ruenfrde
Скрыть оглавление

1940 г.

Вайчулянис

Куинджи (К тридцатилетию со дня смерти)

Письма Елены Ивановны

Боль планеты

Флорентина Сутро

Кружные пути

Со-роковой год

Наше Латвийское общество

Америка

Народность

24 Марта, 1940

Сближение

Странники

Пророчество

Опять Америка

Русскость

Недописанное

Сантанам

Еще Америка

Молодому другу

Подсчеты

Туда и оттуда

Встречи

Не замай!

Несправедливость

Америка

Психический каннибализм

Безумие

Великому народу русскому

Посев

Уберегите

Земля обновленная

На острове

Грабительство

Сотруднику

Америка

Нутро

Умудренность

Годовщина

За что?

Правильное заданием

Памятки

Антифобин

"Тридесятое царство"

Шатания

Предрассудки

Тревожно

Будущее

В Америку

Недоумения

Предубеждение

Подвиги

Договор

Индия

Тампи

Сокрытия

Шум-звон

Сборы

Красный флаг

Скрябин

Единение или гибель

Путники

Молодежи

Культура?

 

   

Вайчулянис

 

Краткая телеграмма: "Клементий скончался". Окончен земной путь замечательного человека. Друзья справедливо горюют об утрате такого преданного и устремленного к добру сотрудника. За него можно лишь порадоваться, ибо окончены его земные страдания, и в обновленном, утонченном теле он начинает новую работу на благо человечества. Истинное чудо в том, что при тяжкой болезни организм мог целый год бороться. Но к этому были особые причины. Посмотрим, сколько добра за этот год страдающий жестоко Клементий Станиславович успел совершить! Сколько единения он внес среди друзей, сколько широких благостных советов он оставил ближним и дальним друзьям и сотрудникам. Точно бы именно для трудных переживаемых дней он сохранялся, чтобы самоотверженно озаботиться об укреплении истинного единения и добротворчества среди близких. С восхищением вспоминаем, в каких душевных тонах сообщали нам друзья о его преданности общему делу. Как даже в самые трудные для осознания дни, когда происходили многие колебания, он оставался твердым и мужественным и не терял широту воззрений. Это особенно трогательно, когда мы знаем его каждодневную обиходную работу, которая могла бы заглушить возвышенные устремления.

Мало ли людей, которые погружаются в тину каждодневности и стараются оправдать этою обиходностью свое равнодушие к возвышенным устремлениям. В истории мы знаем примеры, когда выдающиеся деятели несли в жизни каждодневную рутину, но это нисколько не умаляло их высоких достижений. Точно бы для назидания давались такие примеры победы над обиходом жизни. Эти деятели имеют особо глубокое значение, ибо они в назидание прочим вносят в жизнь высокое качество всего ими делаемого. Они не только совершенствуют себя, но и совершенствуют окружающее. В лице Клементия Станиславовича мы видим добрый пример, как жизненная рутина не только не принизила его устремления, но даже как бы являлась побуждением к его мыслительным полетам. Друзья и сотрудники сохранят о нем самую светлую память и не раз припомнят, как даже в самые трудные часы Клементий Станиславович умел сказать простое слово, которое бывало самым нужным и целительным.

Итак, с одра болящего исходило целение. Запомним этот благостный пример в истории нашего Общества и пошлем нашему Другу самое душевное пожелание в его новых светлых преуспеяниях. Наша признательность и неизменная любовь пусть сопутствует ему на светлых путях.

 

10 Января 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

    

Куинджи

(К тридцатилетию со дня смерти)

 

Быстро бежит время. Уже тридцать лет минуло, как скончался Куинджи. Ушел большой художник, большой человек, большое сердце. Незабываемый!

Тяжко кончался Куинджи. Невольно поминалась народная пословица, что "добрые люди трудно помирают". Болезнь сердца, удушье со страшными болями, все это сломило крепчайший организм. Болезнь развивалась быстро, и в 1910 году уже не оставалось сомнения, что фатальный конец близок. Летом меня вызвали из Прибалтики ввиду ухудшения болезни. Я застал Архипа Ивановича, нагим сидящим на постели, а вокруг него помещалось несколько членов Академии — Беклемишев, Позен и другие. Архип Иванович говорил странные вещи, и я сразу понял, что он от страданий своих не в себе. Отозвав Беклемишева, я обратил внимание на эту новую сторону болезни, но Беклемишев замахал руками и сказал: "Ничего подобного". Не успел он вернуться к своему месту, как Куинджи позвал служителя, санитара Петра, и указав ему на сидевших членов Академии, горько сказал: "Петр, ты простой человек, посмотри, что за люди меня окружают". После этого Беклемишев понял. Конечно, только припадки боли вызывали возбужденное состояние, и тогда мышление туманилось. Но боль утихала, и Куинджи пристально вглядывался в нас и говорил: "Этто, давайте сегодня говорить глупости". Бывали и жуткие минуты: так, когда я и Зарубин дежурили ночью, Архип Иванович вдруг привстал на постели и, вглядываясь куда-то между нами, глухо спросил: "Кто тут"? Мы ответили: "Рерих и Зарубин". — "А сколько вас"? — "Двое". — "А третий кто?" Было жутко. Архип Иванович хотел повидать всех своих учеников. Но сделать это было очень трудно. В летнее время все были в разъезде. Вроблевский был в Карпатах, Пурвит в Риге, Рущиц за Краковом, Богаевский и Латри — в Крыму, и остальные все далеко. Я сделал целое расписание — кому и куда написано. В минуты облегчения от страданий Архип Иванович требовал этот лист и обсуждал, когда к кому могло прийти письмо, когда кто откуда мог выехать, по какой дороге. Осведомлялся, нет ли телеграмм, спрашивал: "Но ведь они торопятся? Они знают, что спешно?". Это было очень трагично. Куинджи любил учеников. Это была какая-то особенная любовь, которая иногда существует в Индии, где понятие Учителя — Гуру облечено особым пониманием. Незадолго до конца в припадке боли Куинджи пытался выброситься из окна. Значителен и мудр был лик его в гробу.

Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: "Только не говорите, от кого".

Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом. Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: "Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?" Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича.

Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: "Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы".

Куинджи знал человеческие особенности. Когда ему передали о некоей клевете о нем, он задумался и прошептал: "Странно! Я этому человеку никакого добра не сделал".

Куинджи не только любил птиц, но и умел общаться с ними. Болезни его пернатых друзей сильно его огорчали. "Сильный дифтерит у голубя — тяжелый случай! Вот и подклеенное крыло у бабочки не действует!"

Куинджи умел при надобности осадить вредные выступления. Когда Матэ стал высказывать в Совете наущения Репина, Куинджи прервал его словами: "Пусть лучше сам Илья Ефимович нам расскажет".

Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. "Этто, не трогайте молодых".

Куинджи выказал большую самоотверженность, когда в. князь Владимир и гр. Толстой предложили ему немедленно подать в отставку за защиту учащихся. Друзья советовали ему не подавать, но он ответил: "Что же я буду поперек дороги стоять? Вам же труднее будет".

"Коли загоните в угол, даже овца кусаться начнет" — так знал Куинджи природу человеческую.

"Одни способны написать даже грязь на дороге, но разве в том реализм?" — говорил Куинджи, изучая свет луны.

"Сделайте так, чтобы иначе и сделать не могли, тогда поверят", — говорил Куинджи об убедительности.

Когда пришла весть, что адмирал Макаров сам выходит на разведку из Порт-Артура, Куинджи очень взволновался и говорил: "Нельзя ли телеграмму послать, ведь его заманивают на мины". Предвидение!

Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: "Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти". Он-то умел по земле ходить.

Когда же Куинджи слышал оправдания какой-то неудачи, он внушительно замечал: "Этто, объяснить-то все можно, а вот ты пойди да и победи".

Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звезд...

 

1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: "Литературные записки", Рига, 1940

 

  

Письма Елены Ивановны

 

Вышли два тома писем. Только подумать, что эта тысяча убористых страниц представляет лишь малую, вернее сказать, малейшую часть всего Ел. Ив. написанного. Кроме того, изданные письма представляют лишь фрагменты, ибо столько по разным обстоятельствам должно было быть опущено. Жаль подумать, что разные житейские соображения заставляют безжалостно срезывать иногда самые, яркие места. Пройдут годы, и покажется странным, почему именно эти места должны были быть отброшены. Сам знаю, что уже через десять лет кажется непонятным, по каким таким причинам почти две трети "Алтай — Гималаи" были выброшены. Самое же обидное, что все эти осужденные места уже не могут быть восстановлены. А ведь в свое время казалось, что каждое такое упоминание будет кому-то совершенно неприемлемо. Так же жалко, что и письма Е. И., вошедшие в два тома, даны не полностью. Сколько прекраснейших и нужнейших мыслей было изъято! Между тем сами мировые обстоятельства показывают, насколько сказанное было своевременно. Основною мыслью этих писем является сотрудничество и единение. Как жестоки и своекорыстны были люди, к которым эти искреннейшие зовы не доходили. А если и доходили, то в каком-то самовольном толкований. Ну что ж, каждая мысль имеет в виду не только одного определенного собеседника, но главные слушатели и последователи этой мысли всегда остаются автору неизвестными. Пути слова неисповедимы. Невозможно проследить трудные хождения книги. И нельзя представить себе, где и как она находит свое лучшее применение. В сердечном желании добра писались все эти письма. Всегда было нужным это пожелание, а сейчас оно совершенно необходимо. В ближайшем будущем, когда гуманитарные познавания опять займут свое основное в человеческой жизни место, тогда все действенные советы добра окажутся поистине неувядаемыми. Пройдут они через старшее поколение и достигнут молодых сердец, сейчас подрастающих. В "письмах" отмечены многие вопросы, заданные искренними искателями. Это дает особую жизненность и разнообразие затронутых проблем. В разные страны писались "эти письма. Совопросники задавали иногда идентичные вопросы, и приходилось им посылать вариации тех же разъяснений. Но и в этой кажущейся повторности имеется своя усугубленная убедительность. Обычно такие утверждения группируются около наиболее жгучих вопросов, и вы никогда не знаете, которая именно вариация будет доходчивее. Не забудем, что обдумывались письма в самых разных странах и условиях. То среди просторов Средней Азии, то в шуме Парижа, то на высотах Гималаев — и в тепле и в холоде писались эти письма. Но сердечная мысль, сказанная в них, не знала холода. Вспоминаю, как Е. И. на коне пересекает просторы Монголии и высоты Тибета. Кто же из иноземок совершил такой путь! И среди всяких путевых трудностей опять же мыслилось о далеких друзьях, сердце пылало желанием помочь им и подать наилучший совет. Уже приходят трогательные отзвуки на эти письма. Книга начинает свой далекий путь. В добрый час!

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

   

Боль планеты

 

"Самое ужасное — это невежество в действии" (Гете).

Настал Армагеддонный сороковой год. Давно мыслилось о недуге планеты, а сейчас оказалось, что планета действительно трагически воспалена. Землетрясения, наводнения, незапамятные холода, неожиданные жары, засуха, губительные бури, пожары повсюду показывают на анормальные условия. В разных частях планеты одновременно бушуют войны, и твердь потрясается неслыханными взрывами. Ученые прилежно изобретают ядовитые вещества, губительные газы и смертоносные орудия. Но не говорят эти ученые, насколько их злые изобретения уничтожают жизненность самой планеты. Гибнет множество людей, разрушаются неоценимые Культурные сокровища, но, мало того, губится жизненность самой планеты. Кто может рассказать точно, что именно убивается в воздухе, в водных глубинах и в недрах земли? Можно грубо сказать, что уничтожается много животных, много птиц и рыб, но этот ответ еще ничего не объясняет и не дает размеров происходящего. А сколько же исчезает полезных микроорганизмов, если вычислено, что каждый подводный взрыв уничтожает все живущее на огромное расстояние. То же самое происходит и в воздухе, и настолько же отравляется и почва. Говорят, что происходит война нервов. И это суждение лишь частично. Происходит нечто гораздо более знаменательное, что отразится на молодых поколениях. Люди лицемерно кричат об агрессиях. При этом самые завзятые агрессоры особенно громко возмущаются. Журналы полны самыми позорными, преступными сообщениями. Поистине, агрессия проникла во все слои человечества. Вот перед нами испытанная на себе агрессия. Ее совершает американский еврейский маклер Хорш на глазах у всех, и Правительство Америки всемерно поддерживает агрессора. Фабрикуются и подтасовываются разные бумажки, даются лживые клятвы, совершаются доносы и вероломства; можно подумать, что это даже не частный случай, а нечто отражающее положение вещей во многих странах. Заслуживающий доверия ученый Алексей Каррель предупреждает о росте преступности, о признаках вырождения и предвидит эпидемии безумия. Эти наблюдения относятся к первой половине тридцатых годов. Последующие события и поведение человечества лишь подтверждает грозные выводы ученого. А в то же время в фальшиво раззолоченных залах отелей, в нудном танце движутся жители Земли. Эти пляски и пиры напоминают древние сказания. Кто-то говорит о переустройстве мира, о часе великом, об ответственности человечества, но нет дела плясунам и фиглярам, и мрачным растлителям до будущего планеты. Не самим ли им придется ужаснуться рушениям и обвалам, к которым и они приложили руку? Планета больна! Пришел сороковой год!

