Публикуется по изданию:
С.Н. Рерих. Выступление в Доме ученых. Ленинград, 20 января 1975 г. // «Будите в себе Прекрасное…»: к 110-летию со дня рождения С.Н. Рериха: сборник. В 2 т. М., 2015. Т. 1: 1938–1988. С. 177–185.
История публикации:
Рерих С.Н. Как я стал художником / Рерих С.Н. Стремиться к Прекрасному. М.: МЦР, 1993. С. 54-58.
Выступление в Доме ученых
Ленинград, 20 января 1975 г.
Выступление состоялось в переполненном зале. Д.В. Тер-Аванесян попросил С.Н. Рериха ответить на предложенные аудиторией вопросы и начать с рассказа о своём детстве.
Как вы знаете, я родился здесь, ещё в Петербурге, и провёл здесь все свои ранние годы, здесь учился, и поэтому могу считать себя коренным петербуржцем или ленинградцем. (Аплодисменты.)
Я должен вам сказать, что каждый раз, когда я приезжаю в Ленинград, я чувствую что-то особенно родное, что-то особенно близкое. И это, наверное, те ранние годы, которые во мне как бы говорят!
Родился я здесь, на Васильевском острове [1], в семье Николая Константиновича Рериха, о котором вы все знаете, знаете о его деятельности, замечательной работе и достижениях. Поэтому мои впечатления детства связаны именно с его кипучей деятельностью. У него было очень много интересов. Это была многогранная личность. Весь день, а также утро и вечер он проводил в кипучей работе. И теперь, когда оглянешься и посмотришь назад, видишь и удивляешься, сколько один человек мог сделать, мог дать! И всё, что он давал, было на очень высоком уровне.
Наш дом был полон и предметов искусства, и замечательных книг, и коллекций Николая Константиновича, потому что он с самых ранних лет коллекционировал. Была замечательная коллекция каменного века [2]. Мы все посильно, в том числе и я, помогали собирать эту коллекцию. И в Новгородской губернии мы собирали скребки, копья. Естественно, это было нераздельной частью нашей жизни. Я даже теперь помню все те орудия каменного века, которые Николай Константинович особенно любил, всё то, что он как-то особенно почитал, что его интересовало. Кроме того, у него была большая коллекция картин фламандско-нидерландской живописи. И, конечно, это всё очень влияло на нас, то есть на моего брата и меня.
Моя Матушка, которая тоже была замечательной женщиной, женой, матерью, очень мудро с самого начала руководила нашей жизнью и следила за нашими интересами, за нашими порывами и чувствами, которые открывали ей направление наших интересов. Она никогда не настаивала ни на чём, не старалась как-то нас убедить в чём-то, но она всегда ставила на нашем пути именно то, что нам было нужно.
Мой брат с самых ранних лет интересовался историей, поэтому она бережно собирала для него книги, которые бы ему помогли, были интересны, и вместе с ним ходила по музеям, учреждениям, которые могли как-то его направить. Юрий Николаевич, мой брат, интересовался вначале Египтом, одновременно и Центральной Азией. Этот интерес у него остался на всю жизнь и провёл его через многие экспедиции в самой Азии. Все эти его ранние впечатления – [это] всё то, что было заложено в него с детства.
