ruenfrde
Скрыть оглавление

Листы дневника. 1947

Новое

Весточка

Опять труд

Грабарю (20.01.1947)

Дозор (01.02.1947)

Сотруднице (01.02.1947)

Булгаков (14.02.1947)

Странно

Грабарь (17.02.1947)

Шанхай (27.02.1947)

Март

Благодушно

Культура, где ты?

Грабарь (24.03.1947)

В Москву (28.03.1947)

Трудно (01.04.1947)

А.П.Х. (02.04.1947)

Грабарь (02.04.1947)

М.М.Л.

Торнадо

Сотруднице (19.04.1947)

Грабарь (28.04.1947)

Вперед (01.05.1947)

Грабарь (12.05.1947)

Грустное

Грабарь (16.05.1947)

Аввакум (А.П.Х.)

Радоваться

Из переписки

Друзьям «Знамени Мира»

Грабарь (13.07.1947)

Преодолеваем

Украина

Монгольская песня

Дорогой друг Игорь Эммануилович

Доплывем

Утрясется

Дорогой друг мой Игорь Эммануилович

Дорогой друг В.Ф.

Друзьям (18.10.1947)

Родные наши

Порадуемся

 

 

Новое

 

Спасибо Зине за письмо от 2 до 8 Декабря, такое славное и существенное. Лапрадель — большое приобретение для Комитета «Знамени Мира». Передайте ему наш сердечный привет. Если его имя уже запоздало для книги, то включите его на бумагу. Напишите краткие письма Рих[арду] Яковлевичу] Рудзитису и Гар[альду] Фел[иксовичу] Лукину, передайте им привет Е.И. и Н.К. и скажите, что будем очень рады получить их весточку. Пошлите заказным с обратной распиской, по крайней мере, будете знать, что Ваше письмо дошло. Удиви­тельно, почему ВОКС не может известить Вас о моей статье, сами же они писали Вам о ее напечатании. Показательны сведения Терещенко о Коненкове. Сперва сообщалось об огромных заказах, о построении мастерской и об устройстве квартиры, а теперь и о музее Коненкова. Получается триум­фальная правительственная демонстрация. Можно порадоваться, что правительство так почтило талант невозвращенца, пробывшего за границей двадцать лет. Так и должно быть. Такой показательный факт разбивает многие злостные выдумки о нашей Родине. Весьма любопытно, какие сведения привезет Терещенко. Не родственник ли он Мих[аила] Ив[ановича] Терещенко? Очень хорошо, если АРКА будет представитель­ницей Украинского ВОКСа. Кто там работает? Открытку из Лагора Вы не вложили, о какой книге они запрашивают? Пе­реписку с Ал. Ренцем надо прекратить. По-видимому, он су­масшедший — еще врагов наделает; все, что Вы сообщаете, ненормально. Никакого д-ра Освальда Беркольца мы не знаем. Радостно слышать о многих посетителях и о хорошей продаже «М.О.». Любопытно, что Лапрадель не поминает о Шкл[явере] — вообще вокруг этого предмета какая-то тайна. Прекрасно, если Альбуэрно так успешно работает.

Из Португалии запрашивают, хотят переводить, издавать мои книги. Калькуттское Художественное Общество избрало меня председателем их конференции: ехать, конечно, не при­дется — условия нынешней езды вообще неприемлемы. По­слал привет. Наконец, вышел «Химават». Я послал Вам один экземпляр — вышло неплохо. Издатели иногда бывают стран­ными людьми. Так, издатели «Прекрасного единения» публи­куют книгу как утопию художника. Или они не вполне знают значение слова «утопия» или, по их мнению, такое определение должно привлечь особое внимание. Я же не люб­лю этого слова, для меня оно нечто вроде миража. Искусство, красота, творчество — не мираж, но самая лучшая реаль­ность, нужная человечеству.

Не представляю себе, что происходит с картинами в Па­риже — висят ли они на прежних местах или, чего упаси, покоятся в подвале, где находились во время войны? Там 38 картин — они могут погибнуть от сырости или быть по­жраны крысами. Кто знает, что происходит в злополучной Франции? Наше Общество в Париже было зарегистрировано, кто знает, какова теперь французская психология? Или она вообще как туманный мираж? Во всяком случае, в Париже было 38 картин, два репинских рисунка и большой архив — не может же это все пропасть. Не ответил ли Вам городской Совет в Брюгге, ведь и там энигма? Не удалось ли Вам достать две картины из Археологического Института? В Буэ­нос-Айресе — шесть картин (не знает ли чего о них Альбуэрно?). В Киото — шестнадцать. В Китае, должно быть, пропали, хотя Пекинский Музей так широковещательно изве­щал. В Белградском Музее семь картин, в Загребе — десять. Первоначально в Белграде было двадцать картин, но из них тринадцать были переданы в Прагу, а в Белграде осталось семь и одна — «Земля всеславянская» была во Дворце. В Бел­граде в Музее был ставленник регента Павла, отвратительный тип Кашанин. Надеюсь — война его смыла, а спросить-то те­перь не у кого. Так же не у кого спросить о судьбе панно для Ниццы, они были свернуты в моей мастерской и из-за войны не могли быть отправлены. Часть их воспроизведена в «Монографии» 1916 г., один эскиз был в Русском Музее. Опа­саюсь, что и эти панно попали в лапы вандала Маслова. Во­ображаю, как «масловы» злопыхают по поводу моего приезда. А где панно в доме Бажанова? А что с фресками в Талашкине? А где «Змей» из Музея Академии Художеств? Где «Ункрада»? Целы ли картины в Риге? В Киеве? Если посчитать, то выйдет, что я пострадал более всех русских художников. Все это энигмы, но знать Вам необходимо. Всякие такие вехи стираются временем, и часто не знаешь, где потом искать истину. А надобность в ней выскакивает нежданно из совсем неведомого угла. Потому лучше повторить, нежели вообще забыть. Из Китая весточки застопорились. Должно быть, там сейчас не сладко. Где сладко? Лишь бы не усложнить, вот и помалкиваем.

В прошлом письме Вы помянули «староселье» — там чует­ся какое-то недоброжелательство, враждебность. Может быть, через Маркову нащупаете, в чем дело и кто там вращается. По существу, хорошо, что «староселье» отчалило, но для ис­тины не мешает знать, в чем дело. Уж больно много всяких типов и типиков толчется. Значит, ЮНО будет в Нью-Йорке. Вероятно, Вы будете в курсе, кто там будет из наших сооте­чественников. Хорошо, что Вы с Молотовым познакомились. Хорошо, что извещаете Ермолаева о текущих делах. Неужели Посольство еще не получило ответа — тем более странно, что Молотов со всем штабом все время был в Америке, а его голос был бы решающим. От Грабаря еще нет вестей, а по­следнее его письмо было в Сентябре — получается большой проскок. Впрочем, и от Бабенчикова вестей нет. Или мое не дошло или его загуляло — я просил его немедленно ответить, а он всегда был очень внимательным. Только подумать, что из всей мастерской Куинджи я остался один, а ведь было двадцать человек.

Получили Ваш пакет с лекцией Сомервелла о нужности изучения нашей Родины — хорошая, дельная лекция. Для за­ключения года она представляет ценное завершение. В том же пакете была программа балетов. Что с Мясиным? Не про­пали бы эскизы. Они Вам очень пригодились бы. Все-таки необычайный эпизод получился с Гусевым, с Сысоевым — «как с гуся вода»! Инге прислала две любопытных статьи «Трибюн» о деятельности мозга и об атомной энергии. Осо­бенно первая поучительна — спасибо. Какой год будет на бро­шюре «Знамени», верно 1947? Кончается нынешний год, а столько ответов не получено всеми нами. Причин не приду­мать. Сваливать все на одну почту несправедливо. Недаром сказано, что особенно не доходят все неотправленные письма.

Воздавши бывшему, обратимся к будущему, и вспомним Горация «ниль адмирари»1. Удивляться можно многому. ЮНО поселится в Нью-Йорке, наверно, Вы сделаете новые знаком­ства, полезные для АРКА. Вероятно, Вы посылали Грабарю отчеты АРКА, ибо он помянул о полезности этой деятельности. Если еще отчеты имеются, хорошо бы послать через Грабаря в Академию Наук для библиотеки. Странно, но по-видимому Ваши письма в Индию еще не дошли — ни Тампи, ни Дев, ни Фонтес о них не поминали. Уж эти длиннущие сроки! Напи­шите, какие именно картины находятся у Вас на выставке, а также попросите Инге прислать список книг, находящихся у них. Юрий посылает Вам три копии «Индологии». Сейчас он пишет «Задачи тибетоведения». Скорей бы ему к источникам в рус[ских] книгохранилищах. Откуда эти чудовищные прова­лы в переписке? Один эпизод Гус[ев] — Сыс[оев] чего стоит. И по-видимому, такое положение их самих не удивляет.

О сов[етском] после здесь ничего не слышно. «Жди у моря погоды». Если у Вас будет что-либо от Ермолаева или от Игоря, немедленно телеграфируйте нам. Е.И. недомогала в связи с новым возгоранием центров. Все космические пертур­бации отражаются на ее организме, мы просим ее еще не писать на машинке — этот ритм вызывает боль. Девика и Све­тик уехали в Дели — Бомбей, вероятно, до конца Марта. При­лагаю для архива письмо Санджива Дева — мечты о «Фламме». Ответил ему, что большинство подписчиков было в Европе, в Китае, Америке, а в Индии платных было совсем мало. Где уж думать о воскрешении, когда индусские журналы как скорчились за время войны, так и не могут потолстеть. Общая беда — расходы растут, доходы уменьшаются. В «Ге­ральде» мое «Мир и Культура» и Мориса «Сокровище Ангелов» — пошлю ему в С.Луи. В «Нашей Индии» еще его две поэмы, но я еще не получил последний номер. Может быть, опять пропадет в пути. Из Буэнос-Айреса де Лара прислал интерес­ные писания С.Виджиля — способный и устремленный писа­тель. Он и для детей пишет очень добрые, культурные зовы. Через де Лара Вы можете с ним связаться. Фонтес пишет, что в Лиссабоне очень хорошие отзывы о его книге. Всегда радо­стно, когда у кого что удается. В дни особенно сложные соби­райте хотя бы все крохи удач. А вот еще добрые вести — большой пакет от Вас с лекцией Сомервелла и бюллетенями — все очень интересно. Эдгар Хюит прислал свою автобиогра­фию. Катрин — Инге прислали еще две «Трибюн» с интерес­ными статьями — спасибо. Пусть еще присылают старые газеты. Прилагаю одну вырезку из них о хорошем человеке — не пригодится ли он Вам? Прилетело письмо от Шкл[явера] — очень осторожное. Де Во еще жива, но делами больше не занимается. Т. одряхлел — не у дел. Конлан много пишет об искусстве — пусть о «Знамени» напишет, когда получит бро­шюру. По письму видно, что жизнь в Париже далеко не на­ладилась, да и когда придет в равновесие? В Индокитае кровопролитная война.

Получили карточку С.М. Спасибо, как ее здоровье? Была у нас елка, вспоминали всех Вас. Хоть бы принес Новый что-то Новое, существенное, радость всем!

 

1 января 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Весточка

 

Спасибо за большое письмо от 13-12-46 со многими при­ложениями. Конечно, можно показать доверительно Уиду су­масшедшее письмо Уайта. Относительно Франсис нужно посоветоваться с адвокатом, о чем мы и телеграфировали Катрин. Не забудем, что братец Франсис — адвокат, наверно, имеющий сношения с трио, и из-за злобы могут быть безоб­разные действия. Даже нелепо, что Фр[ансис] поминает кли­ше, отлично зная, что была война и их судьба неизвест­на. Наверно, ей хотелось бы все уничтожить, продать на слом, а книги на вес бумаги. Да, с такими типами необхо­дима большая осмотрительность. Злобные замыслы очень об­ширны — лишь бы вредительствовать. Брошюру Пакта пусть рассылают Катрин, Инге. Я Вам об этом уже давно дважды поминал. Но как долго тянется печатание — значит, книги получаются весною, вернее, к лету.

Очень жаль Ле Фюра — хороший был человек и ученый. Какое милое письмо от его вдовы! Жаль и всех бедняков, которых поминаете в связи с Ал.Ренцем (я уже писал Вам о прекращении переписки). Бедные, бедные, утерявшие почву. Трагична тяга на Америку, можно представить, какие легенды бродят. Вот женщина с девятью детьми, без средств, без зара­ботка — что может ей дать Америка?! Драма-то какая. Какое беспросветное бедствие! Значит, у Вас от Ермолаева, Грабаря, Бабенчикова — ничего. И у нас — ничего, лишь бы опять сысоевщина не произошла. Странно наблюдать, как сношения улучшаются, ускоряются и потом — как в бездну. Предпола­гать о потере писем и телеграмм — трудно, значит, у друзей имеются местные соображения. Из-за них неудобно посылать повторные письма — все думаешь, как бы не утрудить друзей. И то уже не пишешь о многом интересном. Писать, «как прекрасны снеговые вершины» — еще позавидуют. Помню, как болгарский художник Георгиев написал о нас в Париж, а там друзья даже остеклились. Где-то теперь Георгиев? Жив ли? Талант и прекрасный человек. И другой болгарский художник Стоилов хорошо проявлялся. Где-то он? Жив ли?

Без конца о ком можно спросить — жив ли? А если и жив, то, наверно, бедствует или духовно или телесно. Какие иска­леченные малыши растут, и эти горбы уже ничто не выправит. Е.И. шлет Вам большое письмо, и я приложу мое краткое, не в счет обычным вестям. Неужели и в Новом Году все сообще­ния по-прежнему будут медленными и стесненными? Получа­ете ли «Зарю Индии»? Если нет, то не стоит и подписываться. Непонятно, почему Ваши письма не достигают Валентину, наверно, Вы посылаете через Вашингтон с припиской «перешли­те». От Грабаря, от Бабенчикова — ничего. Что же это такое?

«И это пройдет»! Шлем Вам душевные мысли.

Сердечно...

 

П.С. К делу с Фр[ансис] — если она говорит о своих за­тратах на склад, то и Катрин может себе требовать ту же сумму за склад на ферме.

Пожалуйста, пришлите в порошке: кобальт темный, ко­бальт светлый, ультрамарин темный, ультрамарин светлый, индиго.

 

3 января 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Опять труд

 

Вот и вторая половина деятельности уже пришла. Мень­ше полугода до лета. Предвидим, сколько у Вас всяких ново­стей — именно всяких. У Пушкина баян поет, ведь «Землю вместе созидали Даж-бог и мрачный Чернобог», «Несчастья — радостей залог». Так на радость и поставим большущую став­ку. Выиграете! Телеграмма от Катрин: «Операция отложена вследствие бронхита. В конце месяца едет во Флориду. Дело с Франсис кончено, книги остаются у Вас». Среди книг могут быть ненужные или окончательно испорченные. Не нужно ли одни предложить авторам по уменьшенной цене, а другие продать на вес или выбрать из них фрагменты, годные для отдельной продажи. Надо использовать. Хорошо, что чепуха с Франсис кончилась. Все-таки прискорбно, что она заняла та­кую непримиримую позицию. Ей никакой выгоды не получи­лось — многие вещи она от себя оттолкнула и в конце концов в злобе сидит у разбитого корыта.

Любопытно наблюдать всякие приливы и отливы. Вот ВОКС писал Вам, что моя «Слава» читалась с огромным интересом на собрании писателей и художников, и они пи­шут мне коллективное письмо. Где оно? ВОКС сообщил Вам о напечатании какого-то моего листа. Где он? Дедлей писал Кеменеву — был ли ответ? Гусев писал о желании музеев приобрести большую коллекцию моих картин. Где оно? По­том произошла сысоевщина, и Вы не получили ответ на Вашу телеграмму с оплаченным ответом, и мы не получили. Так и не знаем — Сысоев человек или миф. Грабарь по­вторно сообщал — «У нас шибко говорят о твоем приезде... Зачем греметь во славу Родины на Гималаях, когда лучше собраться на Родине?» Ну и что же? О том же писал Бабенчиков, а теперь замолк. Даже Митусова писала Вам о разговорах о нашем приезде. Где оно? «Славяне» поместили мой лист. Председатель ВОКСа подтвердил получение моего письма. Ну и что же? Вы широко посылали отчет АРКА с моими обращениями. И ничего? Ермолаев хвалил Вам рабо­ту АРКА и сообщил, что Посольство о нас писало. И ни­чего? И сколько таких «чего» и «ничего». Грабарь писал, что видел мою «Монографию» в магазине, хотел купить, но кто-то успел перекупить. Теперь писали, что видели моно­графии в окнах книжных лавок в Ленинграде. Не Рижская ли монография? Ответят ли Вам Гаральд и Рудзитис? При­ливы и отливы. Помните у А.Толстого: «Приливы любви и отливы». ТАСС отличился, говорит Святославу: «Сели бы на Сов[етский] пароход в Калькутте и прямым рейсом в Одессу». Точно дети!

На ученый конгресс в Дели приехали из Москвы чет­веро делегатов — физики, социологи. Святослав их видел. Телеграфировал нам, установлены дружеские отношения. Они привезли привет от вдовы дяди, Бориса, также фото­графии. «Планы еще не решены, но надеются поездить по Индии две недели. Сообщу, сколько пробудут здесь. Все хо­рошо». Мы ответили: «Передай делегации наш сердечнейший привет и восхищение научными достижениями нашей Роди­ны». Сов[етским] делегатам был устроен прекрасный прием. Неру приветствовал великие успехи русской науки за по­следнюю четверть века и выразил надежду на скорейшее сближение ученых и установление дипломатических сноше­ний. Для АРКА это интересно. Радостно, что Индия так тепло отметила прибытие сов[етской] делегации. Вспомина­ем и наши дружеские беседы во время пребывания Неру у нас, добрый посев к пониманию нашей великой Родины. Во­обще, не забудем и ширину взглядов, проявленную народом в отношении больших деятелей, бывших за границей. Репин жил в Финляндии, Капица — в Англии, Рахманинов — в Америке, в среде эмигрантов, Коненков был двадцать лет невозвращенцем в Америке, Куприн и Билибин — во Фран­ции, и все были позваны на великое всенародное строитель­ство. Репин почтен памятником и всеми знаками внимания. Капица окружен лучшими средствами для его открытий. Рахманинов гремит в концертах и в радио. Коненкову — заказы и отдельный музей. Да, русский народ умеет быть признательным. Великая всесоюзная семья народов увенчи­вает представителей Культуры и окружает их труд и па­мять о них. Вандалы масловы отошли в позорное предание, и народы всенародно устремились к познанию и сохранению истинных сокровищ. В разрушенных войною городах прежде всего создаются дома Культуры, научные учреждения, шко­лы, музеи, театры, больницы. Не успевает народ оправиться от варварского нашествия, как уже устремляется к Культур­ному строительству. Радостно приветствовать проявления широкой строительной мысли. Моя «Слава» была славою всенародных созидателей.

Тампи, Дев получили Ваше письмо — рады. Хоть бы бро­шюра скорей доплыла. Надеюсь, «Химават» дойдет к Вам со­хранно. Если хотите, напишите Вы и Дедлей два отзыва — пошлем в журналы. Дев и Тампи тоже пишут. Спрашивают они, что лучше сделать для Знамени? Отвечаю — всеми сред­ствами разъяснять эту идею Культуры. Пусть не только слышно об убийствах, поджогах и грабежах, но и о Культуре, о строительстве, об охране высших ценностей. Пошлю Вам ноябрьский выпуск «Наша Индия» — там поэма Мориса к картине «Святые Гости» и мой призыв: «Хвала Индии». Кста­ти, этот призыв появился одновременно в трех журналах: «Заря Индии» (Калькутта), «Наша Индия» (Дели) и «Сильпи» (Мадрас). Таким путем покрыта вся Индия. Вообще, пло­щадь Индии так велика и население разнообразно, что приходится печатать то же самое в разных журналах — иначе зов окажется ограниченным.

У Вас всякие новости. Генерал Маршалл — министр ино­странных дел. Редкость со времен Бисмарка, чтобы военный был во главе иностранных дел. Увидим, как генерал покажет себя в дипломатии. В Китае его миссия не удалась, как он сам и признался. Но иногда и ошибка ведет к успеху. У нас всякие «мирные успехи», ножовщина процветает. Рационы урезаются — каждый получает по три унции сахара в месяц. Во время войны такого не было. Спички у нас вообще не выдаются, а за милю от Наггара там выдают. Со свечами, с керосином совсем стало трудно. Так, среди высоких предме­тов и малые хозяйственные нужды дают себя знать. Обидно, что так называемое «мирное время» отличается в таких оби­ходных делах. Правда, заверяют, что в течение пяти лет на образование будет истрачено сто крор рупий (крора — десять миллионов), но пока не мешает и подсластить жизнь горь­кую. Сто крор рупий — звучит величественно, но ведь рупия теперь меньше четверти довоенной. Трудно бедному Неру со­глашать несогласимое — мученик! Индия должна очень беречь таких редких культурных деятелей. Много ли их во всем ми­ре? Святослав пишет большой, во весь рост, портрет Неру. Сейчас Девика и Святослав в Бомбее — пробудут, вероятно, до Апреля.

«Кормчий всего — молния», — сказал древний Гераклит. Вспоминается мудрое речение, когда теперь столько говорят об атомной энергии, о применении ее для мирной жизни. Только что профессор Халдэн сказал, что последствия атом­ных бомб могут сказываться на населении в течение десяти тысяч лет. Люди могут рождаться идиотами (точно и без бомб их мало). Но соображение Халдэна правильно, ученые должны применить высокую энергию без вреда для человече­ства. Потребуются многолетние опыты, чтобы благотворно ов­ладеть великою мощью. «Поспешишь — людей насмешишь», а тут уж не насмешишь, а угробишь. Помню, однажды я доби­вался у врача — вредны или полезны рентгеновские лучи. От­вет получился: «Совершенно безвредны». Могут ли быть мощные лучи и не вредны и не полезны, а так себе — ни то, ни се? Скороспелые опыты могут приносить безмерные беды. За неделю свалилось более ста больших аэропланов, погибла тысяча спешащих — тоже опыт.

А мы все будем тоже продолжать наши культурные опы­ты. Будем наблюдать, насколько искренне люди прилежат Культуре и готовы трудиться во имя ее. У Вас накопляется великое хранилище таких наблюдений и исследований. На де­ле Вы распознаете, где искренние труженики, а где эфемери­ды, легкомысленные однодневки. С прискорбием можете отмечать, как блуждают, как изменчивы люди, но, с другой стороны, помните древнюю легенду, что ради одного правед­ника целый город был спасен. Помните мою картину: «Град пречистый — врагам озлобление». Издавна гнездилась эта борьба. Старые индусские Упадеши говорят: «Богачу и враг родственник, бедному и родственники враги». Но также из­древле заповедано: «Не о хлебе едином жив человек». Во всем Космосе приливы и отливы. Пусть Ваш прилив будет плодоносен, доброносен. Друзьям привет, врагам гроза.

Спасибо Жину и Жаннетт за карточку.

 

15 января 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарю

(20.01.1947)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Спасибо, большое спасибо и за доброе письмо Твое от 15 Декабря и за «Рублева» — прекрасная, нужная книга. И год на ней 1926 — нам памятный — в Москве были. Письмо Твое и без Америки шло всего месяц и четыре дня. Выходит, что воздушная почта отсюда идет медленнее, чем обычная из Мо­сквы. Хорошо хоть вообще доходит.

Действительно, жаль, что нет фото с репинского рисун­ка — хороший, четкий, выразительный для молодого Серова. Углубленная сущность нашего друга передана вполне. Серовский портрет Елены Ивановны — большой рисунок, расцве­ченный пастелью. Где он теперь, в Англии? Как вспомнишь Серова, так и выплывают его черты — вот какие люди жили на нашем веку. Незадолго до ухода В.А. в спешке прибегал за темперой. «Микстурки, микстурки-то нет ли, — быстро она выходит, а без нее невозможно — густо». И не было признаков болезни, и В.А. был полон рвения к творчеству. Как быстро сломило его драгоценную жизнь. И мало теперь осталось — надо спешить.

Вполне понимаем Твое желание сосредоточиться на Ака­демии Наук, но все же жаль, что Ты уклоняешься от пре­зидентства в Академии Художеств. Именно Ты укрепил бы и возвысил культурно этот пост — такой важный в продви­жении нашей Родины. Русское искусство прогремело по все­му миру, и ему предстоит славное будущее. Тем более во главе Всесоюзной Академии Художеств должен быть не только знаменитый художник, но и истинный культурный деятель — все сии качества в Тебе. Много Ты натворил за эту четверть века, придется и еще принять бремя во славу народа.

На конгресс в Дели прибыла делегация наших ученых. Индия встретила их по-братски. Протянулись новые, заду­шевные нити крепкой дружбы. Мы радовались, читая, как прекрасно принял делегацию наш друг Неру и как сердечно говорил он, обращаясь к нашим ученым. Наверно, Ты пови­даешь их (сегодня они летят обратно) и услышишь добрые вести. Прочны связи науки и искусства. Святослав с Девикой встретили ученых в Дели и писали нам о прекрасных уста­новленных отношениях, чему мы все радовались. Делегация привезла нам вести и фотографии от вдовы моего брата Бо­риса, и ей посланы памятки. Святослав еще встретится с де­легацией в Бомбее перед их отъездом, но об этом мы узнаем дней через пять.

Посылаю Тебе мое новогоднее приветствие для АРКА. Наверно, Ты скажешь словами Твоего Сентябрьского письма: «Зачем греметь во славу Родины на Гималаях, когда следу­ет...» Тогда же Ты писал мне: «Тебя нужно, очень нужно». И на том спасибо. А мы-то все трудимся, творим, преуспева­ем и чуем, что народу русскому, всей семье всесоюзной тру­ды наши принесут пользу. Писали нам, что в Ленинграде, в окнах книжных магазинов, видели мою «Монографию», но какую — рижскую или американскую? А может быть, здеш­нюю или французскую? По римской пословице: «Книги име­ют свою судьбу». «Индология» Юрия в спросе. Сейчас много пишет и готовит новые книги.

Посылаю и последний снимок — перед домом. Жаль, горы слабо вышли, да и лицо лишь в лупу рассмотришь. Все еще трудно с фото, да и со многими материалами. Вот и с послед­них картин нет снимков, а их спрашивают. Ежемесячно жур­налы что-то печатают. Сейчас послана в Мадрас памятка о Московском Художественном Театре и о встречах со Станис­лавским. Неужели В.Ф.Булгаков из Праги приехал? Видел ли Ты его?

Привет, душевный привет от нас всех всем Твоим, всем друзьям. Рады вестям Твоим.

Сердечно...

 

20 января 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Дозор

(01.02.1947)

 

Не правда ли удивительно, что мое прошлое письмо как бы отвечает на соображения Зины, на ее справедливые не­доумения и сетования? Действительно, есть чему поражать­ся. Вы трудитесь изо всех сил на пользу культурного народного дела. А те, кто должны бы встречать Ваши до­стижения приветственно и содействовать всеми силами, предпочитают промолчать и даже отстраниться. Получается уродливое положение — труды возьмут, а о содействии за­будут. Как же так? Справедливо ли? Конечно, все мы тру­димся не ради похвал, но все же вправе ожидать внимательное сотрудничество. Так же уместно Ваше заме­чание о «буржуазных привычках», именно странно видеть высокие слова, но дела-то застряли в дряхлом быту. Вы знаете, о чем, о ком говорю, и «выпивох» мы так же, как и Вы, не любим. Ну что ж, — терпение и терпение и слу­жение Культуре. О ком поминаете здесь в газетах, не было. Наверно, Вы пришлете нам вырезку. От Катрин это время газет не было — где-то плавают. О Сикорском я уже писал Вам. Письмо от какой-то женщины из Германии — пре­странное. Мы такой не знаем. Она пишет, что вступила в Общество в [19]36-м году при Ф.Лукине, а ведь он умер в 1934-м в начале года, и мы получили эту весть на пароходе. Тогда на пароходе получились три вести о смерти друзей — Лукин, король Альберт и Спасский — запомнилось. Да, сколько страннейших писем получается со всех концов. Видим, что и Вы не знаете, что с ними делать. Помочь не­возможно. Хотели помочь Ведринской, и кончилось это гру­стно. Ее не нашли, не знаем, получены ли обратно деньги? Почта опять плоха. Даже министр сообщений созвал почтдиректоров, чтобы напомнить о бедах, наносимых дур­ными сообщениями. Значит — плохо. Но бывают и еще осо­бые беды. Год тому назад Королевское Азиатское Общество в Бенгале приняло для издания огромный труд Юрия «Ис­тория буддизма». Манускрипт в 1200 больших страниц был послан заказными пакетами. С тех пор все провалилось. На все письма Юрия — нет ответа, не помогают заказные. Между тем было и другое предложение — от Оксфорд Прес­са и из Италии. Но Калькутта молчит. Невероятно, даже неправдоподобно! Очевидно, повсюду своеобразная сысоевщина. Кто теперь работает с Мясиным и какие «модерн» — балеты он ставит в Лондоне? Может быть, к Вам зайдет барон Рих[ард] Иван[ович] де Туше — Скаддинг, он был у нас здесь. Теперь он в Бостоне и пишет, что Рокфеллерский Центр хочет иметь мою выставку. Тоже как-то не­правдоподобно, но увидим, в чем дело. Главный интерес — к Гималаям. В Нью-Йорке Гималаи у Уида, у Крэна, у Сутро, у Катрин и у Вас, в АРКА — целая группа. Боль­ших выставок они не делают. Как Вы просили, я послал для АРКА «Радуйся» — верно, Вы уже получили. Этот лист полон доброжелательства. Не по дурным, а по добрым ве­хам пройдем. Уоллес в «Новой Республике» предупреждает ген. Маршалла, чтобы не сдавал свои позиции России. Итак, «друг» СССР, наконец, проговорился. Неужели в Мо­скве еще верят этому неискреннему притворщику? Как по­учительно наблюдать такие людские виляния! Пришло дружеское письмо от Грабаря, шло всего месяц и пять дней. На мои вопросы не отвечает. Сообщает, что его выдвигают на пост президента Всесоюзной Академии Художеств, но он хочет сосредоточиться на Академии Наук. С той же почтой пришла его книга «Андрей Рублев» — иконописец, значит, и книги идут. Святослав и Девика прислали описания своих встреч с делегацией. Порадуемся добрым встречам. Пусть всходы будут лучше сысоевских. Русские ученые называли нашу тибетскую экспедицию — «мировое достижение». Это через двадцать лет, а что будет через сорок лет? Помните, Пушкин сказал в монологе Бориса: «Они любить умеют только мертвых». Так и всей культурной пашне будет воз­дано должное, а пока наберитесь терпения, оденьтесь теплее против всяких холодов. Игорь пишет, что Булгаков приехал. Не может быть, чтобы перед отъездом он не написал мне, не известил, кто теперь заведует картинами. Получили ли Вы ответ из Брюгге — тоже энигма. Святослав переслал из Бомбея посланные Т.Г. фотографии Б.К. — как изменился бедняга! Видно, тяжкая была жизнь, — жалеем его все мы и сердечно поминаем.

