Публикуется по изданию:
Воспоминания о Ю.Н. Рерихе. По материалам конференции в Новосибирске (1992). Сборник. По материалам конференции в Новосибирске, посвященной 90-летию со дня рождения Юрия Николаевича Рериха. Новосибирск. Сибирское Рериховское Общество, 1994.
Татьяна Яковлевна Елизаренкова (1929 – 2007) – доктор филологических наук (1994), ст.научный сотрудник Института Востоковедения РАН. В 2004 году награждена орденом «Падма Шри» – высшей наградой Индии для иностранцев – за перевод «Ригведы».
Т.Я. Елизаренкова
«Жаль, что это продолжалось только три года!»
С Татьяной Яковлевной Елизаренковой я познакомился совсем недавно. После прихода на работу в Институт Востоковедения Академии наук СССР я стал при каждой возможности захаживать в Научный Кабинет Ю.Н. Рериха, что расположился на ул. Рождественка, 12. Юрий Цыганков, заведующий Кабинетом, которого я знаю уже многие годы, был неизменно любезен и гостеприимен. Здесь всегда уютно, и особенно приятно чувствовать свою причастность к этому ухоженному, великолепно обставленному помещению, хранящему личную библиотеку Юрия Николаевича Рериха. Он собирал её долгие годы, находясь ещё в Индии, а с возвращением в СССР в 1957 году перевёз коллекцию в Москву. Книги и материалы, рукописи и ксилографы на русском, английском, санскрите, тибетском, китайском и других восточных языках, расставленные в шкафах и на полках, составившие одну из уникальнейших востоковедных коллекций в нашей стране, – пробуждали какое-то особое благоговение...
Как-то просматривая каталог Кабинета, я спросил у Ю. Цыганкова, не хотел бы он, чтобы я написал о Кабинете Ю.Н. Рериха и о людях, которые проводят в нём исследования, кропотливо разрабатывая огромное наследие крупнейшего советского востоковеда [1]. Человек скромный и тихий по характеру, привыкший в течение долгих лет работы в хранилище и читальном зале говорить если не полушепотом, то очень тихо, Ю. Цыганков ответил мне:
«Здесь всё идёт своим чередом, изо дня в день работают большие знатоки своего дела, люди поистине уникальных специальностей и подготовки... Закончена работа над десятитомным «Англо-русско-тибетским словарём, с санскритскими параллелями»; её осуществили Вилена Дылыкова и Юрий Парфионович, что само по себе, по-моему, можно назвать научным подвигом. Есть и другие прекрасные учёные... Написать о них – значит привлечь внимание, – нужно ли это, ведь сразу же в Кабинет потянутся любопытствующие...»
Я стал убеждать его в обратном, – что преступно не рассказывать о научных подвигах, о делах, достойных описания в книгах, и т.д. и т.п. И Цыганков сдаётся...
«Ну что же, может быть, ты и прав, ведь этим людям действительно повезло – они были учениками самого Юрия Николаевича, прошедшие своё востоковедное «крещение» под десницей этого могучего мастера. Начните хотя бы с Татьяны Яковлевны Елизаренковой».
И вот, после долгих колебаний, я прошу уделить мне время одну из коллег и учениц Ю.Н. Рериха, на что Т.Я. Елизаренкова отвечает любезным согласием.
«Одна из регулярных даней памяти нашего учителя – ежегодные «Рериховские чтения», – рассказывает Татьяна Яковлевна; – Уже сложился довольно широкий круг ученых-докладчиков, – это те, кто изучает древние культуры – историю кушайов, буддийские находки, восточное языкознание... И всё это в круге тех проблем, которые интересовали Юрия Николаевича Рериха». «Ю.Н. Рерих, – продолжает она, – принадлежал к семье больших русских патриотов, – всё русское и прежде всего русская культура были для них чрезвычайно важны. Юрия Николаевича глубоко интересовала, например, роль русских в мировой культуре. Всё это шло из семьи, где детей с детства приучали к полезному творческому труду. Юрий Николаевич рассказывал нам, что в самом раннем детстве их приобщали к земле – на огороде за каждым была закреплена грядка. И Юрий Николаевич трудился с юных лет до самой смерти, когда, возвратившись в Советский Союз, получил разрешение Н.С. Хрущёва открыть сектор истории религии, философии и культуры Индии. Хрущёв его, судя по всему, очень любил. (К сожалению, в наши дни такого сектора не существует…) Юрий Николаевич своей работой в СССР выполнял миссию отца. Отец хотел, чтобы сын вместе с картинами вернулся на Родину и чтобы его искусство знали в СССР...