 

1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

 

Флорентина Сутро

 

Ушла добрая, крупная деятельница. Америка может добром вспомнить Флорентину Сутро. Она успевала сделать добро в самых разных, неожиданных концах страны. Да и одна ли Северная Америка тепло помянет энергичную деятельницу? Ее добрая рука протягивалась в разные страны и умела помочь многому Культурному.

Сутро была не только благотворительницей, дающей от избытка, но именно широкой деятельницей. Ее имя связано с учреждениями, посвященными миру. Умела она живо подойти к великому общечеловеческому понятию, зная, что лишь действенно можно укреплять мир, а не голым доброжелательным словом.

Также Сутро была директором Школы Этики. Одно это показывает ее внутреннее устремление. Для нее Этика была не модным поверхностным понятием, но глубокою основою жизни. Имя ее связано и с госпиталями, и с художественными учреждениями, со школами и музеями, с переселенцами и со многими жизненными проблемами. С уважением и радостью следили мы двадцать лет за этою кипучею деятельностью, и всегда эта деятельность была доброжелательной.

Возьмите хотя бы ее автобиографию "Мои первые семьдесят лет". Разнообразной была жизнь Флорентины, и со многими выдающимися деятелями ей пришлось встретиться. Эти ее знакомцы и друзья были чрезвычайно разновидны, но о каждом она нашла благожелательное и правдивое слово. В книге рассказаны многие поездки. В каждой стране флорентина умела найти характерные основы и рассказала о них просто и душевно, ибо смотрела она глазом добрым.

Одной из самых последних ее поездок было обширное путешествие по русским землям, с юга до севера. Прекрасно разобралась флорентина Сутро в сложной жизни и опять-таки нашла правильное и характерное суждение. Прошлым летом неутомимая деятельница успела слетать в Южную Америку, куда привлекли ее общественные интересы. Для нее возраст не был преклонным, и с молодою подвижностью она откликалась на все животрепещущее.

В каждом ее намерении была заключена глубокая идея. Хотя бы вспомнить идею кооперативного дома, в котором должны были найти приют как сотрудницы и пайщицы бедные труженицы и молодые матери, которые могли оставить своих детей на время рабочих часов под призором дежурной товарки.

Сохраняем глубокое по смыслу письмо флорентины, в котором она говорит о проблемах мира, указывая на свое несогласие с некоторыми поверхностными обществами этой идеи. Деятельная душа не мирилась с бездейственными речами. Где была Флорентина Сутро, там было ДЕЙСТВИЕ, и действие доброе и неутомимое. Она умела быть другом верным и любила доводить дело до конца. Особенно отметим ее стремление к справедливости и горение исправить, где только возможно, попранную правду. Все эти качества нечасто встречаются.

На новых дальних путях поможет ей все добро, которое она успела сделать в своей земной жизни. Поможет ей неисчерпаемая деятельность, которая была ее отличительной чертой. Сердечный привет в ее новых надземных путях.

 

10 Января 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

 

Кружные пути

 

Французский ученый Анкетиль Дюперрон в 1754 году поступил рядовым в роту Ост-Индской Компании, чтобы в Индии прикоснуться к древней мудрости. За незнанием санскритского языка он с персидского перевода, в свою очередь, перевел "Упанишады"на латинский. Этим латинским переводом пользовался Шопенгауэр за неимением ничего другого. Можно себе представить, насколько при таком тройном переводе должно было искажаться значение тончайших оттенков индусской философии. Само имя "Упанишады" после "персидского перевода уже значилось как "Упнекхат". Из этого можно заключить и о многом прочем. Иногда удивляются, почему Шопенгауэр как бы неточно обошелся с индийскими философскими ценностями. Но можно ли этому удивляться, зная, каким кружным путем, через несколько условных переводов, он мог подойти к сокровищнице Индии. Неточные переводы натворили много бед и подчас на целые столетия носили вредные ошибочные толкования. Теперь исследователи снисходительно пожимают плечами, когда встречаются с неверными толкованиями, происшедшими в минувших временах. Но ведь только пытливый ум и добросовестность ученого позволит ему разобраться в этих нагромождениях. Обыватели же надолго еще остаются в мираже неверных и несправедливых суждений. Религиозные писания и исторические данные очень пострадали. Но кроме неверных переводов и умышленных толкований, могут быть и сознательные подделки. Известны случаи, когда ради фанатических или патриотических целей сооружались целые многозначительные манускрипты, которые вводили в заблуждение даже опытных ученых. Можно бы привести примеры из восточной литературы. Кроме того, еще до сих пор продолжающиеся рассуждения о Краледворской рукописи показывают, как глубоко могут внедряться заблуждения. Легкомысленно поступают некоторые современные писатели, допуская сознательно искажение истины из зависти, злоумышления и небрежения. Конечно, всем известна печальная судьба газетного листа, но все же это зерцало лжи попадает в книгохранилища. Когда-то исследователь, полный добрых намерений, столкнется с невероятнейшими противоречиями и злоречиями, и какие же выводы он может сделать из мохнатого конгломерата относительных и по большей частью злобных суждений. Никогда еще печатное слово не доходило до таких извращений, как сейчас. Изобретаются какие-то особые министерства пропаганды. Кто-то хотел уточнить их цель и назвал министерствами лжи. Ко всем прочим кружным путям человечества добавился еще один путь — сознательной лжи. Марк Твен говорил, что заблуждения бывают — простительные, непростительные и статистика. Можно ли усложнять пути будущих исследователей?! Допустима ли сознательная ложь!? Или она является каким-то уродливым и непременным атрибутом "цивилизации"?

 

24 Января 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

  

 

Со-роковой год

 

В этом со-роковом году у нас много памятных дней. Некоторые общества наши отмечают свое десятилетие. За эту декаду в них произошли многие перемены, впрочем, это неизбежно, ибо жизнь есть поток, стремительный, изменчивый, шумящий. За десятилетие ушли некоторые полезнейшие деятели. Всегда будем хранить их светлую память. Некоторые учреждения раздробились и даже переменили названия. В конце концов, все эти жизненные волны в общем масштабе малозначащи, лишь бы продолжалась и углублялась основная Культурная работа.

В этом же году исполняются и двадцатилетия многого. Музейное турне по Америке. Встреча с Зиной Фосдик и Морисом Лихтманом. Сейчас Морис в Санта-Фэ, работает в "Арсуне", а Зина, несмотря на разные трудности, открыла Академию Искусств в Нью-Йорке. Вот уж поистине верный страж. Там, где другие отступают, убоявшись житейских волн, она неутомимо строит новые полезные очаги. А ведь противодействующих сил много.

Все Культурное прежде всего подвергается недоверию, злорадству и всяким разрушительным попыткам. Вот и в военных смятениях прежде всего страдают Культурные начинания. Точно бы человечество думает, что без знания и красоты оно может прожить. Привет Зине, привет содеятелям Академии, ведь началась она в труднейшее время.

Время настолько трудное, что когда мы получаем весть из Латвийского Общества о вечере в память Мусоргского, даже невольно удивляемся, как это удается среди всяких нахлынувших превратностей. Неутомимые Рудзитис, Лукин, Блументаль, Буцен, Драудзинь и все деятельные сотрудники даже в эти дни чрезвычайных событий издают новые книги и заботятся о росте Музея.

Поистине, можно порадоваться светлому строительству. Именно оно уместно тогда, когда житейские мудрецы охладевают ко всему Культурному, созидательному. Точно бы молодое поколение, для которого мы все работаем, не подрастает и в эти смутные времена.

И в других группах, вопреки мрачной очевидности, продолжается работа. Вот в Шанхае, преодолевая денежные трудности, решили продолжать сборник "Культура". Зная, как участникам трудно, можно особенно радоваться такой решимости. Обстоятельства многое потрясли. Угасла "Фламма", временно приумолкли некоторые учреждения. В Париже картины сокрыты в подвале. Может быть, и в Брюгге происходит нечто подобное.

Еще одно двадцатилетие — первому пароходному билету на Индию. В Музее Тривандрума открывают особую нашу комнату. Они и не знают, что это совпадает с памятным для нас сроком.

А вот и еще уже крупнейший срок. Двадцать четвертое Марта 1920 года останется для нас и для всех сотрудников и сокровенным и самым сияющим Днем всей нашей жизни. Во всех Обществах отмечается этот День как основа, как светлое начало. Именно в этом со-роковом году наши Друзья особенно вспомнят день 24-го Марта. Никогда еще этот День не проходил в такой грозе и молнии, как сейчас. Тем сердечнее и вдохновеннее все мы скажем в этот День —

"Я — твое благо.

Я — твоя улыбка.

Я — твоя радость.

Я — твой покой.

Я — твоя крепость.

Я — твоя смелость.

Я — твое знание".

 

1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974. (Было опубликовано с сокращениями)

   

 

Наше Латвийское общество

 

Исполняется десятилетие работы нашего возлюбленного Латвийского Общества. Обернемся на все сделанное друзьями в течение этой плодотворной декады. Длинен и содержателен будет отчет о всех делах Общества. Можно сказать, что самые разнообразные Культурные стороны жизни были благожелательно затронуты и осмотрены глазом добрым.

Еще раз утвердим главную, единственную основу этого деятельного Содружества. Собрались все во имя Культуры, и каждый принес все свои лучшие устремления на эту Культурную, трудовую пашню. Совершенно естественно, что основы Этики занимают в Культурной программе основное положение. Человек, мыслящий о Культурных преуспеяниях, строит свое продвижение именно на этических основах. Добро, доброжелательность, глаз добрый для Культурного человека не есть неопределенные условные символы. Такой мыслитель знает великие реальности и прилагает их во всех проявлениях жизни.

В то время, когда еще шаткие мировоззрения дробятся в ссорах и недоразумениях, все преданные делу Культуры понимают, что единение есть единственная основа строительства. Они знают, что единение будет тем живым сотрудничеством, которое позволит строить лучшие задания, минуя всякие подозрения и пристрастия. Все это мы говорили многократно, и все наши друзья, члены Общества, знают эти наши основы. Но к десятилетию работы позволительно еще раз сказать те же самые слова, которые каждому из нас близки и насущны. Пусть все ясное утвердится еще яснее. Сказать об основах жизни есть радость, а ко Дню памятному позволительно радоваться даже и в трудные времена.

В деятельности своей Латвийское Общество в широком размахе отметило не только достижения своих сородичей, но и уделило должное внимание мировым величинам — строителям всемирной Культуры. Ничто узкое не может оставаться в Культурной программе. Прекрасное понятие всеобъемлющей Культуры ведет к познанию здоровой эволюции. Вполне естественно, что за десять лет осознание эволюции должно сильно продвинуться. Благо, если эта пашня может быть обозрена глазом добрым.

Среди сотрудников Общества могут быть различные душевные настроения, даже до известной степени противоположные характеры. Иначе и быть не может, ибо если песчинка каждая индивидуальна, то индивидуальность человеческая щедра и многообразна. Разновидность сотрудников не только не мешает успеху дела, но должна именно способствовать ему, внося богатство выражений и разнообразие подходов мышления. Обмен мнений необходим в каждом общественном деле. В учреждениях, не близких Культуре, такой обмен может принимать даже воинствующий аспект. Но в обществе, Посвященном знанию и художеству, в содружестве Культурном обмен мнений должен быть лишь желательною обработкою темы. Пусть выражаются индивидуальности, но пусть при этом сохранится та соизмеримость, о которой много сказано в книгах Живой Этики.

Будем помнить, что всем нелегко, а при происходящих мировых событиях всем очень трудно. Пожалеем друг друга. Пусть любовь к ближнему подскажет лучшие слова, которые могут согреть страдающее сердце. Собираемся к общему очагу не только для познавания, но и ради сердечности, которая исцеляет раны душевные. Десятилетие есть уже половина целого поколения. Через много бурных потоков прошли наши друзья. У каждого многое было пережито, и, нужно думать, многое положительное сложилось. В познаваниях Основ, конечно, расширялось и сознание, и в этом преуспеянном развитии можно встретить новую декаду со светлою надеждою и уверенностью.

