого ручья, берущего начало под горным проходом. Вышедшее из-за туч солнце сильно нагревает камни, и ослепительное отражение его на снегах обжигает лица. Переходим Ангар-Дакчин-Хутул. На вершине несколько обо. К югу широкая нагорная равнина. На восток уходят конусообразные снежные вершины хребта Ангар-Дакчин. Впереди к югу бесконечные увалы песчаных и каменистых холмов – типичный ландшафт Северо-Тибетского нагорья. Пройдя около 20 км по равнине, останавливаемся у ручья у подножия холмов, ограждающих равнину с юга. Место носит название Мугчи. Разбиваем лагерь.

Наступившая звёздная ночь окутывает каким-то особенным опаловым покровом снега Ангар-Дакчина и окружающие холмы. Полковник Кордашевский, утомлённый переживаниями последних дней, не в состоянии дежурить ночью. Остаюсь дежурным вторую ночь.

Глухо стонет в своей палатке больной нирва. «Аро, аро, аро», – протяжно раздаётся его стонущий призыв к какому-то невидимому другу. Сердце плохо работает, заметен сильный отёк лица и конечностей. Неужели и этот не выдержит? «Пропал нирва, – говорит часовой-тибетец, – разве можно с таким сердцем ездить в Лхасу? Только благодаря нашему доктору, спасибо ему, человек движется». Больной нирва вёл чрезвычайно разнузданную жизнь в Пекине и Монголии, обычная история с тибетцами вне своей страны, и теперь медленно умирал, заживо разлагаясь. Но мощный организм борется упорно, и к утру нирве становится несколько лучше. Однако он просит оставить его умереть, ибо не в состоянии выдержать качания на верблюде. С трудом общими усилиями уговариваем его и бережно подымаем на верблюда. Караван трогается, один за другим вытягиваются эшелоны верблюдов, и за ними остаётся только лама-проводник и один верблюд, медленно несущий уходящего тибетца. Загорелое лицо приобрело оливковую бледность, черты заострились, потухший взгляд и рот из-под опущенных книзу усов, скривлённый страданием. Каждый шаг верблюда сопровождается тяжким стоном, вздохом всадника «аро, аро». Обгоняем страдальца, и каждый всадник кричит ему слова ободрения.

Путь следует по ущелью вдоль русла небольшой речки, которую монголы-проводники называют Ангар-Дакчин-Гол. Первые два часа путь постепенно повышается, затем начинается ровный спуск. Тропа оставляет реку и следует несколько западнее. Вступаем в обширную равнину песчаных холмов, поросших редкой травою. Проводники спешат довести караван до озерка пресной воды, но часы уходят, а воды нет. Наконец достигаем высохшего дна озера. Что делать? Идти далее – животные утомлены и больной нирва вряд ли в состоянии перенести долгий переход. Рассылаем разведку. Несколько восточнее дороги находим систему небольших озерков пресной дождевой воды. Ставим лагерь. Проводники верблюдов будто бы видели всадников в окрестности. Произвести разведку в столь холмистой местности почти невозможно. Стараемся принять меры предосторожности. Обходим с полковником Кордашевским окрестность лагеря и уславливаемся о порядке охранения. Павел Константинович, который дежурит эту ночь, даст тревогу в случае нападения.

 

* * *

 

10 октября 1927. Чунарген (chu-na-rgan). В лагерь экспедиции с утра прибыли старшины, прося от имени хорчичаба [хорчичаб – верховный комиссар области Хор, генерал Кап-шо-па] приехать для переговоров. Несмотря на большую слабость, сопровождаю начальника экспедиции и полковника Кордашевского к генералу. Лагерь-ставка тибетского генерала находится в 2 км от нашего лагеря, в северо-восточном углу чунаргенской котловины. Дорога трудная, бесконечные болотистые кочки. Впереди начальника экспедиции едет монгол с флагом Северо-Американских Штатов. За начальником экспедиции – полковник Кордашевский и я. Шествие заключается двумя конными монголами из конвоя экспедиции.

На полдороге со мною снова головокружение, приходится спешиться и лечь. Начальник экспедиции с полковником Кордашевским проследовали в ставку, я же остаюсь с подоспевшим доктором. Скоро нас догоняют Елена Ивановна с Павлом Константиновичем. Из лагеря генерала прибыли начальник конвоя и доньер. Они упорно настаивают, чтобы я ехал в ставку. Указываю, что не буду в состоянии вести переговоры, но тибетцы продолжают твердить одно. Через час, почувствовав приток свежих сил, сажусь на лошадь и сопровождаю Елену Ивановну и доктора в ставку генерала.

Ставка – широко раскинутый лагерь чёрных палаток. В центре лагеря – тибетский белый шатёр генерала, окружённый высокой стеной из аргала. Это обычный способ защищать палатку от ветра. Перед палаткой генерала флагшток с тибетским военным знаменем, несколько напоминающим Union Jack (государственный флаг) Британской Империи. Почётный караул из десяти человек солдат выстроен около входа в шатёр. Караул становится «смирно» при нашем приближении. Лошадей подхватывают слуги генерала. Входим в шатёр, где уже находятся начальник экспедиции и полковник Кордашевский. Шатёр украшен кусками китайского шёлка, свешивающимися со стен, образуя как бы балдахин над генералом. По стенам несколько священных писаных изображений. В углу нечто вроде алтаря с тяжёлыми серебряными божницами работы непальских мастеров. Сам генерал – молодой чиновник 24 лет с мягким любезным лицом – сидит на небольшом возвышении, покрытом шкурою леопарда. На генерале длинный парадный халат жёлтого китайского шёлка и обычная меховая маньчжурская чиновничья шапка, на верхушке которой красуется золотой скрещённый дордже, инкрустированный драгоценными камнями, – знак военного достоинства генерала. Золотое кольцо с большим изумрудом украшает палец. Перед генералом обычный низенький тибетский столик с вечной чашкой чая, чернильницей и письменными принадлежностями. К столбу шатра привязано знамя с несколько покривившимся навершием и бутафорский меч в зелёных сафьяновых ножнах. По левую руку от генерала сидят двое молодых чиновников, также в маньчжурских шапках и китайских шёлковых халатах. Около них сидит майор – начальник конвоя – старый вояка с тупым испившимся лицом. (Если кто хочет видеть старый маньчжурский дореформенный Китай, то должен посетить Тибет, сохранивший чиновничий уклад Китайской империи).

Мы все рассаживаемся по правую руку от генерала. Подают чай и сушёные фрукты. Слуги – подростки в длинных халатах малинового «пуру», напоминающие наших послушников, разносят чай. После обычных приветствий, взаимных вопросов о здоровье и трудностях, испытанных на пути, генерал осведомляется о целях экспедиции. Передаю ему слова начальника экспедиции о намерениях экспедиции в Тибете и указываю на особое значение мирной научной экспедиции, главной целью которой является изучение Учения Благословенного Будды. Прошу генерала оказать экспедиции полное содействие. Генерал просит передать своё восхищение перед начальником экспедиции, который, несмотря на своё высокое положение и возраст, согласился предпринять такое трудное путешествие и посетить такую незначительную страну, какою является Тибет. «Мы слышали, – говорит генерал, – что Америка является богатейшей и величайшей страной в мире. Мы обязаны хорошо принять американскую экспедицию. Я, будучи чиновником 4-го ранга, имею право личного сношения с Его Святейшеством Далай-ламой и не замедлю сообщить письменно в Лхасу о Вашем прибытии и намерениях. Сожалею, что не могу пропустить сразу вас всех далее в Нагну, ибо должен снестись с гражданскими властями. Надеюсь, вы тронетесь в путь через два дня. Передайте мои извинения начальнику экспедиции, но он должен понять, что я не в состоянии превысить свою власть, иначе Лама-Правитель (т.е.  Далай-лама) велит отрубить мне голову». При этом генерал жестом указывает на опасность, которая может грозить его шее, жест повторяется и всеми присутствующими должностными лицами.

Сегодня первый официальный визит, и, согласно тибетскому обычаю, не полагается вести длительных переговоров. Потому начальник экспедиции только просит генерала окончить все формальности в кратчайшее время и пропустить экспедицию в Нагчу. Генерал утвердительно кивает головой и выражает желание сейчас же посетить наш лагерь и осмотреть багаж экспедиции. Начальник генеральского конвоя, получив приказание, почтительно выходит приготовить лошадей генералу и свите.

Тем временем мы пьём чай. Начальник экспедиции передаёт генералу часы и хатак, прося его принять часы на память. Генерал отказывается, но затем принимает подарок и небрежно кладёт часы на стол. Этикет требует этого. Вошедший начальник конвоя докладывает, что всё готово. Все встают и садятся на подведённых коней.

При выезде из лагеря раздаётся несколько пушечных выстрелов. Впереди кортежа солдат со знаменем и 20 человек конных, не считая музыкантов с шотландскими дудками. Оглушительно звучит местный оркестр, составленный из туземцев хор-па. Генерал, сидя на горячем сининском коне, подробно распространяется о боевых качествах тибетских солдат и об их прекрасной езде. Причём некоторым диссонансом звучат окрики начальника конвоя своим солдатам: «Подтяни стремена, а то упадёшь». Слушаю генерала и смотрю на идущую впереди конницу – грязные мундиры английского образца, всклокоченные волосы из-под широкополых шляп, длинные пехотные винтовки, тибетские сёдла на нечищеных разномастных лохматых лошадях. Такова картина тибетской конницы, устрашавшей китайцев и собирающейся устрашить врагов, приди они с севера или с юга.

Но не будем далее распространяться об особенностях тибетского воинства, предоставим начальствующим продолжать носить жёлтые балахоны и украшать себя серьгами, а мужественным воинам думать, что английская булавка скрывает все недочёты их обмундирования. Кортеж достигает лагеря экспедиции. Конные солдаты выстраиваются и, приподнявшись на стременах, отдают честь проезжающему генералу и его свите. Генерал слезает с коня и с детским любопытством осматривает европейские палатки. Солдаты нагайками разгоняют толпу.

Генерал будет лично производить таможенный осмотр багажа экспедиции – «руки маленьких людей не должны касаться вещей великих людей». Всё его интересует, особенно металлические снежные очки с прорезями для глаз. Приходится подарить очки, генерал сейчас же одевает их и гордо озирается, сверкая металлическою поверхностью очков. Жадно осматривают огнестрельное оружие экспедиции. Из-за позднего часа решают окончить осмотр завтра и просят нас передвинуть лагерь экспедиции ближе к ставке генерала. Перед отъездом из лагеря генерал заходит к больному нирве – тот, не будучи в состоянии встать, выползает из палатки. За последние дни в его здоровье наступило ухудшение, и он приветствует генерала длинной непонятной речью. Генерал и его свита равнодушно слушают его и затем садятся на коней и отправляются обратно.

 

11 октября. Рано утром перебрасываем лагерь ближе к ставке генерала на берегу речки Чунарген. Нирва почему-то решает отделиться и стать лагерем в стороне. Принимаем это как фантазию больного. Все монголы твердят, что генерал велел ему отделиться. Среди дня генерал приглашает нас прийти. На лице его заметна какая-то побежалость. Продолжает утверждать, что он сделает всё необходимое, но что гражданские власти в Нагчу почему-то отказываются оказать ему содействие. Спрашиваю о причине его приказа нирве. Он делает вид, что очень удивлён, и заверяет, что подобного приказа он не выдавал. В разговоре генерал упоминает д-ра Фильхнера5, которому разрешено пройти из Цомра на Ладак. В разрешении пройти в Лхасу германскому исследователю отказано. Генерал также спрашивает о каком-то иностранце, прибывшем в Лхасу с голокским караваном. Начальник экспедиции снова просит генерала пропустить экспедицию и указывает, что Чунарген – малопригодное место для длительной стоянки. На что генерал возражает, что великие люди Запада, подобно большим перерожденцам Тибета, имеют способность переносить всевозможные лишения без опасности для жизни. Успокоив себя таким глубокомысленным соображением, генерал сообщает, что он скоро собирается ехать в Биру-Гомпа, а с нами временно, до получения ответа, останется один из тибетских чиновников. Генерал, конечно, вполне понимает, что задерживать великих людей невозможно, но, чтобы почтить великих приезжих, он отдаёт приказ своему оркестру играть вечернюю зорю в честь экспедиции.

Среди дня генерал снова посещает лагерь и доканчивает осмотр багажа – полный список нашего имущества будет представлен Его Святейшеству. Вечером у ставки генерала глухо гудят барабаны и шотландские дудки – это оркестр генерала исполняет зорю.

 

На следующее утро (12 октября) генерал снова просит нас посетить его. Выражение лиц тибетцев – пасмурное, они, видимо, получили какие-то инструкции. Генерал продолжает уверять, что он – наш друг и что посылает прошение на имя Далай-ламы. Сообщает, что нагчуские власти отказались пропустить нас в Нагчу до получения ответа на письмо генерала в Лхасу. Нам придётся ждать в Чунаргене ка-лен (bka’-lan), или правительственное распоряжение. Сам генерал собирается уезжать завтра, но оставляет при нас начальника своего конвоя майора Сонам-Тобчжяла с несколькими солдатами. Начальник экспедиции напоминает генералу, что экспедиция имеет паспорт лхасского правительства, выданный правительственным полномочным чиновником в Монголии, и потому тибетские власти обязаны пропустить экспедицию. Непризнание своих же паспортов только внесёт ненужные осложнения. Генерал просит не принимать происшедшее плохо, ибо тибетский доньер [доньер (тиб.) – представитель тибетского правительства в Монголии] в Урге – частное лицо, живущее в Монголии по своему личному желанию! Таковы способы убеждения тибетских чиновников. Генерал просит начальника экспедиции остаться в Чунаргене до получения ответа и ни в коем случае не продвигаться вперёд или возвращаться назад. Генерал вызывает всех местных старшин и просит нас подтвердить наше согласие народу. Начальник экспедиции соглашается обождать несколько дней, с тем чтобы двинуться вперёд по истечении срока. В шатёр генерала входит серая толпа старшин, которые становятся у входа и, согнувшись и выставив языки, ждут генеральских распоряжений. Генерал, выпрямившись на сидении, обращается к старшинам: «Я просил от вашего имени великого человека остаться ждать ответа из Лхасы здесь, в Чунаргене. Люди великой Америки согласны не нарушать тибетские обычаи и тем спасают вас от гнева Правительства». Толпа кланяется и хором протяжно отвечает: «Ла-лес» [ла-лес – выражение согласия, «да-да»]. Многие из старшин украдкою с любопытством осматривают иностранцев. «Вы будете исполнять, – продолжает генерал, – и поставлять всё необходимое экспедиции, и горе вам, если что-либо пропадёт из багажа экспедиции». Снова поклоны, снова протяжное тупое «ла-лес», и толпа старшин выходит из шатра.

Просим генерала назначить при экспедиции нескольких солдат охранять багаж. Генерал обещает назначить наряд из местной милиции, ибо солдаты регулярной армии своим грубым обращением с населением могут испортить отношения между крестьянами и нами. Пожелав генералу доброго пути, мы возвращаемся обратно в свой лагерь.

Итак, нам придётся ждать ответа из Лхасы. По дороге в лагерь нас догоняет доньер генерала и просит от имени своего начальника продать ему средство для ращения прекрасных чёрных волос!

Среди дня раздаются пушечные выстрелы, и генерал со свитою выезжает в дорогу. Звенят бубенцы, быстро и разношёрстно проскакивает генеральская свита. Вот солдат с ружьём, вот слуга с чайником за спиною, вот целая толпа домашних приживал, передвигающихся за своим благодетелем. Все быстро и нагло мелькают мимо палаток покидаемого лагеря.

 

* * *

 

[Записи с 25 декабря 1927 по 10 февраля 1928, за исключением отдельных фрагментов, в оригинале сделаны на английском языке.]

 

25 декабря 1927. Шаругён (sha-ru-dgon). Очень холодная ночь. Около –25° С в палатке. Гонец из Нагчу-Цзонга (nag-chu-rdzong) ещё не прибыл.

 

26 декабря. Солнечный день. Очень холодная ночь. Ожидаем гонца из Нагчу. Местные ламы не хотят разрешить мне изучать священные книги Бон. Я решил оставить их в покое. Около пяти часов вечера неожиданно прибыл майор из Нагчу. Он послал нам солдата, который говорит, что он (майор) нанесёт нам визит завтра. Одна из лошадей заболела.

 

27 декабря. Очень холодная ночь. Солнечный день. Дни становятся определённо холоднее, и согреться удаётся лишь с большим трудом. Из ячменя мы пытались приготовить кофе, вполне пригодный для питья напиток. Это была идея профессора Рериха. Наша чёрная лошадь всё ещё больна. Майор нанёс нам визит и сообщил, что губернаторы Нагчу-Цзонга прибудут в Шаругён, чтобы продолжить переговоры. Он сказал, что новое письмо в Лхасу было отправлено 7 дней назад. Скот гибнет в Нагчу от нехватки корма. Дрова стоят 1 нгусанг [тиб. dngul-srang, унция серебра, тибетская серебряная монета, равная 1 индийской рупии и 2 аннам]!

Чжан Цянь в своём сообщении о западных странах явно различает «да-юечжи» – кочевой народ, мигрировавший из западного Ганьсу на берега Оксуса (Амударьи), и «дася» – бактрийцы – мирный, занимающийся торговлей народ, живущий в поселениях. Возможно, что древние бактрийцы, или тохары, занимали также часть территории к северу от реки Оксус. Тохарские колонии возле Кучи и Турфана также вели торговлю и не имели кочевого характера. Китайцы знали, что дася торгуют шёлком. Известно, что одной из функций Арсакидской империи была торговля шёлком и привоз западных товаров (из Византии) и наоборот. Возможно, что бактрийцы служили передатчиками через пески Китайского Туркестана.

20 фунтов китайской муки продано нам по немыслимой цене в 25 нгусангов. Майор привёз с собой муку, сахар, чай, сушёные фрукты и свечи. Днём пала одна чёрная лошадь. Эта была одна из лучших лошадей.

 

Рисунок из дневника Ю.Н. Рериха.

 

28 декабря. Холодный облачный день. Ранним утром Голубин отправился купить немного зерна для лошадей и немного баранины. Он вернулся в 2 часа дня с тремя овцами и мешком зерна. Местные хорпы сказали ему, что майор вновь запретил им торговать с нами. Днём в наш лагерь прибыли местные старшины и заявили, что они не могут снабдить нас зерном для лошадей. Мы ответили, что их обязанностью является доставать достаточное количество зерна ежедневно, иначе мы уйдём отсюда на юг.

Вечером было около –20° С. Весь день дует ЮЗ ветер. Губернаторы Нагчу должны прибыть послезавтра. Местные тибетцы советуют нам говорить с ними решительно и требовать, чтобы нам разрешили пройти в Гьянцзе. Перевалы к югу от Нагчу проходимы, хотя всё ещё покрыты снегом.

Тохарские колонии Куча и Турфан были приверженцами хинаяны по своим убеждениям. Тохары, эмигранты из Тохаристана дардской национальности, принесли с собой учения сарвастивадинов и вайбхашиков из северо-западной Индии. Иранский диалект, распространённый в Хотане, был языком юечжи – кушан. У нас есть основания полагать, что хотанцы были колонией, созданной кушаном Канишкой. Махаянская доктрина получила новый импульс от Канишки, и характерно, что Хотан был махаянистским.

 

29 декабря. Тибетцы из Цомра сообщили нам, что шесть из наших верблюдов, якобы павших, всё ещё живы. Мы соответствующим образом рассчитали халхаского ламу Ринцзина. Доктор и я нанесли визит майору. Его жене становится хуже. Холодный ветер с ЮЗ.

 

30 декабря. Солнечный день. Старшины хорпов отказываются обеспечить нас необходимой провизией. Они выставили часовых, чтобы помешать нам покупать продовольствие у населения. Солдаты майора заявляют, что сами не могут добыть продуктов у хорпов. Имел резкий разговор с солдатами и местными жителями, в результате которого нам вечером принесли молоко и цампу [цампа (монг. – дзамба) – поджаренная ячменная мука]. Майор прибудет завтра, чтобы разрешить этот вопрос. Мы послали сегодня письмо Верховному комиссару Хора, в котором поблагодарили его за присланное нам продовольствие и просили отдать необходимые распоряжения о снабжении нас провизией. Местное население, очевидно, устало от нас и пытается избавиться от майора и солдатни.

