ruenfrde
Скрыть оглавление

1946 г.

Новый Год (01.01.1946)

Радость

Из переписки

Трудные дни (15.01.1946)

Из письма Зинаиды Г.

Давно

Воины!

Ценный памятник должен быть сохранен

Наше Знамя

Прага

Памятный день

Грозное время

Из письма Зины

Сокровище

Стройка

Пройдет

Грабарь (16.04.1946)

Из Шанхая

Грабарь (апрель 1946)

Вперед (01.05.1946)

Дорогая наша сотрудница

В Шанхай

АРКА (14.05.1946)

Движение

Вестники (20.05.1946)

Взлеты

Оптимизм

Письмо

Грабарь (20.06.1946)

Булгаков (24.06.1946)

Спеши

Бабенчиков

Новые друзья

Странники

Жарко

Памятка (14.08.1946)

Ждать и надеяться

Грабарь (20.08.1946)

Спешим

Сотруднице (02.09.1946)

Шанхай (04.09.1946)

Сад

На дозоре

Сеятели

А.П.Х. (18.09.1946)

Трудовой сезон

Ждем

Грабарь (15.10.1946)

Дорогая наша В.Л.

Дозор (20.10.1946)

Другу (22.10.1946)

Грабарю (23.10.1946)

Радоваться вам! 

Сотруднику

Булгакову

Дружно

Дорогой друг Валентин Федорович

Сложно

Грабарю (07.12.1946)

Новый Год (15.12.1946)

Сотруднице (16.12.1946)

Друзьям (23.12.1946)

Вестники

 

 

Новый Год

(01.01.1946)

 

Вот и Новый Год! Будет ли он новый или опять старый – увидим. Может быть, вернее сказать: «еще один год». Бы­вало, мы никогда «нового» года не встречали, а провожали старый год с благодарностью. Каков новый год, еще неизвестно – пусть покажется. А в прошлом году – жили, трудились, творили, и за это спасибо. Беды миновали, трудности преодо­левались, друзья обретались, и за это спасибо.

Как подумаешь о десятках миллионов несчастных, обез­доленных, озлобленных – ужас берет. А радио кричит: «зима суровая, снежная», всюду недостача и как вопль отчаяния – забастовки! А цены растут, и нет надежды, что они «чудесно» опустятся. И в людях замечается какая-то смуть. Но все же скажем молодому году: переживем, не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Поет баян: «Несчастья – радостей залог». Вот русские герои превозмогли беды и устремились к строи­тельству. Любо читать и слышать о новой русской стройке.

Мудр русский народ. На призрачные заверения он скажет: «Мели Емеля – твоя неделя», а не то сурово отрежет: «Говори, что хошь, а цена тебе грош!». Велико и терпение народное, впрочем, Илья Муромец тридцать лет сиднем сидел, а какие подвиги потом натворил. Есть природная Культура в русском человеке. Сколько мудрых речений бывало в деревнях наслы­шишься, а ведь нам много довелось с народом беседовать. Вот и в 1926 году на сибирском пути к Москве мы встречали замечательных собеседников. Строители новой жизни!

В то же время в неких странах двуногие сотрясаются в нелепом джиттербаге. А колесо прогресса катится своим путем, отмирает одряхлевшее, нарождается бодрое преуспеяние. Народ мечтает о содружестве, а из него рождается добротвор­чество. И в эту чашу Культуры положим нашу лепту, где можно делом, а где мыслью, мысленным приказом. Если бы вся жизнь была сахарной, то ведь от сладости и оскомина бы набилась. Представьте, все кушанья на сахаре – какое отвра­щение! А где же тогда будет «соль земли»? Итак, «пер аспера ад астра»!

Помните об Уране, когда слышали? На небо поглядывали, а Уран-то оказался под землею, и весь мир заговорил о пре­словутом Уране. Газеты опять говорят о волне преступлений в Англии. Говорят, что нынешняя зима будет труднейшей в Европе за триста лет со времени тридцатилетий войны: хо­лод, голод, болезни. Все это Вы так же знаете, как и мы, но люди напоминают друг другу о бедствиях, как бы ища сочувствия. Но все же злоба шипит повсюду, а беспорядок – всю­ду, точно мусор после обвала.

Кончаю мой лист о дружестве: «Друзья, может быть вам кажется, что говорить о дружестве – труизм? Увы, сейчас это не труизм, но необходимость. Вот до чего дожили! И по ка­кому такому щучьему велению снизойдет «благорастворение воздухов»? Ненависть, злобное подозрение не с неба свали­лось. Люди ткали злобные легенды, копали могилы. Занятие темное!»

Улыбнемся к Новому Году. На днях поминали мы лондон­скую легенду о том, что я не Рерих, а Адашев. И такая чепуха ползала по миру. Забавно, чего только не бывало! Еще в студенческие годы пришлось ставить живые картины на кав­казском вечере. Понравились. Подходит Блох из «Новостей»: «Вы ведь кавказец?» «Нет, я – питерский». «Ну, я все-таки напишу, что вы кавказец, картины-то очень хороши». Через год с Микешиным ставили картины на украинском балу в Дворянском Собрании. Опять вышло ладно, и на этот раз газеты назвали меня украинцем. Вот вам и биография! Впро­чем, мы были и еще украинцами, когда у нас собиралось «нелегальное» общество имени Шевченко. Дид Мордовцев и прочие щирые, добрые люди. Живы ли? Тут же Микешин зарисовал председательствовавшего моего отца, и все подписа­лись. Этот лист должен был быть в моем архиве у Б.К. – если архив вообще существует. Странно, о последних днях Б.К. мы так и не имеем сведений. Даже неправдоподобно.

К Новому Году думали, как опять потребовалось Знамя Мира – памятка о самом ценном. Думали, как оно окажется содружником, а когда-то, может быть, заместителем АРКА. Любопытно подмечать, как в жизни одно становится труднее, а другое вырастает и делается понятнее и ближе. Так зада­дим Новому Году доброе задание, а то нахлынут неразреши­мые проблемы, и вместо добра опять затуманятся дали. Уже который раз газеты говорят о неслыханной волне преступно­сти в Англии, о каких-то странных погромах в Польше – много тревоги. Опять что-то печальное, а к Новому Году на­до повеселей. Что бы такое?

Вот у нас куры не несутся и коровы молока не дают. Впрочем, какое же это веселье?! Радость останется в том, что Вы и мы можем трудиться и сеять добро. Это самая прочная радость, будем ценить ее, и опять признательность тем, кто способствует ей. Подумаешь о радости, а она уже и стучится. Сразу две радости: одна – Ваше письмо от 19-11-45, а другая – от Хейдока из Шанхая 5-12-45 – не только жив, но и со­брал целую группу отличных сотрудников. Жил русскими уроками. Все это ладно.

В Вашем письме много радости. Так и должно быть по­верх всех бурь и невзгод. Действуйте бодро по местным усло­виям, сама действительность покажет лучший исход. Знаем, что сделаете все как лучше. Очерк Знамени Мира в память милого Спенсера пришлю. Для ускорения включу по-англий­ски из бывших статей.

Пусть будет Дедлей председателем Комитета «Знамени Мира». Так и отплывайте в новое плаванье. Если наладятся отношения с Еременко – хорошо. Вам виднее, когда лучше дать мои обращения к членам. В конце концов, они касаются всех – и Агни Йоги, и АРКА, и «Знамени Мира». Зов о Куль­туре общечеловечен. А сейчас он нужен неотложно. Только что пришел пакет с письмом Дедлея к членам АРКА за Ок­тябрь. Письмо звучит прекрасно и дельно. Такие письма дол­жны целиком входить в отчет АРКА – ведь они и есть часть отчета. Вот всякие критиканы взяли бы да и сделали такое же полезное. Спрашиваете, как быть с помещением, не ку­пить ли дом? Думается, что Уид должен знать эти местные условия. Так все переменчиво.

Пусть «Пантелей» у Вас висит с прочими картинами. В Археологический Институт две картины были даны при Магоффине и висели в колледже, где преподавал преемник его, кажется, Лорд по фамилии. Название колледжа не помню. Хорошо бы их выставить у Вас, тем более, что Институт не провещился. За десять лет они не прислали сюда своих изда­ний, а я ведь пожизненный член и был вице-председателем. Неужели они ничего больше не издают? По нынешним време­нам все возможно.

Итак, пошлем Новому Году наказ, чтобы был добрым, чтобы не столько о войне, сколько о мире заботился. Привет друзьям, а самым лучшим – самый большой привет.

 

1 января 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Радость

 

Горы разукрасились снегами, так все красиво, что не по­нять, зачем люди оскверняют свое достояние. Давайте так сделаем, чтобы в каждом письме было что-нибудь радостное. Вот в Вашем описании собрания 17 Ноября была радость. Инге прислала тоже радостное описание, и мы радовались, как сердечно она описывала деятельность Зины. Даже в на­пряженное время можно усматривать радость. Да, да, давайте устроим в каждом письме рассадник радости. Знаем, что на льду цветы не растут, пусть же лед растает под сердечным теплом. Самые «неразрешимые» проблемы просветляются ра­достью.

Помню, в С.Франциско было и парадно, и почтительно, и все же безысходно. Три раза ходил смотреть «Мушкетеров». Думал, коли они обернулись, то и на нашей улице будет праздник. И был праздник! Радость – добрый магнит. И письмо Ильи тоже очень хорошее. Он понимает задачи Зна­мени Мира, именно теперь, когда многие ищут решение ми­ровых задач. А что же может быть реальнее, нежели разумно понятая и примененная Культура? Пусть будет у сотрудников доброе сознание: если кто что сделал, значит, он действовал по способности и по местным условиям.

Только что начал очередное письмо, как пришло письмо из Амторга, копию его Вам прилагаю, так же, как и копию моего письма к Гусеву для Вашего полного ознакомления с этим многозначительным известием. Как видите, Вам придет­ся созвониться и повидаться с Гусевым. И, конечно, это сви­дание будет началом хорошей дружбы. Вы понимаете, как заботливо и благожелательно нужно осведомить Гусева о том, что дело с картинами осложнено агрессией и захватничеством Хорша, который нарушил доверие наше и большинства Трести. Не следует говорить, что картины эти невозможно при­обрести – пусть этот вопрос остается открытым. Действи­тельно, ведь мы и сами не знаем, как обернулось бы дело с декларацией 1929 года. Весьма возможно, что Хорш примет с помощью «покровителя» такие злостные меры, что самые бла­гие намерения декларации могут быть опрокинуты. Естествен­но, Вам придется осветить захватническую деятельность Хорша. Конечно, Вы не будете вдаваться в чрезмерные под­робности, чтобы не затемнить главное, а именно желание Ко­митета по делам искусств иметь картины для музеев СССР. Вы знаете, как люди быстро устают от подробностей не близ­кого дела и разочаровываются. Между тем Вы видите из мо­его письма Гусеву, насколько я сочувствую желаниям Комитета по делам искусств. Вы скажете также, что для ох­раны этих картин существует особая Корпорация, в которой Вы и друзья принимаете участие и которую Хорш пытается обойти. Теперь из конца письма Амторга можно видеть, что Комитет по делам искусств интересуется не только этими [картинами], но и вообще моим искусством, поэтому я сооб­щаю Гусеву, что у нас здесь, в Гималаях, находится большая коллекция моих картин, упоминание о которых Вы найдете в копии моего письма. Имейте в виду, что это обстоятельство чрезвычайно важно,  которое должно быть доведено до  прекрасного заключения. Действительно, было бы прискорбно, если бы здешние картины распылились по чужим землям, а не сделались бы достоянием русского народа. Также Вы обра­тите внимание на заключительные слова моего письма о го­товности служения на Родине и, со своей стороны, под­крепите их известными Вам формулами о моей любви к Ро­дине. Может быть, будет уместно и дать ему список статьи из журнала «Мысль», которая у Вас имеется. Если бы явился интерес к моей семье, то следовало бы упомянуть о Юрии и его необычном знании восточных языков и огромном истори­ческом труде «О Народах Средней Азии», который он не мо­жет закончить здесь из-за недостатка материалов, и в этом Родина могла бы прийти ему навстречу – ехать он всегда го­тов. Также, наверно, будет речь и о таланте Святослава, ко­торый сейчас является, несомненно, лучшим портретистом. Видите, какое важное обстоятельство надвинулось. И Вы чуе­те, с каким нетерпением мы будем ждать последующего. Главное, следует подчеркнуть в беседе значительность и кра­соту последних здешних картин, которую так оценивают здешние критики и музеи, а также и наше постоянное жела­ние работать на Родине.

Вот, какими важными обстоятельствами начинается 1946 год. Пусть он окажется годом благого строительства. Привет друзьям – посылаем это письмо вне очереди для ус­корения. По получении этого письма немедленно созвонитесь с Гусевым и, надо думать, что он уже получит мое письмо одновременно.

 

2 января 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Из переписки

 

Амторг 210, Мэдисон Авеню, Нью-Йорк, 16, Н.-Й. Декабрь, 7, 1945 г. Николаю Рериху Наггар, Кулу, Пенджаб, Индия

 

Дорогой мистер Рерих!

Комитет по делам искусств Советского Союза интересуется Вашими картинами, находящимися в настоящее время в коллекции м. Хорша в Нью-Йорке.

Комитет запрашивает Вас о возможности  покупки всей коллекции.

Мы будем Вам очень признательны, если Вы выскажете свое мнение по вопросу покупки Ваших картин Комитетом по делам искусств СССР для советских музеев.

В надежде на ответ от Вас

Искренне Ваш

Начальник отдела искусств и ремесел Амторга Гусев.

 

Уважаемый гр. Гусев, Ваше письмо от 7 Дек. дошло в наши снежные Гималаи 27-го. Вы уже имеете мою телеграмму, и я могу лишь подтвердить, что решение Художественного Комитета в Москве меня очень тронуло. Мы никогда не порывали отношений с нашей Родиной и там могли знать о моей художественной деятельности. Я всегда мечтал привезти на Родину плоды моей работы, включающей серии картин Гималаев, Монголии и Тибета, а также мои картины, посвященные русскому народу – «Александр Невский», «Святогор», «Настасья Микулична», «Новая Земля», «Партизаны», «Мстислав Удалой», «Ярослав», «Богатыри проснулись», «Победа» и др. Мысленно я видел эти картины как русское достояние.

Вы запрашиваете мое мнение касательно картин моих, находящихся в Нью-Йорке. Конечно, я мечтал бы, чтобы все мною сделанное принад­лежало русскому народу. Но имеются некоторые не выясненные еще обстоятельства, которые может Вам передать Зинаида Григорьевна Фосдик – о чем я ее и извещаю и прошу сообщиться с Вами. Ввиду этих некоторых сложностей я был бы счастлив предложить Родине собрание моих картин, находящихся у нас здесь. И если такое соображение отвечает желанию Комитета искусств, то я мог бы дать Вам подробные сведенья о них. После совещания с Зин. Гр. Фосдик положение коллекции картин, находящихся в Нью-Йорке, Вам уяснится. С моей же стороны, Вы встретите самое сочувственное сотрудничество во всем. Можно пожалеть, что почтовые сношения очень замедленны и оборот писем берет воздушной почтой почти два месяца. Что же касается нашей переписки с Москвою, то главное затруднение в том, что мы часто не знаем, что именно дошло из наших писем и не задержались ли ответы. Я и моя семья всегда готовы принести наши труды на пользу народного строительства и послужить на Родине. Ожидая  Ваш  ответ о последующем,  с искренним приветом...

P.S. По последним сведениям, в Карачи уже приходят советские пароходы,  и таким прямым рейсом отправка значительно упрощается.

 

Январь 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Трудные дни

(15.01.1946)

 

Прилетело Ваше письмо от 5 Декабря. Выбираю из него радостное. Знамя Мира Вами поднято – радость. Очень хоро­шо, что наладилась культурная связь с Голландией. Пусть они не только сочувствуют, но и проявят деятельность. С Еременко добрая беседа – хорошо! Кто будет председателем АРКА или «Знамени Мира» – решите по местным условиям, важна суть дела. Не смущайтесь молчаливостью ВОКСа. Продолжайте из­вещать их и вершить Ваше культурное дело.

Если Еременко хочет издать портрет и картины – пусть издает и даст нам несколько оттисков. Здешние газеты сооб­щают, что из кабинета Трумэна уходят четверо и в том чис­ле Уоллес. Правда ли? Любопытно, каковы причины такого исхода? Как сие действо отзовется на Хорше? Вы поминали, что о Радосавлевиче ничего не слышно. Может быть, какие-то дела в Югославии его заботят? Трудно судить. Вот Асеев пропал, а наверно, хотел бы сообщиться. Неизвестно, где в Белграде «Земля славянская» «Святые гости», «Слобода берендеев»? Всего семь картин. В Загребе было десять картин («Древняя Русь», «Приказ Учителя» и др.). Какова судьба «За морями – земли великие»? Она была до войны в Сов[етском] Посольстве в Риме, но где теперь? Все когда-то прояс­нится. В прошлом письме Вы нашли исправленную страницу 28 для «Знамени Мира». Посылаю для Вашего архива хоро­шую статью Санджива Дева из декабрьского номера «Заря Индии».

А вот что-то веселое. Газеты сообщают о появлении в Мексике чудовища длиною в сто футов. Будто бы туда поеха­ли американские ученые для изучения, а может быть, и по­имки этого Змея Горыныча. Не слыхали ли Вы о таком чуде-юде? То Ноев ковчег, то Лохнесс, а теперь Змей Горыныч – прямо чудеса! Вот уже заседает новая Лига Наций, обозвали ее «Пандемониум»1 пусть это не случится. Покой­ная Лига посылала испанские войска в зимнюю Вильну, и их полузамерзших увозили обратно.

Для Вашего архива «Знамени Мира» нам передавали, что в древнем храме в Мандалае (Бирма) были старинные мраморные плиты с текстом Трипитаки2. При последней бомбардировке эти исторические древности были разрушены. Вот как! К Новому Году выдано множество наград. Низам Хайдерабада получил «королевскую золотую цепь» – вот как важно. Вспомнилось из студенческих лет – хоронили одного профессора и среди памятников прочли такую над­пись: «Иван Иванович Иванов, действительный тайный со­ветник первого класса», – выше и нельзя, а никто такого деятеля и не знал. Когда Суворина поздравляли с генераль­ским чином, он усмехался: «Это зависит от долголетия». Да, всякие ордена тоже отжили свой век. Леонардо да Винчи и Микеланджело никаких орденов не имели. Мольер, Серван­тес, Шекспир – тоже без орденов были. Сообщается, что во Франции будет особое министерство человеководства. До сих пор бывали лишь управления животноводства.

У Вас, наверно, имеются бюллетени Музея. Следует из них собрать все выпуски, где говорится о Знамени Мира для Комитета. Если у Вас их нет, то мы могли бы прислать – у нас имеются повторные. В бюллетене было много данных о Знамени Мира,  и собранные вместе они дали бы осведомление вновь подходящим. Ведь люди забывают, какая огромная работа была произведена. Санджива Дев устраивает на юге Индии «Культурное Братство друзей Рериха». Не знаю, что у него выйдет, но он полон воодушевления. Так вспыхивают культурные очаги. Да, 1946-й будет значительным годом. Пришел пакет Дедлея с его циркуляром членам АРКА за Ок­тябрь и со статьей из «Таймса». По-прежнему в «Тайме» по­падаются любопытные заметки, Вы их, наверно, видите. В статье из «Таймса» высказано несправедливое осуждение рус­ским за их подозрительность. Не мешало бы кому-то раньше освободиться от подозрительности, нежели обвинять русских. Впрочем, обычно видят сучок в чужом глазу, а бревно в сво­ем не чувствуют. Мы могли бы по поводу чьей-то подозри­тельности написать целую книгу. Много таких книг можно бы написать, да времени и охоты нет. Вы-то знаете, сколько мы претерпевали от нелепейшей подозрительности разных злобных невежд. А может быть, автор статьи ошибся в выра­жении и вместо русской подозрительности не лучше ли ска­зать проницательность.

Хорошо, что Вы присылаете любопытные вырезки. По­шлем Вам, когда будет, пригодное для архива «Знамени Мира». Как необходимо оно сейчас! Кроме «Таймса» про­сматривайте и «Сайянс Ньюс Леттерс». Там бывают инте­ресные новинки. Только что поминалось, что научные открытия будут взяты под контроль. Как бы это ни напом­нило времена алхимии! Сложна стала жизнь человеческая.

Прилетело доброе письмо от Еременко. Оказывается, он в сношениях с Гусевым. Посылаю Вам копию моего письма для сведения. Таким путем получится и еще полезное окошко, и хорошо, что Ваши сношения наладились. Не член ли он АРКА? Кстати, как его имя, отчество, а то неудобно писать А.В. – не Александр ли Васильевич? Было хорошее письмо из Брюсселя от Миры – весь заработок уходит на пищу. Неужели останется такое нелепое положение? А Культура-то?

Кончал очередное письмо, когда прилетело Ваше от 22-го Дек[абря] со вложением запроса из Франции от 12-го Дек[абря]. На Ваши справедливые сетования о молча­нии ВОКСа могу лишь сказать, что я спрашивал адрес ВОКСа у здешнего ТАССа и к моему изумлению оказалось, что и ТАСС того адреса вообще не знает. Вот Вам и культур­ная связь с заграницей! (Пожалуйста, пришлите мне адрес ВОКСа). Значит, Вам остается продолжать культурную рабо­ту в тех размерах, которые возможны по местным условиям. По-прежнему запрашивайте ВОКС непосредственно и поми­найте, сколько Ваших писем с деловыми запросами осталось пока без ответа. Относительно операции С.М. думается, что если она не испытывает боли, может читать и шить, то сле­дует ли в ее возрасте подвергаться новым трудностям? Если сама по себе операция очень легка, то, насколько помню, после нее был значительный период неприятных приспособле­ний, как Вы тогда писали.

Теперь о запросе из Франции. Запрос этот нас очень удивил, ибо все организации существуют совершенно само­стоятельно: и в Америке, и в Бельгии, и в Китае, и в Индии. В особенности же ввиду послевоенных трудных пе­риодов невозможно, чтобы только французское общество должно содержаться из-за границы. Таким образом, совер­шено отпадает вопрос о том, чтобы Вы или какая-то иная организация стали бы в теперешние трудные дни еще со­держать и франц[узское] общество. Кроме того, как Вы по­мните, в Париже находилось сорок шесть картин по преимуществу очень малого размера, и помещались они в квартире г. Перонэ. Даже странно звучит, что за картины, украшавшие его офис, кто-то должен был платить. На вре­мя войны картины были сложены в подвал, и общество не функционировало, да, вероятно, и сейчас не функционирует. Если еще Вы не перевели тридцать восемь долларов, то имейте в виду, что радио недавно сообщило, что теперь англ[ийский] фунт равняется 480 франкам, а курс фунта на доллары, вероятно, в Америке известен, но, во всяком случае, сумма получается чуть ли не вдвое меньшая. В си­лу этих соображений Вам надлежит в возможно мягкой форме написать во Францию, чтобы они приняли во внима­ние полное изменение в обстоятельствах в условиях после­военных. Каждая организация выполняет культурную работу в тех размерах и пределах, какие по настоящему времени возможны. Относительно переписки с нами скажите, что пу­ти сообщения, особенно с Европой, еще очень не установи­лись. По многим соображениям сейчас лучше повременить с перепиской. Да, многое изменилось за время Армагеддона. И старые пути уже не пригодны. Сейчас протекает Арма­геддон Культуры, и потому каждое культурное дело так трудно. Трудность велика и в Индии. Итак, напишите по возможности мягче и пришлите нам копию. Наверное, он сейчас уже имеет новое занятие, которое ему позволяет су­ществовать, и пусть его и придерживается. Все эти сообра­жения  Вы будете писать от себя,  а не от нас.

Теперь поверх всех текущих дел перед Вами стоит беседа с Гусевым. И Вы чуете, какая дружелюбная осмотрительность должна быть применена. Вы очень хорошо отмечаете о Пейнтинг и Холдинг Корпорешен, и, по-видимому, Уид понимает положение вещей. Кстати, получили ли Вы наши бумаги о заместителях и не нуждаются ли они в перемене титула? Пусть каждая трудность и сложность принесет Вам новые возможности. Шлем сердечные приветы милому Дедлею и всем друзьям.

 

15 января 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Из письма Зинаиды Г.

 

15 Января, 1946, Нью-Йорк

Ваше значительное письмо от 2/1/46 пришло 12-го Января (шло 10 дней!!!) и я тотчас позвонила в Амторг, но г-на А.Гусева не было в городе. Вчера днем он меня принял, и у нас была крайне интересная беседа. Во-первых, он мне показал Ваше письмо к нему и при этом объяснил, как он узнал о коллекции у Хорша, или вернее, что он узнал, что здесь имеется такая коллекция Ваших картин, и он пошел ее смотреть раза три. Но, видимо, что-то его смущало, и он начал расспрашивать. Спросил Яременко, которого он знает, и последний ему сказал, что был суд с Хоршем и были затронуты картины. Тогда он написал в Наркомпрос письмо, сообщая о наличии коллекции Ваших картин здесь. Там очень заинтересовались этим и просили подробностей. Хорш ему, оказывается, показал и предлагал двести тридцать картин, и когда Гусев написал о том количестве в Наркомпрос, ему оттуда ответили, что должно быть гораздо большее число картин, в Н.-Й. Но когда там узнали о каких-то судах, о чем Гусев им писал, со слов Яременко, они ему указали обратиться к Вам, что он и сделал. По его словам, там желают иметь большую коллекцию Ваших картин, ибо там имеется всего около шести Ваших картин, не больше! (Он, вероятно, имел в виду Третьяковскую галерею). Он сказал, что Вас чтут как великого русского художника, как русского патриота, любящего свою Родину, и что Ваши картины должны быть достойно представлены там. Привел в пример Репина, которого знают все, от мала до велика, и поэтому  такое же  отношение должно быть к  Вам.  Очень  характерно!

Затем, после этого предисловия, я начала ему говорить, согласно с Вашими инструкциями в письме, о Хорше, нарушении им Вашего и нашего доверия, захвата всех учреждений и картин, нашего судопроизводства и нашего глубокого разочарования в здешних судах и судьях, в их подкупности и методах, примененных Хоршем для выигрыша дел. Все это, конечно, было сказано мною в сжатой форме, но он при этом делал пометки на своем нотблоке. Затем я ему сказала о группе сотрудников, которую Хорш старается обойти. Выслушав все то, Гусев сказал, что Хорш жулик и что многое ему теперь делается ясно, а именно, он подозревал Хорша, что последний ему не показал самые значительные картины, а те, которые он желал продать в настоящее время. Затем на его вопрос о Вашем место­жительстве X. неопределенно отвечал, а затем заявил, что Вас нет в живых!!! Гусев дальше в разговоре сказал, что рискованно иметь дело с Хоршем, но на это я ему спокойно ответила, что наша группа настолько разочарована исходом нашего судебного процесса и так скорбит о том, что Ваши картины находятся в подвалах Хорша, где их никто не видит; и раз X. старается их распродать, как мы это узнали, нам гораздо желательнее видеть эти картины на Родине великого художника, где его оценят и где будет музей, посвященный его искусству, и мы, конечно, не будем чинить никаких препятствий ему, и вопрос остается открытым для его дальнейших действий.

Но самое главное впереди – он мне сказал, что, узнав из Вашего письма о том, что у Вас имеется большая коллекция, включающая картины особенно важные для России благодаря их историческим сюжетам, он немедленно, не дожидаясь моего посещения, написал в Наркомпрос об этом. (Между прочим, он мне также сказал, что сам глава Наркомпроса писал ему о Ваших картинах и желательности иметь их в Сов. Рос.) Это дало мне возможность сказать ему многое об этих последних картинах, их исторической ценности, а также о той непередаваемой панораме Азии и Гималаев, которая написана Вами и которую они могут без всяких затруднений получить прямо от Вас, причем даже отправка их будет несравненно облегчена благодаря пароходным сношениям. Сказала ему о том, как Индия ценит Ваше искусство, как высоко говорят о нем лучшие критики там и как несмотря на все это, Вашим давнишним желанием было видеть эти картины на родине. Сказала ему также о той высокопат­риотической работе, которая была проделана Вами во время войны, Ваших статьях, которые пересылались нами в ВОКС, и появлении некоторых из них в журналах там, также о пожертвовании Вами книги «Слава» в пользу Русского Красного Креста, а затем я сказала о Вашем и всей Вашей семьи горячем желании послужить Родине и о том, что я Вам выслала по Вашей просьбе отсюда анкеты, ибо там без представителя Советского Союза Вы не могли этого сделать. И теперь, ввиду того, что туда направляется представитель, Вы с ним снесетесь по его прибытии. Гусев подтвердил, что там действительно доныне не было представителя и что, кроме того, почта очень медленна, хотя и он думает, что быстрее сноситься с Индией, нежели с Америкой, ибо письмо из России сюда и обратно воздушной почтой берет три месяца. На него произвел сильное впечатление факт о том, что Вы так думаете о Родине и работе там. Я много говорила о Юрии, его трудах, блестящем имени в Европе и Азии и его огромных знаниях. Он очень восторженно заметил, что Юрий найдет огромное применение своим знаниям на Родине. Также говорила о Святославе, его славе одного из крупнейших современных портретистов. Он крайне внима­тельно слушал, делал записи, и все это пойдет куда следует. Я ему сказала, что в Музее было свыше тысячи картин и спросила, не дал ли ему Хорш список тех картин, которые он ему показывал. Оказывается, что он ему дал вначале такой список (Гусев его не имел на руках, но обещал найти и просил меня просмотреть его, чтобы действительно знать, какие именно картины ему были предложены), а затем он ему прислал другой список – в последнем свыше 750 картин. Я его просмотрела – это сшитая тетрадь, с напечатанными на машинке страницами, включающими списки картин, их названия и год. Замечательно то, что на первом листе стоит – коллекция картин Рериха с 1904 года до 1935-го – библиография имеется на 12 язы­ках. Начинается список с «Сокровища Ангелов» – я спросила, видел ли он эту картину и описала ему ее. Оказывается, он ее не видал, а также ему не были показаны «Знамена Востока» и картины, костюмы и декорации к операм; из сюиты «Санкта» имеются несколько картин, но не все – эти Гусев запомнил. Я ему предложила посмотреть у меня монографию Брентана для того, чтобы он мог увидеть, какие картины ему не были показаны.

Я склонна думать, что X. показал ему коллекцию, составленную им самим, а затем, в случае если бы Гусев ее купил у него, он бы позже ему показал другие, более интересные для целей Гусева картины, таким образом подготовляя возможность новой покупки – разве можно ожидать от X. порядочных действий! Видимо, так же думает и Гусев, но он не сказал мне, что именно он теперь намеревается делать, ибо, как я поняла, он будет писать еще одно письмо в Наркомпрос после моего посещения, а там они решат. Не буду удивлена, если там решат именно списаться с Вами и приобрести коллекцию, имеющуюся у Вас. Он мне сказал, что Вы получите, по всей вероятности, письмо прямо от Наркомпроса.

Гусев – директор отдела искусств и художественных изделий – продает здесь картины русских художников и кустарные и ручные изделия. Имела случай видеть много картин, расставленных на столах – они ужасны, и сам Гусев сказал, что это все молодые художники и, конечно, это далеко не лучшие картины, но они только что прибыли не для выставки, а для продажи. Он также закупает много пособий для школ и медицинских институтов, ибо у них недостача во всем – ведь одна шестая страны разорена. Был очень любезен со мною, но осторожен. Я его пригласила прийти, дала ему только наш памфлет АРКА, ибо цель моего посещения не относилась к АРКА. Мне думается, что я его не утомила деталями, ибо говорила в общих чертах. И все же он не мог не заметить, что X. жулик и что с ним опасно иметь дело. Конечно, это невозможно отрицать.

 

 

Давно

 

Спрашиваете о ранних встречах и впечатлениях. Памятки о них были в нашем архиве, и Б.К. перевез его в Москву. Не знаем, полностью или частично. А теперь с кончиною Бориса кто знает, где и как? Вдова его почему-то не отвечает. Настолько все развеялось, что, например, мои письма к Л.Андрееву оказались у какого-то финна-лавочника, и от него были куплены одним нашим латвийским другом. Неисповеди­мы пути!

Будет жаль, если письма Стасова, Григоровича, Горького, Дягилева, Гнедича, Врубеля, Станиславского, Спицына, Тенишевой, Гумилева, Блока пойдут на завертку селедок. Ведь говорили, что часть нашего каменного века была выброшена в Мойку. Вандализм Маслова над моими панно известен. А где «Змей проснулся» из Музея Академии Художеств? Где портреты Головина и Григорьева? Головинский был воспроиз­веден в «Золотом Руне», а о григорьевском ничего не знаю, кроме описания его в письме Григорьева, сообщившего, что портрет – в одном из московских музеев. Но в 1926 году мы его не видели.

Вот любопытное письмо Билибина, впрочем, оно уже к его биографии относится. Где его забавные оды? Много было всяких памяток. На Морской между тремя и шестью был настоящий клуб. Кто только не завернет! Придет Куинджи, Щербов, Самокиш, Щербатов, Боткин, Шидловский, Голенищев-Кутузов, Ильин, Щуко – придут самые разные, и старые и новые. А споры даже на лестнице гремят, и выставочные посетители пугливо озираются. Эрнст хорошо описал нашу годовую выставку. Жизнь! Пусть молодежь всегда горит серд­цами во славу Родины.

Вот уцелевшая памятка – послание Соломирского, писанное в Изваре в 1895 году – назад тому полвека:

 

Художник юный славен будешь,

Тебе пророчу я успех.

Своею кистью ты пробудишь

Любовь и мужество у всех.

Ты нам представь же, как, бывало,

Сражалась рать – богатыри,

И как молитвой и казною

Спасали Русь монастыри.

И как смирением народным

Мы иго вынесли татар,

И как душою потрясенный

Узрел наш враг Москвы пожар.

Ты нам представь героев славных,

Оборонивших жизнью Русь.

Подвижника заветы помни.

Судить я дальше не берусь.

Меня, художник, ты забудешь,

Пылая в творческих трудах.

Но сохрани ты прорицанье –

В изварских писано лесах.

 

Соломирский

(Извара,  1895)

 

24 января 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Воины!

 

Пришли два письма: одно от Дедлея от 17 Ноября – пре­красное описание собрания А.Й., другое – от Зины от 1 Ян­варя. Радостно, что Вы бодро встретили Новый Год. Бодрость превозможет трудности. О выборах не тревожьтесь – дейст­вуйте по местным условиям. Все Вы – в одном деле, в одном служении.   Сегодня – в   одном   кресле,   завтра – в   другом. Пусть каждый вносит свою доброхотную лепту в дело Куль­туры. Каждый творит благо по мере сил своих, а содружники знают, что сделанное есть наибольшая мера сил и возможно­стей. Калькуттский еженедельник «Конкорд» от 2 Января 1946-го поместил статью Кришны Чайтании «Юнити ин дейверсити – Рассиан Ачивемент»3, основанную на благожела­тельном цитировании лекции В.Терещенко в АРКА (для отчета АРКА). А вот не для АРКА. Газеты описывают не без юмора голосование в Пандемониуме, как некоторые члены почти неслышно шептали свой вотум и приходилось их пере­спрашивать, а поднятие рук происходило неопределенно. Лю­бопытно!

Еще любопытнее статья в бомбейском журнале о семи прославленных Вермерах, которые оказались работою голлан­дского художника Мегерена, ныне живущего. Какой позор для критиков, «знатоков» и музеев, плативших огромные деньги! Вспоминается рассказ питерского антиквара Тюнина, привезшего в Париж «Рембрандта» работы Вечтомова. «Спро­сили меня, – говорил он, – в галерее Жоржа Пети, сколько хочу за картину? Говорю: не знаю, вы знатоки, вы и оцени­те. Дали десять тысяч франков – взял и, на всякий случай, в тот же вечер уехал». А «этрусские» скульптуры в Британском Музее! Да, часто критикам и экспертам плохо приходится. Прилагаю выписку из «Известий» о недавних хулиганствах в Троице-Сергиевой Лавре для архива АРКА. Такие вещи Тюльпинку посылать не нужно, но Ваш архив должен отра­жать положение.

Письмо от Валентины – трудно ей бедной. Она так живо описывает новые условия и впечатления. Наблюдает много одичания, а это самая опасная эпидемия. Вот и Ваши трудно­сти в переписке тоже от той же причины. Да, трудны подви­ги военные, но еще трудней подвиги на пашне Культуры. Снижение Культуры происходит незаметно. Могут быть меха­нические дни Культуры, но внутренняя Культура быта может снижаться. Опасная эпидемия!

Желанная гостья – Культура захочет посетить дом. За­глянет на книжные полки, в детскую, в рабочую мастер­скую, на кухню, в уборную... Все ли ладно? Не любит роскошь Культура, но не терпит и грязь. Что же это – труизм? Увы, нет, сейчас многие труизмы превратились в неотложную необходимость. Жизнь должна обновиться. В школе от самых первых дней должно быть объясняемо, что такое Культура. Но откуда взять учителей? Комиссар на­родного просвещения приводит в «Известиях» экзаменационные ответы: «Кто такой Базаров?» Ответ: «Евангелист» (вместо нигилист). «Что такое аврора?» Ответ: «Революци­онный крейсер» – и тому подобные перлы. А Ленин сказал: «Учиться,  учиться и учиться!».

Три приглашения, одно – председательствовать в Каль­кутте на юбилее Абаниндры Тагора, другое из Лагора от Вся-Индия Радио – просят беседу об искусстве. И третье – председательствовать на «Вся-Индия Культурном Единении» (Калькутта). Пришла «Вегетарианская газета», но в ней я не нашел статьи, о которой Вы поминали.

В «Тайм» прекрасно отозвались о русских композиторах. Мы радовались, что так выдвинуты Прокофьев и Шостакович. Если посылаете письмо Грабарю, то шлите не на Третьяков­ку, а на его личный адрес, он у Вас имеется на копии его письма. Когда будет бумага «Знамени Мира» – пришлите, она здесь очень пригодится. Прекрасно, если моя брошюра в память Спенсера, изданная Комитетом, скоро выйдет. Конеч­но, ее можно продавать. Сюда пришлите 30.

Какая чепуха с Археологическим Институтом! Отлично помню, что обе картины висели в колледже, где читал лек­ции директор Института, который был после Магоффина. Вероятно, все там и находится, а теперь все новые люди и ничего не ведают. Не крадут же там картины? Прилагаю интересные сообщения от Тюльпинка – для Комитета «Зна­мени Мира». Может быть, решите Трумэну написать, как предлагает Тюльпинк? Пусть всюду звучит зов о Культуре – это полезно. Посылаю пароходом еще набор открыток. Новый лифлет АРКА хорош и, конечно, необходимо было выпустить его. А во Франции опять кризис, лучше ее пока не трогать, пусть пена осядет. Опять мир бурлит – Ява, Китай, Иран, Сирия, Палестина, весь арабский мир! А Ин­дия-то! Биллион людей в движении. Да и у Вас стачки гремят. Но во все времена твердите о Культуре. Не нам судить, куда упадут добрые зерна. Добро не ржавеет. Ска­зал Виктор Гюго: «Кто открывает школу, тот закрывает тюрьму». Заповедует Ангутара Никайя: «Воины, воины – мы называем себя. Мы сражаемся за благородную добродетель, за высокое стремление, за высшую мудрость, за то мы зо­вем себя воинами».

Привет всем друзьям.

 

П.С. Только что прилетело Ваше замечательное письмо от 15 Января. Радовались мы, как правильно Вы ознакоми­ли Г.4 с делом. Все правильно: так и продолжайте. Также имейте в виду, что здесь у нас страна с низкой валютой, а потому и цены дешевле. Лично передайте Г. прилагаемые «Листы дневника» – это окончание «Славы». Значит, я умер в третий раз – очаровательно! Ну какой же мерзавец Хорш! Согласен, что брошюру о Пакте лучше дать от Комитета. Как лучше – так и сделайте, чем скорей – тем лучше. Цвет обложки «М[ира] Ог[ненного]», как в русском изда­нии. Объявление на последней странице повторите, как в первой части. Спасибо С.М. за новогоднюю карточку. «Ве­дущая» хорошо сделана и фрагмент выбран очень удачно. Не пришлет ли Еременко и еще – здесь пригодятся. Пожа­луй, «Модерн Музей» можно отбросить – достаточно насмот­релись на их чудачества. Итак, вперед – по главной дороге – в  зоркости и мужестве!

 

1 февраля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Ценный памятник должен быть сохранен

 

Письмо в редакцию

«Известия» 17 Мая 1945.

Государственный музей-заповедник Троице-Сергиевская лавра в г. Загорске – один из замечательных памятников культуры. Здесь под сводами Троицкого собора хранятся шедевры русского искусства – икона Андрея Рублева, Данилы Черного и другие уникальные произведения иконописного мастерства древней  Руси.

Все строения монастыря, – начиная с крепостных стен, башен, храмов и кончая небольшими часовнями, – ценные памятники русского зодчества. Каждая фреска, каждый камень имеют свою историю, по-своему красивы. Посетители  съезжаются  сюда  со  всех  концов  Союза.

На нужды музея-заповедника ежегодно отпускаются большие средства. Однако организации, которым поручена охрана этого ценного памятника, и, в частности, местные органы власти в г. Загорске, не уделяют должного внимания наведению порядка на территории заповедника. До сих пор ряд помещений б. лавры занят посторонними жильцами, пробившими в кельях неуклюжие окна, портящие древнюю роспись и фрески. В одной из часовен разместился дровяной сарай. Двор сильно захламлен. Пользуясь недоста­точной охраной территории музея-заповедника, хулиганы настолько распо­ясались,   что дважды пытались  взломать усыпальницу  Годуновых.

Пора навести порядок на территории заповедника и оградить его уникальные памятники от повреждений.

 

В.Марусич, сотрудник Государственного литературного музея».

 

 

Наше Знамя

 

Спасибо за доброе письмо от 27 Января. Пытались по­слать Вам телеграмму, но ее не приняли. «Пусть Фогель работает во благо». Конечно, текст Пакта можно включить, а если хотите и библиографию – но сзади, в виде приложения. Сейчас много смуты в мире. Земля расстроилась – в Индии засуха, даже реки высохли. В Новой Зеландии уже четыре месяца без дождя, Южная Африка засохла, а в Англии и в Европе наводнения. Давно ли мы радовались ясному дню, а теперь с опасением смотрим на синее небо. На снег уже не надеемся – хоть бы дождик, а его-то и нет. Посевы сгорают. Расстреляли Землю! Народ толкует: «Это от бомб». Вообще, много смятения.

Пришел Ваш пакет с археологическим журналом, с «Золотым Лотосом» (кто они такие? – пишут симпатично) и с письмом Уида членам АРКА. Конечно, Вы включите мое письмо к членам АРКА в конец брошюры «Знамени Мира» и в годовой отчет АРКА. Наверно, в беседах с Гусевым Вы предложите сотрудничество АРКА с их учреждением. Тот, кто будет обрабатывать брошюру о Пакте, пусть пересмотрит «Фламму» и «Вестник» – там в каждом выпуске были полез­ные сведения о Знамени Мира. Советую для всех материалов Знамени Мира дать особую полочку. Кроме трех выпусков о конференциях, было много сведений в Бюллетене Музея, во «Фламме», и было много отдельных брошюр и оттисков ста­тей, свидетельствующих, какая огромная культурная работа была произведена. Если Вы мне скажете, что именно у Вас о Пакте имеется, мы сравним с нашим материалом и, может быть, что-нибудь отсюда добавим. Пусть памятка о милом Спенсере выйдет ладно и красиво и скоро.

Как только выйдет брошюра о Пакте, можно будет озабо­титься почетными советниками. Америка – Роквел Кент, Эптон Синклер, Кусевицкий. СССР – Потемкин, Грабарь, Щусев, Шолохов, Симонов, Прокофьев, Шостакович. Швей­цария – Шауб-Кох. Югославия – Местрович. Англия – Гор­дон Боттомлей, Конлан. Бельгия – Тюльпинк. Чехословакия – Ян Масарик. Болгария – Георгиев. Норвегия – Мунк. Ки­тай – Лю-тце Жун. Индия – Абаниндра Тагор, Ганголи, Сен, Халдар. Испания – Зулоага. Португалия – Мадахил. Швеция – Мансон, Арне. Франция – Лапрадель, Лефюр. Польша, Египет, Румыния – еще не обнаружились. Южная Америка – Вам ближе. Не понимаю, почему мои посылки к Альбуэрно возвращались обратно. В Аргентине был Цезарь Диаз Циснерос,  профессор международного права, друг Пакта. Конечно, многие еще добавятся – пашня Культуры бес­предельна.

Вы знаете, что картины принадлежат Е.И., о чем у Вас было мое заявление, заверенное здешним магистратом. Кроме того, деньги от Хисса переводились Е.И., и она распоряжа­лась ими. Все это надо иметь в виду, ибо Хорш такой жулик, что от него всего ожидать можно. Да, всем нужно быть на дозоре.

Из Вюрцбурга через АНРА пришло отчаянное письмо Ведринской, оказавшейся почему-то в сов. лагере. Не пони­маем, отчего она не стремится на Родину, ибо насколько по­мню, у нее был сов. паспорт. Так или иначе ее положение ужасное. И как можно помочь в таком сложном положении?! Известная артистка и вдруг оказалась в полной безвестности, ибо у нее в Риге все сгорело. И сколько сейчас таких горе­мык! Должно быть, немало друзей, впавших в подобные бед­ствия. Просили Катрин послать Ведринской 20 долларов – адрес дали. Просили Валентину, нет ли в Праге русской труппы?