Приняли его в Москве очень хорошо, создали необходимые материальные блага, которые он, правда, не очень ценил. Но он чрезвычайно гордился, что ему доверили сектор в Институте востоковедения АН СССР.
Мне вспоминается 4 февраля 1958 года. Кто-то рассказал мне:
«Ты знаешь, недавно в Союз возвратился Юрий Рерих, поехали к нему домой». Поехать к Рериху без приглашения я не решилась, но вскоре по воле судьбы я познакомилась с ним. В Москве тогда жил удивительный человек – Гунапала Пиясена Малаласекера, известный буддолог и буддийский деятель; он приехал в нашу страну в качестве посла Цейлона. Посол очень близко знал Юрия Николаевича ещё до его приезда в Советский Союз и относился к нему с большой симпатией. Н.С. Хрущёв, кстати говоря, питал большую симпатию к Малаласекере. Мне довелось слышать обронённую им не очень, правда, тактичную фразу, когда он приехал в посольство Цейлона на приём: «Мой приезд – это скорее дань уважения послу, с которым не жалко проводить время».
Малаласекера как-то сказал Хрущеву: «I am a University man» («Я – университетский работник»). Он хотел читать студентам лекции, и ему разрешили вести в МГУ курс по буддизму. Кроме того, он преподавал пали – язык буддийского канона, а также вёл занятия по сингальскому языку. Я занималась у него и в той и в другой группе.
Именно эти два человека чрезвычайно способствовали возрождению «буддийских штудий» в нашей стране, где традиции буддологии, некогда самой передовой в мире, были, к сожалению, прерваны. У нас существовала знаменитая буддийская академическая школа. Имена Минаева, Васильева, Обермиллера, Щербатского, Ольденбурга известны во всём мире, их труды издавались на многих иностранных языках. Щербатской умер во время войны, а вот поколению учеников Щербатского удалось сделать немногое, их физически не оказалось – почти всех пересажали! Так наступил перерыв традиции... С довоенного времени до конца пятидесятых – ни одного человека!..
Юрий Николаевич мечтал возродить отечественную буддологию, вернуть её былую славу. Обстоятельства сложились так, что Малаласекера и Юрий Николаевич одновременно оказались в Москве. Малаласекера читал лекции и вел занятия. Юрий Николаевич взял на себя организационные вопросы; он был чрезвычайно активным, конкретным, а не абстрактным учёным, великолепным организатором, деловым, подтянутым, жившим для дела, не понимающим, например, как это можно нарушать дисциплину.
Он учился в разных странах мира: в Оксфорде, Сорбонне, Гарварде, у знаменитого ученого Чарльза Рокуэлла Ланмана, а кроме того, получил ортодоксальное образование в Индии, где провел 25 лет своей жизни. Вернувшись на Родину, Рерих считал, что необходимо возродить прежде всего «Библиотеку Буддику» – эта знаменитая серия с разгромом петербургской буддологии также прекратила своё существование. И Юрий Николаевич начал биться, чтобы серию возобновить.
Вскоре он также начал преподавать: прежде всего буддийский гибридный санскрит (язык буддистских текстов); была также создана группа ведийского языка (Вертоградова Виктория Викторовна); он преподавал также непальский язык, его ученики: Яковлев Геннадий Иванович, Бира.
Кстати, он очень любил монголов... Вспоминается случай: прихожу в Институт, в комнате сидят одни монголы, беседуют на своем языке, а председательствует Ю.Н. Рерих.
К нему сразу же потянулись люди, с ним старались провести как можно больше времени, интуитивно почувствовав, что судьба свела их с необыкновенным человеком. Все с увлечением слушали его рассказы. Он знал, что советскую буддологию не поднять ни одному востоковеду, кроме него. Он обладал для этого всем необходимым: необыкновенные способности, исключительная организованность, неповторимая судьба. Он много рассказывал нам о своей жизни на Востоке, полной всяческих приключений и случаев. Так, правитель гималайского княжества Сикким встретил его довольно настороженно. Из разговоров с ним можно было заключить, что стоило подумать, оставаться в Сиккиме или уезжать. Чтобы рассеять сомнения, решили, видимо, его испытать: чогьял (так в Сиккиме называли князя) сказал Ю.Н. Рериху, что во дворе дворца идут приготовления к стрельбе из лука, не хочет ли он присутствовать при этом? Когда спустились во двор, чогьял представил его своей жене и сказал, что она – непревзойдённый стрелок, стреляет очень метко, и не доверится ли он её мастерству? Рерих согласился. На голову ему положили яблоко. Женщина прицелилась, и через мгновение стрела пронзила яблоко, сбив его с головы Юрия Николаевича. После этого испытания ему разрешили заниматься исследованием страны. Такой ценой пришлось добыть доброе к себе отношение и полное доверие!