 

31 декабря. Ранним утром Портнягин и Голубин отправились выяснить, не продадут ли тибетцы чего-нибудь. Около 10 вечера один из старшин, Адак Тхоми, нанёс нам визит и сообщил, что майор разрешил торговлю. Он сразу же послал одного из местных охранников сообщить об этом местным жителям. В результате этого разрешения Портнягин и Голубин добыли двух овец и немного молока. Зерно для лошадей обещают дать завтра.

Дни становятся немного теплее. Сегодня 87-й день нашего насильственного задержания. Заканчивается трудный для нас год.

 

 

1 января 1928. Тёплый солнечный день. Вечером около –10°С. Лёгкие облака. Мы решили послать Кончога в Нагчу поторопить губернаторов. Ходят слухи, что губернаторы прибудут завтра и что для них уже установлена палатка в Чунаргене. Местные жители говорят, что большой караван из мулов и яков прошёл в Нагчу. Это, вероятно, голоки, совершающие паломничество в Лхасу.

 

2 января. Ночью сильный ЮЗ ветер, разогнавший облака. Холодный ветреный день. Около полудня пришёл Кончог и сообщил, что в Чунаргене получено официальное сообщение, в котором говорится, что губернаторы Нагчу-Цзонга отбыли вчера из Нагчу в Шаругён. В монастыре для них готовят комнаты. Жена майора чувствует себя хуже, но она отказывается следовать указаниям нашего доктора. Пятеро местных старшин обслуживают нас: Адак Мемара, Адак Тхоми, Цземара, Комура и Паура. Зерно для лошадей дорожает и стоит около 12 нгусангов за маленький мешок.

 

3 января. Холодная ночь. Около –25° С. Солнечный день с ЮЗ ветром. Говорят, что губернаторы достигнут Тасанг-Ла завтра. Через день ожидается их прибытие в монастырь. Становится трудным добывать необходимое зерно. Голубин отправился покупать зерно и молоко. Добыл мешок зерна и немного молока.

Вечером в наш лагерь забрёл як и порвал одну из моих верёвок.

 

4 января. Холодная ночь. Почти –25° С. Солнечный день с небольшим ЮЗ ветром. Ожидаем прибытия губернаторов. Два снежных грифа были замечены на скале возле нашего лагеря. Вечером местные охранники сообщили о смерти жены майора. Таким образом майор начинает ощущать результаты своего глупого и высокомерного поведения. Местные жители говорят, что боги монастыря пытаются причинить вред майору.

 

5 января. Солнечный день с небольшим ЮЗ ветром и облаками. Утром приходил наш тибетец Кончог и сообщил, что губернаторы, добравшись до Цомра, неожиданно повернули назад. Согласно слухам, они получили информацию, что монгольское посольство устроило беспорядок в Нагчу. Местные старшины и солдаты по-прежнему настаивают, что губернаторы прибудут завтра. Один из старшин, Адак Тхоми, навестил меня сегодня. Он сказал мне, что этот район был взят под управление тибетским правительством около 12 лет тому назад. За этот период сменилось четыре Верховных комиссара. Он жаловался на тяжёлые налоги, взимаемые лхасским правительством. Говорят, что майор сильно огорчён.

Около 5 часов пополудни прибыл гонец от губернаторов и сообщил, что губернаторы приедут завтра. Вечером новые охранники пели сагу о Гэсэре (ke-sar-sgrung) и танцевали. Это было благопожелание, чтобы мы вскоре смогли отправиться в Индию. Их резкие визгливые голоса оглашали окружающие горы. Один из кхампов сказал: «Пойте тихо, иначе услышат тибетцы» – местное население боится тибетских солдат и их своевольного поведения.

Вечером было облачно. Около –19° С.

 

6 января. Всю ночь местные хорпы занимались установкой палаток для губернаторов. Около 12 часов дня прибыли губернаторы и часом позднее нанесли нам визит. Нагчуский кхан-по (духовный губернатор) – мужчина лет 60-ти. Носит ламскую одежду красного и бордового цвета и чёрные китайские очки. В течение семи лет он был тибетским представителем (mkhar-dpon) в Силинге [тибетское название Синина], затем пять лет служил в Пекине. Он хорошо знает китайский и вполне прилично монгольский язык. Его коллега нанг-со (гражданский губернатор) – старик, одетый в жёлтое китайское шёлковое платье и маньчжурскую шляпу. Он также носит очки. Кхан-по сразу же стал говорить о деле – откуда и с какой целью мы приехали? Очевидно, они имеют очень смутные представления об Америке. Он сказал нам, что Тибетское правительство не разрешает русским, англичанам и китайцам въезд в Тибет как таковой (ламаистское царство), и хотя подобного ограничения в отношении американцев не существует, они не могут пропустить нас, ибо в противном случае англичане, русские и китайцы проникнут в страну.

Очевидно, губернаторы получили какой-то ответ из Лхасы. Они настаивают на том, чтобы мы отправились в Силинг, или Джекундо, или Симлу и Ладак. Что нам запрещено проходить через Шигацзе или Гьянцзе. Что они, губернаторы, дадут нам караванных животных и провизию. Мы настаивали на том, чтобы нам было позволено посетить Гьянцзе, и напомнили губернаторам, что генерал Перейра в 1922-м пересёк Тибет на пути из Ганьсу в Гьянцзе и что м-м Дэвид-Ниль побывала в Гьянцзе. Губернаторы заявили, что всё это является ложью, поскольку, согласно их сведениям, м-м Дэвид-Ниль была отправлена назад из Джекундо, и что генерал Перейра вообще никогда не существовал. Они большие лжецы, эти тибетские чиновники! Мы продолжали настаивать на абсолютной необходимости пройти в Индию наикратчайшим путём, в крайнем случае минуя Шигацзе и Гьянцзе, и добраться до долины Чумби. Губернаторы попросили нас показать на карте наш предполагаемый маршрут и обещали приехать завтра, чтобы покончить с этим делом. Они посылают новое письмо в Лхасу и, зная о том, что мы лично знакомы с Дорингом Кушо, просили нас написать ему записку. Старый Доринг Кушо снова в фаворе. Они сказали, что доньер в Урге не имел права выдавать паспорта, что он лишь заведует банковским учреждением. Они также сообщили нам, что в Гьянцзе больше нет английских солдат и что сиккимец Ладен-Ла, находящийся на британской службе, был убит?! Уже во второй раз я слышу подобные слухи.

К вечеру собрались тучи. В атмосферных условиях, очевидно, произойдёт перемена.

 

7 января. Всю ночь дул сильный ветер. Выпал небольшой снег. Весь день сильный ЮЗ ветер с позёмкой. Губернаторы прибыли около полудня. Мы решили вопрос о пути. Нагчуские губернаторы пригласили нас приехать через 14 дней в Нагчу, где они приготовят для нас дом с двором. Из Нагчу нам придётся отправиться в Намру-Цзонг (gnam-ru-rdzong), откуда мы достигнем Нагцанг-Цзонга (nag-tshan-rdzong) (около 15 дней ходу). Из Нагцанг-Цзонга нам придётся добираться до Цангпо (tsang-po), откуда через Тингри-Цзонг (gting-ri-rdzong) мы достигнем Кампа-Цзонга (gam-pha-rdzong) и далее – Сиккима. Всё путешествие займёт около месяца. Три человека сразу же отправятся в Лхасу закупать провизию для нас. Мы продали губернатору оба наших карабина маузер с 200-ми патронами.

Около 5 часов вечера мы нанесли ответный визит губернаторам. Губернатор расположился в обычной чёрной палатке. На одной из опорных стоек палатки висят русские кавалерийские винтовки и немецкие маузеры, не могущие причинить вреда по причине серебряной отделки. Губернаторы отказались посылать наши телеграммы в Америку и полковнику Бейли7. Говорят, что линия между Лхасой и Гьянцзе повреждена. Они также сказали нам, что эта линия использовалась при заключении договора между Китаем и Тибетом и что теперь в ней нет нужды. Что англичане не обучали тибетцев изготовлению пороха и что Ладен-Ла пытался распространить большевизм в Тибете!!! Что более нет английских солдат в Гьянцзе и что долина Чумби полностью находится под тибетским контролем.

 

8 января. Ясный солнечный день. ЮЗ ветер. Губернаторы отбыли рано утром. Мы послали им письмо, в котором говорилось, что мы не можем следовать северным путем на Рудок через Намру, и предложили другой маршрут, через Тенгри-Нор (byang-gnam-mtsho - тибетское название озера – Чжан-Нам-Цо) и Лхарцзе-Цзонг (lha-rtse-rdzong), откуда имеется дорога в Сикким. Местные старшины очень хотят, чтобы мы уехали в Нагчу. Они уже собирают яков и лошадей.

 

9 января. Под утро сильный ЮЗ ветер с небольшим снегом. Солнечный день. Начинаем готовиться к путешествию.

 

10 января. Солнечное утро. Около двух часов дня сильный ЮЮЗ ветер. Местные старшины покинули Шаругён, чтобы подготовить вьючных яков и лошадей. Пришла новость, что бурятский лама Молонов умирает.

 

11 января. Солнечный день с ЮЮЗ ветром. К вечеру облачное небо и небольшой снег. В нашем лагере двое заболели (цинга) – Портнягин и тибетец Кончог. Торгоут Очир болен бронхитом. Все старшины отправились, чтобы привести яков и лошадей. Начинаем паковать вещи. Губернаторы получили в нашем лагере прозвище – ngu-lao-ye, или «бабушки-начальники». Я забыл записать, что губернаторы пренебрежительно говорили об англичанах, жаловались, что они не научили их, как изготавливать порох!! Странные политика и чувства тибетцев по отношению к соседям!

Сегодня тело жены майора было перенесено к месту погребения. Несколько солдат сопровождали тело, чтобы разрубить его на куски на близлежащем холме. Снежные грифы и орлы следовали за процессией. 

Нагчуский кхан-по вспомнил Рокхилла6 в Пекине. Он провёл 7 лет в Синине, 5 лет в Пекине, 5 месяцев в Урге и посетил Забайкальскую губернию в Сибири.

 

12 января. Солнечный день. ЮЮЗ ветер. Прибыл один из старшин и сообщил, что 100 вьючных яков будут здесь 16-го. Вновь прибывшие из Нагчу сообщают, что полмешка цампы стоит 25 нгусангов! Люди страдают от нехватки продовольствия. Местные хорпы говорят, что яков нельзя использовать в долгом путешествии. В этом году имел место необычайно обильный снегопад в районе Трансгималайского хребта и окружающих гор, и яки очень слабы. В течение десяти дней мы пытаемся раздобыть яков, но местные жители упрямы и выдвигают всяческие отговорки. Портнягин всё ещё страдает. Полковник Кордашевский снова заболел. Длительное путешествие становится невозможным для нас, и нам придётся побороться за то, чтобы пройти в Индию кратчайшим путём.

 

13 января. Солнечный тёплый день, почти без ветра. Весь день занят упаковкой ягтанов. Старшина Комара заходил ко мне, чтобы сказать, что он потерял 5 лошадей и большое число яков и овец из-за отсутствия фуража и что будет невозможно найти 130 яков для нашего каравана. В Нагчу почти невозможно найти лошадей. Вечером приходил Кончог и сообщил, что майор получил копию письма, отправляемого губернаторами в Лхасу. В письме говорится, что мы были задержаны Верховным комиссаром Хора. Что весь наш караван погиб, деньги кончились, и все мы больны. Далай-ламу просят позволить нам пройти наикратчайшим путём в Сикким. Какой обман! Теперь губернаторы пытаются переложить всю вину на Верховного комиссара Хора. Мы стали жертвой ревнивых отношений между тибетскими чиновниками. Какова судьба письма Верховного комиссара Хора в Лхасу, неизвестно. Мы видели сегодня двух хорпов, собирающих туалетную бумагу в нашей уборной! Портнягин всё ещё страдает. Полковник Кордашевский не выходит из своей палатки.

 

14 января. Солнечный тёплый день. Весь день занимался упаковкой вещей. Вьючные яки и лошади прибудут сюда 17 января, 18-го мы выступаем в Нагчу. В наш лагерь пришёл хорпа и спел песню, желая нам счастливого пути в Индию. Местное население радо, что мы уходим. Мы покупаем баранину (около 4 мекс. долл, за овцу) и разрезаем мясо на мелкие куски, упаковываем его в мешки. Местные старшины очень хотят купить у нас ружья. За одну русскую пехотную винтовку без патронов дают 300 нгусангов! В настоящее время ружья и лошади стоят очень дорого в этой части Тибета. Наши лошади стоят около 250–300 нгусангов.

Вечером лёгкие облака. Около –13° С. Портнягин всё ещё страдает от цинги. Полковник Кордашевский категорически отказывается выходить из палатки.

 

15 января. Ветреный день. Около полудня сильный ЮЮЗ ветер с позёмкой. Весь день пакуем грузы для яков. Получили письмо от губернаторов Нагчу. Они сообщают, что получили наше последнее письмо и отослали его в Лхасу. Мы надеемся выступить 18-го утром. Вечером около –10°С.

 

16 января. Снова ветреный день. Сильный ЮЮЗ ветер. Весь день упаковывали грузы. Вечером узнали, что яки уже достигли Чунаргена. Все вьючные животные ожидаются завтра. 20-го мы двинемся отсюда.

 

17 января. Ветреный холодный день с сильным ЮЗ ветром. Только 32 яка пришли в Шаругён. Старшины хотят получить все деньги вперёд – около 200 нгусангов за 100 вьючных яков. Стоимость одной лошади до Нагчу – около 25 нгусангов. Мы решили ехать на собственных лошадях.

 

18 января. Ветреный день с позёмкой. Встали очень рано. Яков ещё нет. Около двух часов дня 70 яков достигли Шаругёна. Имел длинный разговор со старшинами. Нам пришлось заплатить 200 нгусангов вперёд. Лишь с большим трудом мы уговорили старшин доставить нас в Нагчу через четыре дня. Майор болен и принимает мало участия в разговорах.

 

19 января. Лагерь к северу от Тасанг-Ла. Встали очень рано. Тёплый день. С раннего утра распределяли багаж между пятью старшинами. Около 10 часов вышли из Шаругёна. Нам потребовалось около 130 яков! По достижении Чунаргена сильный ЮЗ ветер начал дуть в лицо. Около часа дня остановились к северу от Тасанг-Ла между двумя лагерями голоков, путешествующих в Лхасу. Днём небольшой снег и ЮЗ ветер.

 

20 января. Лагерь к югу от Тасанг-Ла. Всю ночь сильный ЮЗ ветер со снегом. Вышли около 9.20 утра. Постепенный подъём на перевал. Многочисленные стойбища голоков и амдосцев с яками. Несколько чайных караванов. Перевал покрыт глубоким снегом. Медленный спуск с перевала. Вновь многочисленные стойбища амдоских лам, идущих в Лхасу. Им потребовалось 80 дней, чтобы добраться до Нагчу из Гумбума!

Разбили лагерь на склоне горы. Снег. Отсутствие травы для животных. Трудность добыть аргал.

 

21 января. Лагерь южнее Цомры. Постепенный спуск к Цомре. На дороге глубокий снег. Разбили лагерь к югу от Цомры. Амдоский караван остановился возле нас. Снова трудности с аргалом.

Температура к вечеру –14° С.

 

22 января. Поднялись в 7 утра. Сильный холод, около –25° С. Лишь с большим трудом погрузили вещи. В течение трёх часов поднимались по глубокому снегу на перевал. Нам удалось купить несколько мешков аргала у соседних панагов. Возле палаток мы видели около 30 павших яков – следствие необычного снегопада в этом году. На перевале к нам присоединился солдат майора. Он сказал, что майор следует за нами. Спустившись с перевала, мы пересекли широкую долину. Снега на Трансгималаях видны к югу. Затем вновь поднялись на небольшой перевал, после чего остановились в долине на берегу реки Нагчу. Мы легко могли бы сегодня пойти в Нагчу, но наши вьючные яки не добрались бы до нас. Майор проехал мимо нашего лагеря. Он прибудет в Нагчу завтра.

Около 4 часов дня –10° С.

 

23 января. Нагчу-Цзонг. Вышли около 10 часов утра. Очень холодная ночь. Около 11 часов достигли Нагчу – пёстрое скопище почти пятидесяти хижин в китайском стиле. Нас встретили доньеры губернаторов. Они приготовили для нас дом каких-то амдоских купцов с шестью сырыми комнатами. Днём губернаторы просили меня прибыть к ним. Они выразили желание устроить нас с комфортом. Оставшаяся часть дня была занята устройством на новом месте.

 

24 января. Нагчу. Тёплый день. Снег постепенно тает. Зашли в несколько лавок, заваленных дешёвыми индийскими товарами. Приводим в порядок дом. Удалось раздобыть несколько индийских печурок. Отправились с профессором Рерихом и доктором Рябининым к губернаторам. Губернаторы возложили всю вину на Верховного комиссара Хора.

 

25 января. Тёплый день. По-прежнему заняты поиском печек. Раздобыли одну монгольскую печку. Губернаторы снова пригласили меня к себе. Они пишут новое письмо в Лхасу. Снова спросили меня о наших лхасских знакомых и предложили написать письмо Царонгу Шапе, военному министру. Мы спросили их, можем ли мы получить разрешение на посещение монастыря. Губернаторы ответили, что наведут справки, поскольку монахи весьма своенравны. Губернаторы сказали мне, что Царонг Шапе был смещён со своего поста главнокомандующего армией, так как он распространял в армии большевизм!

 

26 января. Я написал сегодня письмо Царонгу Шапе, и губернаторы обещали отправить его тайно в Лхасу. Сегодня мы посетили монастырь. В главном храме (’du-khang) находятся образы божеств Гандана (рая Сукхавати) (dga'n-ldan-lha-brgya-ma) и Калачакры (dus-khor'-gi-yid-dam). Имеется особый храм Майтрейи – его фигура богато разукрашена золотом. Якупил сегодня me-lcags [тиб. – кресало] с украшениями в зверином стиле.

 

27 января. Тёплый день. Около –2° С на солнце. Снег тает. Один из чиновников цзонга выехал сегодня в Лхасу с письмами о нашем прибытии и моим письмом к Царонгу Шапе, которое он тайно отправит военному министру. Говорят, что до Лхасы на вьючных животных добираться 20 дней, из-за обильного снега на перевале Саншунг.

Новая партия панагов и цайдамских монголов прибыла в Нагчу. Запах в городе отвратительный, несмотря на снег, и мы лишь надеемся, что сможем вскоре двинуться к югу. Губернаторы говорят, что они могут предоставить нам вьючных животных только после того, как стает снег.

Губернатор нагчу-кхан-по (nagchu-mkhan-po) (духовный губернатор) живёт в монастыре Жагдэн-Гонпа (zhag-gdan-dgon-pa), где он занимает большую комнату. На стенах развешаны русские ружья и несколько германских карабинов системы маузер. Служители сидят вдоль стены. Имеется стеклянное окно. Губернатор очень гордится тем, что бывал в Пекине и Монголии, и утверждает, что знает обычаи всех народов и знает все договоры. Яуказал ему, что не существует договоров, касающихся Тибета, между Великобританией, Россией и Китаем, и что Америка никогда не заключала каких-либо соглашений с Тибетом. Он сказал мне, что только англичанам разрешается посещать Гьянцзе, и только по обусловленному в договоре шоссе Калимпонг–Чумби–Гьянцзе. Что англичане, прибывающие в Нагчу с севера, должны следовать через Ладак. Я указал вновь, что состояние нашего здоровья не позволяет нам ехать длинным путём через Ладак. Я настаивал на том, что нам должно быть позволено пересечь Тибет в направлении Сиккима кратчайшим путём. Я предложил написать новое письмо Дорингу, но губернатор заявил, что старый Доринг также был обвинён в большевизме и поэтому находится в опале!! Очевидно, все нововведения в Тибете считаются большевизмом! Губернатор также утверждал, что мы были задержаны не Тибетским правительством, а Верховным комиссаром Хора, который, будучи военным человеком (drag-poi-dpon-po), не знает правил и установлений правительства. Я отметил, что такая точка зрения является странной для нас и что в нашей стране, в том случае, если находящийся на государственной службе чиновник предпринимает какие-то действия, правительство несёт за них ответственность. Губернаторы отказались понимать такой довод. Отсталая страна, где процветают отжившие маньчжурские нравы, взяточничество и грубое невежество!