Армагеддон бушует, и все друзья уже давно знали о его неизбежности. Во время таких мировых борений и целые народы и отдельные деятели чувствуют тяготу сугубую. Не знающий страшится этой тяготы, ибо он не слыхал о грядущей Заре. Но те, кто среди взаимных общений, в дружбе и сотрудничестве, уже знали смысл грядущего, те не будут потрясены сложностью проблем. Незнающим и смущенным можно сказать — не ссорьтесь, особенно же в часы такого небывалого напряжения. Но друзьям не приходится говорить это, ибо они знают о неизбежности напряжения великого. Они знают о боли планеты, знают о заблуждениях человечества.

Итак, в грозе и молнии встретим новое десятилетие. Еще крепче утвердимся на основах истинно понятой Культуры и скажем друг другу самое сердечное и ласковое слово. В добре придет и вернейшее решение. Не отринем Руку Водящую. В труде добром поймем, примем и продолжим преуспеяние. Шлем радость к десятилетию прекрасной работы нашего Латвийского Общества.

 

28 Января 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

 

Америка

 

Думается, что происходит новая грязная попытка [нападения] на картины. Наверное, гангстерам хотелось бы воспользоваться военным временем и под шумок злостно расправиться с картинами. Брэгдон в своем последнем письме опять говорит о его встречах с людьми, которые стремятся увидать мои картины и ужасаются, слыша о зверском поступке гангстеров. Многие забыли или вообще не отдают себе отчета, что в темницу брошена тысяча картин, составляющих собственность нации. Ведь даже те, которые любят искать легальные зацепки, признают, что наше общее постановление — декларация, во всяком случае, имеет огромное моральное значение. Если полноправное постановление Совета Треста не имеет значения, то значит и все постановления Совета не имели и не имеют значения. Тогда спрашивается, к чему же происходит комедия официальной инкорпорации, и на всех бумагах подчеркивается, что учреждение инкорпорировано? Неужели в Америке все это лишь бутафория, и по желанию "инспирированного" судьи может интерпретироваться во всех направлениях?

За эти годы мы явились свидетелями чудовищных несправедливостей. Даже Стокс, избегающий всегда сильных выражений, не мог не написать, что в этом деле проявлена величайшая несправедливость. Слыханное ли дело, чтобы суд принимал во внимание и базировал свое решение на домашней копии сфабрикованного "документа", никогда не существовавшего и потому на суде не предъявленного! Сфабрикованные поддельные бумаги принимаются во внимание, а подлинное письмо самого Хорша игнорируется. Помните, что Хорш вначале на суде пытался сказать, что его подпись поддельная, и лишь потом не решился утверждать эту свою новую ложь, но с помощью советчиков своих стал утверждать, что содержание его письма относится к чему-то другому. По странности суда, никто не допросил Хорша, к чему же такому другому его письмо относилось. Какая потрясающая картина недобросовестности и вопиющего пристрастия! К сожалению, с Гималаев остается лишь поражаться, что и в теперешний век воочию можно видеть несправедливость, о которой сложены многие древние сказания. За этими темнейшими знаками скрывается и художественный аспект происходящего. Правда, в истории можно видеть примеры, как в войнах уничтожались библиотеки, музеи и всякие культурные памятники, но не приходилось нам читать, чтобы тысяча картин одного мастера бросалась бы в темницу, а народ безмолвствовал.

Тысяча картин есть труд многих лет. Пословица говорит, что унция мозгов весит больше, чем тонна мускульной грубой силы. А сколько же унций творчества нужно потратить на тысячу художественных образов! Ведь это целые годы труда, невосполнимого! Брэгдон пишет, что люди ужасаются, но добавим — ужасаются они шепотом, а улыбаются гангстерам при встречах явно. По человечеству нельзя же допустить, чтобы один гангстер с двумя своими супругами мог обокрасть ближайших сотрудников, обокрасть нацию и глумиться над общественным мнением. Когда в недалеком будущем вся эта гнусная эпопея будет вновь пересматриваться, то в каком же свете предстанут таинственно инспирированные судьи! И как будет торжествовать судья О'Малей, который пошел против своих коллег и подал свой одинокий голос за правду. Как характерно для нашего века, что за правду из пяти судей был лишь один. Тяжек путь эволюции!

 

30 Января 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

 

Народность

 

Дорогой друг, Ваша весточка нас всех очень порадовала. Вы мыслите правильно. Ваше соображение о "Слове о Полку Игореве" не только своевременно, но оно нужно, как никогда. Вы утверждаетесь в истинном национализме, без которого народ не может преуспевать. Может быть, Вы помните мою статью "Неонационализм" — она была в первом томе сытинского издания. Давно думалось, и вот осуществляется. Там же была и "Русь подземная". Мыслим на тех же путях, ибо они были правильны. Хочется, чтобы Вы прочли мои недавние статьи: "Русская слава", "Русский язык", "Русские сокровища", "Друзьям-художникам". Последнюю найдете в сборнике "Мысль", только что изданном нашим Латвийским Обществом. Непременно прочтите этот сборник. Вы правильно возмущаетесь выходкой Бенуа, об этом я получил много писем. Мне она понятна. Кроме милюковской затхлости, жгучее еврейство (Ваше выражение) Бенуа не может принять Ваш или, вернее, наш образ мысли. Об этом мне писали. Бенуа — западник, версалец, ватиканец, а я — русский азиец, и это мне иноземцами не простится. К тому же весь клан Бенуа нам враждебен от школьной скамьи. Вредители! А ну их к шуту!

О Вашей отличной статье даже Ремизов мне написал осудительно. А ведь он-то мог бы понять русскость. Такова пропасть. Но мы издавна служили народу русскому и "не убоимся".

Сейчас пишу картины "Весть Тирону" — призыв к обороне Родины, и "Новая Земля" — новгородцы в Арктике. Еще одна моя русская картина теперь в Музее Траванкора — "И открываем врата". Мой "Микула Селянинович" прошелся здесь по четырем городам. Благо, что Ваши научные рефераты читаются. Вот бы и научные труды Юрия должны бы напечататься. Скажите об этом. Как бы двинуть и монографию! Может быть, у Вас есть пути? Написана еще картина "Армагеддон". Вот уж, поистине, "Армагеддон", да еще какой! Ваши три письма, о которых Вы поминаете, не дошли. Много вестей пропало. Почта неестественна — мы ведь не в нейтральной стране. Но все же пишите и радуйте. Сейчас столько смущения повсюду, что радость особенно нужна. Хороша радость, живущая в красоте и научной реальности. На просторах русских столько еще не вскрытого. Пусть Микула богатырски выоривает русскую славу. Все, что найдет народ русский, будет к украшению и прославлению. Русь захороненная, Русь подземная, покажись во всем величии!

 

14 Февраля 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

   

 

24 Марта, 1940

 

Дорогие Друзья, этот День будет особенно памятным. Ровно 20 лет тому назад началась Живая Этика. Вы знаете, как полно это Учение Жизни вместило все Бытие. Именно этот год протекает в грозе и молнии, в буре Армагеддона. И тем более каждый может применить основы нравственности среди происходящих смятений. Мировые события дают возможность выдержать испытание вместимости сознания. В тихое мирное время многое дремлет, и люди забывают об основном начале Мироздания, о вечной борьбе с хаосом. Жить в опасности не есть преувеличение. Хаос — не отвлеченное понятие, но этот опасный химизм вторгается во всю земную жизнь. Безумие людское является сильнейшим проводником его. И не только способствуют ему люди, но и порождают его особую ядовитость.

Принявшие Учение Жизни тем самым возложили на себя великую ответственность как за себя, так и за окружающее. Лучший Щит не может защитить, если он не поднят. Не мыслящим возникающие проблемы кажутся нерешимыми, но Вам в широком кругозоре уже показано и благое решение. Там, где царит смущение, Вы усмотрите истинное растущее строительство. И не для себя одних Вы осознаете совершающееся, но и для молодых поколений. Только там, где существует глубокая забота о молодых поколениях — там и верный залог прекрасного будущего. И поймем это значение прекрасного во всей его полноте, ибо нет такой жизни, в которой бы оно не могло быть выражено и приложено. И сколько из нас узнают себя в этих молодых поколениях и будут признательны самим себе!

Существует заблуждение, что во время войн и смятений Культура должна быть отставлена и даже как бы забыта. Но ведь именно мировые напряжения требуют особого внимания к росту Культуры. Возрождение и расцвет человечества происходили во времена высокой Культуры. Не забудем, что эти эпохи не явились неожиданно — но углубленно подготовлялись лучшими мыслителями. Потому и во время войн будем готовить истинный мир, во всей его просветленной деятельности. Пусть красота самоотверженного, неустанного труда будет щитом верным.

Будьте строителями прекрасных мостов! Повсюду найдите слова ободрения и призыва к напряженному строительству. Не отгоните, не закройте дверей стучащимся. Там, где незнание, там знание может быть насаждено. Не огорчайтесь незнанием, но смотрите на него, как на лучшую пашню. Незнание часто лучше кичливого малого знания; от незнания, минуя среднее знание, могут построиться мосты к Высшему.

Мы всегда говорили к 24 Марта о терпении и доброжелательстве. Вот и теперь пошлем всем друзьям привет на тех же основах. Но сейчас особенно добавим зов о доверии и преданности Великому Учителю.

Привет сердца всем друзьям!

 

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сближение

 

Сближение, дружелюбие, успех! Вражда, распад, разрушение! Соберите все положительное, и оно пристанет к первому берегу. Назовите все темное, и оно станет уделом второго, мрачного и себя пожирающего. "Concordiae parvae res crescunt, discordiae — magnae dilabuntur", — учили всех нас в школе и поручали запомнить. Правда, все запомнили об успехе и возжелали его. Мало кто придал значение дружелюбию. Совсем мало подумали над смыслом сближения. Иногда, люди мечтают об общем благе — мечта самая успокоительная и ласкающая! Но что же нужно сделать для осуществления ее? Необходимо и доброе сближение со всеми деятельными трудниками. Это уже многим не понравится. Не лучше ли сближаться с друзьями только? Но с друзьями вы уже близки. Для широкой пашни нужно расширять и круг друзей. Подозрительность, недоверие шепчут в робкое ухо: "Как бы не ошибиться? И к чему искать новое, неизвестное, когда можно пребывать в уютном кружке друзей. Там можно сохранить сердечность и не бояться натолкнуться на рифы непонимания". Очень лукавые успокоения! Лучше расширим добрую пашню до соседних границ. Пошлем привет новым пахарям. Нужды нет, что еще вчера мы их не знали, но сегодня с восходом красна-солнышка мы порадуемся новым сотрудникам. Каждый пахарь добрый будет сотрудником, ибо ценность труда есть ценность всемирная. Без сближения разве распознаем друг друга? На дальних расстояниях и очертания изменяются, и сама человечность невидима. За камень, за пень примете дальнего путника. И можно ли улыбнуться далекой точке на снеговой равнине? Улыбка есть знак близости. Кто-то не усумнился, доверился, приблизился, и только тогда засияла улыбка — это знамя общего блага. Если даже понапрасну расточите вашу улыбку, ваш привет, ваше доброе пожелание — не беда. Среди сокровищ человечества неистощимы и улыбка, и привет, и доброе пожелание. Около них раздобреет почва и вырастут прекрасные, целительные травы. Добрыми мыслями куется добротворчество, ради него нужно напрячь все силы, все умение, всю целесообразность. Для деятельного добротворчества необходимо сближение. Ладный, добрый доспех у каждого добротворца. Он смел, он радостен, он неутомим, ибо мыслит об общем благе. Вперед!

 

1940 г.

Публикуется по изданию: "Литературные записки", Рига, 1940.

 

 

Странники

 

Брлич, секретарь нашего содружества в Загребе, сообщает, что мои картины находятся в Галерее Современного Искусства и для них будет отдельная комната. Такое же сведение из Музея Буэнос-Айреса. 17 февраля в Читралайан Траванкора открыт наш зал. Там теперь и "Сантана", и "Шамбала Даик", и "Генисаретское озеро", и "Брамапутра", и русская "Открываем врата", и "Пламенные мысли"... В Гайдерабаде тоже несколько крепких вещей: две — "Гималаи", "Видение", "Замок Такура", "Тревога" да еще несколько поменьше. В Мейсоре — "Майтрейя". В Бомбее — "Гималаи"... По Индии разошлось уже более шестидесяти вещей. Но что сталось с картинами в Китае? Там был вариант "Открываем врата" — в Пекинском Музее; были "Гималаи" — в Академии наук в Нанкине; был "Кремль Московский"... Все куда-то вывезено, если вообще существует. Что с "Князем Игорем" в Гонолулу? Куда пойдут картины Крэна и Сутро? У Крэна: "Ростов Великий", "Бенарес", "Гималаи", "Твердыня"... У Сутро — "Гималаи", "Перевал" — всего четырнадцать картин. Не знаю, где группы картин, бывших у Молло и Левинсона — оба они померли. В Париже картины сейчас — по подвалам. Каково-то положение в Брюгге? Прочно ли в Праге? Сейчас были запросы для музеев в Новой Зеландии и в Софии. Но по нынешним временам даже и посылать почти невозможно. Во Франции искусство скрывается в Овернских пещерах. Дожили!