Кто такая Аста Флеминг Уайтсайд? Написала длинное письмо. Поминает Брэгдона, Мунди, Рейнгарта, Кейзерлинга. Не слыхали ли о ней? Думается, что на этот год придется сохранить членство в «Модерн Музее». Теперь можно ждать хоршевских мерзостей, и потому даже чудаков не будем тро­гать. Особый дозор! Вообще, в году много движения вод ожи­дается.

Постепенно многое уточнится. Вот читаем в газетах: «Пейзажисты Шишкин и Куинджи». Но оба они несравнимы. Шишкин – натуралист, против чего сейчас реалисты восста­ют, а Куинджи – импрессионист, первый русский импрессио­нист и учитель широкого мировоззрения. Весь путь его может служить темой увлекательного романа. И в других сопостав­лениях потребуется много уточнения, основанного на верней­ших фактах. Историки должны быть беспристрастными летописцами. Красиво сказал старинный арабский поэт Маарри: «История – поэма, слова меняются, но ритм остается». Пусть будет история поэмой истины.

Альбуэрно прислал прекрасно изданный каталог выстав­ки старинных мастеров, бывшей у них в Буэнос-Айресе. По­благодарите его от меня. Радио сообщило, что Пандемо­ниуму предложено быть в Станфорде. На содержание потре­буется двадцать пять миллионов долларов в год!! Вот так роскошь, а покойная Лига Наций стоила всего восемь мил­лионов в год. Ну что ж, верно, теперь все так разбогатели, что могут тратить такие суммы. Пока дворцы построятся (а сколько потребуется на стройку?), Пандемониум будет в Нью-Йорке, – значит с кем-нибудь Вы встретитесь. Чудеса – откуда такие деньги возьмутся? Англия совсем задолжала, долг Америки чуть ли не в полтриллиона. Радио вопит о «мировом голоде», о семнадцати миллионах тонн хлеба насущного, необходимых для утоления бедствия! Для Индии нужно три миллиона тонн, и уже в сотнях селений требу­ется присылка хлеба. Англия должна была урезать паек и вернулась к военному рациону. Таких «астрономических» цифр не бывало. Откуда Пандемониум возьмет миллионы тонн пищи? Печатание бумажных денег не поможет, а тут, помимо затрат на стройку дворцов, еще 25 миллионов еже­ годных. А спросите-ка на что-нибудь просветительное – за­ мучают, не дадут. Мы все можем быть живыми свидете­лями, как трудна поддержка в культурном деле. Вот уже и Луну достигли и будто до Солнца достигли – все это вели­чественно и грандиозно, а на бедной маленькой Земле голод и обнищание.

В «Лондон Ньюс» портрет Нижинского – во что бедняга превратился! Помню, когда он сошел с ума, кто-то суровый сказал: «Допрыгался!» Кто знает, не был ли прав осудитель – не повлияли ли прыжки? Ужасно подумать, что четверть века талант живет в безумии. В Индии появилась какая-то художница Магда Нахман – выдает себя за ученицу Дяги­лева и Бакста, насколько знаю – у них учеников не было. Прилагаю швейцарский адрес проф. Эмилия Шауб-Коха и советую теперь же избрать его в почетные советники Коми­тета «Знамени Мира» – брошюру ему можно дослать впоследствии. Он много где пишет и имеет хорошие связи (писать ему можно по-английски). Так будем отмечать каждое положительное явление. И Вы думайте, кто мог бы оказаться в рядах друзей «Знамени Мира». Но не гонитесь за «большими колпаками» – гранд бонне, как говорят французы. Культурные труженики и молодежь – вот наша нива. За ними – будущее. Кто неизвестен сегодня, может стать известным завтра, но кое-кто известный сегодня может пе­рестать быть известным завтра. А завтра стучится во все двери и окна.

Имеются ли у Вас связи с «Новым Русским Словом» и с «Русским Голосом»? Послали ли им отчеты АРКА для отзыва? Эти связи сохраните. Жив ли Дымов? Где Андога и другие друзья? Особый дозор! Время очень напряженное. Армагеддон  Культуры свирепее,  нежели Армагеддон войны.

Из Калькутты опять очень трогательно зовут на конфе­ренцию культурного единения. Но где уж тут ехать! По-видимому, прекратился отличный журнал «Твенти Сенчури» – очень жаль. Мы были свидетелями кончины целого ряда прекрасных изданий – «Сколар», «Ионг билдер», «Сааки», «Ист-Вест», «Арт енд Келчур», «Рупам», «Комрад», «Мисиндиа». Начать припоминать – длинный список получится. И все культурное первое страдает. Так и везде, а какая-нибудь по­шлость отлично существует объявлениями. Португалец Фонтес извещает, что его книга выйдет в конце Февраля и что он предложил «Фламме» издать его английский перевод. Не будем обижать и скажем – будем иметь в виду на будущее.

Радио сообщило, что в Международный Суд в Гааге на­значены пятнадцать судей. От Франции – проф. Бадеван – он хорошо относился к нашему Пакту. От СССР – профессор международного права Крылов. Когда брошюра о Пакте будет готова, пошлите 16 экземпляров Вашим новым голландским сотрудникам для поднесения судьям и в библиотеку. Это тем более уместно, ибо предыдущий состав Гаагского Суда был всецело за Пакт. В препроводительном письме Вы упомянете это обстоятельство и выразите уверенность, что Гаагскому Суду всегда будет близок вопрос о сохранении культурных ценностей. Пирогов говорил: «Единственная возможность борьбы со злом есть наука и художество». Казалось бы, люди давно уже должны знать эту простую истину, но ее не хотят знать, от нее отмахиваются. Ну что ж, будем твердить не­устанно. Молодежь откликнется. Вкладываю любопытные вы­резки. Они Вам могут пригодиться при беседах с Гусевым и с членами «Знамени Мира». Итак, со Знаменем Мира – вперед! Друзьям – наши сердечные приветы.

 

15 февраля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Прага

 

СООБЩЕНИЕ В. БУЛГАКОВА

 

Русский Культурно-Исторический музей благополучно существовал до 22 июня 1941 г. В этот день, т.е. в день объявления Германией войны Советскому Союзу, заведую­щий музеем В.Ф.Булгаков был арестован агентами гестапо в здании музея и отвезен из Збраслава в Прагу, в немец­кую тюрьму, где и пробыл три месяца в самых тяжелых условиях. Временно освобождая его, гестапо предписало ему отказаться от должности директора музея и выйти из всех общественных и литературных организаций, где он состоял членом. Кроме того, он был обязан подпиской к невыезду из Праги и отдан под двойной надзор – гестапо и общей чешской полиции, куда он обязан был еженедельно являть­ся. Литературная деятельность ему также была запрещена. Заместителем Булгакова по должности руководителя музея назначен был художник Зарецкий. Ему, по инвентарным книгам, сдан был Булгаковым музей. Все оказалось в пол­ном порядке.

23 Марта 1943 г. была арестована старшая, 22-летняя дочь Б. – Татьяна по обвинению в участии в нелегальном чешском антифашистском кружке и в выражении сочувствия победам Красной Армии. 27 Марта того же года снова аресто­ван был сам Б. До 17 Мая его держали в пражских тюрьмах, а затем по этапу, в железных наручниках, отправили в ла­герь для интернированных советских граждан в крепости Вюрцбург, близ г. Вейссенбурга в Баварии. Режим в крепости был тот же, что и в концентрационных лагерях (голод, хо­лод, принудительные работы), но все же несколько легче. К тому же Б-ва и ряд арестованных старшего возраста не при­нуждали работать. Раз в месяц Б. получал продовольственные посылки от жены. Дочь Б. была отправлена в женский кон­центрационный лагерь Равенсбрюк, на севере Германии, с ужасным, характерным для худших немецких лагерей режи­мом. И отец и дочь все же выжили. 26 Апреля 1945 г. Б. был освобожден американской армией, а в начале мая месяца дочь его освобождена была советской армией. Оба вернулись в Прагу.

Приехав в Прагу 22 Июня 1945 г. (т.е. ровно через 4 го­да после своего первого ареста) и посетив Русский музей в Збраславе, Б. нашел его в состоянии полного разгрома. Ока­залось, что в течение 30 дней в залах музея проживали сол­даты одной немецкой военной части, а затем Збраславский замок сделался предметом боя между немцами и русскими. Немцы бежали. В замке на некоторое время обосновались русские. Немцы варварски вели себя в музее. Чтобы освобо­дить место для спанья, они свалили всю его мебель в одну или две комнаты, а многое просто выбросили на улицу. Кар­тины и рисунки сорваны были со своих мест, библиотека и архив рукописей приведены в хаотическое состояние. Все по­мещения музея заполнены были мусором, тряпьем, обломка­ми оружия, патронами и т.д. Осколки стекла и ценного фарфора хрустели под ногами. Многие рукописи и рисунки (в частности, несколько рисунков Добужинского) были разорва­ны. Заведующий музеем, как оказалось, уже несколько не­дель не показывался в музее. Таким образом, музей был брошен на произвол судьбы. Его «хозяин» – Русский Свободный Университет – фактически перестал существовать, а те два-три лица, которые имели претензию представлять Уни­верситет, по старости ли, по растерянности ли, не предприня­ли и не предпринимали вовремя нужных мер.

Б. лояльно ожидал, пока его пригласят возобновить его деятельность в музее. Заведующий-дезертир был уволен от своей должности только 22 Сентября, и в тот же день Б. восстановлен был в должности директора. Он тотчас принялся за работу восстановления музея. Удалил мусор, восстановил внешний порядок в музее, разыскал вещи, временно исчез­нувшие (они оказались припрятанными и сохраненными для музея служащими замка) и приступил к созданию новой экс­позиции, уже не в духе русско-эмигрантского, а просто рус­ского музея, с особым отделом, посвященным Красной Армии и Советской России. Однако неожиданно выяснилась необхо­димость для музея покинуть то помещение, которое он зани­мал в Збраславском замке уже в течение 10 лет: с одной стороны, помещение это понадобилось управлению замка для других целей, с другой – Советское Посольство в Праге, с которым Б. находился в связи, выразило пожелание о том, чтобы музей был перенесен в Прагу, а именно в здание рус­ской советской средней школы, располагающей прекрасным и обширным помещением, с тем, чтобы эта школа стала, таким образом, как бы главным русским культурным центром в Праге.

Музей должен был перейти в Прагу не целиком. Его биб­лиотека и архив рукописей, отражающие, главным образом, деятельность русских ученых и писателей за границей, а так­же обширный фотографический материал, посвященный жиз­ни и быту русских за рубежом, переданы были в распоряжение Академии Наук СССР. Делегация Академии в составе главы всего архивного дела в СССР ген. Никитинско­го, академика проф. Минца, члена-корреспондента Академии проф. Богоявленского и секретаря делегации доц. Сутоцкого, как раз находившаяся в Праге для приема в ведение Акаде­мии другого, именно русского заграничного исторического ар­хива, который создан был чешским правительством и ныне принесен был им в дар Академии, посетила Русский музей в Збраславе, высоко оценила его коллекции и постановила: принять книжные и рукописные материалы музея в состав собраний Академии Наук как особую архивную единицу под названием «Архив Булгакова». Все эти материалы были упа­кованы и в 24 больших ящиках пересланы в Москву.

Что касается художественных коллекций и собрания предметов русской старины, то они вместе с необходимой музейной обстановкой перевезены были В.Ф.Булгаковым в здание русской советской средней школы в Праге. Музей будет помещаться в шестом этаже собственного здания шко­лы, где ему предоставлены большая светлая галерея и че­тыре просторных, чистых, светлых комнаты. Надо сказать, что все ценнейшее уцелело от немецкого погрома и сохра­нилось в прекрасном состоянии. Это относится, в частности, ко всем 15 картинам акад. Н.К.Рериха, к портрету его и другим работам его сына-художника, к картинам Репина, Богданова-Бельского, Бенуа, Виноградова, Наталии Гончаро­вой, Стеллецкого, З.Серебряковой, скульптора Аронсона, К.Брюллова, Ив. Билибина и других выдающихся художни­ков, также – к собранию ценнейших миниатюр и др. собра­ниям. В новом помещении музей, по идее В.Ф.Булгакова, будет дополнен отделением, отражающим жизнь Советского Союза в его современном состоянии. Будучи переведен в столицу страны и став более доступен для всего ее населе­ния, музей, без сомнения, будет сильно посещаться, и его роль может только вырасти. Самое же радостное состоит в том, что музей соединен с большой средней школой и, та­ким образом, непосредственно будет служить делу просве­щения, делу воспитания и образования русской и интере­сующейся Советским Союзом чешской молодежи. Таким об­разом, идея Рериха о необходимости учреждения постоянно­го Русского музея за границей получает новое, еще более прочное и основательное выражение. Наконец, важно то, что музей стал собственностью Российского государства и Советского Союза, что подводит прочную материальную ба­зу под его существование и, вообще, обеспечивает всесто­ронне это существование, ранее зависевшее в значительной степени от частной благотворительности. Таким образом, проблема Русского музея в Праге, по крайней мере, по мнению инициатора и создателя его – В.Ф.Булгакова – раз­решена была чрезвычайно удачно. Реформа, вызванная тре­бованиями новой эпохи, была неизбежна, музей (если не считать сравнительно немногих потерь, понесенных вследст­вие занятия помещений музея немцами) не только не по­страдал, но вступил в новые условия существования, вполне благоприятные для его дальнейшего развития. Советское правительство более, чем какое-нибудь другое, печется о культурных ценностях своей страны и своего народа. Оно, конечно, сделает все необходимое и для того, чтобы поддер­жать в блестящем состоянии Русский музей при русской средней советской школе в Праге.

 

[1946 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Памятный день

 

Вы встретите 24 Марта бодро, с распущенным Знаменем. Радовались мы Вашему письму от 29 Января. Все в нем светло и полно служением будущему. Кто такой профессор Ива­нов? Вероятно, Ваша встреча с ним тоже будет ко благу. Так обновляются связи. Хорошо и письмо Жина в «Либерти Геральд». Получился ценный документ глубокого значения. Нам пришлите двадцать оттисков. Дайте членам «Знамени Мира» – пусть хранят. Может быть, и еще где-то в провин­ции газеты откликнутся.

Правильно, что Вы пока не говорите о переговорах с А.В.Г. – пусть оформится. Правильно, если пересылать па­рижские картины, то лучше Тюльпинку. Посылаю Вам 25 Конлана – цена с пересылкой по 3 рупии. Деньги нам не пересылайте. Разве Еременко, как Вы пишете, Александр Моисеевич? Отчего он пишет А.В.? Разве не анекдот, что Америка, т.е. Хорши, уверяют честную публику, что я по­мер, а Москва разъясняет, что художник «жив и здравству­ет». Ведь сие, поистине, удивительно. Показательно, что хоршевская ложь так выплывает наружу. Вы помните, что Хоршиха уверяла, что не знает, где картины находятся – Вы об этом писали, но не помню, кто именно Вам сообщил. Удивительно наблюдать эту шайку, живущую на лжи и клевете. Люди поймут, что и все другие уверения Хорша – сплошная ложь. И сколько вреда Америке наносят такие типы, как Хорш и его покровитель! Вы писали, как он про­бирался к Хоршу по черному ходу с поднятым воротником. Почтенные гости так не делают. Мерзкие твари ползают, а вся нация страдает. Как Цицерон говорил о Катилине: «До­коле будешь испытывать терпение наше?!» И как на народ­ных бедствиях наживаются темные личности! Здесь призрак голода все грознее. Неру правильно сказал в Бенаресе, что народ не потерпит «пиры и танцы», как было в Калькутте два года назад, когда от голода померло более трех мил­лионов людей! Давно было сказано о голоде и прочих невзгодах.

Значит, Гусев – Александр Васильевич – хорошо знать наверно, а то люди обижаются за неверное имя. Хорошо, что он энтузиаст, мы таких любим. Они побеждают. Среди потря­сений именно энтузиазм выводит человека на стезю достиже­ний. Во всех наших странствиях именно энтузиасты запомнились светлыми оазисами. Мудряки земные называют энтузиастов мечтателями. А на поверку оказывается, что энтузиасты чуяли действительность и были истинными реали­стами, пылая светлым будущим.

Великий пример светлого энтузиазма – Елена Ивановна. Она верна, непоколебима. На днях Елена Ивановна вспом­нила трогательный эпизод из ее раннего детства. В Бологовской церкви семья Путятиных имела особое знатное место на клиросе. По праздникам все ездили на службу в праздничных нарядах. Е.И. помнит и белое платье с кру­жевами, и шелковые чулки, и белые сапожки. И вдруг она видит, как через решетку протягивается крошечная загоре­лая ручка и робко гладит белый сапожок. Е.И. так и за­стыла, чтобы не спугнуть девочку. Стало стыдно, незабываемо стыдно и за свое кружевное платье, и за шел­ковые чулки, и за белые сапожки, и за знатное место. Ка­кая радость для Е.И. помочь, отдать, ободрить. А здесь это тем труднее, что язык-то чужой. Местное наречье пахари очень своеобразно и примитивно. Устроила Е.И. в службах – полы, печи, застеклила окна, а они все это выбросили. Пол – земляной, очаг дымный, окна без стекол. Так пове­лось от дедов.  И трогать нельзя.

Деятельность Е.И. и ее внутренний смысл должны стоять примером. При отправлении нашей Азиатской экспедиции предполагалось, что Е.И. понесут в легкой дэнди, ибо она верхом не ездила. Но после первых же дней Е.И. решила, что она «на людях не поедет», села на коня и всю экспеди­цию проделала на коне, на яке, на верблюдах. При этом замечательно, что лошадь, многих заносившая, под Е.И. шла всегда спокойно. Е.И. первая русская женщина, проделавшая такой путь. А тропы азийские часто трудны – и узкие горные подъемы, и речные броды, и трещины, и тарбаганьи норы. Ну да и встречи с разбойными голоками тоже не очень приятны. Но замечательно присутствие духа Е.И. в самый опасный час. Точно Жанна д'Арк, она восклицает: «Смелей! смелей!» Да, было много опасных встреч, и всегда проходили без страха, без вреда. Так и шли.

Вспомнилась Жанна д'Арк. На диптихе «Чаша героя» – правая створка имеет большой витраж с изображением вои­тельницы Жанны на коне. Но махарани Траванкора умудри­лась приобрести для музея одну левую створку, тем лишив картину смысла. Почему-то Козенс, бывший при выставке, не догадался разъяснить смысл диптиха. Много курьезов заочно случается. Недаром пословица: «Врет, как на покойника». Впрочем, Хорш вполне эту поговорку оправдал. Сколько же неправдоподобной клеветы сеет преступная шайка! В старину говорили: «Правдою мир стоит», но Хорши утверждают: «Мир ложью держится».  Вот  и  Гусев увидел,  что Хорш – жулик. Только бы защитники правды не раскланивались вежливо с жуликами. Зина отлично описала собрание, на котором тем­ная сила бушевала, а защитники правды скромно шептали оправдания.

Еще интересное сведение. Валентина сообщает, что Рус­ский музей в Праге был разгромлен немцами, но картины не пострадали. Теперь картины перенесены в более центральное и в лучшее помещение. Таким образом, «пожар способствовал украшению Москвы», а разгром музея дал лучшее помещение. Булгаков очень страдал за эти годы, но выжил. Да, если бы пришлось перевозить парижские картины, то к Тюльпинку. Письмо Валентины более оптимистично – так и должно быть. Московское радио сообщает, что Ленинград дружно отстраива­ется. Сейчас там была поставлена «Орлеанская дева» Чайков­ского. Хотелось бы послушать ее – я из нее почти ничего не знаю. Кстати, при случае покажите А.В.Г. статью из рижского сборника «Мысль» – она у Вас имеется. А то и дайте ему копию, если заинтересуется. Там и годы и причины помянуты. По всему судя, вероятно, теперь скоро мы дождемся предста­вителя.

Также весьма поучительно, во что выльется Ваша пере­писка с Парижем. Увидим, ведется ли там культурная работа принципиально «за страх и за совесть» или они работают лишь по найму. Не будем так плохо думать – будущее пока­жет. Также будущее покажет, уйдет ли наконец Уоллес? Уже в четвертый раз англ[ийские] газеты извещают о его уходе, а он все пресмыкается. Такие типы – позор для всей нации. Еще из здешней англ[ийской] газеты – пишут, что совет в Лондоне закончился драматическим эпизодом и «вето». Это напоминает нечто из давних школьных лет. Когда латинист ставил единицу неуспешному ученику, он подымал указа­тельный палец и торжественно провозглашал: «Уно»! Вообра­жаем, сколько у Вас новостей, и все это нежданное и значительное. Будет очень показательно, если на письмо в редакцию «Либерти Геральд» не воспоследует никаких запро­сов и дополнений. Наблюдите.

Посылаю Вам для архива АРКА из «Правды» прекрасную статью Караваевой «Закаленные души» о женском конгрессе в Париже. Сколько единения и трогательности! Знаю, что меня осуждали за привлечения женщин во всех учреждениях, где я участвовал. Но всегда верил я в великое значение женщины и не ошибся. С радостью и признательностью вспоминаю на­ших милых, усердных содружниц, сотрудниц, учениц. Пусть и эта женская радость придет к 24 Марта. Перевести бы и разослать членам АРКА.

В  Китае опять бедствие – лопнули плотины Желтой реки. Затоплено восемь миллионов акров – погиб урожай. В 1935-м, когда мы ехали из Пекина в Шанхай, пришлось пе­ресечь район наводнения – ужас! Хотя линия дороги была высока, но вода местами шла через, а кругом разливное море – торчат крыши, трубы, верхи скирд. Но самый ужас на станциях. Солдаты сдерживают штыками голодные толпы. Ох, эти бесчисленные протянутые иссохшие руки, глаза, горящие отчаянием. А иные в полной безнадежности опустились бес­форменными кучами. А детишки-то! Сплошной ужас! Вот и в Индии надвинулся голод. Радио передает слова Ганди: «Пра­вительство должно не только смотреть на небо в ожидании дождя, но и что-нибудь делать». Дождя нет, небо ясное, на горах снег всего четыре фута, а бывал до шестнадцати. Бед­ствие! Стара французская поговорка: «Управлять – значит предвидеть».

После выставки в Музее Бароды остаются: «Ранние зво­ны» (русская), «Ведущая», «Весть Шамбалы», «Приказ Ригдена», «Рамайана», «Гималаи» – все большие. Конечно, Музей Бароды – лучший в Индии и имеет хороший европейский от­дел, но все же жаль, что эти картины на Родину не доехали. Но, с другой стороны, добрые русские вестники всюду нужны. Все-таки на Родину сбережем добрый отбор. Святослав пыта­ется перевести Вам сто долларов через Нешионал Сити Банк. Просим, когда получите, нельзя ли достать холста, как преж­него, размер 3 фута ширины на 36 футов длины. Конечно, его можно посылать частями, но так, чтобы длина каждого куска была 5 футов и 2 инча, не короче. Просто беда с хол­стом. Пытались достать из Парижа через франц[узского] кон­сула, но на его телеграмму ответили, что в Париже холста нет, а если и будет, то через несколько месяцев. Вообще с Парижем неутешительно. После никто не поверит, что ху­дожники так мучились из-за простейших художественных ма­териалов. Болеет Культура. Португалец Фонтес хочет устроить Комитет «Знамени Мира» в Гоа – пусть работает во благо. Посылаю Вам копию его письма и моего ответа. Вся-Индия Радио просит беседу «Вандализм». Пошлю, ибо при этом можно «Знамя Мира» помянуть. Не будем упускать слу­чаи напомнить о Культуре. Славно, что Вы встретите 24 Марта бодро, полные дум о светлом будущем. Нежданно вы­являются возможности, а у Вас для каждой из них дверь открыта радушно. Так, в радости, в радушии встретим добро­го Гостя. Скажите друзьям приветы душевные.

 

1 марта 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грозное время

 

Письмо Зины было от 29 Января — значит, очередное запаздывает. Неудивительно: за последнее время почта беспричинно запаздывает, а иногда мы без почты и день и два. Дорога не обрушилась, движение как будто не прекратилось, а почта пошаливает. Вероятно, немало друзей огорчаются на медленность наших писем, но почта своеобразна: из Китая сюда десять дней, отсюда в Китай шесть недель. Как кроко­дил в цирке — от головы до хвоста три аршина, от хвоста до головы три с половиной. И такое бывает: «Конкорд сообщает, что в Каире по коридору отеля голый англ. офицер преследовал «дамзель в неглиже». Военный суд оправдал его, ибо по уставу воинские чины для спорта могут не носить форму». Куда же дальше? Много показательных знаков мелькает в печати. Можно представить, сколько их в Ваших больших газетах. А время тяжкое.

Газеты и радио стали грозными. Тиран-голод свирепствует по миру, а в близком будущем, по-видимому, бедствие станет еще страшнее. А за голодом идут его ужасные родичи — эпидемии, вырождения, взрывы отчаяния. У Вас все эти беды оповещены, наверно, еще сильнее. Привожу дословно два газетных сообщения:

«Необычное явление в Хиросиме. Атомный город отбрасы­вает тени прошлого. Народ живет в постоянном страхе перед новыми призраками.

Лондон, 25 февраля. Токийский корреспондент газеты «Ньюз оф зе уорлд» сообщил в субботу вечером, что сцены Хиросимы во время атомной бомбардировки теперь вновь воз­никают в городе в виде «силуэтов на голой земле». Корреспондент г-н А.Нойз Томас сказал, что он видел это явление, и приписывает его некоему необъяснимому замедленному дей­ствию атомных лучей. «На мостовой тень маленькой японской школьницы, держащей подмышкой что-то напоминающее связку учебников», — пишет он и добавляет, что он также видел силуэт исчезнувшего моста.

Томас говорит, что появляется немного силуэтов, «но лю­ди, пережившие взрыв, лишившиеся зубов, с пухом, появля­ющимся на голове вместо волос, живут в постоянном страхе, опасаясь появления новых».

Как сказал корреспондент, он впервые услышал об этих явлениях от офицеров на борту британского военного корабля «Гленэйрн» в Токийском порту и «только после того, как я проверил этот рассказ на месте и сам содрогнулся от ужаса, я убедился, что это правда. Эй-Пи».

«Свиньи для атомной бомбы. Нью-Йорк, 25 февраля. Ко­зы, бараны и свиньи «будут нести вахту» вместо команды на военных кораблях, которые подвергнутся атомной бомбарди­ровке во время предстоящих этим летом испытаний в Тихом Океане. Глоуб».

Из первого очевидно, что нарушение вибраций и про­странственных энергий дает потрясения, значение которых люди не хотят осознавать, при этом владыки земные уверя­ют, что атомная энергия не будет употребляться для губи­тельных целей, а сами мечтают об инсценировке войны, разрушая суда и мало заботясь о последствиях. Б.Шоу назвал безумно легкомысленное обращение с атомной энергией обезьянством.

Второе сообщение уже из Гранд Гиньоля. Свиньи и бара­ны будут составлять экипаж обреченных броненосцев. А ну, как адмирал Хрю или командор Козел взбунтуются — теперь бунты так приняты. Впрочем, сие флотское действо, кажется, не произойдет. Ученые запротестовали, а страховые общества отказались страховать наблюдателей. Страховые деятели про­явили дальновидность.

Грозное время! По-видимому, мы радовались преждевре­менно об отмене флотского безумия. Последние газеты гово­рят, что оно все-таки произойдет, а «после нас хоть потоп». Хотят думать о мире, а сами инсценируют войну. Разве на­учные опыты нуждаются в броненосцах? Да что говорить, сейчас гремит Армагеддон Культуры. Пришел Ваш пакет с интересным письмом исследователя аур, вибраций, резонанса. Все очень своевременно. Передайте исследователю нашу ра­дость о его трудах. Знает ли его Илья? Несомненно, им было бы интересно потолковать. Будем рады слышать о дальней­ших достижениях — все это неотложно нужно.

Прилагаю адрес журнала в Лос-Анджелесе — там в декаб­рьском, 1945-го, номере отличная статья о книге Конлана, — хорошо бы достать Вам и нам несколько экземпляров. Когда выйдет брошюра «Знамени Мира» — пошлите им. Мс. Коринн Хелин — большой друг. Пошлите ей и письмо Жина из «Ли­берти Геральд» — отзовется. Еще одно хорошее издательство «Китаб Махал» хочет издать мою книгу. Дам, ведь опять можно напомнить новым читателям о Культуре, о Знамени Мира. Вероятно, общее название будет «Герои». Жаль только, что это делается так медленно. Очень интересно, как у Маг­далины выйдет отчет АРКА. У ней хорошее, легкое перо, да и рука легкая.

Уж больно много смуты повсюду. Наверно, это отражает­ся на всех делах. И нельзя ожидать разрешения всяких про­блем. Люди думают о войнах, но не об истинном мире. Да и какой же мир без истинного просвещения? Получается урод­ливое зрелище: с одной стороны, чуть ли с солнцем не поце­ловались, а с другой — безответственная темная масса под дубинкой дикаря. Да, «цивилизованный» дикарь — ужасное зрелище. А теперь еще голодная, обнищалая толпа.

Долетело отличное письмо Валентины. В нем она душев­но поминает Зину, а мы так рады, когда друзья друг о друге говорят сердечно. В глаза — одно, а за глаза — много ценнее. Печалуется, что замечает в чехах признаки шовинизма. По­лагаем, что эта зараза пройдет, ибо не к лицу славянскому народу мелочный, невежественный шовинизм. По счастью, русский народ не болел никогда этой гнилой лихорадкой. В моем листе «Шовинизм» это отмечено. Пребывание в Праге даст Валентине много полезного — она такая даровитая, восп­риимчивая. Уже пишет для местных газет и учит язык. Для русских чешский язык нетруден, но своеобразен, например, духи — вонявка, театр — позорище, кресло — влезалище, а некоторые слова нам совсем не удобны в обиходе. Положение трудное — квартиры не найти, еда — хлеб и картошка, види­мо, и посольское положение не помогает. Булгаков болеет — в постели. Всюду нелегко. Вчера радио сообщило здешнее правительственное предписание, чтобы служебные лица ели меньше. Вот как!

Получилось очередное письмо Фогеля к членам АРКА. Теперь ему предстоит составить брошюру «Знамени Мира» — материала у него хоть отбавляй. Иногда думается, зачем по­минаю я Вам многое, что Вы, может быть, еще полнее из газет знаете? Но в стремительности работы, в ежедневном водовороте быта что-то могло ускользнуть от внимания. А ведь водоворот около Вас велик. И малое и большое, как вечный телефон, трещит. Отбираю листы для «Героев», выбор труден, и порою не знаешь, что отобрать, а что отложить на будущее. Не слышали ли, как подвигается Фогель со «Знаме­нем Мира»? Относительно самого печатания брошюры, облож­ки, бумаги Вы придержитесь бывших брошюр и отчетов АРКА — по местным условиям. Тампи пишет, что им получе­но письмо Эптона Синклера с сообщением, что тот говорит о моих картинах в своей новой серии «Конец Мира» в послед­нем номере. Пошлите Синклеру Конлана. Приглашали ли его в число поч[етных] советников АРКА? Или «Знамени Мира»? Получили ли Вы два экземпляра «Иерархии» и исправленную часть первой книги? У Вас имеется много книг Юрия «Звери­ный стиль» (Прага). Пришлите парочку.

Вот все тороплю Вас, а сам знаю, что Вы и без того стремительны. Да и все мы стремительны. Серов, когда писал портрет Е.И., подметил ее стремительность. Кстати, запросите Тэт Галерею (музей) в Лондоне, там ли этот портрет. По газетным сведениям, все русское собрание инженера Брайкевича было подарено этому музею. Если не знаете адреса му­зея — позвоните в Британское консульство. Хотелось бы установить местонахождение этого портрета. Только поду­мать, что Серов уже четверть века как умер. Помимо дарова­ния, он был справедливый человек, а такое качество, увы, редко встречается. Жив ли Пеппер? Хороший друг. Помню, во время моей выставки в Бостоне я заметил высокого, груз­ного человека, три дня упорно сидевшего перед картинами. Спросил Пеппера, кто такой? «Да это Саржент, он так полю­бил Ваше искусство. Пойдемте познакомиться». Все друзья были. И хорошие. А куда пошли собрания Лонгир и Спольдинга? Не в Бостонский музей? Многое бесследно исчезает. Из 75 вещей после С.Луи можно было уследить 36, а осталь­ные? Кто-то говорил, что они где-то в Канаде. Пусть себе где-то живут, может быть, уже под другим именем, ибо моя монограмма не всем понятна. Да и винить нельзя, кто знает, что это начальная и конечная буквы фамилии по-русски. Многие читают «Паке» — Мир. Ну, это их дело. К слову, приходят такие старые вещи, а впереди столько нового. О будущем будем думать и действовать. Вы уже знаете, что Верховный Совет в Москве выдвинул Жданова. Помните, я писал Вам о нем, о великом патриоте. Где Жданов, там хо­рошо. Привет Вам всем, нашим милым сеятелям будущего.

 

15 марта 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

Перевод части текста Н.Л. Некрасовой.

 

 

Из письма Зины

 

29  Января 1946 г.

Только вчера отправили Вам очередное письмо, как возникла необхо­димость писать Вам сегодня и уведомить Вас о моем посещении Алек. Вас. Гусева. Я с ним созвонилась, и он меня просил к нему заехать, что я и сделала. В этот раз я ему повезла большую Монографию (полагая, что он сам к нам не заедет) и с ним просмотрела большинство репродукций, благодаря чему узнала, какие именно картины Хорш ему не показал. Как я и предполагала, он показал большей частью скетчи, а из известных серий картин очень мало (картин 5-6). Я оставила монографию Гусеву для того, чтобы он более подробно просмотрел ее. На этот раз он мне сообщил несколько более подробно о своем посещении Хорша и смотре картин. Оказывается, что первым обратил внимание Гусева на эту «кол­лекцию Хорша» проф. Иванов, который здесь находится для участия в работе закупочной комиссии. Он высказал мнение, что эта коллекция картин Рериха имеет огромное значение и что ее нужно было бы приобрести. Гусев написал об этом в Наркомп[рос] и ему ответили, чтобы он сделал шаги для приобретения этой коллекции. Тогда он с проф. Ивановым посетил Хорша — в первый день в маленькой комнатке им показали картины. 50 картин стояли у стен и некоторые были приносимы служителями, причем проф. Иванов обратил внимание на то, что картины, вероятно, где-то свалены и со временем могут значительно пострадать. Они также пошли на второй день смотреть картины, и X. им показал около 20 картин. После этого он им вручил список в 232 картины, сказав, что это и есть вся коллекция. Он запросил за нее 100.000 дол. Гусев пытался узнать от него, где находится художник, на что X. вначале отвечал неопределенно, а затем сказал, что последний, вероятно, умер. Гусев немедленно сообщил обо всем в Нарком[прос], откуда ему ответили, что художник жив и здравствует, и поручили узнать адрес и списаться с ним. Также ему указали на то, что Хорш не показал ему всю коллекцию, ибо она должна быть значительно больше, нежели в 232 картины. Гусев нашел Яременко, последний ему сказал, что слышал плохое о Хорше, знает мало о том, что произошло с Музеем,  но может дать ему адрес Н.К.

 

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сокровище

 

«Добывать в Москву рудознатцев, муролей (зодчих), так­же мастера хитрого, который бы умел к городам приступать, да другого мастера, который бы умел из пушек стрелять, да каменщика хитрого, который бы умел палаты ставить, да се­ребряного мастера, который бы умел большие сосуды делать, да чеканить, да писать на сосудах; также добывать лекаря и органного игреца».

 

Так звал знатных мастеров из Италии Иоанн Третий. А много раньше Ярослав Мудрый украшал мать городов русских — Киев византийскими художниками. У Андрея Боголюбского работали аланы. Москву украшали Фиоравенти, Солари, Вухтерс и многие добрые зодчие и живописцы. А уже после Пет­ра и не перечесть всех голландских, немецких, французских, итальянских мастеров.

К чему же поминаем? Да к тому, что русский народ ни­когда не болел скверною болезнью шовинизма. Не боялся иноземцев, ибо сам знал свое великое сокровище, целину не­объятную. Русский богатырь не терял свое творчество и знал, что никакие иноземцы не лишают его исконного достояния. Милости просим, приходите, содружно потрудимся во славу великой непобедимой Родины. И все народы всесоюзные сли­лись в крепкую, нерушимую семью.

Бывали где-то в иных землях слабые духом, бывала среди них позорная эпидемия шовинизма, бахвальства, надутой убийственной гордыни. Им не дано созидать, но дано осуж­дать чужие достижения, приписывать соседям то, чем сами болеют. Ревниво оберегают свое лукошко, а в лукошке, мо­жет быть, шиш.

Но русский народ знает сокровище, ему доверенное. Ве­лико оно, и потому могут быть допущены многие сотрудни­ки. Всем найдется работа, всем хватит места. И все созданное в сотрудничестве остается русским. Иноземная ру­ка не кривит русский творческий путь. Киевская София — русская. Московский Кремль, Василий Блаженный — рус­ские. Соборы во Владимире, на Нерли, в Юрьеве Польском — русские. Можно много перечислять, где сотрудничество славило русское творчество.

И никогда, никогда русский народ не был повинен в гни­лом шовинизме. А теперь открываются новые скрыни, где ве­ками захоронены творческие сокровища. Не бывало на Руси столько экспедиций, раскопок, реставраций, градостроительст­ва, как теперь. Народное сокровище найдено и обережено. Народ возлюбил свою великую Родину. А там, где любовь, там открыты все пути. Народ сбережет свое незаменимое со­кровище.

Чудесное зрелище! Народ русский по-братски всемерно способствует росту творчества у всех народов, слившихся в великой семье Союза. Со всех концов идут добрые сведения об отделах Академии Наук, о школах, о театрах, о консерва­ториях, о строительстве, о музеях, о выставках, о домах Культуры. Каждый народ находит свои лучшие исконные ис­токи и претворяет их в прекрасных творениях. Засветилось народное творчество, и такой свет неугасим. Пример — всему миру, а особенно государствам многоплеменным.

И еще хочу сказать. Пусть у всех славянских народов не будет даже малейших признаков шовинизма. Не к лицу славянам эта проказа. Славянин богат творчеством. В сво­бодном преуспеянии славяне дадут чудесные восхождения. Много кладов захоронено в славянских землях. Найти их и претворить в чудных созиданиях умеет вольный славянин. Не только верим, но крепко знаем сужденный расцвет сла­вянского мира.

Слава героям-творцам!

 

24 марта 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Стройка

 

Прилетели Ваши письма от 19-20 Февраля. Глубоко по­нимаем, как болеете о происходящем. Каждый культурный деятель не может оставаться безучастным, когда Армагеддон Культуры гремит и угрожает всему миру. Рост ненависти — плохой признак. Всякие антинегризмы, антисемитизмы и про­чие антигуманизмы сулят плохое будущее. Команда австра­лийского парохода в Бомбее отказалась принять на борт пассажиров — индусов и китайцев. Куда же дальше!? Тем бо­лее необходима культурно-гуманитарная деятельность.

Чуем, что Ваши нервные боли от той же всемирной при­чины — всем трудно. Ох, уж эти нервные боли — знаем мы их. И начинаются нежданно и проходят по неизвестным при­чинам. Что их вызывает? Что их утоляет? Да и как не быть им среди водоворота мирового смятения?! Физические средст­ва — лишь паллиатив, но и ими пренебрегать не следует. Все, что Вам сказал врач, правильно. Лечение светом всегда хоро­шо. Полезно избегать пищевых и нравственных раздражений. А как избежать этих последних? Может быть, врач посовету­ет спокойствие, а где этот медикамент продается, того не ска­жет. В какой аптеке можно достать унцию спокойствия? Все же, насколько в силах человеческих, не слишком негодуйте на отвратительную действительность. Ведь знаем, что гремит Армагеддон Культуры. Кроме того, имеется у Вас походная «аптечка» спасительных книг. В них и равновесие и спокой­ствие. А заветы никогда не были так нужны, как теперь. Мысли наши с Вами и горячо желаем, чтобы волна болей отхлынула.

Рады, что у Фогеля брошюра разрастается в книгу. Мате­риала много, и, думается, он сумеет составить внушительную летопись произведенной огромной работы. Успел ли Фогель прочесть в «Твердыне Пламенной» и в «Державе Света» гла­вы о Знамени Мира? Наверно, оба англ[ийских] издания имеются у Катрин, и она могла бы дать их Фогелю. Всюду имеются чёрточки, полезные для составителя. А книга будет чрезвычайно надобна, в особенности после гнусной клеветы Хорша и Уоллеса. Современная действительность — какой-то рассадник клеветы. И в общественных и в государственных делах Вы правильно отмечаете умышленную недоговорен­ность, однобокость и извращение. Созидать нелегко, а клеве­тать легче легкого. И вся такая липкая дрянь где-то волочится и марает планету, бедную заплеванную Землю. Рады мы появлению декларации во второй газете. Теперь кто-то посторонний мог бы написать письма в редакцию, спрашивая о последствиях резолюции. Такое шевеление было бы вполне уместно. Ведь исторический вандализм не есть частное дея­ние. Факт разрушения общественного дела налицо. Не будет забыто в летописи, что Хорш уничтожил Русский музей — ведь все преступное трио ненавидело все русское. Никто, кро­ме оголтелых шовинистов, не противился бы, так же, как не противятся Музею Родена, Испанскому музею и другим со­браниям. Но преступникам потребовалось уничтожить русское дело, и это не может быть забыто. А общественное мнение до русского дела было глухо.

Интересно, как Вы побываете у Гус[ева] с моими лис­тами? Как Вы знаете, за это время умер Потемкин, и это могло внести сумятицу. Радио сообщило, что теперь нарко­мы будут называться министрами. Зина очень хорошо напи­сала Шкл[яверу], ясно, так, как оно есть на самом деле. Да и в Париже у них, видимо, неладно. Потому обождем, пока квашня устоится. Пришли два Ваших пакета: один — с бюллетенями, другой — с декларацией и с письмом какой-то неведомой нам сумасшедшей. Она уверяет, что была с нами на острове Лемносе, а мы никогда там не были. Так же Спенсер Люис уверял, что познакомился со мной в Па­лестине, а я там вообще не бывал. И все такие фантазии печатаются! В «Тайм» пишут о Стравинском. По некоторым его выражениям похоже, что он не очень-то доволен. Гово­рит, что он пишет «для вечности» — значит, теперь что-то неладно или уж бахвальство. Предоставим вечности судить. Говорят, что обреченных под атомные бомбы судов будет девяносто. Подумать, что все эти суда могли бы возить зер­но голодающим! И кому нужны такие бомбежки? О послед­ствиях, наверно, умолчат. Англ[ийская] газета сообщает, что Черчиллю дается «свобода Нью-Йорка». Но чтобы обе­речь такую «свободу», потребовалось четырнадцать тысяч полицейских. Вот так «свобода»!

Впрочем, сейчас много где кривое зеркало получается. Но зато события спешат, а вместе с этим вихрем многое утрясет­ся. Не перегружайтесь работою. От Г. мы еще ничего не слы­хали, да и оттуда, куда он писал. Катрин прислала отличное воспроизведение «Веления неба». Я просил Еременко прислать по экземпляру всех его открыток, но и от него еще ничего не было. Да и вообще почта безобразна. Не знаешь, что дошло, что пропало. А в дни бомбейских беспорядков было сожжено семнадцать почтовых отделений со всем содержимым. Удивля­емся, что не было письма, а причина-то может быть трагич­на. Вот и в Хайдерабаде толпа сожгла «Шах Манзил» и дом министра Григсона, а там были наши картины. Да и в Каль­кутте и в Карачи много чего было.

Весна стоит холодная, хмурая, со снегом, с градом. Па­губно для огорода, для фруктов. Абрикосы уже побиты, по­вреждены вишни, груши, сливы, персики. Хоть бы на яблочном урожае не отразилось. А ведь теперь вопрос пище­вой особенно остр. Так что стройка на лето довольно трудная. Впрочем, стройка идет в разную погоду и тем не менее идет. И у Вас — тоже нелегко, да и у сотрудников у каждого свои трудности. И все преоборют. Вот сейчас прилетело доброе письмо Зины от 7 Марта с целым рядом знаменательных све­дений. Читали и радовались свиданию с Г. — все это ладно. Хорошо, что помнит об ожидании нами представителя. По всему судя, скоро его дождемся. Наркомпрос уведомил Г., что они пишут мне непосредственно, но мы письма не имеем, да и не уверены, все ли до нас доходит. Потому не может ли Г. запросить копию письма и через Вас переслать нам? Об Ере­менко вполне с Вами согласен. А всякая денежная коопера­ция не выйдет, да и не надо. Жаль Зулоагу — еще один друг ушел. Пошлем памяти его добрые мысли. Вот и Зулоага ушел, уже нет Метерлинка, Тагора. Наверно, и еще многих уже нет. Статьи, о которых Зина поминает, — все из «Фламмы», а у Вас, у Катрин, у Жина «Фламма» имеется. Наверно, Фогель читал ее. Посылаю для архива письмо Инд[ийской] Ассоц[нации] Культуры. Поблагодарите автора статьи в «Вегетарианской газете», намерения были очень хорошие. Наверно, выставка молодых советских] художников будет интересна и полезна для АРКА. Вероятно, она может состояться лишь в будущем сезоне — все требует долгого времени. Итак, стройка идет — «пер ангуста ад аугуста». Шлем Вам добрые мысли.