В Москве, как мы уже говорили, Ю.Н. Рерих занялся восстановлением «Библиотеки Буддики». В это время востоковедом Топоровым был сделан перевод с пали знаменитого трактата «Дхаммапада». Это один из текстов, который входит в состав буддистского канона – буддистские максимы – выдающееся литературно-философское произведение. Переводу была предпослана большая вводная статья. Ю.Н. Рерих был редактором этой книги и стремился, чтобы книга вышла как продолжение «Библиотеки Буддики». Ему удалось это сделать в те времена, потому что он был Рерих и потому, что к нему хорошо относился Хрущёв.
На титуле красовалось: «Bibliotheka Buddhika». И вдруг тираж арестован из-за вводной статьи. Если читать это введение сегодня, то обнаружить там нечто «крамольное» не удастся, но тогда было иное время, а потому даже изложение основных положений учения буддизма, объективная научная статья, могла вызвать неожиданную реакцию.
Ю.Н. Рерих тотчас же развивает бурную деятельность. Он каким-то образом заполучил шесть экземпляров книги со склада, один из них был вручен Сарвапалли Радхакришнану (Посол Республики Индия, в дальнейшем Вице-президент и Президент страны), другие – ещё кому-то, и через неделю Бободжану Гафуровичу Гафурову, директору Института востоковедения АН СССР по дипломатическим каналам, из-за границы пришли поздравления по случаю выхода в свет «Дхаммапады». Вскоре Малаласекера устроил приём в своём посольстве в честь возобновления «Библиотеки Буддики» с приглашением прессы Москвы и других стран. В посольство Цейлона был приглашен Б.Г. Гафуров. А спустя некоторое время у Гафурова лежали на столе газеты из разных стран мира с фотографиями этого приёма и соответствующими поздравлениями по поводу публикации книги.
Книга всё-таки вышла в мир. Но Ростислав Александрович Ульяновский (он был тогда заместителем директора Института) вызвал к себе Ю.Н. Рериха и задал ему такой вопрос: «Зачем Вы сюда приехали?»
...Ю.Н. Рерих скоропостижно скончался через несколько дней. Умер он от разрыва сердца. Рерих был потрясен, он считал свой приезд миссией, служением по заданию отца. Он считал, что служит русской науке, способствует её подъёму...
Его безвременная смерть потрясла многих. Всего за три года жизни в СССР он успел сделать многое, очень многое и очень многое дать: не поддаётся описанию его вклад в преподавание восточных дисциплин, огромна его научная и общественная деятельность.
Но он не был подготовлен к нашей тогдашней действительности. Была, например, создана комиссия во главе с академиком Францевым по поводу «Дхаммапады» и идеологической направленности «невыдержанной» статьи. Юрий Николаевич не мог понять, что же происходит... Конечно, он мог обратиться за помощью к Хрущёву, который к нему, несомненно, благоволил. Он очень любил цейлонского посла, ученикам которого было разрешено ходить в посольство, В День республики Цейлона Хрущёв встретил в посольстве Ю.Н. Рериха. Он спросил: «Ну как Вы живёте, Юрий Николаевич? Как здоровье супруги?» Хрущёву и в голову не приходило, что супруги у Юрия Николаевича никогда не было! Тем не менее, ему, как я уже говорила, импонировали оба: как цейлонский посол-ученый, так и Ю.Н. Рерих, востоковед-буддолог. «Если Вам что-то будет нужно, – сказал он, прощаясь с Ю.Н. Рерихом, – то звоните, не стесняйтесь...»
Юрий Николаевич, конечно, не звонил, он считал, что сам справится со своими делами. А дела были большие и важные. Огромные силы были отданы пропаганде художественного наследия отца – Николая Константиновича Рериха. Велась научная деятельность в различных областях, прежде всего в востоковедении. Он отдавал явное предпочтение Востоку, западная культура была для него пустой, нравственные ценности он видел именно на Востоке.