Сколько ушло близких, друзей! Сколько пропало без вести! Каждый день вспоминаются хорошие имена. Возьмите хотя бы три книги «Знамени Мира», вестник и бюллетень Музея — какое множество доброжелателей! Не все же умер­ли! Не сделались же врагами Культуры? Правда, подходят новые, но трудны почтовые сношения, и когда они улуч­шатся? Вот Вы помянули Голландию и Румынию, но все это — «долгий ящик». Даже деятельный Шауб-Кох как-то замолк, обессилел. Боюсь, что смерть его жены и болезнь подорвали его. Коимбра — вообще молчит. Югославская Ака­демия в Загребе жива ли? Из всех французских обществ, где я членом, прислало выпуск трудов лишь Этнографиче­ское Общество. Где же остальные? Где Осенний Салон, Ака­демия в Реймсе, Общество Морэ, Антиквары, Историческое Общество, Общество Художников, Доисторическое Общество и другие? Как осенние листья! Всюду был адрес, всюду пе­чатались труды. Где же? А если кто и отзовется — всюду нужна денежная помощь. Точно мы сами деньги печатаем. Конечно, и удивляться нечему — везде бедствие. Агента ТАСС отсюда отозвали, и что же? Из голодной Индии в сытый СССР везут пищевые припасы. Уж нет ли голодания и в СССР? Везут одежду, верно, и одеться там трудно? Газеты пишут, что Монтгомери получил в Москве соболью шубу стоимостью в 27.000 рупий. Неплохо? Выходит, аккомутаторы — аккумуляторы.

Не забудьте вкладывать в брошюру «Знамени Мира» пе­чатный листок с вопросом о мнении — легче отзовутся. Впрочем, об этом я уже Вам писал. Новая брошюра — ин­тереснейший опыт. Вновь учрежденное издательство в Лаге­ре просило меня быть президентом — я отказался за дальностью расстояний, теперь просят быть хотя бы почет­ным президентом, но и от этого почета откажусь — люди там нам неведомые и выпускают акции. Опасно! Не пишу о великих делах в Индии, из газет Вы знаете. Если кто-нибудь посторонний прочтет мои письма, то удивится, по­чему о местной жизни — ни слова, точно ничего и не бывало. Впрочем, только посторонний этому поразится. В своем последнем письме Санджива Дев пишет: «Я имею идею приготовить новую монографию о Вашем Гималайском искусстве под названием «Гималаи Рериха», которая должна содержать много красочных воспроизведений с Ваших Гима­лайских пейзажей... Мой подход к Вашим Гималаям был бы совсем новым... Эта моя мысль может быть лишь мечта. Но ведь все большие достижения были сперва мечтами». Так мыслит молодая Индия. В журнале «Караван» статья неиз­вестного мне Рундшавы о понимании Гималаев, и моим Ги­малаям дано первенствующее место. Так уж навсегда связано наше имя с Гималаями. По всему миру проявились наши Гималаи. Сейчас пишу еще гималайскую картину.

Пришлите, пожалуйста, новую бумагу «Знамени Мира» и длинные обычные конверты, да и «АРКА» осталась всего одна бумажка, да и то со старым составом. А такие памят­ки всегда полезны, особенно же теперь, когда брошюра все-таки должна выйти и Катрин-Инге разошлют ее. Как поживают всякие Ваши сысоевщины? Называем так неотве­ты на срочные вопросы. У нас тоже завелась такая — на срочную телеграмму в Калькутту с оплаченным ответом — молчание. Неужели таковы новейшие обычаи вежливости и человечности? Ну что ж, опять вспомним Соломонову пре­мудрость — «И это пройдет!» Времена всюду сложные. На всех сторожевых башнях нужны дозоры. Привет всем дозор­ным друзьям.

 

1 февраля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сотруднице2 

(01.02.1947)

 

Прилетели Ваши добрые письма от 17-12-46. Вот и Но­вый Год уже действует, а злоба-то человеческая старая-пре­старая. Как в застарелой чахотке, сохнут люди от ненависти, и конца краю не видно. Вспоминается одно видение, мельк­нувшее до войны в газетах: «Около Троице-Сергиевой Лавры проезжал конный сов[етский] отряд. Слышат все, что на од­ной из колоколен в набат ударили. Ничего не видно, а зво­нит. Остановились, командир соскочил с коня — побежал доглядеть. Поднялся на колокольню, видит, седенький мона­шек звонит. «Ты чего?», — спрашивает командир. «А вот по­гляди!» — отвечает старичок.  И  вот видно: со всех сторон в свете багряном волнами катятся-перекатываются несчетные черепа человеческие. Упал в ужасе командир. Конники за­ждались его, побежали на колокольню. Смотрят, все тихо, нет никого, а командир лежит замертво. Еле в чувство при­вели». Исполнилось — бессчетные черепа прокатились по ми­ру. Лишь бы опять в набат не ударили.

И вот среди злобы, среди бедствий и горя опять надо твердить о Культуре. Пусть все невежды кричат о труизме, на то они и невежды. Но панацея лишь в Культуре, в ее истинном понимании. В Нью-Йорке уже вышла новая бро­шюра о «Знамени Мира». Будет новая волна внимания. В Индии целая дружина молодежи уже собирается писать, бу­дить во всех концах дремлющее сознание. Наверно, Вы пол­учите несколько экземпляров для доброго размещения. Напишите Зине, сколько Вам потребуется. Ведь это весть горняя. Довольно разрушительства вещественного и психи­ческого! Все-таки есть же Знаки, перед которыми шапку ломают. Для будущего, для грядущих поколений надо бе­речь все,  чем жив  род людской.

Пишут, что Булгаков уехал на Родину. Странно, что не дал весточку и не сказал, кто вместо него заведует картинами. Да и тот ли Булгаков? Много Булгаковых. Будьте добры, узнайте. Всюду большие напряжения. И Вы поберегите себя, не напрягайте центры. Даже временно не танцуйте. Наверно, читаете всякие астрологические горо­скопы. Если многие из них, по неведению доморощенных звездочетов, и грешат в подлинности, то все же основная тенденция любопытна. Вы ведь и американские еженедель­ники видите.

Пушкин словами Бориса сказал: «Они любить умеют только мертвых». Грозная истина! Пусть человек научается любить и все живущее. Тоже древняя истина: «Дети, любите друг друга». «Мир всему живущему»! Экие «труизмы»! Толь­ко подумать, что после всех изобретений человечество долж­но вернуться к вековым «труизмам». Люди ходят с ножами, не перочинными, а убийственными, горя мерзким желанием кого-то невинного заколоть. Настоящее средневековье. Неда­ром самолеты валиться начали, видно, слишком рано эта иг­рушка людям дана. И опять невинные погибают.

Что же о таких «достижениях» писать — на то газеты и радио имеются. Каждый день «превеселые» сообщения. Но имеются и страусы: пряча голову в песок, воображают, что все ладно. Ан, вовсе не ладно! Но «и это пройдет», если сообща подумали бы о Культуре. Спасительно, если подумают о панацее не только на лекциях ЮНЕСКО, не только на официальных, фрачных приемах, но именно дома, в семье (если семья существует) и в младших классах школы (если найдутся жизнерадостные воспитательницы). И все это добротворчество где-то имеется, только бы выявить его, собрать дружину ДОБРА. Итак, действуйте во Благо и с улыбкою преодолевайте Армагеддон Культуры.

Радоваться Вам!

 

1 февраля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Булгаков

(14.02.1947)

 

Дорогой друг мой Валентин Федорович,

Радоваться Вам! Радовались мы Вашей душевной вести от 2 Февраля. Радовались и Вашим и друзей Ваших добрым мысленным посылкам. Радовались и Вашему внуку Валенти­ну. Башни Каменец-Подольска мне знакомы — говорят, там турецкий клад. Радовались и героизму Вашей старшей дочери и исполнившемуся желанию Вашей младшей (совсем по-толстовски). Радовались труду и бодрости Вашей. А уж если бы довелось посотрудничать с Вами в ближайшей работе — вот уж шибко возрадовались бы.

Еще радовались тому, о чем Вы и не подозреваете. В своем Декабрьском письме Грабарь сообщает достоверно: «Булгаков вернулся». «Ну — нэ...», как говорят в Праге, так сказал и я. Не поверю, чтобы В.Ф. укатил без объявки. И вот вчера подают с почты Ваше письмо. Так оно и есть. На­ше чутье пересилило «неопровержимое» сведение. Вполне по­нимаем Ваши соображения, тем более, что везде Вы преданно служите нашей любимой Родине. И Злата Прага нуждается в таких испытанных друзьях, как Вы. Вот и мы маячим на Гималаях в ту же Славу Родины!

Приезжала в Индию делегация московских ученых. Мы­то их не видали, а Святослав с Девикой очень подружились с ними. Особенно хвалили академика Павловского — истин­ный ученый, подвижник. Видели ли Вы книгу Александра Поповского «Вдохновенные искатели» (Москва, «Советский писатель», 1945)? Прочтите — доброжелательная книга о наших современных подвижниках. Наверно, в Праге она имеется. Вот бы перевести! Юрий посылает Вам свое иссле­дование о Гесэр-хане (монгольский эпос). Недавно монголы в Улан-Баторе праздновали память этого легендарного героя. Ох, все труды Юрия должны бы быть изданы на Родине. Приезжие  оттуда  академики  называли  нашу  экспедицию — «мировое достижение». Вот бы и издали труды на пользу всесоюзную. Не напрашиваться же! Впрочем, может быть, трудны условия быта? Бумага плоха, шрифт бисерный — глаза сломаешь. Прислали журнал «Новый Мир» — совсем неудобочитаем. Жаль, со временем в кирпич превратится, а скрижали должны быть четкими. В них жизнь народа — ему дано великое будущее.

Спрашиваете, чуем ли мы Ваши и друзей добрые мысли? Да и Вы должны чуять от нас сердечные токи. Часто Вас поминаем душевно. Ничего, что Вы сейчас в Праге, а мы — на Гималаях, по счастью, мысль беспредельна. С Троилиным не пришлось встречаться, но хорошие отрывки из его «Тараса Бульбы» слышал. Удачная опера! Вообще, хорошо, что око­ло Вас собирается культурная группа. Всегдашнее мое мечта­ние о культурном единении, о Знамени Мира невежды зовут утопией, а другие — труизмом. Такой же труизм, как «Не убий», а земля посеяна черепами. Хороша утопия, когда после всех блужданий все же пристают к берегу Культуры. Невеждам и берега не нужно — ни знания, ни творчества — «по бурным волнам океана» — сущие призраки летучие.

Хорошо бы перетащить в Прагу моих «Гостей», все равно в Белграде пропадают, если вообще живы. Там в Музее был некий Кашанин, мерзавец, ставленник регента Павла. Может быть, все это уже смыто потоком жизни. Даже не знаю, жива ли Югославская Академия Наук — затихла! Многое смыто, многое нарождается.

А добрым друзьям —

Вам радоваться!

 

14 февраля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Странно

 

Ваши письма от 20 и 29-1-47 полны внутренних справед­ливых сетований. Поистине, странно, что люди, для которых стараетесь, даже не могут заглянуть, когда бывают в Нью-Йорке. А Вы знаете, что они бывают. Вместо того, чтобы вызывать Вас на дорогостоящую поездку для выслушивания кисло-сладких похвал (ни к чему не ведущих), проще было бы заехать к Вам и ознакомиться на месте. Странно, что и ответ они не получают, — даже неправдоподобно! Странно, что Вы перестали получать письма. Что же это такое? Где справедливость и простая вежливость? А где же Культура? Сидеть за жратвой шесть часов и одурманиваться винокурен­ными достижениями — не Культура. Бывало, китайцы проси­живали за обедами по шести часов, но ведь это были пресловутые «китайские церемонии», и пользы Китаю они не принесли. Странно! Странно и то, что Терещенко должен си­деть три недели в ожидании визы, пропущенной не по его вине. Странно, что в Париже эпидемия краж! Неужели опод­лели? Другая странность идет от Ренца. Теперь Вы написали решительное письмо и можете прервать. Если же оттуда опять будут проявления, Вы скажете кратко, что его не зна­ете и никаких полномочий не давали. Сколько таких стран­ностей! Все это и странно и прискорбно. Чуем, как у Вас душа болит. Да и как не болеть, ведь «как рыба об лед». Все лучшие культурные намерения разбиваются о некультурность. Да, Армагеддон Культуры страшнее военного Армагеддона. Точно все подонки всколыхнулись и выплыли на позор миру. Только вспомнить весь мрачный синодик всевозможных не­справедливостей и клевет. Точно бы люди возлюбили именно такую разбойную мерзость. Лучшие намерения встречают лишь оголтелый рев невежд. Их стало повсюду так несчетно много. Точно бы бомбы выбили из мозгов мысли о всеобщем благе и сотрудничестве. Прискорбно!

Привожу из одной хорошей книги: «Увы! Миссии мир­ные редко кончались чем-либо иным, нежели неприятностя­ми и клеветою на носителя этой миссии, и мировая история запечатлевала еще одну неудачу, созданную амбициями политиканов». То же можно сказать о большинстве добро­желательных усилий, направленных для блага человечества. При этом любопытно наблюдать, как робкие друзья пугливо разбегаются и затихают в своих укромных уголках. Нередко враги в ярости оказываются более полезными в своей об­ратной тактике. Тактика адверза3 — даже Чингис-хан при­бегал к ней, усматривая следствия, для многих еще не видимые. Всяких поединков мы никогда не боялись и вни­мательно наблюдали врагов. Древняя мудрость указала: «По врагам судим о силе». Еще из той же книги: «Довольно странно, но оказывается, что был какой-то заговор замал­чивания среди дипломатов и писателей этого периода и по­зже, ибо постоянно встречается, что все относящееся до нашего мыслителя было тщательно исключаемо, даже в тех случаях, когда основные источники содержат много сообще­ний о нем». Как это все знакомо, точно теперь писано. Каждый из нас знает и не раз восчувствовал мрачную си­стему замалчивания. Конечно, в конце концов, она ни к чему не ведет и лишь испытывает энергию. Да, терпение подобно шубе при холоде, но это вовсе не значит, что сле­дует завернуться в шубу и опочить. Нет, тут-то и надо показать неутомимость и поражать злобных. Среди них много трусов.  Почуяв отпор,  они разбегаются.

Два радиосообщения. Первое — когда теперешнее времен­ное правительство в Сентябре пришло к власти, оно начало искоренять взяточничество. Теперь сообщается, что с Сентяб­ря возбуждено преследование против семисот правительствен­ных служащих, которые заполучили более ста миллионов рупий. Куда же дальше? Второе — радио сообщает о жестоких снегах и морозах в Европе и о многих замерзших на улицах Берлина. При этом добавляется, что морозы имеют и свою хорошую сторону, ибо при жаркой погоде город наполняется трупным запахом от множества трупов, гниющих в развали­нах. Куда же дальше? И сие — через два года после войны. А множества солдат всех наций наполняют город, и о поведении их газеты бьют набат. Соберите факты и получите ужасное зрелище разложения. Никакие призрачные ресторанные изо­билия не прикроют потерю человеческого достоинства. Куль­тура погибает.

В «Малабар Геральд» еще поэма Мориса «Сокровище» — к моей картине того же названия. Опять просьбы о репродукци­ях — откуда взять их? Пришли два «Коразона». Хорошо, что и Вы получили посланное отсюда. Верно, пять Конланов и «Химават» еще в пути. Мой лист «Порадуемся» Вы, конечно, получили. Спасибо за список картин и за Декабрьскую «АР­КА». Спасибо Инге, если пришлет список книг. Спасибо Маг­далине за хорошую новогоднюю графику. Жаль Хюита — еще один искренний друг ушел. Неужели Р.Кент так и не отве­тил? Непохоже на него, жив ли? Сама Рао написал длинней­шую дружественную статью на мою поэзию. А вот и сысоевщина: поступают письма с вопросами, где можно поку­пать «Химават»? Фонтес пишет, что он три раза заказывал Китабистану «Химават», но ответа вообще не получил. Пре­странные издатели! Вспоминается пословица: «Книга ног не имеет и летать не может, ее нужно нести». А издатели Китабистана, очевидно, полагают, — пусть себе книга сама побега­ет. Вот и Юрий до сих пор не получил ответ на телеграмму с оплаченным ответом. Видно, нечто международное! Терпи, терпи, а если (по народному слову) терпение лопнет? Но не лопнет оно, ибо сработано из прочного материала.

Сейчас прилетела от Катрин первая брошюра «Знамени Мира». Спасибо Катрин, спасибо Вам всем — очень нужная, полезная брошюра. Пусть пошлют ее по всем данным адре­сам. Катрин пишет, что нам они посылают три пакета, по 14 в каждом. Можно бы и еще три таких же, ведь нужно и в библиотеки, в университеты, в школы. Молодые друзья будут твориться — совсем неведомые, совсем нежданные. Пошлите Министрам Иностранных Дел Швеции и Норвегии. Пусть Шауб-Кох даст Мин[истру] Иностранных] Дел Швейцарии, а Дутко — Бенешу и Яну Масарику. Пусть Инге пришлет лист всех имен, кому из Америки послано, чтобы не повто­ряться. Маленькая неточность: портрет работы Светика нахо­дится в Люксембургском Музее. Не сделать ли наклейку об этом или сойдет?

Попросите ВОКС прислать Вам книгу Александра Попов­ского «Вдохновенные искатели» (1945, «Советский писатель»). Нам прислал ее на прочтение ТАСС. Прекрасная книга об ученых-тружениках. Много об акад[емике] Павловском, кото­рый был здесь в составе делегации. Святослав был в восторге от знакомства с таким истинным ученым-подвижником. Если бы ВОКС почему-то онемел, у Вас найдутся многие прекрас­ные темы из русской сокровищницы: Белинский, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Печерский, Лесков, — мало ли превосход­ных писателей. Черпайте! А вот и старые заветы: «Милую­щий несчастного взаймы дает Господу» (Притчи, XIX). «К ночи печаль, а за утро — радость». А сибиряк добавит: «Быват и корабли ломат, а быват и не ломат».

Радоваться Вам!

 

15 февраля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(17.02.1947)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Быстро дошло Твое письмо от 11-1-47 — с почты переда­ли его нам 14-2-47. Значит, уже 13-го оно было в наших горах — ведь это рекорд по нынешним временам. Наши уче­ные были здесь приняты сердечно. Жаль, их пребывание бы­ло так кратко. Мы-то их не видели, приветствовали лишь телеграфно. Но Святослав с Девикой подружились с ними и очень хвалили. Павловский брался передать Тебе привет. Кстати, ТАСС прислал нам отличную книгу А.Поповского «Вдохновенные искатели». В ней много о Павловском — ис­тинный ученый-подвижник.

Отрадны Твои сообщения об экспедициях. Славная пашня намечена, везде требуются большие работы, везде кладезь непочатый. Много доведется Тебе полетать, чтобы всюду поспеть, а опытный глаз везде нужен. Уже не говорю об Азии — чаша неотпитая. Все, сделанное ранее, лишь тропы разве­дочные в сравнении с в недрах захороненным. Вот и Балканы и Червонная Русь, казалось бы, недалеки, а изведаны совсем мало. А ведь в Галиче жил Дюк Степанович — Дюк-Дукс-Щеголь и богатей. Последняя портомойница у него была, как боярыня. Наверно, в Галиче или, верней, около должны быть подземные находки. Никогда не знаешь, где оно затаилось. Вот в развалинах монгольских нежданно нам нашлись древ­ние несторианские надгробия хорошей работы. Конечно, несториане4 и манихеи5 далеко разбежались. Ордос полон их крестами со свастикой.

О Червонной Руси я давно наслышан. Описывали необыч­ные красоты. Собирались побывать там, но грянула война 1914-го — вот тебе и Червонная Русь. Слава, что теперь ис­конная Русская Земля воссоединилась! Как интересны будут Твои впечатления! Да и лета нечего ждать, ведь весна там ранняя и получше лета. Также и Далматинское побережье особенно хорошо весною. Только подумать, что эта древней­шая область еще ждет своего исследователя. Меня звали туда, но тогда путь наш лежал на Индию, на Тибет. В Югослав­ской Академии в Загребе я был почетным членом. Говорю «был», ибо вестей оттуда не имею и даже не уверен, сущест­вует ли сама Академия. Все передвинуло!

Ты поминаешь, что индологи поредели у нас. Будь добр, сообщи, кто именно отошел? Юрий Тебе большое спасибо скажет. Мы слышали о Щербатском, но, наверно, отошли и еще многие за годы войны. Юрий посылает Тебе свое иссле­дование о Гесэр-хане — легендарном монгольском герое; па­мять его недавно чествовалась в Улан-Баторе. Оттиск — из журнала Кор[олевского] Азиат[ского] Общества. Много круп­ных трудов у Юрия закончено. Почему же им печататься по-английски? Вот сейчас выходят пять моих книг и все по-английски. Обидно! А уж так было обидно, когда моя «Пас­хальная ночь» осталась в Музее Бароды. Хотелось ее в другое место на Родину, но, пожалуй, Ты скажешь: «У нас много Пасхальных ночей, пусть эта иноплеменным поблаговестит». Тоже правда!

Из АРКА жалуются, что ВОКС на письма, на вопросы не отвечает. Напрасно! Друзья стараются изо всех сил на всесоюзную пользу, а мы — молчание. Им нелегко, ибо много сил темных ополчается против достижений народа русского. Столь­ко клеветнических шипений! Следовало бы поберечь друзей, пособить им. А то сколько писем летит в пропасть! Странно, что «воздух» идет отсюда, а сюда нейдет. Иногда опасно, как бы многие военные обстоятельства не застряли в обиходе.

Пошлем самые добрые мысли всем Твоим экспедициям. Пусть найдут они сокровища во благо великого народа рус­ского. Елена Ивановна и мы все шлем Тебе и Твоим и друзь­ям сердечный привет.

Радоваться Тебе.

 

17 февраля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Шанхай

(27.02.1947)

 

Дорогой А.П. Прилетело Ваше грустное письмо от 5-2-47 с весточкой от М.И. — поблагодарите ее от нас. Одновременно вернулось мое письмо к Влад.К. — не дошло! Правильно заме­тил Ж.Маршалл: «Мы окончили военные действия, но мира не получили». Капица сказал: «Думать об атомной энергии лишь в применении к бомбам все равно, что мыслить об электриче­стве лишь в приложении к электрическому стулу». Изо всех частей Земли все об одном и том же. Сложное, небывалое время. Не может продолжаться такое мировое напряжение. Во всех журналах, во всех письмах из разных стран тот же вопль. Самые разные люди в различных положениях вопят о том же. Без Культуры не прожить. На днях кружным путем получи­лось известие, что рижский склад разгромлен до прихода не­мцев. Сколько всяких таких сообщений!

Вы спрашиваете о причине тоски, овладевающей Вами. Каждое прикасание к злостному невежеству, к вандализму неизбежно порождает тоску, глубокую тоску. Если двуно­гие так одичали, что не знают о великих общинниках всех веков и народов, то куда же дальше? «А судьи кто?» Где их труды, где достижения? Уже писал: «притулиться». На ро­жон лезть нечего. Приберегите силы. Иногда письма доходят как-то густо заклеенными и есть подозрение — уж не читают­ся ли? Все возможно, ну да Вы поймете: «Нон мульта, сед мультум»6 .

Да, книги надо беречь, может быть, они последние. Конечно, кое-где друзья их оберегли, но все же склад погиб. Третий том Е.П.Б. не переведен. В нем много случайных, посмертно собранных заметок. (Ученики допустили ошибки в отделе «Заметки»). Читали ли Вы «Разоблаченную Изиду»? Наверно, в Шанхае имеется. Инге по совету Е.И. начала пе­реводить ее, но много ли успела? Вот «Надземное» — две книги — могли бы печататься, но все это теперь не так-то просто.

М.И. поминает о каких-то интригах Батурина. Этому что еще надо? Душевно ли живет Ваш кружок? Доброе сотрудни­чество нужно, как никогда. Как под стогом в непогоду. Всюду вопль: «Ехать»! Но куда? Пробовали съездить в Австралию — вернулись в Индию. Съездили в Африку — вернулись. Везде хорошо, где нас нет. Для поездок деньги нужны, а вот как разменяют по официальному курсу и останется шиш. К тому же далеко не всем удается вернуться, бывают двери, что от­крываются в одну сторону. Грабарь пишет, что мечтает ехать в экспедицию на Балканы и в Среднюю Азию. Один кондук­тор говорил: «И чего это люди взад и вперед ездят!» Но Со­ломон сказал: «И это пройдет».

Хотелось бы нам прочесть Ваш рассказ, но чуем, как Вы завалены работою. Где тут переписывать! Можно представить, сколько прекрасных вещей всюду покоится под спудом. Если в Риге оказалась «вредная литература», то ведь она повсюду. Мысль не запрешь. В каком-то рассказе мальчик жалуется, что сверстники сложили про него песенку и если не поют, то думают ее. Очень любим получать Ваши письма, хоть бы и печальные. «Милующий несчастного взаймы дает Господу» (Притчи, XIX). «К ночи печаль, а за утро — радость». А си­биряк добавит: «Быват и корабли ломат, а быват и не ломат». Друзьям всем — радоваться Вам.

 

27 февраля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Март

 

В Марте перед 24 числом, положа руку на сердце, скаже­те себе, что борозда на пашне Культуры Вами проведена твердо и четко. Как бы ни старались злобники, они ее не сотрут. Самый ненавистник воздержится прямо похулять Ваш труд бескорыстный. Ну, а что касается до замалчивания, то уж тут не только враги, но и некие «друзья» охулки на руку не положат, онемеют, как рыбы, как монахи за едою. Такова природа некоторых зоологических видов двуногих. Бывало, когда ректор Академии Беклемишев в чем-то собирался «умыть руки», Куинджи кричал: «Скорей подайте воды, рек­тор хочет руки умыть». И тут же добавлял: «Это они, бед­ные, не знают, что творят». А эти «бедные» с ним самим поступали жестоко. К Марту не будем слишком поминать о жестокости. Лучше смажем ее «замбуком» — такая мазь, от всех болезней помогает. Вспомним что-то особенное, вдохно­вительное.

В Марте — в этом памятном для нас всех месяце — хо­чется вспомнить знаменательную встречу в Музее Метрополи­тен четверть века назад. Многие сотрудники об этом вообще не знают. Помните, предполагалась в Музее деловая встреча с одной влиятельной особой из Чикаго. Как всегда, я пришел несколько раньше и поджидал в большой входной зале, где висят гобелены. Заметил, что вокруг меня обошел высокий сухощавый пожилой человек в темном костюме. Незнакомец остановился около и, смотря на гобелен, сказал: «Они имели стиль, а мы его утеряли». Я подтвердил. Незнакомец обра­тился ко мне: «Вы, кажется, поджидаете кого-то. Может быть, и я пришел с кем-то повидаться. Сядемте на скамью, отсюда вы увидите, когда придут друзья». Мы сели, незнако­мец прикоснулся указательным пальцем к моему лбу (посети­тели ничего не заметили) и сказал тихо, внушительно: «Вы пришли говорить по делу. Вы не должны об этом говорить. Еще три месяца вы не должны ничего предпринимать. Усло­вия будут неблагоприятны. Потом все устроится со стороны, вам неожиданной». Затем незнакомец дал несколько знамена­тельных советов, встал, сделал приветственный знак рукою и со словами: «Доброго счастья!» — быстро ушел к выходу. С опозданием приехала особа из Чикаго. Мы прошли по Му­зею, но о деле я не говорил, чему она, видимо, была не­сколько удивлена. Как Вы знаете, по указанию незнакомца, через три месяца все устроилось. Удивительно, что я не спро­сил имя доброго советника и не пошел проводить его. Вышло, что он никого не ждал, а пришел повидаться и предостеречь меня. Удивительно, что многочисленные, вокруг ходившие посетители не замечали его необычного движения, а я выслу­шал его советы без единого слова, как бы так и следовало. Вот и в Нью-Йорке, на пятой авеню, может происходить не­что знаменательное.