 

1 апреля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

Приложение

Ассоциация  Индийской  Культуры

Канцелярия Генерального секретаря

3Б,  Накуласвар Бхатачарджи Лейн,

Калигхат,  Калькутта.

20-3-46

Кае CUO/30

Уважаемый д-р  Рерих,

Выражая глубокую благодарность в связи с проявленным Вами инте­ресом к нам и к предстоящей Всеиндийской конференции по вопросам единства Культуры, считаю своим долгом снова горячо просить Вас найти возможность председательствовать на Секции изобразительных искусств, которая  будет  проводиться  в  Калькутте  21 апреля 1946  г. (окончательная дата). Друзья по всей Индии убеждены, что в сложившейся ситуации Вы и только Вы можете взять на себя это руководство, так необходимое стране. Поэтому они снова и снова обращаются к нам с просьбой убедить Вас приехать на несколько дней в Калькутту, где мы могли бы иметь честь и удовольствие общаться с Вами на конференции. Если Вы все же не имеете возможности принять это приглашение, то от имени конференции прошу Вас выслать нам в машинописном виде президентское послание, чтобы его прочитал Ваш замечательный сын, великий художник. Он мог бы выступить на конференции также с докладом по искусству. Приглашаем Вашего сына и его талантливую супругу приехать в Калькутту и таким образом спасти ситуацию. Если Вы согласуете с ними этот вопрос, мы направим им официальное приглашение. Тем не менее Ваше имя по-прежнему фигурирует в списке в качестве президента Секции изобразительных искусств, и оно останется там, так как очевидно, что в этом году ни одно другое имя не будет воспринято Вашими поклонниками по всей Индии. Оставляю все вопросы на Ваше усмотрение и глубоко надеюсь, что Вы не огорчите нас отказом.

Что касается Вашего письма о ежемесячных публикациях г-на Санджива Дев на темы Культуры и искусства на одну полную полосу, я готов это делать и буду ждать от него материалов каждый месяц. Слава Богу, «Заря Индии» имеет очень хороший тираж по всей Индии, в Бирме, Сингапуре, Англии и Америке. Он теперь продается в газетных киосках «А.Г. Вилер и К°» на всех железнодорожных вокзалах, а в Южной Индии в киосках «Хигтинботам».

С сердечной благодарностью и надеждой на скорый ответ.

С уважением,

С.К. Бандопадхайа,

Почетный Генеральный секретарь Шестой Всеиндийской конференции по  вопросам  единства  Культуры,  главный  редактор «Зари  Индии».

 

Перевод Н.Л.Некрасовой

 

 

Пройдет

 

Прилетела Ваша весть 17-21 Марта. Большая деятель­ность. Радуемся, что Зина вступила в хорошую женскую организацию. Быть может, в ней найдутся и новые сотруд­ницы. Привет им от нас. Вполне одобряем Ваши планы об АРКА — так и сделайте, как проще для Вас. Для холста можно взять из денег Вами помянутых. О какой именно картине говорила дочь Сутро и к какому году это относит­ся? Не «Звезда героя»? Не относится ли это к одной из ста картин, бывших в Корпорации, не вошедших в Музей, но тоже захваченных Хоршем? Крэн не может претендовать на портрет, ибо Светик получил всего 500 дол [ларов], но ведь это не стоимость большого портрета. Дело было так. Я послал в подарок Крэну темперу «Гуру Чарака», а через некоторое время Крэн прислал мне 500 долларов. Я изве­стил его, что темпера была подарком и я передал эти 500 дол [ларов] Светику в счет портрета, который был ему заказан Крэном. Светик больше ничего не получил и из деликатности не напомнил. Вот и все, а потом Крэн умер. Незадолго до смерти Крэн заказал мне вариант «И откры­ваем». Картина была готова, но наследники просили не посылать ее. Видимо, с желаниями отца не считались. Теперь картина приобретена Музеем Траванкора. Для архива Вам полезно знать. Радио из Америки сообщает совет некоего профессора, чтобы в школы не отдавать детей ранее 12 лет. Спрашивается — что же дети ранее этого будут делать? Да, культурная работа сейчас нелегка. Вот Юрий безуспешно ищет человека для переписки манускрипта. Просили профессоров и разных деятелей и — ничего. Миллионы голода­ют и безработны, а найти кого-то на хороший заработок невозможно. Вот и Вы должны довольствоваться малограмотной секретаршей за неимением лучшей. Вспоминаю, как мы в Париже искали секретаршу со знанием русского и фран­цузского, и какой балаган получился. Так и не нашли. Одна рекомендованная и уверявшая в своей опытности ухитрилась на одной странице сделать двадцать грубейших ошибок. За указание весьма обиделась. Какая же Культура, когда малограмотность одолевает.

Журнал «Новости науки» сообщает, что в Англии ро­дился ребенок о двух головах. Прежде бы сказали: «Очень плохой знак». Да и ругались: «О двух головах что ли?» Но в мире многое не только о двух, но о трех головах. Хоро­шо, что Вы получаете «Известия» и другие газеты, и пото­му Ваши сведения не односторонни. ТАСС иногда посылает нам газеты, но вразбивку. Видимо, и они знают трудность почты. За последнее время мы заметили, что кто-то снима­ет марки с иностранных писем. Получилось престранное по­яснение: может быть, это делает полиция, следящая, откуда приходят письма. Не правда ли, престранное объяснение? А некоторые письма, может быть, вообще исчезнут. За послед­нее время написаны четыре картины: «Кришна», «Вестник», «Мыслитель», «Испытатель» — все не фотографированы, да и некому, да и пленок нет. Все становится труднее — видимо, человеку не осилить «мирное» время! Газеты сообщают, что некий амдипломат Эрли сказал, что хотел бы кинуть на Россию атомическую бомбу. Неужели кто-то опять мечтает о братоубийстве?! «Пацция бестиалиссима», сказал Леонардо да Винчи. Голод их не ужасает. Вот в Симле сразу четыре эпидемии: чума, холера, оспа, менингит, а это как?

Жин пишет к 24 Марта славные, но встревоженные слова — да и как же иначе? Будучи в центре, Жин не только чи­тает, но и слышит многое. Опять наносятся раны взаимопони­манию. Много придется залечивать, но ведь и самое простое ранение сделается смертельным, если в него втирать ядовитые вещества. Уже произносится проклятое слово «война», но она может быть и психическая. Кто знает, которая губительнее? В такие дни самое обычное культурное действие превращает­ся в подвиг. Но мало кто оценит, сколько психической энер­гии затрачивается в таком Красном Кресте Культуры. Говорят об атомной эре, но молчат, насколько она потребует утончения и возвышения человеческого сознания. Психожизнь — во всем, но возглавить ее должен человек как превосход­ный микрокосм.

Вам будет высылаться «Заря Индии» с 1 Января — на­деюсь, будет доходить исправно. В Калькутте начнет выхо­дить женский прогрессивный журнал — «Торчберерс». Просили поддержать, но будет ли долговечным? Не выдер­живает часто терпение, и люди в зачатке бросают даже очень полезное дело. А мы знаем, сколько времени потреб­но, чтобы зерна дали ростки. Вот война убила нашу бедную «Фламму», она только начала укрепляться. Сколько одно­дневок, опаленных пламенем Армагеддона! Помните, в моем листе «Каменный дождь» приведен рассказ о некоем сооб­ществе, вычислявшем, как глубока должна быть траншея и сколько взрывчатых веществ потребуется, чтобы расколоть Землю. Кое-что из ныне происходящего напоминает подо­бное безумие. Ясно, что некто подогревает атмосферу, но как  Соломон  говорил:  «И  это пройдет».

Посылаю Вам телеграмму из Линца об основании нашего общества. Напишите им, что отсюда нам неудобно сообщаться, что скоро выйдет новая книга о «Знамени Мира», и они могут приложить ее к действию. Если хотят переводить книги Уч[ения] — пусть переводят. Люди они, по-видимому, хоро­шие, с добрыми намерениями, но, вероятно, не знают, что не везде еще почта удобна. Пока пусть работают над переводами и по «Знамени Мира». Эта культурная работа всегда нужна, а теперь особенно. Кажется, А. Ренц из Линца Вам уже писал. Пусть каждый сейчас трудится по местным условиям. Вряд ли сейчас можно им думать о своей газете, о своем журнале. Такие ли теперь времена? И откуда средства? Может быть, они Вам пояснят. Теперь все везде так многоразлично, что главное — надо соображать на месте, а друзья должны знать, что все сделанное совершено так, как лучше. Наверно, такие же соображения потребуются и для других мест, откуда обна­ружатся друзья. Иным кажется, что война кончилась и все стало по-прежнему, а на деле совсем не так. Вы-то сие отлич­но понимаете и чуете насыщенность атмосферы.

Прилетело очень сердечное письмо Брэгдона. Пишет но­вые книги — они расходятся очень успешно, а одна уже пятнадцатым изданием. Миссис Карпентер пожелала, чтобы его книги были во всех университетах, школах, библиотеках и дала средства на это благое дело. Имеются добрые души! В Мае в Париже будет частичная мирная конференция, но, во всяком случае, не та, о которой предполагал Тюльпинк. По поводу этой не стоит писать Трумэну. А если Тюльпинк спросит опять, то скажите, что, верно, когда-то будет общая конференция. Действительно, по-видимому, на майской кон­ференции о культурных предметах говорить не будут. Не слышали ли, кто министром просвещения вместо Потемки­на? Мы слышали о множестве министров, но о главном предмете — о просвещении — ни радио, ни газеты не сооб­щили. А ведь Г. поминал именно Наркомпрос.

Слышим о землетрясении и чудовищной волне, опустошав­шей Гавайи, Аляску, Калифорнию. Неужели и такое предуп­реждение не остановит безумную инсценировку войны с кораблями? «Посеявший ветер пожнет бурю». Вот и мертвые воскресают — радио заговорило о собрании Лиги Наций — это уже некромантия. Ох, переедет УНО5 в Женеву. Там и дворец обширный, и при нем бар превосходный, где любили покаля­кать — так газеты подмечали. А современный быт все-таки придется пересмотреть. Присылают лондонскую «Дэйли Миррор» — на каждой странице преступление. Как-то даже хуже стало, нежели во время войны. Впрочем, в сердцах разве кон­чилась война? Кто-то зачитывается хроникой преступлений и какие уродливые кактусы произрастут! Опасные симптомы: па­дение вкуса, падение высокого качества. Вот и в «Тайм» ка­кой-то тип заявляет, что он ненавидит слово «Красота», и при этом показаны отвратительные «скульптуры», если так можно назвать безобразную бесформенность. Высокое качество и вкус накопляются медленно. А тут еще опереточная пошлость мо­жет вторгаться. От пошлости до подлости один шаг.

Послали ли отчет — 1944 АРКА Базыкину? Хорошо бы Вышинскому, Швернику, Жданову — в консульстве или Г. скажут, куда им послать. Пусть дружеская весть летит. Не­много непонятно, отчего Гус[ев] не едет посмотреть, в ка­ком помещении предположена выставка. По-видимому, он находит время быть у Еременко. Такая же выставка могла быть и в Индии, о чем я много писал и Щусеву и Грабарю — и все без ответа. Мое ли не доходит или они молчат по каким-то неведомым причинам? Вот и ВОКС, наверно, мне не ответит. Если предположить, что все не доходит, тогда почему же мой лист «Славяне» дошел и появился в журна­ле «Славяне», и два номера сюда отлично дошли. Да ведь и первое письмо Грабаря до Вас дошло, а потом?! Все это когда-то выяснится. Вот и здесь бывает заморока: получаю номер журнала бомбейской молодежи «Эстетика», смотрю и глазам не верю — объявлено, что у них продается моя кни­га «Прекрасное единение», а я ее и не видал. Удивительно! Конференция Индийской Культуры в Калькутте умоляет приехать председательствовать, но это совсем невозможно. Прекрасные друзья, но пришлось огорчить их. Письмо от Валентины — нелегко ей бедной. Жаль, она не знала, что мы выехали в Финляндию еще в 1916 году. Она писала в газетах о расхищении музея и о перерыве в деле «Знамени Мира». О музее в Европе пока писать не нужно, а «Знамя Мира» не прерывалось, но лишь невольно примолкло в те­чение войны. Наверно, Вы посылаете письма АРКА Вален­тине через стет. Деп.6 Вашингтон — в Прагу. Удивительно молчание Конлана. Но не будем его трогать — наверно, имеются какие-то особые, местные причины. Санжива Дев написал еще статью о Знамени Мира — пусть добрые вести где-то ходят. Фонтес тоже пишет о Знамени — прилагаю ко­пию его письма для прочтения Комитету Пакта. Мадахила можно теперь же избрать в поч[етные] члены. Получен Ваш пакет с январским письмом для АРКА — все очень хо­рошо. «Бикон» — чепуха. Все эти выдумки о Тибете надо­едят наконец. Завадский, видимо, действует. Как их Акаде­мия? Зилоти, Рахманинов ушли — ему больше места. Пусть работает во славу русскую. Сердечный привет всем друзьям.

 

15 апреля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

 (16.04.1946)

 

Дорогой друг

Игорь Эммануилович,

Сегодня ровно через три месяца долетела через Америку твоя добрая весть. Все мы порадовались, вместе читали, посы­лали Тебе, всем Твоим семейным и всему великому Народу Русскому сердечные мысли. Как хорошо, что Ты полон энергии и несешь свой талант и опыт на пользу народную. Горя­чий привет шлем все мы к Твоему семидесятипятилетию. Много знаний даешь Ты молодым поколениям, и, поистине, держава народная крепко стала на первое мировое место. А сколько блестящих побед впереди! Народы Союза могут ска­зать: «Мы от рождения крылаты». Слава и вождям ведущим.

ТАСС нам присылает «Известия», «Правду», «Красную Звезду», «Литературную газету», «Советское Искусство», «Большевик», «Славяне», и таким путем, хотя и с замедлени­ем, мы все же хорошо осведомлены о кипучей героической стройке всенародной. И здесь мы во славу русскую трудимся — каждый в своей области. Почти все местные музеи имеют группы моих и Святослава картин. Только что Музей в Бароде взял пять моих больших картин и столько же Святослава. В Индоре на картине «Ярослав» женщины носят кокошники, перешедшие из Византии. Там же и «Александр Невский». Вообще наряду с картинами гималайскими, тибетскими много разошлось и русских. Ценю, что эти памятки о Руси имеются в Индии. Сколько здесь друзей и собратьев! Вот когда будем в Москве, много доброго расскажем.

Русская великая Культура мне была всегда близка. Как Ты знаешь, меня кое-кто даже преследовал за любовь к кра­сотам русийским. И это было не сусальное «Ой ты гой еси», а знание о том, какие сокровища захоронены в скрынях на­родных. С народом мы постоянно сообщались, а археология давала новый неоспоримый материал — истинную основу.

Юрий за это время закончил большие исторические тру­ды. Один из них в 1200 страниц будет издаваться Королев­ским Азиат[ским] Обществом в Бенгалии. Скоро выйдет его очень нужная статья «Индология в России». Если будем иметь оттиски, непременно пошлем Тебе. Две моих книги «Химават» и «Герои» в печати. Думается, летом выйдут. Еле­на Ивановна много пишет, работает. Часто поминает Твою супругу и Тебя. Скорей бы увидеться! Хочется вместе потру­диться: «Мы Родину любим свою». Слушаем радио. Если уви­дишь Прокофьева, Шостаковича — привет им.

Вложу лист о Репине и страницы отчета нашей АРКА (Американо-Русская Культурная Ассоциация). Ты хорошо де­лаешь, что посылаешь диппочтой через Америку, хоть и дольше, но зато как-то верней.

Наш сердечный привет всем Вам и всем друзьям. Каждой Твоей вести очень рады.

Сердцем с Тобою.

 

16 апреля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Из Шанхая

 

Наши дорогие Николай Константинович и Елена Ивановна! Получили от Вас два письма. Апреля 12-го получен Ваш ответ на первое письмо А.П.Х., пробывшее в пути четыре месяца, а 16-го Апреля пришла весточка и нашей семерке, дошедшая очень быстро. Радости не было конца. Не обошлось без слез. Перечитывали много раз и, конечно, скорее стремились списать на память и письмо, и лист из дневника, и приглашение. А.П.Х. торжественно прочел письмо на общем собрании 14-го вечером. Некоторым письмо явило помощь в расширении сознания, другим радость подтверждения идейного с Вами единства — радость общности в устремлении духа. Великое впечатление произвели оба письма и до открытия их. Волнение и радость. Наташа С. видела во сне Николая Константиновича перед получением каждого из писем. 16-го утром пришла с вопросом: «Где письмо? Видела, что получили от Николая Константиновича посылку». Представьте, скоро в этот день письмо и пришло. Жаль быстрому отъезду Вик. С.: будучи знакомым с прекрасными китайскими юношами и зная китайский язык, он многое мог бы сделать здесь для популяризации Знамени Мира и Пакта. Будем надеяться, что он успеет забросить некоторое семя до отъезда. Да и в Маньчжурии найдутся хорошие китайские юноши.

Беда в том, что общественные работники мы плохие. Философствуем, горячо обсуждаем, горим огнем энтузиазма, мечтаем, а к делу ни так, ни сяк. Утешаемся ценностью мыслетворчества. Заметили много странных совпадений. Так, несколько месяцев назад горячо мечтали о создании в Шанхае «Дома Культуры». Подробно обсуждали все детали с готовностью создавать. Конечно, возможностей претворения никаких нам не представи­лось, но, как ни странно — со стороны мы начали слышать от простых хороших людей идеи, аналогичные нашим мечтаниям. Было сегодня собрание организационной группы по объединению граждан нашей Родины (присут­ствовало не менее 5000 человек), на котором один из ораторов упомянул даже и термин тот же, что и мы употребляли, говорил о создании «Дома Культуры». Часто замечали, как обсуждаемые нами идеи вскоре появлялись в печати. И люди кругом невольно как-то тянутся к нам. Высказывают пожелания не потерять связи по отъезде. Мечтают на Родине поселиться ближе к нам. Что устремляет этих простых людей, ведь некоторые из них с Учением еще и не знакомы. Чувствуют — сердцем!

Благодарны мы Вам, дорогие наши Николай Константинович и Елена Ивановна, за магнит, заложенный Вами, ведущий нас. Благодарны Великим Владыкам, в кровавом поту отстаивающим нашу планету и поднимающим сознание человечества. Как радостно наблюдать массовое вхождение идей Учения в жизнь! Большинство газетных статей проводят не только идеи нашего Учения, но буквально и выражения попадаются одинаковые. Как все устремляется к Свету! Как стремительно растет сознание человечества. И  Русь ведет!

Несколько лет назад Т.А.Б. наблюдала выход массы публики из местного громадного здания азартных игр (Хай Алах) и размышляла: как было бы прекрасно, если бы эти люди шли с культурного собрания, но разве это возможно в наше время? Сегодня с этого же места, в память того  случая,  наблюдали  выход  публики — именно  с  культурного собрания.

Публика у нас здесь находится в периоде распределения — кто одесную, а кто ошую. И представьте, выбирают между двух стран. Когда решают предпочесть одну — говорят о выгоде своего кошеля, когда выбирают другую — говорят  об общем  благе.  Знаменательно.

Недавно Т.А.Б. слышала разговор в лавочке между двумя обыденными женщинами: «Теперь нужно отучаться от личной жизни и приучаться жить на общее благо», причем добавили: «Трудно, но иначе нельзя». Много знаков  наступления новой  эпохи.

Размышляли о Знамени Мира. Почему бы всем музеям, библиотекам и культурным обществам не принять его к обязательному ежедневному вывешиванию  перед  своими  зданиями?

Почему бы и художникам не проводить выставок под Знаменем Мира? Ведь это остановило бы внимание людей на Знамени и Пакте; заставило бы углубиться в сущность идей Пакта. Неужели не могли хорошие, передовые люди Америки, недавно проведшие конференцию под лозунгом «Завоюем мир» употребить Знамя как эмблему, ведь в их стране Пакт официально принят? Нам кажется, дорогой Николай Константинович, что идеи, заложенные Вашим Пактом, растут и уже выросли сейчас в громадное мировое движение. Не только там, где Пакт официально принят, но положительно повсеместно упоминаются идеи Пакта. Пространственный Магнит Вашего Пакта столь силен, что люди захватываются идеями его даже без слов и не зная источника. Нам, кажется, недолго ждать, произойдет взрыв сознания, и все открыто признают первоисточник оплодотворяющих их идей.  Пакт и эмблема будут приняты повсеместно. Пакт и Знамя Мира — насущнейший вопрос нашего времени.

Предполагали послать на Вашу поверку статью о трансмутации, в которой изложен наш взгляд на этот вопрос, но письмо и так оказалось слишком  велико. Шлем  Вам сердечный привет,  наши дорогие.

СЕМЬ-Я.

 

24 апреля 1946 г.

 

 

Грабарь

(апрель 1946)

 

Дорогой друг

Игорь Эммануилович,

В письме от 15-1-46 Ты поминал недавнее предыдущее свое письмо. Оно не пришло, да и дойдет ли? Уж очень при­выкли мы ко всяким пропажам. Между тем оно, наверно, как и все Твои письма, было весьма содержательным. Будь добр, повтори, если то письмо где-то заплуталось. Мое от 16-4-46 и теперешнее летят воздушной почтой. Я попробовал послать воздухом — приняли. Сообщи, пожалуйста, произошло ли ус­корение? Иногда бывают странности: из Китая к нам десять дней, а от нас в Китай — три месяца. Как крокодил в цирке — от головы до хвоста три аршина, от хвоста до головы — три с половиной.

Рады узнать, что Валентина Михайловна причастна к ВОКСу. Наша АРКА сносится с ВОКСом, но жалуется, что материалы нередко запаздывают, а письма остаются без от­вета. А ведь АРКА приносит много пользы, распространяя добрые, верные сведения. С этой стороны советская пе­чать ее хорошо отметила. В мире столько клеветы и лжи, что всякое достоверное сведение очень своевременно. Сно­сится АРКА с Урновым — кажется, он недавно назначен? Чем больше сотрудничества, тем лучше, а особенно сейчас. Кто теперь вместо Потемкина? Комитет по делам искусств входит в Мин[истерство] Народ[ного] Просве[щения] или действует самостоятельно? Кто теперь в Академии Худо­жеств? Жив ли Билибин? В газетах поминают Юона, Лан­сере, но Билибина, Яремича не слышно.

Видели в газетах снимок Тебя в мастерской — жаль, от­печаток был неясный, но и за такой — спасибо. Когда мы были в Риме, любовались Твоей картиной в Национальной галерее. Ведь Твоих много картин разошлось, и как их со­брать на юбилейную выставку? Жаль, брат Борис умер, а он очень ждал наш приезд и собирался вместе поработать. В сво­ем прошлом письме Ты справедливо заметил, что русскую Культуру «проворонили». Конечно, ни Ты, ни я не будем обвинены в этом. Именно за поиски русской Культуры нас даже преследовали. Твоя замечательная поездка на Север, Твоя «История искусства» были ценнейшим вкладом. Вот и в годы наших с Е.И. поездок по городам и весям русийским многое удалось отстоять. Ведь Ростовский Кремль собирались продать с торгов, а смоленское духовенство распродавало риз­ницы. Новгородский губернатор велел зарыть наши раскопки в Кремле, ибо свиньи могут упасть в траншеи. Всяко бывало, и благо, если теперь будут ограждены народные достояния. О моих исследованиях и раскопках теперь забыли, но кому-то они пригодятся. Много памяток! На пути к суворовскому Кончанскому у самой дороги привлекли внимание маленькие стертые временем курганы. Оказались погребения с сожжени­ем — с каменными орудиями, а главное, с сотнями янтарных поделок. Подобные вещи из янтаря были в Музее Кенигсбер­га. Значит, уже в неолите были значительные сношения. Ин­тересна была готская эмалевая фибула из Тверского городища. Она была в Смоленском Тенишевском Музее, где теперь этот Музей? Была значительна находка серебряной ко­пейки вольного Новгорода 15-го века, вложенной в руку си­дячего костяка в новгородском кургане. По виду и по содержанию курган мог относиться к 11-му веку — значит, курганный обычай продержался долго, а кроме того, древен и вклад монеты в руку покойника как классический обол7 перевозчику. Замечателен и каменный фаллос8 в смоленских ле­сах. А неолит на озере Пирос и впервые найденные каменные человекообразные фигурки! На съезде в Периге их очень от­метили. Где все это? Весь наш каменный век был подарен нами Музею Академии Наук, и В.В. Радлов принял дар от имени Академии. Часть нашего неолита была в Музее имени Д.В. Григоровича при Обществе Поощрения Художеств. Жи­вет ли этот Музей имени автора «Антона Горемыки»? Там же были и наши раскопки из Новгородского Кремля.

Ну, если теперь, как Ты пишешь, яро взялись за русскую Культуру, то уж, наверно, все находки заботливо охранены. Меня здесь спрашивали, куда поступили художественные со­брания ленинградских и московских коллекционеров? Отвечаю — в Эрмитаж, ведь теперь он распространился на весь Зимний Дворец — огромнейшее помещение. Если Ты мне напишешь о судьбах частных собраний, здесь такое сведение из верных рук будет очень полезно. Ведь люди не знают правду, а тут еще всякие злошептатели сеют гнусную клевету. Где только воз­можно, разбиваем такое вранье. Через ТАСС проникают све­дения, но друзья хотят знать еще больше. Очень полезны Твои письма — им поверят. Помянутое Тобою предыдущее Твое письмо все еще не дошло. Да и дойдет ли? А мы все глубоко рады Твоим вестям. Искренний привет Валентине Михайловне и всем друзьям.

Сердечно...

 

[Апрель 1946 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Вперед

(01.05.1946)

 

Пришло письмо Катрин и Инге от 25 Марта с предпо­ложенным содержанием «Знамени Мира» и с вопросами. Мы вполне согласны с распорядком содержания книги. Пусть Фогель подпишет свою статью, а сама книга есть издание Комитета; он распорядится, как виднее по местным услови­ям. На вопросы отвечу: 1. Список стран, участвовавших в Вашингтоне, находится во втором томе, изданном в Аме­рике — очевидно, он имеется и у Вас и у Катрин (их надо перечислить). 2. Конечно — «Мир через Культуру», а не «Паспорт к миру». 3. Речь Уоллеса можно дать не полностью, но лишь часть, где ближайшие упоминания. 4. Коми­теты Пакта перечислите из статьи Шибаева, еще были в Китае. 5. Нужно включить два моих воззвания — одно, быв­шее на второй день войны, и второе — письмо в АРКА. За время войны всякие сношения были затруднены и пресече­ны. Книга Тампи «Гурудев» у Вас имеется. Точное назва­ние книги Фонтеса еще не знаю, она в печати. О Португалии я Вам писал в прошлом письме — это нужно помянуть.

Мои книги «Химават» и «Герои» — обе в печати. Должно быть, скоро выйдут — зависит от издателей. Статья Санжива Дев — у Вас есть. Библиография — до 1939 года, а затем вой­на. Нужно помянуть, что наш Французский Комитет писал Верховному Совету СССР. В Вашингтоне СССР не участво­вал, ибо признание Америкой произошло при окончании кон­ференции. Надо бы помянуть статью «Стража Матери Мира» из «Державы Света». Вообще, и «Держава Света» и «Тверды­ня Пламенная» в их отделах, посвященных Знамени Мира, дадут Фогелю материал. Первая статья, написанная Фогелем, должна быть им подписана. На обложке может стоять его имя как составителя (впрочем, как хотите), а издана книга Коми­тетом. Все будет ладно. Стихотворение Хари не включайте. От давно помер и мало известен. Выдержку из письма Рабиндраната Тагора следует включить — она у Вас имеется. Пусть книга звонко выйдет. Статью Шибаева можно целиком вклю­чить в историю Пакта — она была хороша — я послал ее Вам из «Едюкашенель Ревью»9 и менять не надо. Моя статья «Культурное единение народов» у Вас имеется. Вообще, сло­жите в одно место все, что относится к Знамени Мира и Культуре. Книга весьма своевременна. У Вас теперь сноше­ния с Бельгией, Голландией, Португалией, Польшей. Который мой портрет предполагаете? Верно, Светика, что в Люксем­бургском музее? Бюллетень музея Фогель видел и читал? Бедный Фогель — ему необходима была операция, а затем надо окрепнуть.

А какие торнадо10 и подводные толчки! Неужели дуракам еще нужно кидать атомные бомбы, чтобы нарушить океан?! Впрочем, для них ничего не значат вызванные беды. Такое легкомыслие поразительно, неслыханно. Вполне понимаю мысли Зины об Еременко. На его письмо я, по обыкновению, немедленно ответил, но он больше не отозвался. Теперь он прислал набор карточек, без письма, но при них счет, при сем прилагаемый. Пожалуйста, заплатите ему из тех денег, о которых Вы поминали, когда писали о холсте. Кроме того, мы уплатили 32 рупии — пошлину, так как был вложен счет. Вот как!

Прилетело Ваше письмо от 31 Марта с приложением письма Грабаря и Археол[огического] Института. Не дадут ли они Вам выставить эти две картины? Прилагаю письмо Гра­барю — может быть, возьмут через консульство отправить, а то прямо по его адресу. В моих письмах я поминал о «Сла­ве», но он ничего не пишет. Бенуа, оказывается, жив и в Париже. Письмо Грабарю послал воздушной почтой — прини­мают. Радостно, что 24 Марта у Вас прошло так дружествен­но. Пусть нарастают новые связи.

Печально, что Магдалина бедствует со своей новой долж­ности. Действительно, проблема трудная — отдых или потеря должности. Главное, прискорбно, если она сомневается в сво­их силах. Сомнение и уныние — худшие враги человека. Ста­ра эта истина, но постоянно нуждается в повторении. Чрезвычайно трудно, даже невозможно советовать в таком личном деле, как сейчас с Магдалиной. Тут и вопросы служ­бы, и дома, и матери, и отдых — все так сложно, что только волна местных условий вынесет к берегу. Вот и Валентине трудно, но там другое: там она получает новый опыт, новое достижение и познает новые условия жизни.

Жена Грабаря Валентина Михайловна служит в ВОКСе. При случае она может поспособствовать. Гусев сносился с Ко­митетом по делам искусств в Декабре и его письмо ко мне было после этих сношений, от конца Декабря. Теперь письмо Грабаря было от 15 Января — о гусевских запросах он ничего не пишет, а между тем участвует в том же Комитете по делам искусств. Впрочем, Грабарь поминает о своем письме, ранее отправленном. Может быть, в том письме были помина­ния, но где оно застряло и дойдет ли вообще? С почтой не­бывалая заморока: вот письмо из Манали на расстоянии 14 миль шло к нам десять дней — куда же дальше? А люди не поверят в такую действительность. Когда же дождемся пред­ставителя? Все происходящее указывает на близкую возмож­ность, а дни идут за днями.

Фонтес прислал телеграмму: «Благодарю за назначение делегатом. Сообщаю: Мадахил в Португалии. Фонтес». Сооб­щите это Комитету «Знамени Мира» при следующем собра­нии. Таким образом, в Португалии произойдет движение. И это в протокол собрания занесите. Удивительно наблюдать, как движение обычно происходит неожиданно, откуда и ждать было трудно. А самые обычные движения нередко за­паздывают. Может быть, Хелин захотят сделать Комитет в Калифорнии — напишите им. Элтону Синклеру я послал Конлана. Все добрые силы должны быть на дозоре.

Значит, две «Иерархии» не дошли до Вас. Папки еще не получены. Ясно, что по-прежнему кое-что не доходит. Даже и телеграммы иногда исчезают. Надеемся, что «Зве­риный стиль», посланный Вами, дойдет. Очевидно, где-то имеется еще много «Звериного стиля», ибо из Праги было послано 500 экземпляров. Где-то они упокояются? Также, наверно, где-то еще имеются клише картин. В Ригу были посланы лишь по нашему списку и далеко не все. У Ере­менко могли остаться только большие красочные. Еще где-нибудь найдутся, так же, как открытки нашлись. В Аруне много вещей, да и в Либерти тоже немало. Найдется! Пи­шут, спрашивают: «Какова судьба собраний Юсупова, Бот­кина, Шуваловой, Кочубея, Шидловского, Рериха, Щавинского, Рейтерна, Тевяшова, Лейхтенбергского, Браза и дру­гих собирателей?» Ответим — вероятно, собрания поступили в Эрмитаж. К нему присоединен и весь Зимний Дворец — так что получилось огромнейшее помещение. Одни древно­сти из прежних и новейших раскопок занимают множество зал. Грабарь правильно пишет, что теперь заняты русской Культурой, которую, по его словам, «проворонили». Вот в этом я неповинен. Всегда работал для русской Культуры, и за это некие любители Версаля меня поносили. Тем ценнее слышать, что наши устремления оказались правильными, и теперь дружные изыскания направлены именно по этому пути. Множество находок подтвердят, какие многозначитель­ные открытия предстоят.

Светик привез из Катиавара древнюю египетскую статую богини Бастет (с кошачьей головой) и византийские монеты — как давно были сношения Индии! Недаром древний Египет называл Индию страною богов. Как опасны стали теперь пе­редвижения: Светик и Девика подверглись смертельной опас­ности ночью по пути из Дели в Лагор. Через окно вагона забрались громилы и ограбили ценные вещи. По счастью, Де­вика и Светик крепко спали, а если бы пошевелились, то их убили бы. Вот каковы дела! А тетку первого министра Пенд­жаба и ее слугу грабители ночью зарубили в вагоне. Много таких зверств и грабежей. Что будет дальше?

Опять всюду трудные дни. Обидно, что желанные по­движки как-то застревают. Каким путем торопить людей?

Хейдок прислал из Шанхая третье письмо, а мои к нему письма, видимо, еще не дошли. Досадно! Пишет он добрые вести. Оказывается, две книги, изданные в Урге — «Основы буддизма» и «Община» — имеются в обращении и, как X. пи­шет, «многим помогли». Также читали там и мой лист «Сла­вяне», и он тоже «укрепил многих». Когда Хейдок помянул меня Щеголеву, директору ТАСС в Шанхае, тот заметил: «Рерих — сила. Хорошо, что эта сила оказалась в антифаши­стском лагере». Хейдок также сообщает, что при приближе­нии наших войск Родзаевский с фашистами убежали куда-то на юг. Где же могла притаиться эта мразь? Всеволод Иванов сейчас в Хабаровске во главе газеты, понемногу друзья нахо­дятся. Но почему Рига молчит? Беспокоит нас это. Странно то, что Лукин был очень хорош с Кирхенштейном, тепереш­ним главою Латвии, и все-таки молчит, и адрес его мы не знаем. Нет ли в Нью-Йорке консула Югославии? Если есть, хорошо бы запросить о моих картинах в Белграде? Там было семь и особенно было бы жалко «Земля Славянская» и «Свя­тые гости». Вообще, было бы хорошо Вам связаться с югосла­вами и чехами — наверно, они есть в Нью-Йорке. В их консульствах можно узнать адреса да и пригласить на какую-нибудь лекцию. Все это не к спеху, а на будущее. Пока что можно послать отчеты АРКА в югославское и чешское кон­сульства. Так и будем действовать не покладая рук. О Куль­туре нужно всячески твердить, когда где-то еще имеется запас атомных бомб.

Прилагаю отрывок моего письма одному молодому писа­телю — опять нужно посылать СОС: «По-видимому, мы сей­час проходим дни, когда слово о Культуре опять становится не модным. Недавно мы были потрясены, услышав ужасные изречения одного «образованного» лица. Когда рассказали ему о вандализме в Хайдерабаде, он преспокойно возразил: «Чего вы беспокоитесь. Картины эти принадлежали не вам, а государству». Бедняга, он вообще не понимал мрачного значения вандализма. Такой невежда — природный враг Культуры. С одной стороны, происходят культурные конфе­ренции, а с другой — двуногие готовы уничтожать ценные наследия человечества. Поистине, все культурные силы дол­жны быть на сторожевых башнях в готовности защищать достояние народа. СОС!

Тяжкое время, но оно приумножит и силы. Знаем, что и Вы на бессменном дозоре. И у Вас местные условия не очень-то хороши.

Сезон кончился, как начнется новый? Уже должен быть ответ на Гус. письмо, но ничего не слышно. Все вре­мя слышим о чем-то опоздавшем, пропавшем. «Замедление — смерти подобно» — этот завет Петра звучит, как глас трубный. Пришли Ваши два пакета — один с бумагой «Зна­мени Мира» (очень полезно), другой — с газетами (очень интересно). Газета из Вичиты весьма пригодится. Посылаю копию письма Фонтеса — видимо, энергичный деятель. Приголубим его. Февральское письмо АРКА очень деловито — все это так неотложно нужно. Во славу Руси Вы творите благое дело. «Вегетарианская газета» прислала пачку статей — поблагодарите автора, видимо, они хорошие друзья. Я им посылал мою статью «Пища» (Фуд) — дошла ли? Теле­грамма Катрин — операция Фогеля удачна, шлем добрые мысли. К 1 Мая скажем еще раз трудовой клич: «Вперед, вперед и вперед!»

 

1 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

     

Дорогая наша сотрудница11  

 

Вы, наверно, уже в Швейцарии и Миша вполне опра­вился. Где же именно Вы осели? Вероятно, где-то около Женевы? И высота там не слишком велика и климат хо­рош. Мы сохранили о Швейцарии добрую память. Хорошо, что Вы и о чехах сохранили добрую память, — чем больше добра, тем лучше. Чем чаще удается повторить слово «до­бро», тем благостнее. Уж больно много зла угнездилось сей­час в Мире — во всем Мире. До мира, о котором мы мечтаем — ох! далеко.

Но мыслить о Культуре никто не может запретить. Ни­кто не воспрепятствует твердо знать, что истинный мир мо­жет прийти лишь через Культуру. Вот Б., удрученный бедами, думает, что Знамя Мира может быть скомпромети­ровано войною. Ничуть! Знамя Мира — нерушимо. И война может быть искореняема лишь Культурою, в полном ее по­нимании. Потому молитвенно повторим «Пакс пер Культу­ра». Только утомление и огорчение может кого-то заставить думать, что надо бороться против войны, как будто борьба за мир, за Культуру не есть самое сильное искоренение войны.

Когда человек станет культурным, он с отвращением отвернется от зверства, каким является война. Леонардо на­зывал войну «пацция бестиалиссима» — самая зверская глупость. Да, да, да, за мир, за Культуру нужно бороться неустанно. А всякое брюзжание и смешки не отвратят от почетного труда за Культуру! Конечно, мы всегда советуем действовать по местным условиям. Иначе даже при самых лучших намерениях друзья могут доставить себе неприятно­сти. Народ предупреждает: «В чужой монастырь со своим уставом не ходить». Недаром осмотрительность заповедана.

Вот Вы теперь в той самой Швейцарии, где было поднято прекрасное Знамя Красного Креста. И Вы входите с думою о Красном Кресте Культуры. Конечно, каждое крестное хожде­ние нелегко. Из каждой подворотни несется лай, но древний Восток обнадежил: «Собаки лают — караван идет». Среди приветливого швейцарского лета, перед ликом зардевшего Монблана, Вы спокойно сложите новые, укрепленные мысли. Наблюдете Мишу — чего ради прыгать чрезмерно! Наверно, встретите добрых людей и душевно им улыбнетесь. Хотя Швейцария и не воевала, но тоже жила напряженно.

Улыбка сочувствия — одна из хороших тропинок к миру. А мы часто о Вас думаем. Е.И. так беспокоилась за Мишу, и Ваше письмо показало, что это чутье было основательно. Все мы трудимся — творим — преуспеваем. «Еще ночь, но близок рассвет». Привет П.М. и Мише.

 

6 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

В Шанхай

 

Дорогие друзья, порадовало нас Ваше доброе письмо. Да, и Дом Культуры и движение Знамени Мира — все жи­вет в пространстве. Чуткие сердца могут наблюдать, как всходят культурные семена. Кому-то постороннему эти зна­ки покажутся случайными совпадениями, но тот, кто знал зарождение движения, усмотрит всходы великих посевов. Так и наблюдайте пристально и широко-дальнозорко, и Вы будете  убеждаться в  мощи надземных посылок.

Если сможете заложить идею Знамени Мира среди мо­лодых китайцев, не теряйте время. Ведь Вы сами уже яв­ляетесь кружком или семьею Знамени Мира. Не прави­тельственными указами и приказами растет истинная Куль­тура, она зреет в сознании людей. Людской коллектив со­здает течение потока и шлет ценные грузы к пристани. А Пристань сейчас у человечества одна. И Вы, друзья, ее чу­ете и знаете.

В страданиях рождался Красный Крест, так же и Крас­ный Крест Культуры растет болезненно. И крылья человече­ства сотворились в страдании. Но такое победоносное страдание есть радость. Тончайшие изваяния творились мощ­ными ударами, и такие удары рождают искры Света. В застое омута не бьет светлый родник.

Добро, что Вы сходитесь и зажигаете друг друга созида­тельными мыслями. Была у меня картина «Сергий Строи­тель». Подвижник и медведь несут бревно к новому храму. И к Вам могут прийти такие нежданные помощники, и Вы их ласково приголубите. Не знаете, где и как проявится мощная энергия. Берите на стройку все материалы. Всему найдет зод­чий место.

Когда будете менять места — не теряйте друг друга. И нам адреса сообщайте. Где суждено собраться? Где придется свидеться? Не ломайте голову над этим, не насилуйте про­странство, а творите добро во всей Вашей жизни, всеми Ва­шими делами и помыслами. Ни единая мысль не пропадет. Пишите нам о Ваших передвижениях, о переживаниях, о но­вых встречах. «Еще ночь, но близок рассвет». Держите под рукою Знамя Мира.

О мире всего Мира давно молились, но не осознали, что мир может прийти лишь через Культуру. Эту панацею несите в самом прекрасном ковчеге. А страх и сомнение и уныние изгоните навсегда. Такие скверные болезни не к лицу носите­лям Знамени Мира.

Порадуйтесь! «Целительна радость, и всегда ее можно отыскать в сердце. Радуйтесь и тому, как трудится и преус­певает великий народ русский. «Радоваться» — так в древно­сти здоровались. Радоваться Вам!

В духе с Вами.

 

7 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

АРКА

(14.05.1946)

 

Друзья!

Во время летних месяцев каждый член АРКА встретится с новыми людьми и может посеять всхожие культурные се­мена. Летом все всходы поспевают, так и дружеские беседы летом теплее и отзывчивее. Истинный отдых в том, чтобы приобщиться к чему-то доброму, созидательному. Мир среди народов крепнет не бомбами, но дружеским взаимопонима­нием.

Много говорят о недостатке взаимопонимания. Так, нако­нец, прислушайтесь к ближнему и поймите его добрые уст­ремления. И не запинайтесь за все, что вам, по неведению, показалось неясным, отрицательным. Разберитесь в причинах и, может быть, усмотрите источники отчуждения. Мир так выстрадал за время чудовищной войны. Много сердец болело, очерствело, но эту вредную коросту надо милосердно снять и словом и делом. Отеплите молодые сердца. Пусть и песнь призывная зазвучит благодатно.

Радостно, когда дружеский зов раздается среди неждан­ных далей. Сейчас замечаем, как добрые, неотложные мысли рождаются в новых кругах. Истинно, голоса молодежи, голоса женщин героически утвердят Знамя Мира. Лиги, организа­ции, указы да приказы еще не решают будущее. Глас народа, воззвание множеств есть знак времени.

Каждая эпоха имела свое Знамя. И теперь Знамя народа зовет к миру, к Культуре. Пусть кто-то темный не прочь опять драться и впадать в зверскую глупость. Неизбежны су­дороги зла, но сущность народа, сердце его хочет мира, стро­ительства мирного, познания и признания Красоты Жизни. «Любите друг друга», «творите добро», «храните сокровища народного творчества» — эти зовы заглушают всякие злые ры­чания. В строительстве потонет страх — мертвящий призрак невежества.

Доброжелательнее, смелее посмотрим в будущее. Голод телесный и голод духовный пусть изживается во взаимной помощи. Люди породили бедствия, люди их залечат, если не хотят катастрофу. Каждая культурная организация должна внести свою лепту в великий подвиг оздоровления. Именно каждая человеческая кооперация может преумножить добро и искоренять зло. Много сорняков пытается разрастись в саду, и садовник неутомимо удаляет их, чтобы они не глушили ценные, целебные растения.

В каждом человеческом сообществе что-то доброе, обод­рительное может быть сделано. Невежда скажет: «Опять о труизмах заговорили!» Ответим, непримененная истина не есть труизм. Труизм есть нечто общеизвестное, не нуждаю­щееся в повторении. Но если нечто нужное и доброе не приложено в жизни, — значит, оно не общеизвестно, не осознано. Итак, и в холоде зимы и в тепле лета внесем нашу лепту добра.

Сердечный привет!

 

14 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Движение

 

Прилетело письмо Зины от 12-17 Апреля. В нем много напряжения — иначе и быть не может в нынешних обстоя­тельствах. Хорошо, что Вы повидали Гус[ева], и он теперь знает, что письмо о картинах мной не получено, и он об этом уже написал. Иначе люди, не зная, каковы у нас поч­товые сношения, могут вообразить, что я не хотел ответить. Писать мне самому туда невозможно, ибо не знаю содер­жания их письма. Скорей бы, скорей бы! Лучше бы — через Америку — через Вас. В ВОКС продолжайте писать. Шкл[явера] и Конлана пока не трогайте. Они знают наш адрес и, очевидно, имеют причины не писать. На письмо Юрия Шкл[явер] не ответил. Во Франции, видимо, вообще очень сложно. Об Индии, о событиях здесь, не пишу — Вы знаете из газет. Хорошо говорил Громыко на обеде в па­мять Рузвельта. Когда будет готов отчет АРКА, пошлите его Новикову и Громыко. Радио сообщает, что Эренбург в Нью-Йорке.