Пути многих картин останутся неизвестными. Как в воду канут. Вовсе не найти, словно их никогда и не было. Нередко вещи сохранятся лучше, чем в Овернских пещерах. Об этих странниках можно написать занимательную книгу. Вот в книжном переплете заделан отличный эскиз Рубенса. Вот под скверным пейзажем сохраняется второй холст с превосходным портретом Брюллова. Вот находится среди старого хлама отрезанная часть картины Парентино... А сколько записанных картин! Среди таких записей можно различить не только вандализмы, но и сознательные сбережения. Иногда отличная картина спешно замазывалась, чтобы охранить ее от посягательств. В таких сокровенных заботах чуется целая страница истории, желание спасти, когда кругом уже бушуют разнузданные страсти. Вот находим у маленького швейцарского антиквара чернецовскую картину из Наполеоновской сюиты. Никому не понятен сюжет. Странник стоит в углу заброшенный. Каждый странник хранит свою тайну. Странники, вечные странники!

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Пророчество

 

Тамдинг принес с базара книжку на хинди "Парахамса Нараяны" о пророчествах, касающихся настоящего времени и ближайшего будущего. Очень любопытно, ибо совпадает во многих частях и с другими слышанными пророчествами в Монголии и Тибете. Затем передавали пророчество Баба касательно тех же времен и событий, но в ином варианте, который показывает, что источники были какие-то иные. Наконец, Теджрам принес пророчество сикхов Гуру Говинда, в котором упомянуты еще более интересные подробности. А ведь это пророчество очень старое. Сикхи, очень почитающие своих Гуру, уже выполняют часть этого предсказания. Незадолго раньше в местности ходила запись одного ученого брамина, разными вычислениями определившая скорое наступление Сатья Юги2 — она должна начаться в 1942 году. Этот же срок упоминается и в других предсказаниях. Удивительно подумать, насколько где-то в толще народной происходит какое-то замечательное течение, которое прорывается наружу в самых удивительных формах. Ко времени все эти легенды, пророчества, предания сплетаются в один многозначительный венок.

Сложный ход событий, казалось бы, протекающий поверх человеческой логики, находит ясное объяснение. Остается вспомнить речение, что "сказанное так же верно, как под скалою Гума3 лежит пророчество". Кто найдет его? Исследуя все эти части народной мозаики, можно удивляться разнообразию источников ее. Ведь говорят разные народы, языки которых совершенно различны, а между тем высказанные сроки и данные странным образом совпадают. Когда вы слышите одну часть этих прозрений, вам может показаться, что это какая-то чисто местная легенда, и неопытный слушатель отнесет ее в разряд сказок и досужих небылиц. Но совсем иное чувствуется, когда вы складываете вместе слова многих народов, сказанные на протяжении нескольких веков. Эти люди фактически друг друга не знали, и мыслили они в совершенно разных направлениях. А старинные языки их многих слов, а в особенности слов современных нам, вообще не имеют. Но под всем этим разнообразием чувствуется одна мысль, одно таинственное знание и прозрение. К тому же авторы многих таких пророчеств почти безвыездно находились в своих ашрамах4 и монастырях, иногда вообще не соприкасаясь с внешним миром. Кто-то отнесется научно к этой живой легенде, творимой многими народами. Под разными именами можно узнавать те же местности и те же события. Теперь уже поняли, что фольклор составляет интересную научную область. Так же точно и многозначительность народных пророчеств сделается научным достоянием. Ведь не в какие-то отдаленные века творится живая народная легенда, но она куется и сейчас и мудро толкует о мировых событиях.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Опять Америка

 

Зина, Франсис, Катрин, Инге, Дедлей, Морис, Стокс, все Вы и многие другие, и многие знают всю ложь Люиса Хорша, Нетти Хорш и Эстер Лихтман. Вы все отлично знаете, что деньги, которые Хорш пытается взыскать с меня, вовсе не были взяты мною, но представляют из себя суммы на экспедицию, которая была финансирована американскими учреждениями. Вы знаете, что Хорш вынудил меня дать ему векселя как бы для каких-то его технических обстоятельств, и тут же он дал письмо 8 декабря 1924 года, аннулирующее эти векселя. А теперь этот лжец и клеветник вводит суд в заблуждение, говоря, что это его письмо относится к каким-то другим суммам. И никто его не спрашивает, какие же это были другие суммы? Это лишь один из ярких примеров лживости и злонамеренности Хорша. Такую же ложь он выказал и в деле с картинами, которые вовсе не составляют его частную собственность, как он, желая их присвоить, теперь лжет, а являются собственностью нации, охраненной Пейнтингс Корпорешен, созданной для безопасности этих картин.

Казалось бы, Хорш ясно показал, что картины эти не его собственность, когда он подписывал постановление Совета Музея — декларацию 1929 года. И в этом случае Хорш лжет и даже вводит в заблуждение Правительство Америки, уверяя, что картины эти его частная собственность. Найдя адвокатов по нравственности своей, похожих на него самого, Хорш лживо пытается доказать, что "Мастер Институт Соединенных Искусств" вовсе не наше общее учреждение, а его личная собственность. При этом он с помощью жены своей совершает подделку и манипулирует домашней "копией" с никогда не существовавшего документа. Необъяснимыми таинственными способами Хорш достигает, что суд принимает его подделку, тогда как, казалось бы, ни в одном суде всего мира не могут принять во внимание никем не заверенную домашнюю фабрикацию.

Перечислять все лживые, преступные махинации Хорша — значило бы цитировать все Ваши и наши дела с ним. Каждый из нас может добавить еще множество прискорбных эпизодов, в которых Хорш, его жена и Эстер Лихтман оказались злонамеренными, своекорыстными лжецами. Совершенно непонятно, почему голословные подтасованные лжесвидетельства Хорша принимались судом, тогда как все Ваши достовернейшие показания оставались в небрежении. Правда, были и такие судьи, которые признавали всю Вашу и нашу правоту, но, как часто бывает на Земле, они оставались в меньшинстве. Правда, некоторые юристы утверждали, что если бы не появился известный Вам всем "покровитель" Хорша, то правда восторжествовала бы. Ведь судья Коллинс даже возмущался, что этот покровитель понуждает его телефонами к одностороннему решению. Ведь все эти многие факты не прошли бесследно и когда-то к стыду очень многих они выйдут наружу.

Печально, что около Культурных, образовательных дел, около идеи Мира и Охранения всечеловеческих ценностей обнаруживается человек злонамеренный, как Хорш. Когда Вы перечтете книги, посвященные нашим Конвенциям в Бельгии и Вашингтоне, когда Вы восстановите в памяти книгу о десятилетии наших учреждений, три ежегодника Музея, Бюллетень Музея и прочие издания и брошюры, то Вам со всею поразительностью еще раз станет ясно, какая злобная, предумышленная агрессия совершена Хоршем и его двумя сателлитами. Встает вопрос, неужели в современном цивилизованном и даже иногда Культурном мире возможны такие преступления Хорша? Ведь, кроме ограбления целого ряда лиц, кроме вероломства, ибо он был нашим доверенным (федушери), он обманул также и общественное мнение. К довершению, по поступкам Хорша выходит, что и экспедиция, организованная и финансированная учреждениями, вовсе не была таковой, хотя об организации экспедиции широко им же опубликовано и в документах учреждения и в прессе. Впрочем, вероятно, Хорш скоро скажет, что мы все вообще не существуем, что никакого Учреждения Объединенных Искусств мы вообще не основывали, а он является всемирным знатоком искусства, Гейдельбергского Университета доктором и мало ли еще какую ложь изобретет этот клеветник. Удивительно, что на суде ни судьям, ни адвокатам не пришло в голову спросить, что же такое случилось в Июле 1935 года, когда Хорш начал свою преступную Агрессию? Во время судопроизводства выяснилось, что агрессия эта не произошла мгновенно, но тщательно и злоумышленно подготовлялась от самого дня привхождения Хорша в наши общие дела.

Увы, теперь всем нам ясно, что Хорш буквально от самого начала своего привхождения уже фабриковал и подтасовывал многое, чтобы в удобный для себя срок произвести незапамятную в истории Культурных учреждений агрессию. Уже не говорю о том, что тысяча картин вообще игнорируются, и около них вероятно задуман какой-то исключительный вандализм, особенно же пользуясь теперешними мировыми экстраординарными обстоятельствами. Нет меры лжи и злонамеренности Хорша. Иногда, читая в прессе о всяких преступлениях гангстеров, думается, что такие типы утрированы, и злодеяния их писательски приукрашены, но то дело, в котором мы были ограблены, изгнаны из нашего же учреждения и оклеветаны, доказывает, что преступность может достигать крайних пределов и Хорш является со своими двумя сателлитами яркими показателями современного нравственного упадка при общественном равнодушии. Но правда все же восторжествует!

Давно сказано, что Бог платит не по субботам. И лучшая наша общая крепость в том, что мы знаем нашу правоту. Найдутся судьи, подобные судье О'Малей, которые установят истину.

Кроме грабительства, подделок, лжесвидетельства и вероломства, Хорш отягчил свои преступления и тем, что внес смуту в просветительное дело — смутил молодых малых. Можно убеждаться на нашей Академии в Нью-Йорке, на "Фламме" в Индиане, на "Арсуне" в Санта-Фе, на нашем Центре в Филадельфии, как даже при скромных средствах может жить дело Культуры, честно внося свою лепту неотложной полезности. Правильны были наши программы. Успех Музея Современного искусства в Нью-Йорке это вполне доказал. Если бы только довелось соприкасаться лишь с хорошими сторонами Америки! Впрочем, мы уже с 1923 года — в Индии, в Азии.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Русскость

 

За последнее время в нескольких странах появились статьи о моей русскости, о моих русских картинах, о моих писаниях во славу народа русского. По сердцу были мне эти отзывы, авторы которых иногда оставались мне неизвестными.

Во всех наших странствиях мы могли на многих пробных камнях проверить наши русские задания. И чем дальше шли, тем драгоценнее выступали для нас героические черты и дарования народа русского у всех необозримых равнинных, поморских, лесных и нагорных очагов. Во всем разнообразии ликов, наречий, одежд сказалась та же мощная целина, та же чаша неотпитая, которая поднята во славу великого будущего.

Злобная зависть, чудовищные наветы, ярое желание умалить — все чужеземные наскоки лишь доказывают, как глубоко оценивается мощь русская. "Скажи, кто твои враги, и я скажу, кто ты есть", — давно сказано. Народ русский может представить такой послужной список, в котором даже слепые прозреют красоту русского сознания.

Поднялось и племя молодое, поросль, трудами себя утвердившая. Русская древность тоже обновляет и укрепляет сознание. Каждая экспедиция, каждая раскопка, каждое внимание к народному эпосу — все лишь говорит о новых возможностях, да о каких возможностях! Шире широкого! "Город строят"! И нет конца этому городу. В истоках — Новгород, и в будущем Новгород, овеянный знанием и творчеством. Культура русская из-под спуда показалась во всем величии своем.

Уже не шовинизм ли? Нет, от этого чудовища охранился народ русский. Он не знает умалений, не забросает грязью чужие, ладные достижения. Да живет все полезное на потребу человечества! Не спустимся, чтобы затемнить чье-то достижение. Милости просим — пусть растет все прекрасное. Сблизимся со всем ладным и созидательным. Пора и свое знать.

Растет народ русский и качеством и количеством. Отпустила ему судьба несметные богатства — пусть возьмет из недр все сокрытое. Даны народу русскому и герои во всех веках. Народные богатыри от Микулы, от Святогора уже складывали твердыни. За славу народа русского боролись Александр Невский, Сергий Радонежский, Минин, Пожарский, Суворов, Кутузов, Пушкин, Менделеев, Мусоргский, Римский-Корсаков, Репин, Толстой, Павлов — и не перечесть! И народ русский воздает поклон своим героям.

Народ собирает свои ценности. Новые каналы, новые машины, новые строи позволят народу шибко шагать. Все ценности научат народ одолеть все темное. "Сходятся старцы", сойдется и молодежь. Поклон всем героям! Привет молодым!