Вечером около –2° С.

 

28 января. Губернатор Нагчу назначается Гоманским дацаном (sgo-mang-grwa-tshang) монастыря Депунг (’bras-dpung) и потому имеет титул кхан-по (mkhan-po). Гражданский губернатор, нанг-со (nang-so), – чиновник, назначенный правительством надзирать за работой кхан-по. Поэтому правительство и монастыри шпионят друг за другом. Этот дуализм в управлении – характерная черта тибетской государственной системы.

Тёплый день с сильным ЮЗ ветром. Снег быстро тает. К западу от Нагчу находится женский монастырь, расположенный на холме. Над ним – место погребения. Запахи в этой местности довольно тяжёлые, и многочисленные собаки – мёртвые и живые – служат постоянной причиной инфекции.

Сегодня пришли двое мужчин хоров, чтобы покрасить наш дом известью. Они просто взяли ячий хвост и обрызгали стены, разведя немыслимую грязь. Я должен был положить конец этой процедуре.

Нынешнему губернатору Нагчу около 63 лет. У него есть жена и пятилетний сын. Днём губернатор пригласил меня к себе. Мы решили вопрос об аргале. Нам требуется около 15 мешков ежедневно. Он очень хочет приобрести русское ружьё и шёлк. Я сказал ему, что мы готовы продать эти вещи при условии, что нам позволят пройти в Сикким кратчайшим маршрутом.

Вечером около –2° С.

 

29 января. Холодная ночь. Около полудня тёплый солнечный день. На солнце около +25° С. Снег быстро тает. Нанёс визит второму губернатору Нагчу, нанг-со. Это пожилой человек, долгое время служивший в Конгбо и Каме. В 1918-м он находился вместе с Калон-ламой в Каме и состоял при миссии Эрика Тейхмана. Он также помнит, что встречался с полковником Бейли и капитаном Морхедом в 1912-м во время их исследования Пёмакочунга. У старого нанг-со был сын в Индии, изучавший военную науку. Молодой человек умер несколько лет тому назад. Нанг-со обещал свою помощь и сказал мне, что, может быть, нам удастся поехать в Сикким кратчайшим путём. Он предложил поехать из Намцо (nam-mtsho) в Лхарцзе-Цзонг (lha-rtse-rdzong), к западу от Шигацзе. Нанг-со показал мне своего пса, привезённого из Конгпо (rkong-po'i sha-khyi). Очевидно, он хочет продать его. Я сказал, что куплю у него пса в том случае, если мы пойдём кратчайшим путём.

Нанг-со рассказал мне, что во время своей службы в Каме, в китайско-тибетскую войну они пользовались картами и глобусом! Причём он удивлялся, что карты не соответствовали местности!

 

30 января. Снова холодная ночь и солнечный тёплый день. Около часа дня +32° С на солнце. Прибывший с перевала Саншунг сообщает, что снег быстро тает и дорога проходима. Многочисленные караваны останавливаются у Понду-Цзонга, готовые выступить в Нагчу.

Управляемая губернаторами область состоит из территорий четырёх племён (gangs-ri-sde-bzhi). Большая часть скота пала, только в районе Амдо-Цо-Наг (amdo-mtso-nag) можно найти яков и вьючных животных. Мы все надеемся вскоре двинуться на юг.

 

31 января. Снова тёплый солнечный день, около +40°С на солнце. Утром мы нанесли визит нанг-со. Днём губернаторы просили меня прибыть к ним. Майор также присутствовал при встрече. Из Лхасы получен ответ, в котором говорится, что правительство ничего не знает о нашем прибытии и что нам следует пойти в Ладак или в Китай. В том случае, если мы захотим следовать другим путём, мы должны послать ещё одно письмо. Губернаторы хотят сейчас дождаться ответа на своё последнее письмо. Письмо, посланное в Лхасу комиссаром Хора, исчезло где-то в пути!

Лама-губернатор сказал, что было очень неразумно пожертвовать местному монастырю 95 нгусангов, что монахи положили все деньги себе в карман. Лучше всего было бы купить масло у губернаторов и подарить его монастырю!! Он также спросил меня, каким кхан-по является профессор Рерих. Он привёл пример Агвана Доржиева, который имел титул хамбо от Тибетского правительства. По его словам, Доржиев был хорош с Цаган-ханом, Русским Императором, а теперь Доржиев хорош с красными. Я усомнился в этом, ибо красные преследуют религию, в том числе и буддизм. На что духовный правитель Нагчу рассказал мне удивительный пересказ событий в России. По его словам, теперь в России правит человек, убивший Цаган Батор-хана из револьвера. Фотографии этого человека теперь встречаются повсюду в России. Убив Цаган-хана, этот человек влез на высокое дерево и провозгласил, что ныне нет Цаган Батор-хана и что нет учения Иисуса и Будды. Но ещё оставалась в живых одна женщина, жена одного из приближённых Цаган-хана, знающая обычаи как красных, так и белых. Новый правитель отправился к ней и застрелил её, после чего убил самого себя! Такова удивительная повесть о событиях в России, которая рассказывается в Лхасе. Неясно, почему новый правитель убил себя, но это не смущает слушателей, которые с большим вниманием слушают невероятные рассказы духовного правителя о событиях в мире.

 

1 февраля. Снова солнечный день. Ранним утром я нанёс визит нанг-со и преподнёс ему кусок китайского шёлка. Он был явно очень доволен и обещал помощь. Он сказал, что сделает всё, что в его силах, чтобы мы могли пойти кратчайшим маршрутом. Яузнал, что его сын был известным гонкаром, обучавшимся в британской и индийской армиях. Он просил меня ничего не рассказывать о нашем разговоре ламе-губернатору.

Днём мы пошли в лавку, и я купил бутанский меч. Наш Кончог принёс мне рукописную копию Кесар-Дунга (ke-sar-sgrung) и тибетский меч из Кесар Поданга, находящегося на расстоянии 15 дней к востоку от Нагчу. В этом месте имеется цзонг и храм под названием Кесар-По-Бранг (ke-sar-po-brang). Его потолочные балки сделаны из мечей, которые очень ценны.

Вечером я отправился к хамбо (кхан-по). Он был один и прочитал мне ответ из Лхасы, в котором говорилось, что правительство не получало сообщения от Верховного комиссара Хора и очень недовольно тем, что тибетские чиновники допустили гибель наших животных. Что мы можем ехать, куда хотим, в пределах Внешнего Тибета (bod-phyi), но не можем ехать во Внутренний Тибет (bod-nang). Губернатор, которому мы подарили кусок русского золотого шёлка, обещал нам свою помощь. Он сказал, что отношения с англичанами не очень дружественные. Что англичане не учили их изготовлению пороха. Что один молодой тибетец научился делать порох в Китае.

 

2 февраля. Снова солнечный день. Мы купили пса из Конгпо у доньера цзонга. Никаких новостей.

 

3 февраля. Солнечный тёплый день. Группа голоков и панагов – паломников прибыла на яках в Нагчу. Их сперва остановили, но затем разрешили въехать в город. Завтра они проследуют далее в Лхасу.

 

4 февраля. Тёплая весенняя ночь. Лужи подёрнуты лёгким покровом льда. На дальних вершинах Трансгималаев кучистые облака. К 11 часам дня солнце сильно пригревает.

Зашёл доньер духовного правителя. Говорит, что вчера прискакал гонец с письмом, в котором сообщается, что правительственный ответ, да-иг (bdag-yig), и продовольственный транспорт вышли на 50 яках из Лхасы. Через 6 дней караван ожидается в Нагчу. Местные люди комментируют, что письмо составлено в сильных выражениях. Видимо, правительство старается загладить своё разбойничье отношение к нам. Действительно, удивительна мера тупости и невежества тибетских чиновников. С одной стороны, боязнь иностранцев, с другой – оставленные в наших руках 29 винтовок и 4000 патронов, принадлежащих правительству! Примечательно также общее пьянство и употребление табака.

 

5 февраля. Сильный ЮЗ ветер. Тёплая ночь, утром –2° С. Снег быстро тает, южные склоны окружающих холмов уже освободились от снега.

 

6 февраля. Тёплый день со слабым ЮЗ ветром. Под вечер появился нирва из цзонга и сообщил, что из Лхасы получен ответ.

 

7 февраля. Около полудня пришёл доньер и просил нас прибыть к губернаторам. Профессор Рерих и я отправились в цзонг. Губернаторы сказали, что Тибетское правительство готово позволить нам проследовать в Сикким через Намру-Цзонг, Сенджа-Цзонг, Лхарцзе-Цзонг и что они снарядят караван, как только снег немного растает.

Днём я написал письмо о Кончоге, в котором указал, что он нужен нам, пока мы не придём в Индию. Днём же я нанёс ещё один визит кхан-по. Он сказал мне, что устроит наше путешествие в Сикким. Разговор зашёл о Китае, Монголии. Очевидно, тибетские власти боятся наступления Фенга из Ганьсу и находятся в тайных отношениях с мачи-та-женом Синина.

Нагчу–Намру – 7 дней; Намру–Сенджа – 6 дней; Сенджа–Лхарцзе – 8 дней.

 

8 февраля. С вечера появились тяжёлые тучи на горизонте над Трансгималаями. Ночью выпал небольшой снег, около 3 дюймов. Ветреный и серый день. Утром губернатор принял от нас 29 ружей с патронами. Днём лама-губернатор просил меня снова зайти к нему. Он сказал мне, что они послали новое письмо в Лхасу, в котором просили правительство позволить нам проследовать от Тенгри-Нора прямо в долину Чумби. 140 яков и 10 лошадей заказаны для нас. Мы надеемся выступить после 20 февраля.

 

9 февраля. Снова ветреные ночь и день. К вечеру небо прояснилось. В Нагчу дошли слухи, что наш караван из Лхасы достиг Саншунга, но перейти через перевал всё ещё трудно. Из Нагчу в Намру-Цзонг на северном берегу Тенгри-Нора требуется 7 дней, из-за снега. Из Намру в Нагцанг (Сенджа) 5–6 дней. Из Нагцанга прямой маршрут ведёт через Трансгималаи в долину Цангпо.

 

10 февраля. С утра ясный день. Около 2 часов дня сильный ЮЮЗ ветер и тучи. Местные жители говорят, что в направлении Шенцза-Цзонга снег не такой глубокий.

Особым классом тибетского общества являются так называемые бывшие ламы, не выдержавшие монастырской дисциплины, либо не чувствующие особого призвания к монашеской жизни. Эти лица занимают всевозможные должности на службе правительства, бойко торгуют и особо ценят службу в торговых представительствах Тибета в Китае и Монголии. На этой службе они пускаются во все тяжкие. Пьянство, курение и другие пороки прикрываются престижем бритой головы ламы и красного халата. Эти люди являются продуктом того неестественного строя, который сковал Тибет и превратил страну в пустыню человеческих исканий. Прискорбно, что иностранное представительство Тибета почти исключительно в руках этих изворотливых людей, которые вместо молитв отсчитывают на чётках прибыли своей высокодоходной деятельности ростовщиков.

Где сказания о Гэсэре, где возвышающие предания о буддийских первоучителях, где рыцарство, о котором говорят ещё отдельные постройки цзонгов и монастырских скитов? Всё забыто ради серой тупой жизни, в которой ужасным диссонансом звучат заветы Благословенного. Всё превратилось в какое-то ненужное понятие луг-со [тиб. – обычай], которым одинаково прикрывается благочестие лам и преступность чиновников. Вспоминается рассказ, как тибетец, подошедший к берегу реки, старался выловить из реки отражение золотого браслета, висевшего над ним на дереве. Истинные ценности Тибета давно исказились, и народ тупо топчется, стараясь изловить отражение былых достижений, свидетелями которых остались запылённые стопы книг и отдельные произведения искусства.

Кто эти высокомудрые государственные мужи, готовящие могилу для своей страны? Сборище идиотов или ходячих манекенов, закостеневших в своём неведении? Или это преступники, боящиеся потерять выгоды своего положения? Много приходилось размышлять об этих вопросах в течение трёхлетнего постоянного общения с тибетцами. Маленькие, ничтожные люди, не имеющие понятия о гражданском долге и человеческой чести. Все эти высокомужественные дюпёны [дюпёны (тиб.) – местные князья], прикрывающие головы глиняными горшками от неприятельских пуль, все эти благочестивые столпы монашества хладнокровно присуждают несчастных к многим годам заключения в каменных мешках – не доказывают ли они все глубокое и тяжкое падение народа, стремившегося стать цитаделью духовных исканий в Азии?

Оставим мужественного воина думать, что английская булавка скрывает все недочёты его обмундирования. Тибетцы охотно скупают русские винтовки, вооружая ими население. Регулярные же свои части снабжают плохо стреляющими винтовками, подделками русских трёхлинеек, изделиями лхасских арсеналов, этим самым как бы обрекая свою армию на полное убожество на воинском пути. Считают ли они своих солдат недостойными настоящей военной винтовки, или настоль уже велико самомнение, ставящее изделие лхасского арсенала превыше всего огнестрельного оружия Запада? Эти вопросы предоставляем разрешить читателю, оставаясь, однако, при мнении, что Тибетскому военному министерству придётся горько пожалеть в случае столкновения с военными силами современности. Но нам ли учить людей, вычитавших в метафизике буддизма устройство самолётов и подземных железных дорог.

 

11 февраля. Солнечный день. Около 1 часа дня сильный ЮЗ ветер. Один из владельцев лавки напротив нас прибыл из Лхасы. Он говорит, что наш продовольственный караван находится в двух днях пути от Нагчу на Саншунге.

Получить вьючных яков для пересечения перевала довольно трудно. Снег на перевале – по самый пояс. Караваны мулов, пытавшиеся перейти через перевал, были вынуждены повернуть назад. Вечером профессор Рерих и я отправились навестить кхан-по. Он обещал достать для нас яков 23 февраля. Очень трудно установить точное расстояние всего нашего маршрута на Сикким.

Мадам Рерих снова больна. В разговоре с доньером цзонга я сказал ему, что мадам Рерих снова больна и что она не может переносить местной грязи. Он воскликнул: «Что вы скажете тогда о Лхасе, где питьевую воду берут из ручья, в который сбрасывают все экскременты и всевозможные отбросы! Только благодаря защите Всевышнего город редко поражают болезни». Такова характерная особенность города.

 

12 февраля. Солнечный день. Снег снова быстро тает. Около часа дня профессор Рерих и я отправились к губернаторам. Мы решили вопрос о нашем отбытии, назначенном на 25 или 26 февраля. Нам потребуется 140 яков и 10 лошадей.

Другое название Намру-Цзонга – Чжанглинг-Кхар (byang-gling-mkhar), оба названия отсутствуют на карте Тибета, изданной Индийским Тригонометрическим бюро. Мадам Рерих чувствует себя лучше. Мы надеемся, что она скоро поправится. Купили одну танку, изображающую Манджушри (’jam-dpal-dbyangs).

 

13 февраля. Опять солнечный день. На Трансгималаях видны большие тёмные пятна. Всё утро я пытался раздобыть молока. Завтра один из солдат майора отправится за яками в Цземар и пришлёт оттуда молоко. Несколько наших лам собрались пойти в Лхасу пешком, но не смогли этого сделать из-за глубокого снега, лежащего на перевале Саншунг. Наш караван с провизией не прибыл в Нагчу. Местные жители ожидают его завтра.

 

14 февраля. Очень тёплый солнечный день. Местные кочевники начинают прибывать в Нагчу на празднование Нового года, на яках и лошадях. Солдат не смог отправиться в Цземар, так как в Нагчу нет лошадей. Возможно, он поедет завтра.

 

15 февраля. С утра сильный ЮЗ ветер, гонящий тяжёлые серые тучи. В городе приготовления к Новому году в полном разгаре. Во всех домах гонится ячменное вино. Многие нотабли местечка уже сегодня сильно заправлены. Сам духовный губернатор и его супруга пьяны. Старшины отказались выдавать нашим ламам-бурятам аргал, на том основании, что они идут в Лхасу, а не следуют с нами. Странная логика, точно желание увидеть священный город лишает человека всех удобств жизни.

Прибыли слуги губернаторов и майора, сопровождавшие наш продовольственный караван. Последний прибывает завтра утром. Сегодня прибыли в Нагну несколько караванов на яках из Лхасы. Это хорпа, уехавшие осенью в Лхасу за зерном, возвращаются к себе.

Поражает малорослость и худосочность местных яков по сравнению с яками в Ладаке и у киргизов Китайского Туркестана. В Ладаке и в районе Монгольского Алтая на яка грузят груз верблюда, здесь же груз одного верблюда приходится распределять на двух яков, и то животные плохо ходят и часто ложатся.

Вечером над местечком густые струи едкого дыма аргала, отравляющего воздух. На улице всевозможные отбросы – дохлые яки и собаки. Радостно будет снова приблизиться к Гималаям и вступить в долины Сиккима, отмеченного учительской деятельностью Падмасамбхавы.

 

16 февраля. С утра туман покрыл ближайшие вершины. К 10 часам стал падать мокрый снег, покрывший местность тонким белым покровом. Пришёл наш караван. Привезли припасов на 770 нгусангов. Духовный губернатор, гражданский и майор явились к нам. Торговали винтовки и парчу. Происходил обычный балаган. Губернаторы всячески притесняют лам-бурят.

 

17 февраля. Солнечный день с ЮЗ ветром. Рано утром посетил нанг-со. Уговорился с ним о плате за караван, а также о письме до Сиккима. Он во всём обещал своё содействие. Я ему преподнёс свою лисью шапку и кусок шёлку. Он, видимо, остался очень доволен подарком. Подарил мне годовалого пса – гончий из Конгпо. Вечером посетил духовного. Преподнёс его супруге серебряный сервиз, шёлковый халат и дамскую сумочку. Сумочку уже пришлось передать на дворе, ибо у губернатора сидели посетители. Губернатор сообщил мне целый ряд сведений о районе Нагчу. В районе 12000 населения. Район до нынешнего года был богат яками. Соседний район Тенгри-Нора богат овцами. Район Нагцанга также богат скотом, население около 10000.

Каждое лето в 6-м месяце около Нагчу производится смотр местной милиции. Около 1000 человек под начальством тысячника (stong-dpon). Милиция конная. Упражнение состоит в стрельбе с коня и спешенным.

 

18 февраля. Солнечный день. Небольшие облака на ЮЗ. Наконец удалось отправить солдата за молоком в Цземар. Губернаторы купили у нас два русских ружья и 200 патронов за 700 нгусангов.

 

19 февраля. Солнечный день со слабым СВ ветром. Днём ветер изменился на ЮЗ. Губернаторы послали новое письмо правительству, в котором просят правительство сократить наш путь в Сикким. Они также просили правительство позволить нам расплатиться за караван в Сиккиме. Днём оба губернатора нанесли нам визит и очень заинтересовались бизоньей шкурой из Америки. Я написал также письмо Тибетскому правительству, в котором просил укоротить наш маршрут.

 

20 февраля. Сегодня сжигали тормы [тормы – ритуальные изделия из теста в виде трёхгранной пирамиды]. Первой церемонией было служение у губернатора. Мы были приглашены, и было разрешено снять фотографии. Впереди несли изображение тормы, за изображением шёл лама в высокой шапке и красной мантии, за ним несколько послушников с предметами культа. За ними ряд лам с барабанами и трубами. Барабаны глухо гудели, ламы часто и коротко ударяли в них. За духовными ряд местных старшин в ярких живописных нарядах и красных и зелёных тюрбанах. Они были вооружены мечами и фитильными ружьями, фитили дымились. При сжигании тормы, которую бросают в приготовленный костёр, старшины стреляют в костёр.

После церемонии мы все посетили духовного губернатора. По общему обычаю китайцев, монголов и тибетцев, в праздники Нового года не полагается говорить о деле, потому духовный губернатор долго шутил с полковником Т[емником] [Темником называли полковника Кордашевского. Темник (стар.) – командующий десятью тысячами воинов в монгольской армии] о покупке сломанных часов последнего. Бедный полковник чрезвычайно утомился этими шутками. Затем мы отправились к гражданскому. Там тоже произвели сожжение тормы, причём толпа нищих и закованных в кандалы преступников жадно бросилась в костер, вытаскивая куски тормы, – по поверию, получивший кусок вполне защищён от ранений пулями.