Посылаю Вам выписки из письма от нашего Шанхай­ского кружка. Доброе письмо, и должно оно сохраниться в папке «Знамени Мира». Пишу им, что мы все пораду­емся, если им удастся заложить семена Знамени Мира сре­ди молодых китайцев. Пусть и там слово о Культуре глу­боко западет и даст ростки. Рауль де Сепулведа Фонтес (полное имя нашего делегата) прислал из Нова Гоа журнал, где он состоит редактором, с отзывом о его книге. По-ви­димому, книга называется: «Николас Роерих — Анализ дум Генио». Самой книги я еще не видал. Кажется, у него ус­тановлена кооперация с Антонио Гомес де Роша Мадахилом в Коимбре. Пусть работают для Знамени Мира. Вот и Вы чувствуете, насколько сейчас нужна эта работа. Из того, что все попугаи Тизи-Визи выкрикнут слово «культура», еще не поможет для обороны этого понятия. Лучше крив­ляться в Джиттербаге, нежели приложить силы на оборону Культуры.

И еще доброе сведение. Посылаю Вам резолюцию кон­ференции Ассоциации Индийской Культуры, бывшей в Калькутте 18 Апреля. Вполне оценили наши труды по со­хранению культурных ценностей и единогласно присоедини­лись к нашему Пакту. При этом не забудем, что предложение исходило от председателя конференции пандита Амарнат Джа — вице-канцлера Аллахабадского Универси­тета — он сейчас самый выдающийся ученый, так же, как и Радхакришнан в Бенаресе. Фогель может включить все их постановление. Таким образом, и Исторический конгресс в Аллахабаде, и Нагари Прачарини Сабха12 в Бенаресе, и «Маха Бодхи» в Калькутте, и лучшие умы Индии присое­динились к Пакту. В «Заре Индии» (Вы должны получать ее) начались ежемесячные статьи Санджива Дев, посвящен­ные Культуре. Вероятно, «Заря Индии» будет одним из аш­рамов нашего Пакта. Ценно видеть, как сплачиваются культурные силы. Конечно, и вредители не дремлют. Ну, да вечна эта битва Света и тьмы.  Поборемся.

Шауб-Кох известил меня, что Комитет Культуры в Буэ­нос-Айресе и Аполлонианское Общество в Гетеборге (Шве­ция) избрали меня почетным членом. Прилагаю адреса — Вы пошлете им книгу «Знамени Мира». Шауб-Кох будет рад Ва­шему избранию. Пусть Фогель помянет его в книге, там же, где и Тюльпинк помянут. Вот к Бельгии, Португалии, Гол­ландии, Польше, Австрии прибавится еще Швейцария. Разновидны и бурливы повсюду условия жизни. Илья писал, как сложно сейчас в США. При всем спокойном воззрении он полон беспокойства.

В книге Фогеля я бы так сказал о предвоенном и военном периоде Знамени Мира:

«Уже с 1936 года, в годы предвоенных треволнений, де­ятельность друзей Пакта невольно оказалась сокращенной, а со времени войны во многих странах культурные возмож­ности были пресечены. Но это не значит, что деятели «Зна­мени Мира» умолкли. Воззвание Н.Р.13 на второй день войны обошло многие газеты и журналы, побуждая к забо­там о культурных сокровищах. Отголоски зазвучали в прес­се, и друзья лишь ждали день, когда опять можно приняться за широкую деятельность. К сожалению, многие друзья за время войны ушли от нас — смерть унесла Метерлинка, Зулоагу, кн. Святополк-Четвертинскую и многих, о кончине которых мы с печалью постепенно узнаем из разных стран. Деятельный К. Тюльпинк не только сохранил учреждение в Брюгге, но и развил новую полезную работу. Выросли новые связи в Португалии, Голландии, Польше, Австрии, Швейцарии. В АРКА появилось воззвание Н.Р., призывающее к усиленной охране культурных ценностей. Комитет Пакта в Нью-Йорке работает под председательст­вом Д. Фосдика, избраны новые почет[ные] советники: проф. Мадахил в Португалии и проф. Шауб-Кох в Швей­царии. Р. Фонтес избран делегатом для Португальских ко­лоний. К.П.П. Тампи в своей книге «Гурудев» отвел Пакту и Знамени Мира весьма значительную главу. Санджива Дев посвящает Пакту пламенные статьи. В Дели Р. Ренц издал брошюру «Пакт Р»14 вызвавшую благожелательные отзывы в печати. Зина Фосдик печатает свою звучную статью «Мир через Культуру». В печати находятся две книги Н.Р. «Химават» и «Героика», в которых главы посвящены Знамени Мира. Р. Фонтес в своей новой книге на португальском языке отмечает значение Пакта. Таким образом, в деле развития Пакта наступил новый период. Жаль, что затруд­ненность и медленность почтовых сношений мешают узна­вать многие показательные данные о Знамени Мира и пополнять библиографию». Наверно, найдутся и еще полез­ные сведения, пока книга будет печататься. Так общими усилиями сложится очень нужная памятка. Р. Ренц (из Де­ли) выслал Вам пакеты брошюр. О получении известите ме­ня,  ибо он меняет адрес.

Газеты полны самыми странными сведениями. Сообща­ют, что Трумэн пригласил Сталина читать лекции в Уни­верситете Миссури. Сообщают, что из тысячи американских солдат в Европе 427 больны венерическими болезнями. Со­общают, что при попойках в Голливуде происходят безоб­разные драки, кончающиеся госпиталем. Множество страннейших сведений. Римляне говорили: «ниль адмирари» — ничему не удивляйся. «Тайм» сообщает, что некий тип купил очень дорогие сигары, застраховал их в большую сумму, выкурил и потребовал страховку, ибо сигары были уничтожены огнем. В суде дело было выиграно и страховое общество уплатило страховку, но арестовало этого типа за поджог. Чем люди занимаются! А суды-то каковы! Леди Астор при отъезде из Америки, теснимая репортерами и фо­тографами, наконец, закричала: «Гудбай! Ю хоррорс!»15 Вот Вам и мирное время.

Умеет ли человечество обращаться с высоким понятием мира? Тем более нужно искать сотрудников на культурном поприще. Не вся же молодежь только мечтает о «гуд тайм»16 Было бы чудовищно помыслить, что молодежь уже не хочет преуспевать геройски. Недавно московское радио передавало предсмертное письмо Павлова к молодежи. Ка­кие простые и чудесные заветы. Сказали, что это письмо вручается вновь поступающим студентам в некоторых уни­верситетах Америки. Прекрасный обычай! Кто ввел его? Первомайский парад в Москве принимал маршал Рокоссов­ский. Как звучно принимали войска и народ любимого героя. Хорошо, что 1 Мая радиопередача была довольно ясная.

Еще один наш доброжелатель скончался — Кейзерлинг. Последнее время Е.И. беспокоилась за Мишу нашей Валенти­ны. Оказалось — не без причины. Миша где-то прыгнул неу­дачно, образовалась грыжа и потребовалась операция, сошедшая удачно. Как верны во всем ощущения Е.И.! Вален­тина прислала два письма Булгакова к ней. По-прежнему он — друг, но сложно живется у них. Писать сюда, видимо, за­трудняется, и я ему не пишу. Должно быть, так же, как во Франции, какие-то местные условия препятствуют. Пусть из­живается накипь войны. Англ[ийские] газеты сообщают, что секретарь УНО Ли не был пять лет в кинема, а я не был пятнадцать лет, а Е.И. не была с 1923 года. Подумаешь, чем заполняются газетные листы — и это в дни величайшего ми­рового напряжения, когда происходят четыре важнейших кон­ференции!

Я послал Морису в Санта-Фе вырезку из Вичита. Напи­шите ему, может быть, ему удастся поместить нечто подобное в местной газете или в Альбукерке. «Китаб Махал» предло­жил для книги «Герои» новое название — «Музыка сфер», но по-английски этот титул звучит безобразно длинно, в пять слов. Таких длиннющих названий у меня никогда не было. Взамен я предложил «Героика» — оно напоминает о нашей любимой симфонии, и у меня была сюита того же имени. Посмотрим, на чем решим.

Попросите Инге послать нам еще три книги «Звериный стиль». Здесь есть спрос на нее, а на ферме книги без применения. В журнале «Хиндустан» — моя статья «Гуру», в ней много говорится о Куинджи и его учительстве. Мо­лодым художникам и студентам не мешает знать его суро­вые суждения. Всюду нелегко, и молодежь должна быть готова к преодолению невзгод. К.Хелин прислала десять экземпляров своего журнала, так что Вы можете более не посылать его. Если Вы теперь с ними в переписке — ска­жите, что я их благодарю за эту присылку. У нас опять засуха — просто беда! Урожай очень слаб. Фрукты и овощи погибают. А тут уже вредители-обезьяны пришли, а за ни­ми дикообразы пожалуют — уже не говоря о воронах и со­роках и прочих налетчиках! Как здоровье Фогеля? Непонятно, почему он, будучи врачом, так запустил бо­лезнь. Бедная Марина — тяжела ее судьба. Вот и у Жина осложнения. Печально, если и в Красный Крест проникают интриги и политиканство. Вообще, вся атмосфера — боль­ная, зараженная. Вы правы, являя осторожность с двумя «психологами» — под овечьей шкурой многое может скрываться — понаблюдайте. Жаль, что жена Уида не разделяет его взглядов. Грустно видеть такие разделенные семьи. Опять приходится поминать «труизмы», не примененные людьми в жизни. Истина забытая, непримененная, не есть труизм, но неосознанная необходимость! Много в мире СОС!  Сердечный  привет друзьям.

 

15 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Вестники

 

Дорогая наша В.Л.

На красивом озере Вы сейчас живете. Все эти места нам знакомы. Были мы там, когда еще виз не требовалось и хозяева еще не просили гостей не задерживаться. А те­перь гостеприимство скончалось. Всюду голодные и злобные зубы. Каждый день вместо упрощения всюду осложнения. И весь этот смертоносный смерч — от недостатка Культуры. Отдельные взлеты науки высоки, но общий уровень созна­ния низок. Даже при всем оптимизме чуются мрачные про­пасти. Но во время экспедиций мало ли пропастей мы миновали, зато и на многих вершинах побывали. Сколько было нежданных добрых знаков!

Вот прискакал в наш стан роскошно одетый монгол. На­скоро предупредил о готовящемся нападении голоков и уска­кал. Кто он? Незнаемый друг. Откуда? Почему спешил предупредить нас об опасности? Никто никогда не узнал. Много было неожиданных вестников. Не случайно моя первая картина была «Гонец», и с тех пор всякие «Вестники» — моя любимая тема. А в пути, в постоянном движении «Вестники» особенно разновидны. Во всяких одеждах, во всяких головных уборах, но с тою же улыбкою добра.

Вот и Вы двигаетесь, и везде замолвите весть о Куль­туре, о мире, обо всем, чем жив дух человеческий. Нужды нет размышлять, куда упадет зерно Вашего посева. Не зна­ем, где истощилась почва, а где таится скрытая плодонос­ность. Пусть кто-то говорит о «труизмах». Человечество так болеет сейчас, что каждая весточка о добротворчестве уме­стна. Не только уместна, но звучит как спешный СОС. Особенно сейчас такие ободрения необходимы. Почтовые сношения опять ухудшаются. Ох, чуется, что письма «чита­ются». Много писем теряется — не меньше, если не больше, чем во время войны. Точно бы и теперь война, хотя и видоизмененная. А клеветы-то сколько! А вредительство — во всех оперениях.

Знаете Вы все это, и болит сердце. Но, вздохнув, опять беретесь за плуг на каменистой пашне Культуры. Каждый день хоть что-нибудь полезное должно быть сделано. И в этом сознании утишится печаль и даже блеснет радость. Не­давно в Хайдерабаде оголтелая толпа мусульман сожгла «Шах Манзил», а там были и мои и Святослава картины. Кто зна­ет, что еще может случиться. Вот и перестаньте говорить о вандализмах! Нет, человечество еще не прочь заняться вандализмами. Миллионы лет прошли, а вандалы живы! Увы, твердить о вандализмах не есть «труизм», а вопиющая необ­ходимость.

Так-то, наш милый вестник, всякое слово о Культуре нужно, как никогда.

 

20 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Взлеты

 

Высоки взлеты науки. Странно подумать, что многим об­ластям познания едва ли исполнилось сто лет. Сколько муче­ников науки запечатлелось в течение веков! Сперва жгли на кострах, потом подвергали психическим пыткам. Да и теперь везде ли освобождена мысль? Свободно ли творчество? Нет ли прорыва между верхами и низами? Такие расселины могут задерживать караван!

Велик Ленин в своем приказе: «Учиться! Учиться! Учить­ся!» Велик он в призыве к движению, к вечной диалектике. Эта подвижность, бесстрашие, одоление невежества есть завет истинного созидателя. Мир в его вечном становлении, в неудержном движении изучаем с точки зрения диалектики. Ни­что мертвенное не должно омрачать понятие жизни.

Да, наука устремляется к открытию новых подходов, к понятию пространственных энергий. Солнечные пятна, спектроанализ, астрохимия уже не алхимические «бред­ни», но данные научной лаборатории. Невежды уже не назовут овладение атомной энергией безумными фантази­ями. Уже не будут глумиться над возможностью жизни на планетах. Не скажут мертвое слово о том, что «все уже найдено».

Народные множества уже преодолели суеверия, а ведь их много было и среди цивилизованных дикарей. Самое ужасное зрелище являет цивилизованный дикарь, отрицатель, вреди­тель всего молодого, устремленного к новым исканиям. «От каждого — по способности, каждому — по надобности». Такой завет не поймет дикарь-запретитель. Он знает лишь ограни­чения, запреты. Его словарь начинается с отвратительного «нет» и зовущее «да» не входит в его мышление. И машинно его мышление. Он накрепко запер себя на какой-то подробно­сти и заслонил свет неустанного свободного познавания.

Разве о труизмах говорим? Какие там труизмы, когда Земля трещит под дикарской ступнею. Счастье, если бы уже можно было назвать цивилизованного дикаря труизмом. Но увы! Не труизм он, но труп повапленный, хотя бы и надел фрак. Прежде почему-то хоронили во фраках, да еще с орденами.

Но обратимся к великому кличу Народа Русского: «Учиться, учиться, учиться!». Отметем все гнилое и охраним все прекрасное. Чудесные взлеты науки уже не будут отдель­ными взлетами, но обратятся в дружный вихрь блестящего преуспеяния. Народ Русский привык побеждать. Герои высоко подняли Знамя Победы. Никто не отнимет его. А за ним раз­вевается Знамя Мира, Знамя Культуры, и герои труда в по­двиге укрепят стяг всенародный. Экое славное русское слово «подвиг». В нем и движение, и творчество, и преуспеяние. Именно Русскому Народу довлеет подвиг.

 

24 мая 1946 г.

Публикуется по изданию: «Вокруг света». М., 1972, № 3.

 

 

Оптимизм

 

Прилетели Ваши вести от 25-29 Апреля и от 9-15 Мая. В них и радостное и грустное. Радостно, что у Вас побывал Г. и обоюдное впечатление осталось доброе. Пусть бы по­скорей все оборачивалось, а письмо-то так и не дошло. Ска­жем себе — пока не дошло, а если оно вообще кануло в бездну?! Зина совершенно права, отмечая, что враги куда подвижнее, нежели друзья. Выпад против «Вичиты» очень показателен, ну да и Вы знаете, что и как возразить. Глав­ное — чтобы в пространстве было шевеление. А что касается до гнусного злопыхательства о налогах, то всем известно, что никто, ни Берд, ни Андрюс, с экспедиционных сумм не платили, а кроме того, Хорш, заведовавший моими делами, по приезде моем в Нью-Йорк в 1929-м уверял меня, что все в порядке, о том же подтвердил и налоговый департа­мент. От 1929-го до 1935-го все было в порядке, а потом Хорш с «покровителем» сочинили мерзкий донос. Преступ­ники благодушествуют! Вот Вам и суды и справедливость! Прискорбно, если некая публика предпочитает иметь мер­завца «покровителем» — этим путем страны докатываются до беды. Можно впасть в бедствие, а как из него вылезти?!

О возобновлении здесь журнала «Фламма», к сожале­нию, и думать нечего. Кроме всего прочего, теперь из-за недостатка бумаги не дают разрешения на новые журналы. Но все же Жин мог бы возобновить сношения с прежними членами «Фламмы». Можно бы послать им циркулярное письмо с напоминанием о том, что в выпусках «Фламмы» был отдел «Знамени Мира», а теперь в Нью-Йорке работает Комитет под председательством Дедлея, и, может быть, они будут заинтересованы в успехах этого Комитета. Скоро, мол, выйдет книга, изданная Комитетом, и члены «Флам­мы» имеют скидку (какую, решите). Конечно, в Ригу, во Францию, в Китай такой циркуляр послать нельзя, да и адреса теперь неизвестны. Но в общем такое пробуждение друзей было бы полезно и показательно. Будем оптимиста­ми и предположим, что какие-то фламмисты могут возго­реться из-под пепла. Во всяком случае, такой культурный налет своевременен и можно не упускать хороший случай. И агни-йогисты могут получить такое письмо. Ведь в «Иерархии» много сказано о Знамени Мира. Пусть движутся мысли, авось кто-то и проснется. Как полагаете? Думается, и Хелин (Лос-Анджелес), и Росс (Мадисон), и другие кор­респонденты могут зашевелиться. Кроме того, «Фламма» как культурная ассоциация не есть только журнал, но единение на пользу Культуры. Вместо журнала иногда могут быть даны маленькие брошюры. Конечно, все члены «Фламмы» уже имели Конлана в журнале, а то в письме можно бы помянуть о втором издании. Книга еще имеется, и если нужно, ее можно выслать.

Кстати, непонятно, как мог произойти чрезмерный вес? 25 экземпляров были посланы в трех пакетах, и до отправки их взвешивали и приняли на почте. Спасибо большое за хло­поты о холсте. Будем ждать образцы и известим, на чем ре­шим. Поразительно, что во всем мире нельзя найти самый простой, суровый холст. Наука высоко взлетела, а обиход об­нищал. Надолго ли? Вы поминаете какое-то общество русских артистов. Непременно узнайте, что оно такое, кто там, кто во главе, какова программа? Такие сведения очень нужны. Могут быть полезные сношения. А если что-то отрицательное, то и это необходимо знать. Великое дело «знать». Не говори­ли ли Вы с Симоновым — очень ценим его дарование. Не встретились ли с Галактионовым? Хорошо, что АРКА послала приветствие советским писателям. Текст его можно вклю­чить в следующий отчет. Такое сердечное слово часто ценнее всяких многолюдных сборищ. Сборище разойдется, а добрый привет у каждого останется у сердца. Так можно поступать и в случае будущих приездов. Большое спасибо за папки — на­конец, дошли. Больше не посылайте — увы! для работы со­вершенно непригодны. Удивительно, насколько все производство делается непригодным.

Спасибо и за письмо для д-ра Кала. Увы! Ваши сведения не только огорчительны, но и вразумительны. Они пригодятся здесь для многих. Люди совершенно не разбираются в дейст­вительности. От многих слышим: «Поеду в Америку!». А за­чем, как, куда — это их не интересует. Но теперь еще требуется 5000 долларов, иначе говоря, 20000 рупий — это многих охладит. Странные люди — не верят, что и в Америке трудно живется. Спасибо за письмо из Мадисона. Я не знал, что «Канченджунга» у Брадлея — они хорошие люди. Видимо, С. Росс хочет купить «Гималаи», ведь эта книга еще была у Вас в нескольких экземплярах. Что Вы ей послали? Замеча­ем, что письма опять начали «читать». Потому-то и теряется многое, вот Вам и мир. Только что узнали, что одно письмо от ТАСС из Дели не дошло до нас. Но ведь только случайно узнаются такие пропажи, а сколько полезных сношений та­ким образом пресекается!

Опять письмо из Линца, прошедшее многие цензуры. Удивительно, что люди, даже хорошие люди, не чуют, что почтовые подцензурные сношения невозможны. Опять мечты о построении института, об издании своей газеты и всякие заоблачные мечты. Но возможно ли все это сейчас? Откуда средства? По всем сведениям прессы, положение в Австрии очень смутное, а по этим письмам — «благорастворение воздухов»! Лучше бы они ограничились идеями Знамени Мира. Это своевременно и неприятностей не принесет. И особой га­зеты не нужно, ибо в любую печать идея Знамени Мира и Культуры может иметь доступ. А всякие «однодневки»-мотыльки, умирающие при закате, не принесут пользу. По все­му чуется, что в Европе оздоровление придет еще не скоро — всякие избрания, свержения, недомолвки, преступность зале­чатся не скоро. И везде «царь-голод»!

Очевидно, происходит у Вас недоразумение с Ренцами. Их два. Один Роман Ренц из Китая, музыкант, бывший в Дели (теперь в Кашмире). Он послал Вам брошюры. Другой Алексей Евг[еньевич] Ренц, рижанин — сейчас в Линце. Он писал об институте, газете и прочих мечтах. Мы его никог­да не видали. О какой картине говорит дочь Сутро? На­сколько помню, у Вас две — «Звезда героя» и «Оттуда» (вестник идет через поток) — обе совершенно не подходят под описание из Вашего письма. Картина, помянутая Вами, называется «Гималаи» (с Канченджунгой) и меньшего раз­мера, значит, не «Звезда героя» и не «Оттуда» (фром бейонд), а нечто иное. Совершенно не помню такой — с вершиной Канченджунги, с синевой. Относительно «Торчберерс» посмотрим, во что журнал выльется. Уж очень много «эфемерид». Вот был неплохой журнал «Искусство и Куль­тура» и вдруг прекратился. «Наша Индия», уже объявленная — замерла. Еще был объявлен художественный журнал «Сильпи», но разрешение не было получено. Видимо, повсю­ду все культурное пробивается с трудом. Книга Тампи «Гурудев» вся разошлась, теперь он ищет возможность сделать третье издание. Трудно живется писателям. Любопытно, что Шкл[явер] не ответил Вам и Юрию. Положительно, во Франции что-то неладно. Иногда кажется, что письма вме­сто почтового ящика летят в пропасть. По многому судя, теперь должен приехать представитель. Мало ли что дума­ется, даже предполагается, что и письмо должно когда-то дойти. Оптимизм! Иногда так ждешь, точно бы сила ожи­дания подгонит посылку. Ждешь и знаешь, что все придет в лучший час. Знаешь и все-таки ждешь. Часто ждешь одно, а на деле оказывается, что ждалось нечто другое, может быть, даже лучшее. Все будет, как нужно. И Вы ждете движение воды, и где-то в глубинах оно уже проис­ходит.

Любопытно, существует ли Музей имени Д.В. Григорови­ча и наша Школа? Школа была как Народная Академия са­мая доступная, самая демократическая. Со многими славными именами была неразрывно связана Школа: Репин, Верещагин, Куинджи, Самокиш, Ционглинский, Лансере, Билибин, Щу­сев, Щуко, Рылов, Химона — все в анналах Школы. Не слы­шим о ней сейчас, но в московских газетах мелькнуло сведение о восстановлении Строгановского Училища в Москве и Школы барона Штиглица в Ленинграде (она не была свя­зана с большими художниками). Не может быть, чтобы ста­рейшая Школа, давшая прекрасных деятелей искусства, была бы разрушена. Кто мог бы отважиться на такой вандализм?! Может быть, Школа переименована во время мании переиме­нований? Не верится, чтобы истинная Народная Академия была разрушена, уничтожена.

Утром слушаю Московское радио. Об Америке любопыт­ные сведения. То сенатор из Флориды говорит в пользу русского народа, то речи на собрании 18 Мая, то хорошая статья передается, устыжающая раздувателей конфликта. При этом всегда думаю о Вас, полагающих столько энергии на пользу взаимопонимания народов. Не пропадут семена АРКА, и она останется как арка добротворчества. А вандалы всех видов размножаются на позор человечества. Борьба с ними есть долг Культурного деятеля. Вот и 1 Июня, а письма нет. Не­сносны эти годовые и полугодовые темпы. «Улита едет — ког­да-то будет?» Мало ли пословиц можно припомнить! Люди привыкают ко всяким откладываниям, отложениям — точно бы время не ценно. Исайя Боуман утверждает, что Земля — плосковатый сфероид. А тибетский лама пишет Юрию: «Круг­ла или плоска земля, но жить на ней стало плохо». Радовать­ся Вам всем!

 

1 июня 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Письмо

 

«Ах мой сизый голубочек,

Ты несешь ли мне письмо?»

Голубочек не летит. Никакого письма нет-как нет. Не думаю, чтобы Г. считал это нормальным. Если письмо было, то значит оно где-то исчезло. Не могу же я писать неиз­вестному мне лицу: «Земля слухом полнится, что вы писали мне какое-то письмо». Кроме смеха, такое обращение ниче­го не возбудит. Пришли два письма от Магдалины, как всегда, сердечные. Напрасно она считает свое выступление ошибкой, напротив, оно дало полезное следствие и показа­ло, чем оперируют преступники. Ответ ее очень хорош. От­лично отмечена преступность Хорша с налогами. Ведь он вносил налоги и распоряжался моими деньгами. Не забудем, что Хорши и их шайка ненавидели все русское. Это не должно быть забыто в деле их преступления над русским музеем. Да, да, именно против русского дела. Какие мно­жества ненавидящих все русское! Множество завидующих Русскому Народу! А что может быть гнуснее зависти, кле­веты. Если Магдалине удастся и еще где-то протолкнуть правду — спасибо ей большое. Сделайте особую папку и сложите в нее всю эту переписку и две статьи — из «Ли­берти» и из «Вичиты». И мы так же сделаем — ведь это история и когда-то кому-то она очень пригодится. Как бы вдохнуть Магдалине мужество и веру в себя! Самовнушение и здоровье поправит. Главное, чтобы не свыкаться с мыслью о болезни, о непреодолимости чего-то. Все преодолимо, если дух в себе победил препятствия. И помощь приходит, когда ей врата открыты. Всякое уныние должно быть изгнано, ведь за ним ползет и змея сомнения — ядовитая тварь.

В Индии широко перепечатана статья Перль Бека из «Во­скресного Нью-Йорк Таймса» (Вы, наверно, ее читали) о не­нависти к американцам во всей Азии. Печально, что такие статьи появляются, и еще печальнее, если они имеют основа­ние. Конечно, когда всякие «покровители» и их приспешники Хорши позорят нацию, то всего можно ожидать. И инфляция может поднять свое ядовитое жало. Если не читали статью Перль Бека — прочтите. Вообще, и пресса и радио дают мрачный материал для размышления. Оповещаются нередко такие намеки, что право не знаешь, где черта между выдум­кой и прискорбной истиной?!

Что же это такое? Перед нами большая бомбейская газе­та «Воскресный Стандарт» № 500. На первой странице круп­ный заголовок: «Янки-террор в Европе». Затем идут вы­держки из американских газет о вопиющих безобразиях аме­риканских войск в Европе. Грабежи, убийства, насилия — це­лый мрачный синодик самых недопустимых преступлений. Какие же меры принимаются против такого аморального со­стояния двуногих? Ведь эти зверюги позорят всю нацию. Ни­какими банкетами и многотысячными приемами не прикрыть мрачную молву, обежавшую весь мир. С одной стороны, раз­дача зерна, а с другой — безобразия. И разве не нашлось по­рядочных дисциплинированных солдат для оккупационных отрядов? А где же офицеры и генералы? На той же странице и тоже из американской прессы сообщение о возрождении Ку-Клукс-Клана и о принадлежности к нему Президента Трумэна. Разве это возможно? То снимут Трумэна у ног гол­ливудской дивы, то произведут в Ку-Клукс-Клан! Возможно ли? Допустимо ли?

А тут еще всюду печатают, что Америка изобрела человекоубийственную атомическую пыль неслыханной силы. Дав­но ли ругали немцев за газы и бациллы? Криво в мире пошло. Каждая газета — какой-то обвинительный вердикт че­ловечеству. Так и перед войною крутилась какая-то бешеная сарабанда. Все предостережения, сказанные тогда и сейчас, должны быть повторяемы. Аксиомы и труизмы опять стали новыми, нерешенными. Толстые журналы говорят все о том же, ибо опять память человеческая нуждается в освежении. «Не умрем, но изменимся», — сказало две тысячи лет и мно­го больше тому назад.  Между тем по-прежнему недоуменно рты разеваются. Или «Атлантида» — десятки тысяч томов о ней написано, но по-прежнему двуногие считают ее сказкой. Всегда истина менее правдоподобна, нежели выдумка. Суды скорее воспринимают ложь, нежели правду. Овидий сказал: «Слушать клевету — проклятие, но не возразить на нее — еще хуже». Так-то.

Еще одно показательное газетное сведение. Европа на­воднена биллионами фальшивых денег. Бедная фальшивка Европа! Спрашивается, как освободить народ от таких фаль­шивок? Ведь не все же проходит через банки. И сколько опять невинно страдающих. А здесь все ловят вооруженные шайки. Только что в Калькутте поймали злодейскую орга­низацию — 32 англо-индийца и один китаец. Прилетело письмо Валентины. Она уже должна уехать из Швейцарии — двухмесячная виза кончилась, а продления никому не да­ют. Опять она, бедная, на городскую картошку. Опять ее Миша чуть не убился — упал со скалы. Печалуется об ог­раниченном кругозоре окружающих. Да, даровитому интеллигентному человеку везде нелегко. А письма так и нет. Только подумайте, что письма нет. Пишет один хороший инженер: его мать-старушка приехала сюда из Шанхая. Перед отъездом хотела взять сов[етское] гражданство, но ей сказали в брит[анском] консульстве, что в таком случае ее виза будет отнята. Странные эпизоды между союзниками. Весьма показательно и прискорбно.

Поминаю все это, чтобы еще раз подтвердить, насколько сейчас трудна культурная работа. Московское радио передава­ло хорошие речи на митинге в честь сов[етских] писателей в Мадисон Сквер. Было много приветствий. Наверно, АРКА тоже посылала — сердечный привет всегда хорош. Наверно, послали трем писателям отчеты АРКА за 44 и за 45-й годы — полезное осведомление. Кстати, когда Гус[ев] надеялся иметь сов[етскую] выставку? Хорошо бы связаться с Мексикой (через Мек. Консульство) и двинуть туда выставки ре­ продукций, а потом, может быть, и выставки оригиналов. Если верить газетам, Мексика теперь самая богатая страна и в ней двадцать шесть тысяч миллионеров и шесть тысяч мультимиллионеров. Пожалуй, и Америку перегнали. Не знаю, может быть, в Мексике искусство вообще не нужно, но все же, если удастся сделать что-то полезное — пусть оно бу­дет сделано. Опять слышали мы, что с Францией до сих пор невозможно установить нормальную переписку. Наверно, и всякие культурные дела там трудны. Писала Дэвид Ниль, что хочет вернуться во Францию, а проезд не достать. Все за­труднилось.

Послал еще письмо Татьяне Григорьевне в Москву по прежнему адресу. Может быть, она уже переехала куда-ни­будь? Уже целый год полное молчание. «Тайм» сообщает, что Америка наводнена астрологами — десятки тысяч! Даются сроки событий, смерть деятелей и всякие пророче­ства, конечно, до биржевых сделок включительно. Да, аст­рология — многозначительная наука, если она в руках истинных исследователей. Но много ли настоящих астроло­гов среди тысяч, прорекающих за вознаграждение?! То вол­на астрологии, то волна Ку-Клукс-Клана — какие-то бурные волны.

Пришло за подписью Катрин хорошее письмо АРКА за Март. В том же пакете чепуха так называемого «тибетца». Также пришло отличное письмо к членам «Агни Йоги». В той же почте сумасшедшее письмо какого-то Дикгофа — по-видимому, душевно больной. Из С.Луи Турнер пишет, что покупает у Брентано «Гималаи». Почему не от Вас? Верно, не знает, что у Вас еще имеется эта книга. Другие книги он покупает от Вас. Сохранно пришли 5 книг «Звериный стиль». Нет ли у Вас «Основы буддизма» и «Флэм ин Чалис» (англ.)? Если есть, пришлите по парочке. А письма все нет, и что-то надо предпринять или смирно ждать. Вот мы торопимся, а бывают люди, не знающие торопливости. Может быть, я Вам уже говорил о курьезном эпизоде в Лондоне. В 1920 году мы жили на Кюин Гэт Террас. Каж­дый вечер в послеобеденные часы из дома напротив через улицу раздавались унылые звуки флейты и неудачный му­зыкант никак не мог преодолеть один трудный пассаж. Нам он порядочно надоел своей злосчастной настойчивостью — каждый вечер одно и то же. Через десять лет в 1930 году мы опять были в Лондоне. Захотелось побывать у нашего прежнего жилья. Пошли вечером и — о, ужас! Услышали ту же флейту и с тем же фальшивым пассажем! Вот пример терпения. Надеюсь, мы не будем подражать ему в деле с письмом.  Где же оно,  наконец!

Санджива Дев женится. Надеюсь, эта перемена не от­влечет его от культурной деятельности. Наш давний сотруд­ник Р. Тандан имеет домашние осложнения, покидает Аллахабад и не может быть секретарем нашего Центра Культуры. Жаль, но ничего не поделаешь — такова жизнь. Прилагаю отрывок одного моего письма. Для Вас оно любо­пытно как страница к истории вандализмов. Да, активные и пассивные вандалы должны быть громко и сурово осуж­дены. Вандализм — не труизм, если такая мерзость и посей­час происходит. Как здоровье Фогеля? Теперь он уже мог оправиться, но, вероятно, должен быть строг в своей новой диете. Книга «Знамя Мира» даст движение вод. Пусть она пойдет по новым каналам, минуя старые иссохшие канавы — так лучше. Прислушайтесь, нет ли где выпадов со сто­роны грабителей. А поверх всего — привет друзьям. Сердеч­ное: «Радоваться Вам!»

 

15 июня 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(20.06.1946)

 

Дорогой мой друг

Игорь Эммануилович,

Большая радость была получить Твою весть от 24 Февра­ля. Действительно, почтовые сроки как будто сокращаются — давно пора. Дошли ли два моих воздушных письма? Хочется проверить, насколько «воздух» ускоряет сношения. А то скуч­но через Америку переписываться — почти кругосветное путе­шествие. Читали и перечитывали Твои вести. Вокруг лампы с красным абажуром разглядывали фото. Спасибо за семейные сообщения. Привет, сердечный привет Вам всем от нас всех. Славная у Тебя дочка, как теперь ее фамилия? Когда пошло второе да третье поколение, то и имена изменились — встре­тишься и не признаешь, где она — ниточка связи. Кто же — внучка или внук? Хорошо, что Мстислав — математик. Вели­кое искусство — высшая математика. Нет ли более четкой фотографии? Сколько воспоминаний связано с Абрамцевым, а теперь еще и Твоя дача. «Здесь живет и работает». Много творишь Ты, много чего охранил, спас. Много вложил в на­родную скрыню. Исполать Тебе на всех творческих путях! Какая там старость, когда работа кипит, идет стройка.

Вот теперь Ты запечатлеваешь двухтомного Серова. Ни­кто, кроме Тебя, не смог бы это сделать. А для народа нужно сохранить верные черты славного художника. Иначе время создаст выдумки, и правда уже не восстановится никогда. Честь и слава правителям, уделяющим такое внимание народ­ным сокровищам. Прежде не бывало этого. Помню, как мне довелось хлопотать о пенсии Врубелю, о мизерной пенсии, и сколько преград встретилось, и нелегко было обороть их. Мож­но бы записать длинный плачевный синодик. Облик Серова может очертить лишь тот, кто его знал, кто понял его сокро­венную природу. Именно Ты знал его, знал достоверно.

Мы всегда вспоминаем дни, когда он писал портрет Еле­ны Ивановны. Писал он долго. Много было набросков (где они?). Все время после сеансов мы долго беседовали за чаем, и тут мы полюбили Серова, не только великого художника, но и великого человека. В нем жила истинная честность. Она делала его осторожным в тех случаях, когда он был не уве­рен в чем-то. Но если он распознавал нечто подлинное, цен­ное, он становился несломимым другом и поборником. На него можно было полагаться — не изменит. Безвременная по­теря его была тяжка для художественного мира. Гораздо тя­желее, нежели многие думали. Нельзя говорить только о великом мастере — Серов был тем светоносным маяком, куда обращались глаза и ждалось сочувствие и ободрение. Моло­дежь верила Серову, а этот суд праведный. И как нужен был В.А., когда грозили расколы и взаимоосуждения! Молчит, молчит, пристально смотрит, да и скажет. И кто-то устыдится преждевременного суждения. Благо, что в истории русского искусства были такие светоносцы.

В.А. очень интересовался темперой. Узнав, что я пишу темперой Вурма (Мюнхен), просил дать ему набор на пробу. Видимо, темпера понравилась, и я неоднократно для него ее выписывал. Также ему понравились мои цветные холсты, да­ющие звучный фон. Увидав подготовленный синий квадрат­ный холст, В.А. воскликнул: «Вот бы мне такой сейчас пригодился!» Говорю: «Берите». Вот откуда синий фон его знаменитого портрета. Вурмовская темпера недолго существо­вала — с войною фабрика или вообще прекратилась или пере­делалась на военные цели.

Не знаю, где теперь портрет Елены Ивановны. Был он в собрании Брайкевича в Лондоне. Писали, что по смерти его собрание поступило в Тэт'с Галери. Я недавно писал туда, и мне ответили, что перед войной были переговоры, но они не закончились, и теперь о собрании Брайкевича ничего не из­вестно. Жаль, а может быть, и хорошо. Искусство — великий странник и благословенны пути его.

Очень бы Тебе пригодился репинский портрет молодого Серова — отличный рисунок лучшего периода из собрания Тенишевой. Он был у меня в Париже, а где теперь? Почему-то почта с Францией совсем плохо действует. Мое воздушное письмо в Алжир шло пять месяцев — куда же дальше?!

Радовались мы Твоему описанию торжественной встречи Коненкова. Радостно слышать, что могучий ваятель был так почтен Правительством. Для народов такое почитание творца всегда будет высшим знаком Культуры, научит и привлечет почитание художества во всех концах нашей любимой Родины. Верхи громко укажут, и загорятся творческим огнем сердца молодежи. Вперед, вперед, вперед! Учиться, учиться, учиться! как заповедал Ленин. Наверно, памятник Сурикову очень уда­стся Коненкову, так же, как и скульптура для Дворца Советов. Пусть все лучшее объединится во Славу Родины. Также много­значительно Твое упоминание о высокой правительственной оценке деятельности Академии Наук и о внимании к ученым. В таком действии заложен истинный расцвет Культуры. Нигде так не делается, а вот Родина, претерпевшая тяжко от войны, уже полна культурных завоеваний. Слава!

Часто жалею, когда картины, мысленно предназначенные для Родины, остаются на чужбине. Вот и сейчас думалось, что «Ранние звоны» и «Рамаяна» попадут на Родину, а судьба решила иначе — обе взяты в Музей Бароды. Положим, это лучший Музей и трогательно, когда русская тема остается среди друзей-индусов, но все же жаль. Кстати, что думаешь «квод видетур»17 о хорошей индусской труппе в Москве? На­верно, индусские танцы очень понравятся. Напиши, что об этом думаешь.

Пробуй писать «воздухом» — уж очень хочется ускорить обмен. На этот раз пошлю и «воздухом» и через Америку (хорошо, что не через луну), а там пусть установится непос­редственный обмен. Посылаю статью Юрия «Индология в России» — здесь она прекрасно принята. В первый раз такой научный итог. Многое что можно бы рассказать, но пусть ускорится обмен. О здешних событиях знаете из газет. Пишу, а передо мною вершины Гималаев — на Север, а там Родина. Привет Тебе и всем Твоим, всей великой Руси. Привет Наро­ду-Победителю.

 

20 июня 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Булгаков

(24.06.1946)

 

Дорогой мой друг В.Ф.

Прилетела Ваша добрая весть от 10 Июня — скоро до­летела, ведь мы привыкли к длиннейшим срокам. Да, исс­традались Вы и Ваша дочь. Елена Ивановна слезу пролила, читая о пытках. Не люди, а звери — хуже зверей. И сколь­ко этого фашистского сора еще ползает! Сколько скудоумцев и злоумцев не понимают, какую мировую героическую жертву принес Великий Народ Русский, Народ-Победитель. Радуемся Вашей светлой оценке сов[етского] строительства, ибо мы живем тем же сознанием.  Великое несломимое будущее дано Народу-Труженику и Строителю.  «Когда строй­ка  идет — все идет».

Думается, придете Вы в Ясную Поляну, в гнездо Великой Мысли. Сколько ценного можете Вы натворить и широко по­слать по всей целине необъятной! Вот Грабарь пишет о глу­боком внимании правителей к Академии Наук, к ученым, к учителям. Только что получили от него письмо с этими цен­нейшими сведениями. Из ТАССа получаем газеты и следим за новыми достижениями. Немало удалось здесь поработать во славу русскую за эти годы, и такие посевы нужны безмер­но. Народы во множестве своем верят сов[етскому] строи­тельству, и молодежь ждет ободрения и светлого напутствия. Не отрывы, но душевное единение спешно ждется, и каждое ласковое ободрение — как посох верный.

Только теперь налаживаются почтовые сношения, а то годовые и полугодовые сроки и пропажа писем были отврати­тельны. Впрочем, и теперь многое исчезает. Ваши письма мы не получили. Понемногу выявляются друзья в разных стра­нах. Многие уже в лучшем мире, много весточек от незнако­мых, но из Риги — ни звука! Это тем более странно, что Кирхенштейн был хорош с некоторыми нашими друзьями. Из Франции совсем скудные вести, из Югославии — ничего. В Бельгии все сохранилось и даже добро развивается. Где мол­чание, там и мы не трогаем — мало ли, какие могут быть местные условия. Хорошо, что Вы встретились с Вален[ти­ной] Леонид[овной] — она бодрая и даровитая и поймет Ва­ши настроения. Мы ее очень полюбили, конечно, заочно, пока не довелось встретиться. В ней столько творческого до­брожелательства!

Прекрасно, что укрепилось славянское единение — всегда от школьных лет меня влекло к славянским собратьям. На­верно, или в посольстве или в библиотеке Вы найдете журнал «Славяне» (Декабрь, 1944) — там мой лист «Славяне» — про­чтите. Нужно крепить братское единение, когда теперь все творится народами, множествами. Ренан сказал: «Люди со­ставляют народ благодаря воспоминанию о великих делах, со­вершенных вместе, и желанию совершать новые подвиги». Вот и дожили мы до всенародных подвигов. Пришел день вос­хищаться и радоваться и вложить доброхотную лепту в чашу народных преуспеяний. Вперед, вперед и вперед: Учиться, учиться и учиться, как заповедал Ленин.

Мы все трудимся — творим — преодолеваем. Юрий закон­чил огромный труд «История буддизма» — 1200 страниц. Из­дается Кор[олевским] Азиатским Обществом в Калькутте. Там же были и другие его филологические труды, а сейчас опуб­ликована его нужнейшая статья «Индология в России». Первый раз сделан такой научный обзор изучения Индии. Пошлю па­кетом Вам четыре оттиска — для Вас, для Бенеша, для Яна Масарика, для сов[етского] посла. Вам виднее, кому и как. Святослав сильно преуспел в художестве. Он женился на Девике Рани, самой блестящей звезде Индии в фильмовом искус­стве. Помимо великой славы в своем искусстве, Девика — чудный человек, и мы сердечно полюбили ее. Такой милый, задушевный член семьи, с широкими взглядами, любящий но­вую Русь. Елена Ивановна в восторге от такой дочери. Сама она по-прежнему много пишет — вся в работе. Жаль, что те­перь невозможно печатать по-русски — все для будущего!

Мои картины множатся. Жаль, когда картины, мысленно предназначенные для Родины, уходят в музеи на чужбине. Впрочем, Индия — не чужбина, а родная сестра Руси. От Мо­сквы было предложение о покупке целой серии моих картин для сов[етских] музеев. Невероятно долго идут письма, а одно очень нужное, видимо пропало. Коли должно, то и сделается. Помните, Вы мудро прикрыли надпись на картине «Св. Сер­гий». Не сказать же тогда, что дано спасти от немцев. А до Сергиевой Лавры так и не дошли враги, а ведь у порога были. «Св. Сергий», левое крыло диптиха — для цветного стекла. Правое крыло — «Франциск» — в Брюгге. В Америке работают АРКА (Амер[икано]-Рус[ская] Культур[ная] Асс[оциация]), Академия и Комитет «Знамени Мира». Сейчас опять проснулся интерес к заботе о Культурных ценностях. Только что большая Индусская Культурная Ассоциация присоединилась к Пакту. Итак, «пер аспера ад астра», как дятлы, долбим во благо. Сейчас в Нью-Йорке Комитет издает новую брошюру. Неис­поведимы пути, но свеча теплится.