У меня тоже рано пробудился интерес к естественным наукам. Я очень интересовался орнитологией, зоологией. Елена Ивановна собирала мне все книги, которые только могла найти. Она покупала нам чучела птиц, собирала для нас коллекции насекомых, жуков. Кроме того, меня привлекали красивые камни, минералогия. Она тоже собирала для меня всевозможные уральские и другие камни. И у меня с детства была большая коллекция, в которую вошла коллекция моего отца и его братьев, [собранная ими] в студенческие годы. Таким образом, наш маленький мир тогда был насыщен вот такими свежими и замечательными впечатлениями. Перед нашими глазами раскрывался замечательный новый и богатый мир. Кроме того, мы всегда присутствовали при всех разговорах Николая Константиновича, Елены Ивановны, слушали всё, что они говорили. Это имело большое влияние на нас. Елена Ивановна интересовалась восточной философией и, я бы сказал, не только восточной. Ее интересовала вообще философия – такой большой, широкий и глубокий взгляд на жизнь. Поэтому она сама покупала и читала все эти книги и во многом помогала Николаю Константиновичу. У Николая Константиновича иногда просто не было времени самому читать, и поэтому она как бы служила ему его глазами для чтения и передачи именно того, что она считала нужным и важным. Так Николай Константинович познакомился с произведениями Тагора. Его сборник стихов «Гитанджали» [3] хорошо перевёл тогда Балтрушайтис, и Николай Константинович очень любил эту книгу.
Уже с самых ранних лет помню, что Николай Константинович и Елена Ивановна интересовались Индией. Индия занимала особое место в их жизни. Тогда же Николай Константинович заинтересовался постройкой буддийского храма [4] здесь, в Ленинграде, и много этому способствовал. К нам приезжали ламы из Тибета, Бурят-Монголии. Я помню, как эти посланцы привозили дары. Так что контакты существовали уже давно.
Кроме того, я с самых ранних лет занимался искусством, то есть рисовал, лепил, и для меня это было, может быть, самое существенное, самое важное занятие. У меня были учителя. Николай Константинович, хотя и руководил, сам никогда не обучал. Я думаю, потому что он не имел на это времени. Ведь, как я сказал, его дни были до предела заполнены кипучей деятельностью. Поэтому, конечно, всё время [мы имели] перед собой живой пример, картины Николая Константиновича, всё время [видели], как он работал над картинами, постановками в театре, как выполнял мозаики и другие большие работы, – всё это всегда нас воодушевляло и вызывало какие-то особые внутренние запросы и интересы. Так проходили ранние годы моей жизни.
Затем я учился в гимназии Мая на Васильевском острове. Там в своё время учился и Николай Константинович [5]. Так что была известная преемственность, и наша жизнь, я бы сказал, наши интересы сложились уже тогда – в те ранние годы. Потому я могу сказать, что именно Ленинград, тогда ещё Петербург, потом Петроград, имел такое большое влияние на моё развитие, на мою жизнь, потому что всё, что я получил тогда, всё то, чем этот город так или иначе окружал меня, это именно то, что всегда жило во мне и продолжает ещё жить; то, что, может быть, теперь, через мои картины на этой выставке вы тоже видите, – какие-то отголоски того времени, отголоски именно ранних восприятий в Петербурге и Петрограде. Поэтому я горжусь тем, что родился в этом прекрасном городе. Город этот остался таким же прекрасным, героически прошёл через все тяжкие испытания и вышел победителем. Мы все можем гордиться этим. И теперь, когда приезжаю сюда, он мне кажется прекраснее и ещё лучше.
Видите, как уже в ранние годы складываются люди. И я верю, что если мы окружим наше молодое поколение, наших детей всем тем прекрасным, чем сами были окружены, – это, действительно, не только повлияет на них, но это будет ведущим началом во всей их жизни. В своё время Платон говорил – от красивых образов мы перейдём к красивым мыслям, от красивых мыслей перейдём к красивой жизни и от красивой жизни – к Абсолютной Красоте. То есть эти прекрасные образы так необходимы для зарождения красивых мыслей! От них явятся красивые мысли, и мы будем строить красивую жизнь. Это и будет основа красивой жизни. Поэтому надо всем стремиться к тому, чтобы молодое поколение видело как можно больше всего красивого. Это поможет создать им богатое красивое будущее.
Вопрос: [Расскажите о своих] впечатления[х] от Ленинграда. Наш[ли] ли знакомые места?