Другой памятный эпизод — в С.Франциско. В очень тяго­стном ожидании я сидел в комнате гостиницы. Раздались три удара в дверь. «Войдите!» Входит маленькая старушка в скромном, черном платье, остановилась у двери и, не здоро­ваясь, тихо говорит: «Мы признаем вас и т. д. ...» После ободрительных слов поклонилась и ушла. И опять почему-то я не спросил, кто она, не предложил сесть и молча, стоя выслу­шал. На другое утро появилась милая мисс Кастль из Гоно­лулу — Вы знаете об этом. Поминаю лишь об Америке, о многом другом, о Париже, о Лондоне, об азийских чудесах не говорю — на то и Азия, на то и Гималаи. А вспомнить все чудесное и величественное около Елены Ивановны! Ведь это великая эпопея, прекрасная, неповторимая и почти никому не ведомая. К тому еще я помянул только об Америке, ибо Вы там иногда можете огорчаться, что нечто не случается, и новые друзья не объявляются. Не знаете ни дня, ни часа. Трудовой подвиг не пропадает.

Опять газеты марают себя именем Уоллеса. Он объявил: «Я не коммунист и не русофил». Проще было бы сказать всему миру: «Я — нинкомпуп!» Все бы такой истине повери­ли, и дело с концом. У нинкомпупа много неприятелей, впол­не его раскусивших, видимо, ему приходится хитрить и вывертываться. Наверно, Вам будут писать наши друзья из Тяньцзиня, будут просить прислать брошюру «Знамени». Имейте в виду — они люди очень хорошие. Теперь брошюра, наверно, уже рассылается. Любопытно следить за откликами. Неужели Муниципальный Совет в Брюгге еще не ответил? Непонятно! Брошюру можно послать в Югославскую Акаде­мию Наук в Загреб и в Рикс музеум в Копенгаген. Конечно, следует послать в Лондон в Британский Музей и в Виктория Альберт Музей (он в Кенсингтоне). Вообще, всякое движение вод всколыхнет болота.

В Законодательном Собрании Неру был запрошен, правда ли, что в Ассаме расхаживают охотники за черепами? При­шлось сказать, что за год в деревнях нагов найдено 350 чере­пов, но теперь в деревне будет полицейский. Можно было надеяться, что охотники за черепами отошли вместе с Купе­ром и Майн-Ридом, а они себе в перьях, со стрелами стерегут прохожих. Но довольно о темных чудесах, есть и светлые. Прекрасное письмо от Булгакова из Праги. Никуда он не уезжал, значит, Грабарь был кем-то введен в заблуждение. Уже не первый раз ему приходится пользоваться неверными слухами. Так или иначе, Булгаков в Праге, сейчас уезжать не собирается. Друзья предостерегают его о трудностях жизни в Москве, особенно нелегко с квартирами. Ну, переждет, пусть кризис уладится. Он и в Праге сейчас творит много полезного, и отношение к нему дружеское. Среди адресов, посланных Вам, был и его, так что можно ему послать бро­шюру, он ее хорошо использует.

Опять печаль о Риге, о всех добрых там начинаниях. Опять зверский вандализм! Опять дикари. Опять выплыли темные масловы. На складе было множество изданий. Кроме всей серии «Этики», были «Письма Е.Р.», была «Доктрина» Блаватской, было «Знамя Преподобного Сергия», была «Зельта Грамата», были «Монографии», русская и английская, был Всев[олод] Иванов, были мои «Пути благословения», «Врата в Будущее», «Нерушимое», были книги Рудзитиса, книги Клизовского, Зильберсдорфа, сборник «Мысль», сборник име­ни Феликса Лукина, Ориген, многие книги из Америки, вос­произведения, все клише, книги о «Знамени Мира» — весь богатейший культурный материал! Какой зловещий вандаль­ский костер! Горюем, когда читаем о варварских уничтожени­ях книгохранилищ в далеких веках. Но ведь случившееся несчастье произошло теперь на глазах «цивилизованного» ми­ра на позор человечества. А еще говорят, что осуждение ван­дализма — труизм. Нет, забыта Культура. Очерствели, омертвели сердца. Грустное Ваше письмо от 28 Января. Хоть и к Марту, а пришлось отметить Вашу новую грустную весть о гибели рижских изданий. Придется очень беречь все остав­шиеся издания. Может быть, они последние. Раздавать не придется. Конечно, Вам не удастся посылка Митусовой — все равно не получит. «Химават» тоже нельзя отсюда посылать — замучают формальностями и курсовыми разницами. Помните многомесячную мучительную процедуру с посылкой эскизов? Не понимаю, о каком фолдере7 говорит де Лара? Может быть, он предполагает фолдер в две странички о содержании брошюры. Такой фолдер мог бы быть очень полезен в широ­ком распространении. Что думают об этом Катрин и Инге? Вы спрашиваете, от кого присланы пять Конланов? На кон­верте было имя отправителя — конечно, от нас. Там же был журнал «Наша Индия». Спасибо, если пошлете кобальт — все равно какой, все пригодится. Вот уже и «мир», а с материа­лами трудней, чем в годы войны. Письмо от Грабаря — стре­мится уехать в экспедицию в Сербию, в Софию, даже в Среднюю Азию. О том, о чем писал ранее — ни слова. Пони­маем, почему Вам не хочется отвечать на некоторые письма, — уж больно много вредителей и вольных и невольных. Уж такой Март выдался о вредителях, о гибели, о жестокости, о вандализме! Сложное время! Капица хорошо сказал: «Думать о применении атомной энергии лишь к атомным бомбам все равно, что мыслить об электричестве лишь в применении к электрическому стулу».

Среди всяких сложностей усмехнемся шуткою. Катрин прислала «Трибюн» от 17 Ноября. Там две забавных карика­туры к вопросу о мире. На одной человек старается проявить в фотованне надпись «Мир», но проявитель плох, и вытаски­вается нечто темное с еле заметной надписью. На другой — земной шар и на нем сидит маленькая птичка, держа боль­шое знамя с надписью «Мир». В приготовительном классе мы пели:

 

«Мы птички на веточке —

Сидим, сидим, сидим!

На солнышко в надежде —

Глядим, глядим,  глядим!»

 

Вам всем, друзьям всем — радоваться Вам!

 

1 марта 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Благодушно

 

Прилетела Ваша весть от 17-2-47. Многое, многое знако­мо и нам, о чем Вы пишете. Что делать! Се ла ви8 — как говорят французы. Станковая живопись — изелпентинг (мольберт). Посылка Митусовым все равно не дойдет. И день­ги возьмут и не дойдет. Сенаторам не стоит посылать брошю­ру — лучше в университеты, в школы и библиотеки. Хорошо, если Инге рассылает по всем адресам, которые я Вам послал. И мы очень ждем присылку. Спасибо заранее за краски и холст. Картины в голове толпятся, а насчет материалов пло­хо, хуже, чем во время войны. Посылаю ревью из «Сильпи» — кое-кому показать можно. Посылаю еще пять Конланов. Имейте в виду, что посылка каждой книги Конлана стоит одну рупию (в долларе их три) — это следует добавить к це­не. Раньше, кажется, было дешевле. Падение прихода, рост расхода — прорва безысходная! Интересно, каков список книг выйдет у Инге. По-прежнему думаю, что попорченные изда­ния бросать не следует. Из них можно сделать частичные альбомы. Жаль, что Магдалина так занята.

Благодушно, ради справедливости вспомним некие стран­ности. «Слава» была пожертвована Красному Кресту и направ­лена через ВОКС. Вы получили от ВОКСа извещение, что рукопись читалась на собрании с огромным интересом, — пи­сатели и художники пишут коллективное письмо и — ничего! В «Славянах» был мой записной лист, а затем — ничего. Гусев начал переписку о приобретении картин, кончилось безобразной сысоевщиной, и Вам не отвечено на оплаченную телеграм­му. Грабарь начал писать мне: «Тебя надо. Очень надо»; «На­чинаю действовать» и — ничего. А теперь Вы получили известие о вандализме в Риге, о разгроме склада изданий. Сложите вместе и получится нечто необъяснимое, престранное. То Вам начинают писать из ВОКСа (не отвечая на Ваши вопросы), то умолкают. То хвалят деятельность АРКА, то за­бывают о ней и даже сторонятся. Что же это такое? Какие-то перебои. Главное же, сами начинают, вводят в заблуждение и расходы и потом бросают беспричинно! Странно!

Конечно, странности повсюду. Читали ли Вы в одном из номеров «Тайм» за Октябрь вопиющее описание костю­мированного бала в Лондоне? Мужчины по большей части были одеты апашами, а дамы почти без костюмов. Наконец, вывезли платформу с голыми девицами, апаши кинулись на них, повалили и произошла безобразная свалка. Вот Вам и Мир и Культура. Откуда же звериные нравы? Откуда оди­чание? Не от войны, ибо за шесть лет культурный человек одичать не может. Все зверство издавна глубоко гнездилось, и гады вылезли при первой возможности. Когда читаешь и слышишь о всяких безобразиях, уж простите, опять начи­наешь взывать о Культуре, о Знамени Мира с его девизом: «Здесь не безобразят». Толпам нужно нечто показательное, нечто зримое, и громкий девиз может отрезвить дикарей-вандалов.

Уже послано Вам мое приветствие Азийской конферен­ции, а теперь еще просит привет Братство искателей истины в Дели. Послал им о том же — о единении, о достижении через Красоту. Святослав спрашивает, как лучше двинуть Знамя Мира — через местные комитеты или прямо через пра­вительство? Отвечаю: и то и другое не мешают друг другу, наоборот, помогают. Лишь бы времени не терять. Святослав и Девика будут на Азийской конференции 24 Марта. Число-то какое! Вот и противоставим невежеству и дикости самую ис­тинную Культуру. Пусть зверюги громят и уничтожают, а мы вопреки всем трудностям будем строить. Отвечаю на запросы незнакомых обществ и конференций и все думается — зазву­чит же где-то неведомое сердце! Даже голос в пустыне не пропадет, а как-то и где-то сделает свое дело. Не нам судить о путях.

А вот зазвучали неведомые сердца. Булгаков из Праги переслал коллективное приветствие сов[етских] зодчих. Бул­гаков добавляет: «Вот вам привет, если не из Москвы, то от московских людей. Они не видали еще нового Рериха, имя которого пользуется на Родине такой славой и почетом и хо­рошо известно и представителям молодого поколения. «Как мастерски сделано»! — восклицали они. — Прямо с жадностью впились в Ваши полотна». Удивительно, что с зодчими у ме­ня всегда были особо добрые отношения. Избрали меня чле­ном Правления Общества Архитекторов — чего раньше не бывало. Даже когда на конкурсе проектов церкви в Скерневицах именно мой проект был избран, то и такое вторжение в область строительства не повлияло на наши сердечные от­ношения. Шесть храмов довелось украшать — в Почаеве, в Пархомовке, в Талашкине, в Перми, во Пскове, в Шлиссель­бурге. Где оно все? Живо ли? Так привыкли мы ко всяким разрушениям.

Пришли бюллетени ВОКСа, АРКА, каталоги — очень интересно. Пошлите Пауль А. Стрюк для его каталога Конлана, Андреева и Пакт. В «Дон оф Индия» статья С.Дева «Поднимите Знамя Мира». Такие напоминания всюду полез­ны. Пусть бы в школах показалось Знамя. По Лагору ради успокоения ходят Комитеты Мира с плакатами. Вот бы им ходить со Знаменем Мира! Большие волнения по всему Пенджабу. Много убитых, раненых, изувеченных. Выгорели целые кварталы и базары. Сколько бедствий! Вы удивляе­тесь, почему я назвал Индию голодной, а СССР сытым? Я потому писал Вам, что ТАСС из голодной Индии повез пи­щу в сытый СССР, что в Индию везут хлеб со всего мира, а СССР кормит Францию, Польшу, Германию, а может быть, и еще кого-то. Странно, если свой народ терпит нуж­ду, отдавать чужим, сомнительным друзьям. Если же пище­вое положение в СССР, как Вы пишете, трудно, то не стали бы затруднять посылки огромной пошлиной. Сложно все это. Где же истина?

Беспокоит нас, что Вы не имеете ответа от Муниципаль­ного Совета в Брюгге. Месяцы летят, а мы не знаем нынеш­него положения Музея. Тюльпинк был полным заведующим, как же без него? Фонтес удивлен, не получая более писем от Мадахила. Что с ним? И Коимбра молчит так же, как Югос­лавская Академия. Не позвонить ли Вам соответствующим консулам и спросить, почему я как почетный член не пол­учаю никаких известий? Тревожусь за Шауб-Коха, давным-давно послал ему заказное письмо, и ни звука. Он всегда был очень отзывчив и деятелен. Жив ли? Рудзитис и Лукин уже могли бы Вам ответить, но «ответа нет, бушует вьюга». Семь дней мы сидели без почты. Толпы нападали на поезда и дви­жение расстраивалось. С телеграммами у нас не слаще. При­слали идиота почтмейстера, не знающего телеграфа. Потому теперь телеграммы идут до Катрайна и оттуда пересылаются с почтой. Се ла ви!

В газете, присланной Катрин, есть весьма любопытное заявление молодежи. Устали от посредственной музыки и про­сят давать настоящее творчество. Хотят слушать Баха, Бетхо­вена, Брамса, композиторов высокого строя. Надо думать, скоро молодежь потребует истинное искусство вместо крикли­вой мишуры вроде шагалов. Недаром французы зовут его ша­калом. Эта кличка подходяща для всей этой своры. Бывает в нашем саду — шакалы как завоют, как зальются визгом и лаем — точно бы случилось что-то серьезное. А на поверку — были просто шакалы, даже охотники на них не зарятся. По­средственность, крикливая подделка, низкая роскошь напоми­нают слова Чингис-хана, сказавшего Таосскому9 монаху Чань-Чуню: «Я устал от роскоши Китая и возвращаюсь к простоте и бедности». В Ордосе и посейчас ждут возвращения великого вождя. Мишура дурного вкуса реет над миром мрач­ным предвестником. В ней зарождение всяких вандализмов и активных и пассивных. Психоз дурного вкуса — опасная эпи­демия. Молодежь калечится, а на костылях далеко не уйдешь.

Никто не заподозрит нас в стеснении свободы творчества. И в писаниях, и в словах, и на деле мы достаточно долго и упорно твердили о свободе мысли и художества. Если мы предупреждаем об опасности дурного вкуса, мы лишь предуп­реждаем, но не будем сожигать всякие шрекенкамеры. Пусть поколения помнят и о калеках, об искривлении позвоночни­ка, о размягчении мозга. Что было, то было. Быль не выскре­бешь. История должна быть во всеоружии, иначе она перестанет быть наукою. История — наука реальная, летопись всех веков и народов. Вот и 24 Марта и вся культурная эпо­пея не забудется и понадобится нашим будущим друзьям. Эта весточка уже не дойдет до 24-го, особенно сейчас, когда здешняя почта расстроена. Опасаемся, что многие письма и посылки могут пропасть. И опять какие-то добрые люди бу­дут изумляться, почему не отвечаем. Вы знаете, что я имею привычку отвечать в тот же день, хотя и кратко. Собеседник не должен зря ожидать отклик. Не украдем чужое время и ожидание.

Пусть 24 Марта принесет Вам не только вопли, но и что-то радостное. Под добрым знаком пройдет у Вас памят­ный день 24 Марта — под знаком рассылки брошюры «Зна­мени Мира». Под знаком благовестия, под знаком Братства. Поистине, что может быть знаменательнее, нежели посвя­щение памятного дня делу мира, охранению всего, чем жи­во человечество. Что может быть прекраснее, нежели дума, кому бы напомнить о священном понятии Мира, о труде мирном, полезном преуспеянии рода человеческого. Около думы о Мире встанут мечты о сотрудничестве, о доброже­лательстве, о взаимном уважении. Знаем, что такие мыс­ли будут роиться в Вас. А мечта уже есть преддверие действительности. Привет Вам, преодолевающим. Привет Вам, вестникам добрым.

Радоваться Вам!

 

15 марта 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Культура, где ты?

 

Дорогая В.Л.

Большое спасибо за Вашу добрую весточку от 2 Марта, только что прилетевшую. Как и полагается «мирному» време­ни, и у нас в Пенджабе большие волнения. Впрочем, наверно, из газет Вы все это знаете. В наши горы безобразия не дошли, но десяток дней мы сидели без почты. С первой почтой пришло и Ваше письмо. Как название журнала, где была Ваша статья?

Очень рады, что Вы встретились с Мухой10. Привет ей. Муха был лучшим чешским художником. Если она увидит Яна Масарика, пусть передаст ему наш сердечный привет. Мы его тепло поминаем. Был еще мой друг Милош Мартен, но помер, а вдова его вышла замуж за генерала Клечанди. У них был старинный дом в Праге. Живы ли они? Мы были бы рады слышать о них. Столько хороших людей где-то в безве­стном отсутствии! Месяцы летят, а от них нет вестей. Неко­торых из них и мы не вызываем. Коли молчат, значит имеют на то причины, а может быть, и не живы.

Зина сетовала, что ее письма к Вам плохо доходят. По­чему? Наши и Ваши письма, кажется, не пропадали. Вероят­но, скоро из Нью-Йорка получите брошюру «Знамени Мира». Она даст новые темы. В мире столько вандализма и челове­коненавистничества (бесконечное словечко), что каждая мысль о сохранении истинных сокровищ неотложна. Вот у нас тут газеты полны снимками жестоких разрушений, и везде погибло что-нибудь ценное. СОС!

Булгаков прислал коллективное письмо пяти советских зодчих, видевших мои картины. С архитекторами у меня всегда были душевные отношения, и эта весточка была мне радостна. Подписал ее и директор гимназии, приват-доцент А.А.Арзамасцев. Не пришлось ли Вам с ним встретиться?

Трудное, сложное время сейчас протекает, и не скоро до­ждемся прояснений. Тем более все Культурные силы должны быть в единении. Всякие несогласия, малые недоумения, ста­рые счеты должны быть выброшены за борт, как груз в бурю.

За это время вышли две моих книги, в печати еще три. Надежда, что дойдут они до молодежи и отзовутся какие-то неведомые сердца. «Книги имеют свою судьбу» — латинская пословица. Пусть же молодежь, пусть женщины встанут на священном дозоре. Много раз к ним обращался именем свет­лого будущего.

Особенно теперь, когда много туч и тумана, надо обра­титься к культурному единению. «Мир через Культуру», и нет иного пути. Пусть будут культурные ячейки малыми, как зерна ценнейших злаков. Но малые ручьи не ссорятся, а не­сут потоки свои в мощные реки. Только Культура убережет от губительных разделений. Только Культура устремит взоры ввысь. Латинский поэт сказал: «Чело человеку высокое дал, да Вышнее узрит».

Елена Ивановна шлет Вам сердечный привет. Любим Ва­ши вести.

Радоваться Вам.

 

17 марта 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(24.03.1947)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Спасибо за весточку от 18-2-47. Ты спрашиваешь о сне­гах у нас. Иногда снегопад начинается уже в начале Ноября, а последние выпады бывают в конце Марта. Глубина бывает до 8 футов, а на перевалах и до 60 футов. Случается, что целые караваны погибают. Под весну картина оригинальная: абрикосы, персики, сливы залиты цветом, а рядом снег. Лю­бим снег, он предвестник урожая.

Радуемся, что Ты видел Павловского. Святослав и Девика от него в восторге. Уж больно заторопился Волгин улетать, столько здесь любопытного во всех отношениях. Мое привет­ствие Ты передал в ВОКС — спасибо. Не закинут? АРКА очень сетует на переписку с ВОКСом. Им пишут и запрашивают об одном, а оттуда через долгое время совсем о другом. Ну и обидно, ведь сейчас АРКА много претерпевает от враждебных элементов. Ну, да Ты знаешь все лучшие каналы.

Павловский хотел прислать очень нужную Юрию книгу акад[емика] Козина «Монгольское сокровенное сказание» (изд. Института Востоковедения) и Козина «Джангар». По времени книга могла бы уже дойти, а ее все нет. Не напомнишь ли ему? Ведь Твой «Рублев» дошел так быстро, одновременно с Твоим письмом. Ты поминаешь о моем портрете из моногра­фии. Не знаю о котором — прилагаю три портрета Святослава, разного времени. Ты ведь главлетописец и к Тебе все слива­ется. Булгаков еще в Праге. Недавно он порадовал меня кол­лективным приветом пяти сов[етских] зодчих, — им понра­вились мои картины в Праге и портрет Святослава. Послал им привет, верно, Булгаков перешлет в Москву. Только что видел в журнале Посольства портрет Коненковых — совсем белый он стал. Привет. Ведь скоро все мы станем старейшими. Помнишь мои «Сходятся старцы» и «Старейший-мудрейший»?

В Америке произошла свирепая русофобия. До чего дохо­дит, прямо диву даешься. Культура, где ты? Музей в Канзас-Сити выбросил на аукцион весь русский отдел. И Верещагина, и Анисфельда, и всех. Мой «Властитель ночи» попал в хорошие руки, к певице Куренко. Вот до чего озверели янки против всего русского. Из Нью-Йорка присылают ужасные газетные вырезки. Русофобия гнездилась издавна. Помнишь зверский разгром русского отдела на выставке в С.Луи в 1906 году, когда пропали 800 русских картин, а затем разгром советско­го павильона на выставке в Нью-Йорке? Все такие вандализмы незабываемы. Эренбург хорошо описал Америку — мы недавно читали. Кто такая Караваева? Нам очень понравилась ее статья в «Новом Мире» — «Люди и встречи».

Когда долетит эта весточка, Ты, пожалуй, уже будешь сби­раться в Твои экспедиции. Может быть, и в Индию махнешь через Памир — через Крышу Мира. Вот были бы рады! Сейчас в Дели проходят три конференции: азийская, художественная и искателей истины. Звали меня. Избрали президентом художест­венной, но где тут ехать — у нас большие волнения.

На всех трех конференциях читались мои обращения. Да, сейчас в Дели целая родрмонтада11. К тому же еще и новый вице-король! Святослав с Девикою там и, наверно, встретятся с сов[етскими] делегациями.

Если придется Тебе увидать зодчих, бывших в Праге — будь добр, скажи им, что я был очень тронут их душевным словом. Удивительно, но именно с зодчими у меня всегда были прекрасные отношения. Щусев, Щуко, Перетяткович, Покровский — целая группа отличных строителей. И один только Щусев остался из них всех. Вспоминаю нашу беседу в Москве в 1926 году. Вот и Почаев опять вернулся в нашу Всесоюзную Державу. Королевич Петр Греческий расхваливал Почаевскую Лавру, не зная, что там трудился Щусев и моя там мозаика. Зодчим привет, строителям славной Родины.

Шлем Тебе и всем Твоим сердечный привет. Всем друзь­ям (Тебе виднее, кто друг, кто недруг) привет. Любим и ра­дуемся Твоим вестям.

Сердечно.

 

24 марта 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

В Москву

(28.03.1947)

   

Дорогая Татьяна Григорьевна12 ,

Ваше сердечное «воздушное» письмо от 1 Марта долетело быстро, уже 27 Марта. Первая столь быстрая весть из Моск­вы. Читали и перечитывали, радовались и печаловались с Ва­ми. Трудно сейчас всюду, где в одном, где в другом. Как звали того мудрого врача, учившего Вас радость нести безра­достным людям? Великий светоч — радость. Не всегда удается зажечь ее, но несение радости есть истинная мудрость. Близ­ки Вы нам в трудах, в переживаниях Ваших. Не надорвитесь, поберегите себя на радость другим. Можно ли целые ночи напролет трудиться, ведь Вы были так опасно больны. И чем только Ваш мудрый врач выходил Вас?

Огромны нынешние медицинские достижения. ТАСС при­слал нам прекрасную книгу А.Поповского «Вдохновенные ис­катели», про Павловского и Вишневского. Какие герои на пользу человечества! Героизм, самопожертвование вознесет нашу Родину. Чуяли ли Павловский и Вишневский, какие добрые стрелы летели к ним с Гималаев? Не забыл ли Пав­ловский о двух книгах акад[емика] Козина, которые он обе­щал прислать для Юрия? Впрочем, такие люди, как Павловский, не забывают. Чем больше занят деятель, тем ос­трее память. Чего торопились гости отлетать, — заехали бы к нам. Вот бы мы были рады! Хорошо бы достать еще экземп­ляр «Вдохновенных искателей», ибо наш мы должны вернуть ТАССу.

Не знали мы о семейных бедствиях Щусева. Жалеем его, чтим его труды во славу Родины. По газетным статьям удив­ляемся, как сохранилось его творчество и как много он пре­успевает. Вот и Грабарь славно преуспел и много добра принес Русской Культуре. Сейчас он налаживает несколько экспедиций, и всюду потребуется его опытный глаз. От Бабенчикова пришла телеграмма, он сообщает о давно послан­ном письме. Не дошло оно, пропало. Очень жалеем, — скажите ему наш сердечный привет. Его давняя статья обош­ла несколько журналов и в Индии и в Америке. Хороший, чуткий человек.

Когда Вас запрашивал Комитет по делам искусств? На всякий случай, посылаю Вам список статьи, бывшей в риж­ском журнале «Мысль», 1939. Это был хороший журнал, спо­собствовавший возвращению Латвии в лоно Союза. Кирхенштейн там писал. В статье отмечен и памятный нам Декабрь 1916-го. Кто мог думать, что наш отъезд в Сердоболь по­служит началом странствий по всем частям света! И везде-то благовестили о нашей любимой Родине, о всей Всесоюз­ной семье народов-героев. А сколько благовестей летело с Гималаев!

Да, Вы правы, скоро забыли некие союзники о всех жертвах, о всем героизме наших народов. Диву даемся, ка­кая куцая и бесчеловечная память бывает у своекорыстных людей. Очень страдает от враждебных наскоков наша АРКА (Американо-Русская Культурная Ассоциация) в Нью-Йорке. Она несет по Америке добрую весть о русских достижениях, а в ответ получает грубый рев. Конечно, и «это пройдет» (по словам Соломона), и наши народы опять восторжеству­ют, но все же обидна явная несправедливость. Русофобия в Америке доходит до того, что музей в Канзас-Сити выбро­сил на аукцион весь русский отдел. Куда же дальше? Куль­тура, где ты?

По газетам, наверно, знаете о волнениях в Индии. Сколько бедствий, разрушений и нового горя! В наши горы еще не дошло. Какое мирное, красивое наше нагорье. Сейчас плодовые деревья залиты цветом, а на горах снега.

Если не пишите, будем знать, что сердечно Вы с нами, а каждой весточке порадуемся. Письмо из Москвы! Письмо от друга, душевного человека! Поберегите себя. Елена Ивановна шлет Вам сердечнейший привет, — трогательна надпись на бас­нях Крылова. Многие басни можно припомнить. Светику по­шлем список письма Вашего. Юрий шлет Вам лучшие мысли.

По древнему и всегда новому обычаю:

«Радоваться Вам!»

 

28 марта 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Трудно

(01.04.1947)

 

Спасибо за письма Зины от 3 Марта и Дедлея от 4 Марта со всеми приложениями. Вполне понимаем соображения Де­длея о брошюре, но не стоит думать о прошедшем уже. Жаль, что из речи Уоллеса не дано его знаменательное ут­верждение о благодарности человечества. Такие утверждения со стороны врага всегда полезно запечатлеть, но это лишь подробность. Ваши письма в Австрию вполне справедливы. Ненормальные личности могут причинять непоправимые не­приятности. А теперь особенно — время очень сложное и нельзя его еще осложнять. Да, плохо Вам помогла Магдалина с отчетом. Есть в ней какая-то болезнь вроде базедовой. Так кажется, судя по карточке. Прилагаю статью, присланную Валентиной. При статье был и портрет. Название журнала почему-то не дано. Ожидаем брошюру и дадим ее полезным людям. События подтверждают, насколько она своевременна. Надеюсь, Вы будете иметь отклики из разных стран. Будем ждать их.

А теперь Ваше прискорбное письмо от 12 Марта. В какой мир жестокости, невежества, вандализма ввергается человече­ство! Телеграммы Вашей мы вообще не получили — это лишь доказывает, во что превратилась почта. Кто бы мог думать, что Канзас-Сити окажется рассадником вандализма. При этом произошел акт антирусский. Русофобия! Чем плохи Вереща­гин, Анисфельд? Ведь «Властитель ночи» была жертвованная картина. Помните, как школьная молодежь трогательно про­вела это приобретение, и вот результат! Следовало бы Вам запросить этот «музей» о его деяниях. Уничтожение русского отдела напоминает вандализм 1906 года в С.Луи, где пропало 800 русских картин. Значит, за 40 лет Культура не проникла. Прискорбно! Где уж тут покупать, когда каждый доллар на счету. К Гус[еву] нечего ездить — без последствий. Напрасно тратились на посылку — разграбят по пути. Вообще, худо в мире. Воображаем, как тяжко Дедлею среди антикультурных двуногих. «И это пройдет»! Пройти-то пройдет, но когда и как? Давно ли Грабарь писал: «У нас шибко говорят о Твоем приезде», но что-то случилось у них, и письма его говорят о всяких посторонних предметах. Вероятно, происходит какой-то кризис, и Вы правильно слышите о нужде, чуть ли не о голоде. Со всех концов о том же самые различные люди. «И это пройдет»? От Святослава была телеграмма — просит при­слать побольше новой брошюры «Знамени Мира», и в тот же день пришло от Катрин четыре пакета. Один из них, не вскрывая, с тою же почтой послали в Дели. Большое спасибо! Брошюра пригодится на Азийской конференции. Спасибо за холст! О прошлой посылке я писал Вам, и Вы сожалели, что качество оказалось плохим. Что делать, если лучшего нет. Обнищало человечество. Какая-то эпидемия убожества. И так повсюду!