Как хорошо, что Вы и сейчас, несмотря на всю работу, пишете книги — ведь они так нужны там, на Родине. Ваши книги у нас на ближней полке. Думается, когда и где мы, наконец, встретимся? Пусть это будет на Родине, куда прине­сем весь накопленный опыт. Мне всегда приходилось работать с молодым поколением. Вот и теперь, наверно, по художеству, по Культуре доведется на путях молодежи приложиться. А хорошо быть русским, хорошо говорить по-русски, хорошо мыслить по-русски. Сколько народов слилось в этом необъят­ном понятии, и вышла дружная семья всесоюзная, победонос­ная во благо человечества. Каждая Ваша весточка нам большая радость. Чуем мы Ваши сердечные устремления и близки они нам — а это уже сотрудничество, добротворчество. От всех нас Вам всем душевный привет.

Сердечно...

 

24 июня 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Спеши

 

Прилетело Ваше письмо от 25 Мая. Хорошо, что Гус[ев] понимает, что письмо не дошло. Мы можем утвер­ждать, что оно не дошло, ибо вместе с Вашим письмом пришло из Москвы письмо Грабаря от 24 Февраля. Письмо очень длинное, на девяти страницах со вложением двух фо­то. Вместо Наггара было написано «Маггар», и все-таки письмо дошло. О гусевском деле нет никаких упоминаний. Очевидно, разные предметы идут по разным каналам. Меж­ду прочим Грабарь сообщает, как торжественно встретили Коненкова, привезшего сто больших мраморов и бронз и множество гипсовых форм. Правительство оплатило ему люкс-номера в гостинице «Москва», устраивает ему кварти­ру с огромной мастерской и завалило заказами скульптур для Дворца Советов и памятник Сурикову. Грабарь сообща­ет длинный список умерших за это время, пишет о своей выставке, о большой даче, им выстроенной, о своих семей­ных делах. Обстоятельное письмо. Сейчас он занят двухтом­ной биографией Серова. Можно порадоваться его успехам. Люблю, когда где-то что-то созидательное творится. Итак, опять будем ждать письмо — должно же оно обнаружиться когда-то!

Теперь о Ваших делах. Очень понимаю Ваши соображе­ния о «Знамени Мира». Пусть оно будет издано, как хотят издающие, лишь бы было достаточно подчеркнуто, что ра­бота не прерывалась. Будет ли это брошюрка или книга — пусть решат жертвователи. Лишь бы память Спенсера была хорошо отмечена и издание вышло бы поскорее. Все собы­тия так спешат, что и все желательно в темпе акселерандо18. Относительно «Фламмы» я уже писал Вам, что невозможно сейчас восстановить ее, разве послать легкое напоминание, но и на этом не настаивайте. Где уж тут, если Жину приходится думать даже о перемене ведомства. Хорошо, что избрали Шауб-Коха, написали Фонтесу — пусть жизнь теплится. Я послал Вам «Прекрасное Единение» — адрес издателей на книге имеется. Пошлите этой молодежи одобрение — они будут рады. Такие маленькие крылатые ободрения особенно нужны в дни всяких смущений. Вот Вы получили из Германии письмо, а Е.И. получила из Баварии — все неизвестные бедняги. О Ведринской мы больше ниче­го не слышали. Неплох представитель, который на обеде вегетарианцев ратует за мясную пищу, ведь этак кто-нибудь и каннибализм защитит. Уж эти не холодные, не горячие, но тепленькие, не черные, не белые, но серенькие! Об уро­ках русского языка можно сказать: если нет сердечного го­рения, то можно ли ожидать успех? Вообще, если что-то не живет, то некромантией заниматься не следует. Но, конеч­но, жаль, если что-то отмирает. Любопытно, что ответят Магдалине из «Маяка», если вообще ответят. У них ведь основы престранные, но не лишенные денежной выгоды. Сейчас столько странного в мире и все так напряжено, что во всем действуйте как можно проще,  не истощая сил.

Газеты толкуют, что заместителем Сталина будет Моло­тов. Это — естественно. Молотов-Скрябин является племян­ником нашего великого композитора Скрябина. В Москве существует общество Скрябина. Прекрасно, если народ воз­носит творчество своих славных творцов. Известны широкие взгляды Скрябина. Предполагалось наше сотрудничество по инсценировке его симфоний. Ничтожная неосторожность вы­звала отравление и унесла композитора в самый расцвет его творческих сил. Одна из самых безвременных потерь. Жа­лею и распавшееся сотрудничество с Лядовым. Уже было готово либретто русского народного балета. Но вспыхнула война. Сын Лядова, бывший нашим связующим звеном, убит. Композитор был сражен горем. Всегда тянуло к кол­лективной работе, а где же она ближе, нежели в театре. Оттуда — Станиславский, Немирович-Данченко, Стравин­ский, Фокин, Нижинский, Санин. Конечно, коллектив и в архитектуре. Оттуда сотрудничество со Щусевым, Щуко, Покровским, Перетятковичем. Много прекрасных воспомина­ний. Только подумать, что из помянутых лишь двое живы, ибо Нижинского и считать нельзя. Щусев действует, а Стравинский как-то примолк. В Москве часто дают Рахма­нинова — по-видимому, его заграничная жизнь и гражданст­во не повлияли. По-прежнему нет вестей из Риги, впрочем, наше письмо в Алжир «летело» пять месяцев. Такова почта «мирного» времени.

Сейчас многое приходится ставить в кавычках. Что де­лать! Во время мирового переустройства, как при всякой большой стройке, люди, как муравьи с потревоженного мура­вейника, снуют и толкаются. Мы не знаем муравьиного голо­са, но, вероятно, их речи многое бы напомнили. Опять пригодилось Ваше письмо о трудных условиях жизни в Аме­рике. Опять люди хотят ехать туда без приглашения — просто так, чтобы погрузиться в великое неизвестное. Пословица: «Везде лучше, где нас нет», действует во всю силу. Многие пословицы припоминаются. Не меньше и крыловские басни. Но таково положение, что даже Крылов — уже не труизм, а нечто совсем новое, будто никогда не слыханное. На многих собраниях  можно  в  виде  вступления  прочесть  бессмертные басни деда Крылова.

Мы послали Вам пять оттисков статьи Юрия «Индоло­гия в России» — для АРКА, ВОКСа, Гусева, Академии Наук (Москва) и Муромцевым. Отличная работа, так нужная каждому изучающему отношения этих великих государств. Следующий пакет — шесть экземпляров статьи Юрия — по­жалуйста, пошлите Молотову, Громыко, Новикову, Грабарю, проф. Баранникову (Ленинградский Университет) и один — по Вашему усмотрению, может быть, Гусев или консул по­советуют. Буду очень рад, если эта статья разойдется и принесет пользу, ведь впервые столь нужные даты собраны. Пошлем и в библиотеку Конгресса. Полезно, когда правди­вые сведения попадут в хорошие руки. Странно, что Гра­барь на мои воздушные письма не отвечает. Ему посланы воздушные письма и я просил хотя бы кратко ответить, чтобы проверить, насколько сокращает время воздушная по­сылка. А может быть, она вовсе и не сокращает по нынеш­ним временам. Пожалуйста, пошлите прилагаемое письмо Грабарю — у Вас есть его московский адрес. Хотя я и по­слал его ему также и непосредственно, но все же нужно повторить, ибо неведомо, насколько действительна туда воз­душная почта. Уж очень мало верю в нашу почту. Дума­ется, что можно бы избрать Санджива Дев как поч[етного] корреспондинг Мембер Комитета «Знамени Мира». Этот титул пригодился бы для молодых людей, готовых к актив­ному сотрудничеству. Вы правы, как необходимо, чтобы лю­ди перешли от упоминания на бумаге к действенному сотрудничеству. Бездеятельные киванья головой могут раз­дражать истинных тружеников. Бывало, мы находили время и энергию для действенной работы во многих обществ[ах]. Лишь бы было доброе желание и воля к работе. Но сейчас даже во дни мировых бедствий люди слишком часто следу­ют мерзкому совету: «не делай сегодня то, что можешь сде­лать завтра». А когда взываете: «ни дня, ни часа», те же лентяи ядовито ухмыляются: опять труизмы! Какие там труизмы, когда Культура трещит! Может быть, тоже труизм, что положение школьных учителей плохо? В Москве улучшают быт учителей, но везде ли помнят, что обездо­ленный человек не может принести молодежи светильник Культуры.

А что Мясин? Писали, что он поставил балет «Парижская жизнь», также передавали, что он ставит какие-то полурелигиозные балеты на темы Баха. Какие Ваши о нем новости? Чита­ли ли последнюю книгу Уэллса о состоянии современного мира? Он в отчаянии. Кто — мир или Уэллс? Пожалуй, оба. Жена Грабаря — Мария Михайловна, а Валентина Михайловна — сестра ее. Очень ждем образцы холста. Испытываю странное ощущение — остался всего один небольшой холстик, а мыс­ленных картин много. Не знаешь, которой дать предпочтение. Прямо заморока! Ходишь, как вокруг заколдованного пня, и неоткуда  изобрести добротные простые материалы.

Пришла куча газет и журналов. Сведения — точно из сумасшедшего дома. Поверх всяких нерешимых недоразумений опять чудовищные сообщения об аморальности. Все это где-то кем-то читается и заполняет чей-то мозг. Вот Томас Бичам вопиет, вернувшись из Голливуда: «Голливуд — мировое бедствие; сравнительно с ним Гитлер, Гиммлер и Муссолини только пошлые, преходящие инциденты. Все ис­кусство в Америке — гигантское мошенничество, производи­мое нечестными мужчинами ради нездоровых женщин». («Тайм» 13 Мая, 1946). Ведь Бичам имеет вес в музыкаль­ном в театральном мире. Множество таких восклицаний, а Модерн Музей превозносит Шагала и тутти-кванти. Русское художество — на более здоровых путях. От героического реализма открыты пути крепких достижений. Вперед — к пре­ красному будущему. В «Твенти Сенчюри» статья Санджива Дева: «Три сферы Рериха». Пришли в трех пакетах 14 отчетов АРКА — отлично сделанные и отпечатанные. Любо­пытно какие будут отзывы. Конечно, Вы их послали всем, кому мы советовали. Спасибо за ВОКС. Теперь драма — долгожданные образцы холста совершенно не пригодны. Эти холсты для масляной живописи, а мы, как Вы знаете, пишем темперой и употребляем неподготовленный холст — как в Ваших двух прежних посылках. Непонятно, почему теперь присланы лишь образцы холста для масла, не придумаю, как это могло случиться и столько времени потеряно. Прилагаю образец из Вашей прошлой посылки — это был хоро­ший холст.

Вообще много смущения всюду. Предполагалась здесь железнодорожная забастовка. Правительство распорядилось прекратить прием заказных писем. Забастовка давно пре­дотвращена а прием писем не разрешен. Впрочем, все как-то «ин сюпенс»19 Телеграф опять сломан. Прежде он ломался от дождей, вихрей, а теперь при засухе. Огород, плоды погибают — никогда такой напасти не бывало. А как Вас урожай и погода? У нас горячие ключи начали кипеть.

Пришла книга от мисс Рениер — в память ее убитого сы­на. Судя по его стихам и письмам, он был возвышенной природы. Да будет ему хорошо. Пожалуйста, пошлите ей сер­дечный мой привет. Также пришли две книги Корин Хелин — «Лечение музыкой» и «Лечение звуком» — ей также по­шлите мой сердечный привет. Они о добре заботятся. Боль­шое доброе письмо от Булгакова. Как их бедных — его и дочь его — немцы мучили и даже пытали. Какие звери! «Лайф» сообщает: «Нельзя говорить о возможности третьей войны, ибо она уже происходит». Ужас! Пишут: число пре­ступлений в Америке за год достигло небывалой цифры — свыше полутора миллиона. Ужас! Даже не верится. Пишут, что число погибших от автомобилей в Америке превышает число всех погибших от войны. И все эта злосчастная «скорость»! Но куда она привела или лучше завела чело­вечество?! «Поспешишь — людей насмешишь», а тут уж ог­лушишь. А письмо, если и поспешает где-то, то уж очень медленно. Поспешай.

 

1 июля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Бабенчиков

 

Дорогой друг,

Сейчас через Америку долетела к нам Ваша сердечная весть. Хотя письмо Ваше полно горестных сведений, но ра­ды мы слышать от Вас. Бедный Боря! Последнее его письмо было от 8 Декабря 1942-го. Он собирался идти на другой день в Комитет по делам искусств, — Вы ведь знаете, как он радовался поработать вместе... И это было его последнее письмо. Ничего более, даже о смерти сестры он не изве­стил. Впрочем, может быть, письма его не доходили, мы привыкли к странностям почты — многое пропадало. Неуже­ли уже с 1942-го Боря заболел? Как хотели мы все его повидать и поработать во славу искусства! Бедная и Тать­яна Григорьевна! Мы не могли придумать, отчего она за­молчала? А она болела и сейчас больна — скажите ей наше самое душевное сочувствие. Известите, как теперь ее здо­ровье. Вот и Вы сами страдали. Потеря сына тяжка, и так нужны даровитые, культурные деятели-строители. Где рабо­тает Ваш младший сын? Над чем трудитесь Вы сами? Каж­дая  Ваша весть близка  нам.

Вот Грабарь писал мне: «Русь всегда была дорога Тво­ему русскому сердцу, и Ты уже на заре своей замечательной художественной деятельности отдавал ей все свои ог­ромные творческие силы. Русские художники никогда поэтому не переставали считать Тебя своим и Твои произведения всег­да висят на лучших стенах наших музеев.

Все мы пристально следили за Твоими успехами на чуж­бине, веря, что когда-нибудь Ты снова вернешься в нашу среду».

Я ответил: да, да, да — «клич кликните» и потрудимся вместе во славу родного художества. Им живем. Славе Вели­кого Народа Русского приносим несломимо творчество наше. Все мы, все четверо трудимся — творим — преодолеваем. Ес­ли Боря читал Вам мои письма и мои записные листы, Вы знаете наши душевные устремления. Вот и теперь Ваши сло­ва о желательности совместной работы нам всем близки и дороги. Кто теперь в Комитете по делам искусства? Сообща­ют через Америку, что от них было важное письмо, но оно не дошло! Только что телеграфировали им, но дойдет ли телеграмма?! Пробую послать эту весточку Вам непосредст­венно «воздухом». Непременно сообщите, когда именно дой­дет этот наш «воздух», — хочется установить, насколько воздушная почта ускоряет и доходит. Верно, и от Вас можно «воздухом».

На Вашем письме числа не было, и потому не знаем, как долго оно путешествовало. От Грабаря последнее письмо «невоздушное» дошло в наш Наггар через три ме­сяца. Потому так нужно знать, насколько ускоряет «воз­душная» почта. Хотя мы и не знаем Татьяну Григорьевну и даже карточки ее не видали, но сердечно шлем ей на­ши душевные пожелания. Спасибо Вам за все Ваши дру­жеские о ней заботы. Елена Ивановна и мы все шлем ей и Вам наши сердечные приветы! До скорого! Привет Гра­барю, Коненкову, Щусеву и всем друзьям, знаемым и не­знаемым.

Сердечно...

 

6 июля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Новые друзья

 

Прилетело Ваше деятельное письмо от 12 Июня. Радуем­ся Вашим заседаниям по всем отраслям. Вы уже имеете нашу телеграмму: «Согласен покровителем, согласны с Вашими вставками в книгу Знамени». Вы больше всех были при деле Знамени и даже присутствовали при подписании Пакта, и по­тому Ваш голос более всего может судить о размахе деятель­ности и о мнениях выдающихся людей. Фогель как новичок может не осознать всего мирового культурного смысла Знаме­ни. Вполне согласны мы и с почетными назначениями. Кроме почет[ных] вице-председателей, могут быть и почет[ные] члены-корреспонденты (кто помоложе). Прилагаю лист пред­лагаемых имен. Таким образом, новые семена Культуры бу­дут посеяны. Вы правы, все они получат книгу — потому пусть будет она если и не длинна, то звонка и зовуща. «Нон мульта, сед мультум»20. Ведь книга составляется не для Вас, не для нас, а для каких-то совсем новых путников. Потому всегда приходится вообразить неожиданного читателя, чтобы и он не заскучал и проникся внутренним смыслом книги. Коллективные решения иногда стирают звонкость. Помню од­нажды в одной междуведомственной комиссии обсуждался на­грудный знак. Все члены комиссии хотели внести свою подробность, и получилось нечто мохнатое. Тогда в шутку я предложил покрыть это сложное содержание сеткою железных дорог, и всем стало ясно, что путь усложнения не годится. Вам-то знакомы такие усложненные решения, и Вы сумеете без обид укрепить сущность. Книга Фонтеса очень хорошо издана. Удивительно, что в Гоа могут так ладно издавать. В ней отдельная глава о Пакте. Вероятно, Вы ее скоро получи­те. Книги, посланные Ренцем, можно продавать. Цена (в ру­пиях) на них имеется, а за продажу отчислите, как обычно, без преувеличений. Впрочем, перевод денег по-прежнему тру­ден. Мы рады слышать, что Вы одобрили поведение Уида на собрании. Будем надеяться, что философия к чему-нибудь обязывает.

Вот и еще Ваше письмо от 18-20 Июня, полное важней­ших известий. Вперед! По совету мы немедленно послали телеграмму, копию для Вашего сведения прилагаем. Пре­дупредите Г., что мы поступили по его совету. Показатель­но и письмо Бабенчикова — немедленно ему отвечено. Он — умный и чуткий, и его пожелания о дальнейшем имеют значения. Все мы жалеем бедного Борю и Т. Григ. Трогателен эпизод с двумя пришедшими к Вам новыми друзьями. Много их — незнаемых, неписанных, и нежданно стучатся они. И Вы улыбнетесь им. Хорошо, что «Канченджунга» не есть «Оттуда» — эта последняя значительнее.

Почему Вы помянули про Злату Митусову? Разве Вы с ней в переписке? Они нас совсем забыли. Почему Вы думае­те, что в СССР так плохо с продовольствием? Московские сообщения говорят, что пищевые карточки отменены, цены понижены, всюду открываются пищевые магазины, и урожай превосходен. Нет ли у Вас каких-либо иных сведений? О по­мянутых родственниках Блаватской мы ничего не знаем. Ка­ково их отношение к памяти Е.П.Б.? Хорошо, что Вы передали эту заботу Зиркову. Кстати, мы имели от него длинное письмо. Их председатель умер. Пойнт-Лома продана, и они переехали в иное место, недалеко от Лос-Анджелеса. Жалуется на современные местные нравы. Жадность, нажива любым способом. Ох, не в одних их местах разложение. При­сланные Вами газетные вырезки (спасибо, присылайте) гово­рят об извращенном человеческом мышлении. Всюду встал этот призрак. Посмотрите во все газеты.

Началась почтовая забастовка. Сахар будет сокращен. Значит будет хуже, чем во время войны. Почта пошаливает. Дорога лопается от первых дождей. В Венгрии неслыханная инфляция. В Симле будет особый чин — «директор морали». Потребовалось. В Бомбее учрежден комитет «против взяток». На Яве похищен первый министр. Под поезд Ганди подложе­ны камни. В Нигерии свирепствуют какие-то «люди-леопар­ды» и вырывают сердца у своих жертв. В Южной Африке мирных Индусов шлют на каторгу. В Хайфе британских офи­церов хлороформируют, надевают кандалы, упрятывают в ящики везут по городу. Гротеск-культура всюду. Культура, где ты? А фарс с бомбою! Чего стоила инсценировка войны! Броненосцы, супер-фортрес, командующий адмирал. Словно бы кому-то нужно было напомнить о военной обстановке. А сколько стоила вся эта инсценировка? Опять брошенные мил­лионы, а доставка пищи голодающим замедлена. Говорят, нет транспорта, а огромные корабли расходуются. Разве научные исследования нуждаются в таких театральных постановках? Пятисотмиллионный фейерверк! Довольно Голливуда! Навер­но, Капица не нуждается в такой военной фанфаре.

Фонтес очень обрадовался Вашему письму. Такие ободре­ния приносят людям много радости, а сейчас мир так нужда­ется в радости, хотя бы в крупице ее. Представьте себе, сколько деятельных молодых людей заброшены по полудиким углам и бьются, как рыба об лед. И как помочь? Только доброе слово может им принести укрепляющую улыбку. Сколько голодного бедствия! С ужасом слышим и об инфля­ции в Америке. Значит, расходы возрастут, а доходы всех трудящихся не увеличатся. Опять пропасть! Не знаю, что де­лает молодежь с «Прекрасным Единением». Ведь одно дело напечатать книгу, а другое, и совсем другое, распространить ее. По нынешним временам и посоветовать невозможно, а вдруг по местным условиям именно такой совет неприменим? По логике — одно, а по нынешнему завороту мозгов — совсем другое.

А письма нет как нет. Даже из Китая письма начали доходить в десять дней — прямо завидно. В Чифу умер наш добрый друг и сотрудник Гр. М. Колонтаевский. Жаль, когда хорошие люди уходят, а некие мерзавцы еще ползают. А куда девались Конлан, Руманов, Асеев, Георгиев, Лукин, Рудзитис и множество добрых деятелей? Писарева, де Во — по возрасту, наверно, померли. Хейдок нашел место стражника в АНГА и как бы стесняется своим наименованием. А я ему напомнил текст: «Богоглаголивый Аввакум на Божественной страже предстанет», а также слова одного поэта, получившего место городского ночного стражника: «Новое вдохновение! Тишина, луна, шумы суеты замолкли». Во всем можно найти поэзию. Статья Хейдока была в шанхайском журнале «Эпоха». Моло­дец, даже в труднейших обстоятельствах найдется во благо.

Сердечное письмо от Жина от 15 Июня. Он всегда так хорошо Вас поминает. Его сын кончил Университет. Вот и еще один боец за Культуру. Прилагаю письмо м-с Форман, не желает ли она вступить в «А.Й.» или в «Знам. М.»? Я ее не встречал, но она упоминает Брэгдона. Получил ли книгу Фонтеса? Во втором номере «Торчберерс» моя статья «Свет­лое будущее». Третий номер весьма содержателен — посмот­рим дальше. Да, терпение и выдержка так необходимы. Часто спрашивают, начинать ли новый журнал? Отвечаю: если вы­держите весь год без единого подписчика, а второй с пятью десятками — тогда дерзайте. Но только навсегда откажитесь от уныния и разочарования.

Юрий очень просит, нельзя ли через ВОКС достать книги Козина: «Академик С.А. Козин. Джангар» (Москва, 1940) и «Монгольское Сокровенное Сказание, Юань-Чао-биши» (изд. Акад. Наук. Москва, 1944-1945). Они ему нужны для его работ. Катрин спрашивает, в котором году было постановление конференции в Калькутте? Оно было 18 Мая 1946 г. Нас беспокоит сообщение радио об инфляции в Аме­рике. Если этот шар покатился, его трудно остановить. И все-таки вопреки очевидности будем оптимистами. Уподо­бимся ледоколам. Пусть будет кому-то легче идти. Сколько истинных героев выявилось за последнее время!  Многих человечество никогда не узнает, но будут и запечатленные лики. Молодежь будет беречь наследия тружеников, твор­цов. Не безвестная могила, но самоотверженный подвиг сбе­режется в сокровищнице народов. Прекрасно, заботливо сбережет народ, полный чувства признательности.

Леонардо был погребен в монастыре С. Флорентен близ Амбуаза — могила его стерлась. Да и не нужны Леонардо па­мятники. Его творения превыше, и человечество знает масте­ра не по кладбищенскому изваянию. Останки Акбара были выброшены из гробницы — ни в каких саркофагах не нужда­ется объединитель Индии. Остались или нет мощи Преподоб­ного Сергия, но вечно жив он — Великий Наставник Народа Русского. Поверх печатных хроник пишется нестираемая ис­тория героев. Время отсеивает подробности и высекает неру­шимый облик великого значения. По этим вехам движутся путники. Никакие тучи, никакие туманы не пресекут рост народных движений. Пусть приходят новые друзья. Пусть бу­дут они деятельнее врагов. Всем Вам, милым строителям, сердечный привет.

 

15 июля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Странники

 

Испанцы забыли Зулоагу, а финны — Галлена Каллелу. А ведь оба они крупнейшие мастера. Оба они любили русское искусство и чуяли будущность его. Таких друзей мы должны ценить и чтить их память.

Зулоагу мы впервые полюбили на его выставке в Питере. Запомнили его мощных тореадоров, а особенно зовущий пор­трет Соррель. Конечно, правительство ничего не приобрело. Любовались мы его мастерством и в Америке.

Галлен Каллела пришел ко мне во время финской вы­ставки в «Мире Искусства». Он приходил раза три. Были дол­гие вечерние беседы. В этих беседах было нечто сродни Врубелю. Совсем другое, совсем о другом, но, в сущности, о тех же прекрасных образах. Сближало искусство, говорили только о художнике, иногда умолкали, улыбались и опять об­менивались о красоте, о технике, о сближении народа с кра­сотами творчества.

В последний раз мы виделись в Гельсингфорсе, в дни моей выставки. Галлен помогал дружески. Его советы были правильны, истинно доброжелательны. После выставки мне хотелось оставить ему на память мой финский этюд. Галлен был тронут, а затем сказал мне:

«Не раздавайте своих вещей. Правда, Ваше творчество бьет ключом, но мы, художники, не знаем, когда этот родник иссякает».

Я улыбнулся: «К чему такие мрачные мысли? Голова ра­ботает, воображение творит».

Но Галлен покачал головой и начал говорить грустно, и мне показалось, что он имеет в виду именно себя самого. Он почти шептал: «Нет, нет, не будем самонадеянны. Всегда мо­жет случиться, что творчество пресечется. Это вроде психоза. Руки готовы в полном знании техники. Голова крепка, а творчество вдруг отлетает. Да, да, это случается и помочь нечем».

Видимо, мастер был удручен. Как ни старался он улыб­нуться, но рот кривился. Я почуял, что с моим другом что-то случилось. Больше мы не видались. Галлен заметался. Побы­вал в недрах Африки и через несколько лет оказался в Аме­рике. Умер в Таосе — в могиле многих художников. Мастер был прав, что-то надломилось в нем. Живопись, мастерство уцелело, но творчество его скончалось. Да, он говорил о себе.

Где его последние вещи? Куда разбежались они в вихре событий?

Судьба вещей-странников напоминает еще об одном дру­ге, о Ходлере. Многие его картины и этюды бродили по Аме­рике. Где нашли они пристанище? Любят ли их в Швейцарии — на родине Ходлера? Или тоже «с водой ребенка из ванны выплеснули»? Все может случиться, а особенно сейчас. Всем ли путникам готов кров? После смерти Левитана его брат привез ко мне множество отличных этюдов мастера. Где эти странники? Наверно, Комитет по делам искусств оберег такие сокровища. Радостно, что на Руси берегут искусство.

 

24 июля 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

 

Жарко

 

Только что отправили Вам наше письмо от 15-7-46, как прилетело Ваше от 1-7-46. Радуемся, что Вы поживете в природе и отдохнете. Ведь и новый сезон не за горами. С одной стороны, хорошо, что Г. и его корреспонденты уве­рились, что их письмо было «перехвачено», но, с другой стороны,  печально, что Г. как бы умывает руки и все повисает в пространстве, а ведь спешность так необходима. Вот мы поступили по совету Г. Для ускорения даже теле­графировали. А теперь опять сидение у моря и ожидание голубя. Все это дело было ими начато. Грабарь и Бабенчиков пересылали письма через диппочту в Америку. Теперь здесь, в Калькутте, имеется торгпред Иолшин, получающий диппочту через Китай. В Дели живет представитель ТАССа Гладышев, получающий почту ТАССа. Значит, имеются вполне защищенные пути сообщения. Отчего же не восполь­зуются этими путями, ведь и Иолшин и Гладышев нас зна­ют и передадут письмо. Хоть бы сдвинулось с места! Вы совершенно правы, поступая очень осторожно с Ренцем (Линц). Мы его не знаем. Никто ему Лигу Культуры не поручал, его денежные дела неясны, общее положение в Ав­стрии чрезвычайно сложно. Одно дело, если он, как он, симпатизирует Знамени Мира, но совершенно иное — начи­нать дела и усложнять и без того сложнейшее положение. А Лига Культуры вследствие событий вообще отложена.

Все-таки появился журнал «Наша Индия» в Дели. Говорю «все-таки», ибо с Января до половины Июля он не мог выйти из-за всяких формальностей. Меркантильные вещи проходят скорей, а вот когда коснется до культурного начинания, то вырастают всякие препятствия. Так было, так есть, — неуже­ли так и будет! Я думал, что на обложку возьмут «Гималаи», но взяли «Открываем врата» — так и «Наша Индия» вышла в русской обложке. Вообще, если только собрать все наши рус­ские вехи здесь — получилась бы показательная коллекция. Но кто это сделает? Пусть где-то и как-то произрастают до­брые семена, рассеянные в сердечном пожелании. Пусть креп­нет ткань добра.

Получили от ТАССа много газет: «Правда», «Известия», «Красная Звезда», «Советское Искусство», «Литератур[ная] газета» и журналы «Знамя» и «Новый Мир». Много прекрас­ных научных статей, много сведений о строительстве, о но­вых достижениях. Поразительно сравнить со всякими иноземными газетами и журналами — какая разница! Значит, русскому народу нужно серьезное изложение, нужна трудовая победа. Среди утилитарных известий большое место опять от­ведено гуманитарным наукам. Академия Наук равномерно ра­ботает по всем отраслям. Словом, впечатление светлое, и Вы порадовались бы такому блестящему росту СССР. Лишь бы воспринимали иноземцы рост Руси без предубеждения. Но трудно надеяться. Опять вспоминаю старинную иллюстрацию, как русский богатырь топором отбивается от всяких врагов. И отбился! Я поминал об этом перед войною в моем листе «Не замай!», он у Вас был. Жаль,  что «Слава» залежалась под спудом в ВОКСе, мы могли ее напечатать и в другом месте. Но — все к лучшему. Жаль только, что шрифт москов­ских газет и журналов такой мелкобисерный, глаза от него скоро устают. Неужели недостаток бумаги порождает такую неудобочитаемость? Всегда я любил разборчивый почерк и четкий шрифт. Опасаюсь, что воздушная почта в Москву не ускоряет оборота. Впрочем, теперь у нас почтовая забастовка, и можно себе представить, какой беспорядок из нее происте­кает и, вероятно, не на малое время. Получены три «Звери­ного Стиля», «Аум» и «Огненный Мир» — дошли сохранно — упаковка очень хорошая. Нет ли «Мессенжер» и «Флэм ин Чалис»? По-прежнему появляются желающие на рижскую мо­нографию, но оттуда никаких вестей. А в газетах столько говорилось о немецких жестокостях в Прибалтике! Уж не коснулись ли они и наших друзей? Тревожно!

Модерн Музей прислал свое последнее издание — Афри­канский и Южных островов примитив. И в этой этнографии бывают изысканные формы наряду с грубятиной. Сродни она Музею Модернистическому, а вот искусство Индии, искусство буддийское, видимо, не по плечу заправилам Музея. И к че­му сосредоточиваться на шрекенкаммер21, когда можно распро­странять прекрасное и тем утончать вкусы толп. Ведь это так необходимо, так спешно нужно. Впрочем, даже Метрополитен Музей отказался принять в дар отличное тибето-буддийское собрание Уитнея! Да, бывают такие «замалчивания». Как бы шепотная компания. А английские газеты бьют тревогу по поводу распространения в Бразилии черной магии, со всяки­ми зверскими ритуалами. Кто знает, может быть, и не в од­ной Бразилии своеобразная черная магия процветает? Некоторые страницы «Тайма» наводят на те же мысли. По­шлость не сродни ли «черной магии»? Никогда еще не бывали в мире такие крайности, как сейчас. От дикого палеолита до великих открытий — одновременно все налицо. «Уживается» средневековье жестокое с лучшими гуманитарными порывами. Конечно, «уживается» в кавычках, а без кавычек качается корабль мира. Еще несчастье: разлилась Брамапутра — мно­гие сотни тысяч бездомных. Урожай гибнет, скот погиб. Кос­мос не шутит.

Странно представить, чтобы во всех странах не было про­стого сурового холста. Так же, вероятно, происходит и со многими иными предметами. Мир пестрит объявлениями о са­мых невероятных, бесчисленных изобретениях, а самых про­стых вещей невозможно найти. Все же надеемся, что у Вас холст найдется. Если кто-нибудь спросит меня, отчего эти месяцы не писал картин, язык не повернется сказать — не на чем было писать. Да и не поверят! Но уж если во Франции нет холста (по сообщению консула), то куда дальше идти? Вы совершенно правильно замечаете, что положение в Ваших местах такое, что и представить нельзя. Охотно представля­ем, ибо везде то же самое. И атмосферические явления осо­бенные. Вот здесь много «тепловых ударов». Врачи находят, что они не столько от самой жары, сколько от особого каче­ства атмосферного давления. Все особенное, потому особенно нужно радоваться проблескам строительства. Странно, что Магдалина не находит минуту для сотрудничества в издатель­стве. Хотя бы часок, если есть желание. Бывало, находилось время и для лекций и для писаний, когда сознание подсказы­вало, что это кому-то будет нужно. Все зависит от степени желания.

Неплох рассказ о говорящей кошке — вложу его — знаю, что Вы оцените. Если бы люди внимательнее отмечали всякие особые проявления! В отчетах Смиссониан Института имеется замечательное исследование Хоттона о «людях-леопардах». То же мы встречали в Тибете, но там были «люди-волки». О многом можно бы потолковать, но всюду стоит безобразный призрак невежественной цензуры. Под таким мрачным покро­вом письма и памятки становятся лишь слабою тенью того, что хотелось бы сказать. Слышали, как некий цензор носил письма по своим знакомым. Теперь сказано, что цензура сня­та, но письма иногда таинственно задерживаются или прихо­дят замазанными грубым клеем. Вот и Вы пишете, что Г. уверен, что письмо «перехвачено». Обратите внимание на се­рию маленьких научных книжек, издаваемых в Лондоне, «Наука и Прогресс» С.Лилли — там много добрых сообщений о русских достижениях. Каждое зерно о Руси ценно.

Молодой мусульманин Рашид Гусейн написал в бомбей­ском журнале «Форум» статью о моем искусстве; спрашивает — отчего в Бомбее нет нашего зала? Не нам судить, отчего. «Форум» просит от меня статью. Иногда не знаешь, хорошо ли, что статьи во всех журналах, но, с другой стороны, каж­дая из них — прямо или косвенно напоминает о Руси, о на­шей любимой Родине. Да будет! Обозначается целая группа молодых друзей — С.Дев, К.Тампи, Р.Фонтес, Р.Деб, А.Раман, Р.Гупта, Р.Сантош, С.Кала, Р.Гусейн, Т.Кришна и мно­гие — все разные, все в разных городах, все любят Русь, все устремлены к Культуре — хорошо! Хорошо, что молодые по­дошли. Говорят лесоводы: «В лесу должно быть подлесье». Пусть и около Вас обозначается молодое подлесье. Без него нельзя, в нем радость и новый горизонт. Бабенчиков кончает свое письмо: «Ваше имя как крупнейшего мастера пользуется на Вашей родной земле огромным уважением, и доказательст­ва этого Вы могли бы увидеть сами, посетив вашу великую, обновленную Родину». Так, так, а вот простое письмо дойти не может! Видимо, и воздушная почта не ускоряет дел. Мир­ное время! Холст достать нельзя, красок нет, самых обиход­ных вещей нет. Железные дороги небезопасны, пароходных билетов не достать. Вот из Китая имеем три сведения, что китайцы стали аррогантны22 и притесняют русских. Все вопи­ет: ехать бы! Но за малым дело стало — куда и как? Без разрешения не поедешь, не приедешь!

А вот еще мрачный Гранд Гиньоль. В Южной Африке во главе с фельдмаршалом Шмуцем преследуют и кидают в тюрьмы индусов, многолетних обитателей тех мест. Радио со­общает: «Майкель Скотт (священник) приговорен к трем ме­сяцам каторжных работ за симпатию к индусам». Так и сказано! А еще на нашем веку люди симпатизировали свобо­долюбивым бурам. Наследники буров иные! Многие ли поедут глазеть на вторую бомбу! Впрочем, и в Луна-Парке в день сотни тысяч гуляк. Кидание бомбы отложено на неделю по причине дурной погоды. Импресарио не понимает, в какой ридикюль он впадает, точно бы атомная энергия действует лишь в хорошую погоду?! Ну, все-таки раньше кинули. Ни­чего поразительного не случилось. Пробежали (по словам ра­дио) «миниатюрные» волны. Не пора ли прекратить многомиллионные фейерверки? Увы, простая иерусалимская бомба в здании «Царя Давида» сразу задавила более ста двад­цати военных и гражданских чинов и полсотни переранила. Привезли бомбу на траке, разложили и ахнули, и миллионов не потребовалось. Обо всем этом и о многом другом Вы чита­ете и удивляетесь. Хорошо, что несмотря на почтовую заба­стовку, письма за границу принимаются, а местные заказные неизвестно когда наладятся. Вообще трудное время! Пришли письма от неведомых доброжелателей: Чарлз Веллер (Конвей) и Руфь Харвоод (Санта Барбара), стихи ее и адреса прила­гаю. Не пригодны ли для «Знамени Мира»? Опять АРКА, З.М., А.И., Р.А. — целый алфавит. Сложите все это и пол­учается обширная пашня Культуры. В «Хиндустан Ревью» моя старая статья «Культурность», а выходит как бы сейчас написана, для теперешнего состояния мира. В Ахмедабаде введена порка. Введено сие конгресским прогрессивным пра­вительством — какая ирония судьбы. Радио сообщает, что в Америке шесть миллионов преступников. Конечно, их боль­ше, ибо, наверно, хоршевская шайка не включена. В меди­цинских книгах упоминается особая болезнь — «болезнь ауры», а самую-то ауру и ее значение все ли врачи призна­ют? Тоже ирония судьбы! Пора научиться фотографировать ауру, и на паспортах делать соответственные отметки. То-то неожиданности обнаружатся. Что слышно о Добужинском, Судейкине, Гребенщикове, Дерюжинском, Джайлсе? На нашу телеграмму Сысоеву ответа нет. Не знаем, дошла ли? Повто­рено ли письмо? Все неизвестно — только подумайте — с Ян­варя все в неизвестности. А письмо Гус[ева] было получено здесь еще в Декабре — так и лежит оно сиротливо. Газеты сообщают о несносной жаре в Америке — хорошо, что Вы вне города.

Сердечный привет всем друзьям.

 

1 августа 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Памятка

(14.08.1946)

 

«С добрым утром, товарищи!» — звучит привет диктора, начиная утреннее московское радио. Эти дни передача ясна, и можно слышать подробно речи Молотова, Вышинского... За горами приобщаемся к жизни Союза и признательны на­шей маленькой машинке на сухих батарейках, несущей да­лекие, дорогие нам вести. Газеты, журналы, письма, — все это требует долгое время, а жизнь сейчас так быстра. По­ток быстротечный! Еще до войны мы чуяли, что следует быть всем культурным деятелям вместе, — писали Потемки­ну, Калинину, Молотову, Майскому — что дошло? Что не дошло? На больших расстояниях всяко бывает. В письмах к нам зовы: «Приезжайте!» Отвечаем: «Клич кликните». Зна­чит, мы-то готовы, а здесь даже представителя нет. Есть торгпред, есть ТАСС, а вот консула и нет еще. По собы­тиям судя — будет.

Кто знал нашу жизнь, тот не может сказать, что мы не имели связи с Родиной. Живая связь всегда была. А всякие злокозненные россказни доходили до того, что Судейкин уве­рял, что он видел на Мойке у наших ворот железнодорожный фургон, куда укладывали наше собрание старинных мастеров для вывоза за границу. Какая ложь! Ни наше собрание, ни мои картины мы никуда не вывозили. Наоборот, привозили на Родину: из Сердоболя — четырнадцать картин, в 1926-м в Москву — восемь картин и еще целые десятки, ибо никогда отрыва не было. Возьмите хотя бы рижский сборник «Мысль» 1938 года. Во всех годах — сотрудничество. В 1943-м — «Слава», в 1944-м — «Славяне». АРКА, ВОКС и теперь во всех изданиях — «Россика». А индология Юрия. А хлопоты Святос­лава о выставке советских фильм[ов]. Начать перечислять и не кончить. И сейчас ждем ответ Комитета по делам ис­кусств на нашу телеграмму Сысоеву. Также шептали, что я отказался от поста министра искусств, ибо спешил с отъез­дом. Опять чепуха! Отказаться-то я отказался, но потому что не верил во Временное Правительство, о чем я и говорил Горькому.

В Сердоболь мы выехали в Декабре 1916 года — врачи предписали чистый воздух после пневмоний. С тех пор мы наезжали в Питер нередко, а руководство учреждением я по­ручил Химоне. В 1926 году мы провели лето в Москве и на Алтае.

Целая цепь внешних событий изменяла наши планы. Вот мы были уже совсем готовы ехать из Сердоболя в Питер, но пресеклась железная дорога. Затем явилось предложение до­быть в Швеции мои картины, бывшие там со времени выстав­ки в Мальме в 1914 году.

Бьорк звал для этого в Стокгольм. Там получилось от Дягилева приглашение приехать в Лондон для новой версии «Половецких плясок», для «Садко», «Салтана». Все было в ходу, когда Бичам впал в банкротство, но тогда же приехал Харше от Карнэги Института с предложением выставки в со­рока музеях Америки. Только что кончилось трехлетнее тур­не, как возникла пятилетняя экспедиция — Индия, Китай, Монголия, Тибет. Тогда же в 1926 году — Москва. Затем Ин­дия, Научный Институт, выставки во славу Руси.

Никто не скажет, чтобы мы за все годы теряли связь с Родиной. Все мы трудились во славу новообновленной Руси. Никто не скажет, что эти наши труды были неудачны. Твор­ческая, культурная работа останется запечатленной в Азии. Как сестры, дружны Индия и Русь — столько в них душевной близости. Сердце народов — нерушимый союз. Среди творче­ства все мы всегда готовы были приобщиться к работе на Родине. Тому много вех раскинуто во всех этих годах. Прав­да, трудны были сношения. Почтовый оборот требовал годо­вой срок — не шутка! Думалось, что эта протягновенность лишь следствие войны, но и сейчас не лучше. Все годы дума­лось, а теперь особенно, что всем творческим, культурным, научным работникам надо собраться вместе и приобщиться содружно в великой стройке всесоюзной народной Державы. Надо, надо и откладывать не следует. Многих из нас уже нет, а те, кто сохранил энергию и опыт, пусть соберутся дружно.

Радостно  слышать о  градостроительстве  Щусева,  о блестящем юбилее Грабаря, о творчестве Герасимова, Юона, Лансере, Кончаловского и многих, столь же одаренных. Шо­лохов издается в пятнадцати миллионах! Прокофьев, Шос­такович, Ковалевский23целое войско даровитейших ком­позиторов! А театр! А фильмы, прошумевшие по всему ми­ру. Все эти достижения — не миф, созданный прессою, но подлинные непререкаемые культурные продвижения. И на­роды Союза во всех областях выдвигают одаренных деяте­лей — вот и единение в разнообразии. Много где мечтали о таком единении, но оно не выходило, а тут вышло на диво всем мирам. Так же восхищает разносторонняя деятельность Академии Наук. Вмещение всех отраслей познания и твор­чества — так и должно быть, но до сих пор не бывало. Всегда мешали какие-то нелепые преграды, насильственные разделения. Но вот истинная любовь к Родине стерла все больные наросты. Деятели воспряли, и вместо затяжных препирательств закипела дружная работа по всем областям. Издали все виднее. Слагается новое сокровище русийское. Народы чуют это достижение. Получается своеобразное «разумейте языци». А трудности — лишь новые возможности. Кое-кто еще «из-за кустов леса не видит». Есть человеки, кто умеют видеть лишь ретроспективно, но и они хотя бы «с ог­лядкой» убедятся в могучем росте русийского сокровища.

 

14 августа 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Ждать и надеяться

 

Сейчас дошло Ваше воздушное письмо от 11 Июля. Оно не очень веселое, но это так понятно в наши смутные дни. Одновременно прилетело письмо Брэгдона. В первый раз за все годы он кончает его: «Нью-Йорк стал невозможным, и, очевидно, мы на грани инфляции, давно ужасающей и дав­но ожидавшейся». Уже и философ не может молчать о со­временном положении — раньше всегда его темы были иные. Впрочем, газеты сообщают астрономические цифры. Так, в Венгрии денежная ценность, прежде равнявшаяся 500 мил­лионов рупий, теперь стоит один шиллинг. В Китае сто­имость предметов обихода возросла в 6900 раз. Разве это не падение иерихонских стен? В то же время, если верить газетам, амконсульша в Москве обучает нелепейшей пляске «буги-вуги». Пожалуй, доедем до «шеккеров», до «хлыстов». Хорошо, что Вы нашли в Либерти целый архив, ведь это исторические материалы. Если имеется инвентарь архива, хорошо бы и нам его иметь. При разборе исторических до­кументов невозможно бывает решить, что нужно, а что не имеет значения. Сегодня одно привлекает внимание, а за­втра — совсем другое обрисовывает быт. По-видимому, в Америке нет таких учреждений, где бы хранились архивы общественные и частные. Булгаков пишет, что в Прагу при­езжала комиссия нашей Академии Наук и взяла его архив, чтобы хранить в Академии под названием: «архив Булгако­ва». Радостно слышать о таком внимании — оно сохранит вехи культурной жизни. Вспоминая о Праге, жалеем Вален­тину — ей трудно. Но зато какая школа жизни! При ее да­ровании все нынешние впечатления ей очень пригодятся. Дни небывалые. Вот Трюгве Ли вопиет к державам — не разрушайте мир. Не бывало, чтобы генеральный секретарь трепетал за целость мира. А ведь конференция еще внача­ле. Во всех странах всплыли неурядицы. И здесь не лучше. Хорошо, что нашлось много медалей. Ведь они работы Дропси, известного профессора Академии — их можно да­рить музеям. Значки могут пригодиться для членов Коми­тета Пакта. Пришлите сюда несколько маленьких. Клише где-нибудь найдутся. В Риге была только часть по нашему здешнему списку. Среди архива были вещи Юрия — два сундука, кантина24, чемодан и ящик книг.