 

Март 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Недописанное

 

Чего только не бывало на нашем веку! Жили без телефонов, без электричества, без моторов, без радио, без витаминов, без джаза... О воздушном сообщении не помышляли. Впрочем, даже Фош уже не так давно не признавал военного значения аэропланов. Наполеон отверг пароход. Французская Академия обозвала эдисоновский фонограф "уловкой шарлатана". А лорд Брум попросту выразился против значения пара. Странны такие страницы недавней истории. Предрассудки жили прочно, да и посейчас живут, прикрываясь иностранными словечками. Историю учили по Иловайскому. Запомнили, что история мидян темна и непонятна и что Катон умер при щебетании птиц. По географии не успели пройти Сибирь, но зато заучивали многие иностранные фабрики. В сельских школах со слезами зубрили о пассатах и муссонах, но географию родины знали слабо. Пережили отлучение Толстого от церкви, и такое бывало. Присутствовали при изгнании Куинджи из Академии. Всего было. На нашем веку Достоевский в остроге сидел. Вот и такое было. Врубель погибал в нищете... Страшно умирал Некрасов... Вот несмотря на послов и на всякие резолюции у всех на глазах американская таможня продала с торга восемьсот русских картин.

А вот еще памятный случай о пожаловании Нового Адмиралтейства Обществу Поощрения Художеств. Общество нуждалось в помещении, и великий князь Петр Николаевич решил просить Императора о пожаловании или места или дома для разрастающихся нужд Общества. После доклада приезжает ко мне веселый: "Государь Император пожаловал Обществу Новое Адмиралтейство!" Я так и онемел и почуял беду. "Вы кажется не рады?", — спрашивает Петр Николаевич. "Рад-то я рад, но предвижу хлопоты с Морским Ведомством". "Но ведь это Высочайшее повеление". Написали мы Морскому Министру и получили отповедь. Об этом эпизоде больше и речи не было. Покойный Д. В. Григорович был неиссякающий кладезь всяких бытовых эпизодов. Жаль, что ему не пришлось оставить свои дневники. Жаль, что и Вагнер (Кот Мурлыка) не записал своих встреч с Достоевским, с Некрасовым и Аксаковым. Приходилось слышать от Н. П. Вагнера о любопытных психологических наблюдениях Достоевского. Очень славно говорил он о русском народе. Часть этих замечательных мыслей вошла в "Дневник писателя". О Менделееве тоже не записано, а когда-нибудь об этом пожалеют. Незабываемая повесть о нежелании Академии Наук избрать Менделеева в члены тоже должна быть освещена. Уход группы Крамского из Академии Художеств не запечатлен достаточно. Скудно рассказано о Бородине и о Римском-Корсакове. Неужели ждать каких-то юбилеев, когда многое позабудется?! Видали, как спешно перерываются архивы накануне годовщин. Костомаров, Кавелин, Ключевский, мало ли кто не были рассказаны! Наверно, крылатые мысли, брошенные в беседах, особенно осветили бы этих замечательных русских деятелей.

Постоянно всплывают давно слышанные памятки. И не только печальные, но и очень бодрые и радостные. Где же собраться их записать? А сегодня 24 Марта — день-то какой!

 

24 Марта 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сантана

 

"Скажем врагам: не плюй против ветра". Речение знакомо и со слов Будды и со слов Ницше. Вряд ли Ницше знал заветы Будды, но кто знает, может быть, и слышал. Ведь и Вагнер хотел сделать вместо "Парсифаля" буддийскую мистерию. Извилисты пути. Не отличить, где заимствование, а где еще какой-то новый уклон мысли. Вагнер говорил Листу: "Теперь заткни уши, эти две страницы от тебя взяты". А сколько аналогий вольных и невольных среди творений старых мастеров. Для новой концепции брали из лучших источников. Может быть, бывали вдохновлены именно этою деталью. "Для чистых — все чисто".

Часто художник даже не помнит, где он увидал какую-то подробность — или в природе или в чьем-то творении. Бывает, что и в природе нечто остановит внимание, потому что где-то, когда-то уже было увидено. Бывает и наоборот. Если композитор вспомнит чудесную народную песнь — от этого не пострадает его произведение. Иначе и Бетховен, и Мусоргский, и Римский-Корсаков были бы повинны в некоторых своих вдохновениях. Если художники иногда не признают свое собственное произведение, то где же вспомнить что-то понравившееся десятки лет назад?

Поток жизни — сантана — прихотлив и щедр. Поток распыляется в отвесном водопаде, чтобы потом опять собраться в русло. Где и когда? Леонардо писал: "Не брани меня, читатель, потому что предметы бесчисленны, и память моя не может вместить их так, чтобы знать, о чем было и о чем не было говорено в прежних заметках, тем более, что я пишу с большими перерывами, в разные годы жизни". Да и как упомнить все струи сантаны? Где отметить все прибрежные скалы, из которых каждая и на солнце и при луне горит самоцветом? Сколько среди них будто бы подобных, но различны они и лишь возбуждают похожий отзвук. "Помню, где-то видал, но где и когда"? И к чему помнить все извилины и перевалы? Не лучше ли сохранить синтез сияний, сложенных щедростью природы? Истинный реализм — в передаче убедительного смысла виденного. Пусть зритель стоит перед действительностью, и нет ему дела, как она достигнута.

Сантана — поток жизни. Где и когда и кому пригодится все записанное? Но видели, как оно становилось нужным. Даже цензоры, поставленные для пресечения, полюбив прочтенное, нередко радовались.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Еще Америка

 

Пришло второе письмо от Зиночки из Лос-Анжелеса от 2-го Марта. Очень рады, что впечатления от поездки складываются хорошие. Не сомневались, что в разных местах Америки имеются друзья, явные и скрытые. И прикасания к ним очень полезны для всех дел. Хорошо, что Зине удалось установить и связь с книжным магазином. Кто знает, может быть, там можно хоть немного продвинуть монографию. Из-за военного времени рижским друзьям так трудно с денежными вопросами, и потому каждое продвижение монографии для них сейчас большое благо. Если будете писать Кошиц, передайте ей наш общий привет. При всей ее сумбурности сердце у нее доброе. Рады, что ее обстоятельства сложились удачно. А где же Мара и Шуберт?

Теперь Вы уже опять в разгаре нью-йоркских битв с темными силами. Чувствуем, что будут какие-то злые нападения на картины. Конечно, сто картин, бывших на 4-м этаже, безусловно принадлежат Катрин, так как Е. И. совершенно законно летом 1935 года их передала в ее собственность. Что же касается до картин Музея, то адвокатам придется обратиться к нашей общей декларации 1929 года, которая была также вписана и четою Хоршей. Из этой декларации совершенно ясно явствует, что картины, согласно зеленому каталогу Музея, не могут быть частною собственностью Хорша, ибо и они, участвуя в этой декларации, определенно утвердили, что картины, о которых говорит декларация, не есть их частная собственность. В этом смысле декларация как постановление Совета Музея является чрезвычайно важным документом.

Если бы Стокс опять начал говорить о том, что правительственного ответа на декларацию не последовало (хотя весь текст декларации и не предполагал ответа), то можно ему сказать, что как постановление Совета Музея, никогда не отмененное, декларация имеет важное законное значение. Если бы Хорш на основании ранее им сфабрикованных и подсунутых бумажек стал уверять, что картины есть его частная собственность, то, во всяком случае, декларация как акт позднейший аннулирует все его прежде подстроенные махинации. Это обстоятельство адвокаты должны использовать в полной мере. Не нужно ли, чтобы я прислал еще одно удостоверение, что картины Музея не являются ни моею, ни чьею-либо частною собственностью? Впрочем, это обстоятельство достаточно ясно из факта и текста самой декларации. Только бы адвокаты не упустили этого соображения. Также, вероятно, адвокаты найдут случай, чтобы еще раз запечатлеть тот поразительный факт, что Хорш, будучи нашим доверенным, действовал против нас. По-видимому, Плаут не сумел использовать и этот потрясающий брич оф трест. Впрочем, во многих отношениях Пл[аут] действовал точно бы был адвокатом противной стороны. Конечно, при всяких существующих таинственных подпольных влияниях, в которых принял участие член кабинета, нечего удивляться потрясающей несправедливости, совершающейся на глазах у всех. Плаут не только захватил документы, но и как бы нарочно пропустил срок в деле с газетою.

Все это наводит на печальные мысли и спрашивается, с кого же искать и эти убытки? Будем надеяться, что Джаксон правильно использует все материалы, у него находящиеся, и не подпадет ни под чьи влияния, а также и Смайт не упустит сроков. По-видимому, дело о ста картинах, принадлежащих Катрин, и о манускриптах Е. И. находится в руках См[айт]. Вероятно, в пути уже находится Ваше очередное письмо, разъясняющее, каким образом появилась мрачная фигура подставной Эстер. Если Хорш ей сделал какие-то сверхъестественные подарки, то не обратил ли Джаксон внимание судьи именно на их (т. е. подарков) неестественность.

Это письмо долетит к Вам уже во время выставки Святослава. Надеемся, что все пройдет успешно, ведь от этого зависят и некоторые будущие выступления. Выясняется, что некоторые письма теряются в пути, а другие приходят в нарушенном порядке. Вообще нарушился мировой порядок, и во всем мире должны это осознавать. Друзьям в Америке, а прежде всего Джину скажите, что мы сосредоточим корреспонденцию на Вас и Дедлей. И при случае передайте друзьям наши искренние приветы. Пусть пеняют не на нас, а на экстраординарные обстоятельства. И еще одно грустное обстоятельство — сердце Е. И. нас тревожит: по определению врача, непорядки в клапане. Да и мне нужно повидать специалиста, которого в Индии нет. Буквально держимся лучами Блага. Относительно картин из Арсуны, значит, из 56 там бывших 22 остаются там, а 34 на Вашем попечении в Академии. Повторяю, что очень хорошо, что Вам удалось оживить некоторых калифорнийских друзей. Ведь нужно укреплять новые кадры друзей.

 

8 Апреля 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Молодому другу

 

Мой молодой друг, вы спрашиваете о методах работы. Не терзайте себя методами, лишь бы вам вообще хотелось работать. Работайте каждый день. Непременно каждый день что-то должно быть сделано. По счастью, работа художника так многообразна, и в любом настроении можно сделать что-то полезное. Один день будет удачен для творчества. Другой — для технических выполнений. Третий — для эскиза. Четвертый — для собирания материала. Мало ли что понадобится для творчества! Главное, чтобы родник его не иссякал.

Если же начатое не понравится — отставьте. Не уничтожайте. Под настроением можно порешить и нечто пригодное. Пусть постоит у стены. Придет час, и этот осужденный изгнанник может понадобиться. Многооко восприятие. Вчера взглянулось одним оком, сегодня глаз увидал нечто неожиданное, а назавтра покажется что-то совсем новое. Не судите сразу. Пусть в ходу будут несколько разных вещей. Одну отбросили, другую вытащили. Да и когда можем мы сказать, что вещь кончена? В конце концов, она никогда не кончена. Лишь обстоятельства заставят расстаться с ней.

Главное, чтобы в саду художества росли многие виды растений. Не бойтесь постоянной работы. Напрасно сидеть у берега и ждать попутного вдохновения. Оно приходит мгновенно и нежданно. И не знаете, какой луч света или звук, или порыв ветра зажжет его. Всему — милости просим. Вода — на мельницу! Лишь бы колесо крутилось и жернова работали.

Колесо жизни. Или, как индусы скажут, сантана — поток жизни. И столько кругом чудесного, что не перестанете радоваться. И не постареете. И творчество будет постоянным отдыхом. Хорош удел художника. Так называемые муки творчества — самые сладкие муки. И не забивайте себя в безысходный угол.

Веселей любите труд. В самом несовершенстве работы заключен источник следующего творения. Кто знает, где самодовление и где импровизация? Одно рождается из другого. Вы же, как пчела, собирайте мед отовсюду. Будьте всегда самим собою. Поймите, что в творчестве вашем и отдых, и обновление, и радость.

Дайте радость и кому-то вам неведомому. Дать радость — это как увидать восход солнца. Будьте проще и любите природу. Проще, проще! Вы творите не потому, что "нужда заставила". Поете, как вольная птица, не можете не петь. Помните, жаворонок над полями весною! Звенит в высоте! Рулите выше!

 

8 Апреля 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Подсчеты

 

Совершенно незаметно по Индии разошлось немало картин; среди них есть и большие. Больше пяти футов нельзя перевозить. Ведь от нас — на руках, потом на моторе, потом на горной маленькой железной дороге, потом от Патанкота до Амритсара, и только там большая дорога.

В Траванкоре в Музее Тривандрума десять картин. В Гайдерабаде (Деккан) шесть. В Кала Бхаван Бенаресеа двенадцать. По одной — у Рабиндраната Тагора, в Институте имени Боше (Калькутта), в Адьяре (Мадрас), в Музее Мейзора, у Козенса (Нильгири), у Тампи (Тривандрум), у Соммервел (Тривандрум), в Бомбее, у Б. Сена (Люкнау), в Университете Аллахабада, в Библиотеке Маха Бодхи (Сарнат), у Равала (Ахмедабад). В Муниципальном Музее Аллахабада — восемнадцать. Да еще в частных руках: будет больше шести десятков во всех концах Индии.