Среди дня происходило сожжение в местном монастыре, длинное шествие монахов, во главе которого Цоржи-лама с жезлом. Густо гудят большие монастырские трубы (dung-chen). Крестьяне несут знамёна с навершиями в виде трезубцев. Торма была сожжена затем на площади возле монастыря. В монастыре встретил двух дунган из Синина, они уже два года как живут в Нагчу, ожидая разрешения ехать в Лхасу. Такова покорность Азии.

 

21 февраля. Сегодня 30-е число 12-го месяца. С утра солнечный день с лёгким СВ ветром. Среди дня был приглашён к духовному губернатору. Условились об аргале и зерне. Затем вызвали старшин, которым наказали доставить яков в назначенный день. Начинаем собираться в дорогу.

 

22 февраля. Новый год. С утра монголы поднесли начальнику экспедиции хадаки с поздравлениями. День с лёгким ЮЗ ветром, порывами, идёт мокрый снег – крупа. В 1 час дня посетили духовного губернатора. Гражданский также присутствовал. Все разряжены, в жёлтых шёлковых халатах и собольих шапках. К вечеру все в Нагчу пьяны и тихо расходятся по домам. Народ устраивает хороводы с пением.

 

23 февраля. Солнечный тёплый день. Начинаем готовиться к путешествию.

 

24 февраля. Солнечный день. Трое наших бурят выехали в Лхасу. За 8 мулов они заплатили 135 мексиканских долларов до самой Лхасы. Губернаторы отправились на вершину близлежащего холма, чтобы соорудить обо. Днём была церемония и новогодний приём в монастыре.

 

25 февраля. Солнечный день с небольшими облаками на ЮЗ. С утра слабый ветер с СВ. Сегодня пришли работники, чтобы размолоть корм для лошадей, – жернова очень примитивны. Елене Ивановне опять нездоровится, но вечером она чувствует себя лучше.

 

26 февраля. Сегодня пятое число тибетского месяца, число, когда должны были прибыть яки каравана. С утра двое солдат пришли и сообщили, что яки прибудут сегодня и что майор собирается завтра выехать к генералу. К часу дня майор явился с прощальным визитом и сообщил ряд любопытных сведений. Будто бы, когда 15 октября мы прибыли в Шенгди, нанг-со был у генерала и уговорился с ним пропустить нас в Чунарген и далее. Но затем нанг-со уехал в Нагчу и там не сообщил должным образом духовному губернатору. Из осторожных слов майора можно было заключить, что имело место соревнование между генералом и духовным губернатором, которое повело к открытой ссоре между ними. Майор прибавляет, что нанг-со троедушный человек!

К вечеру мы были приглашены к губернаторам, вызвали также майора и передали ему, что он не смеет уезжать до прихода каравана. Произошла безобразная сцена, пьяный взбешённый майор нападал на гражданского губернатора, упрекая его в поступках в Чунаргене, тот открещивался. Духовный нагло хохотал, находя видимое удовольствие в препирательстве двух тибетских чиновников. Мы заявили, что в случае если яки не прибудут к 1 марта (9-е тибетского месяца), мы не считаем себя обязанными ждать и идти по дальней дороге и требуем нас немедленно отправить до Понду-Цзонга, до которого места дать животных либо носильщиков. К вечеру яки не прибыли.

 

27 февраля. Снова солнечный тёплый день. Яки не прибыли сегодня, но местные старшины по-прежнему уверяют, что мы выйдем 1 марта. Днём мы отправились к губернаторам. Они получили письмо от лхасского правительства. Правительство сейчас занимается расследованием причин нашего задержания. Верховный комиссар Хора утверждает, что мы сами прибыли в Чунарген, он никогда не приглашал нас туда. Мы написали соответствующее письмо, в котором изложили весь ход событий, начиная с 6 октября, и губернаторы отправили в Лхасу письмо и большую монографию профессора Рериха [RoerichNicholas. Himalaya. AMonograph. New York: Brentano‘s Publ., 1926. В этот альбом-монографию «Гималаи» были включены две небольшие картины этюдного характера с одинаковым названием «Святыни» (1924). На одной изображена центральная часть дворца Потала, на другой – западный вход в Лхасу]. Правительство, очевидно, начинает чувствовать некоторую ответственность. Лама-губернатор пытается расположить нас к себе и послал нам китайский ленч. Вечером я снова пошёл к губернатору и просил его сделать всё возможное, чтобы отправить нас 1-го числа.

 

28 февраля. Облачный день. Поутру выпал небольшой снег, но быстро растаял. Утром я отправился к губернаторам и сказал им снова, что если яки майора не придут завтра, нам придётся пойти кратчайшей дорогой через Дам-Ла. Губернаторы ответили мне, что они не имеют права разрешать нам следовать этим путём, но в то же самое время они не могут и запретить нам этого. Нам придётся захватить майора с собой. Днём мы позвали майора и сказали ему твёрдо, что если его яки не придут сегодня или завтра, мы сразу же выйдем в Лхасу, и ему придется сопровождать нас. Он ответил, что не может достать яков из кармана и что, поскольку в настоящее время мы находимся в Нагчу, то должны говорить о своём караване с губернаторами. После визита майора к профессору Рериху полковник Темник и я отправились к нанг-со. Он сказал нам, что ответ из Лхасы ожидается на днях, возможно, завтра. Мы сказали ему о майоре, и он обещал уладить дело завтра.

Вечером профессор Рерих, полковник Темник и я снова пошли к ламе-губернатору. Мы сказали ему о майоре и о том, что мы в любом случае выйдем 1 марта. Он ответил мне, что не может предоставить нам животных и что мы можем ехать только на собственных лошадях. Он также сказал, что будет лучше, если я отправлюсь один, но мы ответили, что не можем сделать этого. Отложили решение этого вопроса до завтра. Завтра приедут старшины, чтобы распределять наш багаж.

 

29 февраля. С раннего утра отправились к губернаторам. Произошёл длительный безобразный разговор. Оказалось, что и майор не в состоянии достать яков к 1 марта. Просил отложить отъезд до 6 марта. Майор вёл себя крайне грубо, утверждая, что мы самовольно приехали к генералу и что унтер-офицер с солдатом никогда не приезжал. Когда Кончог и доньер губернатора заметили, что они его видели и с ним вместе вернулись к генералу, то майор пояснил, что унтер-офицер бежал с какой-то женщиной, и по дороге они хотели купить несколько лошадей и мулов! Я заметил на это, что меня весьма удивляют порядки Тибетской армии. Будто бы генерал прислал письмо, в котором свидетельствует о том, что он не приглашал нас! На слова майора я заметил, что мы, конечно, не в состоянии в настоящее время уяснить ему всю серьёзность положения, но что в будущем правительство Америки будет иметь переговоры с Тибетом. Майор ответил, что, по его мнению, мы приехали портить отношения с Тибетом!!

Наконец духовный губернатор решил прекратить словопрения и обещал отправить нас не позже 6 марта, в чём и выдал расписку. Затем гражданский губернатор вышел на двор переговорить со старшинами о поставке животных. В его отсутствие майор с духовным губернатором начали между собою разговор, всячески упрекая генерала и гражданского губернатора. Видимо, действительно, генерал с гражданским договорились о нашем приезде в Чунарген. Этот же факт подтвердил духовный губернатор. Оказывается, что на нашу просьбу о лекарствах из Гьянцзе правительство ответило молчанием, и губернаторы отказались принять свидетельство доктора о нашем здоровье. Видимо, в Тибете состояние здоровья не принимается в расчет!

 

1 марта. Серый день. С утра временами идёт мокрая крупа, которая тут же тает. Среди дня сильный южный ветер, гонящий тучи пыли с нагчуских улиц. Получено сведение, что наши яки вышли из Чунаргена вчера и ожидаются в Нагчу 3-го числа.

 

2 марта. Утром губернаторы вызвали нас и сообщили, что яки прибывают сегодня и что завтра мы можем выходить. Стоимость яка до Намру 3 норсанга [норсанг то же, что и нгусанг], лошади – 7 норсангов. Весь день занят сведением счетов. Доньеры скрыли около 100 норсангов из полученной суммы. Всё выяснилось после сверения счетов. Гражданский сам считал на палочках и каких-то косточках. Затем произошёл номер с патронами от нагана, вместо 68 патронов дали губернатору 44.

Вечером были у духовного губернатора. Задали ему целый ряд вопросов, он ответил, что во всём виноват генерал и что если бы не он, то правительство прислало бы представителя для переговоров с нами.

 

3 марта. Сегодня с утра прибыли яки из Цземара. Утром двор наполнился многочисленной толпой старшин, погонщиков и солдат. При страшной сутолоке и криках распределили вещи по хошунам [хошун – монгольская территориальная административная единица, также – отряд воинов из определённого хошуна] – Цземар и Чангрива (chang-ri-ba).

Сегодня не удалось выйти. Выходим завтра рано утром.

 

4 марта. Вышли из Нагну в 8.30. Перейдя реку, поднялись на взгорье к западу от местечка. По южной стороне холмов снега мало, но на северном склоне лошади ещё проваливаются. Общее направление пути – на запад. Путь следует вдоль долины, окаймлённой холмами, несколько раз поднимались на взгорье. К 2-м часам дня остановились около группы палаток. Здесь нам сообщили, что наши яки идут по северной дороге. Пришлось проехать туда и выяснить, что каравана там нет. Калмык Очир приехал сообщить, что верблюды прибыли, но что яки ещё далеко. Пришлось вернуться к аилам и стать лагерем. Яки подошли поздно, последние пришли около 8 часов вечера.

 

5 марта. Парта. Встали рано утром, в 6 часов утра. Лучи восходящего солнца золотили снежные Трансгималаи. Вышли в западном направлении, поднявшись на снежный бугор, – путь до реки Цангпо следует вдоль долины. Редкие палатки. Через два часа хода достигли реки, на берегу которой старшины приготовили нам приём, поставив белую палатку с чёрно-красной каймой.

Мы решаем идти далее, до Парта. Пересекаем снежную равнину. Ещё месяц тому назад здесь лежал большой снег – теперь он значительно осел и местами проглядывает жёсткая трава-игла Тибетского северного нагорья. На ЮЗ высится гряда снежных гор – видимо, отроги Трансгималаев. Поднимаемся снова на бугор, затем на другой, дует сильный западный ветер, гонящий тяжёлые серые облака. К часу дня достигаем кочевья Парта, где нас ждут. Приготовлены палатка и аргал. Толпа северян (byang-pa) помогает при постановке лагеря. С трудом ставим палатки – ветер временами переходит в ураган. Приехали представители нагчуских губернаторов – они только с трудом достали себе лошадей – говорят, что яки из Цземара плохо идут, предлагают завтра сделать только половинный переход.

 

6 марта. Выходим в 6 часов утра. Ветер, дувший всю ночь, не утихает и наутро. Подымаемся на снежный бугор к западу от лагеря и выходим на широкую нагорную равнину. На юге виднеется небольшое озеро Нам-Map (gnam-dmar-phun-tshogs). Сильный ЮЗ ветер. Снега меньше. По равнине раскинуты кочевья. Местами почва солончаковая. Приходится обходить один из заливов озера. На берегу ряд гейзеров с отложениями глауберовой соли. К 1.30 приходим на стоянку, где нас встречают старшины Парта. Только 20 яков дошли до стоянки, остальные заночевали около озера. Пытаемся добыть свежих яков. К вечеру приходит человек и сообщает, что яки придут только завтра.

К вечеру ветер стихает.

 

7 марта. Парта. Стоим на месте. Солнечный день. С утра ветра нет. К 11.30 подошли наши яки – выясняется причина вчерашней остановки. Решаем нанять свежих яков из местных кочевий. Вершина на ЮЗ равнины носит название Чжунг.

 

8 марта. Выступаем в 8.10 утра. Ветра нет. Следуем по высокой нагорной равнине с постепенным подъёмом на запад. Останавливаемся в 11.30 у нескольких палаток, расположенных у подножия вершины Чжунг. Всё кочевье Парта представляет высокую нагорную равнину, окаймлённую горами, – на севере и востоке невысокие холмы (гранит), на юге более высокие хребты (параллельные), принадлежащие системе Снежных гор к югу от Тенгри-Нора и проходящие к югу от Нагчу.

Вчера, 7-го, наблюдали лёт первых гусей, направляющихся на юго-запад.

 

9 марта. Выходим в 8 часов утра. Холодный западный ветер. Постепенный подъём пути к западу. Проходим мимо вершины Чжунг. Переходим горный проход Ламси – дорога поворачивает на ЮЮЗ.

В 6 км на запад от прохода виднеется озеро Ньяшинг (nya-shing-mtsho), названное на английской карте Bum tso. Останавливаемся по ЮЗ сторону вершины Чжунг. За день прошли 4 часа, или около 18 км. Дорога трудная – увалами, местами глубокие полосы снега. На юге в западном направлении тянется невысокая гряда холмов. На западном берегу озера Ньяшинг также невысокая гряда.

 

10 марта. Чокор (chos-'khor). Вышли в 8 часов утра. Поднялись на снежный бугор к ЮЗ от стоянки и стали спускаться в бесснежную долину, идущую с В на ЮЗ. Обходим озеро Ньяшинг с юга. Озеро солёное, из него местные жители добывают соль. Жители передают, что в озере водятся водяные коровы. Почва вдоль пути песчаная, поросшая редкой низкорослой травой. К часам 10 утра стал дуть сильный западный ветер. Переходим небольшую речку, впадающую в озеро Ньяшинг. Поднимаемся по течению реки, дорога поворачивает круто на юг.

Останавливаемся у группы палаток. Кочевье уже не принадлежит к округу Нагчука, а находится в ведении монастыря Сера и называется Чокор. Оказывается, что повестка о нашем проезде прошла кочевье и вернулась обратно. Ничего для нашего приезда не приготовлено. Крестьяне знать не хотят распоряжения губернаторов Нагчу. После некоторого словопрения и порки виновника непосылки повестки, доньерам из Нагчу удалось послать вновь повестку и добыть аргала. В пути пристала лошадь Николая Константиновича, стараемся довести её до стоянки и дать лекарства. Весь день сильный западный ветер, рвущий палатки. Виновные возвращения повестки были связаны. Завтра их передадут местным старшинам для производства соответствующего внушения. Лошадь Николая Константиновича пришлось оставить.

 

Рисунок из дневника Ю.Н. Рериха.

 

11 марта. Чокор. Вышли в 8 часов утра. Ветра нет. Погода мягкая. Перевалили бугор в ЮЗ направлении и стали спускаться в равнину к юго-западу от озера Ньяшинг. Почва песчаная, покрытая мелкой травой (щёткой), хорошо сохранившейся под снегом. Через два часа достигли одного из рукавов озера, около которого местные жители устроили нам встречу. Мы решили продвинуться далее по долине. Обогнули с СЗ небольшое озеро, расположенное к ЮЗ от озера Ньяшинг. Озеро это в периоды дождей разливается и заполняет сухое русло. Почва равнины песчаная. Окружающие равнину холмы – песчаные, со следами выветривания.

Останавливаемся на запад от озерка среди холмов. По соседству с лагерем небольшой ключ. С 11.30 начинает дуть сильный западный ветер, рвущий палатки. Среди дня ветер стихает. Направление озера Ньяшинг с СВ на ЮЗ. По словам местных жителей, в озере водятся «водяные коровы», сильно ревущие в летнее время, – по всей вероятности, выдры, присутствие которых мы уже заметили в Чунаргене.

 

12 марта. Область Сакья (sa-skya). Выступили, как всегда, в 8 часов утра. Небо ясное, лёгкий ЮЗ ветер. Выходим на вчерашнюю равнину и идём в западном направлении. Ветер крепчает. Вступаем на широкое плато, огибая с севера озеро Чаг-Цо (lcags-mtsho), другое название озера –Чжан-Цо (byang-mtsho). Вообще, названия озёр точно не установлены. Большое озеро, которое мы вчера обогнули с юга, называется Дунг-Цо (dung-mtsho) – «Озеро раковины», а также Нья-шинг. На ЮЮЗ от нашей стоянки другое озеро, называется Пу-Цо (bul-mtsho), там добывается сода.

После четырёхчасового перехода свернули в горную долину в СЗ направлении и остановились около палаток местных жителей. Почва весь путь песчаная, покрытая галькой и поросшая редкой травой. Местность принадлежит монастырю Сакья (sa-skya-dgon-chen). Дорога видимо идёт по южному склону невысокого хребта, тянущегося с востока на запад, к северу от Тенгри-Нора. По дороге видели трупы диких коз, погибших от бескормицы.

 Н.К. Рерих. Чудо чудное, диво дивное (Монгольские чуда). 1937 г.

13 марта. Вышли в 8 часов утра. С ночи сильный ЮЗ ветер. Небо слегка облачное. Идём в западном направлении через ряд песчаных увалов – отроги невысокой гряды, ограничивающей с севера долину озера Пу-Цо. По южному краю долины также невысокая гряда холмов, тянущаяся с востока на запад. За ней в южном направлении видны снежные вершины Трансгималаев к югу от Тенгри-Нора. После 4-х часов перехода останавливаемся у ряда аилов среди холмов. По долине течёт небольшой ручей несколькими рукавами. Весь день почва песчаная, покрытая местами щебнем.

Местность ещё принадлежит монастырю Сакья. Завтра достигаем района Намру. Приходится менять каждый день проводников, ибо местные жители дальше своего района дороги не знают. Холодные ветра делают путь трудным.

В ночь у Николая Константиновича было замечательное явление. При прикосновении к различным предметам в палатке вспыхивал голубоватый огонь. Вспоминается аналогичное явление в Ладаке у Елены Ивановны.

 

14 марта. Намру. Выступили в 7.20 утра. Поднялись на холм к западу от стоянки, спустились в широкую равнину озера Пу-Цо. Почва песчаная, поросшая мелкой травой, местами щебень. Направление пути на ЮЗ. К 12 часам дня подходим к группе аилов, где и останавливаемся. Последняя часть пути трудна из-за кочек. За день наблюдали куланов. Куланы северного Тибетского нагорья имеют более тёмную окраску, чем куланы Цайдама и Западной Монголии.

Тип населения несколько изменился. Всё чаще попадается монголоидный тип лица с круглой головой, широкими скулами и небольшим приплюснутым носом. Наши возчики хоры резко выделяются прямыми носами и высокими узкими черепами. Как и у хоров, заметно цинготное состояние дёсен и общее слабое физическое развитие. Одежда та же. Один из доньеров выехал прямо в Намру-Цзонг, куда прибывает завтра. Мы рассчитываем быть послезавтра.

Сегодня первый тёплый безветренный день. Небо облачное. В тени в 6 часов вечера +5.3° С. Лучшим путём, если не заходить в аилы, является направление вдоль северного берега Пу-Цо, эта дорога сократила бы весь путь на один день.

Лошади малорослы и малопригодны для ремонтирования [закупки, пополнения табуна по мере надобности]. Главные недостатки – отсутствие шага, неповоротливость на аллюрах, плохая постановка головы.

 

15 марта. Кебра-Шэтра. Вышли в 7.15 утра. Следуем в ЮЗ направлении. Равнина песчаная, покрытая галькой, редкая трава. После 3 часов 45 минут перехода входим в горное ущелье и останавливаемся у группы аилов. Среди дня холодный западный ветер и мокрый снег. Говорят, что Намру-Цзонг, или Чжанглинг-Кхар, основан всего три года тому назад. Местные жители почти ничего не знают об окружающей местности. Даже отрицают существование Тенгри-Нора. Завтра прибываем в Чжанглинг-Кхар (byang-gling-mkhar).