Я называл почет[ными] членами-корреспондентами — ибо таких может быть много, а секретарей не может быть чрез­мерно — впрочем, как хотите. К.П.П. Тампи можно уже те­перь внести на бумагу, я ему писал, и он очень доволен. А бумага Ваша об избрании обернется не так скоро. Теперь все так медленно!

Что же Вам делать с Магдалиной? Только время покажет, насколько она горит культурными делами. Хорошо, что Жин материально может жить делом в «Либерти». Если Красный Крест неустойчив и не ценит прекрасных работников, то ведь культурная деятельность всегда открыта такому способному человеку, как Жин. Хорошо, что Альбуэрно понимает, что отсюда почта плоха. Привет ему за его труды по издательст­ву. Не понимаю, почему Тюльпинк замолк — все ли у него ладно? Так шатко все теперь. Вполне понимаем, что Вы не перегружаете Гус[ева] — там какие-то особые отношения. Спасибо, что переслали письмо Грабарю. Боюсь, что «воздух» не ускоряет оборот письма. Эх, жаль, что Бориса больше нет. От него могли быть достоверные сведения и толкования. Не слыхали ли, кто такой Сысоев? Художник, писатель или дру­гой деятель? В газетах нам не встречалось его имя, а для сношений все такие сведения нужны.

На подоконнике стоит открытый компас. Стрелка неиз­менно тянет к Северу. Пишу ли, читаю ли, глаз вскидывает­ся за путеводной стрелою — к Северу. И невозможно убрать эту стрелку — она зовет, она напоминает. Кажется, и без нее помним, но она как символ зова. Молодые деодары позади Гуго Чохана разрослись и угрожают закрыть снега Гепанга, а маленькая липка, посаженная Еленой Ивановной, преврати­лась в кудрявое дерево. Да и то сказать — восемнадцать лет! Хотели было мы послать Сысоеву напоминательную телеграм­му, но неудобно настаивать — так и пребываем в неизвестно­сти. Не знаем, как действует воздушная почта, быстро ли идут телеграммы, хотя телеграмма о смерти Бориса дошла в один день. Значит, бывает, доходит, да и последнее письмо Грабаря дошло сюда. Поминаешь все об одном и том же, но что же делать, если оно полно значения. Вы удивились моим словам о приеме Коненкова в Москве. Удивительно, что советский гражданин, покинувший СССР около двадцати лет назад, принят торжественно и завален заказами. Это де­лает честь Правительству, если оно, забывая прошлое, почти­ло деятеля искусства. Не без причины Грабарь так подробно остановился на этом эпизоде. По возвращении в город Вам придется протелефонировать Гус[еву] (ничем его не утруж­дая) о содержании нашей телеграммы — мы последовали его совету.

Очень рады, что Вы внесли в «Знамя Мира» существен­ные поправки и дополнения. Конечно, надо считаться с жер­твователями, но из этого не следует, чтобы книга вышла бледной. Она пойдет по новым каналам, к новым людям и должна зажечь новые сердца. Так да будет! Яна Масарика пока не трогайте, у них сейчас и своих дел по горло. А Роквел Кента хорошо бы теперь же включить. Немного таких даровитых творцов. Привет ему от меня. Книга «Знамени Мира» тем значительна, что темные личности удостоверятся, что движение не прекратилось. Для темных праздник думать, что движение за мир, за Культуру замолкло. Им бы война, да разрушение, да грабеж — вот их мрачная сфера! Сотруд­ники наши и жертвователи должны сознавать, какому вели­кому благу они служат во имя всего человечества. Поэтому Ваши труды для «Знамени Мира» особенно ценны, ведь Зина — единственный свидетель и участник обсуждения и подписа­ния Пакта. Подчеркиваю это обстоятельство. Новички не мо­гут представить себе всю работу, и от них нельзя и требовать. Наверно, даже печатные материалы не могли быть ими полностью прочитаны, а если и были, то все же это не есть личное свидетельство.

В книге «Знамя Мира» непременно нужно помянуть Конгресс наших Балтийских Обществ, бывший в Октябре 1937 года в Риге. На странице 235 «Зельта Грамата» (она у Вас имеется) Вы найдете постановления о Пакте — они тем значительнее, что подчеркивают работу в предвоенных годах. Конечно, и Французский Комитет и Комитет в Хар­бине говорят о том же. Балтийский Конгресс был многолюд­ным, о чем свидетельствует фотография, имеющаяся у нас. В Бюллетене имеется снимок со второго Конгресса в Брюгге. Помните, как торжественно он выглядел в старинном зале Ратуши. Вообще, когда соберете все снимки собраний, при­ветствия, речи, издания, встает вопрос — где же все эти множества деятелей, объединявшихся во имя Культуры? По­думайте, и придет страшный ответ о разрушительном ура­гане войны, разметавшем культурные гнезда. А кто остался, не скоро выйдут из убежищ, из скорлупы самоохранения. Конечно, Вы читали о сильнейшем подводном землетрясе­нии около Вест-Индии, отозвавшемся на берегах Домини­канской Республики. Такой подводный переворот мог отозваться и на Флориде — будем надеяться, этого не слу­чилось. Подводные катастрофы влияют на широкую округу в виде всяких атмосферных воздействий. И без того весь мир кипит.  А письма нет как нет.

Мы еще находимся в сумбуре после почтово-телеграфной забастовки — неведомо, что идет, что не доходит. Такая не­разбериха происходит уже месяц, но «и это пройдет». Не так ли? Пусть и в эти трудные дни Вам будет хорошо. Ждать и надеяться! Привет сердечный.

 

15 августа 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(20.08.1946)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Спасибо, сердечное спасибо за Твои добрые вести от 12 и 23 Мая. Оба письма сегодня одновременно дошли сохранно — значит, мы установили, что письма доходят и сроки сократи­лись — это отрадно. Да, да, нужно быть вместе, неотложно нужно принести Родине труд и опыт. Истинно, все любящие Русь должны объединить труды и знания.

Если, как Ты пишешь, шибко говорят о моем возвра­щении, а мы всегда были готовы приложить силы на Роди­не, то за чем дело стало? Пусть позовет Комитет по делам искусств или другие комитеты, во главе которых Ты сто­ишь, или иное госучреждение. Тебе виднее, а за нами дело не станет. Не отложим приобщиться к общей работе. Ко­нечно, караван выйдет немалый — сотни картин и больших и малых, много книг, тибетские предметы, архив, — все это нельзя бросить на пожрание муравьям и всяким вредителям. Но слышали мы, что Правительство приходит навстречу в таких случаях. Ведь теперь уже идут наши пароходы отсю­да в Одессу и в другие порты. А все мы одинаково стре­мимся быть полезными.

Ты прав — зачем на Гималаях греметь во славу Руси, когда можно всем вместе дружно потрудиться на любимой Родине. В смысле служения Русской Культуре, мы оба всегда были верны ей и знали, на какую высоту взойдет народ рус­ский. И Ты и я работали во имя Руси, и нынешний общий подъем для нас великая радость.

Итак, буду ждать и чую, что Ты не замедлишь, а нам терять время нельзя.

Ты дивуешься на Псков, а мне он очень близок. Были мы с Еленой Ивановной там, а матушка моя, Мария Василь­евна Коркунова-Калашникова, исконная псковичка. Да, много красот на Руси, и мало их прежде ценили. Сегодня радио сообщало, что в Петродворце опять забили фонтаны и навод­нились пруды. Залечиваются раны войны, и спираль достиже­ний возносится.

Велика была русийская голгофа. Бывало, на раскопках спросишь, а что за бугор там? «Литовское разоренье» или «шведское разоренье» или «французские могилки» — и везде-то прошли какие-то разорения, но подкошенная поросль рас­цвела еще пышнее. Никакие налеты, никакие наветы не сломят победоносный народ.

Радуемся о расширении музеев. Ты прав, разрушители — фашисты должны расплачиваться за свои вандализмы произ­ведениями искусства — этими главными ценностями госу­дарств. Когда же будут на земле искоренены вандализмы? Увы, этот вопрос не труизм.

Значит, поспешим, чтобы быть вместе. Тебе виднее, где над «и» точки поставить. Итак, буду ждать. Все мы шлем Тебе и Твоим душевный привет. Всем друзьям-художникам привет.

Сердечно...

 

20 августа 1946 г.

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Россия". М.: МЦР, 1992.

 

 

Спешим

 

Получены — Ваше письмо от 29 Июля, Майское письмо АРКА и письмо Ильи о высылке холста — спасибо! В письме АРКА поминается какая-то Мэри Томас, якобы бывшая здесь у нас. Имейте в виду, что это имя нам незнакомо и никого такого у нас не было. Очевидно, какая-то разведка. Ваши соображения о проф. Сомервелле правильны, и полезно при­влекать таких друзей русского народа. Неужели Тюльпинк умер? Было бы крайне прискорбно. Может быть, он в отъез­де? Попробуйте написать (без имени) директору Музея в Брюгге — не будет ли разъяснений. Вот и еще наш доброже­латель ушел — Герберт Уэллс. Кажется, не последний ли член нашего Комитета в Лондоне? Впрочем, по-видимому, Брэнгвин жив, но как-то ничего о нем не слышно. Впрочем, оговоримся, скажем — нам в Гималаях о Брэнгвине ничего не слышно, а где-то, может быть, и очень слышно. Вредные ошибки подчас возникают от неполноты осведомления. Столь­ко ложных суждений засоряет пространство.

Обычно люди не умеют распознавать, где удача и где неудача. По внешним признакам, случайным и несовершен­ным, получается ложное впечатление. Кроме того, наблюда­тель часто судит по своим личным воззрениям и редко допускает противоположные себе соображения. Судить от себя — выходит, думать лишь о себе. А рядом, может быть, более прямая, прекрасная дорога, но прикрытая зарослью суеверий и себялюбии. Безобразны эти темные порождения, препятст­вующие свободному мышлению. И сколько их копошится в обиходе, засоряя жизнь, угашая таланты, озлобляя и пресекая широту горизонта. Больной такою позорною болезнью теряет не только творчество, но и утрачивает работоспособность. Впадает в безмыслие, обрекает себя на рабство робота. Урод­ливый Голем, Франкенштейн! Допущение и терпимость редко умещаются в обиходе. Когда говорим «ждать и надеяться», это не значит сложить руки. Наоборот, ожидание есть напря­жение всех способностей, повышение всех вибраций. В таком подъеме не упустите Вестника, не пропустите призывный стук. Часто самая ничтожная привычка является непроходи­мым препятствием к лучшим достижениям. Человек, одержи­мый привычками, становится глух и слеп и бессилен обновить путь свой. Где уж тут разобрать, где призрачная «удача» и где плодоносная «неудача», установленная житей­скими мудряками. Принято возмущаться темницами, насили­ями, жестокостями, рабством, но разве не сам человек строит свою темницу, да еще какую мрачную! А попытайтесь намекнуть такому самотюремщику о его темном созидании, какого врага, смертельного врага получите! История полна примеров о тиранах, бывших рабами нелепой, ничтожной привычки.

Много и малых и больших вредителей Культуры. Лига Культуры, Всемирная Лига Культуры нужна. Твердим. Ячей­ки ее в самых разнообразных областях помогут отбирать до­брые зерна от сорняков, от пустоцветов. Не правительства, но народы озаботятся сплочением лучших элементов. Отбор по внутренней Культуре будет делаться малыми содружествами, которые, как живые родники, сольются в широкие русла. Мир всего мира, мир по Культуре! Каждое десятилетие лишь под­тверждает неотложность призыва по Культуре. Воины Куль­туры, Герои Культуры, вы составите непобедимое воинство. Вспомним опять Ангутара Никайю: «Воины, воины — мы на­зываем себя. Мы сражаемся за благородную добродетель, за высокие стремления, за высшую мудрость, за то мы зовем себя воинами».

Приложу мой лист «На сторожевой башне». Пригодится. Очень грустно слышать о замечаниях Катрин. Откуда же мог­ли произойти эти «повторения» в «Знамени Мира»? Вы и Дедлей просматривали текст и, наверно, не допустили бы повторений. Вы правы — портреты в конце не помещаются. Печально, если кто-то временно вспыхивает, а потом поника­ет. Такой обычай очень вреден и для человека и для дел. Плохи часы, ходящие то быстро, то медленно. Труд хорош в ритме.

Нет ли Фогеля в этом деле? Мы его совершенно не зна­ем. Так же и в деле картин, нет ли Еременко? Наверно, между Хоршем и Еременко был какой-то сговор. Но Хорш не только гангстер-грабитель, но и дурак. Он начал все поно­сить — ругмя ругать, а потом думает продать с лихвой. Па­рижские акулы-торговцы совсем иначе делают. Если хотят завладеть колодцем, то не будут плевать в него.

А письма нет как нет. Невозможно представить, чтобы правительственное учреждение не знало, каким путем вернее и быстрее снестись. Хорошо, что у Вас с ВОКСом опять на­ладилась переписка. В газетах было, что Т.Л.Васвани едет в Америку на конгресс религий. Мы с ним были всегда в до­брых отношениях, отмечаю это, ибо, может быть, Вам при­дется встретиться. Бывают ли отзывы на годовой отчет АРКА? Неужели сочлены почитывают и помалкивают? Между тем творятся странные вещи. Послушайте Индусский Универ­ситет в Бенаресе — во главе его философ Радхакришнан, не принимает индусских девушек. Позор! Сивананда, выдаю­щий себя за духовного учителя, в своем журнале «Божествен­ная жизнь» написал, что образование для индусской женщины не нужно. Вот какие ужасы сопутствуют освобож­дению Индии. Армагеддон Культуры! Никогда не было такого страшного столкновения крайностей. В «Эксцельсиор» недавно была прекрасная статья Алексея Карреля о мощи молитвы (прилагаю ее). Все, что писал Каррель, бывало убедительно и обоснованно. Ценно было читать мысли большого ученого — исследователя современных ран человечества. Жаль, что он безвременно ушел. Именно такие испытатели во всеоружии науки могут спешно сдвинуть сознание человеческое. Книга Карреля «Человек неизвестный»25 так нужна для обновленного сознания. Многое необходимо обновить. Ведь бывают и такие «обновления»: так, здешний брамин возымел необычную идею, а именно — составить всех богов в кучу, и тогда ему удобнее зараз обливать их каждое утро. Но и такая мысль уже была предвосхищена. Когда пресловутый «христианский генерал» Фенг решил крестить свою армию, он поставил сол­дат в плотное каре и облил их из брандспойта. Итак, все модернизируется. Но вот беда, часто перестали замечать на­чало губительного ридикюля. Гранд Гиньоль сделался люби­мым, а если и не любимым, то частым зрелищем. Чем больше уродств, тем более жаль видеть уход хороших людей. Вот Мариночка потеряла сынишку, а именно о нем Илья со­общал столько трогательного, редкого в его возрасте. Бедная Марина — ей так тяжко. Не закормили ли мальчика новей­шими лекарствами? Уж эта мания новых малоиспытанных средств!

«Квак-квак конференция» (так назвал ее делегат Новой Зеландии) породила много жестоких словечек. По счастью, на ней не случились прискорбия, как на Версальской конферен­ции, когда Бриан бил Вильсона. Ох, довольно всякого битья и ругательств. Мстислав Удалой сразил в поединке косожского богатыря Редедю, но таким единоборством народ был из­бавлен от избиения. В летописях русских и кабардинских поединок этот отмечен. И вся культурная работа полна бла­городных поединков. Часто не знаете, за какое великое дело полагаете силы, не знаете, где-то потребовалась ваша мысль, и тем не менее она служит какому-то благу. Сердце-то чует, что был нужен во благо порыв энергии. Пусть же она, основ­ная мощь человека, помогает самому нужному, самому пре­красному.

Добро, если Дедлей отдохнет за эти недели. Ведь ему приходится соприкасаться с такими отвратительными излуче­ниями. Когда долетит эта весть — весь Ваш отдых уже кон­чился и опять поединки за благо. Много неожиданностей! Московское радио передает из Софии речь болгарского ком­муниста Димитрова. В ней имеется и такой пассаж: «Амери­канские журналисты пытаются запугать нас атомными бомбами. Мы же ответим: «Милостив Бог!» Нежданно! В Калькутте творились ужасные дела — магометанский мятеж — тысячи убитых, многие тысячи раненых, пожары, зверства, грабежи, огромнейшие убытки, а истинные зачинатели — вся­ кие джинны и сураварди безнаказанно притаятся. А несчаст­ных-то сколько! Скорбь и ужас! Время трудное!

Прилетели Ваши добрые письма от 30 Июля — 4 Августа, милое письмо Дедлея. Как понимаем мы любовь Вашу к тру­ду ритмичному, постоянному! Я напишу пандиту Амарнату Джа и сэру Радхакришнану и Л.М.Сен (Принсипал Гов-т Школы Искусств в Люкноу) об избрании их почетными вице-председателями Комитета — ответ сообщу Вам. Асит Кумар Халдара можете помянуть как почетного] вице-чермена, ведь он с давних времен был нашим почетным советником. Непременно обогатите американскую группу — Роквел Кент, Крафт Ватсон, Пелиан и др[угие]. С.Дева и Тампи можно помянуть, а им напишите о состоявшемся избрании. Одновре­менно с Вашим письмом пришли два хороших письма Граба­ря. Мои письма к нему шли всего 26 дней — очень скоро. Значит, письма доходят. Между прочими добрыми новостями Грабарь пишет: «Радуюсь Твоим и Святослава успехам, рад, что в Гималаях гремит наша Русь, но еще бы лучше было всем истинным сынам Родины встретиться на Родине. У нас шибко говорят о Твоем возвращении. Тебя надо, очень надо». Думаю, что и Гус[ев] порадуется такой вести. Сроки близят­ся. Когда почта опять наладится, я Вам пошлю несколько Конлана — можно их дать в библиотеки музеев: Метрополи­тен, Модерно, Ворчестер, Чикаго, Детройт, Бостон, Фила­дельфия, С.Франциско. Туда же можно дать и «Знамя Мира». Но когда оно будет готово? Прилагаю копию письма С.Дева — молодежь Индии хорошо мыслит. Любопытно пишет П.Сама Рао — приложу для Вашего архива. «Наланда» — хорошее издательство — просит дать книгу преимущественно о Гима­лаях. Уже шестое предложение за последнее время. Неру — во главе правительства. А давно ли, когда он гостил у нас, нас ругали и угрожали. Так изменчиво все. Думаем, готовьте к изданию 3-й том «Мира Огненного» — имеющие два первых тома, наверно, ждут третий. Итак, собирайте, как пчелы, мед из лучших цветов. Пусть будет Ваш урожай хорош. Всем, всем, всем сердечный привет.

 

1 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

    

Сотруднице26  

(02.09.1946)

 

Дорогая наша, Ваше письмо от 20-8-46 быстро долетело, так же, как и предыдущее ко мне. Вот и из Москвы быстрее начали доходить вести, а мое «воздушное» туда шло всего 26 дней — достижение. Грабарь пишет: «У нас шибко говорят о Твоем возвращении. Тебя надо, очень надо». Уж не там ли с Вами встретимся? Неисповедимы пути!

Когда Вас называют идеалисткой, внесите поправку — реалистка! Все мы научно служим Великой Реальности — Великой Действительности. Идеализм — недостаточно определительно, но реализм тверже и описательнее. Мы гово­рим: защищайте культурные ценности! В этом — не рассуждение, не словопрение, но общечеловеческий приказ! Берегите Культуру! — опять приказ, гремящий, неотложный приказ. Сама действительность подтвердила спешность тако­го приказа. Только дураки не поймут зов о всенародном творчестве. К счастью, слышим, на Родине звучит такой зов, и народы действенно на него откликаются. Академия Наук, театры, художество, школы — все эти завоевания Культуры множатся. Вот и реализм, во всей его мощи. Дав­но твердили мы о сокровищах русийских, и вот теперь и газеты и радио московское неустанно говорят о ценных на­родных достижениях. Как говорили: «Это тебе не факт, а истина».

Вот в Москву вернулся после двадцати лет Америки скульптор Коненков. Как торжественно его встретили, зава­лили заказами, устроили огромную мастерскую — это тоже «не факт, а истина». А там, где народ возлюбил науку и художество — там все приложится. В пятнадцати миллионах издается Шолохов. Хороша такая реальность. В миллионах потребовался Шекспир — разве такое бывало? Русийское все­народное сокровище растет, и мы тому чистосердечно радуем­ся. А всякие кислые разговорчики пусть будут кладбищен­скими гримасами.

И справедливость не дремлет. В Харбине повешена целая группа мерзейших фашистов — они и нам свирепо вредили. Если бы Вы знали, какие темные личности они были! Надо думать, и нюренбергских «сорников» уберут — давно пора. Посылаю Вам статью Алексея Карреля. Ценны слова большо­го ученого.

Вы, конечно, знаете, как бурливы здешние края. В Каль­кутте при мусульманском мятеже творились неслыханные зверства — ну да Вы из газет, наверно, об этом мраке знаете. Куда ни взглянете — всюду нужно Знамя Культуры — тоже не факт, а истина.

В бурю не может быть спокойно, но твердая бесстрашная уверенность не покинет испытанных путников. И Вы сейте добрые семена, реально сейте. Не пропадут они, а где будет урожай — не нам судить.

В Духе с Вами.

 

2 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Шанхай

(04.09.1946)

 

Дорогой А.П., дорогие друзья!

Прилетели Ваши три пакета с письмом от 6 Августа — летели дольше, чем обычно, но, может быть, теперь путь опять осложняется: и у нас и у Вас неспокойно. Тем ценнее, что Ваши встречи, Ваша дружба углубляются и крепнут. Ко­нечно, при любом труде можно возвышаться духом, но еще лучше, если качество труда и содружества этому способству­ет. Всегда было сказано, что труд в любых обстоятельствах не препятствует достижению. Часто, чем труднее — тем луч­ше урожай. Именно, не уходите от жизни. Преподобный дал высокий пример жизненного служения. Жизнь добра. Жизнь прекрасная может быть выражена в любых условиях, в лю­бых мерах.

Около Знамени Мира не нужно формальных объединений. Вот Вас семеро — это очень хорошо! А затем каждый из Вас найдет случай где-то посеять во имя Культуры зерно доброе. Где и как взойдет оно — не нам судить. Сеятель не ведает, которые зерна дадут лучший урожай. Одно неоспоримо, что зерна добра и на земле и пространственно не пропадут. Итак, будьте сеятелями и с улыбкой, по сознанию, пошлите добрые зерна, добрые мысли. Ведь не для себя трудитесь о мире, о преображении жизни, но для неведомых Вам множеств. Если произойдут показательные накопления — сообщите в наш Ко­митет, там порадуются. Писать можно по-русски. За это вре­мя в Индии появилось несколько хороших статей о Знамени Мира — так идет добрый посев. Если бы только люди чаще о добре мыслили!

В последнем письме Грабарь пишет: «У нас шибко гово­рят о твоем возвращении. Тебя надо, очень надо». В предыду­щем письме Грабарь сообщил, что в Москву вернулся после двадцати лет Америки скульптор Коненков — был торжественно встречен, завален заказами, и ему была устроена ог­ромная мастерская. Кроме других заказов, будет ваять памят­ник Сурикову. Ценно, что русский народ так сердечно встречает культурных деятелей. Вообще, только подумать, что Шолохов издается в пятнадцати миллионах. В миллионах потребовался Шекспир. Растет великое русийское сокровище.

Хорошо писали Вы о Сердце. Сейчас многие народы за­были о нем, и возрос опасный сорняк — бессердечие. От этого врага рода человеческого надо избавляться. Вместо улыбки — гримаса. Вместо радости — тирания злобы. Нельзя запускать врачевание таких язв. Любая газета ежедневно пестрит убий­ственными заголовками. Каждый понимает, куда привести могут такие выкрики. Бездна зла.

Избегайте всяких вредных раздражений и трений. Знайте свое добротворчество и сердечное содружество. И мыслью, и словом, и делом будьте воинами Добра. Буддийская «Ангутара Никайя» говорит: «Воины, воины мы называем себя. Мы сражаемся за благородную добродетель, за высокое стремле­ние, за высшую мудрость, за то мы зовем себя воинами». Да укрепит Преподобный Вас в подвижнической доблести.

Рады Вашим вестям.

Духом с Вами.

 

4 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сад

 

Из целого поля вдруг один колос особенно затрепещет под ветром. Один тростник вдруг закивает, а казалось бы, ветер должен всколыхнуть весь очерет. Извилины токов неис­поведимы. Кажется, все травы должны или поникнуть или взбодриться, но вот одна ничем не приметная травинка вста­нет своеобычно.

Так же и волны земного шума звучат непонятно нашему уху. А волны потока гремят свои неповторимые песни — то почти замолкнут, то воспрянут в зовущем гимне. Поди разбе­ри! И никогда потом не признаете, который колос отзвучал, которая травинка первая затрепетала...

Так же и в людских встречах. Не знаем первых друзей, не знаем зачатки врагов. А сколько превращений! Забавно, как бывший враг вдруг начинает претворяться в друга. Часто и причину не усмотрите. Не признать, с которым из врагов начнется такое превращение. Скажут, наверно,  в основе будет корысть, искание пользы. Но не всегда ищите только мрачные причины. Бывает, что камень сердца вдруг повер­нется созвучною гранью.

Так и с друзьями! Вдруг около алмаза сердечного попадет невидная песчинка и начнет царапать и наносить трещинки. А сама-то песчинка совсем чепуховая, почти призрачная. От чепухи вдруг вырастает чертополох колючий-преколючий!

Добрый садовник должен бы усмотреть корешок сорной травы да и убрать его вовремя. Но и сорные травы умейте распознать. «Не выплесните с водой и ребенка из ванны». Вот у нас в саду выросло какое-то непонятное растение. Решили, что сорное — вырвали. На следующий год оно опять появи­лось и оказалось хорошим цветком — сильным, раскидистым. А ведь кто-то намеревался изничтожить.

А вот прекрасные дигиталисы вдруг сами пропали. Жаль! Густо зацвела магнолия, но ее пышные цветы всего на два дня. Коротка ее дружба. Щедро распустится, мимолетно свер­кнет душистой белизною и превратится в грязь желтую. А скромная жимолость долго радует своим свежим духом.

 

7 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

На дозоре

 

Прилетели Ваши добрые вести от 21 Августа. Можно ра­доваться, они являются хорошими предвозвестниками трудо­вого сезона. Так оно и будет. Будем рады получить бюллетень ВОКСа с моей статьей. Совершенно не представ­ляю, какая именно, ведь им было послано несколько. Полез­но, что у Вас добрые отношения с ВОКСом и с консульством. Вы правы, без разрешения Гусева неудобно поминать его консулу. Все ведомства очень разделены. Также и ТАСС, по-видимому, стоит обособленно, и нельзя произвести междуве­домственную путаницу. Увидим, каков ответ Сысоева будет на Вашу телеграмму. Конечно, Вы осведомляйте Гусева о всех подробностях.

Катрин писала и предлагала прислать еще холста. Будем очень благодарны, но холст должен быть по прилагаемому образцу. Также радостно, что книга «Знамя» закончена и одобрена. Произойдет прекрасное движение вод, так неотлож­ное по нынешним обстоятельствам. Если Радхакришнан и Амарнат Джа не успеют мне ответить (они все в разъездах), то достаточно будет для почет[ных] вице-председателей Л.М.Сена и Асит Кумар Халдара, а для почет[ных] сек[рета­рей] — Санджива Дева и К.П.П.Тампи. Достаточно для одной страны, а если другие запоздают — не наша вина. Если книжка будет печататься у того же печатника, где и «М.О.» — хороши и шрифт и бумага! В добрый час! С тревогой слу­шаем радио о биржевом крахе в Америке, о забастовках и всяких неурядицах. Передавал «Войс оф Америка», что крах был такой же грандиозный, как 15 лет назад, а ведь тогда вся жизнь была потрясена. А теперь еще и инфляция и стач­ки. Передавали, что вследствие забастовки 2500 кораблей не могут выйти из портов, а среди них и грузы зерна для голо­дающих. Как жестоко все! Из газет Вы знаете о пробегающих здесь мятежах, убийствах, грабежах. При этом происходят показательные эпизоды. Так, правительство Центральной про­винции высказалось за суровые меры против гундов (хулига­нов), а мусульманские члены при этом вышли. Получилось впечатление, что мусульмане покровительствуют хулиганам, т.е. убийцам, грабителям. Прискорбно, когда официальное ра­дио передает такие вещи. Казалось бы, нужно искоренять разбой самыми суровыми мерами, а не прикрывать их демон­стративным уходом из собрания. Всюду так много столкнове­ний, а в результате Культура терпит вред. Страшна была война, а теперь послевоенная буря еще ужаснее. Было дель­ное письмо Валентины, было письмо из Китая: там удается сеять полезные зерна среди молодежи. Но спрашивается, сколько вестей вообще не доходит и почему многие друзья почему-то должны молчать?

Часто приходится поминать о таинственной потере наших писем и писем к нам. Последние годы все сваливалось на войну. Теперь войны нет, а тайны продолжаются. Для Вашего сведения скажу показательный эпизод. Одно культурное евро­пейское Общество недавно обратилось к здешнему правитель­ству об открытии здесь отдела Общества. От секретаря вице-короля получилось любезное извещение о возможности такого открытия и об избрании президента. Тогда Общество просило правительство передать мне их телеграмму об избра­нии меня президентом. Вот тут-то и произошло таинство — телеграмма мне не была передана. Если это возможно в од­ном случае, то почему тому же не быть и в других обстоя­тельствах? Как уследить, что именно наше не доходит по назначению и что посланное к нам исчезает? Во всяком слу­чае, все это весьма показательно. Получаете ли Вы «Дон оф Индия» — доходит ли? Во втором номере «Аур Индия» (Дели) был мой «Красный Крест Культуры». В «Малабар Геральд» мое обращение к друзьям «Знамени Мира» — так всюду вес­точки о Культуре. Московское радио сообщает, что в Харбине повешена группа мерзких фашистов, так много и нам вредив­ших. Справедливость их настигла. Удалось ли узнать, кто в Русском Художественном Обществе; о нем Вы поминали. Где и как живет оно? Вот прошел великий день Индии второго Сентября. Воображаю, сколько о нем у Вас в газетах. Вооб­ще, и у Вас, и у нас, да и везде неспокойно. Из-за мятежей умолкают культурные издательства. Когда теперь выйдет большой труд Юрия? Когда, наконец, закончится печатание моих трех книг? Когда друзья о них запрашивают, им отве­чают «скоро» (шортли) — значит ли это месяцы или годы? А между тем события поспешают и все условия меняются. Вот Катрин с Инге собирались в Индию, но условия пути очень осложнились, и возникли всякие новые опасности. То же про­исходит и во многих других обстоятельствах. Как стрела сей­смографа, бьется и пульсирует напряжение жизни.

Привет Альбуэрно — его работа трогательна. Нам пока будет достаточно четыре книги. Кто мог думать, что Альбуэр­но — бедный трудящийся, окажется таким деятельным. Ни­когда не знаете, где будет лучший урожай. Пришли два «Буддизма» и два «Пламени» — спасибо, они очень пригодят­ся. В Мадрасе вышел журнал «Сильпи» под моим «мотто»27 и со статьей «Истинные ценности». Таким образом, опять Зна­мя Культуры было поднято. Долго ли просуществует журнал в эти трудные дни? Нежданно нашелся М.В.Добужинский. Оказывается, он работает в фильмах в Лос-Анджелесе. При­слал мне привет, отвечаю ему тем же. Неожиданными путя­ми отзываются друзья. М.В. с его тонким вкусом принесет много пользы амфильмам. Радио сообщило об ужасных непоп­равимых разрушениях исторических зданий на Мальте. При этом отмечается, что многие здания разрушены своими же защитниками и совершенно напрасно (так замечает доклад). Если бы больше думали о Культуре, такие вандализмы могли быть избегнуты. Увы, не труизм все наши зовы о Культуре. Жаль, если Мальта и врагами и защитниками исковеркана. Там, наверно, были ценные русские памятники. Сколько та­ких памяток раскинуто и не отмечено! Может быть, и на Аляске, и на форте Росс, и на Галапагосе имеются знаки отважных русских искателей. В Гренландии находили во льдах замерзших древних викингов, так много где могли хра­ниться останки русских богатырей.

Читали ли Вы, что недавно был пойман мальчик-бедуин, вскормленный газелями в пустыне? Он бегал с быстротой пя­тидесяти миль в час. Питался травами и водою. Понимал язык газелей, а в людских отношениях совершенно дик. В Бомбейском журнале было его фото. Вот прекрасный пример для вегетарианства. Пожалуй, в людском обиходе такое дитя пус­тыни скоро погибнет. Также читали ли Вы замечательный случай в Стокгольме, где молодой человек увидел в окне через улицу убийство молодой девушки, которое совершилось через три месяца? Если бы всякие такие особенные эпизоды внима­тельно изучались! Помните знаменитое видение шведского ко­роля и его свиты события, совершившегося в будущем через несколько десятков лет? К сожалению, наука предубежденно относится к таким редким явлениям. Впрочем, в сущности они вовсе не редки, но люди по невежеству скрывают и стыдятся их. Сейчас неожиданно после десяти месяцев воскрес «Искус­ство и Культура» — во главе мои «Святые гости», «Ригден» и «Армор оф Лайт». Удивительно, как может существовать жур­нал с такими почти годовыми перерывами, без всяких объяс­нений? Мысленно мы его давно похоронили, и вдруг покойник воскрес. Надолго ли? Непременно прочитайте журнал «Тайм» от 22 Июля. Там любопытные сведения о псевдойоге Бернаре, о том, как жена его Ганна Вальска, наконец, откупилась от этого деятеля. А ведь многие легковерные уверовали в него. Интересно, что произошло с другой парой — м-с Пуллман и ее лихим фашистом «графом» Вонсяцким? Тоже мрачное сочета­ние! Сколько таких вредоносных комбинаций где-то вращает­ся, сколько сору порождается!

Сейчас Катрин прислала копию очень странного письма Франсис, о котором Катрин будет советоваться с Вами. Не передаю все содержание письма, ибо Вы прочтете в оригина­ле. В письме поминается какая-то задолженность пресса и чуется попытка вовлечения в какие-то неприятности. Чуется адвокатская рука, имеются упоминания о каком-то взаимном соглашении. Словом, и Катрин и Вам нужно быть на страже и очень оградиться. Кроме изданий пресса (их, по счастью, не так много), были издания Брентано, Стокса, Корона Мунди, Страдфорда, Адьяра, Праги и другие, до которых пресс не имел денежного касания. Некоторые из этих изданий появля­лись ранее основания пресса. Письмо Франсис имеет намерен­но официальный характер, а подчеркнутая какая-то задол­женность пресса заставляет думать об адвокатском подкопе. По счастью, серия Агни-Йоги издавалась не прессом. Думает­ся, письмо имеет в виду не столько склад (сторадж), о суще­ствовании которого никто и не знал, а нечто иное. Поспешу отправить мое письмо, чтобы предупреждение дошло до пере­говоров — в них нужна сугубая осмотрительность. Сердечный привет всем Вам.

 

15 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сеятели

 

Сейчас прилетела Ваша весть от 3-4 Сентября. О поездке и не думайте. Теперь мы ждем ответ Грабаря на мое послед­нее письмо — нормально он мог бы быть в конце Октября — увидим. Так же и Сысоев может ответить на Вашу телеграм­му. Кроме того, много туч на горизонте, Вы их сами видите. Мы очень тронуты Вашей решимостью, но сейчас Вам нельзя отлучиться из Вашей сторожевой башни. Время очень напря­женное. Вы совершенно правы в отношении Ренца (Линц). Обстоятельства там слишком сложны. Вы ему писали о «Зна­мени Мира» и ни о чем другом. Да, да, воздержитесь, чтобы не вмешаться во что-то неприятное. Также и с письмом Франсис нужна осмотрительность. Чуется какой-то подкоп. Увы, она уже много, где вредила. Вы правы, что мертвецам рассылать книгу «Знамени» не следует, но кто жив, кто мертв? Следует, чтобы книга не попадала во вредительские руки.

Сама жизнь подсказывает, где находятся новые, полез­ные. Вот Альбуэрно и Лара полезны. Я послал Вам адреса в Швеции. Радуюсь, что пандит Амарнат Джа согласился — он здесь в большом почете — именно для таких деятелей подоба­ет почетное наименование. Здесь мы дадим несколько книг в книжные магазины и для отзыва. Таким порядком можно за­тронуть новые круги. И Вы так же сделайте. Попросите Хелин дать отзыв. В Ригу пока не посылайте — неизвестно, где друзья. Может быть, отзовутся Норман Бел Геддес, Один Да­уне, Якобсон, Сомервелл.

Естественно, если и Дедлей будет иметь часть в Либер­ти. Каждый посох в пути пригодится. Вы пишете об астро­номически растущих ценах. Такая бурная инфляция не кончается безмятежно. Да и всюду террор и неурядица. По­нимаем, как хотелось бы Вам выпорхнуть на свежую воду, но дела Мира требуют осмотрительности. Культура забыта, и вместо нее кажет когти технократия.

А без Культуры засохнет сад. Странно наблюдать, как, казалось бы, разумные люди забывают поставить во главу их начинаний именно Культуру. Точно бы без нее зубчатая тех­нократия вывезти может. Вы правильно упрекаете УНО за забывчивость о Культуре. Итак, будьте бесстрашными сеяте­лями добра.

 

18 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

    

А.П.Х.28  

(18.09.1946)

 

Дорогой А.П. Сердечно порадовала нас Ваша добрая весть от 21-7-46 — что-то долго летела! Но хоть и долго, зато хо­роша она, извещая о прославлении имени Преподобного Сер­гия. Не отступит народ русский от своего великого наставника и не выдаст Преподобный любимую страну Свою. Светлые Знаки зажглись, и нипочем всякие клеветы. Наби­райте здоровья скорее. Чудеса! У Вас всякие щеголевские знаки препинания, а ВОКС из Москвы сообщает, что печата­ет в бюллетене мой лист. А Грабарь кличет: «У нас шибко говорят о твоем возвращении. Тебя надо, очень надо». Зря он говорить не будет. И письма из Москвы и мои туда стали доходить быстрее. Пусть быстро течет река жизни. Сообщай­те, что с газетами.

У нас, как и везде, неспокойно. Наверно, в Ваших газе­тах много пишут о здешних краях. Корабль трещит, но по­плыл.

Газеты обеспокоены так называемой каменной болезнью, разрушающей скульптуры в городах Европы и Америки. Даже изваяния Парижского Собора Богоматери заболели. Причина предполагается от газов нефти. Может быть, и разные иные газы и яды начали свою истребительную деятельность. Полве­ка назад писалась статья «Боль планеты», а с тех пор миро­вое отравление возросло. Гуманизм был отставлен, и человечество устремилось к самоистреблению. Давно мы зна­ли, что деревья погибают в городах, отравленные ядовитыми испарениями, но теперь очередь дошла до камней — куда же дальше? Гнилая «цивилизация» готова отравить всю планету. Была давно статья «Крылья» с вопросом, не слишком ли рано полетели двуногие, что понесут железные птицы — убийство и разрушение или просвещение?

Вот почему «Знамя Мира» оказалось таким неотложным. Пусть чертяги корежатся при упоминании о Культуре, о Зна­мени Мира — им ненавистно понятие добротворчества и Ми­ра. Но человечество в сердце своем всегда взывало «о Мире всего Мира». Истина не ржавеет, в какой бы промозглый под­вал ее ни пытались запрятать. Прекрасный Жар-Цвет правды и добра преоборит любой мрак. В какое бы самоомрачение ни впадали слабовольные люди, но Надземная Истина их опять-таки просветит. Жаль, что «Надземное» еще не могло быть издано. В нем много повелительных зовов, так неотложных сейчас.

Хочется сегодня же послать Вам приветную весточку. И о Вас и о Ваших милых сотрудниках-добротворцах думаем часто и шлем сердечные мысли. Даже в трудные дни дух Ваш не поникает, и в этом — светлое достижение.

«Радоваться Вам»!

 

18 сентября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Трудовой сезон

 

У Вас трудовой сезон уже будет в разгаре, когда эта ве­сточка долетит. Неужели Сысоев молчит и на Вашу теле­грамму? Нет ли чего от Бабенчикова, от Грабаря? Не знаешь, куда он ответит — через Вас или прямо сюда? Ну и ждется! Ведь если что затянется, то опять на год, до следующих хо­лодов. Светик давал Ваш адрес некоему Азиму Гусейну — он едет с какой-то здешней комиссией, теперь их так много. Ко­нечно, ни о каких хоршевских историях ему говорить не бу­дете, а так все в превосходной степени. Эптон Синклер прислал подписную свою последнюю книгу. Пошлите ему от меня книгу «Знамени», когда она выйдет. Все в мире замед­лилось. Некий писатель задолго до войны просил мой очерк «Вечная жизнь» для его «Симпозиума». Я уже и забыл давно, а теперь пришло извещение, что «Симпозиум» скоро выходит. Впрочем, во втором веке до Р. [X.] Китайское Посольство в пути к индо-скифам было задержано гуннами на пятнадцать лет, а потом преспокойно прибыло по назначению. Пример медлительности!

Предполагали, что хоршевский покровитель будет убран, и вот совершилось. Видимо, такая психическая инфляция происходит, настолько понизился уровень, что даже такая человекообразная пародия могла плавать и шуметь на позор нации. Конечно, гангстеры очень находчивы и увертливы, но все же и космическая справедливость существует. При­слушивайтесь. Присматривайтесь. Широко по миру громыха­ет свистопляска, а добрые элементы запуганно прячутся в норки, чтобы не получить кинжал в спину. «Доколе Каталина будешь испытывать терпение наше?» — вопрошал Ци­церон, и много речей было произнесено, прежде чем общеизвестный преступник был низвержен. Сократа легко было отравить, Аристида Справедливого мясники изгнали, Платон в рабстве, Анаксагор осужден, Перикл оклеветан, Фидий — в темнице. Так распоряжался классический мир со своими великими мыслителями, творцами. А теперь еще и инфляция.

Недавно я писал друзьям в Китай об удивительном, хо­тя и вполне понятном явлении. Повторю это газетное сооб­щение и Вам. Газеты обеспокоены так называемой каменной болезнью, разрушающей скульптуры в городах Европы и Америки. Даже изваяния Парижского Собора Богоматери за­болели. Причина предполагается от газов нефти. Может быть, и разные иные газы и яды начали свою истребитель­ную деятельность. Полвека назад писалась статья «Боль планеты», а с тех пор мировое отравление возросло. Гума­низм был отставлен, и человечество устремилось к самоист­реблению. Давно мы знали, что деревья погибают в городах, отравленные ядовитыми испарениями, но теперь очередь дошла до камней — куда же дальше? Гнилая «ци­вилизация» готова отравить всю планету. Была давно статья «Крылья» с вопросом, не слишком ли рано полетели двуно­гие, что понесут железные птицы — убийство и разрушение или просвещение? Вот почему «Знамя Мира» оказалось та­ким неотложным. Пусть чертяги корежатся при упоминании о Культуре, о Знамени Мира — им ненавистно понятие доб­ротворчества и Мира. Но человечество в сердце своем всег­да взывало «о Мире всего Мира». Истина не ржавеет, в какой бы промозглый подвал ее ни пытались запрятать. Прекрасный Жар-Цвет правды и добра преоборит любой мрак. В какое бы самоомрачение ни впадали слабовольные люди, но Надземная Истина их опять-таки просветит. Жаль, что «Надземное» еще не могло быть издано. В нем много повелительных зовов, так неотложных сейчас.

Хейдок пишет: «Я-то забыл день нашего Великого По­движника, но там-то, на Руси, не забыли. ТАСС передавал, как торжественно справлялись службы по Сергию там при громадном стечении народа. Знать, уже вынесли, подхвати­ли, гремят...» И еще X. пишет: «Я принес три Ваших статьи Чебыкину, ТАСС, но прежде всего я спросил его, знакомо ли ему Ваше имя. К моему удивлению, он при­знался, что нет. Ч. очень славный человек и доброжелате­лен ко мне. Я ему прочел очень краткую лекцию о Вас и дал ему прихваченный из дому (на всякий случай) номер московских «Славян» с Вашей статьей. Мне показалось, что действие этого номера было весьма близко к действию т[ак] называемых верительных грамот. Вчера я посетил Ч. опять, и он сказал мне, что Ваши статьи уже направлены в газету для помещения; он также послал редакционному персоналу номер моих «Славян» для ознакомления. Кстати, мой молодой друг В.Степаненков нашел достойного китайца, с которым он уже работает по линии Знамени Мира. Я советовал В.Степ[аненкову] написать лично Вам о том, как идет подготовительная работа».

Хорошие труженики, а ведь в каких трудных обстоятель­ствах сами находятся! Поистине, чем труднее людям, тем больше Света излучиться может. Великий двигатель — трудо­вое напряжение.