С.Н. Рерих: Вернувшись сюда после многих лет, я узнал всё, что видел в детстве, куда ходил, все музеи, которые посещал. Я убедился, что память ни в чем не изменила. Мне особенно дорого то, что центр Ленинграда не изменился, потому что это тот исторический ансамбль, который придаёт Ленинграду неповторимый облик. Это замечательное и редкое явление – то же, что и у Парижа. Центр Парижа тоже совершенно не изменился, он сохранен. И поэтому, когда мы возвращаемся в Париж, мы знаем, что вернулись именно в Париж. Здесь тоже, когда мы выходим на набережную, когда смотрим на все эти прекрасные здания, знаем, что мы здесь, в Ленинграде, окружённые памятниками. Да, я нашёл очень много знакомых мест – все места, которые знал в детстве, и не только узнал, но многие из них посетил.
Вопрос: Как [Вы] стал[и] художником?
С.Н. Рерих: Я уже начал об этом говорить, что именно здесь получил основу своему художеству, всей своей артистической жизни. Я учился [во] многих странах, потому что много ездил, много путешествовал, и считаю, что нужно ездить, чтобы знать. Когда мы видим близко, непосредственно, мы всё воспринимаем как-то совершенно по-особому. Недаром говорится: лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Поэтому всегда лучше путешествовать, бывать во всевозможных музеях, смотреть всё, что вы можете увидеть, и накапливать это внутреннее богатство.
Я очень много путешествовал, работал в Париже, в Италии, по всей Европе. Был в Америке, учился в Америке, учился на архитектора, но, конечно, никогда не забывал своего основного призвания, то есть живописи. И всю свою жизнь я работал с моим отцом Николаем Константиновичем. У нас всегда было тесное сотрудничество. Я часто ему помогал в работе, когда у него не хватало времени. Особенно помогал ему за границей. Здесь в своё время у него было много помощников, прекрасных, которых он очень любил и почитал. Они помогали ему выполнять все большие работы – фрески, мозаики – и без них он бы никогда не мог обойтись. Они также помогали в театральных постановках, костюмах, декорациях, с которыми один человек никогда не смог бы справиться. Поэтому сотрудничество с Николаем Константиновичем для меня было главной работой. Я участвовал во всех его культурных учреждениях за границей и тесно сотрудничал с ним в эти годы. Моё искусство развивалось во многих странах и несёт на себе следы многих [народов, многих] стилей, многих исканий. То, что вы видите теперь на моей выставке, – это как бы отражение творчества многих лет. Я не мог привезти все картины, которые хотел бы вам показать. Многие картины большого размера, и трудно было их доставлять. Хотел показать большие ранние работы, но они за границей. Может быть, когда-нибудь и соберём их вместе.
Вопрос: [Расскажите о своём отце.]
С.Н. Рерих: Николай Константинович и Елена Ивановна, как я уже сказал, всегда работали очень и очень тесно, вместе и во всём. У них было не только замечательное сотрудничество, но полное взаимопонимание во всём. Они друг друга как бы восполняли, дополняли и в то же время давали друг другу особое новое качество и импульс, взаимно обогащали друг друга. Елена Ивановна была для него замечательным другом во всех его работах и путешествиях. Как вы знаете, Николай Константинович был выдающимся путешественником. Он прошёл караванными путями по всей Центральной Азии. Были очень трудные минуты. И всюду Елена Ивановна была с ним и во всём ему помогала.
Путешествия Николая Константиновича были совершенно исключительным явлением, и именно потому, что до него мало кто мог пройти [теми] путями по Тибету, [какими он] прошёл. Это были те пути, о которых в своё время мечтали Козлов и Пржевальский. Несмотря на многие и многие трудности, Николай Константинович и Елена Ивановна вместе завершили то, что ими было намечено. Николай Константинович привёз не только прекрасные картины, которые он писал в очень трудных условиях, но и много коллекций. Юрий Николаевич, мой брат, сопутствовал им в Тибете. И, конечно, он тоже помогал, и вместе они привезли этот богатейший материал. Я в этой большой экспедиции не участвовал, потому что работал тогда в Америке.
