ruenfrde
Л.Н. Андреев. Держава Рериха (аудио).
Скрыть оглавление

Андреев Л.Н. Держава Рериха

Андреев Л.Н.

 

Публикуется по изданию: Н.К. Рерих. 1917–1919. Материалы к биографии. / [Сост.: О.И. Ешалова, А.П. Соболев; Отв. редактор: А.П. Соболев]. СПб.: Фирма Коста, 2008.. 

Впервые была напечатана в газете «Русская жизнь» (Гельсингфорс). 1919. 29 марта. № 23. С. 2–3, а также в финском журнале «Otava». 1919. Апрель. С. 232–239. Текст приводится по: Леонид Андреев. S.O.S. С. 349–352.

 

Андреев Леонид Николаевич (1871–1919) – русский писатель, драматург. Близкий друг Н.К. Рериха. Статью «Держава Рериха» художник считал одной из лучших работ о своем творчестве. В дальнейшем ее название стало нарицательным определением рериховского наследия.

 

 

...Рерихом нельзя не восхищаться, мимо его драгоценных полотен нельзя пройти без волнения. Даже для профана, который видит живопись смутно, как во сне, и принимает её постольку, поскольку она воспроизводит знакомую действительность, карти­­ны Рериха полны странного очарования: так сорока восхи­щается бриллиантом, даже не зная его великой и особой ценно­сти для людей. Ибо богатство его красок беспредельно, а с ним беспредельна и щедрость, всегда неожиданная, всегда радующая глаза и душу; видеть картину Рериха — это всегда видеть новое, то, чего вы не видали никогда и нигде, даже у самого Рериха. Есть прекрасные художники, которые всегда кого-то и что-то напоминают. — Рерих может напоминать только те чарующие и священные сны, что снятся лишь чистым юношам и старцам и на мгновение сближают их смертную душу с миром неземных откровений. Так даже не понимая Рериха, порою не любя его, как не любит профан всё загадочное и непонятное, толпа покорно склоняется перед его светлой красотою.

И оттого путь Рериха — путь славы. Лувр и музей Сан-Франциско, Москва и вечный Рим уже стали надёжным хранилищем его творческих откровений; и вся Европа, столь недоверчивая к Востоку, уже отдала дань поклонения великому русскому художнику. Сейчас, когда величие и будущность России так страшно колеблются на мировых весах, этот дар художника мы, русские, должны принять с особым трепетом и благодарностью...

Но ни простодушный, взволнованный профан, ни художествен­ный схоласт в его специфических восторгах перед мастер­ством Рериха не могут в полной мере насладиться своеобразным гением художника, не имеющего себе подобных: это дано лишь тому, кто сумел проникнуть в мир Рериха, в его великую державу, кто сквозь красоту письмен смог угадать и прочесть их сокровенный смысл. Рерих не слуга земли — он создатель и повелитель целого огромного мира, необыкновенного государства, где живут. Колумб открыл Америку, ещё один кусочек всё той же знакомой земли, продолжил уже начертанную линию — и его до сих пор славят за это. Что же сказать о человеке, который среди видимого открывает невидимое и дарит людям не продолжение старого, а совсем новый, прекраснейший мир.

Целый новый мир!

Гениальная фантазия Рериха достигает тех пределов, за которыми она становится уже ясновидением. Так описывать свой мир, как описывает Рерих, может лишь тот, кто не только вообразил его и воображает, но кто видел его глазами и видит его по­стоянно. Образы невещественные, глубокие и сложные, как сны, он облекает в ясность и красоту почти математиче­ских формул, в красочность цветов, где за самыми неожиданными перехо­дами и сочетаниями неизменно чувствуется правда Творца. Свободное от усилий, лёгкое — как танец, творчество Рериха никогда не выходит из круга божественной логичности; на вершинах экс­таза, в самом ярком хмелю, в самых мрачных видениях, грозных и многозначащих, как вещания Апокалипсиса — его богом остаётся блаженно гармоничный Аполлон. Странно сказать: при изобра­жении своего субъективного мира, Рерих достиг той степени объективности, при которой самое невероятное и надуманное, как какие-нибудь «лесовики» или «дом духа», становятся убедительным и несомненным, как сама правда: он видел это. Высшая ступень творчества, последний шаг ясновидения: временами Рерих словно фотографирует карти­ны и образы своего несуще­ствующего мира: так он реален. Странно сказать: вид обречённого города, «фасад» дома Духа!.. Или он существует?