Запросов много. Трудно посылать — очень портят и пыль и всякие зловредные насекомые. На одной выставке за три недели даже рамы изъели. Тоже вредит сырость. Остается лишь зимнее время. Последний раз после четырех выставок в Ахмедабаде, Мейзоре, Тривандруме и Бомбее многие картины вернулись попорченными. Впрочем, к этому мы привычны. В Америке после выставок в двадцати пяти городах пришлось несколько месяцев чинить картины. После пути из Тибета и Монголии тоже были всякие аварии. Помню, когда из Улан-Батора транспорт картин двинулся на быках, все мы безнадежно переглянулись.

Но трудности индийского транспорта возмещаются сердечными отзывами индусов. Жаль, что эти искренние письма остаются в недрах архива. Столько в них звучаний на искусство! Трогательна молодежь! И ведь как ей трудно пробиваться! Только зная все тяжкие условия, можно особенно оценить устремления к искусству. В некоторых музеях оклады хранителей до смешного малы. Но вопреки всему в сердцах горит устремление. И какие славные слова находят они около искусства! Впрочем, читавший Бхагавад Гиту может иметь в себе звучные определения. Даже те, кто имеет слабое представление о современном искусстве, находят непосредственный подход к нему. Такие же непосредственные мысли приходилось слышать в русских селах. Не столько в городах, как именно в широте степей, среди лесов непроездных. Много общего с Индией. А ведь в подходе к искусству сказывается и вся душа народная. Велик магнетизм Гималаев. Нет нигде такой горной державы!

Чаттерджи просил дать введение к каталогу индусской выставки. Пишет: "Посещаемость выставки была хороша, но продажи, к несчастью, не было". И тут коснулась война. Около наших дел эти касания все явственней. Скончалась "Фламма", примолк Центр в Париже, свернулся Музей в Брюгге, засыхает издательство и магазин в Риге, кончилась "Культура" в Шанхае, замолк Гималайский Институт. Повсюду что-то усохло. Говорят — временно! Но как оживлять засохшее древо? Не лучше ли посадить новое?! А еще говорят, что Армагеддон не коснулся жизни. Нет, именно вторгнулся во всю жизнь. Переехал многие пути. Задавил множество лучших побегов. А ссор-то сколько! А ненависти, предательств, удушений. Грозен Армагеддон.

Вспоминаем, как распределилась жизнь. Получится: сорок два года — Русь. Одиннадцать — Индия. Финляндия — два. Америка — три. Китай — два. Тибет — полтора. Монголия — один. Франция — один. Англия — год с четвертью. Швеция — полгода. Швейцария — полгода. Италия — четверть года. Не считаю стран приездом — Германия, Япония, Голландия, Бельгия, Гонконг, Джибути, Филиппины, Египет. Прекрасный Музей в Каире!

Конлану нужны всякие подсчеты. Не так-то легко припомнить многие встречи. Письма тоже развеялись временем. Книг у всех нас накопилось столько, что никаких ящиков не хватит передвинуть их. Много отдаем в Гималайский Институт. Много ежемесячников и газет. Очерков моих в них печатанных будет более четырехсот. Только часть делает толстую книгу. Многие появлялись в южной Индии. Иногда кажется, что говоришь словно бы в подушку. Но вот когда Святослав был приглашен писать портрет магараджи Траванкора, то оказалось, что очерки не только были читаны, но и дали много друзей. Не знаем наших друзей, и велик подсчет этих незнаемых, неписанных, но верных и трогательных доброжелателей. Привет им. Сердечный привет!

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Туда и оттуда

 

Теперь главный вопрос наш об ушедшей, всем нам дорогой. Вполне понимаем всю вашу горесть, но для ушедшей лучше будут ваши добрые сердечные мысли о ней, без посылок горестных. Она ведь остро чувствует и видит вас. Ведь только разница в вибрациях плотного и тонкого плана препятствует более тесному и ощутимому общению. Древние народы гораздо лучше понимали смысл перемены бытия, нежели современные цивилизованные мудрецы. Сколько раз повторено в древних Учениях о том, что смерти не существует, но есть лишь смена оболочки. "Мы не умрем, но изменимся". В этой краткой формуле все сказано, но люди как-то не обращают внимания на это основное утверждение закона бытия. Вы пишете, что стремитесь скорей перейти в Тонкий Мир. Правильно, что вы думаете об этом переходе, ибо сознание должно быть к этому подготовлено, но чем-либо ускорить этот переход по следствиям будет равносильно неудачной преждевременной операции. Каждый должен выполнить свое задание в плотном мире; невозможно оказаться дезертиром! Все элементы, входящие в состав наших оболочек, плотной и тонкой, должны закончить естественно свое земное выявление, чтобы тем самым беспрепятственно приобщиться к жизни в Тонком Мире. Ушедшая, обладавшая таким чутким сердцем и приобщавшаяся к искусству, конечно, пребывает в прекрасных сферах с лицами, близкими ей по духовным устремлениям. Именно в сферах духа притяжение особенно остро действует. Ведь дух прежде всего — магнит.

Прекрасное сердце как выразитель духа является лучшим проводником или мостом среди сфер. Мысль как тончайшая энергия является основою Тонкого Мира, и добрая мысль есть крепчайшая творческая сила. Там все творится мыслью, и мыслью же все разрушается. И земные мысли имеют такое же назначение, потому что. можно себе представить, как важно посыдать в пространство мысли созидательные и прекрасные. Вам это должно быть особенно близко, ибо вы всегда говорили о глазе добром. Несомненно, и все тяжкие условия Армагеддона должны тоже очень отягчать вас. Ведь вы особенно чутки на всякие мировые волны. И кому сейчас может быть хорошо? Уже не говорим о житейских условиях, которые у каждого из нас потрясены, но сердце болит за все бедствия мира, увы! подготовленные самими людьми. Само пространство вопиет. В письмах с разных концов Земли сообщают о необычных космических явлениях. В шуме битв многие из этих знамений особого времени тонут. Но чуткие сердца ощущают их, и никогда не было такого болезненного напряжения, как сейчас. Планета тяжко больна. Равновесие мира держится лишь одной страной, и радостно, что там кипит строительство. И во время битв каждый должен думать о строительстве и вносить его в своей области. Никто не знает, когда и где понадобится приложение его труда и опыта. Девиз "всегда готов" особенно должен быть повторяем сейчас. "Всегда готов, на дозоре во имя общего блага".

Ваш словарь добра всегда был так велик, и сейчас вы должны почерпнуть оттуда выражение доброй бодрости, которая принесет благо многим друзьям знаемым и незнаемым. У каждого из нас много этих незнаемых друзей, и мысль о них где-то сотворит что-то доброе. Эти добрые мысли сплетутся с прекрасными тончайшими мыслями "оттуда", и получится контакт сильный. Воздействия "оттуда" непрестанны, а люди вместо того, чтобы принять их благодарно, стараются отмахнуться, как от мух назойливых. И в этой своей необдуманности и небрежности люди часто лишают себя лучшей помощи. Вот и ваша дорогая ушедшая, конечно, уже шлет вам бодрые, благие мысли. Она-то знает, когда свидится с вами. И вы должны встречать ее мысли такими же благими чувствами. Вопль горя вовсе не помогает ни ей, ни вам самим.

Когда люди отъезжают в дальнее путешествие, близкие провожают их добрыми пожеланиями и ждут новой радостной встречи, так и тут. Помните — "как внизу, так и наверху", и эта аксиома вечной непрерываемой жизни должна быть всеми твердо усвоена. Жизнь продолжается в тонких формах и, увы, часто даже слишком отражающих наше земное пребывание. Все это аксиома, но столько в земном быту нагромоздилось всяких искажений и самых диких представлений, что прекрасный смысл непререкаемых труизмов и аксиом затемнился. Человек, переходя, не проваливается "в хладную бездну", но продолжает свой путь, применяя все накопления. Ей там хорошо, и вы помогите ей своими добрыми мыслями.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Обитель Света". М.: МЦР, 1992.

 

 

Встречи

 

Дорогой друг, в вашем Апрельском письме Вы спрашиваете о моей переписке с Нижинским, Стравинским, Метерлинком, Мясиным... Увы, мои архивы не со мной, и многое, может быть, вообще не существует. Нынешний Армагеддон тоже не будет способствовать сохранности архивов. Архив до 1916 года остался в доме Общества Поощрения Художеств, где мы жили. Затем кое-что осталось в Прибалтике, в Америке, даже в Китайском Туркестане и даже в Тибете, когда погибал наш караван. В глубинах Азии остались и несколько картин и эскизов. Люди, у которых они находились, уже оказались где-то на новых местах. Кто и как за пятнадцать лет разберется в этих путевых вехах? За это время вы спокойно жили под Парижем, и, конечно, вам кажется, что и у нас все архивы в добром порядке. Но когда смотрю на сундуки и ягтаны, то встает в памяти, как они передвигались и на верблюдах, и на конях, и на яках. Выдержки из писем Тагора, Леонида Андреева, Бориса Григорьева, Бенуа, Судейкина вы уже имеете. Пишут, что Судейкин недавно предлагал свое сотрудничество с нашей Академией в Нью-Йорке. Боюсь, что письма Стасова, Горького, Григоровича, Репина не сохранились.

Метерлинк очень сердечно отозвался на наш Пакт. "Соберем вокруг этого благородного движения все наши моральные силы, которыми мы можем располагать", — сказал Метерлинк. Я слышал, что он очень одобрял мои эскизы к "Принцессе Мален", "Сестре Беатрисе", к "Пелеасу и Мелисанде", к "Слепым". К "Принцессе Мален" было четырнадцать эскизов. Разлетелись по многим музеям — в Стокгольме, в Гельсингфорсе, в Москве, в Нью-Йорке, в Небраске... У Левинсона в Париже был один. Где он теперь? В Монографии 1916 года воспроизведены несколько, но первая картина не была вовремя снята. Много вещей не были сняты, а теперь и следов не найдешь. Все же из Монографии 1916-го и из книги Эрнста кое-что можно переснять. Бенуа особенно одобрял эти сюиты. Каждому отвечает что-либо, ему присущее. Для меня метерлинковская серия была не только театральными эскизами, не иллюстрациями, но вообще композициями на темы, мне очень близкие. Хотелось в них дать целую тональную симфонию. У Метерлинка много синих, фиолетовых, пурпурных аккордов, и все это мне особенно отвечает.

Посещение Фландрии и несравненного Брюгге мне дало глубокие настроения, подтвердившие образы, уже ранее возникшие во мне. Столько всегда грезилось! Когда зять и ученик Римского-Корсакова Штейнберг писал музыку для "Сестры Беатрисы", я просил его построить вступление на теме старинного карильона в Брюгге. Оно очень хорошо у него вышло. Что творится сейчас в Брюгге? Цел ли наш Музей? Из Праги сообщили, что там музей цел.

Вот и серия "Пер Гюнта" давно уже выросла в мечтах. Когда Станиславский предлагал мне поехать в Норвегию перед постановкою "Пер Гюнта", я сказал: "Раньше сделаю все эскизы, а уже потом съезжу". Артисты Художественного Театра поехали в Норвегию, а после подтвердили, что мои настроения были правильны. Мне хотелось уберечься от всякой этнографии и дать общечеловеческую трагедию. Странно, почему-то не пришлось делать на шекспировские и гетевские темы, а ведь столько заманчивого, величественного.

Эпику великих народных движений я дал в "Весне Священной", и в либретто, и в декорации. Для первой и второй картины были особые декорации, но ради удешевления оба акта ставились в первой декорации. Уж это удешевление! А вторая декорация была нужна. В ней всю сцену занимало ночное небо, на котором разметалась косматая туча в виде гигантской головы. В Монографии 1916 года она была воспроизведена в красках. Вы пишете, что Мясин исказил мое либретто в американской постановке. Мясина знаю мало. Не знаю о либретто, ибо на репетиции и на представлении я не был — спешил в Лондон. Тогда Мясин преподавал балетные танцы в нашем Институте Объединенных Искусств. Все может быть, ведь и Стравинский теперь уверяет, что за десять лет до моей идеи "Весны Священной" видел ее во сне.

В экспедициях, в разъездах невозможно следить за всякими печатными изречениями. Иногда через много лет случайно доходят перлы выдумки. Ведь меня уже три раза похоронили, и приходилось говорить, подобно Марку Твену, что это сведение сильно преувеличено.