Точно бы мы в Тибете — столько дней были отрезаны со­общения. Прошлое мое письмо к Вам много дней ходило на почту и возвращалось — нет приема. А тут спешные сообще­ния: «Вся Индия Изящных Искусств Общество» в Дели еди­ногласно избрало председателем конференции искусств. Хорошо, но как тут ехать, когда все пути расстроены, и кон­ца краю не видно. А вот и Гранд Гиньоль! Из Лондона радио сообщает о Москве, что еще один из недавно назначенных министров устранен за негодностью. Спрашивается, кто же в Москве назначает негодных министров? Кто же устраивает всемирное позорище, чтобы Лондон ухмылялся. И еще радио из Лондона. В Германии, в русской зоне, запрещена Армия Спасения, ибо она имеет вид военной организации и носит форму. Всякий видавший престарелых девиц в допотопных шляпах будет хохотать, узнав, что они похожи на военную организацию. Гранд Гиньоль! В Москве новый закон, запре­щающий всем сов[етским] гражданам жениться на иностран­ках! Свобода!!

В «Новом Мире» (Москва, № 3, 1946) вдумчивая статья Караваевой «Люди и встречи». Она описывает посещение мастерской Пикассо: «Посреди комнаты — отформованная в гипсе статуя в натуральную величину: мужчина, прижима­ющий к груди ягненка. Все в этой фигуре как бы обнажено и вместе с тем искривлено — кажется, все мышцы лица, шеи, руки, спины сдвинулись с мест, назначенных им при­родой, и словно разлагаются на глазах. Еще ужаснее пока­залась мне отлитая из бронзы огромная женская голова, которой впору было бы находиться на теле кариатиды. И эта бронзовая голова будто распадалась на свои составные части. Глаза выскочили из орбит и, потянув за собой зри­тельный нерв и все мышцы глаза, так и застыли на лету, похожие на две трубки с шариками на концах; нос, далеко высунувшийся вперед, напоминал уродливый нарост; грубые, раздувшиеся губы; толстые, будто вздыбленные пряди волос, похожие на растревоженные лопатой слои сырой, тяжелой земли... Мы поднялись по деревянной лестнице в живопис­ную мастерскую Пикассо. Такая же большая, светлая и простая комната, только без длинного стола. Много полотен, особенно — натюрмортов... Какая угнетающая нарочитость!.. На натюрмортах несколько чайников — металлические чай­ники почему-то с продавленными боками, а грязно-сизый блеск металла в этих вмятинах сгущается в мрачное пят­но... Какие-то некрасивые кувшины и чашки, вялые, рас­трепанные, словно вытащенные со дна подвалов овощи; селедочные хвосты, осколки зеркал, измятые жалкие цветы, будто подобранные на мостовой, — что это? Горечь? Иро­ния? Образно-пессимистическое утверждение, что в каждо­дневной жизни, окружающей человека, нет ничего достой­ного отвечать его стремлениям?..

Посреди комнаты большое полотно — трудно сказать, за­вешено оно или нет, потому что вообще... трудно понять, что тут изображено. Общий тон картины голубой, заставляющий вспомнить о колористических увлечениях Пикассо в начале 900-х годов: «голубой» и «розовый» периоды.

Голубому тону подыгрывают белые и серые тона. Напря­женно вглядываясь в это нагромождение больших и малых кубов, различаешь борющиеся фигуры, видишь кого-то напа­дающего, кого-то лежащего, чей-то кулак, сжимающий нож. Странно, от этой чрезмерно усложненной, стиснутой в преде­лах трех красок живописи, веет трагической наивностью — больше того: каким-то, если можно так сказать, тупиком внутреннего зрения... Рядом с голубым полотном стоит дру­гое, поменьше: «Мать и дитя». Сочные, полнозвучные краски; синее, зеленое, малиновое, черное, коричневое, желтое, розо­вое. Мать — розоволицая голова, напоминающая разрисован­ную... дыню, лежащую на боку, — мать обнимает дитя. У дитяти голова представляет собой тоже разрисованную дыню меньшего размера. И во всем остальном это невероятное, бес­смысленное, как ярко раскрашенный приснившийся кошмар, существо повторяет фигуру так называемой матери: те же ос­тановившиеся шарики глаз, вывернутые губы, перекошенные черты лица, те же бесформенные руки и ноги, похожие на тяжелые ласты морских животных.

И будто близкая им родня, повторяет их своими краска­ми и самой изобразительной манерой третье большое полотно: «Дама в синей шляпе»... Это телесно-розовое и синее так же могло бы радовать глаза чистотой и сочностью тона (как и только что описанные «Мать и дитя»), если бы не зрелище распада, которому служат эти краски. «Дама в синей шляпе» представляет собой как бы апогей всех уродств, смещений, всего антижизненного и обессмысленного, что довелось мне увидеть здесь. Лицо дамы будто рассекли надвое, а потом плохо приставили половинку к половинке, один глаз выше другого, розовый нарост носа с черными рваными ямами ноз­дрей перекошен и страшен; вместо рта малиновые кусочки рассеченных губ — одна выше другой. Я смотрю в черные маслины глаз дамы в синей шляпе — и мне вдруг становится горько и досадно... Я сейчас вам покажу кое-что...  это все карандаш...

Он быстро вернулся, неся большую синюю папку. Поло­жил ее на пол, развязал и, придерживая ее левой рукой, поднял правой рукой большой лист ватмана... и мы ахнули. Этот карандашный рисунок перенес нас в совсем иной мир творчества!..

— О, как это прекрасно!

— Чудесно! Изумительно!..

Я показал их вам, советским людям, потому что знаю: вы это понимаете... А наша рафинированная публика этого не понимает!

— Этой рафинированной публике нужна вот эта дама в синей шляпе?

Он кивает, пожимая плечами: да, это так».

Каждый прочитавший эту статью воскликнет: «Экий на­глец Пикассо! Наконец, опубликовано его признание в рабо­лепстве перед публикой. Подозревали, что он — «чего изволите», это было предположение, но вот теперь он сам признался в неискренности своего художества и в услужении вкусам сомнительной публики и торгашей». Рабское «чего из­волите» всегда считалось позорным, особенно же если сам ав­тор осудил себя навсегда. Однажды латинский поэт признался: «Бедность заставила меня писать стихи». Но поэт был подлинный творец, и ему нечего было признавать, что стихи его писались в рабскую угоду невеждам. Многие побла­годарят Караваеву за ее правдивое, знаменательное осужде­ние неискреннего, иначе говоря, поддельного искусства, хотя бы и раззолоченного прессой.

Да, странно слышать о раболепности искусства от само­го художника. Столько сейчас говорится о свободе искусст­ва, что самопризнание в служебности звучит дико. Преступно огрублять вкус народа. Впрочем, будем надеять­ся, что раздадутся отважные, свободные голоса и эфемериды отлетят. Иначе, к чему все культурные сообщества, если они будут подавлены темным безвкусием? Мрачны потемки на земле. Никогда еще не было столько смятения и смуще­ния. Переживать это столпотворение нелегко. Если не смот­реть ввысь, то некуда и обратиться. «Аграфы» в буквальном переводе значит «незаписанное». Греческое слово, вероятно, употребляется в разных языках. Аграфы также называются пряжками. Помню в Париже забавный разговор двух про­фессоров. Один, археолог, говорил о старинных пряжках, а другой, историк — о священных преданиях. Довольно соглас­но каждый говорил о своем предмете, пока я не нарушил странную беседу, сказав: «Да вы говорите о разных предметах». Аграфисты сконфузились. Я жалел, что прервал оригинальный диспут.

Еще пакет от Вас с журналами — любопытно. Редкое сов­падение — три конференции в Дели. Азийская конференция, художественная конференция и конференция искателей исти­ны. Всем даны мои приветствия. На Азийскую конференцию из Москвы объявлены делегаты от 5 республик. Наверно, Святослав и Девика с ними встретятся. Вообще, великое на­громождение в Дели. Ко всему прочему еще и новый вице-король. Тут и конференции, и выставка, и вице-король, и мусульманские демонстрации, и стрельба, и военное положе­ние. Можно сказать, полная чаша всякой всячины и строи­тельной и разрушительной. Звали меня, но уж очень трудно теперь передвижение по Индии. Грозди висящих пассажиров напоминают кое-что из прошлого.

Тем наивным людям, кто еще не убедился в эпидемии вандализма, скажем: «Вот Вам вандализм в Канзас-Сити, вот Вам вандализм в Риге, вот Вам вандализм в Хайдерабаде». И все это без войны! В Хайдерабаде мусульманская дикая орда уничтожила наших одиннадцать картин. Две моих гималай­ских в таком изуродованном виде, что Святослав писал — починка невозможна. Вот только на нашем горизонте в трех частях света три диких вандализма. Кто же будет утверж­дать, что мир теперь защищен от вандализма?! Ничуть не бывало! Оргия дикости и жестокости. Эпидемия вандализма. Древняя пословица: «Куи пердере вульт — дементат» — «кого погубить захочет — лишит ума». Под смутными, сложными знаками прошло 24 Марта 1947-го.

Сказал наш лама: «Кругла или плоска Земля, но жить на ней стало трудно».

Привет сердечный всем друзьям. Привет Куренко — она такая даровитая. Каков ее муж? О ком еще слышно? Всем добрым друзьям, ведомым и неведомым, привет.

Сердечно...

 

1 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

А.П.Х.

(02.04.1947)

 

Дорогой наш А.П.

«А судьи кто?» — спросил я, прочтя Ваш рассказ, при­летевший вместе с письмом 18‑3‑47. Есть зоологический вид двуногих,  которых корежит всякое упоминание о подвиге, о добротворчестве, о новом строительстве. Затхлое огрубение, одичание прикрывается площадными лозунгами, вопит о свободе, а сами и сказать не умеют, что она такое. Где свобода искусства? Не то прискорбно, что двуногим не нра­вятся прекрасные вещи — «как баран на новые ворота», «как гусь на фортепьяно», давно сказал русский народ, — а то прискорбно, что Вам предлагали изменить конец, для которого все написано. В таком суждении скрипит непопра­вимая безнадежность, безвкусие. Вообще, ядовит воздух Шанхая.

Не менее, если не более, огорчительно случившееся в Вашем кружке. Ведь всего-то семеро и то уже пытаются уколоть друг друга, забывая, что в основе будет кощунство. Если среди отобранных друзей начнутся «дискуссии», то что же останется от сотрудничества и добротворчества? Истин­ное содружество прежде всего в понимании истинных по­буждений друга. Иногда можно склеить разбитую вазу, но все-таки она будет склеенной, а иногда какой-то осколок не найдется — влагу не налить, и цветы засохнут. А сейчас весь мир в виде разбитой вазы, и каждая духовно здоровая ячейка будет особенною ценностью. Вы не написали нам сущность прискорбной дискуссии, и М.И. в своей записочке только помянула о ней.  В чем дело?  Кто?

Посылаю Вам два интересных документа: письмо из Москвы, полное действенного устремления к подвигу — ка­кие там люди живут! — и копию статьи из советского жур­нала в Праге — видно, там мыслят иначе, нежели в Шан­хае. Трудно сейчас в Америке, особенно русским. Только что получили письмо — рвутся уехать, ехать хотя бы в Индию, а не знают, каково здесь положение. Пожары, грабежи, убийства. И сие бедствие человеконенавистниче­ства еще только начало. Хорошее издательство просит меня дать книгу «Искусство жизни». Это будет седьмая книга в Индии, видно, нужны такие памятки. Трудно искусство жизни при Армагеддоне Культуры. Жива ли Культура? Не отзывается.

Вы пишете, что через три месяца Ваши дежурства кон­чатся. И тогда что? Но не оскудеет путник всеобщего блага. Высокое Учение поведет к высоким тропам, и не смоют свирепые потоки. Дикими путями ходили, и всюду рука ве­дущая подавала посох. Не только вера, но знание непре­ложное разрешает произнести великое слово «подвиг».

И Вы устремлены по пути Служения. Никакие двуногие не перебегут Вашу тропу. Как чутко, как замечательно правдиво умеете Вы сказать о красотах природы. Открыт глаз, открыто сердце, не устает рука. Елене Ивановне, мне, Юрию и всем нам очень полюбился Ваш рассказ. И нельзя калечить высокую цель его. «К ночи печаль, а заутро ра­дость».

По древнему и всегда новому обычаю:

«Радоваться Вам!»

 

2 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(02.04.1947)

 

Дорогой друг мой Игорь Эммануилович,

Какое достижение! Твое «воздушное» письмо от 16 Марта уже здесь — всего две недели. Все ускоряется, все сближает­ся. Пусть и будет! Жалели мы, что на Азийской конференции главная часть Азии — Сибирь не была представлена. Многие так и не знают о значении и величии Сибири. А когда им показываешь карту, они думают, что масштабы разные — и такое бывало!

Печальны Твои сведения о вымирании востоковедов — Юрий и все мы очень огорчились. Да ведь и живые, как Козин, Крачковский и другие, уже в наших годах. Как ну­жен Юрий — индолог, санскритист, тибетолог и монголист, не только глубоко изучивший источники, но и владеющий языками — небывалое соединение, так нужное при возрос­шем значении Азии. На днях он читал нам свой последний труд: «Задачи тибетоведения», основанный на новых данных. Огромно значение тибетской исторической литературы. Ин­дию, Китай, Монголию, Афган, Непал, Бутан — словом, все восточные страны нельзя полностью изучать, не ознакомив­шись с историческими источниками Тибета — великое пере­путье, еще недавно совершенно забытое. Да, наша Родина пойдет по новым путям,  вооруженная новым знанием.

Ты пишешь, что Академия Наук издает теперь множество трудов — радостно слышать! Долго ли под спудом будут тру­ды Юрия — «История Средней Азии», «История Тибета», «Тибетский словарь», исследования о наречьях, об искусстве, о нашей экспедиции, о зверином стиле, о Гесэре и многие сообщения, сделанные в Азиатском обществе? Чего ради весь этот ценный материал, накопленный в течение четверти века, должен лежать под спудом, а не радовать нашу Родину? Ази­атское Общество сейчас издает большой труд Юрия (1200 страниц), но по-английски. Когда же по-русски? Я как патриот негодую. Все для Родины!

Надеемся, Павловский не забыл о двух книгах Козина — он обещал Святославу прислать их.

В своем прошлом письме Ты помянул Неру. Действитель­но, он замечательный государственный деятель, народный вождь — чуткий, высококультурный. Он у нас гостил две не­дели, и мы все его очень полюбили. Превосходна его послед­няя большая книга «Дисковери оф Индия»13, написанная им в тюрьме. Только подумать, что Неру за свободу Индии провел в тюрьме пятнадцать лет! Не утратил энтузиазма, еще более углубился, возвысился, умудрился. Трудно ему со всеми неведающими — ох, какие всюду волнения, совершенно ненуж­ные, вредные. Отчего у нас никогда не было препирательств с мусульманами? Приезжие иранцы, египтяне, арабы выража­ли свое удивление по поводу непримиримости здешних му­сульман. А жестокости-то сколько, вандализм, прямо зверство.

Сейчас издательство «Китаб Махал» просило меня дать книгу «Искусство жизни» — «Арт оф Ливинг». Тема нужная — пишу. Да, пишу, а сам жалею — зачем по-английски? Все нужное должно быть прежде всего по-русски. Это будет седьмая книга здесь. Видно, понадобились такие памятки. Город Дели захотел иметь мои картины, и ушло семь Ги­малайских картин. Хорошо, но ведь Гималаи могли бы быть на Родине.

Слышали мы, что Тебе звонили из Комитета по делам искусств с вопросом, когда мы выехали? Знают, что в Де­кабре 1916 года по болезни (ползучая пневмония), и с тех пор постоянно наезжали. А в последний раз виделись мы с Тобою в Москве в 1926-м. В журнале «Мысль» была в 1939-м статья «Служение Родине и человечеству» — в ней были помянуты сроки. Кирхенштейн писал в этом журнале. Все это давно  известно,  а  вот опять справляются.

Спасибо Тебе за добрые вести. Сердечно отвечаем Тебе тем же.

По древнему, всегда новому обычаю:

«Радоваться Тебе!»

 

2 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

    

М.М.Л.14 

 

Печальна Ваша весточка, долетевшая медленнее обычно­го. Теперь при всяких беспорядках почта опять испортилась. Пожары, грабежи, убийства тысяч неповинных людей. Свя­тослав и Девика только чудом не были убиты в вагоне. Ужас­ный Армагеддон Культуры! И это еще начало!

Когда читали Ваши мысли о переезде в Индию, мы дума­ли: «Ох! Не знает о положении вещей здесь. Кто-то отсюда рвется в Америку, а кто оттуда сюда». Все задвигалось, за­спешило, а счастья-то нет. Заседают несчетные Комиссии, мечтают о счастье народов, а счастье-то потребуется, чтобы накормить всех голодных, и оказывается, что на атомные бомбы затрачено гораздо больше. Голод прежде был редким гостем, а теперь зачастил в разных странах. Горя-то сколько. Какое озлобленное молодое поколение населит землю.

Человеконенавистничество ползает, как ехидна, и жалит и брызжет ядом. Культура забыта. Единственная панацея от­ринута. И там, где еще пытаются бодриться, через все ого­ворки и недомолвки сквозит несчастье. «Благословенны трудности — ими растем», но и этот завет должен быть при­менен мудро. Многие ли его сейчас поймут? Трудное время, хуже войны. Приход убывает, расходы растут — неразреши­мая энигма. Сейчас, как во время ливня: если над кем есть хоть малая крыша, тот и пережидай непогоду.

Утешает одно, так все стало изменчиво и быстролетно, что события рождаются негаданно. И Космос остеклился — так пристукнул Англию и снегами и наводнениями. Тоже не­жданно, законы Космоса сложны. Карма! Да, мы знаем из писем Зины о трудностях, о русофобии. Вы слышали, что Музей в Канзас-Сити выбросил на аукцион весь русский от­дел: и Верещагина и Анисфельда и всех. Мой «Властитель ночи» попал в добрые руки к певице Куренко. Кто мог пред­полагать от Музея такой вандализм?

Да, нужно «Знамя Мира», хранитель Культурных ценно­стей. Сейчас по просьбе издательства «Китаб Махал» пишу книгу «Арт оф Ливинг» — тоже нужная тема, особенно для молодежи. Это будет седьмая книга в Индии, видимо, потре­бовались такие памятки. Жаль Вашего брата, но теперь тво­рится столько несправедливостей и жестокостей, что сердца людей огрубели, поросли шерстью.

Все мы — в постоянном труде. Е.И. работает не покладая рук. Какая замечательная книга «Надземное», могла бы уже печататься! Юрик закончил несколько больших исследований и переводов. Сейчас Азиатское Общество издает его «Историю Буддизма» в 1200 страниц. Святослав и Девика сейчас в Бом­бее. Не удивимся, если они побывают в Америке.

Шлем Вам и Виргинии наш душевный привет. Ветхого Завета псалмы учат: «К вечеру водворится печаль, а заутро войдет радость».

Да будет так!

По древнему и всегда новому обычаю:

«Радоваться Вам!»

 

5 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Торнадо

 

Прилетело Ваше горестное письмо от 17 Марта — теперь вследствие расстройства почта идет гораздо медленнее. Пони­маем, глубоко чуем Ваши душевные боли. Время неслыханно тяжкое. Одними притчами «и это пройдет» — не поможешь. Но все же до некоторой степени мудрый завет опять приго­дится. Сейчас взрывается припадок русофобии. Не только разговор о реакции или прогрессе, но именно эпидемия русо­фобии — давняя застарелая болезнь. Еще Яков Шиф отвалил пятьдесят миллионов долларов на распад России вовсе не по­тому, что он был революционер (какой же революционер банкир Шиф?), но именно вследствие глубокой русофобии. Можно бы назвать и еще людей, и даже почтенных, которые жертвовали на тот же предмет и все по той же глубоко за­севшей причине. Да ведь и преступление хоршевской шайки в основе среди многих позорных причин не лишено и русофо­бии. Именно в виду этой позорной эпидемии основана АРКА для внесения основ Культуры и человеческого взаимопонима­ния. За стенами Культуры АРКА хорошо защищена. Много раз утверждена исключительно культурная деятельность АРКА. Вы сноситесь с ВОКСом, который имеет ту же про­грамму. Культура, общечеловеческая Культура есть истинная крепость и непобедимая крепость. Конечно, если Вас спроси­ли бы — реакция или прогресс, Вы скажете — прогресс — са­мый светлый, культурный прогресс-преуспеяние. Но до такого требовательного вопроса еще далеко. Море волнуется, заходи­ли гороподобные волны, и в бурю надо быть особенно осмот­рительными. До следующих выборов очень далеко. Множество обстоятельств изменится до той поры. А пока действуйте на доброй пашне Культуры.

Посылаю Вам сердечное письмо от Т.Г. Между строк Вы многое поймете. Да, бессонные рабочие ночи, и с восходом новый труд и радость сквозь слезы. Прилагаю адрес издатель­ства «Китаб Махал», где выходит моя книга «Героика». Ду­мается, что с этим издательством Вам легче будет списаться — культурные люди. Кстати, они предложили мне дать им книгу «Арт оф Ливинг». Принял их предложение, но это в будущем, и книгу-то нужно собрать еще. Это будет седьмая книга — хорошая памятка для Индии. Катрин телеграфно запрашивала, не отпечатать ли еще 2000 брошюр, пока на­бор не сломан. Ответили: полезно, если возможно. А как на­счет листовки, о чем писал Вам де Лара? В нее можно бы вставить место из речи Уоллеса, выпавшее в брошюре. Если листовка состоится, то и здесь она очень пригодится. По-прежнему ни слова от Шауб-Коха, ничего из Брюгге. Неужто неблагополучны? Много всяких бед. Вот у Щусева сын сума­сшедший и дочка нервнобольная, не нужно удивляться его молчанию — не до того! У Грабаря жена была в нервной ле­чебнице. Вообще, повсюду психические заболевания. Ведь и Б.К. ушел от мозговой болезни. Трудна стала земная жизнь, а дикари-вандалы еще калечат ее.

Английская газета в Лагоре сообщает о кризисах в Ан­глии — им и книги в руки, не будут врать на себя. Указы­вается, что ко всяким кризисам наводнений, угольных недохваток, пищевым и прочим прибавился еще кризис по­ловой аморальности. Приводятся чудовищные цифры расту­щей проституции и венерических болезней в лучших кварталах Лондона. Английская пословица — «факты очень упрямы». Чем же победить упрямство фактов о позорной аморальности в Англии? Если бы такие сведения распрост­ранялись врагами страны — не было бы удивительно, а то сами достоверные англичане оповещают мир о творящемся разложении. Кто-то говорил, что Лондон — современный Ва­вилон. Неужели готовится судьба Вавилона? В газетах пес­трят ужасные снимки жестокостей и разрушений, совер­шенных мусульманами в Индии. Свидетели, служебные ли­ца, показывают, что ужасы, ими виденные, превосходят всякое воображение. Культура! Где ты? Неужели человече­ство опять опустилось на ступень нижайшую? Культура, от­зовись!  Жива ли ты,  Культура?

Вам продолжают писать какие-то неизвестные нам чле­ны наших обществ. О них мы никогда не слышали, но если бы они были деятельными сотрудниками, то, наверно, их имена были бы отмечены вместе с другими деятельными сочленами. Ведь было много и временных прохожих. От Лу­кина и Рудзитиса Вы не получили ответа. Не будем трево­жить их, — должно быть, какая-то дверка захлопнулась. Вот и друзьям в Китае, видимо, стало труднее. Кто примолк, а у кого посеялись грустные мысли. Да и Валентине невесело. Между двух огней. Много обывательщины, а новых отзыв­чивых друзей мало. На льду цветы не цветут. И Вы — в таких же льдах, а теперь еще и Дедлей в отсутствии. Мно­гие толкующие о прогрессе, о высших идеалах потрясают наивностью и неискренностью. Так было всегда — почитайте жизнеописания, почитайте историю так называемых блестя­щих эпох. Возносят век Перикла, а прислушайтесь к лето­писям и увидите свирепые гонения против всего Культурного.  Иначе не бывает.

Посылаю Вам выписку из письма Фонтеса. Может быть, и Вы уже имели вести из Коимбры? Хотят иметь «Галерею Рериха». Любопытно! Прислан еще из Лиссабона журнал «Эстудос Психикос» — в нем статья Фонтеса «Рерих о Гу­ру». Где-то какие-то неведомые друзья. Директора Коимбры поручили Мадахилу непосредственно войти со мной в пере­говоры относительно задуманной ими галереи, о чем и на­печатано в журнале Учреждения. Значит, Мадахил не умер, но действует. Маан спрашивает, какова цена брошюры «Знамя Мира». Мы сказали — один доллар. По нынешним ценам меньше нельзя. Ведь молодежь назначила цену за «Прекрасное единение» в два доллара. «Знамя Мира» дайте и в магазины — тогда придется накинуть и заработок мага­зина. Жаль, лето уже близко, и деятельность замирает. Пусть Инге еще пришлет нам пакет брошюры. Полезно ше­велить сознание.

В Дели до сей поры были мои картины лишь в частных руках. Теперь служебные лица захотели иметь группу вещей и при содействии Магараджи Баратпура устроили группу в семь картин — все гималайские. Теперь почти во всех здеш­них центрах будут памятки. Жаль, что в Хайдерабаде при погроме погибло одиннадцать наших вещей. Такая уж жизнь — где прибывает, где убывает — отливы и приливы. Не знаю, кто читал мои обращения на религиозной и на Азийской кон­ференциях, а на художественной прочел Святослав. В обра­щении моем к религиозной конференции я первоначально думал помянуть, что украшал семь православных храмов, со­действовал построению буддийского храма и мечети. Пытался содействовать перевозке к нам индусского храма, но война помешала. Была основана иконописная мастерская и дана картина в Сарнат. Е.И. написала прекрасные книги «Знамя Преподобного Сергия» и «Основы буддизма» и перевела «Сокровенное Учение». Юрий дал «Историю Буддизма». Отец Е.И. дал проект синагоги. Таким образом, в нашей семье дав­но произошло объединение религий. Хотел упомянуть об этом, но потом раздумал. Могут не понять, еще примут за автобиографическое хвастовство. Бывает трудно заочно обра­щаться к незнакомому собранию. Вместо пользы могут воз­никнуть кривотолки. Поэтому на дальних расстояниях приходится лишь давать главные постулаты: единение, строи­тельство, Знамя Мира, создание домов Культуры, равнопра­вие женское, широкое образование молодежи. Как будто труизмы, но народам они спешно нужны. Вот в Корее семь­десят пять процентов безграмотных. В Индии наберется до сорока миллионов дикарей. Еще до сих пор можно слышать о человеческих жертвоприношениях. Да и мусульманские не­давние зверства недалеко ушли. Видели мы китайские толпы. Видели толпы филиппинские и индонезийские. Трудная паш­ня Культуры. И в то же время повсюду блестки высокой азийской мысли. Величественные памятники! Азия — колы­бель всех религий, всех взлетов в Надземное.

Кончилась конференция — разъехались на два года, что­бы встретиться в Китае. Может быть, и Китай-то изменит­ся, теперь все так изменчиво. Святослав пишет, что им удалось составить Комитет «Знамени Мира» с хорошими именами. В добрый час! Морис прислал печальное письмо, что-то у него неладно. Порывается ехать в Индию в надеж­де на профессуру. Какая же здесь музыкальная профессура? Кроме того, он, очевидно, не знает здешнего положения. Оно с каждым днем все осложняется. Для сведения прила­гаю копию моего ответа. Неужели в С.Луи жизнь становит­ся невозможной? Или какие другие причины? Во всяком случае, поездка в Индию теперь стала почти невозможной — небезопасной. Наши горы пока тихи, но ведь до них надо добраться. Тихи-то, тихи, но народ очень изменился, замет­ны старознакомые признаки. Грабарь сообщает список остав­шихся востоковедов и с грустью добавляет, что индологи все вымерли. Да и оставшиеся восточники в большинстве наше­го возраста и мало их. А где же молодая поросль? Плох лес, не имеющий подлесья. Пишет, что Академия Наук из­дает множество ученых трудов. А труды Юрия — под спу­дом! Казалось бы, наука аполитична и свободна. Или, по нынешним временам, слово «свобода» получило иное значе­ние? Теперь — эпидемия переименований! Даже хотели пе­реименовать Эверест, упуская из виду, что гора находится в Тибете и имеет исконное тибетское название: «Джомо Кангкар» («Владычица Снегов»). Красивое имя. Спасибо за пакет с февральским письмом АРКА — все это очень интересно и еще раз доказывает, насколько ВОКС, СССР дол­жны ценить дружбу АРКА. Печалимся за Жаннетт в ее семейной утрате. Сколько утрат повсюду! Скажите Жаннетт и Жину наше сердечное сочувствие. Их известия пришли с большим опозданием. Мы уже привыкли не только к опоз­даниям, но и к пропажам. Все люди привыкли, даже не удивляются. К 24 Марта Жин написал сердечное письмо. Славные они люди. Много добрых семян сеет Жин во время его поездок. Где-то и взойдут невидимо. Если никогда и не узнаем об этих всходах, они где-то кому-то принесут благо.