 

16 марта. Чаглунг-Кхар (lcags-lung-mkhar) [Здесь Ю.Н. Рерих использует другой вариант названия места Чжанглинг-Кхар]. Вышли в 8 часов утра. Поднялись на бугор на СЗ от стоянки и спустились в широкую равнину. На СЗ гряда высоких холмов, снеговая туча, прошедшая перед нами, покрыла их снегом. Всё тот же песок, покрытый травою. Холмы носят сильные следы выветривания – обнажённые гранитные утёсы (развеиваемые скалы гранита). На склонах гор моренные отложения камней-валунов. Поворачиваем круто на юг, затем на ЮВ, переваливаем небольшой горный проход, отмеченный обо. Чжанглинг-Кхар стоит на равнине – протяжение с севера на юг. На юге высокая горная гряда. Кругом песчаные холмы. Около цзонга небольшая речка, текущая несколькими рукавами. На правом берегу реки пологие песчаные холмы, спускающиеся к реке террасами, местами эрозионные ущелья. Цзонг состоит из одного дома и ряда палаток. Во дворе цзонга склад шерсти и дров.

Правитель цзонга молодой чиновник из духовных (rtse-mgron). Весь день ведутся утомительные переговоры. Паспорт от лхасского правительства не прибыл. Повестка из Нагчу прибыла после нашего приезда. После долгих словопрений с крестьянами установили плату за яка – 5 норсангов, за лошадь – 8,5 норсангов до Шенцза-Цзонга, с обязательством доставки в 12 дней. В разговорах указываем, что если один из членов Миссии заболеет или скончается в дороге, то это будет для Тибета источником ряда чрезвычайных осложнений. На что чиновник возразил, что в Китае неоднократно убивали американцев, и он хотел бы знать, как поступило американское правительство. Я возразил ему, что ответом на это было снесение европейцами нескольких городов. Чиновник сообщил, что местные кочевники плохо подчиняются и что до основания цзонга были случаи убийства приезжавших из Лхасы чиновников.

Выходим послезавтра.

 

17 марта. Стоим на месте. С утра отпустили яков и погонщиков. Характерно, что получившие большую награду точили свои мечи – местные жители плохо доверяют друг другу. Затем произвели расчёт за караван, уплатив мексиканскими долларами по расчету 18 шо [10 шо составляют 1 норсанг] за 1 мексиканский доллар вместо 20 шо. Подарили губернатору бинокль «Цейс», после чего он сделался любезнее, продав нам 20 мешков зерна по 16 норсангов и несколько баранов. По общему уверению, мы завтра выходим.

Чиновник живёт в небольшой комнате, у одной стены небольшое возвышение, на котором сидит чиновник, вдоль окон сидение для посетителей. В углу несколько изображений Ямантаки, Авалокитешвары. Противоположная стена вся увешана оружием, тут пистолет маузер и несколько наганов, несколько русских винтовок, драгунок и пехотинок, одна японская пехотная винтовка арисака, несколько тибетских мечей, носимых за поясом, и более длинных и тяжёлых, носимых за спиной, а также тибетская сабля (толанг). Губернатор говорит, что у него лично до 30 русских винтовок! К чему такое количество?

Большинство населения Намру находится к северу. Тенгри-Нор лежит в двух днях пути верхом на ЮВ от цзонга. Лхаса в 12 днях пути на яках. Шигацзе в 15 днях.

Чжанглинг-Кхар был основан после бегства Таши-ламы на север в 1923-м с целью охраны пути мимо Тенгри-Нора.

 

18 марта. С утра день обещает быть солнечным, и мы спешим перейти горный хребет к западу от Чжанглинг-Кхара до начала ежедневного полуденного ветра. Яки собираются чрезвычайно медленно. По всей долине разъезжают конные и сгоняют небольшими кучками грузовых яков. Из-за бескормицы зимою большинство яков угнано далеко на север, и вокруг стойбищ остались только дойные самки. После обычных словопрений и распределения грузов караван выступает в 11.30 утра.

Выходим в СЗ направлении, затем поворачиваем на запад. Дорога ведёт по узкому горному ущелью с довольно резким подъёмом к перевалу Тамаркер-Ла (около 16700 ф.). Местами в ложбинах лежит снег. Сам перевал крут, подъём совершается вдоль расселины. Спуск незначительный в нагорную долину, со всех сторон окружённую горами. С перевала открывается вид на широкую равнину к северу, на которой лежит небольшое солёное озеро Намка-Цо (1484 ф.).

Разбиваем лагерь около полуразрушенного каменного строения – дома местного старшины. На расчищенной каменистой площадке поставлены две чёрные палатки, по приказу губернатора Намру. Местный старшина – седой старик, с вечно трясущейся головой и подёргивающимся лицом, встречает караван экспедиции. Приходится менять яков и лошадей, но благодаря расторопности нового проводника из Намру всё улаживается сравнительно быстро. Эти проводники – довольно любопытные типы. Главный у них – тибетец из Гьянцзе, малый бывалый, недавно сопровождавший экспедицию д-ра Фильхнера из Намру до Шенцза. В красном тюрбане, навороченном поверх меховой шапки, в широком тёмно-лиловом кафтане и с длинным кхамским мечом – он резко выделяется на фоне серой толпы северян. Его помощник с официальным титулом мисер-тхуми, или представитель крестьян, – необычайно набожный старик, вечно крутящий своё молитвенное колесо и предпочитающий ездить верхом на яке, на котором достигает необычайной скорости.

Благодаря закрытой со всех сторон долине, мы проводим безветренный спокойный день. За день прошли не более 8 миль.

 

19 марта. Лагерь поднимается в 5 часов утра, и после долгой возни с распределением грузов новым возчикам выходим в западном направлении. Дорога ведёт по каменистому ущелью, затем переходит через небольшую горную речку, текущую в равнину на севере. В падях заметны зимние стойбища местных кочевников. Скота чрезвычайно мало, особенно лошадей. Постепенный подъём на перевал Наптра-Ла (16900 ф.). Дорога указывается рядом мендонгов, сложенных из крупных каменных плит с надписью «Ом мани падме хум», ибо мы следуем по пути паломников к священному Кайласу.

С перевала открывается неожиданный по красочности вид. Привыкшие к однообразному ландшафту Северо-Тибетского нагорья, с его тёмными травянистыми холмами и бесконечными болотистыми пространствами, все были поражены открывшимся перед нами видом на широкую песчаную равнину. На юге подымался высокий скалистый хребет, тянущийся с востока на запад, со средней высотою в 17000 ф. Впереди – отроги песчаных холмов, как бы отороченных слоями красной глины, переходящих в покрытую лесом и щебнем равнину. В лучах утреннего солнца пустыня горела всеми оттенками фиолетовых, красных и жёлтых тонов. В памяти невольно вставали берега Аравии в Красном море и богатые солнечные эффекты в горячих пустынях Китайского Туркестана.

Посреди долины протекает небольшая речка Чавар-Цангпо, впадающая в Пангонг-Цо-Ча, большое солёное озеро, лежащее на равнине в ССЗ направлении. (На карте это озеро, видимо, называется Чудун-Цо). Спуск с перевала по руслу небольшой речки, впадающей в Чавар-Цангпо, среди выветренных песчаных холмов, увенчанных гранитными скалами.

После двух часов перехода останавливаемся в небольшой долине, закрытой со всех сторон песчаными грядами. Несколько бедных аилов ютятся по берегу небольшого замёрзшего ручья. Переходы делаются необычайно короткими, и мы неоднократно возмущались этому. Все расчёты пути делаются бараньими переходами, ибо большинство транспорта перевозится на баранах. Ячий переход от 10 до 15 миль считается за два бараньих перехода. На пути неоднократно приходилось встречать караваны баранов, гружённые солью, каждый баран несёт небольшой мешочек, около 8–10 фунтов, крепко привязанный на спине. Мешок не снимается в дороге, и баран пасётся гружёный. Ячьи караваны употребляются редко, только в особых случаях, и потому большинство животных дико, они плохо носят грузы, часто сбрасывая их.

День был тёплый, но ночью наступило неожиданное похолодание и термометр упал до -12° С. Здесь наблюдали первый лёт уток на север.

 

20 марта. Вышли в 8.15. Направление на запад. Спустились по пологому спуску в широкую долину, открытую на север. Пересекли небольшую речку, впадающую в озеро Пангонг-Цо-Ча. Почва – галька, местами редкая трава. После двухчасового перехода остановились у группы аилов. Аилы расположены у подножия глинистого холма. Причина краткости перехода – смена животных. Район принадлежит монастырю Ташилунпо и называется Шодэ-Намоче (zho-sde-na-mo-che). Проводник обещает довести до Шенцза-Цзонга в 7 дней. Начальник цзонга в настоящее время находится в Лхасе, в цзонге остался только его заместитель. Фильхнеру пришлось идти от Намру до Нагцанга 13 дней. Настоящее название Намру-Цзонга – Чжанглинг-Кхар.

На озерках по соседству наблюдали стаю турпанов (Casarca rutila). Дует холодный западный ветер. Снег лежит только в ложбинах.

 

21 марта. Вышли в 8.15 утра. На этот раз каждый из нас получил хорошую бойкую лошадку, несколько отвыкшую за зиму от езды и седла. Хозяева, передавая лошадей, предупреждают держать туго узду, ибо лошади имеют привычку сбрасывать седоков. Действительно, при седлании испытываем некоторые трудности – кони боятся наших сёдел и взвиваются на дыбы, но в конце концов всё обходится благополучно. Огибаем песчаную гряду к западу от лагеря и углубляемся в южном направлении в песчаные горы. Направление пути сначала на запад, затем на юг и снова на юго-запад на перевал Чиангку-Ла. По дороге отложения красной глины, развеиваемые породы гранита, сланцы. Многочисленные мендонги – этой дорогой пользуются северяне во время паломничеств к Кангри-ринпоче (gangs-ri-rin-po-che) [великая снежная гора (тиб.)]  (Кайлас), озеру Манасаровар (mtsho-mi-pham) [озеро Непобедимое (тиб.)], к Эвересту и в Непал, на место чортена Намдаг (mchod-rten-rnam-dag) [Ступа наивысшей чистоты (тиб.)], где, по преданию, Будда обрезал свои волосы.

Подъём на перевал вдоль русла ручья. По левую руку тянется невысокий хребет. Пересекаем ряд увалов, с последнего открывается вид на долину, тянущуюся с севера. Спуск на место стоянок вдоль глубоко прорытых в глинистой почве потоков – следы обильных летних дождей. Останавливаемся после 4 часов 25 минут перехода у группы аилов на берегу небольшой речки, текущей в равнину, лежащую на севере. Местные кочевники приготовили две палатки. Радуемся, что не придётся снова менять яков, которые идут с нами до следующей станции. Местность, благодаря отложениям красной глины, называется Лунгмар (lung-dmar). Завтра перевалим небольшой горный проход по имени Лунгмар-Ла (lung-dmar-la) находящийся на ЮЗ от стоянки.

За день наблюдали несколько диких коз. Западный ветер.

 

22 марта. Вышли в 8 часов утра. Сильный холодный западный ветер, термометр показывает –13° С. Перевалив горный проход Лунгмар-Ла, спустились в долину, лежащую на ЮЗ от прохода. Следуем вдоль долины в ЮЗ направлении. Кругом песчаные горы, по гребням развеиваемые породы гранита и песчаника. Поворачиваем почти круто на юг и входим в узкую долину, тянущуюся в ЮЮЗ направлении.

Местные проводники указывают высокую тёмную скалу на западе от дороги через долину – мимо неё проезжал Таши-лама во время своего бегства на север в 1923 году.

Останавливаемся после четырёхчасового перехода в урочище Доринг (rdo-ring) [доринг (тиб.) – длинный камень]. Местность так названа по своеобразному мегалитическому памятнику, находящемуся в урочище. Недалеко от дороги стоят 5 камней, напоминающих оленные камни Южной Сибири. Расположение камней с запада на восток. На западном конце круг из камней, и в нём расположены пять стоящих камней: 1) Ноздреватый гранит. На верхушке камня следы обработки, как будто старались придать камню форму. Высота 1,25 м. Носит следы недавнего обливания маслом. На основании камня шнур, к которому когда-то была привешена ладанка. Сохранилось верёвочное кольцо. Перед камнем ряд сложенных камней в виде стола для приношений – позднейшее дополнение. 2) Остроконечный гранит. Также носит следы обливания маслом. Перед камнем также стол для приношений. 3) Ноздреватый гранит. Носит следы обработки. 4) Гранит. 5) Остроконечный камень. Перед камнем стол для приношений.

К востоку от круга 12 рядов небольших камней. Всё сооружение имеет 51 шаг в длину. Нечто похожее на лабиринт. На конце остатки старой поперечной кладки. На восточном углу – выложенная из камней фигура странной формы, напоминающая стрелу. У основания фигуры квадрат. Из расспросов старшин и местных жителей выяснилось, что народ не сохранил в памяти значения этого сооружения. В память обычаю далёкого прошлого местные жители обливают камень маслом, веря, что божество, обитающее в камне, помогает в болезни и в дороге. Других камней в округе жители не знают. Насколько мне известно, это первый памятник такого рода, встреченный на Тибетском нагорье. Конечно, происхождение этого памятника представляет из себя загадку.

Меняем яков и лошадей. Осталось пять дней до Нагцанга. Местные старшины упорно спрашивают о Панчен-ламе. Округ принадлежит Ташилунпо.

 

23 марта. Вышли в 8 часов утра. Направление на ЮЗ. Постепенный подъём по ущелью. Кругом по гребням холмов сильно выветренные скалы гранита. Переваливаем невысокий горный увал. Спускаемся в равнину, покрытую травою. Несколько палаток. Кругом песчаные холмы с сильным влиянием денудационных процессов. Снова входим в ряд песчаных холмов. Слева от дороги находим три менгира, заключённых в четырёхугольник из камней. Следов от обливаний на камнях не заметно. Продолжаем идти вдоль небольшого ручья. Дорога указывается рядом мендонгов.

Останавливаемся у группы палаток, расположенных в пади среди песчаных гор. Западный ветер обнажил гранитную структуру холмов, ЮЗ склон весь покрыт гранитными глыбами, носящими характерные следы движения ледников. Около стоянки нашли характерную для энеолитической эпохи в Азии могилу – четырёхугольник, обложенный камнями, на восточной стороне – большой камень, видимо, голова погребения. Около – две полуразрушенные могилы аналогичного типа. Николай Константинович очень заинтересован этими останками, но, конечно, сейчас невозможно определить возраст этих могил, а также народ, которому они принадлежат. Могилы и менгиры, видимо, принадлежат одной эпохе. Местное население не сохранило в памяти значения памятников.

Характерны склады местного населения – конические постройки, сложенные из камня. Сверху они покрыты шкурами. Характерен убор головы местных женщин, нечто вроде кокошника, усеянного раковинами, серебряными монетами и кораллами, также носимые здесь пелерины из серого домотканого сукна, собранные в складки на спине.

Кочевье называется Ратри. Осталось 4 дня до Нагцанг-Цзонга.

 

24 марта. Из-за смены яков и лошадей вышли позднее, в 9.30 утра. По ущелью среди песчаных холмов спустились в широкую долину, в которой лежит солёное озеро Гоманг-Цо (mgo-mang-mtsho). По берегам озера песчаные отмели и отложения соли. С окрестных холмов стекают в озеро ручьи, частью пресные, частью солёные. Дорога лежит вдоль северного берега озера. Местами дюнные пески, галька. Направление пути на ЮЗ, входим в широкую долину среди песчаных холмов. Редкая трава. После четырёхчасового перехода останавливаемся около группы палаток. Кочевье называется Ченкар.

У проводника купили бронзовый наконечник стрелы – характерный для эпохи V–VII вв. по Р.Х. Видимо, наконечник, добытый в земле, ровесник менгирам и могилам в районе Доринга и Ратри. По местному поверью, эти наконечники находят на месте падения молнии, которая через 10–12 лет превращается в стрелу. (Сравни громовые стрелы в России.)

За день наблюдали стадо куланов около озера и несколько диких коз. Дует холодный западный ветер.

 

25 марта. Из-за смены каравана вышли в 8.35 утра. Направление на ЮЗЗ. Идём нагорной равниной. Песок, галька. Окружающие холмы носят следы выветривания. Проходим мимо дома местного старшины – тибетская одноэтажная постройка, окружённая стеной. Местность сильно пересечённая, на западе тянется в направлении с юга на север высокий хребет (около 18000 или 19000 ф.). Спускаемся в широкую равнину и останавливаемся у подножия невысокого выветренного утёса (гранит, песчаник, сланец).

Равнина своё название Лугтанг-Тракна (lug-thang-brag-na) [тиб. – каменный нос овечьей долины] получила от этой скалы. В третичный период равнина представляла из себя дно водного бассейна – многочисленны окаменелости морских губок. Нашли также окаменелый кусок ила с моллюсками.

Утром Елена Ивановна на головном уборе местной женщины нашла фибулу, изображающую двуглавого орла в круге (бронза), напоминающую аналогичные фибулы, находимые на Кубани. Всё это указывает на проникновение среднеазиатских мотивов в Тибет. Вспоминается, что в 170-м до Р.Х. часть индо-скифов, называемых да-юечжи, бежала от нашествия сюнну-хуннов в горы к югу от Ганьсу и присоединилась к племенам цзян (тибетцы). Во всяком случае, область распространения «звериного стиля» необычайно расширяется.

Дует сильный западный ветер. Прошли 4 часа 45 минут.

 

26 марта. Вышли в 8.30 утра. Направление на ЮЮЗ. Пересекаем равнину Лугтанг и входим в ущелье. Затем поворачиваем на запад и следуем по ущелью. Пологий спуск между песчаными холмами в широкую равнину, по которой протекает небольшая река Юнгдрунг-Цангпо (gyung-drung-gtsang-po). Снова поворачиваем на ЮЗ, переваливаем невысокий горный проход и по пологому спуску спускаемся к реке Юнгдрунг. Вдоль пути скалы (утёсы) гнейса. Следуем в южном направлении вдоль реки Юнгдрунг. Почва – песок, галька. Переходим реку вброд, вода по стремя лошади. Останавливаемся у аила на левом берегу реки. На юге тянется хребет, около 17000 ф. Река Юнгдрунг берёт своё начало в озере Мукхью-Цо (smu-khyu-mtsho) (Mokiu tso английской карты) и впадает в озеро Кьеркьюнг-Цо (gyer-khyung-mtsho) на СЗ. Имеется ещё другая дорога вдоль северного берега озера. Местность называется Юнгдрунг-Конгма (gyung-drung-gong-ma).

За день прошли около 20 вёрст за 4 часа 40 минут. У местного населения купили ещё два аналогичных бронзовых наконечника стрел.

 

27 марта. Вышли в 8.30 утра. Пересекли равнину Юнгдрунг-Конгма в южном направлении. Долина эта также представляет дно водного бассейна – многочисленны окаменелости. На восходе солнца горы к югу зажглись разнообразными тонами – красным, малиновым, пурпуровым, сверкали пески, глубокой синевой оттенялись тени и дальние массивы. Поднявшись на невысокий горный проход, спустились в широкую равнину, тянущуюся с востока на запад. Долина эта также является дном водного бассейна. Здесь встретили большой караван яков, направляющийся из провинции Цанг в кочевья севера. Пересекли равнину (галька), вышли в ущелье на юге. Среди сильно выветренных скал, утёсов и холмов течёт небольшая река. Путь лежит по левому берегу, по песчаному склону гор.

Необычайно разнообразны по своим краскам горы, склоны некоторых холмов покрыты точно драгоценным ковром. Тёплые красноватые тона чередуются с глубиной холодных сине-фиолетовых тонов. Вот высокий утес гнейса, застывший в гигантских складках, – свидетельствующий о произошедших когда-то гигантских сдвигах земной коры.

После 4 часов 20 минут перехода останавливаемся на широкой равнине. Дует сильный СЗ ветер, переходящий в буран. Дальние холмы покрываются песчаной дымкой. Во время пути Каду загрыз козла, пришлось заплатить за козла. Завтра прибываем в Шенцза-Цзонг.

Ночь была тёплая, около –2° С.

 

28 марта. Шенцза-Цзонг. Вышли в 8 часов утра. Следуем по ущелью на юг от стоянки. Поднимаемся на перевал, подъём короткий и чрезвычайно лёгкий, спуск крутой, вдоль песчаного склона. С перевала открывается красивый вид на равнину, в которой расположен Шенцза-Цзонг. К югу от цзонга высится снежная вершина Шенцза-Чже-Канг, на СЗ озеро Чжаринг-Цо.