В 1959 году я собиралась поехать в Англию, по линии научного туризма, на две недели, что потом и осуществилось. Усердно готовилась, чтобы английский язык был в лучшей форме.
Ю.Н. Рерих смотрел на мои старания и улыбался. Я спросила: «Юрий Николаевич, а не бывает ли Вам иногда скучно без Англии, Франции, США..?» «Нет», – отвечал он. «А я вот радуюсь, что поеду». – «Для меня же это камни, пустота, меня туда не тянет, хотя Вас я понимаю».
То был человек замечательный, необычный, сердечный. Те, кто знал его в эти три года, были счастливыми людьми.
Малаласекера очень переживал случившееся, он вскоре уехал из Москвы представителем Цейлона в ООН. Во время нашей встречи он как-то сказал: «Профессор Рерих умер, он так торопился, что не успел мне об этом сообщить заранее».
О Ю.Н. Рерихе можно говорить и говорить бесконечно. Хотя это было тридцать лет назад, всё это осталось в памяти. Он вёл себя в коллективе совершенно великолепно. Мы никогда не знали, например, кому из нас он отдаёт предпочтение. Он был равно внимателен ко всем. Если с вами что-то случалось, вы чувствовали себя в центре внимания. Между прочим, люди, которые не видели в жизни ничего, кроме науки, были ему чуждыми.
Рериху меня представил Малаласекера. Я была его ученицей, старательно зубрила языки, к этому времени написала очерк языка пали. К своим студентам посол-учитель относился, как к своим родным детям.
– Хотите посмотреть спектакль в Большом театре? У меня билеты в ложу...
– Нет, спасибо, я не хочу.
Или перед отъездом в Лондон:
– У Вас же нет денег, Вы не сможете купить там нужных Вам книг! Я Вам одолжу доллары?
– Нет, спасибо, я обойдусь.
Он очень в меня верил, поняв, что я посвящу науке всю свою жизнь. Однажды он подвел меня к Ю.Н. Рериху и сказал: «She is my favourite student. She is working very hard». («Она моя любимая студентка, она очень много работает»).
Рерих подошёл ко мне не сразу. Но как-то при случае спросил: «Чем Вы занимаетесь?» Я ответила, что занимаюсь глаголом в «Ригведе», и с тех пор началась наша дружба, общение с ним, обогащавшее меня безгранично. Все, кто с ним работали, – это люди, отмеченные его индивидуальностью. Я повторюсь и скажу, что он был человек необыкновенный, в этом было легко убедиться при работе с ним. Мы оказались вместе в комиссии по переводу Смирновым «Махабхараты». Знание санскрита в переводе такого труда не уведёт далеко, нужно было хорошо знать философскую систему индуизма, а Смирнов к тому же обладал ещё и своей особой системой.
Работала нас целая группа ученых, получилось так, что потом почти все, за редким исключением, уехали из СССР. Пятигорский, например, любимый ученик Ю.Н. Рериха, уехал в Лондонскую школу востоковедения и африканских исследований. Первая секретарша Семека занималась монастырями Цейлона, уехала. Любоцкая, вторая секретарша Рериха, занималась древними юридическими трактатами, тоже уехала. (Я была не того склада, меня интересовала прежде всего наука, и я считаю, что мне повезло – у меня были великолепные учителя, и я училась у них не покладая рук).
...И вот комиссия по редактированию переводов Смирнова во главе с Ю.Н. Рерихом. Мы сразу же почувствовали уровень его знаний, его абсолютный демократизм, уважение, с которым он относился к каждому, как будто рядом сидели не начинающие учёные, а его коллеги из Парижа, Лондона или Нью-Йорка. Он корректно спрашивал каждого: «Что Вы думаете по этому поводу?» Работали мы без перерывов, до предела напряжённо. К концу третьего часа у всех голова шла кругом; и только один человек был всегда на высоте, свежий и подтянутый, Ю.Н. Рерих.
Я осознавала, как всё это было важно, сколько он давал нам от себя. Вспоминаю, как мы долго бились над одним моментом, и вдруг я предлагаю самый правильный, как мне кажется, вариант перевода. Редакция перевода принимается, и я – на седьмом небе. Мне хорошо, я горда. Но потом у меня зарождаются сомнения: а ведь это не я, это был он, он своей мыслью вёл меня. Во второй раз – снова прорыв, взлёт мыслей, и снова я понимаю – это не я! На эту тему мы никогда с ним не говорили, хотя понимали друг друга без слов.