Николай Константинович вернулся из своей экспедиции по Центральной Азии в Индию, где он хотел основать центр научных исследований – институт, который, может быть, мог бы разрешить некоторые очень интересные научные вопросы, встава[вшие] не только перед ним, [но] и перед многими учёными. Надо было найти место, условия, в которых это можно было сделать. Индия – замечательная, богатейшая страна со всевозможными условиями жизни. Но нужно было найти наиболее подходящее место. Так получилось, что выбор пал на долину Кулу. Она лежит [на расстоянии] приблизительно двести миль [6] на север от Симлы. В этом выборе помог также известный альпинист – генерал Брюс, который в своё время вёл экспедицию на Эверест и который тоже много изучал Гималаи, в том числе многие пики в долине Кулу, [покорённые им].
Долина Кулу отлича[ется] тем, что в ней прекрасный климат, климат европейский, очень здоровый, климат, который как-то способствует сохранению вещей, то есть древних манускриптов; [также] прекрасно сохраняются дерево, старинная резьба на храмах из гималайского кедра.
Дом, который Николай Константинович тогда приобрёл и в котором мы и теперь живём, был выстроен более ста двадцати лет тому назад. И сегодня он стоит такой же свежий, как [тогда], когда был построен. Настолько был хороший материал у этого дома, что когда посмотрите сейчас на все балки, связи, замечательную штукатурку, кладку камней, то подумаете, что это было сделано только два-три года тому назад. Так что климат, конечно, [играл] большую роль в выборе долины Кулу.
И с точки зрения, конечно, красоты, богатства природы, может быть, очень трудно найти долину, более прекрасную и более обильную в своей флоре и фауне. Давид Вартанович Тер-Аванесян был у нас в долине Кулу и может подтвердить то, что я сказал.
Там Николай Константинович основал [Гималайский] институт [научных] исследований. Там проводились работы не только по орнитологии, зоологии, ботанике, но также по изучению местной медицины. Николай Константинович, все мы очень интересовались тибетской, китайской, индийской, аюрведической и кашмирской медициной, которые бытовали в этой долине. Так что местные врачи владели замечательной фармакопеей, которая принадлежала нескольким системам. Мы начали собирать, искать то, что может быть более полезным и нужным. Мы там каждый год проводили большую экспедицию по всей долине, во все прилежащие места.
Эта долина чрезвычайно интересна тем, что в неё проникает муссон, а в следующую долину он уже не проникает, и там характерно резкое изменение климата. Так что в каждой долине свой микроклимат. Если вы пройдёте на север нашей долины, то вы попадёте уже в тибетские условия. Дальше идут нагорья, осадки не выпадают, очень сухо и очень высоко, конечно. Особые условия жизни, очень красиво и очень интересно. Юрий Николаевич проводил свои работы там, изучал наречия, археологию и вообще, я бы сказал, основательно исследовал все прилежащие долины и плоскогорья.
Каждый год мы уезжали из этой долины на тибетское плато [7], когда это было ещё совсем просто и легко – не нужно было оформлять паспорт, разрешение. Вы могли идти куда хотели. Всё, что нужно было для этих путешествий – желание. Все пути были вам открыты. Сейчас, конечно, всё переменилось с тех пор, как Тибет отошёл к Китаю [8]. Там пролегли военные дороги, военные укрепления. Всё стало и сложно, и трудно. И перед всем этим прекрасный мир начал отступать. К сожалению, наша цивилизация особенно быстро и безжалостно расправляется с природой. Это я сам видел, как за какие-нибудь десятки лет условия совершенно изменились и как быстро человек изменяет и уничтожает то, что стояло тысячи лет, – в какие-то тридцать-сорок лет! Мы теперь работаем там над тем, чтобы эта долина и близлежащие районы были заповедником. Может быть, это поможет, но остановить натиск, к сожалению, очень трудно.