Выяснилось, что паспорт от лхасского правительства прибыл, в нём указана следующая дорога: sa-dga’ – shel-dgar – gam-pha-rdzong – bras-ljongs (Сага – Шекар-Кампа-Цзонг – Сикким). Завтра выступаем. Идём до Чжогчу (phyogs-bcu), откуда направимся на Сага-Цзонг (sa-dga'-rdzong).

Шенцза представляет из себя небольшое местечко – около 60 домов-лачуг, грубо сложенных из камня, окрашенных в белый цвет с красной полосою вдоль крыши. Среди построек высится двухэтажное здание, окрашенное в жёлтый цвет, – это цзонг. Как всегда, грязно, на улицах громадные кучи отбросов. Кругом беднота. С трудом собрали 11 мешков гороха и зерна, а также 4 фунта масла и один кусок ячменного сахара. Масла нет. В цзонге обычно два чиновника, один духовный, другой светский. В настоящее время оба чиновника уехали в Лхасу на местное моление (lha-sa-smon-lam). На их месте двое заместителей из местных старшин.

 

29 марта. Вышли в 8.45 утра. С нами идёт 139 яков. Дорога лежит на запад. Огибаем массив Шенцза-Чже-Канг и следуем по песчаной равнине, покрытой мелкой галькой. Вступаем в ряд холмов к югу от озера Чжаринг-Цо. По словам местных жителей, озеро составляет часть системы девяти озёр, тянущихся на север. Местность к югу от озера сильно пересечённая – горы круто подходят к озеру. Переваливаем горный увал (около 16200 ф.), называющийся Лапце-Нагри. С перевала открывается чудный вид на озеро. Синяя поверхность глубоких тонов, окаймлённая красно-фиолетовыми песками окружающих гор. Постепенный спуск в равнину к ЮЗ от озера.

Останавливаемся после пятичасового перехода у нескольких палаток. Местность называется Нэн-Цзом. Среди дня поднялся сильный ЮЗ ветер, местами переходящий в ураган. За день видели нескольких куланов.

 

Рисунок из дневника Ю.Н. Рериха.

 

30 марта. Вышли в 8.15 утра. Поднявшись на песчаный увал к западу от стоянки, спустились в долину, в которой стоят несколько палаток, затем поднялись на перевал Цаг-Ла и, следуя по гребню холмов, спустились к небольшому озерку Сера-Цо. Перевал находится на ЮЗ от долины. Путь лежит вдоль северного берега озерка – общее направление пути СЗЗ. Пройдя широким ущельем, спустились в широкую равнину с многочисленными палатками.

Остановились после 4 часов 45 минут перехода на равнине. Гонец, проскакавший вперёд, сообщил населению, что нам необходимо 8 палаток, 20 лошадей и 260 яков, каковое количество и было приготовлено! Местность называется Карцанг.

Вечером приходили местные ачжиламо – мужчина, играющий на своего рода вине, поющая женщина и танцующая девочка.

 

31 марта. Вышли в 8.30 утра. С утра тёплый день без ветра. Пересекаем равнину в 3 направлении. У подножия холмов пересекаем небольшую речку, которая, по-видимому, впадает в озеро Чжаринг. Затем подымаемся в СЗЗ направлении вдоль русла реки на перевал Ламлунг (lam-rlung-la). Вершина перевала обозначена несколькими обо. На спуске с перевала начал дуть сильный 3 ветер, временами переходящий в ураган. Холмы песчаные, местами лёсс, поросший травою.

Днем +4,5° С. Наблюдали тибетских антилоп. После 4 часов 50 минут перехода останавливаемся у приготовленных для нас палаток. Местность называется Чутрари. Завтра предстоит длинный переход.

 

1 апреля. Вышли в 8 часов утра. Пересекаем равнину в ЮЗ направлении. Местами песок и гравий. Затем идём вдоль хребта, ограничивающего равнину с юга, в западном направлении. После 4 часов 30 минут перехода сменяем яков и лошадей. Путь продолжает идти на ЮЗ через ряд песчаных увалов. На севере тянется высокий хребет с несколькими снежными вершинами, не отмеченный на карте. На СЗ также высокий хребет со снежными вершинами. Сворачиваем на запад и останавливаемся у берега озера Пугпа-Цо в местности Мурчен. Около стоянки несколько аилов. Яки здесь крупнее, чем у хоров. Лошади также лучше. Почти безветренный день способствовал переходу. К ночи дует западный ветер. Завтра достигнем озера Нганце-Цо. За день наблюдали тибетских газелей и диких курочек.

 

2 апреля. Вышли в 8 часов утра. Пересекаем равнину в ЮЗЗ направлении. Галька, песок. Переваливаем через песчаный увал и продолжаем подыматься в ЮЗ направлении, затем спускаемся в нагорную долину и меняем лошадей и яков в кочевье Понгчен. Дует холодный западный ветер, и идёт мокрый косой снег, больно режущий лицо. Из Понгчена подымаемся на перевал Понгчен-Ла (Chapka Pass английской карты), высота 17470 ф. С вершины перевала видно озеро Нганце-Цо и к югу несколько снежных вершин северных отрогов Трансгималаев. К северу от кочевья Понгчен лежит озеро, называемое Марчжя, или Дару (Daru tso английской карты). Интересно отметить, что хребет, указанный снежным на карте к югу от Дару-Цо, не является снежным.

Постепенный спуск в равнину в направлении озера. Снова западный ветер и холодный мокрый снег. Останавливаемся у подножия песчаного холма. Около стоянки дом из камня с высокой оградой, принадлежащий местному старшине. Местность носит название Чибукдэн. За день наблюдали диких коз, куланов и горных куропаток.

 

3 апреля. Вышли в 8 часов 17 минут. Направление пути за день ЮЗЗ. Путь пролегает по равнине. Мелкая галька, песок. Местами полынь. Останавливаемся после 5 часов перехода к югу от озера Нганце-Цо у группы аилов, называемых Нгатамчен. К югу от равнины гористая местность. За день наблюдали большое стадо куланов и диких коз. Видели также турпанов. Местные жители по-прежнему мало что знают об окружающей местности. Их кругозор кончается Нагцангом на востоке и Чжогчу на западе. Чрезвычайно интересуются нашими верблюдами.

День тёплый, в тени среди дня +11° С. Слабый ветер с запада.

 

4 апреля. Вышли в 8 часов утра. Утро тёплое, +1,5° С. Туман повис над озером и окружающими горами. Идём в ЮЗЗ направлении через ряд песчаных увалов – отроги хребта к югу от озера Нганце-Цо. По северную сторону стоянки тянется долина. Подымаемся и переходим невысокий горный проход, отмеченный мендонгом и обо. С вершины прохода открывается чудный вид на высокий снежный хребет – северный отрог Трансгималаев, свыше 20000 ф. высоты.

Спускаемся в долину озера Данграюм-Цо, виднеющегося на ЮЗ. Спускаемся в южном направлении в долину и останавливаемся у группы аилов, называющихся Лоангомо. Здесь живёт местный старшина, пославший немедленно гонца в Чжогчу с сообщением о нашем скором прибытии. С ним выехал один из доньеров. До Чжогчу остаётся 3 перехода. Снежный хребет носит местное название Таркё. Долина песчаная.

За день наблюдали куланов, диких гусей и чирков. День тёплый, среди дня +13° С. Прошли около 35 км за 7 часов.

 

5 апреля. Выступаем в 8 часов утра. Направление на запад, вдоль южного берега Данграюм-Цо. Почва – песок. Переходим вброд реку Таркё-Цангпо. Река вскрылась, вода достигает стремени. Река впадает в озеро Дангра. На левом берегу реки встретилась первая древесная растительность, кусты урулги, и многочисленные зайцы. Останавливаемся у подножия хребта Таркё на берегу озера Дангра. Место носит название Мьючу Лапцзе. Прошли 4 часа. Днём на солнце +28° С, при безветрии.

Замечательно красивый вид на берега озера. Синие и лиловые тона гор. Тёмно-синяя поверхность озера, окаймлённая по берегам льдом и отложениями соды. Вода с примесью соды. Водится рыба.

 

6 апреля. Вышли в 8 часов утра. Небо тучное. Следуем вдоль западного берега озера Дангра в СЗЗ направлении. Дорога идёт карнизом по склону скал, круто спускающихся в озеро. Затем следуем предгорьем хребта Таркё, который тянется по левую руку. Пройдя четыре часа, входим в ущелье, окаймлённое пологими песчаными холмами. Начинает дуть сильный западный ветер, вершины хребта Таркё окутываются облаками. Порывами идёт мокрая крупа. После 6 часов 30 минут перехода останавливаемся у приготовленных палаток. Местность носит название Чумго-Марпо (chu-mgo-dmar-po). При входе в ущелье видели небольшое озерко.

Одним из главных факторов, являющих деятельность атмосферы на северном Тибетском нагорье, являются юго-западные и западные ветры, дующие почти круглый год. Они развеивают склоны гор, создавая нынешний ландшафт нагорья, приносят осадки, летом дождь, ранней зимой снег, а ранней весною уносят снег, принося тепло.

 

7 апреля. Вышли в 8 часов утра. Небо пасмурное. Западный ветер. Песчаными увалами идём в СЗ направлении. Затем спускаемся в песчаную равнину, на которой приготовлена у небольшого озерка стоянка. Район принадлежит Чжогчу. Оказывается, по получении предварительной повестки местные старшины приготовили всё до Нгари-Цзонга, считая, что мы следуем до Ладака. Теперь им пришлось спешно посылать гонцов на юг, в Сага-Цзонг. Местные старшины сопровождают нас до Таркё-Лха-Чжяб, где находится карпёп (mkhar-dpon) [карпён (тиб.) – представитель администрации монастыря в его владениях], который отправит нас далее до Сага-Цзонга. Район Чжогчу подведомствен Сага-Цзонгу. Прошли 4 часа.

От Чжогчу до Таркё за 100 яков – 22 норсанга 5 шо, за 10 лошадей – 3 норсанга.

 

8 апреля. Гангру (sgang-ru). Вышли в 8.30 утра. Пересекли в южном направлении равнину и неожиданно были остановлены после двух часов ходу посланцами от карпёна. Оказывается, что карпён сам направляется к нам. Пришлось остановиться. Местность носит название Гангру, принадлежит лабрангу [тиб. – монастырь] Ташилунпо. По прибытии карпёна выяснилось, что из Нагцанга до Сага имеется ещё южная дорога (lho-lam). Теперь нам придётся идти через перевал Сангмо, отмеченный на карте. Расстояние до Сага считается 9–10 дней.

 

9 апреля. Вышли в 8.35 утра. Утро туманное, по горам мокрый снег. Следуем вдоль равнины в ЮЗ направлении и, перевалив невысокую песчаную гряду, входим в горную страну, отделяющую долину Цангпо от бассейна больших озёр и Северного нагорья. Переваливаем невысокий перевал и спускаемся в горную долину в ЮЮЗ направлении. Переходим вброд неглубокую речку, на которой тронулся лёд. Затем поворачиваем почти круто на юг и следуем вдоль долины, называемой Угла. Выше по долине кочевье Намчен (gnam-chen), где и останавливаемся после 5 часов 20 минут перехода. Местность снова принадлежит Нагцангу, хотя местный старшина и отказался принять в расчёт письмо из Нагцанга. Выясняется, что существует две дороги на Сага-Цзонг. Одна южная, идущая от Лоангомо через хребет Таркё на Таркё-Лха-Чжяб, откуда через перевалы Пенданг-Ла и Нагпо-Кондро-Ла (главный хребет Трансгималаев) на Сага. И более западная, идущая от Чжогчу на Намчен, откуда через перевалы Донгчен-Ла (’brong-cen-la) и Сангмё-Ла (главный хребет Трансгималаев) на Сага. Пославши нас на Чжогчу, власти Нагцанга удлинили наш путь на три дня! Народ становится ещё диче, с трудом понимают друг друга. Заметна сильная дегенерация.

За день наблюдали куланов и диких коз. Говорят, что в районе Сангмё-Ла водятся многочисленные дикие яки (’brong).

 

10 апреля. Вышли в 9 часов утра. Утром -20° С. Яки и лошади, только восемь, прибыли лишь утром. Поднявшись на невысокий перевал Маритранг, спустились по песчаному ущелью в песчаную равнину и стали огибать с юга озеро Тингрилам-Цо (Терим-Цо английской карты). Озеро солёное, его следует отнести несколько южнее. На равнине к ЮВ от озера пустой водоём. Озеро, видимо, занимало прежде больший участок. Кругом озера выветренные утёсы базальта. На южном рукаве озера наблюдали стаи турпанов, серых гусей и чаек.

Остановились на равнине на СВ от перевала Дронгчен (Dongchen английской карты). На СЗ от озера имеется большой монастырь Мендонг-Гомпа, принадлежащий секте Кармапа. На север от озера видна большая снежная вершина. Выяснилось, что гонец с да-игом достиг настоящего места только сегодня утром, проночевав в дороге, из-за этого нам придётся сделать короткий переход, пройдя только до подножия перевала Дронгчен. Местные жители, никогда не видавшие верблюдов, просят дать им несколько волосков верблюжьей шерсти, ибо они считают, что волос столь диковинного животного может быть отличным талисманом от болезней.

Днём на солнце +32° С. Большая суточная амплитуда температуры изнашивает скалы и облегчает работу ветра. За день ветра нет.

 

11 апреля. Нгамоданг-Кханг (snga-mo-dwang-khang). Вышли в 9 часов утра. Все яки и лошади ещё не подошли. Пришлось выйти на своих лошадях. Направление пути через каменную равнину на ЮЮЗ. После двух часов хода заходим в ущелье, ведущее к перевалу Дронгчен. Остановились после 3 часов 25 минут перехода около аила у подножия перевала. Население бедно. С трудом достаём мешок зерна для наших животных.

Утром -13° С. Днём в 2 часа +40° С. До Сага остаётся 6 дней.

 

12 апреля. Вышли в 8.30 утра. Постепенный подъём на перевал Дронгчен. Затем спуск в ЮЗ направлении вдоль сильно выветренных скал в долину реки Сун-Цангпо (Soma-tsang-po на карте). Остановка на берегу реки после 3 часов 25 минут перехода. Местность носит название Лэйкар (las-dkar). Местный старшина не имел времени приготовить яков, и ему пришлось нанять наших старых. За последние два дня от Нгамоданг-Кханга до Лэйкара яки (83) стоили 37 норсангов 3 шо, 10 лошадей – 6 норсангов.

День несколько облачный, но тёплый, +14° С днём. На СВ видны снежные отроги Трансгималаев. Сегодня наблюдали первый лёт журавлей. До Сага 5 небольших переходов, из-за чересполосицы невозможно удвоить переходы.

 

13 апреля. Вышли в 8 часов утра. Чудное солнечное утро, -5° С. Пересекаем равнину в ЮЮЗ направлении и переваливаем невысокий песчаный увал. Продолжаем по песчаной равнине в южном направлении. Затем заходим в ущелье, останавливаемся у бедной палатки после 5 часов перехода. Местность носит название Сангмо-Нгадум. Кругом песчаные холмы. К югу высится основная цепь Трансгималаев с несколькими снежными вершинами. Местный старшина не прибыл, и потому ничего не было приготовлено, ни яков, ни палаток. Всё явилось только в 5 часов дня. Завтра подойдём к перевалу Сангмо.

День тёплый, среди дня несколько тучное небо. Сегодня годовщина нашего выезда из Урги. За 84 яка пришлось уплатить 18 норсангов 9 шо, за 10 лошадей – 3 норсанга. Стоянка носит название Сангмо-Бертик.

 

14 апреля. Вышли в 8.30 утра. Путь следует в Ю и ЮЮЗ направлении вверх по ущелью к перевалу Сангмо. Песчаные горы сменяются отвесами базальта. Останавливаемся у разлившегося ручья на высоте 17500 ф. Завтра предстоит перевал.

День тёплый, ЮЗ ветер. Прошли 5 часов 40 минут. За день наблюдали многочисленных куланов. Показания местных людей совершенно не сходятся, некоторые говорят, что снега на перевале много, другие – мало. Придётся самим проверять.

 

15 апреля. Выходим в 8 часов утра. Постепенный подъём к перевалу Сангмо. Местами полосы снега. Вершина перевала (расстояние от стоянки 3 часа ходу) каменистая, также и спуск. С трудом находим путь среди камней и снега, скрывающего предательские ямы. По южную сторону перевала наблюдали большое стадо диких яков. Постепенный спуск по ущелью в ЮЗ направлении. После 7 часов перехода достигаем долины кочевьев Бумпа (’bum-pa). На западе и ЮЗ величественный горный хребет со многими снежными вершинами. Местность несколько повышается на СЗ. Несмотря на то что письмо о нашем проезде прошло дня 4 тому назад, старшины не явились и не приготовили яков и лошадей. Поразительно халатное отношение к распоряжениям Правительства. Зерно продают бараньими грузами, что составляет от 15 до 20 фунтов.

До Сага остаётся три дня ходу. Предстоит ещё один перевал. Днём тепло. Вечером красивый закат, гамма золотистых и лиловых тонов. Свежий воздух, несколько напоённый весенним запахом трав. Ждём старшин, за которыми послано.

 

16 апреля. Принуждены стоять на месте. Старшины не прибыли. Местное население продолжает утверждать, что повестка к ним не дошла. Задерживаем вчерашних яков и лошадей, рассылаем людей собирать новых яков. Посылаем ряд гонцов к старшине, ю-пёну (yul-dpon). Местность называется Лапсару и принадлежит к району Бумпа-Чжангра (’bum-pa-byang-ra).

День солнечный, среди дня западный ветер. Надеемся завтра выйти. До Сага осталось 3 дня перехода.

 

17 апреля. Из-за длительных переговоров вышли в 9.30 утра. Часть яков сменили, частью пошли старые. Выбрали также 6 лошадей до Сага по невероятной цене в 2 мексиканских доллара за лошадь. Путь лежит в ЮЮВ направлении по песчано-каменистой равнине. Кругом высятся снежные вершины Трансгималаев. Огибаем ЮВ угол озера Лапчунг и поворачиваем в южном направлении вдоль южного берега озера. Наблюдали крупных антилоп (sha-ba), рога их ценятся высоко, когда весною они налиты кровью. Поворачиваем снова в ЮЮВ направлении и следуем через равнину к подножию хребта, где и останавливаемся на берегу небольшой речки, текущей с запада на восток. Отсюда на Сага две дороги: одна, более короткая, через перевал Луг-Ла (lug-la), и другая, более длинная, но без перевала. Идём второй, ибо первая непроходима, из-за снега, для верблюдов.

Старшина, или ю-пён, наконец, появился. У него также нет яков, ибо повестка не прошла. Пришлось остановить местный караван с солью, идущий в Сага, и подрядить яков. Пришлось также послать гонца в Сага и самим написать повестку.

Днём видели волка.

 

18 апреля. Выходим в 9 утра. Перевалив песчаный бугор к ЮВ от стоянки Ронгсэ, постепенно подымаемся по нагорной равнине в ЮЮЗ направлении. Огибаем западный берег небольшого озерка. Проходим мимо ряда горячих ключей, почва солончаковая. После 3 часов 30 минут перехода достигаем вершины перевала Кьегонг-Ла (около 18000 ф.). С высоты перевала открывается величественный вид на море гор и хребтов, сверкающих снежными пиками, образующих трансгималайскую горную страну. Крутой песчаный спуск по ущелью. Местами идём по льду замёрзшего потока. Ущелье то сужается, то расширяется. Теснины базальтовых скал сменяются холмами с редкой травой. По ущелью бежит поток, протекающий местами под глыбами льда. Останавливаемся после семи часов перехода несколько в стороне от дороги в местности Цугчунг (tshugs-chung).

Вечером произошёл очередной характерный случай. Староста из Бумпа-Чжангра отказался явиться на переговоры со старшиной Цугчунга и дать внаймы своих яков. Дело принимало серьёзный оборот. Я отправил Кончога, Павла Константиновича, Голубина и местного старшину силой захватить старшину. Когда П.К. и Г. явились в лагерь старшины, то погонщики пробовали его защищать и даже схватились за мечи. После чего П.К. и Г. разогнали их револьвером и винтовкой и привели старшину в лагерь. Все собрались в палатке тибетцев, и я предложил старшине сдать своих яков, в противном случае он будет арестован и доставлен в Сага. Старшина наотрез отказался дать своих яков, после чего я приказал калмыкам связать его, что и было немедленно исполнено. Связанный старшина и присутствующие люди стали просить отпустить его, обещая предоставить яков. Мы разрешили его отпустить и развязать руки с тем только условием, что он останется в лагере до погрузки яков. На всякий случай ставим вооружённый караул.