Прилетела и Ваша весть от 30 Марта со всеми приложе­ниями. Значит, жизнь течет среди всяких рифов и отмелей. Но Вы — испытанные кормчие и чуете, где ускорить, а где осадить движение. Хорошо, что Лук[ин] и Рудз[итис] пол­учили Ваши письма, и теперь не будем их тревожить. Если им возможно, то и напишут. В смысле возвращения Ренц прав — Вы поймете. Некоторые цены Вами и газетою сооб­щенные поучительны. И когда жизнь войдет хоть в какое-ни­будь русло? Спасибо за высылку холста. Конечно, мы его еще не получили — не скоро доплывет! Спасибо за две рецензии «Химавата». Неужели коротенькое письмо в Брюгге потребо­вало два месяца? Вы правы, некие «философские» общества добывают не философский камень, а иные металлы. То же «метафизика»! Журнал их мы более не получаем и не жале­ем. Но сколько Вам приходится говорить «по сознанию»! Да, что-то примолк Илья — давно от него не слыхали. Приехали ли Потоцкие? Уоллес пустословит в Лондоне. Не за Нобелев­ской премией поехал? «Миротворец».

Имеется ли у Вас брошюра Эдгара Хюита «Полезность Красоты»? Он кончает ее словами Линкольна: «Мы должны быть друзьями. Серебряные нити памяти и старинная дружба, протянутая от души к душе, от века к веку, от народа к народу не бывали и никогда не будут нарушены». И добавля­ет: «Мы отказываемся иметь врагов. Так я понимаю дух, пре­исполненные которым мы должны идти к нашей будущей работе». Ох, многие сейчас должны бы повторить эти слова. Ушел из земной жизни Хюит. Ушел Форд. Много деятелей ушло. Где-то должны быть их заместители. Где они? Почему так трудно найти их местожительства? Почему вместо вест­ников добра и дружества часто кажутся рога злобы? Сумеем опереться на Культуру, иначе вихри невежества могут опро­кинуть ее Знамя. Держитесь, крепче держитесь! Торнадо!

 

15 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сотруднице

(19.04.1947)

 

Дорогая наша В.Л.

Спасибо за вести от 28-3-47. Если не все они радостны (теперь в мире мало радости), то все же они устремлены в будущее. И каждый из нас может принести светлый камень для великой стройки. И чем больше будем осознавать трудно­сти, тем ценнее будет достижение.

Сами видите — все очень сложно, но зато и быстротечно. Пусть будет в реке быстрое течение, очищающее заводи за­росли. Вы хотите, чтобы «Порадуемся» оказалось на «Костре» — пусть так и будет. И на «Костре» все-таки «Порадуемся». Еще хотим Вас порадовать — посылаем Вам копию недавно прилетевшей вести. Нас она очень тронула. Преподобный на несменном, великом Дозоре! Идут к Нему толпы и просветит Он их. Только подумайте — открыт Чудесный Дом Преподоб­ного. Илья Муромец тридцать лет в безмолвии был, а затем встал на Оборону. И к Преподобному придут Ильи Муромцы. «Проснулись богатыри» (такая моя картина). Подумайте, что это перепечатка из московской прессы. Ничто, ничто на свете не умалит народ русский. Еще увидите, как Воевода взойдет на Башню и защитит свой народ.

В былинах богатыри, чтобы услышать дальнее, к земле ухо прикладывали. Так и приложим и услышим. Вы поминали о ста годах. Чего там года считать — быстра «Река Жизни». Не­сколько раз у меня были варианты такой картины.

Кстати, нет ли в Праге холста вроде приложенного? Ведь это самый простой суровый холст, а здесь и такого нет. «Мирное» время бывает хуже военного. Да, «Знамя Мира» нужно, как никогда, и все нужнее становится везде и во всех отношениях.

Говорят, чехословацкий посол здесь скоро будет и другие будут. Лишь бы хорошие люди приехали. О здешних волне­ниях не пишу — наверно, из газет о них знаете. О встречах Ваших пишите, все это так интересно.

Правда сейчас особенно разновидна. Под разными углами говорят о фактах, но около каждого факта толпится множест­во обстоятельств. Потому, не преувеличивая, не преумень­шая, попросту нужно знать и знать. Я писал Вам об интересной книге А. Поповского «Вдохновенные искатели» о русских ученых-подвижниках. Еще читали мы в «Новом Ми­ре» записки вдовы Павлова — прекрасно! Наверно, в Праге эти книги имеются. В книге Поповского описан академик Павловский. Святослав познакомился с ним на ученом конг­рессе в Дели и в восторге от ученого и от человека.

Главное — по добру, о добре, ради добра. Так и прожи­вем. И Вы вопреки очевидности идите по тропинке действи­тельности доброй. Гнилые плоды отвалятся, а свежие цветы возвестят добрый урожай. Сейчас по просьбе одного здешнего издательства собираю книгу: «Арт оф Ливинг». Искусство Жизни пусть будет самым высоким. Е.И. шлет Вам душевный привет — скоро напишет.

Радоваться Вам.

 

19 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(28.04.1947)

 

Дорогой друг мой Игорь Эммануилович.

Большое спасибо за Твое письмо от 14-4-47 — вот как стали летать весточки. Хорошая Твоя весть. Радуемся Тво­им трудам. Радуемся и отдыху Твоему, — чудесны весною Подмосковные. Ты, как богатырь, прикоснешься к земле и опять — набравшись сил — помчишься на великую стройку. Исполать! Юрий благодарит Тебя за новые сведения об ин­дологах. Баранникову непременно напишет. Прекрасно, что так оцениваются труды науки и искусства. Ты поминаешь Владимира Соловьева. О нем у меня душевные воспомина­ния. Ему очень нравились мои «Световитовы кони». О Кукуноре он, пожалуй, первый говорил. Чуял связь Руси с Востоком.  Мы — азиаты!

А злая русофобия в Америке не унимается. Приложу мой записной лист «За что?» 1940 года. Точно вчера написано, и сколько еще прискорбного можно бы добавить. Наиболее роб­кие уже спасаются из АРКА, как крысы с корабля. И мерзко и жалко наблюдать человеческие омывки. Кажется, я Тебе посылал мой довоенный лист: «Не замай!». И теперь опять можно его припомнить. «Не замай» — не тронь богатырей русских! Плохо будет обидчику. В своей автобиографии Ты помянул, что я всегда «странно спокойный». Это верно, но когда затрагивают Русь, не могу быть таким. Великое буду­щее суждено Русийскому Народу. Только слепцы не видят это. Много мне доставалось от хулителей русийской Культу­ры. Столько вредителей ползает по миру. Давно сказано: «Невежество — матерь всех зол». Почти каждый день в англ[ийских] газетах кто-то выкрикивает: «Русско-американская война неизбежна!» Этакие мерзкие слова звучат в про­странстве и смущают малодушных.

Не встречаешь ли  Марию Александровну Шапошникову — прекрасную певицу? Если знаешь ее, скажи, что мы очень любим слушать ее пенье. Голос ее в Гималаях отлично звучит, и репертуар всегда серьезный. Мы ведь оперетки и джаз не жалуем. А теперь по всем волнам так часто завывает какофония. Редко дают «Псковитянку», а мы любим хор «Осудари псковичи». Любим и сечу при Керженце. Отчего-то не дают арию Шакловитого из «Хованщины»? Да и Прокофьев и Шостакович нечасто слышны. Чайковский — очень часто. Даже ежедневный сигнал из Дели — полонез из  «Евгения  Онегина».

Неужели Павловский не послал нам книги акад. Козина, — они так нужны Юрию. А ведь обещал в Дели Святославу. Такие люди, как он, не забывают своих намерений. Да и на доставку писем теперь не приходится жаловаться. Скорей в самой Индии почта может пошаливать вследствие всяких не­урядиц, но иностранные письма и посылки доходят очень благополучно и быстро.

Любопытна судьба книг и картин. В Калькутте в Музее среди всяких разнородных предметов одиноко висит большая картина Верещагина «Дурбар в Дели». Как она попала ту­да, никто не знает: купить ее Музей не мог. Дарить? Ве­рещагин не дарил. Он мне говорил: «Никогда не дарите — забросят. Лучше продайте хоть за грош, тогда все-таки за­пишут в книгу». Куда разбежалась вся его индийская серия? Куда делись северо-русские картины? Мне приходилось ви­деть на аукционах в Лондоне его северные церкви (из ка­ких-то частных собраний). Но где притаилось все остальное? Пути неисповедимы.

«Хабент суа фата либелли»15 В Женеве у антиквара ви­дели мы большую картину Чернецова из его серии «Две­надцатый год». В Париже откуда-то попал к антиквару мой портрет работы моего покойного брата Бориса. И нет такого города, нет такого острова, где не было бы русских произ­ведений. Многие не подписаны или стерлись подписи, и ни­кто никогда не найдет их. Разве что Игорь прозорливо их отыщет во благо Руси. Вот знаю, что где-то в Америке после разгрома в С.Луи исчезли Борисов-Мусатов, Врубель, Репин, В.Маковский и многие — 800 картин пропало, и ни­кто не знает их пристанища. Из моих семидесяти пяти на­шлись в Калифорнии тридцать шесть (там и «Старцы сходятся» и «Ладьи строят»), а остальные неизвестно где, может быть, под чужими именами. Видел же я у антиквара картину Рущица с крупной черной подписью «Рерих» — че­рез ять. В бельгийском журнале в статье о финляндском искусстве была моя картина под именем Халонен. Чего только не бывало! А вранья-то! Клеветы самой нелепой не обобраться. Прав Ты, замечая в своей книге о моем слож­ном наследстве.

Не прислать ли Тебе мой лист о Куинджи? В мастерской было двадцать человек, а теперь, оказывается, я остался один. Все переселились «в деревню» («ео рус», как говорил Вольтер перед своим путешествием). О Куинджи у меня со­хранились сердечные воспоминания. Мало кто знал его как человека. И в живописи он был первым русским импрессио­нистом. У него было много врагов за его правдивость и рез­кость, но ведь по врагам судим о размерах личности. Без врагов — кисло-сладко! Как-то у меня была статья «Похвала врагам». Однажды Куинджи передали, что некий тип клеве­щет на него. Мастер задумался и сказал: «Странно, ведь это­му человеку я никакого добра не сделал». А если при нем кто-то завирался, мастер сурово обрывал: «Не говорите о том, чего не знаете».

Конечно, и из «Мира Искусства» нас скоро будет меньше, чем пальцев на руке. Как подсчитать — удивительно, сколько наших сотоварищей ушло рано, а могли бы дать еще много. Как подвигаются Твои «Серов» и «Репин»? Твоя «Автобиогра­фия» и «Репин» читались здесь всеми, и все в восторге — так увлекательно написано. Жаль, что нет английского издания. Могу сказать, что Ты пишешь убедительно и живо. А то иногда историки искусства разведут такую сушь, что и дочи­тать сил не хватает. Плохо искусство, если о нем нужно пи­сать такую сухомятку. Помню, в Академии Жебелев и Щукарев вместо увлекательной истории творчества преподно­сили нечто снотворное. Да и Кондаков свои знания облекал в скуку. Около искусства все должно быть вдохновляющим. У нас в Поощрении от лекций Сабанеева все разбегались, а когда я пригласил С.Маковского, аудитория ломилась от слу­шателей. Молодежь хочет живое и ценит живой зов.

Никто не разъяснил нам судьбу Музея имени писателя-народника Григоровича в Ленинграде. Там были прекрасные вещи. Кто там теперь заведует? Не сомневаюсь, что память автора «Антона Горемыки» хорошо почтена. Один из торг­предов рассказывал нашим друзьям, что в Третьяковке шесть моих картин, т.е. приобретенные Третьяковым, а за­тем Серовым до 1906-го, еще до Твоего директорства. Странно, куда же девалось все из московских собраний? В Москве было много моих картин разных периодов. Не уничтожил же их вандал Маслов, так же, как «Керженец» и «Казань»? Дягилев писал мне, что мое панно «Керженец» в Париже очень понравилось, и двенадцать раз по требованию поднимали занавес. В Правлении Казанской жел[езной] дор[оги] были два эскиза этих панно, хоть бы их перенести в Третьяковку. Жаль, где же теперь в шестнадцать аршин панно писать. Где такая крыша? Где холст? Ведь и стено­пись в Талашкине, наверное, тоже погибла. И «Поход», и «Поморяне», и «Змей», и «Посетившие», и «Хозяин дома», и «Путь великанов» погибли. И где «Ушкуйник», «В Гре­ках», «Пскович», «Святополк Окаянный»? Много чего к сло­ву придется. А потом удивятся, отчего мало больших картин? Из русских художников мне как-то густо досталось. Но мы не оборачиваемся, все вперед глядим. Ведь и Ты тем и силен,  что все вперед смотришь.

Вперед! Вперед! Вперед! — добрый зов. Привет сердечный Твоим и всем друзьям. Радоваться Тебе.

 

28 апреля 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Вперед

(01.05.1947)

 

Прилетела Ваша весть от 7-4-47. «Часто креплюсь, но приходится улыбаться сквозь слезы» — бедная наша Зиночка! Так чуем мы ее напряжение. Не перегружайтесь! Отвечайте постольку, поскольку Вам дают. В Украину пошлете годовой отчет, прежние и новые месячные письма, но нельзя же тра­титься поверх всяких бюджетов. Почему Вы должны безмерно тратиться, а Вам пришлют дружеские огрызки? «Всю же меру мерите, возмерится и вам». Лара хочет принести пользу, и ему следует послать просимые брошюры — это движение во­ды. Радость, что Рудзитис отозвался и другие друзья живы и дух их не угас. Но не будем тревожить их. Ведь всюду свои условия. Местровичу я напишу, но пусть пройдет его выстав­ка. Очень люблю его творчество. Пошлите ему пока сердеч­ный мой привет, а может быть, и на выставке встретитесь с ним лично.

Замечательно, что ВОКС хочет иметь философские книги и журналы. Но и в этом случае Вы не можете превышать бюджет. Раньше, чем посылать что-либо, запросите их, пол­учены ли ими от Вас одиннадцать пакетов. Невозможно по­сылать ценные вещи в такую прорву. Ваши сведения о Сикорском поразительны. Но ведь если он библиотекарь, то должен же быть и список книг, которыми он заведует. Кста­ти, о выставке, предлагаемой Украинским ВОКСом, Вы пра­вы, предполагая, что она вовлечет в тяжелые расходы — не такие теперь времена. Итак, главное не перегружайтесь сей­час. Вот, к примеру, Кеменов получил письмо Дедлея, требу­ющее ответа, а он и в ус не дует и не заботится отвечать. Да и вся сысоевщина чего стоит! Было бы несправедливо нести все трудности, а за это или ничего или требования дорогосто­ящие. Не переутомитесь! Прилагаю образец холста. Спасибо. Из трех только этот пригоден (3-25). Даже в трудные воен­ные времена не было таких преткновений в самых простей­ших предметах.

Ганди и Джинна дали общую декларацию об умиротворе­нии в Индии. Будем прислушиваться, насколько и как именно этот призыв будет воспринят. Прилагаю адрес Лоренс Кроу, друга Брэгдона. Он прислал мне записки о смерти Кло­да. Поблагодарите от меня и скажите, что мы все сердечно поминаем Клода. Кольцо, которое я ему дал, имеет хорошее значение и пусть будет в добрых руках. Кстати, кто такой Экберт Сормани — не послать ли ему «Знамя Мира»? Адрес прилагаю. Среди неведомых корреспондентов могут быть не­ведомые друзья. Что такое случилось с Циснерос — письмо его какое-то таинственное. Не послать ли ему «Знамя», да и Роквелу Кенту, что такое с ним? Его письмо ко мне такое дружеское. Не слыхали ли о Дерюжинском? Посылаю ревью Маана о «Знамени Мира» для Вашего архива. Р.Ренц хотел Вам послать еще 200 его брошюр. Я предложил ему распро­странять по Индии, ибо у Вас теперь имеется новое издание. Да и таможня Вас замучает.

Посылаю Вам мой лист от 10 Сентября 1940 г. «За что?». Покажите его Илье и, вообще, кому найдете полезным. Точ­но вчера написано. Увы! За семь лет русофобия в Америке не уменьшилась, но еще увеличилась. Прискорбно! За что? По­сылаю также весть из Китая с прекрасными словами о Троице-Сергиевой Лавре. Вот она, чудесная, победная Русь! Тоже покажите Илье. Так драгоценно, когда долетит весть прекрас­ная. Да, не может жить человек без надземных идеалов. Ско­рей бы наука отряхнула всякие запреты и суеверия и стала бы поистине свободной. Теперь все — в огромных размерах. Чудовищны взрывы в Тексасе16. В Токио сгорает тысяча до­мов. В Лагоре сгорает на 20 миллионов. Семьдесят пять про­центов населения убежало из Амритсара. Мир считает на большие цифры. А если людские масштабы вообще останутся в таких бескрайних пределах? Своего рода Беспредельность! Получаете ли Вы отзывы на «Знамя Мира»? Видим, что отзы­ваются лишь в тех случаях, когда вложена записка об отзы­ве. Иначе промолчат — уж такой народ теперь!

По-видимому, Уоллес окончательно изолгался. Все его грубые попытки привлечь внимание бедноты не приведут к его воровской победе. Народ чует неискренность. Был ли он подкуплен или какая-то ведьма нашептывает ему уродливые попытки, но они ведут его совсем не туда, куда он вооб­ражает. Интересно бы знать, не белокурая ли шептунья-ведьма около него или уже какой-то иной призрак? Во всяком случае, «миротворец» и обманщик бедноты готовит себе скверное будущее. А блуждание его по чужим землям и дешевая демагогия показывают, что он пустился во весь скок к пропасти. А пока пусть себе поскачет на потеху. Особенно странно, что вопит он в стране, которая сама у пропасти и держится лишь природным упорством и упрям­ством и двуличием. А такие союзники мало пригодны само­званному «вождю» бедноты. Человек, оттолкнувший мир и охрану истинных сокровищ, не долго проскачет на лошадке лжи и притворства.

Каждый день газеты вопят о зловещаниях Уоллеса. Сена­торы называют его изменником и говорят о предании суду. Впрочем, предательство в его природе. Следите за этой мрач­ной драмой. Помните, как заглазно предатель поносил Руз­вельта. Мать президента постоянно предупреждала сына, что Уоллес его черный гений. Предатель! Вредитель. Не о нем ли народ давным-давно сложил прибаутку: «Гадина, гадина — сколько тебе дадено»? Так и видится, как он по черному ходу пробирался в сумерки к Хоршу, подняв воротник и нахлобу­чив шапку. Не за добрым делом крадутся в таком виде. «Факты упрямы», а ведь это факт и «не плохой» для вице-президента Америки. Наблюдайте, как замечательно склады­ваются обстоятельства. Счастье, что Уоллес откололся от нашего дела. Таким злостным типам невместно быть около Культуры. Вообще, Сантана — поток жизни — дает полезней­шие наблюдения, лишь бы зорко уследить за игрою волн. Поистине, «с вечера — печаль, а заутро — радость».

Посылаю для Вашего архива копию письма от издатель­ства «Китаб Махал» и мой ответ им. Хорошо иметь дело с культурными людьми. Радуюсь, что они хотят удешевить книгу, чтобы она могла достичь широкий круг читателей. Как и всюду, бедны в Индии культурные работники. А ведь не для крезов трудимся, а для бедняков, устремленных к просве­щению. Как велика бедность Индии! А тут еще мусульмане жгут и уничтожают достояние. Газетам предлагается не поме­щать сведений о происходящем, чтобы не раздувать вражду, но и крохи, все же проникающие, весьма показательны. Во­обще, всюду море волнуется. Вот лопнула московская конфе­ренция. Значит, на долгие месяцы опять все зашатается. Сколько людских бед будут смущать весь мир! Любопытно, ответит ли Вам Гаральд, ведь Ваше письмо дошло к нему. Подождем.

Так же непонятно молчание Брюгге. Не может оста­ваться в воздухе положение музея. Кто там должен быть? Конечно, Тюльпинк все хотел держать единолично и не по­свящал нас в окружение. Губернатор Фландрии помер, и сейчас, кроме Муниципального Совета, и запросить некого. Все же надеюсь, что люди в Бельгии достаточно воспитан­ные и не оставляют писем без ответа. Мадахил мне еще не писал, хотя по постановлению Института ему поручено вой­ти со мной в непосредственные сношения. Обождем, не кап­лет. Любопытно, что в Германию можно посылать пищу и одежду, а книги посылать нельзя. В том или ином виде, а именно Культура страдает. Почему муж Куренко не терпит русскую картину? Или попросту говоря их финансы плохи? Ведь у них был Верещагин и Анисфельд, а с ними как? Что будет теперь после провала московской конференции? Опять все повиснет в воздухе и загудит вихрь злоречия. Опять до Ноября где-то будет накаливаться яд, полгода — срок немалый.

А вот и добрая новость — письмо от Шауб-Коха. Как Вы думаете, сколько времени оно «летело» из Женевы? Оно ле­тело четыре месяца и три недели. Было отправлено 2 Декаб­ря 1946 г. и долетело только сейчас. Вообще, европейская почта никуда не годится. Все грустит наш друг о смерти же­ны, и почерк его даже изменился. Но все же жив и готов трудиться. «Знамя Мира» послано ему? Ведь он может дать его президенту и другим полезным деятелям. По письму судя, он поехал на три месяца в Италию но теперь он, наверно, вернулся. Радуемся, что Ваши лекции кончились. Теперь ра­зошлете посылки от ВОКСа и отдышитесь. Такие нежданные отзывы, как Академия в Гонолулу, хороши — новая пашня. Жаль, что мисс Кастль умерла, она, наверно, там действова­ла бы. Вот добрые молодые люди помирают, а мерзавцы жи­вы. Не пришел еще их час. Приплыл Ваш пакет с конвертами и бумагою. К сожалению, бумага «Знамени Ми­ра» еще старая, а мне нужна новая, с вновь избранными. Пожалуйста, пришлите новую. От Катрин пришло 4 пакета «Знамени» — очень пригодятся.

Газеты сообщают, что на атомных фабриках замечены повальные болезни. Нет ничего удивительного! Игра с неиз­вестным может кончиться плохо. Никто не знает, на какие расстояния и надолго ли продолжается воздействие. Неужели ученые не предусматривают последствия? Ведь космическая справедливость не дремлет. Ускоряются темпы. Наблюдайте события. Утомление, напряженность — от нагнетения атмос­феры. Помните старинный завет: «Если устал — начни еще, если изнемог — начни еще и еще».

В такие дни устремите взгляд в будущее и скажите: «Вперед! Скорей, скорей!».

Всем друзьям привет. Сердечно...

 

1 мая 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(12.05.1947)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Сейчас, 12-5-47, прилетела Твоя весточка от 27-4-47. Прямо марафон скорости. Не могу не ответить сейчас же — ведь это связь с любимой Родиной. Да, поганая русофобия может довести до великих мировых потрясений. Опять беды, опять разрушение Культуры, а ведь ее не сошьешь, как ру­башку.

Спасибо за «Гималайского мудреца», так индусы и про­звали. Американцем я не был. Да и был-то в Америке всего около трех лет. А в Азии, в Индии с 1923-го — целое поко­ление!

Очень хорошо, что пишешь прямо — видишь, как летит исправно.

В прошлом письме Ты помянул Василия-капельника и Авдотью-подмочи подол и Герасима-грачевника — правильно. А вот на Николину трапезу сошлись: Петр-полукорм, Афана­сий-ломонос, Тимофей-полузимник, Аксинья-полухлебница, Власий-сшиби-рог-с-зимы, Василий-капельник, Евдокия-плюшиха и Герасим-грачевник, Алексей-с-гор-вода, Дарья-загрязни-проруби, Федул-губы-надул, Родион-ледолом, Руфа-земля-рухнет, Антип-водопол, Василий-выверни-оглобли и Егор-скотопас, Степан-ранопашец, Ярема-запрягальник, Борис и Глеб-барыш-хлеб, Ирина-рассадница, Иов-горшник, Мокий-мокрый и Лукерья-комарница, Сидор-сивирянин и Алена-льносейка, Леонтий-огуречник, Федосья-колосяница, Еремей-распрягальник, Петр-поворот, Акулина-гречушница-задери-хвосты, Иван-купал, Аграфена-купальница, Пуд и Трифон-бессонники, Пантелеймон-паликоп, Евдокия-малинуха, Наталья-овсянница, Анна-скирдница и Семен-летопроводец, Никита-репорез, Фекла-заревница, Пятница-Параскева, Кузь­ма-Демьян с гвоздем, Матрена зимняя, Федор-студит, Спири-дон-поворот, три отрока, сорок мучеников, Иван-поститель, Илья Пророк. Не иначе, чтобы о высоком урожае решить собралися.

1 Мая были рады слышать Твое имя среди учредителей нового Общества.

Не видал ли Ты кого из последних делегаций в Индию? Недавно писал мне хороший индусский ученый всякие похва­лы нашим делегатам. Очень хвалил женщин-делегаток и даже восхитился красотою одной из них. Это хорошо, — пусть все от народов наших будет превосходно.

Не слыхал ли Ты об одном любопытном обстоятельстве? Верстах в десяти от нашего бывшего поместья «Извара» (те­перь там станция ж.д.) было именье «Яблоницы» — в нем при Екатерине жил индусский раджа. Говоривший мне ска­зал, что сам видел остатки могульского парка. Покойный Тагор очень заинтересовался этим и даже просил, нет ли каких-нибудь местных воспоминаний. «Яблоницы» были не­далеко от станции Волосово Балтийской жел[езной] дор[оги]. Наверно, в эти места ездят летом из Ленинграда — всего 80 верст. А теперь при сношениях Индии с СССР каждый такой факт любопытен. Иногда ищем далеко, а оно совсем близко.

Если приглядеться, немало русских побывало в Индии и индусов на Руси. В 15-м веке был в Индии Никитин-Тверитянин, при Акбаре — Долгорукий. Если Роксана, поповна из Подолья, была всесильной женой Сулеймана Великолеп­ного, то и в Индии найдутся русские и кавказские поло­нянки, правившие своими ханами и магараджами. Даже и теперь знаем русских и за индусами и за мусульманами. Любопытная этнография.

Ну да все найдется! А Юрий так и не получил Козина от Павловского — странно!

Хотелось бы знать, куда девалась моя сюита «Красный Всадник» из восьми картин, оставленная в Москве в 1926 го­ду. Не пропала же? В «Монографии» 1939 года эти картины были воспроизведены. Жаль, что мой брат в Москве умер. Он, наверно, знал бы и о картинах и о моем архиве.

Пусть Тебе и в Узком будет широко. Привет Тебе и Тво­им от всех нас.

Сердечно...

 

12 мая 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грустное

 

Прилетела Ваша грустная весть от 22 Апреля с письмом Зюмы. И там, где Зюма живет, и там, где Т.Г. живет, все тот же печальный, безрадостный быт. Да и у Вас не многим лучше. Слышали мы о прозябании во Франции, в Англии, во всей Европе. Может быть, в Швеции и в Швейцарии быт легче, но мещанство удушает. Вот письма Валентины проник­нуты той же безнадежностью. Еще ей не приходится дрожать о хлебе земном, но пища духа, видимо, на голодном пайке. Вот Вы пишете о письмах из Европы, требующих пищи и денег. Хватаются утопающие за соломинку, за мечту о небы­валом рае американском. Там, мол, куют золото, там горы хлеба, там изобилие, как в сказках, молочные реки и медо­вые берега. Майя, страшная Майя гонимых странников. К че­му же писать об этих бедах, когда помочь нечем? А То, что поможет при всех обстоятельствах, То забыто и сделано Гос­тем, вместо того, чтобы пребыть у очага, как Светоч негаси­мый. Вы знаете, что помощь не оскудеет, лишь бы допустить ее и вовремя открыть дверь Вестнику. Но несломима должна быть сила духа. Вы правы, говоря, что не может быть безыс­ходности. Живем в опасности, но под щитом. Будьте под щи­том в полной находчивости. Не очевидность, но действитель­ность открыта. Кто-то подумал бы — экий набор слов, но Вы-то знаете значение.

Непонятно, почему Дедлей не имеет контракта. Кажет­ся, теперь повсюду участие обусловлено письменными согла­шениями — а тем более в Америке, где на слово не верят и имеют к тому основание. Ох, знаем, что значит попасться в зубы гангстеров. Бедный Дедлей! Каково ему быть под дамокловым мечом грубости и невежества. Какая закалка доспеха нужна! И опять вспоминаются мудрые слова Лео­нардо о терпении. На ближней вешалке должна быть шуба терпения. Если тяжко от невежд-дикарей, то не менее тя­гостно от пустословия «сочувствующих» и убегающих, о чем Вы поминаете. Бегущие от культурного дела подобны пре­дателям. И какую ничтожную судьбу они себе готовят! Хо­рошо, что пришло лето, отставились дела, а события спе­шат. У нас здесь с каждым днем все усложняется, разделя­ется, дробится. Все усложнилось! Радиоактивное облако со­вершает шестой оборот вокруг Земли. Опасность так велика, что аэропланам указано держаться ниже 17.000 фут. А ка­ковы последствия такого «облака»?