С Больмом я встречался в двух постановках — в "Половецких плясках" и затем в "Снегурочке" в Чикагской Опере. Всегда он относился внимательно и старался принять во внимание все соображения. С Фокиным несколько раз хотели сотрудничать, но обстоятельства всегда мешали. Он написал отличную статью по поводу моей выставки в Копенгагене. Не забудется смелое обновление русского балета, данное Фокиным. С Нижинским были встречи, и добрые встречи. В них всегда участвовал Дягилев. Хвалю Лифаря за выставку в Лувре, посвященную Дягилеву. Жаль, что там был лишь один мой эскиз к "Половецким пляскам" из Музея Виктории и Альберта. Конечно, в Гималаях не услышишь обо всем, что творится по миру. Декорация к "Половецким пляскам" в 1906 в Париже дала мне много друзей. Основной эскиз декорации был приобретен Серовым для Московской Третьяковской галереи. Варианты в "Виктории и Альберте" и Музее Детройта. Из дягилевской постановки в Париже "Князя Игоря" два эпизода незабываемы. Первый — дружба с Саниным. Очень ценю этого режиссера. Даже в опере ему удавалось передать жизнь народных масс и избежать всякой условщины. Славный, душевный человек. Второй эпизод — костюм хана Кончака для Шаляпина. Труден был Федор Иванович. Никогда не знаешь, к чему придерется. Груб был, но ко мне всегда относился ласково. Оценил мой скифо-монгольский костюм. Умел и надеть его.

После успеха "Игоря" с "Половецкими плясками" и удачных выставок Бенуа назвал мои выступления "барсовыми прыжками". При давнишней враждебности Бенуа ко мне такой отзыв был верхом похвалы. "Монтекки и Капулетти" — так называли многие клан Бенуа и наши группы. Одно могу сказать, что не от меня шла это рознь. Много раз я пытался водворить мир. Миротворчество всегда было в моей природе. Раздор для меня отвратителен.

Вы правы, что "Снегурочка", как и все творчество Римского-Корсакова, мне близка. Сколько замечательного мог еще дать Николай Андреевич, ведь его последние вещи — "Салтан", "Золотой Петушок" и "Град Китеж" шли в восходящем аккорде. "Салтана" мне хотелось дать в индийской гамме. Сама сказка имеет восточную канву, а кроме того, в то время мы уже мечтали об отъезде в Индию. Бичам и Дягилев очень хвалили эскизы к "Салтану", и только банкротство Бичама помешало этой постановке в "Ковент-Гарден". Той же участи подвергся и "Садко", а мне его хотелось сделать. Палаты Садко, новугородская пристань, корабли — все это мне так знакомо. Теперь эти эскизы разлетелись и никогда не сойдутся вместе. Что в Калифорнии, что в Нью-Йорке, что в Буэнос-Айресе. Корабль Садко был у сэра Хагберга Райта в Лондоне. Жаль, хороший, культурный человек он был. Какое множество полезных деятелей померло за последние годы! Вот и Брайкевич умер. Хороший был собиратель. У него был серовский портрет Елены Ивановны. Куда пойдет его собрание? Где осталась моя "Сеча при Керженце" и серовское панно, сделанные для Дягилева? Не съели ли мыши?

Рад слышать, что Лиао полюбил мою "Настасью Микуличну". В красках она лучше — вся на огненном облаке. Видимость ее немного азийская. Но ведь и богатыри князя Владимира и восточные богадуры тоже не далеки друг от друга. Сейчас у меня три китайских картины. "Китай" — воин на башне великой стены. "Победные огни" — дозорные огни на башнях гобийских. "Приданое княжны" — караван везет Будду. Это все тоже понравилось бы Лиао. Жалею, не имею снимка с последней картины "Весть от Гималаев". Ладья в предутреннем тумане удалась. Есть тишина и дальние горы светятся. И еще вам был бы близок "Ярослав Мудрый" /для мозаики/. Если бы появилась опера, посвященная этому строителю Киева — то эта сцена в верхнем тереме очень пригодилась бы. Помните, три дочери Ярослава были королевами Европы. Одна — за королем Франции, другая — за конунгом Скандинавским и третья — за королем Венгрии. Вот как! Летопись отмечает про Ярослава: "Заложи Ярослав град великий Киев, в нем же Золотые Врата"... Вот бы фильму поставить! Имели огромный успех фильмы: "Александр Невский" и "Петр Великий". Киевская Русь тоже могла бы дать отличный сюжет. Палаты были, может быть, получше палат Рогеров в Сицилии. Все это надо знать.

Вы спрашиваете, нет ли здесь у меня либретто "Весны Священной"? Конечно нет, как и многого другого. И где это многое осталось? Ведь живем мы на границе Тибета. За двенадцать миль от нас последняя почтовая станция. Сейчас почта стала очень странной, как и все в дни Армагеддона. И год-то со-роковой!

 

1 Июня 1940 г.

Гималаи.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Не замай!

 

В нашей изварской библиотеке была серия стареньких книжечек о том, как стала быть Земля Русская. От самых ранних лет, от начала грамоты полюбились эти рассказы. В них были затронуты интересные, трогательные темы. Про Святослава, про Изгоя Ростислава, про королевну Ингегерду, про Кукейнос — последний русский оплот против ливонских рыцарей. Было и про Ледовое Побоище, и про Ольгу с древлянами, и про Ярослава, и про Бориса и Глеба, про Святополка окаянного. Конечно, была и битва при Калке и пересказ "Слова о Полку Игореве", была и Куликовская битва, и Напутствие Сергия — Пересвет и Ослабя. Были и Минин с Пожарским, были и Петр, и Суворов, и Кутузов... Повести были собраны занимательно, но с верным изложением исторической правды. На обложке был русский богатырь, топором отбивающийся от целого кольца врагов. Все это запомнилось, и хотелось сказать, смотря на эту картину: "Не замай!".

Впоследствии, изучая летописи русские и знакомясь с древней литературой, которая вовсе не так мала, как иногда хотели злоумышленно представить, приходилось лишь уже более сознательно повторить тот же окрик — "Не замай!". Пройдя историю русскую до самых последних времен, можно было лишь еще более утвердиться в этом грозном предупреждении. Оно звучало особенно наряду с трогательными русскими желаниями помогать многим странам самоотверженно. И теперь то же самое утверждение встает ярко.

Сколько новых, незаслуженных оскорблений вынес народ русский! Даже самые, казалось бы, понятные и законные его действия зло толковались. То, что в отношении других стран деликатно умалчивалось, то вызывало яростные нападки иноземного печатного слова. При этом потрясающе было видеть неслыханное вранье, которое никогда не было опровергнуто. Малейшая кажущаяся неудача русская вызывала злобное гоготание и поток лжи, не считаясь с правдоподобием. Все это остается во внутренних архивах.

Останется также и то, что победы русские были исключены на Западе из исторических начертаний. А если уже невозможно было не упомянуть об удачах, о строительстве русского народа, то это делалось шепотом в самых пониженных выражениях. И об этом остались нестираемые памятки... Для иноземных катастроф находились в международной печати самые выспренние восклицания. Понесенные удары провозглашались победами, и преувеличению не было границ. Обо всем этом тоже остались печатные листы — бумага все терпит, а сознание людское все принимает, что отвечает его внутреннему желанию.

Но не помогло обидчикам русского народа все это кусательство. Всякий, кто ополчится на народ русский, почувствует это на хребте своем. Не угроза, но сказала так тысячелетняя история народов. Отскакивали разные вредители и поработители, а народ русский в своей целине необозримой выоривал новые сокровища. Так положено. История хранит доказательства высшей справедливости, которая много раз уже грозно сказала — "Не замай!"

Об этом можно бы написать поучительное историческое исследование. Будет в нем сказано о том, как народ русский не только умел претерпеть, но и знал, как строить и слагать в больших трудах славное будущее своей великой родины. Ох, хотели бы стереть с лица Земли пятую часть Света! Искажаются гримасами враждебные личины, слыша сведения о достижениях русских. Судьба неуклонно слагает великий путь народов русских необъятностей — не замай!

 

"Сильна ли Русь?

Война и мор,

И бунт, и внешних бурь напор,

Ее, беснуясь, потрясали —

Смотрите ж: все стоит она".

                           /Пушкин/

 

10 Июня 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Несправедливость

 

Пюви де Шаванна одиннадцать лет не принимали на выставку. Родена обвиняли в неумении лепить; будто бы одна из лучших его статуй была муляж. Гогена лишь смерть избавила от тюрьмы. Он имел неосторожность вступиться за женщин, отправляемых на Таити в дома терпимости. Ван Гог, посланный Евангелическим Обществом для изучения быта рудокопов, был уволен. Он слишком сердечно отнесся к тяжким условиям рудниковой жизни. Манэ претерпел жестокие гонения. Можно бы привести потрясающие примеры из "культурной" жизни всяких стран. Модильяни помер с голода. Даже Сарджент должен был спешно убраться из Парижа, так ему досталось за один из лучших его портретов. Зачем оглядываться в далекие века, когда Фидий был брошен в темницу, если и теперь можно находить образцы гонений на лучших представителей человечества. Откуда эти глубины несправедливости? Неужели в природе человеческой где-то прочно гнездится эта проказа? Вспомним, как Леонардо взывал к терпению, когда ему приходилось выносить потрясающие гонения, доходившие до обвинений в шпионстве, в измене.

Гонители не считаются с правдоподобностью. В них самих правда не живет, и потому и мерило правды им не знакомо. Ярость несправедливых суждений возрастает особенно в дни больших потрясений. Разнуздываются мрачные страсти, и двуногие в бешеной пляске выискивают, кого разодрать, что изничтожить. И сколько сладкоречивых ханжей науськивают злобных вредителей! Правда, формально отменены инквизиция, застенки, костры и многие изысканные средства мучительства. Но телесные муки с успехом заменяются психическими голгофами. И которые мучения сильнее? На каких весах взвесить? Какими мерами явить, где проявлено наибольшее мучительство? Бездну мучений принес Армагеддон. Потоки обездоленных потекли по миру. Упрекают войну. Но не исследуют причины войны. Среди них нашлись бы такие, которые заставили бы покраснеть даже самых бледнолицых.

О следствиях легче думать, но к причинам ум не оборачивается. Прост закон, что каждое следствие имело свою причину. Но многим правителям дум человеческих такая логика неприятна. Даже несносна! Беззаботные, безответственные люди полагают, что несправедливость забудется, и, если нужно, они снова придут с лукавыми приветами. Но не тут-то было. Семя несправедливости очень живуче. Народ знает издавна эту неизбежность... "Как аукнется, так и откликнется". Много лукаво аукались, так же оно и откликается. Да еще в самый нежданный час. Переполнилась чаша лукавства и несправедливости. Армагеддон!

 

14 Июня 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Америка

 

Пробуем послать весточку через Пасифик. Обстоятельства настолько изменчивы, что трудно знать, какой путь окажется лучшим. Как Вы знаете, воздушная почта временно отменена. Вероятно, и Вы найдете, с Вашей стороны, путь для наилучшего сношения, хотя пароходный путь будет чрезвычайно долог, и это нужно принять во внимание. Еще недавно, как Вы писали, адвокаты, не принимая во внимание событий, настаивали на поездке, но теперь надо думать, что даже самые тугодумы поймут, каковы обстоятельства.

С тех пор, как выяснилось, что Хорш является правительственным служащим, все дело принимает совершенно особый аспект. Вы уже писали, что по-видимому он будет стараться избегать всеми способами произнесения его имени на суде и даже вообще упоминания о нем в связи с совершенными ими мошенничествами. Все негодные и неприемлемые попытки на соглашательства, делаемые им через Г., показывают, что Хорш обеспокоен, ибо правительственному служащему оказываться мошенником неуместно. Очень замечательно, что он старается сделать последнее ограбление так, чтобы Вы ему выдали какой-то дженерал-релиз и навсегда отказались бы от своих к нему правильных и справедливых требований. Действительно, служебное правительственное положение Хорша вовлекает не только его самого, но и его правительственного покровителя, который может оказаться в позорном положении. Хорш-служащий, оперирующий поддельными бумагами, ограбляющий целые группы людей и дающий ложные показания. Каждый здравомыслящий адвокат горячо ухватился бы за все эти обстоятельства. И внешние обстоятельства как бы способствуют такому обороту дела — неужели же и теперь адвокаты все еще не хотят воспользоваться наилучшими неоспоримыми фактами? И не только в музейных делах, но и в деле Джаксона такой оборот вещей может внести неожиданную диверсию. Вы писали, что Джаксон включил в свой бриф, что Хорш был доверенным лицом и он же был информатором, давшим ложные показания. Какова бы ни была таинственная снисходительность покровителя Хорша, но все же существует же какая-то мера предела зла! Наверное, все это Вы принимаете к ближайшему сведению и всюду, где только можно, восстанавливаете истину. Ужасно, что бедные бондхолдеры5 были так обездолены Хоршем. Неужели же все они являются такими робкими овечками, что позволяют нагло издеваться над собою?!