Да, он существует, этот прекрасный мир, эта держава Рери­­ха, коей он единственный царь и повелитель. Не занесённый ни на ка­кие карты, он действителен и существует не менее, чем Орлов­ская губерния или Королевство испанское. И туда можно ездить, как ездят люди за границу, чтобы потом долго рассказывать о его богатстве и особенной красоте — об его людях — об его страхах, радостях и страданиях — о небесах, облаках и мо­литвах. Там есть восходы и закаты, другие, чем наши, но не менее прекрасные. Там есть жизнь и смерть, святые и вои­ны, мир и война — там есть даже пожары, с их чудовищным отражением в смятенных облаках. Там есть море и ладьи... нет, не наше море и не наши ладьи: такого мудрого и глубокого моря не знает земная география, скалы у его берегов, как скрижали завета. Тут знают многое, тут видят глубоко; в молчании земли и небес звучат глаголы божественных откровений. И, забываясь, можно по-смертному позавидовать тому рериховскому человеку, что сидит на высоком берегу и видит — видит! — такой прекрасный мир, мудрый, преображённый, прозрачно светлый и примирённый, поднятый на высоту сверхчеловеческих очей.

Ища в чужом своего, вечно стремясь небесное объяснить земным, Рериха как будто приближают к пониманию, называя его художником седой варяжской старины, поэтом Севера. Это мне кажется ошибкой — Рерих не слуга земли ни в её прошлом, ни в настоящем: он весь в своём мире и не покидает его. Даже там, где художник ставит себе скромною целью произведение картин земли, где полотна его называются «покорением Казани» или декорациями к норвежскому Пер Г[ю]нту — даже и там он, «владыка нездешний», продолжает оставаться творцом не­здешнего мира: такой Казани никогда не покорял Грозный, такой Норвегии никогда не видел путешественник. Но очень во­зможно, что именно такую Казань и такую битву видел грозный царь в грёзах своих, когда во имя Христа, во имя своей кре­стьянской, христианской, апостольской России поднимал меч на басурман; но очень возможно, что именно такую Норвегию видел в мечтах своих поэт, фантазёр и печальный неудачник Пер Г[ю]нт — Норвегию родную, прекраснейшую, любимую. Здесь как бы соприкасаются чудесный мир Рериха и старая, знакомая земля — и это потому, что все люди, перед которыми открылось свободное море мечты и созерцания, почти неизбежно пристают к рериховским «нездешним» берегам.

Но для этого надо любить Север. Дело в том, что не занесённая на карты держава Рериха лежит также на Севере. И в этом смысле (но только в этом) Рерих единственный поэт Севера, единственный певец и толкователь его мистически-таинственной души, глубокой и мудрой, как его чёрные скалы, созерцательной и нежной, как бледная зелень северной весны, бессонной и све­тлой, как его белые и мерцающие ночи. Это не тот мрачный Север художников-реалистов, где конец свету и жизни, где Смерть возд­вигла свой ледяной, сверкающий трон и жадно смотрит на жаркую землю белёсыми глазами — здесь начало жизни и света, здесь колыбель мудрости и священных слов о Боге и человеке, об их вечной любви и вечной борьбе. Близость смерти даёт только воздушность очертаний этому прекрасному миру... и ту лёгкую, светлую, почти бестрепетную печаль, которая лежит на всех красках Рериховского мира: ведь и облака умирают! Ведь умирает и каждый восход! Так ярко зеленеть, как у Рериха, может только та трава, которой ведом за её коротким летом приход зимы и смерти...

И ещё одно, важнейшее, можно сказать о мире Рериха — это мир правды. Как имя этой Правды, я не знаю, да и кто знает имя Правды? — но её присутствие неизменно волнует и озаряет мысли особым странным светом. Словно снял здесь художник с человека всё наносное, всё лишнее, злое и мешающее, обнял его и землю нежным взглядом любви — и задумался глубоко. И задумался глубоко, что-то прозревая... Хочется тишины, чтобы ни единый звук, ни шорох не нарушил этой глубокой человече­ской мысли.

Такова держава Рериха. Бесплодной будет всякая попытка передать словами её очарование и красоту: то, что так выра­жено красками, не потерпит соперничества слова и не нуждается в нём. Но — если уместна шутка в таком серьёзном вопросе — то не мешает послать в царство Рериха целую серьёзную, бородатую экспедицию для исследования. Пусть ходят и измеряют, пусть думают и считают; потом пусть пишут историю этой новой земли — и заносят её на карты человеческих откровений, где лишь редчайшие художники создали и укрепили свои царства.

 

1919 г.

 

 

Начало страницы