Показательные сведения мелькают в газетах. Оказывает­ся, что в неповинную Помпею, где не было немецких войск, союзники бросили 163 бомбы. Древние останки города и му­зей сильно разрушены. Потребуются годы, чтобы подделать разгром. Теперь офицер союзных армий уверяет, что можно было легко избежать и уничтожения исторического монастыря Монте Кассино. Уже после первой войны мы не раз предуп­реждали об опасности, что Европа, ценная своими реликвия­ми, может оказаться поддельной. Фальшивка Европа! Где-то что-то как-то будет заштопано, загримировано, подделано, и молодые поколения не будут знать, где подлинное, а где об­манная фальшь. И не было вовремя принято Знамя Мира. Не была разъясняема войскам драгоценность культурных сокро­вищ. А ведь там, где была добрая воля, там и уберегли на­родное достояние. Рим не был обезображен. Сиенна не была разрушена. Все возможно, где есть добрая воля. Так или ина­че опять случилось много непоправимого. И опять нужно приняться за прежнюю пашню.

Вот сейчас строют новые военные академии, и во всех школах вводят военные упражнения. Значит, разговоры о все­общем разоружении еще пребывают в мечтах. А пока пусть в школах и академиях хоть изредка читаются лекции о народ­ных сокровищах, о сохранении всего, чем жив дух человече­ский. О Культуре пусть поминают. Пусть зовут к ней звонко и приказно. Ох, далеко народам до Культуры! Пока что они на ступени «хлеба и зрелищ!» И грозит скелет голода. Повсю­ду пищевые провалы. И бренчит паяц всяких крикетов и футболов, а где-то, чего доброго, еще бои быков происходят. И ревут толпы. Радио каждодневно гремит о спорте и очень редко о науке и искусстве. На культурное дело люди жалеют грош, а на скачки бросят последнюю копейку. Разве не так? Разве можно молчать об одичании? Вторгается оно безжалост­но. А «научные» бомбежки не помогут отбиться от этого все­мирного врага. Даже язык человеческий грубеет и обезобра­живается. Можно привести множество примеров падения ли­тературных выражений, а ведь по речи узнаем уровень наро­да. Но не плакать нужно, а всеми культурными мерами пробивать толщу невежества. Иначе за грубостью идет одича­ние. А цивилизованный дикарь — зрелище отвратительное. Пишутся книги, гремят резолюции, и все, как в подушку.

Р.Ренц прислал нам пять интересных книг, изданных в Лондоне, о разрушениях в Италии, Греции, Австрии, Герма­нии — ценный материал. Эти издания напомнили мне изда­ния Армана Дайо в Париже во время первой войны. Я очень радовался, когда по моему совету Дайо дал несколько выпу­сков о вандализме над историческими памятниками Франции. Ведь и в Питере предполагались такие издания-синодики в поучение будущим поколениям. Где теперь все эти материа­лы? Да вообще, где весь мой архив? Не в Мойке ли?

Больно видеть, что одна из лучших фресок пизанского Кампо Санто погибла. Она приписывалась трем мастерам — Беноццо Гоццоли, Нардо ди Чионе и Орканье. Содержание ее относилось к буддийскому преданию. Останется память по воспроизведениям, но могут ли снимки вполне передать очарование подлинника? Обнищала Италия и в погибших сокровищах и в увезенных. Много их разбежалось по миру и где-то потонут в иноземном быту. Пусть искусство как светлый посол шествует по миру, лишь бы оно было до­ступно и не оказалось узником. Увы, в Америке таких уз­ников много. Рассказывали, как некий богач отомстил певице, отказавшейся петь лишь для него. Он скупил все места в театре, и певица пела лишь для него. Другие за­пирают искусство в подвалы, в темницы, чтобы никто не видел произведений, созданных для народа. Мрачную драму можно написать о таком преступлении. Вы знаете и поста­новку такой трагедии. Какой-то Золя мог бы блестяще раз­работать такую темную тему.

Но главное — не плакаться. Всюду сложно, всюду трудно. Коли лодка плывет, и на том спасибо. Здесь сообщают, что около Пешавара мусульманские зверства были неописуемы. Ганди и Неру взывают против звериных обычаев. Что гово­рить! Не так давно в Сиалкоте было человеческое жертвопри­ношение. В Ориссе и посейчас могут происходить такие дикости. Наги в Ассаме и сейчас охотятся за черепами. Да ведь и линчевание негров в Америке, и рабство в Китае, и люди-леопарды в Африке — все эти ужасы еще в пределах зоологических двуногих. Говорю к тому, чтобы не плакаться, а всеми мерами бороться за Культуру. Пора человечеству выйти за границы каменного века. Блестящи научные дости­жения, но и они привели к атомным бомбам. И не знают заседатели, как поступить с такой опаснейшей «игрушкой». Не пора ли новым глазом взглянуть на основы человечности? Все нашли, а человека потеряли. С этой потерею утерялось и сотрудничество и добролюбие.

Посылаю Вам отзыв на «Химават» из большого бомбей­ского журнала «Иллюстратед Уикли». Автор S. нам неизве­стен, а хотелось бы узнать его, и для «Знамени» он пригодился бы. Также посылаю копию письма Гурдиал Маллика о «Знамени». Такие авторитетные голоса, как Маллик, Рудра для признания очень полезны. Собирайте новый ар­хив. Письмо Е.Смита прекрасно. Если бы все друзья «Зна­мени» дали громкий радиозов! Такие радиовещания лучше газетных хроник. Теперь Вы знаете имя норвежского министра и можете ему послать брошюру. Мансон отписался, ви­димо, он разбогател, и Культура ушла на задний план. Хо­рошо, что Ал.Ренц, наконец, понял несвоевременность своих начинаний. Письмо от Марины. Оказывается, Потоцкие плыли сорок пять дней в такую бурю, какую капитан па­рохода вообще не запомнит. Да, теперь — все трудно. В се­редине океана ночью они ясно услышали музыку и пенье. Думали, что кто-то забыл закрыть радио. Осмотрели, оно оказалось закрытым. Любопытно, из какого далека донес­лась музыка? На воде в бурю особенно возможна такая не­жданная передача. От Гаральда нет вестей. За последнее время опять обнаружилась пропажа писем, а в то же время какие-то странности доходят. Конлан Вам писал, что не может связаться с Наггаром, а совсем неведомые люди из Па­рижа пишут даже не заказные письма. Не слыхали ли, где Джайлс? Он часто вспоминается. Перешлите Местровичу мой привет — дайте наш адрес. Непременно прочтите «Тайм» от 17 Марта. А тут у меня все выборы. Теперь уже по два в неделю. В Дели — вице-президентом Вся Индия Изящных Искусств Общества. В Лагоре — покровителем но­вого издательства. Уж и не знаешь, хорошо ли? Но и отказать нельзя — будут бесконечные обиды. Люди здесь очень чувствительны. Что же значат все избрания, умножившиеся за последнее время? Что значат издания семи книг разными издательствами? Приобретения групп картин — так, в Дели сперва взяли семь, а потом докупили еще пять. Не значит ли  все это,  что наш отъезд близок?

Зорко наблюдайте движения русофобии. Будем осуждать проявления враждебности и приветствовать каждое культур­ное сотрудничество. Друзья Культуры должны обнаружить действенное свое участие. Да будет!

 

15 мая 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(16.05.1947)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Большое спасибо за добрую весточку от 29-4-47. Прекрас­но действует «воздух».

В прошлом письме Ты поминал о некоей иеремиаде17, о последних могиканах, об осколках канувшей в лету эпохи. Напрасно Иеремия рядит себя в осколки. Конечно, каждый волен одеваться по-своему, но туника из осколков будет жалобно бренчать. В иеремиадах есть дряхлость. И не плакать­ся, но нужно радоваться всему, что строит светлое будущее. Предпочитаю Твой путь. Ты не страшишься обернуться назад как истинный летописец, но все Твое бодрое устремление — вперед! Тем-то и драгоценно Твое продвижение во славу все­союзных народов. И мы идем тем же путем и не знаем иере­миад. Вперед! Вперед! И знаем мы молодую поросль. Племя молодое нас любит, и почти вся переписка — с молодежью.

Наша АРКА по-прежнему сетует на неполучение ответов от ВОКСа. Трудно представить причины. ВОКС посылает книги и журналы, заказывает присылку различных изданий, но на письма, на вопросы не отвечает. Ты пишешь о перепи­ске ВОКСа в сотнях тысяч, но, вероятно, и персонал нема­лый. Особенно же теперь, при американской русофобии, АРКА нуждается в дружеской, отзывчивой руке. Сотрудники АРКА даже подвергаются глумлению и насмешливым угро­зам, что им предстоит концлагерь. А дружеского слова нет. Заказ покупки и высылки книг еще не сочувствие. Конечно, переписка ВОКСа велика, но ведь положение вещей именно в одной Америке так напряжено и уродливо.

Да, великая вещь — содружество с доверием и доброжела­тельством. Давно французы сказали: «Взаимность есть душа соглашений». Всегда нужна душевная взаимность, но бывают времена, когда она особенно необходима. И вот теперь, в дни утеснений Культуры, в дни нападок на всесоюзные народы нужно всем сотрудникам послать дружеский, сердечный при­вет. Ты прав, говоря, что русофобия может породить неслы­ханное мировое бедствие. Потому пусть все труженики на пашне Культуры дружно прогремят грозное: «Не замай!» Русь победит супостатов.

Недавно в журнале по-англ[ийски] описывалось, как от­личились наши семь бегуниц в Париже на состязании с фран­цуженками. Наши пустили француженок вперед, а затем «заработали, как поршни магнитогорских машин» и лихо про­мчались вперед, оставив далеко позади запыхавшихся фран­цуженок. Так и во всем.

«Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади! Русь, куда же несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается коло­кольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государст­ва». Гоголь сказал.

Почему Щусева вызывали в Почаев? Разве Лавра постра­дала? Впрочем, много что пострадало и постепенно обнаруживается. В неповинную Помпею попали 163 бомбы. В Пизе пропала самая лучшая фреска в Кампо Санто. Она приписы­валась Гоццоли, или Нардо ди Чионе, или Орканье. Постоян­но в журналах мелькают мрачные вести. Уже до первой войны приходилось писать об опасности, что Европа, ценная своими реликвиями, может оказаться поддельной. Фальшивка Европа! — какая трагедия. И будущие поколения не будут от­личать, где подлинное, а где заштопанное, загримированное.

А теперь и Индию посетила та же горькая судьбина. Не­счастье, что часть мусульман в основу своих желаний кладут Коран, а сами давно забыли лучшие заветы своего учения. Мусульманские навабы-капиталисты поджигают темные мас­сы. Множество невинно убитых, замученных, как в средневе­ковье. Сколько жестокости! Сколько звериности! И непонятно им, почему мусульмане всесоюзных республик могут пребы­вать в мире без кровавого меча фанатизма. Разъясняли им приезжие делегации не только наши, но и египетская и иран­ская, но у навабов лбы крепкие.

Впрочем, не забудем, что и здесь имеются прогрессивные, культурные мусульмане, а также миллионы шиитов, далеких от зверского фанатизма. Напрасно навабы «мусульманской лиги» считают себя единственными владыками мусульманства. Но смущение умов велико. Все же Учредительному Собранию удается проводить многое основное. Так уничтожаются ни­зшие касты, а затем придет и общее уничтожение каст. Та­ким образом пережитки начнут изживаться. Только уж очень трудно бедному Неру — лишь бы здоровье выдержало.

Душевный привет Тебе и всем Твоим от всех нас. Да будет Тебе хорошо.

Сердечно...

 

16 мая 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Аввакум

(А.П.Х.)

 

Дорогой А.П., Аввакум на страже!

Сейчас прилетела Ваша весть от 22-4-47. Понимаем мы тревожащие Вас мысли. Иначе и быть не может, ибо сейчас весь мир в тревоге. Каждый день приносит людям новые сму­щения, и Вы чуете, что значит Армагеддон Культуры или за Культуру. Но пока что Культура лишь страдает. Приложу копию моего письма в Тяньцзинь — те же мысли, те же ожи­дания. Вот от Рудзитиса в Америке получена осторожная ма­лая весточка — жив и на прежнем месте, а от Гаральда так ничего и не последовало. Предложили мы друзьям их пока более не тревожить. Кто знает, каковы условия? Всегда нуж­на заботливость о друзьях, а теперь особенно.

Вот и к Вашему кругу выказывайте душевную вниматель­ность. Всем им трудно, каждому по-своему. Как называть Вас? Да пусть и называет каждый по-своему, а Вы будете большим другом, сердечным другом для всех их. Мы слышали лишь о семи, а Вы говорите четырнадцать. Кто же они? Кто Ребров и чего ради он мучает себя постами? Где Жильцов? Кто и на какую работу уехал в Австралию? Бедняга, которая пошла в бар, но ведь и голод не тетка. Жалеть, жалеть нуж­но. О чрезмерных постах можно напомнить сказание о Будде. Благословенный пришел к отшельнику, проведшему четверть века в устремлении, и спросил, много ли и что он достиг. Тот указал на реку и сказал: «Могу перейти ее по воде». Благословенный подумал, насколько проще было бы построить плот. Жаль, что сейчас еще невозможно издать «Надземное». Вы пишете, что письма Е.И. переписывают, а где-то лежит все издание (если не уничтожено изуверами). Мои книги в Индии вышли — «Химават», «Радость искусству», «Прекрас­ное единение». Печатаются: «Героика», «Искусство жизни», «Алтай», «Обитель Света» и готовится «Мир». Кто знает, ког­да это все выйдет? Теперь все так изменчиво.

Да, все так изменчиво. Хорошо, что Вы сейчас не пере­двигаетесь — все к лучшему. Хорошо, что Вы показываете письма лишь в частичных копиях. Никогда не знаешь, куда занесет ветер летучий листок. Мог бы Вам послать копию еще одного письма труженицы из другого города, но все та же безрадостная жизнь. Всюду безрадостно, всюду тяжко тру­дящимся. А новые богачи считают награбленное в десятках миллионов. Пропасть еще расширилась. Приложу копию не­давнего письма Грабаря. В нем отмечена отвратительная ру­софобия в Америке. Такое безумие может довести до неслыханных бедствий. И не только правительство, но народ в нем участвует. Новая фаза Армагеддона надвинулась. Давно Указан нынешний год как особо значительный. Спросите, как — хороший или худой? Но Вы знаете, как из худого про­исходит хорошее, а так называемое хорошее может довести до худого. Лишь бы Сердце работало и стремилось к Добру. Сердце-то не обманет, где Добро.

От Бол. я не получал письма на помянутые Вами темы. И что сказать? Всякое насильственное истязание неуместно. Голодовку — ни к чему, а умеренность нужна. Голодовка не помешала Суворину драться с отцом на улице перед редак­цией «Нового Времени» в Эртелевом переулке. Значит, для него самого голодовка не улучшила его сущность. К чему же высокие рассуждения, если они не возвышают мышление и звериность только ждет безобразного выхода? Всегда поучи­тельно следить, как писатели высоких книг ведут себя в час­тной, домашней жизни. На эти темы можно бы написать поучительные книги.

В одном из Ваших прежних писем Вы справедливо воск­лицаете: «Скорей, скорей! Если что должно случиться, пусть оно произойдет скорей». Вся эта часть Вашего письма вклю­чена в мой очерк «Цивилизация». Ваш дух предчувствовал, что многое должно случиться, и оно случилось в мировом размере. Вот и теперь надо повторить Ваш душевный зов: «Скорей, скорей!» Но у Космической Справедливости свои сроки. И во благо мира они не могут быть извращены. Но правы пахари Культуры, восклицающие: «Скорей, скорей!» А пока проведем еще одну борозду каменистой пашни. Помню из давнего прошлого, как, проезжая по Эстонии, мы были удивлены особым шуршанием при пахоте. Оказывается, почва была насыщена измельченной плитою. Но все же хлеб урож­дался хороший. Труд дробил камни. Камни рождали хлеб.

Вы правы, отмечая, что Зинаида Григорьевна Фосдик яв­ляется замечательной неутомимой деятельницей на пашне Культуры. Свирепая русофобия в Америке создает трудные условия работы. Преодоление таких трудностей должно быть приветствовано. Люди думают, что Америка — «золотая гора», но эта медаль имеет обратную сторону и очень мрачную, осо­бенно сейчас для русских. Вы пишете о скверной атмосфере в Шанхае, а где она хороша? Хорошо, что Вы получили три брошюры «Знамени Мира». Кто-то из семерки общался с мо­лодыми китайцами, значит, ему брошюра пригодится. Может быть, и еще друзья Культуры найдутся. Если Вам потребуется еще, напишите З.Г. — у них было достаточно. Дайте и в биб­лиотеку, и в китайскую, и в прессу. Здесь образовался внуши­тельный Комитет «Знамени Мира». Предположено принятие правительством. Но уж очень неспокойно, сложно здесь. Ну да из газет знаете, как жестоки мусульмане.

Передайте наш сердечный привет Е.С. и М.И. и всем че­тырнадцати. Кстати, перечислите их — ведь мы знали о семи и они подписывались «семь я». Пусть теперь в семье уже четырнадцать — добрый рост! Пишите, любим Ваши письма.

Радоваться Вам.

 

24 мая 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Радоваться

 

Письма Зины от 2 и 8 Мая. Все сведения печальны, как никогда. Начнем с меньшего. В Австрию пока не пи­шите, а то опять что-то нежелательное возникнет. Не посылайте Т.Г. — у нее есть жилье и работа. Вам самим не до того. Бедный Илья! Каково на восьмом десятке искать работу! Удивительно наблюдать, как теперь при безлюдье не дорожат опытными, знающими деятелями. Так повсюду, а в результате падение Культуры. Посылаю копию письма Г[рабаря] о русофобии. Мы не знали, что Коненкова считали душевно больным. Слышно было, что он выпивал. Конечно, выпивка и безумие живут рядом.

Теперь самое печальное. Не ожидали мы и не могли ожи­дать такого от Ж. Вот тебе и Учение! Вот тебе и Культура! Полагаем, что разделы должны происходить справедливо, по­ровну. Старинная история повествует: некий отец хотел раз­делить имение между двумя сыновьями. Он поручил одному сыну разделить имущество пополам, а другому взять себе лю­бую половину. Да, да, именно поровну! Если Д. по сыновней любви предоставлял матери временное пользование своей ча­стью, это не значит, что он хотел ее лишиться. Ж. отлично знает, как жертвенно относится Д. к делу Учения, к Культу­ре. Ж. сам является участником культурного дела и понимает (или должен понимать) значение этих дел. Не может же он нагрузить на себя карму отступничества. Иначе это не отве­чало бы всему, что он писал за все эти годы. Нельзя творить одной рукой и разрушать другой. Закон причины и следствия непреложен.

Да, такого печального сведения в Ваших письмах еще и не бывало. Бывали ужасные сообщения о проделках гангсте­ров-предателей, но ведь на то они и гангстеры. Можем пред­ставить, как тяжко переживает это Д. да и Вы. Право, точно мир обезумел. Люди изучают Высокие Ученья для того, что­бы нырнуть в бытовое болото. Но какое же значение имеет бездумное чтение Книг, если на первом жизненном примере все летит в бездну? Передайте от меня Жину его прекрасную статью о пробуждении Сердца. Неужели не поймет?

Посылаю Вам еще пять Конланов. Жаль, что, как Вы писали, нельзя посылать больше пяти. Удивительно, что даже в таком малом деле все осложнилось. Вряд ли Вам удастся столковаться с «Китабистаном» о «Химавате». Лучше будьте в сношениях с «Китаб Махал», где издается «Героика». Там же будет и «Арт оф Ливинг». Адрес «Китаб Махал» я Вам уже дал. Письма от О., о чем Вы пишете, граничат с безумием. По возможности, прекращайте такие переписки. Шауб-Кох всегда дельно откликается. Конечно, следует еще послать «Знамя Мира» ему и указанным им деятелям. Хорошее письмо Санджива Дев, но не понимаю, что именно он надеется найти для себя в Америке — опять Майя! Между тем культурные силы так неотложно нужны здесь, в Индии. Тампи продвинул­ся в Траванкоре и назначен «ассистент директор оф информешен». А вот потеря для «Знамени» — директор Пан-Американ Юнион д-р Л. Рове убит автомобилем. Был хороший друг Знамени. Узнал это я случайно, а сколько потерь еще!

Очень показательны статьи об Уоллесе. Зорко следите за происходящим.

Здесь неспокойно, сложно.

Само правительство предупреждает желающих ехать в Ин­дию — не ездить. Вот в Амритсаре в битве толп брошено много бомб домашнего изготовления. Радио отмечает с беспокойст­вом, что такая техника применена впервые. Ганди заявил, что страна из иностранного управления впадает во власть хулиганизма. Заявления Ганди—Джинны не подействовали. Да, по­следователи Джинны вряд ли послушают словесных увещаний. По-видимому, Коран ими понимается наизнанку. Все слова о терпимости отвергнуты озверелыми двуногими. Этот зоологи­ческий тип очень опасен. В Гималаях пока спокойно. Но даже в таких укромных странах, как Непал и Тибет, бурлит. Ко­нечно, сведения оттуда труднодосягаемы. Второго Июня здесь должны произойти важные новости. Эти дни люди гадают «на рафлях и в зодеях», и каждый ждет чего-то.

Московское радио передавало о концерте Шостаковича в Нью-Йорке. Перечислялись присутствовавшие, среди них Кусевицкий. Поймем, что он, будучи советником АРКА, пред­ставлял и нашу организацию. Так и отметьте себе, что АРКА была представлена Кусевицким. Из копии моего письма к Г[рабарю] Вы видите мои сетования о том, что ВОКС друзей забывает, на вопросы не отвечает. Ведь Ваши вопросы оста­ются втуне, и это не полезно для развития культурного дела. Очень жаль. Сотрудники могут отстраняться, видя, что их искренние попытки сближения заброшены, отринуты. Так уже и бывало. Мы не можем изменять характер людей, и остается лишь отмечать полезное и неполезное и неутомимо пахать поле Культуры. Стучитесь и откроется. Очень рады будем получить годовой отчет АРКА и ее месячные письма. Пошлите Грабарю, в Гос[ударственную] библиотеку и в Ака­демию Наук.

К довершению еще голод ожидается. Слишком рано вы­считывают урожаи, а тут нагрянет засуха или зерновые болез­ни, и все преждевременные расчеты рушатся. Вот и у нас предполагался урожай яблок, но пришла засуха, и все обвали­вается. Что останется от урожая? Так теперь и во всем. Уже вполне налаженное вдруг рассыпается, а совсем нежданное стучится. Никаких точных распределений делать нельзя. При­шел Ваш пакет со статьей об Уиде — обычный местный стиль, но значит им дорожат или он дорого вносит? Марина Туккер писала, что она поступила в то же общество. Помните, как их покойный председатель писал, что он познакомился со мной в Палестине (где я никогда не был). А теперь редактор лондон­ского журнала «Научное обозрение» пишет, что высылает мне журнал бесплатно в память наших встреч в Палестине. Какая-то заморока! А в Маньчжурии на Сунгари видели меня ходя­щим по воде. Конечно, и на недавней Азийской конференции в Дели меня видели. Уж эти «очевидцы»!

Так или иначе, все мы переплывали через многие стрем­нины. Коли все рассказывать — не поверят. Вот и теперь пе­реплывем и доплывем. Всякие русофобии не страшны, когда доподлинно знаете их причины и прозреваете их конец. Ждется, быть может, Ваше следующее письмо будет радост­нее. Хоть что-нибудь радостное стрясется.

Радоваться Вам.

 

Только что я написал «Радоваться Вам», как прилетело Ваше письмо от 14-5-47, и много чему следует радоваться. Сведения об Украинском и Московском ВОКСах хороши. Идея конкурса для молодых художников СССР очень хороша — действуйте. Хорошо письмо о картинах в Риге. Карпани — изберите. О Шастри мы разузнаем. Коли хотят в Италии из­бирать поч[етным] академиком, пусть себе избирают. Де Лара брошюры пошлите. Семья Теодора Рузвельта была анти­русская. Сведения о рус[ском] павильоне из советских газет. Пусть и у Дедлея все сложится ладно.

Радоваться Вам.

 

1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Из переписки

 

Дорогой друг Николай Константинович,

Только на днях отправил Тебе письмо, а сегодня мне привезли из города Твое письмо от 24-3 со снимками с Твоих портретов, на которое и отвечаю. Глядя на Твои портреты, особенно последние, особенно 1937 г. и еще ранее присланный на фоне Гималайских гор — фото с натуры, — я прихожу к заключению, что люди, как все живые существа, населяющие вселенную, явно приспособляются к окружающему их миру, принимая и отражая в своем облике неуловимое нечто от него: Ты выглядишь сейчас прямо гималайским мудрецом. Не знаю, был ли Ты в Скандинавии норманном,  а  в Америке  американцем?  Спасибо за  эти  снимки.

Как видишь, я перешел на систему самостоятельной индивидуальной переписки, без посредственной воксовской канители: там проходят сотни тысяч писем и длиннейшая задержка в их отправке естественная. Твое письмо от 24-3 пришло ко мне на квартиру уже дней 5 тому назад, но не было лишь случая доставить его сюда, следовательно, оно шло 28 дней.

Американская русофобия-свистопляска может привести к новой мировой катастрофе таких масштабов, что не уявим, что будет. Одна надежда, что мы не доживем. Вот и Бенуа, узнав о смерти Лансере, пишет мне иеремиаду: мы последние могикане, осколки давным-давно канувшей в лету эпохи. Караваева хорошая советская писательница-беллетристка. Щусев ездил в поминаемую Тобой Почаевскую лавру по приглашению киевских властей для каких-то восстановительных работ.

А вот сыновья у Тебя что надо, один, как другой. Святослав — знатный портретист, серьезный и глубокий.

Сердечно Твой

И. Грабарь.

 

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Друзьям «Знамени Мира»

 

Дорогие друзья! Порадуемся.

Вам привет от Гималаев. Образовался Комитет «Знамени Мира». В журналах появляются статьи и добрые отзывы на новую брошюру. Раздаются голоса о принятии Пакта Прави­тельством. Несмотря на повсеместное напряженное состояние, радостно отметить, что общественность заботливо отзывается на защиту сокровищ Культуры.

Мы уже не раз говорили, что никакие Указы не создадут Культуру и не защитят ее, если общественность будет безраз­лична и бездеятельна. Культура есть выражение всего народа. Защита и возвышение ее есть всенародная обязанность. Поло­жение Культуры на Земле за малыми исключениями весьма неудовлетворительно. Варварские разрушения, непоправимые уничтожения, унижение человека происходили на глазах у всех. Кто-то негодовал, а кто-то не уделял внимания проис­ходящему вандализму. Многие вообще не отличали Культуру от механической цивилизации.

В школах, в народных школах понятие Культуры не про­износится, и кто-то предполагает, что это нечто от агрокуль­туры или спорта. Не говорится, что долгожданный Мир придет через Культуру. В семьях разговор о высокой Культу­ре считается скучным. В людских собраниях упоминание о Культуре граничит с неприличием. По-прежнему толпа тре­бует: «хлеба и зрелищ!» Да и как забыть о хлебе, когда изо всех углов угрожает голод. Но ведь давно сказано: «не о хле­бе едином жив будет человек».

Мы уже говорили о неотложности привлечения к куль­турной работе молодежи и женских организаций. Некоторые простаки думают, что если Министерства народного просве­щения существуют, то народу нечего помышлять о Культуре. За него кто-то все сделает. Но Культура есть дело всенарод­ное. Творится она всенародно. История всех веков и народов учит, как из толщи народной расцветала Культура, плодами которой восхищается человечество. Но и одичание не дрем­лет. Скелет уничтожения всегда готов протянуть костлявые пальцы для удушения всего устремленного к светлому буду­щему.

Задолго до Красного Креста были больницы и врачи, но потребовался призывный, объединяющий символ, и никто не будет отрицать, что Знамя Красного Креста сослужило всена­родную пользу. Народу нужно Знамя, нужен ободряющий призыв, особенно теперь, в век народоправства. Вот и Знамя Мира напоминает народу о нужнейшем — о Мире, о Культу­ре. Даже самое малое предприятие имеет свой знак. Опытные деятели весьма дорожат своим знаком и чтут его как угловой камень предприятия.

Знамя не есть пустой звук, но есть зовущий благовест к совместному, бодрому сотрудничеству. О между народности, о всенародности говорят. Ждут ее как панацею. Знамя Культу­ры пусть развевается над каждым культурным очагом. Оно повелительно скажет вандалам: «Не тронь — здесь всенарод­ное достояние!». Только что на наших глазах погибли многие мировые сокровища. Гибнут они и в дни войны и во время так называемого «мира», среди всяких столкновений.

Обо всем этом мы уже писали и взывали. Но время по­лно напряжения и народных движений. О Культуре опять нужно говорить. Из словарей всех языков нужно найти самые зовущие, самые убедительные слова. Сердце человеческое хо­чет Мир. Сердце человека поймет зов о Культуре, о светлом содружестве и сотрудничестве. «Знамя Мира», «Знамя Куль­туры» победно развейся над сокровищами всенародными! «Мир через Культуру».

Скоро полвека, как мы боремся против вандализма. Но чудище невежества растет на глазах. Народы и правительства должны неотложно принять меры к ограждению сокровищ об­щечеловеческих.