На дозоре создается расширенное напряжение. Бояться его не следует. Почему не прислушаться ко множеству разно­родных звуков? Ведь сейчас очень звучит пространство. И у Вас происходит многое показательное, да и оттуда каждый день особые вести. По внешним признакам трудно распоз­нать, что именно означают отдельные отрывки, долетающие издалека. Во всяком случае, нечто задвигалось. Остается вни­мательно прислушиваться. Не посетуйте, что пишу по-эзопов­ски — это осталось со времени войны. Впрочем, и сейчас в мире не лучше, если не хуже. «Войс оф Америка» сообщает, что отставка Уоллеса принесла облегчение (релиф). Теперь этот тип превратится в «миротворца» и начнет вводить в за­блуждение человечество своими новоизмышленными «мирны­ми» идеями. Есть такой жук — «вор-притворяшка». Каков притворщик! Не он ли десять лет тому назад рассылал всюду вредительские письма о том, что он не имеет ничего общего с мирным движением. Лгун надеется, что ему никто не на­помнит его собственных «деяний», причинивших столько вре­да мирному движению. А вдруг кто-то ему напомнит?! Очень прислушайтесь к его проделкам и к судьбам его ставленника, к которому он ходил по черному ходу с поднятым воротни­ком и в нахлобученной шапке. Горько ошибутся, кто ему поверит — обманет волк в овечьей шкуре. Прислушайтесь! На разных концах шевеление. Любопытно, что мое печатает ВОКС — в своем русском или английском издании?

Сейчас вернулось из Брюгге мое письмо с надписью о смерти Тюльпинка. Жаль, безмерно жаль! Если еще не позд­но, помяните его добрым словом в книге «Знамени Мира». Во время войны охранил Музей, а теперь ушел! Нужно устано­вить положение Музея, ведь там 18 картин. Вероятно, кто-то назначен от Городского Правления — дом был дан от города — на каких условиях, не знаем (об этом Тюльпинк не сооб­щал). Морис пишет из С.Луи, там ему предложили вести класс в Музыкальном институте. Он видел Франсис в С. Фе и очень печалится о ее непримиримых жалобах на всех. Отве­чая ему, я писал: «Печальны Ваши сообщения о Франсис. Мы слышали о ее жалобах направо и налево, без разбора. Пол­учается вредительство. Она умеет жаловаться на всех, кроме себя, умалчивая о своих поступках. А ведь ее поведение многому способствовало. Вы правы, с таким характером ничего не поделаешь. Должно быть, и от Учения окончательно от­ступилась, а такое отступничество добра не принесет. Кар­ма!..»

От Магдалины прилетело поздравление ко дню рождения — очень милая графика. Передайте ей мой сердечный привет и пожелание успехов в ее работе. Не слышали ли чего от Мясина? Где мои эскизы? Если его постановка не вышла, теперь эти эскизы нужны Вам для выставки. У Вас постоян­ное круговращение народов. Кстати, где теперь выставка мо­их репродукций? Была ли она в С.Луи и в Канзас-Сити? Жива ли м-с Тер в Филадельфии? — хороший человек.

На днях разобрал картотеку адресов — вернее, бывших адресов. Какой синодик! Осталось меньше десятой части, а все остальное ушло — вымерло или в безвестном отсутствии. Кабы были живы, наверное, искали бы сношений. Правда, какие-то новые проявились, но не знаем их, можно ли поло­житься? У Вас, видимо, то же самое происходит. Вы пишете об астрономических ценах. Мировое явление! И чем может оно уравновеситься? Пока неразбериха лишь возрастает. Культура, гуманизм опять на запятках, не о том люди дума­ют. Забыли о главном, о жизнедателе. Робсон с делегацией у Трумэна против многих линчеваний негров. Вот Вам и «циви­лизация», не сумевшая вырасти выше зверского линчевания. Прискорбно! Тем усерднее будем служить Культуре, каждая борозда на этой пашне неотложна. Привет Вам, привет всем друзьям.

 

1 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Ждем

 

Спасибо за Ваше доброе письмо от 16-9-46. Много в нем срочного. Все соображения Гусева очень показательны. Преж­де, чем писать Шв., мы послали Грабарю телеграмму с воп­росом, получил ли он мое письмо от 20 Августа; надеемся, он ответит. Цена на брошюрах Р.Ренца имеется на обложке — одна рупия и две с половиной. Конечно, можете прибавить, сколько по местному можно. Спасибо за Ваши карточки. Странно, неужели Илья не показал Вам карточку Девики и Светика, а Е.И. просила его показать Вам. Е.И. несколько дней нездоровилось, но теперь все в порядке. Уид Светику не писал. Юрий благодарит за книгу — еще не дошла. Пожалуйста, пришлите две «Сердце Азии» по-английски — у меня нет ни одной. Очень, очень жаль Брэгдона, да, уходят хорошие люди. Радуемся, что Конлан нашелся. Вот еще пример, что Париж отсюда почему-то недосягаем. Сердечный привет ему. В англ[ийской] газете, где он пишет, он может говорить о «Знамени Мира», когда книга выйдет. Хорошо, если удастся Вам достать адрес Гаральда Лукина и связаться с ним. Кем он был арестован? Как погибли его мать и брат? Как сейчас живет Гаральд? Что Рудзит[ис] и прочие? Бедная Дукшинская! Но что можно сделать для них? И все мечты об Амери­ке, о той, которая сейчас и не существует. Правильна Ваша осторожность с А.Ренцем. Вполне ли нормален он? Пусть ду­мает только о «Знамени Мира» — ни о чем другом. Если при­едет в США, может стать Вам очень трудным, а ведь у Вас и без того хлопот по горло. Пусть бы Роквел Кент согласился — к нему лежит душа. Поистине, почему-то Париж недосяга­ем. Юрий не мог оттуда книг достать, не мог дознаться, жив ли Бако. Стороною лишь узнали о смерти Пеллио (неприят­ный тип). Светик не мог холст достать из Парижа. Шкл[явер] Юрию не ответил. Мои письма в Швецию, Порту­галию, Аргентину возвращались назад, а сколько вестей из разных мест вообще пропадало! Теперь поучительный эпизод с Сысоевым. Неужели он и Вам не ответит? Если бы Сысоев ответил на Вашу телеграмму, Вы, наверно, телеграфировали бы нам. Трудно предположить такое положение вещей, чтобы деловая телеграмма с оплаченным ответом оставлялась без внимания. Посмотрим, ответит ли Грабарь на нашу телеграм­му. Мы хотели послать ответную, но здесь не приняли и при­шлось послать без оплаченного ответа. А время, время-то бежит. Вообще, видимо, мы встретились с какою-то чудовищ­ною неувязкой. Все началось с письма Гусева, по поручению Комитета искусств. Тогда этот Комитет отлично действовал через Амторг. Мой ответ был вполне доброжелателен, а потом и началась неразбериха. Трудно предположить, чтобы письма Гусева оставались вообще без ответа — ведь между деловыми ведомствами так не бывает. Затем дело дошло до сысоевского мифа. Грабарь и Бабенчиков говорят одно, а гусевское обсто­ятельство куда-то провалилось. Да и с выставкой советских художников, видимо, тоже все стало странным. А время-то бежит! Точно бы для некоих людей время цены не имеет. Не удалось ли Вам установить, кто в Русском Художественном Обществе, о котором Вы поминали? Все ищешь хоть какую-нибудь логику в происходящем. ВОКС теперь начал Вам от­вечать, а на мое письмо председателю ответа не было; но мое письмо дошло,— оно было с обратной распиской, и расписка в получении сюда вернулась. Всегда ведомства на письма отвечают. Что ж, придется сказать себе — верно, в дороге пропа­ло, ведь «все» непосланные письма «на почте пропадают».

Дикие нападения на невинных прохожих в Калькутте, в Бомбее, в Дакке, в Ахмедабаде и в других городах про­должаются. Граждане опасаются выходить из дома. Офици­альное лицо заявляет, что за это время в Калькутте число убитых и раненых достигло сорока тысяч. Все говорят о каких-то таинственных гундах, но кто они? Их не судят, не уничтожают как убийц; по крайней мере, имена таких убийц-грабителей почему-то не объявляются. Кто убийцы? Кто убитые? Только голые, неумолимые, каждодневные цифры дополняют мрачные синодики. Очевидна какая-то темнейшая организация. Но кто предводители? Кто вдохно­вители? И нависает кровавый туман ножовщины. Это не революция, а убийство из-за угла неповинных прохожих. Но ведь где-то заседает главный штаб гундов? Кто-то зовет их хулиганами, хотя проще называть убийцами. Больно ду­мать, что наряду с Ганди и Неру гнездится и мрачная ва­тага гундов. Кто-то присылает гундам ножи, кинжалы, тысячами прибывают такие зверские посылки. Доколе? Сураварди в Калькутте запретил печатать сведения об убитых, а газеты заявили, что тогда они вообще не будут выходить. Нищих на улице подкалывают!

Прилагаю доброе письмо м-с Мозер — поблагодарите ее от меня. Если у ней грудная жаба, пусть она не утруждает себя излишней работой. Тампи ждет Вашу бумагу об избра­нии. Л.М.Сен уже писал ему с большой радостью о своем почетном избрании. Хорошо, когда люди радуются. Думает­ся, не сделать ли Амарнат Джа почет[ным] черменом на Индию, а Л.М.Сен и Халдара почетными вице-черменами на Индию. Дело в том, что положение Ам. Джа выше, — обсудите и решите во благо. В «Дон оф Индия» в Июле была статья Терещенко. Пусть АРКА это отметит. Если бы только могли воедино собраться все доброжелательные эле­менты и крепко объединиться во имя Культуры и Мира. Мое воззвание к друзьям Мира обошло еще несколько га­зет, — кто-то прочел его. Надеюсь, оно не пойдет на обер­тку кинжалов. Судьбы газетного листа многообразны. Мой привет Ганди идет в Октябрьском номере «Аур Индия». В «Форум» 22-9-46 мое письмо с вопросом, кто теперь в Ми­нистерстве Просвещения и Искусств. Впервые искусство по­мянуто. Любопытно, ответит ли новый министр? Вы, конечно, читали о дружественной встрече Молотова и Менона (представитель Неру). Говорили о дипломатических сношениях с Индией — скорей бы, давно пора. Был у нас Рудра, профессор Аллахабадского университета, на редкость славный. Большой почитатель новой Руси, но сколько чепу­ховых сведений преломляется за дальними расстояниями. Питаются переводными случайными сведениями. Даже под­прыгивал на диване от радости, когда мы с Юрием осветили истинное положение. Хороший, просвещенный деятель. По­вез мой привет Неру. В «Твенти Сенчури» — мое «Прекрас­ное единение». П.Сама Рао собирается издать отдельную бро­шюру — видимо, очень благорасположенный.

Как начнешь записывать все движения воды в течение двух недель — много добрых знаков накопляется. Вот кабы у Вас новые, молодые подходили — нужна такая дружина во благо Культуры. Пусть они будут трудящие, пусть им живет­ся нелегко — тем более сердце их будет открыто к новому строительству. Как Верхарн сказал: «Пусть это будет человек борьбы, но не человек террора». Ведь не все же студенты устремились лишь на кулачные бои да на скачки. Может быть, и в Вашем женском обществе имеются «взыскующие души»? Как нужны простые, привлекательные, культурные формулы, уж очень обазурилось человечество. Стало злое, беспощадное, бесчеловечное. Слов нет — всем трудно. Но ведь неприлична старая злая заповедь: «человек человеку — волк» после всяких конференций, комиссий, подкомиссий, после всевозможных чрезвычайных послов «добрых пожеланий». Именно добра-то и мало.

Приходила группа индусов, сикхов и американский воен­ный доктор — знали картины по Нью-Йорку. Говорили, что русское искусство оставило особо глубокую память в США в лице Рахманинова — музыка, Рериха — живопись и Шаляпи­на — пенье. Стравинского как-то обошли. Вообще, около Стравинского что-то неладно. Эскизы от Мясина лучше до­станьте и выставьте. Видимо, его новая постановка не вышла — лишь бы эскизы не пропали. Помните, как парень с галер­ки уронил в партер шапку с орехами и кричал: «Орехи-то возьмите, шапку-то отдайте». Ох, много шапок-то пропало. Любопытно, какой ответ из Брюгге получите. Не помер ли Руманов? Всегда его добром поминаем. А Блюменталь, Рудзит[ис], Клизовский и все прочие? С Булгаковым обменялись письмами, да на том и замолкло. Не до писем ему. Кто зна­ет, может и мы для кого-то померли. Вот Хорш, наверно, не одному Гусеву свой поклеп болтал! Вранья-то, вранья у Хорша да у Уоллеса хоть отбавляй, враньем и живут. Ну да не все же люди дураки, тоже учуют, где оно, вранье злобное. Очень прислушивайтесь, о чем ветер шелестит, много сейчас ветров. А коли много ветра — значит, воздух прочистится и паруса надуются, ждем!

Думается, у Вас много новостей соберется. Радио из Москвы передавало, что в Мадисон-Сквере был огромный митинг американо-советской дружбы, единогласно присоединившийся к компании Уоллеса «За мир». Бедные! Неужели они верят такому злостному типу? Что общего у него с благородным понятием МИР! Помните, как он вредил мирному движению и по телефону старался предубедить судью против истины. Какой же честный деятель пойдет на такие мерзости? Теперь он задумал массовый обман, а добродушные легковерные бед­няги опять поверят обманщику. Сколько легкокрылых мо­тыльков сгорает у лампы. Недавно «Войс оф Америка» передавал ужасную песню «Пьяная крыса» (интоксикатед рат). С огорчением мы думали, что же случилось с человече­ством, если его может забавлять такая дикая, рваная чепуха! Впрочем, каждый по-своему с ума сходит.

Катрин телеграфно спрашивает, во сколько экземпляров печатать брошюру «Знамени». Такая мемориальная брошюра может быть распространена и по библиотекам, потому ко­личество зависит от пожертвованных средств. Поминая Спенсера, надо бы его назвать дорогим, любимым сотрудни­ком Комитета. Дир енд беловед29таким и был милый мальчик. Степень удешевления печатания зависит от числа экземпляров, но отсюда предусмотреть это невозможно. Только на месте можно найти лучшее решение, ведь теперь все условия печатания так изменчивы. Сейчас письмо от Ренца (Австрия), копию прилагаю. У него уже «Роерих-Гезельшафт», а генерал Кларк предложил ему строить Уни­верситет Мира! Каково! Сказка, да и только. Писать мы ему не будем, а если Вы будете, то скажите, что здешнее Правит[ельство] не передало мне телеграмму из Австрии (о ней я писал Вам) — значит, считают сношения нежелатель­ными. Потому помолчим, а ему передайте наш привет и пожелание успеха в работе для Мира через Культуру. Адрес его какой-то новый — другой город. Странно все это, но ес­ли посеет семена Знамени Мира, и на том спасибо. Также скажите, чтобы с другими обществами не сливался, а был лишь с группою друзей-соотечественников. Еще можете при­бавить, что покровитель на отъезде и адрес изменится. Сно­шения совсем трудны. Вот мы хотели помочь Ведринской, но и наше письмо и попытки Катрин и Валентины ни к чему не привели. Получила ли Катрин деньги обратно? От Зины телеграмма о цвете обложки «М.О.». Отвечаем, что «маррон» приемлем и дополнительных экземпляров не нуж­но. Если хотите взять на обложку книги «Знамени Мира» Знак со знаменем — возьмите  (прилагаю).

Итак, Сысоев не ответил Вам на телеграмму с оплачен­ным ответом — очень странно! Не умер ли? Но тогда учреж­дение ответило бы. Грабарь молчит, но мог бы уже ответить на нашу телеграмму. Если верить газетам, у них там опять суды да обсуждения да закрытие журналов — неспокойно. Пусть будет у Вас все ладно.

«Радоваться Вам!»

 

15 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарь

(15.10.1946)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Сегодня сразу две Твоих добрых вести. Письмо от 3 Ав­густа и телеграмма, переданная через Америку. Значит, мое письмо от 20 Августа дошло и Твой ответ в пути. Вот это хорошо — пусть будет все в движении. Как заповедал Петр: «Промедление смерти подобно». Приветствуем Тебя с внуком. Радуемся хорошим вестям о Коненкове и о Нерадовском — привет им.

Именно Ты осветишь высокую личность Серова. Ты знал его, а теперь расцветут в Тебе воспоминания, и сложится редкий синтез. Чую, как прекрасен будет этот капитальный труд. Да, портрет Е.И. был у Брайкевича в Лондоне. Все его собрание должно было поступить в Тэт'с Галерею, но перего­воры как-то не закончились, и где теперь собрание — неизве­стно. Так сообщил мне директор Галереи. Да, репинский рисунок молодого Серова был у Тенишевой, а после ее смер­ти куплен мною в Париже, где сейчас и находится среди наших вещей. Было слышно, что все это в сохранности. Око­ло имени В.А. много прекрасных воспоминаний. Мы так ра­ды, что во время писания портрета Е.И. мы сблизились. Писал В.А. долго, более четырнадцати вечеров (при электри­честве), и после бывало дружеское чаепитие. Очень понрави­лась ему вурмовская темпера (Мюнхен), и он часто забегал за недостающими красками. Удивительные люди были на на­шем веку.

Ты писал, что пишешь портрет Тарле, — мы так любим его книги — достали их сюда. Небось, он забыл, как я пытал­ся пригласить его лектором в Поощрение. Замечательный ученый, справедливый историк, а ведь это редко. Часто вме­сто беспристрастия преподносится отсебятина. Юрий тоже очень ценит Тарле.  Кстати, дошел ли к Тебе оттиск статьи Юрия «Индология в России»? Здесь она очень отмечена. Я послал ее Тебе и отсюда и через Америку. Также послали Тебе годовой отчет нашей АРКА. ВОКС сообщил нашим со­трудникам, что он печатает в своем бюллетене какой-то мой лист, но когда, не знаю.

Сегодня Москва передавала о снегах и морозах, что-то рановато. У нас тоже горы разукрасились свежими снегами — сверкают. Вот перед окном гора в восемнадцать тысяч футов, а ее за особую высоту не считают, но Монблан в пятнадцать тысяч почтен как владыка — все относительно. С северной стороны у нас вершины в двадцать две тысячи. Ну, этот Гепанг уже признается высотою. Обо всем можно будет рассказать.

Будем ждать Твою добрую весть. Здесь все не скоро де­лается. И сказка не скоро сказывается, и дело не скоро дела­ется. Даже ящик построить и то уже предприятие. Сейчас издаются три моих книги. Две из них уже с 1943 года в печати. Потому-то так поминается петровский указ: «Промед­ление — смерти подобно».

Спасибо, что скоро ответил, и то ведь шло почти два с половиной месяца. К каким масштабам приучает действитель­ность, а время-то бежит, ух как бежит. Где-то повстречаются наши письма, пожелают друг другу успешного пути и заспе­шат дальше. Итак, давай встретимся во благо Родины. Всем Твоим от нас всех душевный привет.

Сердечно...

 

15 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Дорогая наша В.Л.

 

Сейчас долетела Ваша весть от 20-9-46 и карточка до­шла. Немало грустного Вы сообщаете. Помнится, я кончал одно письмо заветом Соломона: «И это пройдет». А теперь начну этим же мудрым советом. Именно «и это пройдет». Как говорили, «пер ангуста ад аугуста».

Когда прилетело Ваше письмо, я писал очень показатель­ную страницу из прошлого. В нашем Комитете Император­ского Общества Поощрения Художеств мне выпала доля семнадцать лет сидеть рядом с известным злобным реакцио­нером Боткиным. Преопасный был кощей! Сколько раз пы­тался он опрокинуть меня, но все же не смог. Тактика его была поразительна — прямо гоголевский тип. Когда меня избирали академиком в Академии Художеств, он произнес за­жигательную речь против, о чем мои друзья немедленно мне телефонировали. Но проделка его не удалась. На следующее утро в восемь часов он явился ко мне с объятиями и со сло­вами: «Ну была битва! Слава Богу — победили!» Он был мно­го старше меня и частенько, ухмыляясь, говаривал: «По всем вероятиям, вы будете хоронить меня, а может быть, еще я вас похороню». Так и вредительствовал на всех путях. Но помнил я мудрую запись Леонардо да Винчи: «Терпение для оскорбляемых то же, что одежда для зябнущих. По мере уси­ления холода одевайся теплее, и ты не почувствуешь холода. Точно так же во время великих обид умножай терпение — и обида не коснется души твоей». Много раз терпел обиды Ле­онардо, но истина осталась за ним. Очень люблю его записи. Конечно, «и это пройдет!»

Если Вам полюбился мой «Сад» — можете его печатать. Все это, казалось бы, известно, но положение вещей застав­ляет иногда напомнить о «труизмах», заброшенных, забытых. Вот Тургенев напоминал о красоте русского языка. Кажется, общеизвестное, но напомнить нужно было. Да и теперь не мешает повторять этот «труизм». Пострадал русский язык, много где искалечился. Забыть-то легко, а вспомнить трудно. Вообще, словари зла разрослись, а словари добра скорчились. Опять кто-то упрекнет в труизме. Да еще бы не труизм, да еще какой большущий! А ничего не поделаешь. Жизнь о нем так и твердит. Обозленное человечество заражает друг друга. Призыв Ганди против насилия кажется утопией. Но не боясь оказаться смешным в глазах невежд, Ганди без устали твер­дит спасительные слова. Все это Вы знаете, и все же будете очищать пыль с заброшенных «труизмов».

Разве не попала Культура в число таких «труизмов»? Разве допустимо в «обществе» начать толковать о мире всего мира? Пожалуй, еще выведут за неуместные речи. И опять все это Вы знаете, но взаимоукрепиться неотложно нужно. Недавно «Войс оф Америка» предавал омерзительную песню «Интоксикатет рат» — и кому такая вульгарность нужна? Но вот не только поют, но и пространство заражают. Не заботят­ся люди о чистоте пространства. Даже камни заболели, — чи­тали о такой эпидемии? Е.И. шлет душевный привет. Любим Ваши вести. Не скупитесь и на радостные и на грустные. «И это пройдет!»

«Радоваться Вам!»

 

17 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

В сборнике "Зажигайте сердца" (М.: Молодая гвардия, 1978) обозначена дата написания очерка – 1947 год.

 

 

Дозор

(20.10.1946)

 

Друзья, Вы уже получили мой лист «На сторожевой баш­не» о деятельности членов наших комитетов. Поистине, тре­буется бессменный дозор во имя Культуры.

Президент Рузвельт, подписывая наш Пакт, правильно заметил, что внутреннее значение Пакта гораздо глубже, не­жели самый инструмент. Так оно и есть. События, потрясшие весь мир за последние годы, лишь подтвердили правильность слов покойного Президента. Он понимал, что Пакт заключа­ется в общественной охране Культуры. Не только правитель­ственные меры и указы, но именно частная инициатива может окультуривать смущенное сознание человечества.

Некоторые легкомыслящие могут вообразить, что меры против телесной войны уже исключают надобность друзей Знамени Мира. Ничуть не бывало! Каждый пытливый на­блюдатель может убеждаться, насколько наш девиз: «Пакc пер Культура» — «Мир через Культуру» становится насущ­ным, неотложным. Каждый может видеть, что война нервов, война психическая может разлагать человека сильнее войны телесной.

Панацея против такой гнилостной эпидемии лишь в зер­нах Культуры. Растить эти семена может всякий, во всяком своем положении. Каждый может сеять благие зерна повсюду, а особенно среди детей. Веское слово навсегда запечатлевает­ся в детском мозгу. Краткое, доброе речение чеканится в из­вилинах мозга, не забывается с годами, и при надобности выплывает из сокровищницы сознания. Так, каждый в любом быту может действовать благотворно. Может быть строителем нового поколения.

Но одинокость может притуплять порывы. Может пока­заться, что говорится камням. А когда еще, подобно сказанию о Бэде Проповеднике, и камни ответят: «Аминь!» Потому на­ряду с работою в одиночку берегите и группы Ваши как род­ники взаимоукрепления. Очень сохраните Ваши ячейки. Приобщайте и молодых сотрудников. Опытность рождается из неопытности. Товарищество крепит мужество, несломимость.

Не обижайтесь, если какой-то невежда оклевещет Ваши зовы «труизмами». Непримененная истина не есть труизм. Многие культурные истины заброшены на позор человечества. «Знать, знать, знать», — сказал мыслитель. «Преобразить жизнь», — ответит другой. «Оберечь лучшее достояние чело­вечества», — добавит третий.

Радуемся Вашему изданию «Знамени Мира». Пусть оно напомнит новобранцам Культуры о том, что было сделано их друзьями. Многие из них уже завершили земной путь, но их зовы живы. Они зазвучат в новых селениях, они пробудят новых богатырей Культуры, «от народа, народом, для наро­да», во славу нового, прекрасного строительства. «Пакc пер Культура».

 

20 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

   

  Другу30

(22.10.1946)

 

Спасибо за доброе письмо из С. Луи (числа на нем не было). Желаем всякого успеха на новом месте. Город боль­шой, и много друзей там найдется. Что делает там Кришна, брат Ишвары? Привет ему, хотя лично я его не встречал. Верно, он и журнал получает?

Катрин сообщает, что к памятному дню 17 Ноября, веро­ятно, выйдет книга «Знамени Мира». Попросите, чтобы Вам прислали несколько экземпляров — Вам они потребуются и для хороших людей и для библиотек. Да и молодежи эта книга пригодится. Нужна хорошая молодежь — всюду нужна. Вот Грабарь сообщает: только что в Москве скончался Лансе­ре. Померли Билибин, Яремич, Самокиш, Лукомский, Пурвит, Богданов-Бельский. Богаевскому оторвало голову немецкое ядро. Так и редеют культурные деятели. До сих пор из мно­гих мест ничего не слышно. Особенно беспокоит Рига. Где друзья? Где книги? Картины? Вот теперь и Клод Брэгдон уже ушел. А много ли сейчас таких мыслителей? Наверно, где-то они есть, но где, как достучаться? Помню, Леонид Андреев жаловался: «Говорят, что у меня есть читатели, но ведь я-то их не знаю, их не вижу». Наверно, и друзья Знамени Мира имеются, но где живут они?

Читаем и слышим, что и у Вас живется нелегко. Всякие неурядицы, стачки расшатывают строй жизни. Разбить-то легко, а склеить трудно. Вы правильно радуетесь трудам Зи­ны. Большая и тяжкая пашня. Правильно Вы печалитесь о Франсис. Куда же девалась ее культурность? По-видимому, она рассуждает, как самый дикий обыватель. Плачевно, семе­на злые глушат пашню. Страшен духовный голод, ужаснее телесного. Конечно, Соломон сказал: «И это пройдет». Пусть скорее пройдет.

Из разных краев пишут какие-то неведомые друзья. Тянутся к Учению, может быть, подойдут ближе, лишь бы не оказались бабочками-однодневками. Повсюду жизнь так труд­на, что культурная работа становится подвигом.

Давно Вы написали ряд поэм на мои картины, теперь они появляются в «Кочин Таймс» и в «Аур Индия» — очень нра­вятся. Буду собирать вырезки и пошлю Вам. Может быть, у Вас оригинал не сохранился. И Виргинии будет интересно чи­тать их. Все памятки надо хранить и памятные дни чтить — они, как белые камни на пути. Мы все шлем Вам добрые мысли.

«Радоваться Вам!»

Сердечно...

 

22 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарю

(23.10.1946)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Сердечно благодарим за Твое доброе письмо от 13-9-46, полученное здесь 21-10-46, о чем мы и уведомили Тебя теле­граммою. Будем очень ждать Твоих дальнейших вестей. Да, да, потрудимся вместе, пока сил хватает. Ряды наших сверст­ников поредели. Очень жаль Лансере. Большой мастер, пре­красный человек, последний председатель «Мира Искусства». От всей группы осталось меньше, чем пальцев на руках. Жаль и Богаевского — крупный художник. Экая судьба, что­бы снарядом голову оторвало. По крайней мере, не мучался.

Недавно прислал мне привет Добужинский. Он работает в Голливуде. Если будешь писать Росту, передай ему мой привет. Значит, Пурвит помер в Германии. Он всегда кло­нил к немцам. А вот зачем Богданов-Вельский туда попал? О Самокише я сохраняю добрую память. Сильный худож­ник, верный друг. Он прекрасно вел мастерскую в нашей школе. Жаль, если собрания Лукомского погибли в Лондоне. У него могли быть любопытные данные. В Праге живет сек­ретарь Толстого Булгаков, много пострадал от немцев, хо­тел бы вернуться в Ясную Поляну. Не понимаю, за чем дело стало? Ничего не слышно о Малявине, он жил где-то на юге Франции. Впрочем, он умолк уже давно — должно быть,  не жив.

Теперь здесь и Китайское, и Тибетское, и Американское посольства, а нашего еще нет. Между тем хотят знать о на­ших культурных достижениях. ТАСС в своих бюллетенях не часто дает статьи о разных родах искусства. Были статьи Щусева и Тарле, но молодежь хочет знать больше и больше. Такое тяготение очень трогательно. Уж больно много всяких злоизмышлений бродит, и по неведению люди смущаются. Вот о нас сколько бродило нелепых выдумок, то же самое и о многом другом. Все-таки легковерие людское поразительно. Чем нелепее выдумка, тем легче она воспринимается. Одни газетные заголовки чего стоят. Полетит дикая утка, а на дру­гой день опровержение! При этом одни читают первое, а со­всем другие — второе. «На чужой роток не накинешь платок». Но, во всяком случае, трогательно, что молодежь хочет знать о нашей великой Родине. Обо всем потолкуем. Имей в виду, что с нами две воспитанницы-сибирячки, сестры Людмила и Ираида Богдановы.

Как с красками, с холстом? У нас здесь плохо. Только для масла плохой Виндзор Ньютон31. Получили холст из Аме­рики очень неважный. Пытались получить от Лефранка из Парижа — ответили: ни холста, ни красок. Может быть через несколько месяцев. Вообще, с Францией что-то неладно.

Дошла ли теперь к Тебе статья Юрия «Индология»? Бы­ла она послана отсюда и через Америку. Также были по­сланы оттиски некоторым востоковедам. Надеемся, дойдет. У Юрия сейчас большой труд: «История Средней Азии». За­кончить его возможно лишь на Родине, чтобы использовать новейшие труды советских ученых. Ведь за все эти годы так многое было сделано, а здесь никоим способом не до­стать. Вот, к примеру, труд акад[емика] Козина заказывали и через Лондон, и через Тегеран, и через Америку, а все-таки не достали. Есть у Юрия и другие труды наготове, но для их окончания нужна работа в советских книгохрани­лищах. Сколько Юрий знает по Монголии, по Тибету — все это так ценно, а отсюда невозможно доставать новейшие труды. Да и в пути многое пропадает. С почтою трудно. Иногда действует, а нередко куда-то проваливаются посыл­ки. Постоянно слышим, что нечто не дошло, но такие вести доходят случайно, через долгое время.

Из АРКА сообщают, что теперь сношения с ВОКСом на­ладились и очень радуются этому. Не Мария ли Михайловна замолвила доброе словечко? Душевный привет Вам всем от нас всех.

Сердечно...

 

23 октября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Радоваться вам!

 

В Ваших вестях от 27-29 Сентября много отрадного. Лад­но, что Ваша переписка с ВОКСом, видимо, упрочилась, и Вы получаете интересные материалы. Любопытно, получает ли Гус[ев] картины сов[етских] художников, и когда и где предполагается их выставка? Запросите Гусева об этом в виду того, что у Вас бывают люди интересующиеся. Непременно так сделайте — таким образом, выяснится, что Гус[ев] по-прежнему сносится с Комитетом по делам искусств. Также скажите, что Вы хотели бы оповестить членов АРКА — они Вас спрашивали, где можно видеть такие картины. Непремен­но так сделайте — тогда и сысоевский миф может прояснить­ся. Ведь более чем странно, что Сысоев после переписки с Гусевым замолчал, а оставление оплаченной ответной теле­граммы — неслыханно! Значит, надо как-то выяснять положе­ние вещей. Холст оказался хуже предыдущих, но «а ла герр, ком а ла герр»32ведь теперь еще хуже войны. Пошлину за «подарок» взяли семьдесят рупий — тоже, как на войне. Пе­реживем — и не такое переживали. Показательны Ваши све­дения из Праги, значит, и там труднее войны. Последите, в каком номере бюллетеня ВОКСа будет моя статья, — я хочу сообщить это в Шанхай. Спасибо за передачу телеграммы Грабаря, подождем письмо. Куда он посылал телеграмму — на консульство или Вам? Неужели от него прямо в Наггар не приняли, ведь известия о смерти Бориса шли прямо сюда. Куда придет письмо — сюда или через Вас?

Морис, видимо, доволен своим новым назначением — по­радовались за него. А вот назначение Хорша поразительно. Будем думать, что Гарриман поймет сего гангстера. Катрин спрашивает, кем будут Р.Ренц, Альбуэрно и Фонтес, но ведь давно уже было установлено, что они почет[ные] сек­ретари. «Знамя Мира», пишет К., будет готово к 17 Ноября. Пусть к хорошему дню поспеет и доброе оповещение. Па­мятные дни — как маяки. Или, как в древности говорили: «Отмечу доброе событие белым камнем». Древние белые камни напоминали о радости, пролетевшей над этим мес­том. «Радоваться Вам», нашим дорогим друзьям! Забыть всякие тернии и собрать из лучшего сада цветы Культуры. Так и скажите, когда соберетесь в памятный день. Будьте добрее в памятные дни. Много безобразия в мире, а Вы соберете прекрасное и прикроетесь щитом терпения. Все вспоминаются мудрые слова Леонардо: «Терпение для оскорбляемых подобно теплой одежде для зябнущих. Удвой одеж­ду и  не почувствуешь холода».

«Важную» новость сообщило радио из Лондона: у Уоллеса бронхит и он не мог читать лекцию в Мичигане. По счастью, мир не провалится без лекции матерого притворщика. Неуже­ли какие-то легковеры еще ему доверяют? Помните, как мать Рузвельта называла его злым гением своего сына. Перед смертью Рузвельт понял изменническую природу Уоллеса. Иначе случилось бы неслыханное бедствие для Америки, сквернявчик мог бы стать президентом. И теперь-то тяжко, а могло быть гораздо ужаснее. Радио и газеты все время поми­нают о ценах, растущих у Вас. Можно представить, что про­исходит в действительности и во что превращается жизнь. Интересно, каково существование художников? Каковы усло­вия выставок, цен и всех подробностей стоимости материа­лов? И чем могут покрывать художники вздорожание жизни? По ценам во время войны из Франции и Швейцарии можно было судить о каком-то существовании художественного быта, во что оно обратилось сейчас в дни «мира»? Очень интересно, что у Вас слышно?

А у нас все продолжаются убийства неповинных прохожих, грабежи и поджоги. Каждый день радио оповещает о новых безобразиях. Иногда губернатор облетает бедственные местно­сти и с высоты аэроплана в один день в чем-то убеждается. Но как усмотреть с воздуха насильственные обращения насе­ления в ислам, похищения женщин, насилия и прочие ужасы? С ковра-самолета вопли не услышать. В газетах бывают такие заголовки: «Не было больших инцидентов. В Дакке сожжено пятьсот домов». Так человечество приучается к крупным мас­штабам. Скоро, пожалуй, скажем о небывалом наводнении в Ассаме, обездолившем триста тысяч человек, что это малень­кий эпизод. Конечно, рассуждая космогонически, такое бедст­вие ничтожно, но ведь мы земляне — горя, горя-то сколько! А вот в Бенгале целый округ осажден крепко вооруженными бандитами и ограблено более двухсот селений. Опять поток горя! Двинуты войска. Теперь, вероятно, Сураварди объявит, что это пустяки. Многие сотни уничтоженных домов, многие тысячи убитых и обездоленных — все бедствие окажется «пус­тяками». А вот и еще нечто прискорбное. Неру полетел с дружеской миссией к пограничным племенам, и там целый день обстреливали его аэропланы не только из винтовок, но даже из пушки. По счастью, в аэроплан Неру не попало, но машину, летевшую около, пуля пробила. Неслыханно! Вот Вам и дружеская миссия! Кто устраивает безобразие?

Ну, теперь давайте обернемся опять к доброму, к хороше­му. Как-то очень давно Морис написал сюиту поэм к моим картинам, вроде того, как была ремизовская «Жерлица дру­жинная». Теперь, через много лет, поэмы Мориса начали по­являться в «Кочин Таймс», в «Аур Индия». Удивительны эти обороты колеса времени. Соберу и пошлю Морису, он будет рад. Из Китая письма от каких-то новых друзей. Всем им хорошо бы послать «Знамя Мира». Приложу несколько адресов, прошу Катрин и Инге — пусть пошлют книгу в память Спен­сера, во славу Культуры и Мира. Где на списке будет цифра два или три — значит, туда можно послать несколько. Конеч­но, нам можно прислать пачками — несколько десятков. В Америке можно послать в лучшие библиотеки, в университеты, в музеи. На месте Вам посоветуют, куда лучше послать, где меньше вредительства. Вегетерианам можно дать и в магазины, а цены назначить в зависимости от себестоимости.

Сейчас пишу «Бум Эрдени поражает девятиголового чер­ного мангуста» — монгольское сказание. Кто знает, может быть, и эта картина попадет в Музей Улан-Батора? Помните, любопытнейшее время было в монгольской столице. Помните, как Вы летели в Москву, и летчик коленом держал выпадав­шую часть машины. И как только Вы добрались! А Бори-то уже и нет. От Татьяны Григорьевны на днях было письмецо. Все спрашивает о нашем приезде. Здоровье ее все еще не вполне наладилось. Упоминает о письме Бабенчикова, по-ви­димому, оно где-то в пространстве шествует. Живет Т.Г. на прежней квартире. Всем трудно живется. Вот и Валентине трудно, не вмещается она в рамки окружения. А Вам разве легко? Только твердое осознание полезности производимой работы может помочь. И всюду трудней и трудней пашня Культуры, откуда столько камней навалилось? Но вопреки очевидности, будем очищать почву во имя светлых памятных дней. Пусть по обочине пути высится много белых камней, светлых свидетелей. Индия и Америка установили дипломати­ческие сношения. В Дели уже американский посол и китай­ский и тибетский посол, а нашего все еще нет. Завидно и обидно! Почему же еще нет посла от ближайшего соседа? Скорей бы! Скорей!

Доброе письмо от Грабаря (13-9-46) — скоро дошло, хотя и не по воздуху. Среди хороших вестей и много грустного. В параличе скончался Евг[ений] Лансере — прекрасный мастер и человек. Богаевскому в Симферополе немецким ядром ото­рвало голову. Лукомский — умер. Где-то в Германии померли Пурвит и Богданов-Бельский. Самокиш — умер в Крыму в оккупации. Дом Г.Лукомского разрушен в Лондоне бомбою. Целый синодик! От «Мира Искусства», кроме Грабаря и ме­ня, остались Добужинский, Остроумова, Бенуа, Щусев... со­всем мало! А группа была немалая, могла называться «могучей кучкой» — вроде как такая была в музыке. Осталь­ные сведения Грабаря хороши, и пока к совету Гус[ева] (о чем Вы писали) нет нужды обращаться. А все-таки в Индии ампосол, а нашего еще нет. И это придет! Все придет, но невозможно терять время, когда весь мир в неслыханном на­пряжении.

Опять письмо от А.Ренца (доставленное через вице-коро­ля — теперь речь идет о Роерих-Университете!) Просто беда! Хоть бы оставался он при «Знамени Мира». Не можем мы отсюда писать ему. А если кто хочет работать для «Знамени Мира», то ему не нужны сложные построения — делай добрый посев, где возможно. Елена Ивановна подвернула ногу в саду. Уже несколько дней не выходит, но, по счастью, на этот раз не так сильно, и дело идет на поправку.

В день Девали — Индусский новый год — у нас были обычные вечерние огни. Собрались индусы всех каст, будди­сты, мусульмане, русские. Все было дружелюбно, никто нико­го не обижал. Спрашивается, откуда же «средневековое зверство», происходящее в восточной Бенгалии и в других го­родах Индии? Кто же вдохновители этой дикости? Ох уж эти злые политиканы, всякие джинны да сураварди! И откуда та­кая людская злоба бездонная? Призовем все добро Культуры! Жин прислал превосходное обращение к фламидам. Такие ве­сточки останутся как живоносные зерна Культуры. Эта Фламма-огонек пробежит и осветит чьи-то обиталища. Без­различно, будет ли внешний отклик, но душевный след оста­нется. Живая мысль не погибает. Пусть в вихрях про­странства светит огненная Фламма. И АРКА радуги пылает как свидетельство Культурного Единения. И Академия Ис­кусств напоминает о будущем. А Знамя Мира и Агни Йога нерушимы как победный стяг человечества. Да будет! Друзь­ям, добрым друзьям наш сердечный привет.

«Радоваться Вам!»

 

1 ноября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сотруднику

 

Дорогой наш А.П.

Спешу ответить на вопросы Ваши от 25-10-46. Идея Ва­ша дать крепкий рассказ как «пробный камень» очень хоро­ша. Вы природный писатель, а сейчас особенно это нужно для молодежи, для строителей новой жизни. Пишите бодро, призывно. Непременно прочтите доклад Жданова в «Извести­ях» от 21 Сентября с.г. Из него Вы почуете, что сейчас неот­ложно нужно. Надо ободрить строительную молодежь. Надо сказать об «орлином глазе» в будущее. О сокровищах тайги, сужденных будущим поколениям. О празднике труда, о глазе добром — дальнозорком. Вы умеете сказать не длинно и убе­дительно и красиво.

Теперь о диалектике. В конце концов, все мы живем ди­алектично — в постоянном развитии, в неусыпном познании, в движении добротворчества и сотрудничества — тем-то и можно жить радостно. Вечен спор о духе и материи. Хотите — все дух, хотите — все материя. Величие надземной беспре­дельности ведет к постоянному познаванию, к науке свобод­ной, прекрасной. При Вашем широком взгляде легко посмотреть далеко, без отрицаний, без ненужного груза, сги­бающего спину. Опять-таки вперед, в светлое всенародное бу­дущее.

О лжегордыне хочется Вам сказать далекий эпизод из на­чала моей общественной деятельности. По окончании Акаде­мии Стасов устроил меня писать фельетоны в журнале Общества Поощрения Художеств «Искусство». Прихожу как-то в контору — редактор был занят — вижу, одна бедняжка возится с литографскими чернилами, вся измазалась, и ниче­го у ней не выходит. Говорю: «Дайте-ка помогу вам». Сел и начал писать адреса. Вдруг раздается хохот. Редактор Собко и Балашов веселятся, как фельетонист адреса пишет. Однако тут же пригласили меня помощником редактора. И другой эпизод. Пришла наша университетская делегация к Марксу, издателю «Нивы». Огромное помещение, а у самых дверей за маленьким столиком ютится старичок. Деловито спрашиваем: «Можем видеть издателя Маркса?» Старичок скромно встает: «Я Маркс». Всякую лжегордыню гоните, она русским не при­стала. «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь». А терять-то вообще не следует.

В Австралии у нас сейчас никого нет. А для Америки прилагаю адрес АРКА — можно писать по-русски. И книги там имеются. О каких именно книгах спрашиваете? Кое-что у нас здесь есть.

Значит, злобный Щеголев прощеголял себя. Таким щего­лям туда и дорога. Вы поминаете Виктора — видно, он теперь преобразился. Сей архипастырь строчил на меня доносы харбинским фашистам, вредительствовал. Когда же я его обли­чил в Пекине, он сказал: «Не донос, а для осведомления». Прямо чеховский рассказ. Сообщайте газетную голгофу — лю­бопытно. ВОКС сообщает, что они дают мой лист в бюллете­нях,  когда именно,  не знаю. Из Центра очень хвалят нашу АРКА. Из Риги — ни звука. Тревожимся. Грабарь сообщает о многих кончинах: Лансере, Богаевский, Билибин, Самокиш, Лукомский, Яремич, Замирайло — жаль, хорошие мастера.

От всех нас Вам и друзьям привет сердечный. Да будет у Вас все ладно и бодро. Смело вперед за Родину, за всенарод­ное преуспеяние.

Радоваться Вам!

П.С. Пошлем пароходом несколько параграфов из новой книги.

 

5 ноября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Булгакову

 

Дорогой друг В.Ф.

Сердечно порадовались Вашему бодрому письму от 16-10-46. Через Ваши дружеские руки прошло и письмо секретаря Президента — Юрий очень признателен Вам. Ра­довались и неожиданно открытому Вашему свойству с Вес­ниным. Только в нынешних особых обстоятельствах так находятся двоюродные сестры — теперь все необычно. При­вет Вашей дочери к ее браку. Будем знать ее фамилию — кто ведает, как теперь люди встречаются. Лишь бы встре­чались, а не сталкивались. Веснин — крупнейший зодчий, пристально слежу за его достижениями. Авось встретимся. Зовут, зовут! Поредел строй наших сверстников. Грабарь сообщает о кончине Лансере, Богаевского (голову ядром оторвало в Крыму), Билибина, Лукомского, Самокиша, Яремича и других.

Пусть молодежь крепнет. Русь живет творчеством, искус­ством, наукою. Народы поют, а где песня, там и радость. Слушали вчера доклад Жданова — хорошо сказал. Сейчас слушали парад. Величественно. У Вас, конечно, ясно Москву слышно. У нас, если атмосфера не мешает, хорошо доносится. Но электричества у нас, в Гималаях, нет, и приходится поль­зоваться сухими батарейками, все-таки слышно — и на том спасибо. Говорят, скоро здесь будет сов[етский] посол — пока лишь американский, тибетский, китайский. Ждем нашего.