В Нью-Йорке в Музее [9] собраны работы Николая Константиновича 1920-1930-х гг. Есть и некоторые ранние вещи. Может быть, вы знаете, Президент музея – леди Кэмпбелл подарила музею из своего собрания сорок ранних работ Николая Константиновича, которые она сама приобрела в Калифорнии. Эти сорок работ будут в Русском музее [10]. Она это хотела сделать в юбилейный год Николая Константиновича и как бы для укрепления дружбы между Соединенными Штатами и Советским Союзом.
Сейчас музей в Нью-Йорке привлекает к себе очень много людей, особенно молодых, которым работы Николая Константиновича, книги Елены Ивановны особенно дороги и близки. И прежде всюду в Америке, где выставлялись работы Николая Константиновича, всегда было особенно многолюдно и интересно. И этот интерес заключается в том, что картины дают нечто большее. Николай Константинович всегда устремлял к самому возвышенному, и, несомненно, мы все это чувствуем, когда соприкасаемся с его живописью.
Когда Лейбниц посещал Рембрандта, Рембрандт говорил, что все его внутренние переживания, внутренние порывы оживут в его мазках, и уверял, что каждый, кто будет смотреть на картины, сможет включиться в них, сможет получить от них то, что ощущал Рембрандт в процессе творчества. То есть на картинах, как на магнитной ленте, запечатлены чувства и мысли творца. И теперь, когда вы смотрите на них, возникает ощущение чего-то особенно глубокого, и мы чувствуем ту силу выражения, [сделавшую] Рембрандта великим художником, перед которым мы преклоняемся.
Так и в картинах Николая Константиновича. Его замечательная светлая личность живёт в них, она нам вещает с его полотен, мы это чувствуем, знаем, когда на них смотрим и как бы соприкасаемся с его мыслями, его порывами. В будущем, может быть, мы сможем измерять энергию наших мыслей и, может быть, поймём, что всё наполнено мыслями и мысль отпечатывается на всём, нас окружающем, и, может быть, тогда мы поймём, что должны следить за своими мыслями, что не должны распускаться, а должны всё время следить, чтобы что-то [плохое] не запечатлелось, и помнить, что даже у стен есть уши, глаза, которые всё видят, слышат и могут повторить.
[1] С.Н. Рерих родился в Санкт-Петербурге на Васильевском острове в доме Л.Е. Кенига (Большой проспект, д. 15 / 4-я линия, д. 5, кв. 9).
[2] Коллекция предметов каменного века, собранная Н.К. Рерихом во время его раскопок, насчитывала свыше 35 тыс. единиц.
[3] Тагор Р. Жертвопесни (Гитанджали) / пер. под ред. Ю. Балтрушайтиса. М.: Современные проблемы, [1916].
[4] Санкт-Петербургский буддийский храм «Дацан Гунзэчойнэй» – самый северный в мире буддийский храм, строительство которого продолжалось с 1909 по 1915 гг. Н.К. Рерих разработал эскизы витражей (1914-1915) для украшения интерьера храма.
[5] Н.К. Рерих учился в частной мужской гимназии К.И. Мая в 1883-1893 гг.
[6] 200 миль = 322 км.
[7] В начале 1930-х гг. Гималайский институт научных исследований «Урусвати» организовывал экспедиции в долину Лахул, называемую Западным Тибетом.
[8] В 1950 г. Тибет включен в состав Китайской народной республики как Тибетский автономный округ.
[9] Речь идёт о Музее Николая Рериха в Нью-Йорке.
[10] Речь идёт о передаче К. Кэмпбелл-Стиббе в СССР сорока произведений Н.К. Рериха архитектурной серии, которые впоследствии нашли своё место в Мемориальном кабинете Н.К. Рериха в Государственном музее искусства народов Востока.