 

1 июня 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

 

Грабарь

(13.07.1947)

 

Дорогой друг мой Игорь Эммануилович,

«Чудеса!» Твое письмо от 31-5-47 уже здесь 13-6-47. Та­кое ускорение неслыханно. Спасибо за многие добрые вести. Спасибо за книги Козина — в Твоих руках дело верное. Спа­сибо за весть о картинах, хорошо если они в Музее Горького. В рижской «Монографии» почему-то выпустили общее назва­ние серии, и они там, начиная от «Шамбалы» до «Майтрейи». Вольтер их видел в 1926-м, о нем я хорошо вспоминаю, при­вет ему. Картины были оставлены в Москве для передачи в Третьяковку.

Ты прав, с бедным реализмом сейчас заморока. Раздира­ют его с одной стороны «сюрреалисты», с другой — «сверхре­алисты». Этак, пожалуй, и Тебя и Левитана не признают реалистами. А уж мой «Мстислав Удалой», «Богатыри», «Пар­тизаны» — куда уж тут! Да и Гималаи — реальны ли они во­обще? Если посоветоваться с Пикассо, он разъяснит совсем неожиданно. Святослав очень рад Твоим словам о его портре­тах. Собирается послать Тебе несколько фото.

Рады были мы узнать, что Ты знаешь Татьяну Григорь­евну. Чем больше добрых нитей — тем лучше. Всеволод Н. Иванов — тот самый, в Хабаровске. Способный, знает Восток и русскую историю. Он у места на Дальнем Востоке и может правильно расценить события. А ведь Восток — сплошное не­избывное Событие.

Сейчас идет вивисекция Индии, чтобы потом опять раз­бежавшиеся ртутные шарики вновь слились. Такова жизнь. Сколько приходилось толковать о дружной жизни наших ре­спублик, но очень редко кто-то понимает это. А мусульмане даже не верят, что их единоверцы могут мирно жить с со­седями. Пишу часто о Культуре, о Мире через Культуру, и эти призывы здесь более чем своевременны. Если бы Ты знал, сколько тут, можно сказать, на глазах разрушено. Не помню, писал ли, что в Хайдерабаде при разгроме мусуль­манами «Шах Манзил» среди прочего сгорело одиннадцать моих и Святослава картин. Выходит, одной рукой пиши, а другой записывай потери. Ну, да мы уже привычны к по­терям, к уничтожениям. В Белграде было семь картин и одна во Дворце, но там все изменилось, люди переменились и даже спросить некого. В Загребе были десять картин и была там Академия Наук — жива ли? Со времени войны перестали присылать отчеты и труды. Впрочем, и многие французские общества замолчали, а ведь адрес у них име­ется. Но ведь не скончались же научные и художественные общества? Недавно пришла весть, что Аксель Галлен жив, в Финляндии. А у меня лежит письмо о его смерти в Новой Мексике — вот и реши, где правда?

Пожалуй, теперь скоро Ты полетишь в облет Твоих экспедиций? Судя по радио, на Руси прохладно, но здесь Май и Июнь стоят необычайно жаркими и сухими. А русо­фобия американская продолжается. По-видимому, там не только русофобия, но и бешенство прессы. Только что чи­тали слова одного индуса о журналистах в Америке — на­зывает их дьяволами. Сколько клеветы, сколько вреда сеется такими бешеными чертягами! О последствиях они и знать не хотят. Легко развести сорняки в огороде, а потом поди — извлеки.

Где теперь живете? В Абрамцеве или еще в Москве? От нас всех душевный привет.

Сердечно...

П.С. Как адрес Вс.Ив. в Хабаровске?

 

13 июня 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Преодолеваем

 

Прилетело Ваше письмо от 17-5-47 с приложением нелепой статьи об Уоллесе. Автор так запутался в изложе­нии, что скоро нельзя будет понять, пишет он за или про­тив. Конечно, к такому автору приближаться вообще невозможно, и Зина отлично это понимает. Вы уже имеете нашу телеграмму об этом. Продолжайте зорко следить и в случае чего сообщите нам. Послал Вам письмо из Африки. В нем поминается какая-то Садие Ставе — не знаю такой. Странное дело, если автор письма не может переслать Вам денег за книги, то почему он не закажет их через какой-нибудь магазин в Лондоне, ведь магазин нашел бы пути в Америку.

В той же почте было письмо Мориса. Радуется своими учениками. Вспоминает, что в его студии в Санта Фе висели мои картины. Где же они теперь? Хюита больше нет, и связь с Санта Фе пресеклась. Помнится, там было что-то в Музее. В Августе Морис думает быть в Санта Фе. Хорошее письмо от Валентины. Между прочим описывает последнюю симфо­нию Стравинского, очень она ей не понравилась. Неужели Стравинский впал в грубую «современность»? Жаль, если он заключит свое творчество диссонансом. Совсем замолк Судейкин. Не понимаю, что случилось с Роквел Кентом и почему он не ответил на письмо Дедлея? Он ведь получит отчет АРКА. Впрочем, причины умолчаний бывают совсем неожи­данны. Можно назвать многих, кто умолкали, а потом вдруг оказывались деятельными.

В журнале «Комрад» хорошая статья о «Знамени Мира». Думаем, что ее писал Рашид Хусаин. Пошлю Вам для Вашего архива. Получили любопытное письмо от одного из членов общества. Он попал в немецкую оккупацию. Был арестован за участие в запрещенном обществе Рериха. Был допрашива­ем в Гестапо и выпущен под расписку, что более не будет заниматься запрещенными делами. Книги от него были ото­браны. Как Вам нравится запрещенное общество! Какие еще «чудеса» придется услышать? Поминает, что Клизовский по­гиб. Только подумать, что пришлось пережить мирным граж­данам в оккупации!

Я уже послал Вам адрес Глеба В. Дерюжинского. Он, Добужинские и Ильяшенко прислали нам пасхальный привет. Теперь иногда получаются коллективные письма то из Праги, то из Шанхая. Не слыхали ли Вы, что делает Добужинский в Нью-Йорке? Насчет Шастри обождите с его выборами. В Вашем Комитете Индия очень полно представлена, а здешний Комитет уже закончен и отягощать его не следует. Так что пока промолчите. Другое дело Карпани, ибо Италия еще не была представлена. Удивительно, отчего от Мадахила нет ве­стей. Ведь Фонтес получил журнал из Коимбры с постановле­нием Комитета, чтобы Мадахил вошел в сношения со мной о задуманной ими галерее. Подождем. Впрочем, вся Европа те­перь обезобразилась, и конца краю не видно.

Отдельно послал Вам мое обращение к друзьям «Знамени Мира», прося перевести и прислать нам. Можете использовать его и у себя по усмотрению. Здесь оно пойдет по журналам и газетам. Сейчас настолько сложное здесь время, что невоз­можно утруждать правительство чем бы то ни было, хотя бы и очень хорошим. Но должно продолжать напоминать в прес­се, чтобы добрый знак все время был на виду, чтобы к нему привыкали. Вот почему и Вы не упускайте ни малейшего случая напомнить о Знамени. Увы, люди привыкли, чтобы им твердили в оба уха. Очевидно, привычка — великое дело, иначе житейские мудряки не стали бы тратить миллионы на объявления. Сейчас люди еще не забыли о недавних разруше­ниях, а потом и это зарастет. И будут нарастать новые вандализмы.

Нет ли у Вас несколько белых книг о Пакте? Первая, печатанная во Франции, вторая, изданная после Вашингтонской Конференции и третья (маленькая) — после подписа­ния Пакта. Все три очень пригодятся для здешнего прави­тельства. Может быть, они имеются среди книг на складе у Катрин? Рано или поздно необходимо узнать, какие имен­но там книги. Если зимой было холодно их разобрать, то ведь теперь лето. Как же использовать эти издания, когда вообще неизвестно, что на складе имеется. Хуже всего не­известность.

Валентина прислала вырезку из советского журнала «Костер» в Праге с моим листом «Сад». Прислали нам це­лую пачку лондонских «Дейли Миррор». На каждой страни­це убийства, кражи и всякие аморальности. Диву даешься, до чего докатилась Англия. Здесь газета сообщает, что бри­танский винг-коммандер18 подделал подпись вице-короля и получил два с половиной миллиона от непальского главно­командующего. Американский полковник в Токио ограбил банк на десять миллионов драгоценными камнями. Присуж­ден к десяти годам каторги, а мелких грабителей вешают. Последние газеты сообщают, что три тысячи сов[етских] граждан в Америке запросили бумаги о выезде. Слышали ли Вы о таком исходе? Весьма показательно. У нас опять почта испортилась, опять беспо19 ... буйства, уничтожено несколько храмов, а ведь в каждом было нечто ценное. Опять мусульманский вандализм. Вот так хроника! Скоро полвека, как боремся против вандализма, а чудища невеже­ства растут, как поганые мухоморы. Хотелось бы видеть два сильнейших, суровейших закона — против клеветы и против вандализма.  И то и другое равняется убийству.

Вы уже имеете нашу телеграмму касательно покупки дома. Каждое такое приобретение накладывает новые тяго­ты. Ведь дом надо содержать, надо иметь человека вроде Панасенко, надо найти жильцов только на зимнее время, надо потратить последние ресурсы. Так, часто легко купить, а продать весьма трудно. Сколько таких случаев знаем. Ведь и домашние дела Дедлея еще не уладились. А насчет жильцов знаем немало случаев, когда вся обстановка быва­ла вконец испорчена, а идти в суд толка не выйдет. По­словица гласит: «Купил быка, а остались одни рога». У Вас, вероятно, так же трудно с людьми, как и здесь.

Прилетело Ваше письмо от 23 Мая. Замечательны Ваши сообщения о вице-консуле, о ВОКСе. Значит, где-то что-то задвигалось. Правильно Вы говорили о разрушении Русского Дела — Музея. Именно указывайте на мерзкую русофобию и на жульничество Хорша и его покровителя. Да они разрушили Русское Дело — пусть об этом знают, пусть твердо знают. А теперь будем на сторожевых башнях. Хорш не только гра­битель, но враг Культуры, и министр содействовал ему в ван­дализме. Какой позор! Хорошо, что Вы крепко говорили о разрушении Русского музея.

Жаль, что бургомистр Брюгге не перечисляет, кто в Со­вете Музея. Очевидно, от них будет еще письмо. Краски (в порошке) и холст еще не получены — удивительно долго. Уж не пропали ли? Много пропаж. На днях сообщали, что на линии Бомбей — Калькутта сгорел (или сожгли) целый вагон с ценными посылками. Да ведь и во всех воздушных кораблях, которые погибают по семи штук в день, бывает почта. Даже «Император» потонул. Морис Вам поминал Галлена. Но разве Галлен жив? Не сын ли Галлена поми­нался? Несколько лет тому назад Вы писали о смерти Гал­лена в Нью-Мексике. Интересно выяснить, которое сведение верно. У Галлена была одна моя картина; не слыхал, чтобы у него было две. Жизнь! Для меня Галлен давно умер, а для Галлена, может быть, я уже давно переселился в Над­земный Мир. Буду рад, если Галлен жив. Как колонны хра­ма, еще стоят Бернард Шоу, Сибелиус, Метерлинк... Вы уже получили страницу из бомбейского журнала с трипти­хом Святослава «Распятое человечество». А другие найдут, что распятая Индия. Получилось пророчество, ибо журнал вышел 1 Июня — накануне исторического 2 Июня. Скажут: «Черчилль доволен, — комментарии излишни». Приложу письмо Бабенчикова — хороший друг. Письмо его от 15 Мая, потом была весточка Т.Г. от 23 Мая, а вечером 25 Мая из Москвы радио: «У нас большой день: привезли пер­вую партию соловьев». Затем ставили пластинку с пением соловья.  Все это запомним.

Московское радио поминало Терещенко. Их миссия бы­ла во Львове — должно быть, на возвратном пути. Он приве­зет Вам новости. Еще письмо Валентины: с восторгом описывает восьмую симфонию Шостаковича. Радуемся, когда великие мастера нашей Родины так искренно приветствованы. Так и пройдем — по большим вехам. Теперь все особенное. Вот и Ваша телеграмма о приходе писателя тоже особенная. Подождем последствий. Вторая Ваша телеграмма о писателе. Ответ наш уже имеете. Можно только добавить, что, бывает, из самого худшего иногда и хорошее получается. Очень при­стально наблюдайте. В военном деле существует приказ: «Тревожить неприятеля!» У нас один враг — невежество, ван­дализм. Вот это мрачное чудовище и надо тревожить всеми мерами.

Жарко у нас — 92. Е.И. нездоровилось. Напряжение, возгорание центров, так что и машинку пока пришлось оставить. Засуха! Иссушающие ветры. Пыль из нижних пустынь.

Прилетело Ваше [письмо] от 31 Мая — 1 Июня. В нем две стороны — темная Пеглер, светлая — доброе соглашение Дедлея. Мы душевно рады сердечному семейному согласию. В темных ходах Пеглера хуже всего его намерение посетить всю шайку и даже самого Уоллеса. Ведя компанию против Уоллеса, что же он надеется получить от него самого? Оче­видно, уже появилась следующая и более отвратительная статья.

Итак, будем преодолевать. Духом с Вами.

П.С. Благодарю. «Кобальт» сейчас пришел.

 

Июнь 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Украйна

 

Время-то летит! Полвека, ровно полвека минуло, как у нас на Васильевском острове против Николаевского моста зачиналось Общество имени Т.Г. Шевченко. Дид Мордовцев, Микешин — целый круг украинцев и почитателей Украины и ее славного певца собирались у нас под председательством моего отца Константина Федоровича.

Микешин, поглаживая стрелки усов, улыбался: «Вот этакое славное дело запрещают! Ну, да к Вам, друже, не доберутся, Вы юрист — Вы выведете на верный путь». Писали Устав, сходились, беседовали о будущих выступлениях, предполагали издать «Кобзаря» с иллюстрациями, читать лекции о творчестве Т.Г. Во время собраний Микешин набросал пор­трет К.Ф., и все вокруг подписались. Этот лист хранился в моем архиве, может быть, был у моего брата Бориса в Моск­ве. Надеюсь — сохранился.

Мои связи с Украиной завязались давно. Гремела труп­па Кропивницкого. Заньковецкая, Саксаганский — целая даровитая семья, и чопорный Питер восчувствовал. Украин­ские песни восхищали, точно бы новая находка. В Акаде­мии Художеств всегда было много украинцев, и мы жили дружно.

Первое впечатление было в Киеве, где мы остановились по пути в Крым. Был яркий праздничный день, я пошел на базар. Тогда еще базар был истинно гоголевским сходбищем. Прекрасные плахты, мониста, шитые сорочки, ленты, ну и шаровары, «як сине море». Накупил плахт, всякой всячины, наслушался звонкой певучей речи и навсегда сохранил па­мять о бандуристах.

Потом уже в Академии, на украинском вечере, ставил живые картины из «Кобзаря» по эскизам Микешина. Под­ходит сотрудник «Новостей»: «Вы ведь уроженец Украины»? Говорю: «Нет, я питерец». «Ну, я все-таки скажу, что вы украинец — картины-то удачны, видно, любите Шевченка». Так я и оказался украинцем. Впрочем, ранее, когда на кав­казском вечере я ставил картины, таким же образом я ока­зался грузином.  Биографам — заморока!

Вот и теперь в Гималаях, когда радио дает «Запорожца за Дунаем», яркой, красивой чередой проходят картины Ук­раины. Встают образы Шевченко и Гоголя. И дружба, сер­дечное дружество сплетается с созвучиями Украины. Да, великое благо — братство народов. Там, где упало такое зерно плодоносное, уже будет жить мысль о мире, о сотруд­ничестве, о геройстве и самоотвержении. Лишь бы посеялось зерно Братства.

Не знаю, жив ли мой портрет Гоголя в гимназии Мая — рисунок на программе ученического спектакля. От первых классов возлюбили Гоголя, и запомнились слова Тараса Бульбы о товариществе: «Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство. Вот в чем стоит наше товарищество. Нет уз святее товарищества. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было таких товарищей. Нет, братцы, так любить может русская душа — любить не то, чтобы умом или чем другим, а всем, что ни есть в тебе... Пусть же знают, что такое значит в русской земле товарищество!»

Вспомним лучшие слова о всех народах великой семьи всесоюзной. Пусть ничто злое не коснется всенародного строительства. Да осенит труд братский творческие дости­жения!

Украине — любовь и привет. От Гималаев сердечный привет Всесоюзным Народам.

 

17 июня 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

 

Монгольская песня

 

Славу Чингиса поем. Мудрости его пояс возносим. О на­роде думает хан, о силе, о богатстве, о славе народа думает Чингис.

Вот прослышал хан, что раздвоился сильный Тарбагатайский род. Этакий срам, два брата, два родные откочевали в разные стороны. Делят скот, угоняют коней. Разделили дру­жину и пошили разные знамена. Срам приключился.

Вот призывает Чингис братьев на пир. Пьют и едят, как бы ничего не случилось. После пира хан приказал принести свой саадак с длинными стрелами. «Постреляем в дальнюю цель». И выделил хан стрелку-свистунку, и попала она в дальнюю цель.

«А ну, теперь славный Тарбагатай, покажи древнюю сла­ву рода!» Так говорил хан и вынул стрелу и как бы хотел дать старшему брату, но вздохнул: «Теперь раздвоились братья, — придется и стрелу раздвоить!» И сломал хан стрелу и подал каждому половину.

Сказали братья: «Разве можно стрелять сломанной стре­лою?» Хан засмеялся: «И я думаю, что нельзя. Пропала стре­ла, пропала сила. Сохраните половинки и подумайте о себе, о славе Тарбагатая». Так устыдил хан братьев, и с той поры остался единый Тарбагатай.

 

24 июня 1947 г.

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Древние источники", М.: МЦР, 1993.

 

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович

 

Чуял ли Ты, как мы радовались Твоей весточке от 12-6-47 с пригласительным билетом Академии? Ценны такие вести; не менее ценны и новости о раскопках у Симферо­поля. Только подумать, сколько чудесных открытий предсто­ит нашим ученым. А в прежнее время над нами потешались из-за статьи «Русь подземная» и «Неотпитая чаша». Поисти­не, неотпитая, и вот теперь приступила к ней молодежь.

Исполать! Исполать и Тебе, и Щусеву, и Орбели, и всем богатырям старшего поколения, которые направляют ладьи вдохновенных искателей по правильному руслу. Исполать и тем, кто не скупится дать достаточную казну на изыскания во благо всенародное.

И больно и смешно вспомнить нищенские средства, быва­ло, отпускавшиеся на нужнейшие исследования. Мы-то по­мним гроши, на которые даже копальщиков нельзя нанять. А волокита-то какая! Не один раз в конце концов я говаривал: «Лучше уж я сам как-нибудь обойдусь». А теперь несметное число всяких экспедиций, и каждая приносит ценную лепту в народную скрыню. А множество изданий, посвященных всем отраслям науки! По-видимому, меньше и всяких ссор и пре­реканий среди деятелей, а как мешали, бывало, такие скло­ки — спицы в колесницу.

Говорю по отрывкам, долетающим в Гималаи, а какое множество ценнейших сведений не достигает нас! То почта сплохует, то радио поперхнется, то корреспонденты замолк­нут. На таких дальних расстояниях всяко бывает. Но и то, что доходит, дает величественную картину преуспеяния. Ну и радуемся!

И понятны всякие русофобии — зависть заела, корысть иссушила. Почему де столько дано всесоюзным народам? Почему отпущены им богатейшие недра? Почему в единой, необъятной целине обозначились несметные сокровища? По­чему смелы наши народы? Почему единодушна семья всесо­юзная? Откуда смекалка, откуда труд неустанный? Откуда непобедимая любовь к Родине? Все такие вопросы воспаля­ют желчь.

Не сознаются завистники, как злоба кипит, видя славные достижения. Такова уж некая человечья природа, взращенная на торгашестве, на обмане, на бессердечии. Даже не обидно слушать клевету, когда знаешь ее темные источники.

Здешние газеты отметили собрание Академии, посвящен­ное Индии, а также избрание Рамана членом-корреспонден­том. Радостно, что каждое внимание Москвы здесь дружески отмечается. Надеемся, что и наши делегаты сохранили об Индии добрую память. Ведь соседи! И много чем Индия созвучит Руси. Чутки индусы и отзвучат на каждое брат­ское отношение. Много раз нам довелось отмечать эту черту душевности. А между Русью и Индией никогда никаких обид не было. Среди международных отношений такое ка­чество будет исключительным. Тем легче его продолжить и впредь.

Ты прав — Америка сейчас заняла неслыханно одиозное положение. Русофобия, нетерпимость выросли до безобразных пределов. Тем ценнее отмечать немногих друзей Советской Руси, работающих самоотверженно, под градом насмешек. Любопытно замечать, как малодушные бегут из организации, доказывая, что их интерес был ничтожен. Много чего в на­шем архиве об Америке сложено. Лежит, пока час придет. И молодое поколение растет нездоровое. Журналы говорят о психических эпидемиях. В Индии американцы себя плохо за­рекомендовали, даже доллары не помогли.

Как живет Юон? Что-то редко его деятельность отмечает­ся. У меня к нему было доброе чувство. Сильный мастер и с широким кругозором — тоже старшее поколение.

Добрая весть. Сейчас Вся-Индия Радио сообщило, что по­слом в Москву назначена Виджая Лакшми Пандит, сестра Неру. Прекрасный, культурный человек, из лучших деятелей Индии. Такое назначение доказывает особую дружбу и ува­жение. Наверно, Москва ответит в той же мере.

Наш сердечный привет и старшим и младшим — все во славу Родины. Всем Твоим от нас всех душевный привет.

Радоваться Тебе.

 

26 июня 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Доплывем

 

Только что полетело наше очередное письмо, как приле­тело Ваше от 2 Июня с Пеглером от того же числа. Он допи­сался уже до Распутина! По-видимому, забывает о своей задаче и сворачивает на русофобию. Конечно, публика никак не разберется в его мешанине, но русофобия уже кажет свои рога. Вместе с Вашим письмом прилетело письмо Грабаря от 31 Мая. Он поминает о свидании с Т.Г. — значит, они знако­мы, но ранее ни она, ни он не говорили об этом. Также он поминает ВОКС, но ничего о поручении ВОКСа вице-консулу — о приобретении картин. Упоминает, что мои картины, привезенные нами в Москву в 1926-м, оказались в «Горках» в Музее Горького (там Горький и умер.) Но каким образом оказались они у Горького, он не знает. Поистине, неиспове­дима судьба книг и картин. Оказывается, он в переписке с Всев.Ивановым — теперь в Хабаровске, в ТАССе. Мы рады, что Иванов жив и работает. Он знает Дальний Восток, имен­но там он может быть ближайше полезен.

Не помню, вернул ли Мясин эскизы «Половецких пля­сок»? Они очень пригодятся для выставки у Вас, напоминая о дягилевской антрепризе. Русь должна хорошо поминать Дягилева, прорубившего для русского искусства славное окно в Европу. Рад, что мой лист о Дягилеве обошел здесь с полдю­жины журналов и включился в «Химават». Так мы должны отвечать на злобную, невежественную русофобию. Иначе опять получится ярость сил темных и робость деятелей Куль­туры. Мой лист «Самоотвержение зла» обошел много журна­лов и газет — тоже своевременное напоминание. Хороший бомбейский еженедельник «Сошиал Уэдфер» перепечатал мой очерк «Не убий!» — тоже своевременно.

Кажется, здесь будет принят титул: «Союз Штатов Ин­дии». Это правильно. Сложное, трудное время здесь. Особен­но вредят единению зверские мусульмане. Здешние навабы какие-то особенные по своей непримиримости. Сколько горя и безумных затрат принесет их «Пакистан»! А по-русски это значило бы: «Еще стан», ведь паки — еще. Когда-то это «еще» опять рассосется. А пока вместо культурно-поступа­тельного движение это «еще» только мутит народ и мешает культурным деятелям. Всюду истинное продвижение нелегко дается. В Августе много событий.

Вместо одного доминиона получится сразу два. Пока что в Лагоре, в Амритсаре не прекращаются убийства, поджоги. Говорят, что Амритсар имеет вид хуже Лондона после всех бомбардировок. Вот и скажите, что «Знамя Мира» не нуж­но. Помните, до войны у меня был лист «Мир в маске» — было своевременно. Теперь следует написать «Мир в кандалах» — будет точное отображение мрачной действительности. Пересылать ничего нельзя, денег перевести нельзя, а если и можно, то с непреоборимыми трудностями. Все нельзя. На все нужно специальное разрешение. А поди достань его. Са­поги сносишь — не дойдешь. Так «мир в кандалах» оказал­ся. Уж не бессрочна ли каторга? Впрочем, бывало, ямщики говорили про рыхлую кладь, отправляясь в дорогу: «Нича-во-о — утрясется!»

Посылаю Вам копию письма из Брюгге и мой телеграф­ный ответ. Пусть действуют. Выберите Вебеке в Комитет от Бельгии. Пошлите им 20 брошюр для полезного использова­ния. Было еще письмо из ЮНЕСКО — театрального отдела. Просили совет о Международном Театральном Институте. По­желал им всякого успеха. Но не знаю, как бы у них не вылилось в чиновничью затею. Им бы Дягилева нужно.

Интересно, что Вам привезет Терещенко. Теперь во главе Украины Корнейчук — талантливый писатель, культурный. Может быть, с ним Вам удастся иметь хорошие, деловые свя­зи. Посылаю Вам мой диет «Украина» — перешлите Корней­чуку. Удивительно, сколько добрых воспоминаний столпилось около Украины.

Пришел готовый отчет АРКА. Все мы радовались. Хорошо составлен, хорошо издан. Надо думать, вызовет добрые суж­дения. Среди всяких пеглеров, среди ненавистничества и кле­веты, среди бешеной русофобии творится культурное гуманитарное дело. Пробивается источник целительный. Мно­гие ли скажут спасибо? Наоборот, зашипят многие. Вся херстовская желтая пресса, наверно, ругалась бы. Конечно, похвала всяких пеглеров горше их ругани. У нас, бывало, говорили: хорошо если Буренин разругает, а вот коли похва­лит, тогда что будет!

А вот и очередной Пеглер прикатил с Вашими письмами от 5-6 Июня. Эх, Америка, Америка! Сколько добрых мыслей и намерений было направлено нами туда. Немало в ней хоро­ших людей, но страшно становится, как вспомним о мрачном воинстве гангстеров, клеветников, невежд, о линчевании, о всевозможных преступлениях, охвативших уже и молодое по­коление, о преступной прессе, о всяких грязебросах вроде Пеглера. Теперь он восхваляет Уоллеса и сворачивает на ру­софобию. Конечно, к адвокату нечего ходить, да такого и нет. Письмо Зирк[ова] очень хорошо. Друзья могли бы посы­лать подобные письма Пеглеру, а копии Вам. Видимо, Пеглер забыл, что Хорш был моим фидусиари20 и ложно донес о на­логах, которые экспедиция и не должна платить.

Еще телеграмму мы Вам не посылали, ибо могли бы лишь повторить предыдущую об осторожности с Пеглером. Если бы было общественное мнение, оно могло бы возмутить­ся, но в Америке его нет, и мы вполне сие испытали. Во что выльет Пеглер свои мерзости предвидеть трудно, но пока что он кончил 5 Июня хвалою Уоллесу. Итак, будьте на дозор­ных башнях. Письмо от Мориса с Пеглерами из Луизианы. У бедняги Мориса у самого семейные осложнения. Очень жаль. Привет Рапикаволи — добром вспоминаем их. Прекрасно, ес­ли в Италии пробуждается духовность.

Прилетело Ваше [письмо] от 12 Июня с двумя статьями Пеглера — последняя хуже первых. Точные указания переда­ем телеграммою, а именно: всячески воздержаться от Пегле­ра, и Катрин пусть не выступает. С таким ужасным типом нельзя иметь дело, нельзя ему верить ни в чем. Самый зло­стный представитель желтой прессы. Презрение — вот единст­венное оружие с такими криминалами. Ведь он и Уоллеса не очень затрагивает, да и Хорша щадит — рыбак рыбака видит издалека. Если друзья хотят писать ему вроде Зирк., мы не можем мешать. Адрес: Китаб Махал, 56 А, Зиро Род. Аллаха­бад. Не удивляюсь, что Вы не имеете ответа от «Китабистана» о «Химават». Мы имели много жалоб от желающих ку­пить. Не отвечают и книгу не посылают — теперь всюду не­разбериха. В плохое время собирается Кеттнер в Индию. Неужели не знает о здешних событиях? Спасибо за протоко­лы заседаний. Очень интересно следить за ходом дел. Хоро­шо, новую бумагу «Знамени» подождите печатать. Пришлите нам еще 10 годовых отчетов АРКА (мы получили пять). Ду­маю, что Лара получил 200 брошюр, но почта так медленна. Его письмо сюда шло четыре с половиной месяца. Кончу хо­рошей вестью. Сестра Неру Виджая Лакшми Пандит назначе­на послом в Москву. Кто сюда, еще не сказано.

А мы опять пустим в море наши броненосцы: «Мир», «Светлое будущее», «Сотрудничество», «Добротворчество». Та­кая эскадра выдержит против всех ураганов, вопреки всем бурям. Доплывем!

А Вам радоваться.

 

[Июнь 1947 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Утрясется

 

Прилетел пакет очередной пеглериады и отзывы на «Знамя Мира». Среди пеглеровской писанины вклеилось кое-что и поучительное о мерзавце Хорше. Читатель поймет, что Хорш, будучи моим доверенным, делал и лживые на меня доносы о налогах и прочие «прелести». Думается, ка­кие-то отзвуки должны быть, и потому дозор очень зоркий необходим.