 

19 апреля. Выходим в 8.25 утра. Следуем в ЮЗ направлении по долине. Постепенный подъём к перевалу. Сам перевал крутой. Перевал называется Цугчунг-Ла. С вершины открывается вид на долины Цугчунг и Сага. Крутой спуск по песчаному склону. Затем по долине в равнину Сага-Цзонга. Цзонг из себя представляет скопище грязных лачуг. Несмотря на получение цзонгом специального письма из Лхасы, яки не приготовлены. Ждём приезда нирвы цзонга. Выдал расписку на 70+74 яка от Сангмо-Нгадума до Лапсару – 32 норсанга 4 шо, за лошадей – 5 норсангов 1 шо.

На перевале пал один из наших верблюдов и одна лошадь пристала.

 

20 апреля. Сага-Цзонг. Стоим. Выясняется, можем идти только послезавтра. В местном районе из-за снега все уртонные яки пали, и приходится собирать животных из окрестных районов. Сегодня составляли да-иг (mda’-yig), который снабдили печатью цзонга и нашей. Переправляться через Цангпо будем в местности Янчжу, видимо, мы будем следовать дорогой, которой прошли Райдер и Бейли [В книге Ю.Н. Рериха «По тропам Срединной Азии» (Самара, 1994) на стр. 415, в записи от 20 апреля 1928 приводятся имена британских капитанов Райдера и Роулинга] в 1904-м из Лхарцзе-Цзонга. Тщетно пытались разъяснить местным властям, что каждый день нашего насильственного задержания будет стоить им чрезвычайно дорого, но местные нотабли заявили, что взять с них нечего и они готовы дать нам письмо, свидетельствующее о нашем задержании.

Интересно отметить, что в районе Лапсару и Цугчунга видели каменные мольбища, направление мольбищ восток-запад.

Видимо, наш маршрут пройдёт sa-dga’ – yan-rding – gting-ri-la-rdzong – shel-dgar – gam-pa-rding – ’bras-ljongs. (Сага – Яндинг [Янчжу] – Тингри-Ла – Шекар – Кампадинг – Сикким).

 

21 апреля. Сага-Цзонг. Снова солнечный прохладный день. Лёгкий ЮЗ ветер. Сага-Цзонг представляет из себя скопище десятка грязных одноэтажных лачуг, грубо сложенных из камня. Местечко расположено на косе, в равнине, открытой на запад и восток, вдоль большой южной дороги Лхаса (lha-sa) – Нгари (mnga-ris-rdzong). В Сага, как и в большинстве тибетских цзонгов, два цзонг-пёна, которые в настоящее время находятся в Лхасе. В цзонге 27 человек солдат с унтер-офицером (zhal-ngo) – человеком потрясающей грязи, знаками достоинства у которого являются европейская фетровая шляпа и английские солдатские сапоги. В местечке имеется здание, в котором помещается большое молитвенное колесо. Около мендонга – кучи отбросов, дохлые собаки и человеческие испражнения – так чтутся памятники религии в Тибете, считающем себя духовным наставником Китая и Монголии, не говоря о гималайских княжествах!

Сага служит этапным пунктом на дороге Лхаса – Нгари, а также пунктом для сбора годовой подати с населения, которое съезжается в 9-м тибетском месяце. В этом году из-за снежных завалов существующие уртоны прекратили своё существование – большинство уртонных лошадей и яков подохло. Жители Сага остались без провианта – многие уже давно не ели цампы, питаясь падалью. Хорошо правительство, не заботящееся о населении страны, которое вымирает в пяти днях от хлебных районов!

Яков обещают пригнать 23 апреля. Появилась свежая трава.

 

22 апреля. Снова солнечный день. Легкий ЮЗ ветер. День прошёл без происшествий. Положительно обещают пригнать яков и лошадей завтра. В зерне, которое нам продают, масса мелких камней, говорят, что тибетские крестьяне подсыпают их, продавая зерно кочевникам севера, тем утяжеляя мешок. Богатство Тибета, конечно, не в земледельческих районах, а именно в кочевнических районах севера, откуда идут шерсть, масло и соль, почти единственные предметы вывоза из Тибета.

 

23 апреля. Снова солнечный день. Среди дня сильный юго-западный ветер. За день подошли яки и лошади. Завтра выходим. Настоящий караван везёт нас до Янчжу, т. е.  до переправы через Цангпо. С трудом достаём зерно для лошадей, а также мясо для членов экспедиции.

 

24 апреля. Вышли в 9 часов утра. Пройдя 3 часа по долине вдоль Чарта-Цангпо, остановились на стоянку. Несмотря на все доводы делать большие переходы, погонщиков яков не удалось уговорить. Все ссылаются на слабость животных.

По выходе из Сага-Цзонга видели характерный менгир – окружённый столбиками сложенных белых кварцев. Оказывается, этот памятник, имеющий на себе следы обильных обливаний маслом, посвящён Палдэн Лхамо (dpal-ldan-lha-mo) и является покровителем местности, которая считается замечательной в религиозном отношении и поэтому называется Сага [тиб. – счастливое место]. Культ установлен самим Правительством. Так сочетаются в Тибете примитивные верования дикарей с высоким учением буддизма. Примитивный шаманизм везде является фоном, по которому вышиты узоры довольно поверхностных буддийских наслоений. Это положение дела собираюсь описать в особом труде «Чёрная вера Тибета, или религия бон».

Посланный с нами доньер, видимо, побаивается местного населения. С трудом уговариваем его и погонщиков сократить путь до перевоза на 1–2 дня. Местность по-прежнему бесплодная – галька, каменистая пустыня. На восток от стоянки высится снежная вершина Сага-Чжово-Чунг (sa-dga’-jo-bo-chung, тиб. – Властитель Саги).

По мере приближения к земледельческому району трудности с фуражом увеличиваются. С трудом добываем мешок зерна – ячмень, смешанный с горохом и мелкой галькой, которую приходится выбирать. За такой мешок (47 кружек – фунтовых) заплатили 12 норсангов. Вечером в лагерь зашли паломники, возвращающиеся из Лхасы к себе на равнину к Кангри (gangs-ri) – дикая толпа мужчин, женщин и подростков. Украли попону с моей лошади.

 

25 апреля. Выходим в 9 часов утра. Подымаемся на перевал Джа-Ла (rgya-la) (15140 ф.). Перевал невысокий – пологий спуск, который становится круче к концу. На юге среди заволакивающих туч видны снежные вершины северных отрогов Гималаев. Склоны холмов поросли низкорослой туей. Спустившись с перевала, встретили большой торговый караван с чаем, на яках. Впереди ехал сам цзонг-пён в сопровождении нескольких слуг, все имели красные тюрбаны и русские и немецкие карабины маузер. Из расспросов выяснилось, что идут они из Ташилунпо и направляются в Ньима, в область Нгари-Корсум [тиб. – объединённое название провинций, составляющих Западный Тибет].

Проходим небольшое озерко. Много водяной птицы – турпаны, дикие гуси, утки. Местность – песок и лёсс. Первая хорошая трава, сохранившаяся из-за отсутствия аилов. Одни стада куланов. Почва – солончак. Дорога следует по довольно глубокому песку в ЮВ направлении. Переходим невысокий горный проход и начинаем постепенный спуск в долину реки Цангпо, которая блестит в отдалении. Путь местами лежит по эрозионному ущелью. Останавливаемся на берегу Яру-Цангпо (уаrи-tsang-po) после 6 часов перехода. Местность называется Гья-Гья (sgya-sgya). Недалеко от стоянки имеется перевоз на кожаных лодках. Местные жители никогда не видели верблюдов и с любопытством их осматривают. Расспрашивают, велико ли озеро Нам (Тенгри-Нор) и что из себя представляет Шенцза-Цзонг. Местный говор уже близок говору Центрального Тибета.

Среди дня довольно сильный ЮЗ ветер, гонящий облака. Отдыхаем от вечного аргала и жжём пахучий смолистый кустарник. Появилась мошкара. Около ручьёв пробивается трава. Днём тепло, и все постепенно сбрасывают шубы.

 

26 апреля. Прошли 5 часов. Дорога следует вдоль самого берега Яру-Цангпо. Местами приходится обходить скалы по воде. Цангпо течёт несколькими рукавами, которые, видимо, сливаются в одно русло в период разлива. Вода несколько мутная, дно илистое, местами водовороты. По реке наблюдали турпанов и цапель. Направление дороги на ЮВ. После трёх часов повернули в ущелье в восточном направлении. Следовать до Янчжу вдоль реки невозможно для гружёных яков, дорога проходима только верховому либо пешему. Караванам приходится огибать горный массив.

Местность становится богаче красками, насыщенные скалы базальта, осыпи красной и малиновой глины, по которым яркими пятнами разбросаны кусты туи. Подымаемся вверх по небольшому притоку Цангпо. После ещё двух часов хода останавливаемся в местности Пур.

Местные крестьяне упорно отказываются поставлять зерно и аргал. Грозим, но без видимых результатов. Местное население, привыкшее к обирательским проездам чиновников, мало обращает внимания на паспорта из Лхасы. Местные жители определённо высказались, что они не желают служить пелингам [тиб. – иностранцы].

Завтра собираемся достичь Янчжу-Дангкара и перевоза. В ущелье около стоянки наблюдали диких куропаток.

 

27 апреля. Вышли в 8 часов утра. Прохладное утро, около -5° С. Речка подёрнулась тонкой корой льда. Идем в В направлении – постепенный подъём (около 40 минут) по горной долине к перевалу Уранг-Ла. Собаки то и дело вспугивают стаи горных куропаток, которые с криком поднимаются. Подъём на перевал крут, хотя абсолютная высота его невелика. С высоты открывается грандиозный по своим масштабам вид на северные отроги Гималаев – целая снежная цепь с одной величественной вершиной, окружённой как бы зубчатой стеной.

Спуск с перевала постепенный, в узкую горную долину. Затем снова подъём на невысокий перевал. Спуск оказывается каменистый и крутой. Спускаемся в широкую равнину в ЮВ направлении и постепенно поворачиваем на юг. Попадаются развалины каких-то строений, напоминающие китайские сторожевые башни. Проходим по глубоко вырытым водою каньонам в лёссовой почве и достигаем Яру-Цангпо, которая течёт по широкому руслу песка. В полноводье река значительно разливается, следами таких разливов являются песчаные образования, которым работа воды придаёт порой формы строений, слегка напоминающих храмы древней Индии. По берегам Цангпо – дюны.

Сворачиваем в боковую долину и приближаемся к монастырю Чату. Типичный тибетский ландшафт – слева у горного кряжа красношапочный монастырь – ветхие здания соборных храмов (дукангов), окружённые лачугами, сложенными из камней. Далее – небольшое селение, в котором живёт старшина района, а также два монастыря бон-по.

Останавливаемся недалеко от селения, на берегу небольшого притока Цангпо. Вдоль речки небольшие площадки – сеют исключительно ячмень. Довольно рваная и грязная толпа обывателей, монахов, женщин и детей толпится вокруг нашей стоянки. Наши верблюды вызывают общее удивление – это первые верблюды, прошедшие по этому пути. Все просят дать им немного верблюжьей шерсти, которую они положат в свои ладанки. В лагерь приходит непальский торговец – невар из Део-Патана. Хорошо говорит по-тибетски. Караван его идёт из Катманду через Чиронг-Цзонг и Чжонка, но ещё не прибыл. До Катманду считается 20 дней ходу на яках. Одет торговец в тибетский халат и сапоги. Носит также ладанку.

Отправляем да-иг в Шекар (shel-dgar). Завтра стоим. Вечером кормим лошадей сеном и соломой – первое сено с октября месяца!

Сага-Янчжу: 24 апреля – 76 яков и 10 лошадей; 25-го – 73 и 8; 26-го – 73 и 9; 27-го – 73 и 8. Яки – 66 норсангов 4 шо, лошади – 10 норсангов 5 шо.

 

28 апреля. Чату-Гомпа. С утра солнечный день. Горы по южную сторону реки подёрнуты лёгкой дымкою. Совершаем прогулку в красношапочный монастырь. Монастырь посетить нельзя, ибо настоятель заперся в созерцании в главном храме (монахи обычно запираются в созерцании и постятся в конце 3-го и 4-го месяца тибетского года).

Обходим дуканг – из окон торчит солома, всюду следы запустения. Странный контраст по сравнению с двумя монастырями бон-по, которые белеют чисто выбеленными стенами. На полях начинается работа – пашут сохою, запряжённой двумя быками, удобряют навозом, золою и прочими нечистотами, которые постоянно возят ослы, гремящие на ходу громадными бубенцами. Сеют исключительно ячмень и горох. Овощи не вызревают. Имеющийся лук и чеснок привозят из-за Цангпо.

Приводили продавать конгпоского мула, но запросили чудовищную цену в 200 мексиканских долларов. Заходил тибетец, бывавший в Гьянцзе. По его мнению, главное преимущество иностранцев заключается в том, что они не врут, тогда как его соотечественники обязательно врут. Население плохо принимает мексиканские доллары, знают только рупии, которые ходят по 4 транка или 6 шо. 6 шо медяков за одну серебряную рупию! Истинно, в Тибете не знают соотношения металла. Удивительно назойливы монахи, бесстыдно требующие бакшиша, уподобляясь нищим и мальчишкам, наполняющим базары ближнего Востока и Индии. Особенно надоела одна нищенка, уроженка границ Непала, с большим «дамару» (бубном), эту духовную особу только с трудом удалось прогнать.

Завтра переходим Цангпо и направляемся на Тингри-Цзонг, до которого считают пять больших переходов.

 

29 апреля. Подымаемся рано. Обычная возня с караваном здесь ещё длительнее. Возчики делят вещи, бросают кости. Караван состоит частью из яков, частью же из ослов и быков. Лошадей приводят ниже критики, две так и не были в силах покинуть лагерь.

Дорога идёт вдоль левого берега Цангпо. Проходим мимо посевов. По правому берегу ряд селений с монастырями, живописно расположенными по крутым отвесам скал. Старые постройки из камня отличаются романтикой расположения. Новые – какие-то убогие квадраты из глины, плохо оштукатуренные снаружи. Как будто старый Тибет ещё имел взлёты духовных исканий, заставлявших строить кельи отшельников на почти не доступных береговых скалах и ставить чортены в высоко расположенных пещерах. Тибетские местечки живописны издали и даже напоминают небольшие городки Италии, но вблизи – грязь и мерзость запустения.

После 5 часов 40 минут перехода останавливаемся около небольшого посёлка Лая против перевоза. С трудом достаём зерна и соломы для лошадей. Хотели было остановиться на чистом месте, огороженном каменной оградой, но местные крестьяне воспротивились этому на том основании, что место это посвящено местному божеству, лха (lha), которое имеет чрезвычайно капризный характер. Пришлось выбрать другую площадку. Приехал Павел Константинович и сообщил, что Очир, напившийся пьяным ещё вчера, снова напился и не в состоянии ехать – опух. К вечеру прибыл тибетец, сообщивший, что Очиру плохо – сердце едва справляется, и что тот просит своего брата Дорджи приехать. Пришлось отпустить Дорджи на свежей лошади. Чиновнику из Сага-Цзонга было строго заявлено, чтобы он зорко смотрел за спиртными напитками в лагере.

Собираемся просить начальника гарнизона в Тингри дать нам двух солдат до Кампа-Цзонга. Местное население – такая же рвань. Настоящие дикари. Женщины носят головные уборы, свойственные провинции Цанг. На груди серебряные украшения, изображающие павлина, – видимо, непальской работы.

К вечеру западный ветер, моросит мелкий дождь.

 

30 апреля. Вышли в 9 часов утра. За ночь выпал мелкий снег, запорошивший горы. Дорога следует по карнизу вдоль левого берега Цангпо. Многочисленные мендонги. Собаки вспугивают многочисленных куропаток. Часто попадаются развалины глинобитных фортов, построенных китайцами после Непальской войны 1791–92 гг. После 1 часа 20 минут хода достигаем парома, расположенного под песчаным обрывом, на котором стоит небольшой красношапочный монастырь. Паром управляется восемью монахами. На носу изображение головы лошади, увешанное хадаками. Перевозят лошадей и верблюдов по два – первые верблюды, переходящие Цангпо! Затем следуем ещё 20 минут до селения Шару – небольшая деревушка, построенная на развалинах старых укреплений, сложенных из камня – относящихся, быть может, ко времени цангских владетелей XVII в. Яки приходят с перевоза очень поздно. Половину яков меняем в Шару.

С Павлом Константиновичем чуть было не случилось несчастье – лошадь его спотыкнулась и свалилась под откос, П.К. едва успел соскочить. Местные люди пробовали утверждать, что П.К. убил лошадь ружьём, но отказались от своих слов, когда я потребовал привезти труп животного на стоянку.

В Шару имеем первые овощи – редьку. Скот становится всё хуже – яки мелкие и низкорослые быки. Лошади также скверные. Завтра предстоит перевалить перевал. Говорят, что в Тингри придём на четвёртый день.

 

1 мая. Вышли в 7.45 утра. Тёплое утро. Идём в ЮЮВ направлении, постепенно подымаясь по ущелью к перевалу. Кочки и камень. После 3 часов 30 минут перехода достигаем вершины перевала Шару-Ла (17600 ф.). С вершины открывается грандиозный вид на главный гималайский хребет – сплошная стена снежных пиков. На ЮЮВ на миг показалась высочайшая вершина Эвереста (jo-mo-gangs-dkar, тиб. – Владычица белых снегов).

Спускаемся по пологому спуску в долину. На западе показывается снежная вершина Цанг-Ла. Проводник, уроженец Лхасы, начинает петь и приплясывать. Поёт про какого-то английского сааба, который едет в Лхасу и говорит «good morning» (доброе утро). С нами идёт ещё солдат, долго служивший на границе в Кампа-Цзонге. Они оба жалуются на подати, сбираемые лхасским правительством после отъезда Таши-ламы, которого ждут.

После 5 часов 40 минут перехода останавливаемся у подножия спуска в местности, называемой Панглунг (spang-lung). За день пал один верблюд, пришлось посылать мулов подобрать груз. Доньер из Сага-Цзонга и Кончог, напившись пьяными, устроили скандал и угрожали Павлу Константиновичу отрубить ему голову, а также возбуждали толпу. Всё дело опять произошло из-за лошадей. Доньер даже хотел задержать яков и бросить наш багаж. Догнавши нас на дороге, он изложил мне дело, грозя обратиться в Лхасу. Я посоветовал ему быть осторожнее, ибо всякий подобный поступок прежде всего отзовётся на нём самом. Достигнув стоянки, этот дикарь-чиновник успокоился и старался вступить в разговор.

Завтра снова меняем яков и лошадей. Эта необходимость смены только задерживает путь, заставляя делать трёхчасовые переходы. Тибетская нелепица начинает надоедать, пора перевалить Гималаи.

 

2 мая. Вышли в 8 часов 25 минут утра. Чудный вид на Гималаи, синеющие на безоблачном небе восхода. Следуем по долине в южном направлении. Постоянный спуск. Справа протекает поток небольшой речки. По левую руку развалины укреплений времён Непальской войны 1792 г. Огибаем песчаный мыс и выходим на широкую равнину, на которой ещё сохранились остатки стен с зубцами, пересекавших всю долину. По долине разбросаны хутора. Останавливаемся после 4 часов 10 минут перехода у группы хуторов, называемых Карчунг (dkar-chung). Здесь меняем яков и лошадей, выдаём расписку на яков и лошадей от Янчжу до Карчунга, за яков – 62 норсанга 1 шо, за лошадей – 5 норсангов и 1 шо. Осталось два перехода до Тингри. Среди дня начинается сильный западный ветер, вздымающий тучи песка. К вечеру накрапывает мелкий дождь.