Он был невероятно аккуратен, я бы сказала, патологически аккуратен. Мы часто ловили себя на том, что никто из нас толком не знал этого человека. Мы делали для себя в нём постоянные открытия. Он же не торопился раскрываться: его недоверие к нам таяло постепенно. Это был человек совершенно иного уровня. То был поистине айсберг, видимое было чуть-чуть на поверхности, а всё главное – внутри.
Был эпизод, который нас всех удивил. Все мы должны были сдавать экзамен по военному делу. Человеку, так далёкому от этого, как я, экзамен был настолько чуждым, что я решила не тратить на подготовку к нему своего времени. Мы, естественно, делились своими впечатлениями в присутствии Ю.Н. Рериха, описывая детали своих ответов на занятиях. Он слышал наши шутки и реплики типа: «Господи, и кому всё это нужно!»
И вот наступил день экзамена. Ю.Н. Рерих пришёл раньше всех и первым пошёл отвечать. И буквально поверг в ступор экзаменатора, продемонстрировав такие знания военного дела, о которых никто и не подозревал! Мы тогда не знали, что Ю.Н. Рерих ведал военной организацией в Центральноазиатской экспедиции Н.К. Рериха и прекрасно знал оружие. Это было для нас огромным открытием.
Я всегда занималась языкознанием, закончила филологический факультет МГУ, а индологией стала заниматься не сразу. Учась в аспирантуре МГУ, прошла курс хинди, а диссертация была по санскриту. Кончала уже в МГИМО. Потом [изучала] хинди в МГУ, а потом – урду у великолепного знатока этого языка Николая Кузьмича Дородницына. Санскрит – у профессора Петерсона Михаила Николаевича. Позднее я посвятила ему свою «Антологию гимнов Ригведы». Потом училась у Малаласекера. Затем стала интересоваться древней культурой Индии, переключилась на ведийский язык и увлеклась историей индо-ведийских языков. В Институте Востоковедения АН СССР уже тридцать лет, перешла сюда в 1958 году. До 1972 года сохранялись курсы в Институте восточных языков.
Хорошо может рассказать о днях учебы у Ю.Н. Рериха Вертоградова, работающая в Отделе Древнего Востока. Это широкий специалист по среднеиндийским языкам – по пракритам, специалист по надписям в Кара-Тепе (бывшая Кушанская империя). Занимается также древнеиндийским искусством. Ей принадлежат великолепные переводы древнеиндийской любовной лирики в соавторстве с Алихановой, которая читает курс по древнеиндийской литературе, по поэтическим трактатам.
...С Рерихом в нашей жизни очень многое началось, жаль, что это продолжалось только три года! Он принёс огромную помощь нашей науке. Он радовался, что приехал на Родину, он чувствовал своё призвание и предназначение, и каждый день был посвящен активной плодотворной деятельности. Таков этот сын своей семьи.
...«Агни-Йога» никогда не была на виду. Он был абсолютно лоялен. Он занимался наукой, но не простой наукой, а русской наукой.
Когда Юрий Николаевич умер, Святослав Николаевич находился в Москве. Один приехал, а второй умер. И тогда «Агни-Йога» появилась на памятнике на Ново-Девичьем кладбище в Москве. Святослав Николаевич очень долгое время плохо относился к нашему институту...»
_____________________
[1] Коллеги Ю.Н. Рериха и его ученики были преисполнены решимости довести до конца труд его жизни: «Тибетско-русско-английский словарь с санскритскими параллелями». Юрий Парфионович, Вилена Дылыкова, Василий Богословский, Борис Семичов, Константин Черемисов и другие расширили словарь, пополнили его дополнительными значениями и имеющимися словами. В итоге объём словаря Ю.Н. Рериха значительно увеличился, отражая развитие тибетского письменного языка с VII до середины XX века. Словарь стал полностью соответствовать современным требованиям, а его многоязычность (имеется в виду, разумеется, и санскрит) делает это издание не просто уникальным, но и чрезвычайно удобным для любого, кто знает или изучает один из указанных выше языков.
Не подлежит сомнению высокая индологическая ценность словаря Ю.Н. Рериха. Он является наглядной иллюстрацией мощного культурного влияния Индии на сопредельные страны, свидетельством творческого восприятия тибетской литературой классической индийской словесности, сформировавшихся в Индии мировоззренческих систем. Его издание открывает перед учёными широкие возможности для сравнительных исследований, активизирует их усилия в этом направлении и в перспективе обещает рост наших знаний об истории культуры этого региона мира.