Было бы полезно выписать все, что Пеглер писал о Хорше — получились бы поучительные выписки: «Как Пег­лер видит Хорша». Если сделаете такую выписку, пришлите нам парочку машинных копий, да и у себя сохраните, иног­да полезно показать. В статьях разбросаны черты Хорша, а если их собрать воедино на один лист, то получается ган­гстерский облик. Письма Вашего в пакете не было. Отзывы на «Знамя» накопляются, из них можно в будущем году дать симпозиум, так же, как и из отзывов на годовой отчет АРКА. Понимаю, что шведский министр по должности не может быть в Комитете так же, как и норвежский. Следует брать из общественных деятелей, из профессоров, писате­лей, представителей музеев! Конечно, венгерское предложе­ние неприемлемо.

Прилетело Ваше [письмо] от 28-6-47 с нападками Пеглера на Рузвельта. Наверно, ни Рузвельты, ни Уоллес возра­жать Пеглеру не будут. Старая пословица: «Мели Емеля — твоя неделя». Конечно, к вице-консулу не надо ездить. Неу­жели Жин не хотел понять, к чему я послал ему его отлич­ную статью «Сердце»? Уж не начал ли толстеть? Толстые малопонятливы. Хорошо, что «Властитель ночи» у Вас. Неу­жели Куренко настолько обнищала? Или где-то русофобия? Но Куренко и русофобия плохо вяжутся — поясните, как Вы понимаете. Жаль, если склад книг так и останется неразоб­ранным, а там осень и опять холода. Когда едет в Италию Илья и надолго ли? Как устроились Потоцкие? Вы поминаете о хорошем письме Хейдока — он славный друг. Удивителен Париж, кажется, и на брошюру не отозвались. Юрий послал Шк[ляверу] «Индологию» — и ничего. Очевидно, скверное там настроение. А холст все еще не доехал.

В Венгрии введен суровый закон вплоть до расстрела, ка­рающий журналистов за лживые сообщения. Вот бы и во всех странах ввести такие законы — они обуздали бы изолгавшую­ся прессу. И в Москве усилен уголовный кодекс против раз­глашения государственных тайн. Да, всякая клевета должна быть караема. Иногда клеветник и разглашатель даже не по­нимают, какое зло они творят. Некий архиепископ сделал до­нос на меня фашистам. Донос раскрылся, и при ближайшем свидании с таким «иерархом» я напрямки сказал о доносе. «Иерарх» даже и глазом не моргнул: «ведь это не донос, а для осведомления». Я только рукой махнул, — где уж просве­щать «иерарха» о доносе и осведомлении. А семена лжи были посеяны, и всходы их не углядеть. «Прост, как дрозд, нага­дил в шапку и зла не помнит!» Но не все дрозды просты, есть и лютохитрые вредители. Лишь бы навредить, хотя бы самому себе в шапку. В прессе мелькают ложные сообщения, и никто не потрудится их опровергнуть, — пусть себе сорняк расцветает. Должны быть караемы антикультурные действия, а что же хуже зла лжи?

Посылаю Вам статью Н.Хорш. Может быть, друзья за­хотят прочесть и еще раз удивиться лживости и изменчи­вости шайки. Жан Дювернуа (псевдоним белокурой ведьмы) у Вас имеется. А в «Вестнике» музея имеется достаточно словоизлияний самого Хорша. Да и письма его существуют. Любопытно, какие движения у вице-консула с Гусевым? Ведь Хорш очень странный продавец. Обуянный русофо­бией и грабежом он поспешит все изругать и тем уничто­жит свои собственные намерения. Забавно наблюдать, как всюду вклеилась самая гнусная русофобия. Где-то ютятся общества друзей, русская  музыка  и другие  культурные начинания. Но все это, как островки в океане злобствований и клеветничества. Где-то неуловимо гнездится чудище стозевно, обло и лаяй, похуляя все русское. И как нащупать и поразить такое чудовище? Посылаю Вам оттиск моего ли­ста «Шанти» (Мир). У меня лист назывался кратко — про­сто «Шанти», но редактор почему-то удлинил его. Да скажем соборне,  повелительно: «Мир»!

Илья писал, что Мережковский умер, не слышали ли какова судьба Бальмонта, Ремизова, Бунина, Балтрушайти­са, Бердяева, Лосского, Бориса Зайцева? Валентина пишет о повсеместном почитании гения Пикассо. Очевидно, по Ев­ропе прогуляется пикассизм и фюмизм. Еще раз можно вспомнить отличную статью Караваевой в «Новом Мире». Так же можно вспомнить, как Пюви де Шаванн стремился найти положительные стороны в самых разнообразных про­изведениях. Но иногда мастер проходил молча, это было знаком неодобрения. Также сообщает Валентина, как пле­мянница Масарика говорила об отжившем искусстве, как го­ворят французы «пассе». Валентина правильно возразила, что это понятие не касается лучших произведений. Дейст­вительно, кто же применит «пассе» к Леонардо, к Микеланджело, к Тициану или к прекрасным скульптурам Эллады? Лишь бы идти по лучшим вехам, а всякий фюмизм — синкронизм, кубизм, овизм, дадаизм, сюрреализм. Экспрессио­низм, футуризм — всякие эфемериды — пусть себе свершают свой однодневный путь. И сердиться на них не следует, они сами впадают в «ридикюль». И запрещать их нельзя — они отражали состояние общественности. В кунсткамерах бывают же и  шрекенкамеры.

Лето стоит неприятное. Дожди запоздали. Была засуха, сухие ветры, сухие пыльные тучи. Внизу песчаные бури. Вода в протоках высыхала. По ночам местные пандиты молились в храмах — не помогало. То ли дело в Китае: в Урумчах при нас генерал-губернатор потребовал от бога дождя. Заупрямил­ся бог, не дал. Тогда правитель (доктор философии) разжало­вал бога в черта, но и это не помогло. Тогда черта высекли и утопили. И такие «культурные» действа происходят в стра­не Конфуция. Да что говорить! Когда в Хотане мы искали прислугу, нам сказали: «Зачем нанимать, лучше купите ба­рышню». И такое бывает. Считают, что в наши «цивилизо­ванные» дни на земле до десяти миллионов рабов, а в сущности и больше. Вот и скажите, что Знамя Культуры — Мира не нужно.

Радио сообщило о новом московском указе. По нему три тысячи семей сов[етских] граждан едут в СССР из Китая. Их везут, кормят и обеспечивают работой. Вероятно, и некоторые наши друзья попадут в эту группу. Каждый опытный работ­ник пригодится. Советские газеты извещали, как сердечно были встречены в Армении тысячи армян, переселившихся в СССР. Из Москвы от Т.Г. пакет книг — все очень значитель­ные — «Щуко», «Фомин», «Мартос», «Новгород», «Вдохновен­ные искатели», «Борьба за жизнь» — прекрасно издано. Работают! Творят! В бомбейском журнале «Сошиал Уолфер» прекрасная статья Б.С. Матур о «Знамени Мира». Нежданные доброжелатели громко зовут к Миру, к Культуре. До нас, конечно, доходит лишь часть добрых зовов, а их много, и они так нужны.

Поясню, почему я предлагал иметь новую бумагу «Знаме­ни Мира» со всеми вновь избранными. Во-первых, основной Комитет был немногочислен, а во-вторых, при сношении с разными странами лучше иметь на бумаге упоминание о них. Можно иметь старую бумагу для Америки, а для заграницы новая была бы внушительнее. Впрочем, как всегда, я не на­стаиваю. По местным условиям Вам виднее. Вебеке следует избрать для Бельгии. Нет ли кого для Голландии? Теперь имеются, кроме Америки, Франция, Англия, Италия, Арген­тина, Швейцария, Португалия, Бельгия, Индия, Румыния. Хорошо бы иметь Египет, Иран. Непонятно молчание Мадахила. Ну да ведь и молчание Парижа тоже удивительно. По­ложим, если верить газетам, во Франции почти что анархия. Читали ли Вы, что в Урянхае открыты огромные залежи ураниума (знакомые Вам слова). Конечно, русские ученые тру­дятся не для бомб, а ради мирного преуспеяния человечества. За то «бомбисты» и недолюбливают их. Всюду своеобразная русофобия. Пожалуй, Вам придется завести особую папку с черной надписью: «русофобия».

В каталоге книжного магазина «Люзак» (46, Грэт Рессель Стрит, Лондон В.С.1.) значится «Химават». Из Англии легче достать, чем из Индии. Из «Китаб Махал» сообщали, что «Героика» выходит в Июне. Конечно, Июнь прошел, и ни о чем не слышно. Да, оказывается «паки» по-бенгальски значит «птица». «Пакистан», выходит, «птичий двор». Неудачное на­звание! «От великого до смешного один шаг».

Если побываете на ферме, наверно, повидаете склад книг. Что там такое? Надо же использовать эти накопления. Вооб­ще, любопытно, что именно находилось у Франсис, за что она получила деньги. Об этом в переписке не упоминалось. Не было ли у ней еще клише? Далеко не все были посланы в Ригу, а теперь они очень ценны, да и неповторимы. По злобе их могли выбросить на вес металла. Конечно, такой вопрос поднимать сейчас не следует, но значит, у нее тоже что-то хранилось. Лишь бы ладно использовать склад на ферме. Помимо полчищ русофобов есть же в стране и культурные деятели. Отчего же они так молчаливы?

Ну, все утрясется. Доплывем на нашей испытанной эскадре — добавим еще броненосец «Добро».

Духом с Вами.

П.С. Сейчас пришел один пакет холста 11-ярд — хороший. Большое спасибо.

 

[Июнь 1947 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Дорогой друг мой Игорь Эммануилович

 

Золотыми словами кончаешь Ты свое последнее письмо, Твое последнее письмо, дошедшее к нам в Сентябре. Как прекрасно сказал Сталин, что «академики должны жить не хуже маршалов». Поистине, историческое речение. И закан­чиваешь Ты свое письмо многозначительным «ДО СВИДА­НИЯ».  Этим же словом начну и  кончу и  я мое письмо.

Ты, вероятно, удивлен, что я отвечаю с таким долгим перерывом, но тому две особые причины: во-первых, наша почта в виду беспорядков была прервана два месяца, да и теперь состояние ее весьма проблематично. Так, например, мы не получаем ответа на двадцать пять телеграмм с опла­ченным ответом. Но друзья, наверное, хотели бы на них от­ветить, — значит, все еще далеко неладно. Вторая причина — моя болезнь, заболел я уже с начала Июля и два месяца пролежал в постели с болями, с операциями и со всякими малоприятными вещами. Только теперь выкарабкиваюсь из этой невзгоды и очень надеюсь, что опять все придет в нор­мальное состояние. К тому же, как Ты знаешь, мы живем в деревенских условиях, и потому всякие медицинские обстоя­тельства особенно трудны, а тут еще и дорога долгое время вообще не действовала. Хочется скорей за работу! В Твоем строительном письме так много светлого и привлекательного. Поистине, благо правительству, которое так печется о куль­турных деятелях, — в этом залог светлого преуспеяния. Итак, Ты созидаешь уже второй дом, а Твое описание семейного быта с двумя дедушками и двумя бабушками напоминает о ряде поколений, создавшихся и проходящих для новой твор­ческой работы. Ты поминаешь скульпторшу Мухину, Герасимова и Иогансона и других, приобщившихся к вашему Коопе­ративу, процветающему на радость его членов. С произведе­ниями Мухиной я знаком и их очень люблю, так же, как и Герасимова. Иогансона, правда, я не знаю, но читал в сов[етских] газетах его вдумчивые статьи. Конечно, как Ты пра­вильно замечаешь, все это далеко не молодежь, но богатыри среднего поколения, а ведь мы теперь уже старшего.

Радио сообщило об основании Всесоюзной Академии под председательством Герасимова и с твоим и Юона ближайшим участием. Интересно, кто те сорок пять Академиков, состав­ляющих Совет Академии, и кто почетные Академики? Да процветет Всесоюзная Академия!

Радио также сообщило о раскопках Верейского Кремля. Ведь Верея — древнейшее место, и, кроме средневековых ос­татков, там могут быть любопытные древнейшие слои. По­мню, как в одном тверском городище мы нежданно, негаданно нашли превосходную готскую эмалевую пряжку. Каким вихрем занесло ее туда? Да, да, сколько на Руси предстоит знаменательных находок! Истину сказал Сталин на юбилее Москвы, что Москва является оплотом Всемирного Мира и отпором всему мечтающему о войне. Да будет так!

Привет Твоим семейным всех поколений от всех нас. За­кончу тем же сердечным, многозначительным словом — ДО СВИДАНЬЯ.

 

9 октября 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Дорогой друг В.Ф.

 

Наверно, Вы удивляетесь долгому перерыву в моих вестях после Вашего доброго Июньского письма. Причин много, и все неприятные. С начала Июля я серьезно и внезапно заболел. В постели около трех месяцев, боли, операции, и все это в на­ших горных, уединенных условиях. Говорят, через несколько недель все наладится, но все еще на больном положении. Ни­когда я так долго не болел, и все сие тягостно. Вторая причи­на: с начала Августа вследствие беспорядков почта и телеграф лопнули. Мы отрезаны. Конечно, масса почты пропала, а ос­тальное где-то валяется. Будто бы только теперь обещают сно­шения, и я спешу послать Вам весточку — авось дойдет.

Добрую весть Вы сообщаете о намерении Академии Наук издать Ваши воспоминания. Перед Вами прошло столько вели­кого, что именно Вы — внимательный, чуткий, доброжелательный — можете отобразить волны бурь и достижений. Сердеч­ные мысли наши с Вами в трудах Ваших. Грабарь пишет много о благоустройстве жизни художества. Между прочим он сооб­щает, что моя серия «Красный всадник» (привезенная нами в Москву в 1926 году) находится в Музее Горького в Горках, где он жил и скончался. Вдвойне я этому порадовался. Во-первых, A.M. выказывал мне много дружества и называл великим ин­туитивистом. Во-вторых, семь картин «Красного Всадника» — Гималайские, и я почуял, что в них A.M. тянулся к Востоку. Не забуду его рассказ о встрече с факиром на Кавказе.

В своем последнем письме Грабарь описывает строящийся академический поселок в Абрамцеве (недалеко от Троице-Сергиевой Лавры). Грабарь приводит замечательные слова Сталина: пусть академики живут не хуже маршалов. Истори­ческое речение! «Москва — центр науки» — Сталин заповедал на московском торжестве. Радостно, что из Руси звучит вели­кий завет. Наша любимая Родина да будет оплотом высокой Культуры!

Бывало, немало нам приходилось претерпеть, когда мы заикались о русской Культуре. Всякие рапсоды Версаля поно­сили нас и глумились о «наследиях Чуди и Мери». Злобные глупцы! Прошли года, и жизнь доказала правоту нашу. Русь воспрянула! Народы Русийские победоносно преуспевают во главе всего мира. Строют и украшают свою великую Родину. На диво всему миру творят молодые силы исторические дости­жения. Вы-то понимаете и купно радуетесь.

По слухам, почта скоро наладится, но слухов вообще мно­го. Хорошо еще, что радио действует. А тут еще нахлынули неслыханные ливни и нанесли всюду большой ущерб. Нелегко строить мосты и чинить обвалы в горах. Вообще, лето было необычайно трудное. Какие у Вас были гости? Что доброго? А мы в думах с Вами и шлем Вам всем сердечный привет.

Всегда было радостно слать привет туда, где он будет воспринят, а теперь такая посылка особенно ценна. Мир и радость — два оплота преуспеяния. Лишь русское сердце отзву­чит на такой зов. Всюду океаны горя, бедствий, неразрешимых задач. Не пишу о бедствиях Индии. Наверно, в Ваших газетах достаточно отмечается горе великой страны. Ганди в день сво­его 78-летия горестно отметил: мною получено много поздрав­лений, но более уместны были бы соболезнования. О том же скорбно говорил и наш друг Неру. Скорбит Индия. А там, за горами — за долами, идет великая стройка Культуры. Исполать!

Радоваться Вам.

 

10 октября 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

     

 Друзьям21 

(18.10.1947)

 

Дорогие друзья! Спасибо за душевные весточки от М.Н., Е.Н., Наденьки и Вани. Надеемся, он получил нашу телеграмму с советом ехать на великую стройку, на всена­родный труд, на творчество. Нас много спрашивают: «Ехать?» И мы всем отвечаем: «Да, да, да — ехать непре­менно во славу Родины, во имя созидательного труда». Как хорошо, что Е.Н. уже получила добрую весточку от своих уехавших. Именно хорошо там. И встретимся там. Не от­кладывайте.

Ваши вести долетели к нам с большим запозданием. Здесь ведь средневековые религиозные жестокие войны. Почта прервана уже давно. Заказных не принимают. А к доверше­нию нахлынули небывалые ливни. Дороги снесены, и требу­ются месяцы для починки. Словом, уклад жизни нарушен. Телеграмму Ване мы пытались послать при случае — наде­юсь, не пропала.

И еще у нас неприятное обстоятельство. Уж четвертый месяц я болею, и только теперь на пути к выздоровлению. Было очень тягостно, ведь никогда так болеть не приходи­лось. Вот все это и нарушило все связи. Так хочется на ра­боту, на творчество.

И еще раз повторю мой совет: «ехать!» Там, на великой Родине, нужен всеобщий труд. Не бытовое прозябание, но бодрые достижения. Грабарь сообщил прекрасный завет Сталина, чтобы «академики жили не хуже маршалов». «Москва — центр знания».  Забота о Культуре!

Не пишу о здешних событиях. Из газет Вы знаете хотя бы отзвуки происходящего.

Велика людская жестокость, безмерно невежество. Попы­таемся послать Вам эту весточку простым воздушным — авось, дойдет. Наверно, за эти месяцы множество писем по­гибло или где-то безнадежно валяется.

Итак, на новую ниву, полные любви к Великому Народу Русскому.

Душевный привет от нас всех.

Сердечно...

 

18 октября 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

     

 Родные наши22 

 

Хорошее, памятное число сегодня. С большим запозда­нием дошли одновременно оба Ваши письма от 5 и 25 Сен­тября. Видите, какая безобразная почта! Все еще не пришло выздоровление мое, но медленно приближается. Наверно, теперь кое-как доползут и наши весточки к Вам. Жильнио хороший человек, но о болезни сочинил, и врач уверяет, что ничего подобного он ему говорить не мог.

Вдумывались мы в Ваши письма. Трудно положение АРКА. Очевидно, русофобия разъедает Америку. И такая язва трудно залечима. Местные условия покажут Вам, что еще возможно. Вы-то сделаете все, что в силах человече­ских во благо Культуры, но где же сотрудники? Убоялись, притихли, а иные вообще сочли культурные начинания из­лишними. Не будем ни чрезмерными оптимистами, ни пес­симистами, пусть реальные местные условия будут мерилом. Казалось бы, русские силы в такие дни должны бы посо­бить, но где они? Судя по Вашим письмам, за все это вре­мя у Вас не было русских вестей и гостей. А ведь какое нужное, благородное дело творила АРКА! Старая пословица: «Один в поле не воин»; воинов-то немало, но все они враз­брод.  Чуем  Ваши  неизбывные трудности.

Показательно, что и по Знамени Мира отзвучат не аме­риканцы, но иностранцы. Точно бы слово «мир» как-то за­мерло для Америки. Между тем в Европе и в Южной Америке деятели хотят обширную деятельность и готовы ра­ботать во благо. Главная их задача пусть будет — всеми си­лами распространять идею Знамени Мира, привлекать к ней хорошие силы и строить возможности по местным условиям. Так им и скажите. Все может ржаветь и распадаться, но зов о мире устареть не может. Без мира человек жить не может.

События в Индии сейчас — лучший пример. Как только мир нарушился, сейчас же возникли тысячи труднооборимых обстоятельств, и человек — «венец природы» — озверел. Все нарушилось, расстроилось, сломалось. Откуда недоговорен­ность? От отсутствия Мира, от забывчивости о Культуре. Прискорбно.

Вам чуятся особые причины нашего молчания, но преж­де всего и послать-то ничего нельзя. Так и не знаем, что дошло, а что вообще пропало. Там, где почта действует, там  и представить трудно,  что почта  может вообще провалиться. Итак, имейте в виду всякие местные условия — они всюду теперь неестественны. Только подумать о безобразном положении квартирного вопроса у Вас. И ничего не приду­мать, если, как Вы пишете, сами новые законы лишь уг­лубляют осложнения. Прилагаю, к примеру, СОС одного из старейших обществ Индии. Таково положение культурных дел. Всюду беда!

Вы пишете о неожиданных людях, справляющихся о моем здоровье. Особенно странно получение русской в Калифорнии вести из Тибета. Мы здесь не распространялись о моей болез­ни, да и Вы, кроме внутренних друзей, никому не говорили. Тем неожиданнее запросы от неожиданных людей. Бывают дальние чувствования. Что-то вывезет Илья из своей поездки по Европе? Не пропали ли письма Сони — мы ни одного не получили. Грустно, что столько сообщений погибло за эти месяцы. И никогда не узнаем, откуда шли эти, может быть, спешные вести.

Видно, Зюме трудно живется. Не было ли еще каких под­робностей о их быте? Как долго шли к ней Ваши письма — ведь посылка была бесконечно в пути! Удивительны Ваши сведения о резкой смене температуры, об ураганах во Флори­де. Нежданно налетает и творит бедствия. Вот и у нас нале­тел неслыханный ливень. С нашей горы видно было, как срывались мосты и мирная Беас бушевала и затопляла поля, рушила огромные деревья, подмывала дома. Одно такое утро, а затем бесчисленные утраты. Через разливы люди пращами перекидывали весточки.

Сбудет вода, и вместо полей и травы — ил да камни. Сколько пропащих трудов человеческих! По счастью, с дела­ми Культуры не так. След Культуры неизгладим. Мы можем не ведать его путей, но они нерушимы и нежданно процвета­ют. Как они претворятся в жизни, не нам судить. Где обскачут мир такие благие гонцы — не наша забота, но главное, знаем, что Вестник постучится в час верный. И примут его друзья, нам неведомые.

Глава национальных мусульман Пенджаба заявил, что Пакистан Джинна есть фашизм, проводимый в жизнь гангсте­рами. Неплохо? Газеты сообщали, что Пакистан заказал ковров на тридцать миллионов рупий для украшения прави­тельственных зданий. Когда миллионы голодают, можно ли так роскошествовать?! Уж не фашизм ли? Сейчас мы ждем приезд посла. Будут подвижки. Уже мелькнули первые добро­желательные весточки. Надо, надо скорей поправляться. В га­зетах и в радио опять мелькает страшное слово «война». И сейчас уже бушует война нервов, так бывало и раньше. А когда люди попривыкнут, то вызыватели войны рявкнут и грозное слово. Да, да, трудно сейчас, а Вам-то как нелегко быть в самом горниле всяких свирепых покушений.

Вот и теперь еще три недели в постели. До чего хочется скорей поправиться! Сколько впереди! Пусть и Вам светит будущее!

 

П.С. Сейчас прилетело Ваше письмо от 9 Октября. Одобряем Ваши планы-действия.

 

17 ноября 1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Порадуемся

 

 «Здравствуй, племя молодое, незнакомое...» – сказал великий поэт русский. Да разве уж такое незнакомое? Если вспомним о лучших устремлениях, о доверчивости, о желании что-то сделать полезное, то и незнакомство отпадет. А все молодое – доходчиво и любит движение. С молодых лет судьба поставила нас близко к учащейся молодежи. В этом – великое благо. Два десятка лет перед нами ежегодно проходили самые разнообразные учащиеся. Среди них были самые неожиданные и, казалось бы, трудные характеры, но все же нельзя их назвать племенем незнакомым. Лучшее жизненное испытание оказывается в общении с молодыми. Если хотите остаться молодым, то не прерывайте этих светлых общений. Молодежь хочет знать. Молодежь хочет победить житейские трудности.

Молодежь имеет запас мужества, который потом часто растрачивается и сменяется слабоволием и сомнением. Считается, что смена поколения происходит через двадцать лет. Но, кроме того, каждый год кто-то подходит обновляющий, мятущийся, ищущий. Хорошо, что пришлось иметь дело именно с трудящейся молодежью. Ее было в нашем окружении больше, нежели обеспеченной и богатой. Показательно было наблюдать, как и в самых трудных бытовых условиях молодые дарования стойко развивались. Такие наблюдения тем дороже, что в них заключается не сентиментальное предположение, но сама светлая действительность. Трудовая молодежь отдавала свои дарования не только станковой живописи, но и решительно всем проявлениям народного искусства. Мы всегда указывали, что нелепое название – художественная промышленность – должно быть отставлено и заменено широким понятием искусства. Сколько раз приходилось указывать, что пуговица, сработанная Бенвенуто Челлини, будет гораздо выше, нежели множество холстов в широчайших золотых рамах.

В распространении правильного понимания искусства помогала нам фабричная молодежь. Она приходила к нам уже от труда в желании внести в ту же фабрику высокие художественные понимания. Прошедших школу фабрика повышала в должностях, и их утонченный вкус позволял им совершенно иначе отнестись к понятию труда. Только таким широким народным посевом можно создавать племя молодое, новое и знакомое по общим устремлениям к высокому качеству труда. Народам опять придется вернуться к основе высокого просвещения и творчества. После войн, после обороны и защиты главное внимание сосредоточится на строительстве во всех областях жизни. Племя молодое, племя народных художников, будет оплотом многих достижений. Здравствуй, племя молодое, нам знакомое!..

Вспомним, какую голгофу должны были пройти Мусоргский, Римский-Корсаков и вся славная «кучка» прежде, чем опять-таки же иностранными устами они были высоко признаны. Мы все помним, как еще на нашем веку люди глумились над собирателями русских ценностей, над Стасовым, Погосскою, кн. Тенишевой и всеми, кто уже тогда понимал, что со временем народ русский справедливо оценит свое природное достояние. Помню, как некий злой человек писал с насмешкою «о стульчаках по мотивам Чуди и Мери». Ведь тогда не только исконно русские мотивы, но даже и весь так теперь ценимый звериный стиль, которым сейчас восхищаются в находках скифских и луристанских, еще в недавнее время вызывал у некоторых снобов лишь пожимание плеч. Теперь, конечно, многое изменилось. Версальские рапсоды уже не будут похулять все русское. Русский народ оценил своих гениев и принялся приводить в должный вид останки старины. Для меня лично все эти утверждения являются истинным праздником. Ведь это предчувствовалось и запечатлелось во многих писаниях, которым уже и тридцать, и сорок, и более лет. Верилось, что достойная оценка русских сокровищ произойдет. Не допускалось, чтобы народ русский, такой даровитый, смышленый и мудрый, не вдохновился бы своим природным сокровищем. Не верилось, чтобы деятели, потрудившиеся во славу русскую во всех областях жизни, не нашли бы достойного признания. И вот ценности утверждены, славные деятели признаны, и слава русская звучит по всем краям мира. В трудах и лишениях выковалась эта непреложная слава. Народ русский захотел знать, и в учебе, в прилежном познании он прежде всего оценил и утвердил свое прекрасное неотъемлемое достояние. Радуется сердце о славе Родины.

Многообразно народное творчество. Русский народ дал и мудрейшие пословицы, и былины, и плач, и радость. Эпохи запечатляются не убогою роскошью, но строительством. Историк, археолог, вскрывая давнишние города, отличают прежде всего монументальные здания, водоснабжение, каналы, пути сообщения и все те общественные проявления, которые обозначили сущность этого строительства. По взрывам души народной, по стихийным взлетам последующее поколение исчисляет мощь потенциала. Обветшавшие умы пытаются представить даже лучшие человеческие достижения лишь миражем, подделкою, а то и просто выдумкою. Смелые летчики завоевали новые пространства. И таких радостей общечеловеческих очень много. Порадуемся. Великая всесоюзная семья народов увенчивает представителей культуры и окружает их труд и память о них... В разрушенных войною городах прежде всего создаются Дома культуры, научные учреждения, школы, музеи, театры, больницы. Не успеет народ оправиться от варварского нашествия, как уже устремляется к культурному строительству. Радостно приветствовать проявления широкой строительной мысли. Моя «Слава» была славою всенародных созидателей. Порадуемся.

 

1947 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978. 

 

 


 

1 Ничему  не удивляться.

2 Дутко Валентине Леонидовне.

3 Обратная тактика

4 Христиане, последователи несторианства. Течение возникло в Византии в V в. Основатель — Несторий, патриарх Константинопольский (428-431). Широко распространено в Азии.

5 Последователи религиозного дуалистического учения о борьбе добра и зла, света и тьмы, основанного в III в. Распространено в Персии, Средней Азии, Индии.

6 В немногих словах, но много по содержанию.

7 Издательский проспект

8 Такова жизнь (фр.).

9 Даосскому.

10 Женой художника Альфонса  Мухи.

11 Бахвальство, фанфаронство (фр.)

12 Рерих Т. Г.

13 «Открытие Индии» (В нашей стране книга была впервые издана в Москве в 1955 г.).

14 Морис Лихтман. (Иногда, по русскому обычаю, Н.К. Рерих называл его Морис Морисович).

15 «Книги  имеют свою  судьбу»

16 Техасе.

17 Иеремиада — слезная, плачевная жалоба.

18 Подполковник.

19 Пропуск в подлиннике.

20 Доверенный

21 Членам шанхайской группы.

22 Фосдики Зинаида Григорьевна и Дедлей.

 

 

 

Начало страницы