 

3 мая. Вышли в 8.30 утра. Солнечное прохладное утро, по горизонту лёгкие облачка, отражающиеся тенями по снежным Гималаям. Вершина Эвереста не видна – вся покрыта облаками. Идём в южном направлении по левому берегу реки. Галечная равнина, покрытая редкой травой, напоминает ландшафт центральной Гоби. У подножия хребта ряд хуторов. Встречаем куланов. После 1 часа 30 минут хода проходим деревню, где нам приготовили стоянку, но мы идём дальше. Переходим вброд реку – вода по брюхо лошади. По правому берегу реки – солончаки, местами топкие. Многочисленные стада баранов. По правому берегу реки многочисленные развалины укреплений. После 6-ти часов перехода достигаем местечка Дагчой (bdag-chos) – несколько домов, посреди деревни старая развалившаяся башня. Видим первого петуха. Деревня принадлежит красношапочному толку, что явствует из красной, белой и синей вертикальных полос на стенах домов.

Население по-прежнему бедно – сеет ячмень, орошая поля арыками. Встретили правительственный караван на мулах с грузом чая.

Здесь снова меняем лошадей и яков. Настоящих яков уже мало, большей частью дают цзо [тиб. – помесь коровы и яка] и бычков. От Карчунга до Дагчоя 64 яка стоили 14 норсангов и 4 шо, и 9 лошадей – 2 норсанга 7 шо.

Вечером в лагерь приходят местные музыканты со струнными инструментами и поют песни; также монашенки, отправляющиеся на озеро Манасаровар, бесконечно нараспев читают вечное «Ом мани падме хум». Завтра достигаем Тингри.

 

4 мая. Выходим в 8 часов утра. Направление – южное. Проходим ряд развалившихся сторожевых башен. Затем около небольшого местечка сворачиваем в ЮВ направлении и пересекаем обширную равнину – местами топкая почва, местами солончаки. На юге виднеется Эверест. На небольшом холме у подножия хребта, ограничивающего равнину с востока, видны стены Тингри. После 4-х часов перехода достигаем местечка и останавливаемся на равнине около городка. На вершине холма – полуразвалившиеся зубчатые каменные стены, построенные китайцами. Стратегическая ценность крепости равняется нулю.

Большая толпа народа с любопытством осматривает нас и верблюдов. Среди толпы несколько грязных косматых оборванцев, одетых в засаленные мундиры английского покроя, – представители пятисотенного гарнизона, являющегося третьим по величине гарнизоном в Тибете (Лхаса, Гьянцзе, Тингри). Вряд ли все 500 человек налицо, по всей вероятности, согласно доброму китайскому обычаю, их всего 100. Все они ходят в тибетских халатах – полевая форма защитного цвета служит у них только парадной одеждой.

Тингри защищает подступы в Тибет со стороны Непала, Гьянцзе – запирает долину Чумби. Счастливы люди, верующие в неприступность глинобитных укреплений.

Сам полковник (mda'-dpon) находится сейчас в Лхасе, его замещает майор (ru-dpon). В этом году торговцы из Непала ещё не прибыли, ибо перевал, ведущий на Катманду (Камбу-шяр-ганг-ли), ещё забит снегами.

Любопытные сведения сообщил мне лама из монастыря Ташилунпо по дороге в Тингри. После бегства Панчен-ламы много монахов покинуло монастырь. Бывшими владениями Таши-ламы заведует теперь специальный чиновник, лабранг-ша-пе (la-brang-zhags-pad), назначенный из Лхасы. Чрезвычайно повышены налоги – часто одной семье приходится платить до 15–20 норсангов в месяц! Эти сведения подтверждаются другими местными крестьянами и свидетельствуют об упадке Тибета.

Местное население продало нам 100 штук яиц, картошку, репу, лук и порам. Особенно бойко торговал китаец – бывший начальник крепости Тингри, а теперь простой обыватель.

От Дагчоя до Тингри-Ла за 57 яков уплатили 12 норсангов 8 шо, и за 10 лошадей – 3 норсанга.

Завтра выходим на Шекар, куда придём на второй день. Если верить местным людям, до Сиккима остаётся 9 дней. Сегодня первый жаркий день, градусник наш не выдержал и лопнул. Среди дня довольно сильный западный ветер умерил жар.

Вечером Кончог и Очир вновь пьяны – национальный бич Тибета и Монголии.

 

5 мая. Встали рано. Ни яков, ни лошадей не пришло. Пришлось идти самому к старшине, изрядно его ругать, а затем с ним вместе обходить дворы посёлка и выгонять силой быков и лошадей.

К 10 часам утра с трудом собрали 50 грузовых животных. Выходим – путь следует по равнине в В направлении вдоль правого берега реки. Песок, галька – типичный гобийский ландшафт. После 4-х часов перехода достигаем деревушки Мемо (Memang английской карты).

Разыгрывается безобразная сцена с Кончогом. Елена Ивановна указывает ему на то, что он пьян, он грубо возражает и начинает кричать крестьянам, что мы плохие люди и что служить нам не следует. После чего те убегают, оставляя нас без сена, аргала и других необходимых вещей. Я вступаю с ним в перебранку, затем двое местных людей берут его за руки и уводят в людскую палатку, откуда он продолжает ругаться и отказывается служить. Убеждаю местного старшину не принимать его в расчёт. Через час всё налаживается.

Беседую с одним ламой из Ташилунпо. Тот жалуется, что монахи принуждены бросать свой монастырь из-за поборов правительства. Население разоряется, будучи не в силах платить подать. Он также сообщил любопытное сведение, что недавно прошла повестка о мобилизации. 250 человек будут отправлены из Тингри. Части гарнизона в Шигацзе уже вышли. Причиной мобилизации является восстание в Каме, в Помбу, где восставшее население убило губернатора и вырезало 500 человек солдат. Неизвестно, замешаны ли в этом китайцы или нет.

Выдал расписку в 13 норсангов 3 шо за яков и 3 норсанга за 10 лошадей от Тингри до Мемо.

 

6 мая. Выходим рано, в 8 часов утра. Крестьяне рано собрали животных. Дорога в восточном направлении по равнине. Проходим небольшое селение, где берём людей, чтобы перейти речку вброд. Река глубокая, у левого берега местами выше брюха лошади. Входим в сильно пересечённую местность – много отложений железной руды и мощные сбросы, свидетельствующие о сильной вулканической деятельности в прошлом. Проходим два горных прохода и спускаемся в равнину, тянущуюся с запада на восток, по которой разбросаны отдельные хутора. Снова подымаемся на небольшой горный проход и спускаемся в небольшую котловину, в которой расположен Шекар.

Местечко расположено у подножия скалы, на вершине которой полуразвалившийся цзонг со стенами, которые уступами спускаются вниз. По сторонам скалы лепятся несколько желтошапочных монастырей. Начальник цзонга живёт в невзрачном доме у подножия скалы. Посещаем его – гражданский чиновник уехал в Лхасу, и в Шекаре остаётся его заместитель. Духовный губернатор – молодой монах, видимо, обладающий минимумом умственных способностей. Беседу ведут его секретари, а также таможенный чиновник из Лхасы. Выясняется, что существует две дороги из Шекара на Кампа-Цзонг, одна через Тингкье, другая через Добтра. Мы настаиваем на северной через Добтра. Вечером окончательно рассчитываем Кончога.

Любопытно отметить, что приказ о наборе и предоставлении частям транспорта возится на наших ослах! Приказ – стрела с намотанной красной тряпкой.

Выдана расписка на 13 норсангов 7 шо за яков, и за 8 лошадей – 2 норсанга 4 шо. Мемо—Шекар.

 

7 мая. Шекар. С раннего утра пытаемся добыть провиант для себя и животных. Покупаем по дорогой цене масло, яйца, горох и сено. По-прежнему докучливая толпа монахов и мирян толкается около лагеря. Ни мы, ни специально приставленные люди не в состоянии разогнать толпу. Разгоните, она снова собирается. Выясняется, что и завтра придётся стоять. Животных могут собрать только завтра. Местный начальник – беспомощное существо, главную роль играют таможенный чиновник, бывший раньше губернатором в Нагчу, и секретарь цзонга. Готовимся выйти послезавтра. Придётся, видимо, идти через Тингкье.

Характерны для растления Тибета пристающие мальчишки, требующие: «Горло пересохло, дайте на водку». Около Шекара – первый сад с насаженными тополями. Таможенный чиновник посещает нас. Узнаю о проезде Норбу-Дондупа и Потамду – сотрудников полковника Бейли в Британской Пограничной Компании.

 

8 мая. Солнечный день. Та же докучливая толпа разнузданных монахов. Через 16 дней ожидают проход роты солдат на Лхасу для дальнейшего следования в Поюл на место восстания. Завтра выступаем. День тёплый. Отправили добавочного гонца в Кампа-Цзонг. Сообщают об обвале на дороге в Лачен (la-chen).

 

9 мая. Бесконечные разговоры с властями. Чиновники цзонга, старшины, ламы, крестьяне – всё это толпится вокруг нашего багажа. С трудом собираются караванные животные. В 10 часов утра выходим с партией грузовых лошадей. Следуем вдоль притока реки Арун. Направление ЮВ. Проходим ряд небольших селений. Трава зеленеет, и воздух полон весенними испарениями. Проходим деревню Цона, где должны были стоять, но местные крестьяне говорят, что стоянка несколько дальше. Идём дальше по широкому песчаному плато и только после 9-ти часов перехода (около 35 верст) останавливаемся у постоялого двора, построенного китайцами. Напротив, через реку, большое селение с несколькими монастырями. Ночуем без палаток, ибо караван прибыл только в 2 часа ночи.

 

10 мая. Выходим в 11 часов утра, ибо приходится распределять грузы. Дорога сначала следует в ЮВ направлении вдоль притока реки Арун, затем сворачивает на восток, пересекает песчаную равнину и рукав реки. Дно песчаное, русло широкое, на берегу дюны. Снова входим в ущелье по притоку реки Арун. Переваливаем несколько увалов и проходим к селению Чундю. В селении красношапочный монастырь, отделение монастыря Сакья. Один большой полуразрушенный чортен. Останавливаемся на площадке за селением. Ослы с палатками прибыли только в 10 часов вечера.

 

11 мая. Выходим в 10 часов утра. Большая часть каравана достигла Чундю только к 12 часам ночи и остановилась за рекою. Путь следует в восточном направлении, огибая горный массив. Из Чундю существует две дороги: одна, более короткая, через перевал Па-Ла, другая по равнине, к югу от массива. Ряд селений с насаженными садами чахлых тополей и ив. Перевал с постепенным спуском и подъёмом. Спуск в равнину. После 6-ти часов хода достигаем селения Ташиганг (bkra-shis-sgang), где должны сменить яков. В селении много говорящих на хиндустани. Завтра собираемся достичь Тингкье-Цзонга (gting-skyel-rdzong), где снова меняем животных.

 

12 мая. Утром встаём рано. На окрестных горах повис туман. Лёгкий дождик. Выясняется, что старшина, вопреки распоряжениям из Шекара, отказался поставлять животных. Приходится идти на старых до Тингкье. Выходим и подымаемся на крутой перевал Гулунг-Ла. Верблюды и ослы с трудом берут его. Спуск пологий, по дну песчаного эрозионного ущелья, затем песчаная равнина, проходим по западному берегу Цомотретрунг-Цо, переваливаем невысокий перевал и постепенно спускаемся в равнину Тингкье-Цзонга. На юге подымается снежный водораздельный хребет, отделяющий Тибет от Сиккима. Около цзонга – озеро, останавливаемся на противоположном от цзонга берегу. Навещаем цзонг-пёна – молодой тибетец, обещает отправить нас послезавтра. Цзонг – типичное тибетское строение – раньше чем попасть в жилые помещения, вы проходите хлев и конюшню. Павел Константинович приезжает только поздно ночью. Ослы заночевали, перевалив первый перевал.

 

13 мая. Тингкье-Цзонг. Утром тучи, лёгкий град. Отправляюсь к цзонг-пёну – уславливаемся со старшинами о животных. Стоимость лошади до Кампа-Цзонга 3 норсанга, или 20 транок, одного яка – 1 норсанг 5 шо, или 10 транок. Всего нам дают 10 лошадей и 80 грузовых при трёх доньерах. Расстояние от Тингкье до Кампа пройдём в два дня.

Посещаем монастырь Таши-Чёмбю, расположенный на склоне горы. У подножия горы деревня, где живут крепостные монастыря, и роща тополей, в которой происходят религиозные диспуты в 4-м месяце тибетского года, продолжающиеся 10 дней. Посещаем дуканг – монастырь. Тёмное помещение с грубой живописью. Скульптурные изображения Готамы Будды и Цзонхавы. Знакомимся с настоятелем (mkhan-rin-po-che, тиб. – настоятель с эпитетом «Драгоценный») – невзрачным монахом из Депунга. В монастыре сейчас не более ста лам. На дворе встретился лама, который весьма интересовался, преподнесём ли мы монастырю манча (mang-ja, тиб. – чай для религиозного собрания) и в какой валюте – в норсангах или в рупиях.

Ослы пришли в первом часу дня. Выдаю расписку от Шекара до Тингкье за 60 животных – 54 норсанга. За 12 лошадей – 14 норсангов 4 шо.

Монастырь – отделение Депунга.

 

14 мая. Выходим в 8.30 утра. Я остаюсь следить за отправкою экспедиционного груза. По горизонту тучи, редкий град и далёкий гром. Путь лежит по широкой равнине – местами барханы песка, местами топкие солончаки. Проходим по северному берегу небольшого озерка Чанг-Цо. Дорога идёт по подножию гор, ограждающих равнину с севера. После четырёхчасового перехода достигаем деревушки Линкар. На юг от местечка высится снежная вершина Чомо-Юм-Мо. Местный старшина рассказывает о больших снежных завалах в феврале и марте по лаченской дороге. Многие потеряли жизнь. Теперь перевал свободен от снега. Завтра достигаем Кампа-Цзонга.

 

15 мая. Вышли в 8 часов утра. Чудный солнечный день. Грандиозный вид на снежные Гималаи.

Следуем в восточном направлении по обширной равнине. Проходим небольшую деревушку Менде, расположенную около небольшой речки. После 5-ти часов ходу достигли Кампа-Цзонга, который расположен в ущелье. Старый цзонг на скале, новый – у подножия скалы. Начальник цзонга приходит нас встречать. Завтра придётся стоять, ибо животные подойдут только завтра. Сегодня потерялся Каду [Каду – тибетский волкодав, собака, подаренная Ю.Н. Рериху «гражданским губернатором» в дни празднования тибетского Нового года в феврале 1928 г.].

 

16 мая. Кампа-Цзонг. Солнечный день. Утром ходили смотреть на старый цзонг, расположенный на вершине каменного массива. По гребню скалы подымается зубчатая ступенчатая стена. Нынешний цзонг-пён живёт в доме у подножия скалы. На ЮВ от цзонга высоко под скалою небольшой монастырь, называемый Кампа-Ритод [тиб. – дом для затворничества]. В нем живёт всего 8 монахов, которые известны строгостью своих нравов. Днём приходит снова начальник цзонга – принимают багаж экспедиции.

К вечеру приходят яки, идущие до Тангу в долине реки Лачен. Выдаю расписку на 21 лошадь по 9 норсангов – всего 189 норсангов, и 54 яка по 4 норсанга 5 шо – всего 243 норсанга. С нами идёт тибетский торговец Дордже, часто бывавший в Индии и хорошо говорящий на хиндустани.

Утром посылаю письмо лаченскому старшине и полковнику Бейли. Завтра рано выходим до местечка Кьеру. Послезавтра переваливаем Сепо-Ла и доходим до Тангу.

 

17 мая. Переход от Кампа-Цзонга до Кьеру 2 часа 15 минут.

 

18 мая. Выходим в 7 часов утра. Холодное утро. Постепенный подъём на перевал Сепо-Ла. После 1 часа 15 минут достигаем вершины пологого перевала, и начинается постепенный спуск в долину реки Лачен мимо снежной вершины Чомо-Юм-Мо. После 5 часов 30 минут ходу достигаем первого леса. Сначала сильно пахучий низкорослый кустарник «балу», потом заросли рододендронов и низкорослая хвоя. После 7 часов 30 минут ходу достигаем первого бунгало.

 

19 мая. Тангу. Стоим. Прохладный день. Прибыл старшина из Лачена. Наняли 58 мулов по 10 рупий до Гангтока и 6 верховых лошадей по 18 рупий. Завтра выходим.

 

20 мая. Лачен. Визит к шведской миссионерше.

 

21 мая. Цёнтанг. Высота 5000 футов.

 

[Через три дня экспедиционный караван прибыл в Гангток, столицу княжества Сикким. Тибетская экспедиция завершилась 24 мая 1928 г.]

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Портнягин, Павел Константинович (1903–1977) – преподаватель, переводчик; путешествуя по Китаю, в октябре 1926 оказался в Урге, где лично познакомился с Н.К. Рерихом и получил приглашение принять участие в предстоящей экспедиции в Тибет; в экспедиции заведовал транспортом. Во время путешествия вёл дневник. См.: Портнягин П.К. Современный Тибет // Ариаварта. 1998. № 2. С. 11–106; о нём: Пешкова Л.В. Павел Константинович Портнягин // Там же. С. 107–114.

 

2. Кордашевский, Николай Викторович (1877–1945) – полковник, писатель; после Октябрьской революции как офицер Белой армии сражался в Сибири с большевиками. В 1919 скитался по Монголии и Китаю. В 1923, добравшись до Парижа, познакомился с Н.К. Рерихом и избрал его своим Учителем. В октябре 1926, когда Рерихи находились уже в Монголии, в Урге, получил официальное приглашение принять участие в их тибетском путешествии в качестве начальника вооружённой охраны. Часть пути через Китай Кордашевский должен был пройти самостоятельно. К экспедиционному каравану он присоединился на Шараголе 28 июля 1927. См.: Н. Декроа. С экспедицией Н.К. Рериха по Центральной Азии; Росов В.А. Многоликий Чахембула // Н. Декроа. Тибетские странствия полковника Кордашевского. СПб., 1999; 2000.

 

3. Голубин, Александр Алексеевич (род. ок. 1892) – служащий англо-китайской фирмы в Тяньцзине, занимавшейся покупкой пушнины. В мае-июле 1927 сопровождал полковника Н.В. Кордашевского во время его путешествия по Китаю, до Сучжоу – в качестве наёмного помощника и переводчика, далее – по собственной инициативе. После встречи с Н.К. Рерихом на Шараголе поступил на службу в экспедицию завхозом.

 

4. Рябинин, Константин Николаевич (1877–1955) – врач широкого профиля; с Н.К. Рерихом познакомился в 1898 в Санкт-Петербурге во время учёбы в зубоврачебной школе. В 1927–1928 по приглашению Н.К. Рериха принял участие в Тибетской экспедиции. В круг его обязанностей, кроме медицинского обслуживания, входило также ведение экспедиционного дневника. См.: Рябинин К.Н. Развенчанный Тибет. Магнитогорск, 1996; о нём: Топчиев Л.Г., Росов В.А. Доктор К.Н. Рябинин – участник Центральноазиатской экспедиции Н.К. Рериха // Ариаварта. 1997. № 1. С. 165–179.

 

5. Фильхнер, Вильгельм (Filchner, Wilhelm) (1877–1957) – немецкий геофизик. В 1926–1940 руководил экспедициями в Центральную Азию для измерения земного магнетизма. Рерихи встречались с Фильхнером в мае 1926 в Урумчи. В октябре 1927 экспедиция Фильхнера была задержана в Цомра, недалеко от Нагчу, в ожидании разрешения проследовать в Лхасу. Разрешение получено не было, и из Нагчу Фильхнер направился в Ладак через Намру.

 

6. Рокхилл, Уильям Вудвилл (Rockhill, WilliamWoodville) (1854–1914) – американский дипломат; специалист по Дальнему Востоку, знал санскрит, тибетский и китайский языки, в начале 1880-х предпринял две экспедиции по Западному Китаю, Монголии, Тибету. Лично встречался с Далай-ламой XIII (1908) и переписывался с ним до конца своих дней. Посол США в России (1910–1911).

 

7. Бейли, Фредерик Маршман (Bailey, Frederick Marshman) (1882–1967) – полковник, в 1922–1924 – английский резидент (Political officer) в Сиккиме. Именно его донесения сыграли немалую роль в том, что американская экспедиция Рериха в Тибет 1927/28 была на пять зимних месяцев задержана тибетскими властями, считалась пропавшей и едва не погибла.

 

 

 

Начало страницы