Интересно, как решится вопрос Русского Музея в Праге. Вы помните мое давнишнее желание, чтобы везде гремело творчество народов Союза. Мы убеждаемся, как ждут в Ин­дии сов[етское] искусство.  Видим это по нашим картинам, которые в здешних музеях — любят их. Конечно, для выстав­ки сейчас время трудное. Наверно, Вы читаете о событиях в Индии. В горах-то еще спокойно, а в долинах творится звер­ство. Удивительно, как род людской склонен к жестокости. Дикие звери и те бывают добродушнее.

Удивляемся, почему Вы не имели вестей от В.Л.Дутко. Впрочем, кажется, она живет за городом и, может быть, ей не с кем оставлять малыша? А может быть, Вы с ней уже встретились? Тревожимся, не получая вестей из Риги. В чем дело? Лукин был в добрых отношениях с Кирхенштейном, именно эта группа способствовала сближению, и вдруг из Латвии, из Литвы — ни звука. А вот нехорошо, что ди­ректор нашего Музея в Брюгге Тюльпинк скончался. Во время войны все охранил, а теперь и ушел. Именно он был там двигателем.

Наша АРКА получила высокое одобрение из Центра. С ВОКСом установились постоянные сношения — все это радо­стно. ВОКС печатает что-то мое, но когда, не знаю. Конечно, нашим сотрудникам в Америке сейчас нелегко, ибо реакция и наветы на СССР велики. Вчера Жданов хорошо сказал: «Во время войны восхищались нашим мужеством, патриотизмом и моральными качествами, а теперь вдруг у нас оказался подо­зрительный характер и мы сделались угрозою миру». Да, из­менчиво людское суждение. Но ведь давно сказано: «И это пройдет». Не помню, посылал ли я Вам перед войною мой записной лист «Не замай!» Он оказался пророческим: меч, поднятый на Русь, опустился на захватчиков. Из Москвы тог­да писали, что там он произвел впечатление. Да, да, «не замай» нашу любимую, великую Родину.

Не забывайте нас весточками, мы все так любим Ваши письма. Дорого чуять единодушие, устремление ко всенарод­ному благу. Привет Вам всем от Гималаев, от снегов и вер­шин. Привет всем друзьям, коли такие в Праге имеются.

Сердечно...

 

Сейчас здесь печатаются четыре моих книги: «Химават», «Героика», «Алтай», «Обитель Света». Из пятой — «Прекрас­ное единение» — уже вышедшей, прилагаю страничку.

 

7 ноября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Дружно

 

Доброе Ваше письмо от 18-10-46. Радовались Вашим хо­рошим сношениям с Ермолаевым. Поистине, «терпение и труд все перетрут». Совет его о Кеменеве неплох. При таких сви­даниях поминайте также о Юрии, о необходимости его зна­ний и трудов на Родине, о надобности ему в библиотеках ознакомиться с новейшими работами советских ученых. Без этих данных ему не закончить несколько больших работ, до­веденных до последнего времени. Вероятно, Ермолаев очень удивлялся молчанию Сысоева, прямо неслыханно. Цена «Пре­красного единения» имеется на обложке — две с половиной рупии. Ободрите кружок молодежи за их стремление к искус­ству, к культуре. Адрес их имеется среди посланных мной адресов. Ведь и «Знамя Мира» они получат. А вот как быть с Мясиным, лишь бы эскизы не пропали. Вам они нужны для выставки.

Полезно знакомство с директором Музея во Флориде. Поддерживайте такие связи, они могут нежданно-негадан­но пригодиться. Таким лицам и «Знамя Мира» полезно по­лучить.

Присланная Вами заметка о композиторах характерна. В основе вечный поход бездарностей против талантов. Во все времена у всех народов можно встретить то же самое. Причи­ны как бы различны, но в основе все та же нетерпимость ко всему выдающемуся. А общественное мнение по своему обы­чаю помалкивает. Вот и здесь происходит тот же извечный поход против Культуры в виде убийств, грабежей и подлогов. Голоса лучших деятелей тонут среди постыдного укрыватель­ства. Доходит до того, что правители Калькутты лгут о пол­ном спокойствии, а тут же сообщаются неофициальные данные о десятках убитых, раненых, искалеченных кислотою, о грабежах и поджогах. Эти противоречия в одном радио, на одном газетном листе — много терпения требуется. Много вос­поминаний встает.

Недавно один здешний писатель спрашивал, где он мог бы найти подробности нашей жизни, не вошедшие в другие писания. Хотелось указать ему три любопытных источника. Во-первых, толстенное многотомное дело о нас в Лондоне в Министерстве Иностранных Дел. Мы сами видели, как его возили на тачке. Затем — другое таинственное дело хранится в Политическом Департаменте в Дели и третье, меньшее по объему, сохраняется в архиве округа в Наггаре. Любопытно бы прочитать эти человеческие вредительства. Судя по отрыв­кам, сообщенным дружественными чиновниками, все эти тома полны смехотворной лжи. Конечно, такая смехотворность уже из Гранд Гиньоля и граничит с трагедией. Так, Елена Ива­новна называется самой опасной женщиной во всей Азии. Мы все, конечно, великие политические советские агенты. Один чиновник написал на деле: «Все это чепуха». Увы, не чепуха, а прискорбная страница современности. Клевета поощряемая. Не знаю, долго ли хранят архивы подобные «документы». В Лондоне мы видели тачку с нашим делом в 1930 году. В Дели и в Наггаре эти дела были целы до последнего времени. Один наш приятель утверждал, что наше дело в Дели напе­чатано в 50 экземплярах и разослано по всем областям. Вот бы достать такой экземплярчик! Вероятно, и в Лагоре он имеется. При нынешних сменах правительства как бы ни на­чали уничтожать секретные архивы.

Неповторяема такая страница жизни. И никто не мог подозревать, что где-то сидят сикофанты33 и плетут свою мерзкую ткань. Иногда приемы клеветников совершенно примитивны. Например, повадился к нам молоденький офицерик Геринг (фамилия-то какая!), якобы приехавший на рыбную ловлю. Приходил, пил чай и квас, много болтал, так что нам и говорить не приходилось. Потом мы случайно узнали, что он для выдвижения по службе строчил на нас доносы и такие нелепые, что из Дели предложили ему пре­кратить такое волонтерное клеветничество. Всего бывало. Довольно скоро докатывалось до нас, и мы улыбались таким гнусным попыткам с негодными средствами. Но надо при­знать, что без этих мерзких червей многое слагалось бы лучше. Сколько энергии затрачивалось на отражение ядови­тых стрел! По счастью, и эта затрата энергии не пропадает и несет преуспеяние.

Грабарь пишет, что получил «Индологию», и очень хва­лит эту работу Юрия. Дали ли Вы ее Ермолаеву, а может, и Молотову? Не надо ли еще прислать? Конечно, «Индология» помянется в отчете АРКА среди новых поступлений.

Из Австрии немецкое письмо некоей Елены Отт. Письмо очень душевное с исканием переписки. Может быть, они пре­красные люди, но как дать им понять, не обижая их, что отсюда нам невозможно переписываться. Очевидно, они не понимают, да и не могут понять всякие особые условия. Их письма идут через цензуру и они не придают этому никакого значения. Напишите Ал. Ренцу, чтобы они занимались А.Й. и «Знам. Мира». Вы-то чуете, почему нам невозможно пере­писываться, а другие не могут понять, да и винить их нельзя. Из Хустона (Тексас)34 писала одна особа — я дал ей Ваш адрес, по-видимому, она хочет иметь Книги. Если действи­тельно хочет, то и напишет Вам, а может быть — пустоцвет. Из Швейцарии незнакомец просил о Книгах — Е.И. послала ему «А.Й.» и «Сердце». Давно не слышно от Шауб-Коха, жив ли? Теперь так много уходов. Валентина писала, что и ей он не ответил. А Булгаков жалуется, что Валентина его забыла. Он хотел познакомить ее с очень интеллигентными людьми. В Прагу приезжал знаменитый зодчий Веснин с женою. Ока­залось, что жены Булгакова и Веснина — двоюродные сестры. Вот где нашлись! Дочь Булгакова вышла замуж за лейтенан­та Романюка и уезжает в Каменец-Подольск. Дочь Грабаря за инженером Епифановым, и уже появился внук Грабаря. Наши друзья в Тяньцзине усыновили новорожденного и на­звали его Юрием. У Чайки дочка, и она назвала ее Индра. Видите, сколько новостей.

Инге прислала маленький список международного комите­та. Не понимаем, откуда взялся этот отдельный комитет? Кроме вреда, такое деление ничего не принесет. Мы телегра­фировали: «Не надо отдельного международного комитета, все — члены одного комитета. Фонтес — корреспондинг секре­тарь». И без того сил немного, а тут еще разбить их. Ни в каком случае недопустимо деление. Все вместе! Нельзя вно­сить смущение умов — вредители сейчас же используют эту ошибку. Единение, а не разделение нужно. Вредители не дремлют, и постарались бы воспользоваться кажущимся раз­делением. Для разрушителей каждый намек на разделение уже есть признак распада. Всякий распад — праздник для разрушителей. Именно теперь единение, терпимость, терпе­ние так необходимы. Психология, образ мышления различны в разных странах. Даже простые вещи люди воспринимают различно. Сделают свой кривой вывод, а там, поди, выпрям­ляй его! А около вопросов Культуры все особенно напряжен­но. Потом можно бы включить в Комитет Валентину, Сомервелла, Мориса, Хейдока (адрес его у Вас теперь имеет­ся), чем больше деятелей будет в курсе дела, тем лучше. Если бы только подошли добровольцы-пособники, они Вам так нужны. Жизнь сейчас особенная. В Бомбее некоторые лавки вывесили объявление: «Не ходите туда, где режут, иди­те к нам, у нас безопасно».

Д-р Лонг прислал письмо из Голливуда — копию прила­гаю, также и копию моего письма к нему. Конечно, сейчас начинать о Музее, о Русском Музее невозможно. Кроме то­го, и сам Лонг нам неизвестен. Сохраните в архиве копии писем. В Сентябрьском номере «Дон оф Индия» — полезная статья Санджива Дева о вандализме. Сохраните в архиве «Знамени Мира». Стоят чудные солнечные дни.  Безоблачно, горы синеют сапфирно, листва расцветилась в осенний убор. Горестно знать, что где-то режут людей, грабят и жгут се­ления. Сердечные письма от Крафт-Ватсона, от Коринны Хелин и привет от Еарл Шрака — все добрые друзья. Но и они не спросят у грабителя — где же картины? Не то, что­бы они не хотели, а просто в голову не приходит. Пошлите Ватсону отпечаток письма Жина из газеты в Либерти. По­мнится, Дюи посылал к Вам своих людей справляться о делах Музея — теперь он губернатор Нью-Йорка, кандидат в президенты. Посоветуйтесь с Катрин и Инге, как лучше быть с Франсис по местным условиям. Относительно клише в Риге — никто не знает их судьбы, война — акт оф Год! Из Латвии, Литвы вообще ни звука! Катрин предлагает не помещать в брошюре состав Комитета в виду возможности его увеличения или изменения, а Комитет весь поместить на почтовой бумаге. Мы телеграфировали наше согласие, ибо действительно состав Комитета может обогатиться. Ва­лентина переслала страничку странного письма, полученного ею из Лондона. Некая особа спрашивает, состою ли вице-черменом Всемирного Духовного Союза, как был в 1927 го­ду. Что за чепуха, тот год мы были в Тибете. А вот еще чепуха. Редактор Лондонского журнала пишет, что встреча со мной в Палестине произвела на него такое глубокое впе­чатление, что он высылает мне журнал. Но в Палестине мы никогда не были. Помните и Спенсер Люис в своей книге писал о встрече со мной в Палестине. Что за заморока! Много сложного и у Вас и всюду. Тем более «дружно гре­бите во имя Прекрасного против течения». Духом с Вами.

 

15 ноября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

  

  Дорогой друг Валентин Федорович35  

 

Гималайский привет к Вашему шестидесятилетию. Вы что-то помянули о старости. Ну какая же это старость! Это почтенный, умудренный возраст. Дух, мозг разве старятся, если человек не хочет впадать в старость? Мой дед Федор Иванович жил сто пять лет. Очки не носил, да еще курил беспрестанно так, что его называли «рекламой для табачной фабрики». Да и Бернард Шоу перевалил за девяносто, а голо­ва полна светлой мудрости. Вам еще нужно столько сделать, столько запечатлеть в пользу будущим поколениям. Вы были участником и свидетелем многих мировых дел. Ваш широкий кругозор даст молодежи новые надежды, поможет среди тру­довых преуспеяний. Вы полны доброжелательства, дружелю­бия, а такие качества особенно нужны при нынешнем Арма­геддоне Культуры. Сложное время. Малодушные не видят творческого пути.

Спасибо за добрую весточку — мы все так рады Вашим письмам. Если бы в каждой вести было что-то радостное, тог­да, поистине, можно бы кончать древним приветствием: «Ра­доваться Вам!»

Радовались Вашим встречам на приеме в Сов[етском] Посольстве. Мы часто слышим имя Горкина в радиопередаче, когда он скрепляет Указы Правительства. Не были ли Дутко на этом приеме? Бедная, она все не может найти прислугу, а малыша тоже не с кем оставить.

В журнале «Эксцельсиор» была Ваша фотография с Тол­стым и при ней статья — в Сов[етской] России спрос на «Войну и мир» все растет, и автор надеется, что многие заве­ты Толстого будут жить и вести человечество. Помню и я завет Л.Н. моему «Гонцу»: «Пусть выше руль держит, тогда доплывет».

8-го Декабря в Белграде Всеславянский Съезд. Хотел бы­ло послать приветствие, но куда? Теперь все адреса растеря­лись. Иногда прямо «Мертвые души». Вот в Загребе была Югославская Академия Науки и Искусства. Был я там почет­ным членом, а с 1939-го — ни слуху, ни духу. Так же и во Франции многое замерло. Ни мне, ни нашим друзьям в Аме­рике не нащупать, кто жив или переменил местожительство. А ведь время-то бежит. Нашей АРКА тоже несладко. Столько злобных наветов на СССР, что некоторые малодушные забо­ялись и примолкли.

Пора всем нашим согражданам разобраться и понять, где истинные друзья. Такие друзья, кто приобщились не ра­ди русской победы, но по глубокому осознанию великого переустройства, ради светлого всенародного будущего. Пусть всем неподдельным друзьям будет хорошо! Пусть звучит Ва­ше доброе слово во славу Руси, во славу народа-труженика, строителя.

Радоваться Вам!

 

29 ноября 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сложно

 

Печально письмо Ваше от 20-11-46. В каждой строке — печаль. Да и как иначе, когда и внешние и внутренние об­стоятельства так тяжки. Из семьи Митусовых из семи чело­век в 1942-м осталось всего двое. А ведь не исключение такая гибель. Уже не увидеться здесь с нашим милым Сте­пою. Сведения о Лукине неутешительны. Вообще, молчание Риги показательно. Неужели все и все пропало? Молчание Парижа тоже мрачно. Все, что пишете об ужасах инфля­ции — повсеместное бедствие. Всюду цены растут, доходы уменьшаются, и конца не видно. В деле с Франсис Зина со­вершенно права. Нелепо выбрасывать за грош ценный непов­торимый материал, который расходится по полной цене. Увы, Франсис много вредительствовала, очевидно, и теперь она со­бирается на ком-то вымещать свои ошибки. Будем надеяться, что брошюра вышла прилично. Адреса после рассылки по ним Катрин сохраните у себя — могут понадобиться. То, что пи­шете о ВОКС, прямо поразительно! Как же мог пропасть весь материал за целый год, Вами посланный, только из-за пере­мены заведующего — непонятно!? Может быть, Вы правы и эпизод с телеграммою следует объяснить отставкой Сысоева. С кем же теперь переписывается Гусев? Знает ли Гусев о телеграмме? Как же Вы обернетесь с возросшей сметою по АРКА? Даже страшно подумать о таких нерешимых задачах. Конечно, прежде всего надо исключить оплаченные лекции. Бывало, в деревне говорили: «податься-то некуда». Но Зина права, добавляя: «как-нибудь выкрутимся». Ох, закрутилось человечество — облака пыли. В тумане суматохи решения яв­ляются негаданно, и люди объявляются нежданные. Сообщай­те, как удается выкручиваться. Продать бы что-нибудь. Молчание Роквел Кента странно, не в отъезде ли он?

Среди печалей, что бы такое Вам рассказать веселое? Хотя бы смех и горе, хоть бы улыбнуться чему-то житей­скому, хоть бы Гранд Гиньоль показался. В вечерние часы сумерничаем (керосина мало) — вспоминаем встречи и до­брые и недобрые. Нередко поминаем сердечно нашего друга Тагора. Милая Девика, племянница поэта, от детства часто бывала с ним. Поэт любил детей, и около него всегда их бывало немало. Бывали и курьезы. В Корнуэле летом при­нимали важную делегацию шведских ученых. Тут же вер­телась маленькая местная девочка. Среди высоких суждений она подбежала к поэту и громко воскликнула, указывая на бороду: «Дяденька — вошка!» В бороде была крошка хлеба. Все притихли в ужасе, а поэт откинулся со словами: «Шорбонаш!» («Конец всему — рушение небес!») и снял крошку: «Это просто хлеб». Вспомнили мы, как во время лекции Тагора в Нью-Йорке американский импресарио, сидевший на эстраде рядом с лектором, откинулся на спинку, широко разинул пасть и захрапел на всю залу. С каким огорчением взглянул на него поэт. Не в коня корм. И высокое и малое — все в одном котле.

Из Мадраса, Дели, Траванкора неотступно просят клише картин, а у нас ни одного. Где-то они имеются, но журналы не дают своим конкурентам. А сколько клише пропадало при всяких несчастиях! Вот в Риге была готова вторая часть мо­нографии — и клише, и текст, и бумага — война все размета­ла. В Нью-Йорке Брентано уже объявил второй том, но редактор куда-то уехал, и все провалилось. В 1914 году в Москве толпы разгромили печатню Гроссмана и Кнебеля, приняв их за немцев, а они были евреи. В серии Грабаря был готов к печати мой том с отличным текстом Александра Ива­нова, со всеми клише, и все пропало. Иванов имел только один список текста! Также пропала в 1918 году моя книга, а копии текста не было — была спешка. Е.И. до сих пор не может забыть — она хотела сама переписать. А где картины, данные Добычиной в Сердоболе? А картины, оставленные в Москве в 1926-м? Вот сейчас картины есть, а ни клише ни фото — люди обижаются, воображают, что именно им не хо­тят дать. В ходу, в печати пять книг: «Химават» (Китабистан), Аллахабад; «Героика» (Китаб Махал) Аллахабад; «Алтай» (Калькутта); «Обитель Света» Шаланда — Бомбей); «Прекрасное единение» (Бомбей — Кружок Молодежи) — только эта, самая маленькая, уже увидела свет.

Условия всей жизни ненормальны. Книга Тампи «Гуру-дев» вся распродана — нужно третье издание — спрашивают. Посылаю Вам письмо некоего Уайта из Вашингтона — совер­шенно сумасшедший. Вести с таким типом переписку невоз­можно. По некоторым фразам его письма можно судить, что Зина его знает. Какие типы живут! Пришел Ваш пакет с письмами и бумагами Ал.Ренца. Когда же они поймут при­чину нашего молчания?! Да и как им понять! Юрий пол­учил книгу о Синьцзяне и очень ей рад. Бернард Шоу заявляет, что он подает голос за Уоллеса. Вот и мудрый человек впал в ошибку и не знает, о каком злостном при­творщике он испортил газетный лист. Вы поминаете Мюриель Дрепер, неужели она еще жива? Никогда не мог понять ее истинного направления. Выставка в этом сезоне не уст­роится — не такие настроения. Кстати, сделайте на машинке перечень моих картин, находящихся у Вас на выставке, а то я не знаю, что именно имеется. Не пришлось ли Вам повидаться с сестрою Неру — Шримати Пандит, главою де­легации Индии? Светик письмо Уида получил. Посылаю Вам пакет в пять Конлана — Вы писали, чтобы не превы­шало пяти книг. Также пароходом послано «Надземное» от 614 до 772. Калькуттское общество «Искусство» просило привет к своему десятилетию. Послал бы на бланке нашей Академии. Поминаю об этом, ибо, может быть, они захотят ответить в Нью-Йорк. Было письмо Мориса — хочет устро­ить в С.Луи выставку моих и московских воспроизведений от АРКА. Вероятно, он писал Вам об этом. Опять поминает Франсис и печалится ее непримиримости. Злоба до добра не доведет. Свои ошибки она знать не желает. Тяжкий харак­тер. Сын Клода Брэгдона Генри Брэгдон прислал из Экветера письмо о смерти отца. Сообщает, что Брэгдон завещал кольцо, мною данное, Вальтеру Хемпдену. С кольцом на руке Брэгдон скончался — никогда не снимал его.

Только подумать, что это письмо дойдет к Вам уже в половине сезона, а может быть, к Новому Году. Каков-то будет Новый Год? В Париже конференция по образованию. О многом толкуют, но о вандализме не поминают. О защите самого ценного не говорят. А народы в таком состоянии, что, казалось бы, им необходимо твердить о позоре вандализма. Получаете ли «Дон оф Индия»? На всякий случай, посылаю копию статьи Санджива Дева. Можете прочесть Комитету «Знамени Мира». Вот так мир! Была такая картина Венециа­нова — мальчик сидит над разбитым горшком, название: «Вот те и батькин обед». Пишу Шауб-Коху — у него жена помер­ла, и сам он был болен — понятно, что писем от него долго не получалось. Не имеете ли ответа от муниципалитета в Брюгге — надо же знать положение Музея. Меня они не из­вещали. Все ли благополучно с Мадахилом? Фонтес очень удивлен его молчанием. Де Лара прислал книги для отзыва, но они по-испански, и вряд ли здешние журналы осилят их. Может быть, Фонтес в Гоа на них отзовется. Здешние наши друзья еще не получили от Комитета извещения о поч[етном] избрании. Верно, оно в пути.

Да, что несет Новый Год, неужели всякие юнески? Чему свидетелями будем? Чего только ни пересмотрели за всю жизнь! Сколько войн и каких свирепых! Сколько рушений империй! Сколько державных изгнанников; и сейчас в Египте целый королевский клуб. Сколько народоправств и коренных переустройств! Поразительно, что все эти сдвиги произошли за семьдесят лет. Помним все перевороты, куда же еще пере­ворачиваться? Остается строиться, творить, преуспевать в ве­ликом сотрудничестве. Поэт Михаил Исаковский вдохновенно читал свои «Советская Россия» и «Русской женщине» — сильные зовы. Да, да, там творят, там любят Родину и служат ей. Вот почему Ваша культурная жертвенная пашня так не­отложна. Уже слагаете новый отчет, и он опять полетит и близко и далеко. И сделает полезное дело, крепя АРКу вели­кого свода. Может быть, не столько члены АРКА, но какие-то совсем другие порадуются и пошлют Вам мысленный привет. Много раз приходилось убеждаться, как своеобразно отзвучит зов. Мир все еще в каком-то кошмаре. Приходится говорить о женском равноправии, о равенстве рас и верований, даже о цвете кожи. Неужели нет стыда у «дикарей», еще твердящих об этих пережитках? Миллионы земных лет протекли, но еще мутна и грязна река жизни. Газета сообщает, что в Лагоре стоимость жизни возросла на четыреста процентов. Могли бы и не сообщать, и без того мы чувствуем сие «умиротворение». Да и Вы достаточно ощущаете такое «продвижение». Ох, бил­лионы и триллионы, прямо астрономия. Но ведь «и это прой­дет». И скажем Новому Году: «Вот ты стращаешь, а мы не боимся».

Теперь всюду сложно и у Вас и у нас. Вот прилетело Ваше письмо от 8-9 Ноября. Сквозь добрые известия про­глядывает напряжение — как же иначе! Хорошо, что Зина познакомилась с Молотовым. Хорошо, что имели ладную бе­седу с Ермолаевым. Для нас было новостью, что Посольство туда писало. Вполне понимаем напряженное положение АРКА. Теперь Вы видите, почему был совет Дедлею быть председателем «Знамени Мира». Если уже покушаются на украинских делегатов, то куда же дальше? Неужели среди бела дня улицы Нью-Йорка уже небезопасны? Вот тебе и «секюрити каунсел!36 Уж не провокация ли? День ото дня все усложняется. Совершенно правильно Вы подчеркивали международность Комитета «Знамени Мира», но нельзя иметь два комитета. И я не могу быть покровителем в од­ном и председателем в другом — получится ерунда. Об единстве Комитета я уже писал. Не жалейте, если ВОКС не пришлет выставку, не до выставок сейчас — не такое по­ложение. Видимо, и у Гус[ева] не шибко идет. Кто исто­рик-экономист, встреченный Вами? Конечно, пусть Катрин и Инге пошлют брошюру по данным адресам, а Вы сохра­ните копию. Отчего Катрин не была на Комитете, здорова ли она? От Катрин телеграмма — просит подождать письмо Дедлея от 17 Ноября. Прилагаю выписку из письма Булга­кова от 10 Ноября — Вам она интересна. Странно, он по-видимому, не видал на приеме Дутко — и ее и его. Как будто дипломаты бывают на таких приемах.  Прилетело доброе письмо нашего милого Дедлея от 17 Ноября со всеми приложениями. Доброе письмо и в такой хороший день. Вы уже получили нашу ответную телеграмму: «Одобряем спи­сок Комитета согласно заседанию шестого Ноября. Сообщите Катрин, также спросите, когда назначена операция». Конеч­но, список можно помещать и в брошюре и на бумагах. Если Р.Кент молчит — оставьте его в покое. Синклер — не работник. Дедлей еще больше почует, почему он должен быть при «Знамени Мира». Многие дела изменчивы, но мир — во всех его значениях — велик, непоколебим. Ал.Ренцу скажите прямо, что никаких обществ в оккупированных ме­стностях начинать теперь не следует. Если он лично инте­ресуется «А.Й.» и «Знаменем Мира» — это его личное дело. Е.И. шлет Вам душевный привет. Она нездорова — сильные головные боли, зубы — общее воспламенение. Всеми силами держите единение — время-то какое сложное!

 

1 декабря 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабарю

(07.12.1946)

 

Дорогой друг Игорь Эммануилович,

Почта опять шалит: Твое последнее письмо было от 26 Сентября, и дошло оно в самом конце Октября — мы по­радовались ускорению. Но сегодня дошло Твое письмо от 1 Июля, бывшее в пути 5 месяцев и одну неделю. Спешу Тебе об этом написать сегодня же, ведь в пути может быть Твое письмо с очень существенными и срочными извещения­ми, а вдруг оно вздумает гулять полгода?! А Ты будешь удивлен нашему молчанию. Потому в случае срочности черк­ни телеграфно. До чего все медленно творится, и даже про­стые вещи стали недосягаемы. И в обиходе все замедлилось, а время-то бежит.

Были рады читать о блестящем Твоем 75-летии. Народ должен помнить и чтить культурные вехи. Мало осталось мо­гикан, потрудившихся для Русийской Культуры. Радостен всенародный отклик на творческое достижение. Пусть так и будет.

Ты поминаешь Фешина. Еще до войны мне писали, что он умер. Впрочем, с вестями о смертях приходится быть ос­торожным. Вот сообщали, что наш друг Метерлинк помер, а в журнале сейчас пишут, что он жив, в Америке.

АРКА заслужила похвалу из Центра, но трудно им сей­час — такие гнусные наветы на СССР. Да и с перепиской нелегко. Недавно телеграмма с оплаченным ответом не была отвечена. И назад не вернулась и ответа не было. Необычай­но! А для дел вредно!

Спешу послать на почту, чтобы пошло сегодня же — каж­дый день дорог. Шлем Тебе и Твоим наши душевные ново­годние пожелания и ждем, ждем Твоих добрых вестей.

Сердечно...

 

7 декабря 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Новый Год

(15.12.1946)

 

Прилетела Ваша весть от 18-11-46. Рады слышать об удачной лекции Сомервелла; конечно, его можно избрать в директора. Хорошо, что завяжутся добрые культурные сно­шения с Румынией. Любопытно, что ответит Кеменев на письмо Дедлея? Когда же Ермолаев получит ответ? Хоть и морозы, но эти вещи не должны замерзать, подобно Сысо­еву. Возвращаю присланное Вами письмо. Бедные люди — весь мир стремится в Америку, не думая, не зная, какова она сейчас. Конечно, им ехать нельзя. Может быть, Канада или Южная Америка, но если есть хоть какая-нибудь воз­можность пожить во Франции, пусть там и побудут — время изменчиво. Пусть, на всякий случай, сообщают адрес. Моего имени не поминайте. Конечно, жаль Мейера, но ничего не поделаете — уж такое тяжкое время сейчас. Спросите в «Нов[ом] Рус[ском] Слове» о Дымове. Может быть, через него можно узнать, что случилось с Румановым. Ужас, сколько друзей растерялось в Армагеддоне. Хорошо, если Катрин откупится от Франсис. От продажи книг эта сумма вернется. Франсис не умела распространять книги, а теперь торговец, чего доброго, возьмет их на бумагу. Весь этот материал неповторим, и Вы отмечаете, как постепенно он расходится в хорошие руки. Всегда наше желание было не о количестве, но о качестве. Имеете ли Вы список статьи «Служение Родине» из рижского журнала «Мысль»? Я по­сылал Вам, но может быть, Вы ее отослали и потому при­лагаю — может понадобиться. Как бывают нежданно нужны старые вехи! Иногда помнишь, что нечто где-то было, а оно провалилось в архиве. И кто разберет его? Рыться в нем радости мало, все вперед стремится. На днях искал мой лист о Дягилеве — просили для нового бомбейского журнала — еле нашел. А хотелось помянуть друга.

Записываю для Вашего сведения два прискорбных газет­ных сведения. Среди всяких потрясений и восточные монахи обезумели и занялись самоуничтожением. В знаменитом Таоисском37 монастыре недавно монахи сожгли живьем на ко­стре своего настоятеля. Вот тебе и благостное Тао38, чем так гордился Китай! Теперь сообщают, что буддийские мо­нахи на Цейлоне собрались для обсуждений, передрались, переранили многих и сожгли свою же буддийскую школу. Вот тебе и «мир всему сущему»! Вот тебе и хинаяна39, чем так гордился Цейлон! Среди чудовищных вестей из разных частей Света, среди линчеваний, разбойных нападений, ужасных условий жизни теперь и восточные монахи отли­чились. Да, огромное Знамя Мира требуется, чтобы напом­нить озверелому человечеству о самом нужном, самом прекрасном. На собрании ЮНЕСКО Радхакришнан хорошо сказал о духовном обнищании. Лишь бы такие зовы не ос­тавались гласом вопиющего в пустыне. Да, да, огромнейшее Знамя Мира необходимо, чтобы прикрыть, излечить язвы невежества. Все озверение в основе порождается невежест­вом, гнездящемся не только в безграмотных лачугах, но и во фраках, в бальных нарядах. Цивилизованный дикарь — зрелище отвратительное. Некоторые думают, что Знамя Ми­ра ограничено статьями договора. Но Вы знаете, что эти статьи лишь первые врата, а значение — вернее, назначение Знамени безмерно шире, о чем я поминал в моем листе «Дозор». Нужно, чтобы друзья осознали ясно, что договор есть лишь вход в обитель Культуры. Если хотите, можете сказать вход в лечебницу «Культура», ибо только такими целительными постулатами можно оздоровлять поникшее со­знание человека. Так и скажите друзьям, ведь им придется утверждать новичков, мысль которых часто склонна к ума­лению, к ограничению. Расширение сознания приходит не сразу, и лишь в редких случаях вспыхивает мгновенное оза­рение. Многие целебные травы нужны, чтобы врачевать ду­ховное обнищание. Очень надеемся, что брошюра выйдет ладно и пролетит по всем частям света как призывная ис­кра. При посылке нужно вложить печатный билетик: «Опинион энд ревью аппресиатед». Когда Катрин будет рассылать брошюру — пусть пошлет К.П.П.Тампи десять эк­земпляров, он дает в журналы на отзыв. Вы, может быть, уже слышали, что в Марте в Дели будет конференция всех азиатских стран. Будет при ней и выставка — избрали вице-президентом; президент — Абанидранат Тагор. Будем надеяться, что и Москва примет участие. Вы, должно быть, читали о голодных крысах в Париже. Они заедают детей и бросаются даже на взрослых. Бедствие! Всюду бедствия, люди так несчастны, что иногда даже не замечают своего несчастья.

Почта опять шалит. Последнее письмо Грабаря было от 26 Сентября и дошло к концу Октября. А теперь пришло его письмо от 1 Июля — было в пути более пяти месяцев. Вот Вам и корреспонденция! Между тем именно в этом ожидаемом письме могли быть срочные извещения, а вдруг оно вздумает гулять полгода — от этакого прогула многое может измениться. Может быть, Грабарь пошлет и по Ва­шему адресу, тогда телеграфните нам. Такие чудовищные проволочки вторгаются и ломают жизнь. Почта опять плоха — замечены пропажи писем и телеграмм. А вот получено от Стефана Сикорского престранное английское письмо (он не знает русского). По-видимому, он хочет затеять свою отдельную группу и быть руководителем. Для этого он же­лает получить от Учителя именной мессаж40 за подписью. Отвечать не буду, а Вы скажите ему по моему предложе­нию, что переписка с Америкой ведется через Зину. Если у него какие-то конкретные вопросы, он может передать их нам через Зину. Мы этого человека совсем не знаем, но помнится, что Зина имела с ним неприятности. Потому, ес­ли Вы имели бы какие-то особые причины, то можно бы и вообще отмолчаться — Вам виднее. Катрин пишет, что на складе многие книги испорчены — очень жаль! Какие имен­но? Вообще, какие книги на складе? Вы писали, что у Инге был инвентарь. Пусть пришлет нам с пометками — что це­ло? Что попорчено? И что вконец обезображено. Слегка ис­порченные можно продавать по уменьшенной цене. Е.И. поправляется — уже вышла из своей комнаты. Долго было воспламенение, но все же пришло к доброму концу. Шлем Вам всем к Новому Году сердечные приветы. Пусть Год принесет продвижения.

Духом с Вами.

 

15 декабря 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

   

  Сотруднице41  

(16.12.1946)

 

Дорогая наша сотрудница,

Спасибо за весточку от 20 Ноября. Вот уже и год кон­чается. Пусть Новый принесет нечто действительно новое, прекрасное, а не угрозы и безобразия. Пора военной отрыж­ке утихомириться, чтобы бедные люди могли помыслить о Культуре.

Странным людям показали Вы мое письмо. Ветхозавет­ный тип, видимо, не читал мое «Противление злу», иначе не стал бы невнятно бормотать против какого-то непротивленст­ва. Да, «горбатого могила исправит». Вот Вам опять «труизм». Письма мои не читайте неверным людям. Если лист дневни­ка, тогда другое дело.

Всюду сложно и неспокойно. Задвигались громады масс, впрочем, эти года и предполагались хаотичными. Никогда, ни­когда человечество так не нуждалось в явлении Культуры. Мо­лодежь считает спорт и всякие физические зрелища превыше мысли, превыше философии. Свобода мысли! О ней иногда шепчут, но что это за штука, о том даже не умеют уразуметь. Да и можно ли винить, если уже с начала первой мировой войны люди качаются в кошмаре — уже полтора поколения. И никогда не бывало столько психических заболеваний, как сей­час. Неустанно, терпеливо, ласково надо твердить об единой панацее.

Булгаков спрашивал о Вас, жалел, что с лета не имел сведений, а он, мол, хотел познакомить Вас с какими-то интеллигентными людьми и с академиком Весниным. Я ему написал, что, кажется, Вы живете за городом и были неу­рядицы с прислугою. Письма его стали очень добрыми, ви­димо, освоился с житейскими условиями. Дочь его вышла замуж и уезжает в Каменец-Подольск. Вы пишете, что Вам прислали список вице-президентов какого-то мирового ду­ховного союза и там мое имя. Откуда такая ерунда? Кто знает, сколько подобных выдумок бродит по свету, а ведь среди них могут быть и вредительские — да, наверно, они и существуют. Почта опять пошаливает, и вообще многое хуже, чем во время войны. Исчезают самые неожиданные предметы — спички, свечи, керосин, сахар. Всяких и малых и великих событий хоть отбавляй. Каждый газетный лист — прямо рассадник всякой мрачной чертовщины. Вы все это знаете.

По поводу наскока на светлую память Е.П.Б., конечно, писать не надо. «Собака лает — ветер носит». Хороша и восточная поговорка: «Собаки лают — караван идет», а караван Е.П.Б. был велик. Все же печально, когда невеж­ды берутся судить о том, что выше их понимания. Здеш­ний философ Радхакришнан на собрании ЮНЕСКО в Париже правильно сказал о нынешнем духовном разложе­нии и обнищании. Если бы какой-то гигантский мегафон оглушительно прикрикнул на всех невежд-разлагателей — так, чтобы мозги их затрещали! Какое же космическое потрясение должно случиться, чтобы мрачные невежды оду­мались?!

Елена Ивановна опять за работой, а целых три недели проболела — температура, головные и зубные боли — общее воспламенение. Да и не мудрено болеть при всяких атмос­ферных и психических пертурбациях. От солнечных пятен до народных потрясений — все влияет на чуткий организм. И ведь неладно на Земле. Как лама сказал: «Кругла ли, плоска ли Земля, но жить на ней стало трудно». Кроме всяких провозглашений, с гор и из лесов вылезают абори­гены с луками и стрелами, чтобы пограбить. И на каком языке разъясните им, что грабеж недопустим?! Так между вопросительными и восклицательными знаками и блуждают люди. Бедные, горя-то, горя сколько — неизбывное море слез. Все эти слезы «в подушку», а гремят в Надземном.

Будто бы вышел мой «Химават», так говорят, а автор еще и не видал книгу. Думаем, что «Героика», «Алтай» и «Обитель Света» когда-то выйдут. Но во всем в самом про­стом без конца трудностей. Скачка с препятствиями, но все же скачка. И Вы скачите — поверх всего, через все — как через бумажные круги. А за каждой завесой что-то новое, лишь бы усмотреть и понять. Пусть и Новый Год будет Новым. Е.И. шлет Вам душевный привет.

 

16 декабря 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

Друзьям

(23.12.1946)

 

Дорогие друзья М.Н., Е.Н., Надя и И.И.! Спасибо за Ва­ши добрые письма от 8-9 Декабря. Пишу Вам всем вместе, ибо и Ваши вести мы читаем все сообща. Пожелаем, чтобы Новый Год оказался Новым, Культурным, хотя надежды ма­ло. Все Ваши соображения правильны. Время сложное, и про­свет еще не наступает. Ничем не отягощайтесь чрезмерно, чтобы не терять подвижность. Если услышите что о В.К. — сообщите, конечно, возврат письма — знак нехороший. Что Бор[ис] Ник[олаевич] и его жена? Где Гинц и многие про­чие? Вероятно, со временем к Вам притекут разные вести, а И.И. так чуток и внимателен.

М.И. в Шанхае с Хейдоком. Она писала нам, и ее вести совпадают с Вашими — сложное время. А.П. трудится изо всех сил — тоже нелегко. В Америке узнали адреса Рудзитиса и Гаральда — какие-то совсем новые. Им напишут, а если ответ получится, мы сообщим Вам. Гаральд не в Риге, а в провинции. О Писаревой с 1939-го мы ничего не слыхали. Может быть, в Женеве о ней знают. В Европе всюду очень трудно. Почта опять стала хуже. Одно время из М[осквы] письма приходили в шесть недель, а теперь вдруг в пять с половиною месяцев — вот так корреспонденция!

Надя недоумевает, сравнивая тексты. Но не надо забы­вать, что даже большие ученые иногда грешили в перево­дах. Кроме того, многое надо понимать духовно. Так, например, некоторые удивляются, как Кришна мог прини­мать участие в войне, но ведь в Бхагавад Гите42 речь идет о духовной битве.

Жаль, очень жаль, что «Надземное» еще не могло быть напечатано. В Америке были изданы по-английски первая и вторая части «Мира Огненного», также и в Буэнос-Айресе по-испански. Теперь в Нью-Йорке Комитет «Знамени Мира» издал новую брошюру. Если хотите, напишите им — они Вам охотно ее пришлют. Вообще держите связь с Комите­том. Адрес может понадобиться. Там же и Общество «Агни Йога». Можно писать по-русски, ибо там же и АРКА. Подходят новые люди, лишь бы побольше молодых. А то так часто молодежь увлечена нелепыми модерн-танцами и физическим спортом, а мышление, духовность, Культура в загоне.

Е.И. шлет Вам всем душевные пожелания. Она тут не­домогала в связи с новым возгоранием центров. Все косми­ческие пертурбации отражаются на ее организме. Сколько у ней новых нужнейших писаний! Из Риги мы успели пол­учить лишь один экземпляр «Писем»! Что там со всеми книгами, картинами, архивом? Но Соломон сказал: «И это пройдет!»

Юрий окончил капитальный труд «История буддизма», написал «Индология в России», теперь пишет «Задачи тибетоведения» и почти закончена «История Средней Азии». Святослав написал ряд отличных картин. Сейчас он с Девикой в Дели — Бомбее. Вышли мои «Химават» и «Прекрас­ное единение». В печати «Героика», «Обитель Света» и до­полненные «Алтай-Гималаи». Трудимся по мере сил, через все препоны.

«Радоваться Вам!» — так приветствовали древние.

Духом с Вами.

 

23 декабря 1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. М.: МЦР, 1995.

 

 

 

Вестники

 

Забавно бывает слушать суждения о своих произведениях когда люди не подозревают, что автор перед ними. Помню, как Бренгвин описывал мне моих "Идолов", они ему понравились на выставке в Венеции. Принц Петр Греческий рассказывал о моей мозаике в Почаевской Лавре. Джордж Беллоуз толковал о "Половецком стане". Много таких недоразумений. Не следует прерывать рассказчиков. Они говорят о чем-то, их поразившем, а это всегда любопытно.

Началось "Гонцом" — в Третьяковке. С тех пор много было "Вестников" — и в Америке, и в Европе, а теперь "Вестник" останется в Траванкоре. Ишь, куда заехал! Доплыл — ведь и этот так же, как и первый, в челне (только на горном озере). Имеется в Адьяре "Вестник", также и в Аллахабаде. Теперь один побывает в Хайдерабаде. Все они разные, из разных народов, с разными вестями. И на конях, и на челнах, и на кораблях, и пешеходами — все они с чем-то неотложным, спешным.

Удивительно, сколько побочных обстоятельств вырастает, надвигается, изменяет все начинания. Никуда не уйти от них. И бороться нельзя, только бы энергия не убывала. Только бы уныние в каком-то обличье не проникло. Ударность труда надо сберечь. Обстоятельства отойдут, изменятся. Благо, если можно признаться самому себе, что труд — творчество не пострадало.

Как часто отмершее и не было в сущности живым. Сделало свое временное назначение и уступило место более спешному. Другой "Гонец" прискакал. Другой "Вестник" постучался. Бесчисленны, неохватны океанские волны. Не успеть усмотреть очертания, когда новый вал уже шумит и кажется самым примечательным.

Ждут друзья весть. По-разному понимают ее. Иногда радуются малой вести, а не большой. В разных странах и психология различна. Но вестник даже в одежде телеграфиста уже нечто особенное. Советуют: сообщайте все значительное не письмом, а телеграфно. Как раньше говорили с волнением: "Телеграфическая депеша"! Значит, мол, что-то произошло. Что-то новое, обновляющее. Стучится вестник, и чем необычнее час, тем трепетнее ожидание. Мал конверт, скупы слова, но в них спешная весть. Хочу добрую весть!

 

1946 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 


 

1 Обиталище демонов, ад кромешный.

2 Каноническое собрание текстов буддизма.

3 Русское достижение – единство в разнообразии.

5 Организация Объединенных Наций.

6 Министерство иностранных дел.

7 Разменная монета древних греков. Греки клали ее в рот умерших как плату Харону за перевоз.

8 В древних религиях — символ производительной силы природы.

9 «Вопросы просвещения» («Educational review»).

10 Название смерча над сушей в Северной Америке.

11 Адресовано Дутко Валентине Леонидовне.

12 Общество популяризации языка и литературы хинди.

13 Николая Рериха.

15 «До свидания! Вы ужасны!»

16 Развлечение.

19 Глупо.

20  «Не многое, но много»  (лат.) — в немногих словах, но много по содержанию.

21 Камера ужасов.

22 Нахальны, вызывающи, высокомерны (фр.).

23 Очевидно, Кабалевский.

25 А. Каррель. «Человек неизвестный». Париж, 1935.

26 По всей видимости, адресовано Дутко В.Л.

27 Девиз.

28 Альфреду Петровичу Хейдоку

29 Дорогой и любимый.

30 Лихтману Морису.

31 Сорт холста.

32 «На войне, как на войне».

33 Доносчики, клеветники, шантажисты.

34 Из Хьюстона (Техас).

35 Булгаков.

36 Совет безопасности.

38 Так (Дао) — Путь, абсолютный дух.

39 «Малая Колесница» — одна из двух разновидностей буддизма.

41 Дутко Валентине Леонидовне.

42 Важнейшее религиозно-философское сочинение индуизма, входит в «Махабхарату».

 

 

 

Начало страницы