 

15 Июня 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Психический каннибализм

 

Париж пал. В самый день падения дошло к нам оттуда запоздалое, вероятно, последнее письмо. При нем были стихи о цветах. Еще были стихи из Парижа...

В этом же письме сообщалось, что Ларионов распространяет отвратительную клевету. Будто бы после моего ухода откроется нечто ужасное. По обычаю всех клеветников, Ларионов не говорит, что именно, а просто так — нечто ужасное. Начните его допрашивать, и он скажет, что так говорят, что Бенуа так полагает, что в Париже так думают... Понесет такую околесину, что ничего не поймешь. Но одно останется ясным, что Ларионов хотел вредительствовать. Казалось бы, и во многих картинах моих, и в двенадцати книгах моих, и в монографиях жизнь моя достаточно явлена. Скрывать нечего. Слушать всякие клеветы недосуг. Но все же поражает, что гнездо клевет таится в самом же "Мире Искусства". Неужели дух корпорации отлетел?

Не влияет ли болото, загнившее в Париже? И все парижские бедствия — не образовались ли они от той же болотистой почвы, от ненавистничества, от утери человечности?

Скверно и душно, когда властвуют клевета, наговоры, пересуды, словом, всякий психический каннибализм. Впрочем, и физический каннибализм еще существует во славу современного человечества! Но чванство "прогрессом" чудовищно! Мы не едим людей — вот какое достижение! Все-таки современные троглодиты не могли обойтись без каннибализма, и потому создался особый вид психического каннибализма во фраке и смокинге.

Там, где царит любая форма каннибализма, не может быть Культуры. Если Культура будет загнана как жалкая приживалка, она не сможет воздействовать на человечество. Как же назвать человека, считающего себя культурным и совершающего антикультурные поступки? Не пора ли пересмотреть значение слова Культура!

Прикрываться высоким словом и заниматься психическим каннибализмом будет разложением человечества. Какие бы фраки и звезды ни надели эти разлагатели человечества, они все же останутся психическими каннибалами. "Спасайте Культуру" — этот зов не есть отвлеченность, но призыв к спасению человека. Со-роковой год!

 

18 Июня 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Безумие

 

Пишут с дальней окраины: "Неужели и сейчас какие-то люди живут-прозябают, как будто в мире ничего не случилось? Что же еще должно случиться, чтобы люди насторожились, подобрались и подумали: можно ли так дальше существовать? А ведь есть такие, которые живут, как прежде, и ни о чем не желают подумать". Действительно, что же должно стрястись, чтобы человек возопил: "Так дальше нельзя!". Старик Петэн громко возопил, что в бедствиях Франции виновата жажда к удовольствиям, обуявшая французов со времени прошлой войны. Маршал прав, именно веселое время, показная дешевая роскошь, развал семьи, всякое "гуд тайм" разлагает народы.

Студенты Оксфорда заявляют, что не будут защищать родину. Посмотрите широко распространенные журналы: "Жизнь" (Америка) и "Лондонская жизнь" (Англия). Какую же жизнь они отражают? Неужели народам нужна такая пошлость? И как растолковать издателям, что развратители народа подлежат самой страшной каре! "Сопляжники", гольфисты, кулачные бойцы, все породители пошлости — придет вам конец. Борцы, обмазанные грязью, может быть, наиболее показательны для степени падения человечества. На посмешище, теряя человекообразие, бесформенные оголтелые шуты копошатся в грязи. Когда читаем о позорных неистовствах Папы Борджиа, думаем, что это все давно прошло и сейчас уже невозможно. Так ли? Не происходит ли нечто подобное в новых одеждах и в других наименованиях? Сообщают, что сейчас, в самый трагический час войны, Англия устраивает традиционные скачки. Без дэрби не прожить! Правда, читали "Пир во время чумы", но ведь поэт говорил об единичном, групповом эксцессе, а тут массовое безумие. Обывательщина, мещанство одолело. Можно понять, отчего Бернард Шоу горько шутил, сказав: "Понимаю Провидение, если Земля была создана как междупланетный сумасшедший дом". И еще: бедные страны преуспели, богатые загнили. Не в золоте правда. Многие возмутятся, если скажете, что истинная ценность в единице труда. Зачем труд, когда люди мечтают о безответственных наслаждениях? Давно сказано: "И будет последний день золотым". В переустройстве мира будет основою труд, творчество.

 

22 Июня 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: "Прометей", М., 1971, № 8

 

 

Великому народу русскому

 

Гонец о восстании гнал в челне уже сорок три года назад. Затем сходились старцы — народоправный совет. На следующий год шел в гору поход за Родину. Наконец, строили город. И на строительстве — поклон великому народу русскому.

Так ждалось, так предвиделось и так увиделось. "Город строят!" И какой чудесный, мощный! Не в суеверии, но в знании прислушался народ. Приложил к земле ухо богатырское. Осмотрел в кулак холмы окрестные. Собрались народы союзные, строить решили. Чаша неотпитая! Открыла земля недра. В обновленном мышлении русский богатырь Иван Стотысячный встретил восход Красно-Солнышка.

"Сходятся старцы" были сопровождены былиною. Кончалась она так:

"Старцы земель Новгорода

Сойдутся под дубом развесистым,

Ворон на дубе не каркает.

За лесами заря занимается.

Засияет, блеснет Красно-Солнышко,

И проснется земля наша Русская".

"Богатыри проснулись" сейчас пишется. Посвящается великому народу русскому. Когда-то слагали былину "Как перевелись богатыри на Руси", но тогда же верили, что проснутся они в час сужденный. Выйдут из гор, из пещер, и приложатся к строительству народному. Вот и пришел час. Вот народные богатыри город строят.

Илья Муромец встал. Добрыня побывал в Галиче. Микула зачал новую пашню. А Настасья Микулична многих перегнала. По поднебесью летает на страх злым. А зависти-то сколько за морями! За морями — земли великие. Только нам недосуг до них. Свою целину не объехать, свою скрыню не убрать.

Лежит передо мною "Слово о полку Игоревом", отлично украшенное палеховским мастером. Само "Слово" как бы горестное, но оно лишь напоминает, как из беды встанет народ и неустанно начнет строение. Великому народу русскому ничто не страшно. Все победит — и лед, и жару, и глад, и грозу. И будет строить на диво.

"Город строят".

"Проснулись богатыри".

 

24 Июня 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: "Наш современник", 1967, № 7.

 

 

Посев

 

Спрашивают, почему Листы моего дневника появлялись в самых различных журналах и газетах? Ответ очень прост — не могу уследить в разных странах, где перепечатываются мои Листы. Некоторые появились много раз и по-русски, и по-английски, и по-французски, и по-болгарски, и по-испански, и по-португальски, и по-немецки, и по-литовски, по-тамильски, по-урду, по-сингалезски, по-гуджрати... Бывали даже и такие забавные случаи, что Листы появлялись без моей подписи. Чего только не бывало! Следует ли препятствовать? Кто знает, где и в каких условиях сказанное принесет лучшую пользу. Может случиться, что издание само по себе и неважное, но мимоходом попадет в добрые руки. На широких путях, на которых толпится человечество, встречи бывают самые неожиданные.

Сколько отличных людей было найдено там, где и ожидать нельзя! В садоводстве есть так называемый мавританский газон. Среди трав вкраплены многие цветы, и получается замысловатый ковер, как сказка восточная. Раскинутые цветики сами дают узор, как на тысячетравных гобеленах. Вот и в жизни нельзя препятствовать, где и куда, и как западут слова. Пусть себе разлетаются. Жалуются иногда, что не знают читателей. Да ведь и не нужно их знать. Все сотворится в несказанном разнообразии. Лишь бы творить. Лишь бы сеять. Лишь бы пожелать добро. Так нужно спешить. Так требуются напутствия, что и час пропустить нельзя. Не только жизнь, но и само достоинство, честь названную придется в опасность поставить, когда неотложно нужно помочь. Не для себя же делается, но для тех и невидимых и незнаемых. Главное же — для молодых. Племя молодое — хорошее! Каждый по-своему вперед стремится. В потоке жизни все и многообразно и цветисто.

Говорят некоторые, что вести дневники не следует. Кому, мол, они нужны? И в этом не нам судить. Каждый жизненный опыт кому-то нужен. Жалею, что отец не вел записей. Многое бы было нам яснее. А если бы прадед записал свои военные дела из времен петровских, то это оказалось бы ценнейшим. Вот и каждое письмо Голенищева-Кутузова, прадеда Елены Ивановны, теперь ищется, а ведь и в амбаре они успели поваляться. А где записи Мусоргского? Сгорели. Разве ладно?

Каждый посев нужен. Не будем предрешать, но будем сеять. Трогательны бывают нежданные отклики.

 

3 Июля 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Уберегите

 

"В феврале с. г. был прочитан в Белградском Научном Институте доклад Н. О. Лосского, явно указывающий на ту близость, с которой подходит философия к Теософии. Так, знаменитый философ называет в нем тело — системой союзников нашего "я", упоминает об истории дочеловеческой жизни души, о перевоплощении, предпочитая ему, однако, термин Лейбница "метаморфозы"; заменяет пропасть между духом и материей введением нового термина "материально-психоидный процесс" в отличие от "материально-психического". Некоторые его выражения как бы взяты из учения о духовной алхимии: победа над собой, важность воображения, а не воли в работе над собой, самоперевоспитание путем воображения положительных черт и даже — "деятельная сублимация устремлений". Так пишут в журнале.

Порадовались, что наш друг Николай Онуфриевич деятелен, несмотря на все нынешние преграды и препоны. Всякие меры у нас не только затрудняют передвижения, но и почта стала совсем странной. Теперь уже цензура и для внутренней переписки. Одному подивились мы в докладе Николая Онуфриевича — зачем ему потребовалось такое количество иностранных слов? Точно бы наш богатый и гибкий русский язык не может обойтись без трехэтажных давних подражаний иноземному. Зачем тревожить старика Лейбница, когда русские выражения так красочны и целесообразны. Преуспевает русский народ во многом, пора ему подумать и о красоте языка. Именно этому великому народу дано и великое слово ПОДВИГ. Ни в одном ином языке нет такого понятия, во всей его возвышенности и поступательности.

Подвиг дан тому, кто может устремляться во имя общего блага. Русский народ уже много раз доказывал свое бескорыстие, и потому он удостоен и подвига. В подвиге народ сбережет свои сокровища. Среди красот он увидит и красоту языка. Подобно санскриту, русский язык особенно пригоден для выражения возвышенных понятий. Зачем брать в долг, когда собственная захороненная казна неисчерпаема. Красота языка есть великое искусство. Возвышенно мыслящий может и сказать прекрасно.

 

4 Июля 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Россия". М.: МЦР, 1992.

 

 

Земля обновленная

 

Вспомним, как думалось тридцать лет тому назад. Более десяти лет назад, с великого пути из варяг в греки, с Волхова, я писал: "Когда же поедут по Родине во имя красоты и всенародного чувства?" С тех пор, учась у камней упорству, несмотря на всякие недоброжелательства, я твержу о красоте народного достояния. Твержу в самых различных изданиях, перед самою разнообразною публикой.

Еще слишком много сердец закрыто для искусства, для красоты. Еще слишком много подложного находится в обращении. Попытаемся разобраться! Главное, не будем же, наконец, закрывать глаза на очевидное. Мы научены всякими неудачами. Много превосходных слов оказалось под незаслуженным запретом. Многим поискам дано несправедливое толкование. Но душа народа стремится ко благу. Народ начинает отыскивать клады земли. В сердечном предвидении народ от преходящего идет к вечному.

Конечно, найдутся злые люди и назовут новые ясные чувствования пустыми мечтами. Разрушители! На каком языке доказать им, что стертые монеты национализма заменяются чудесным чеканом новых знаков? Индивидуальность, свобода, мысль, счастье — все принимает этот зов. Братство народов! Не ошибка сейчас поверить в рост глубокого, здорового чувства — неонационализма. Сознаемся, что название еще не удачно. Оно длинно. В нем больше старого, чем нового. В обозначении нового понятия, конечно, необходимо участие слова "земля". Принадлежность к почве надо подчеркнуть очень ясно. Не столько определенные люди, сколько их наслоения являются опорой нашему глубокому чувству. Мощь развивается в столкновении острой индивидуальности с безымянными наслоениями эпох. Вырастает логическая сила. Около силы всегда гнездится и счастье. Пока трудно заменить неонационализм новым словом. Не это важно. Необходимо сейчас отыскать признаки обновленного национализма.

Значительно вот что: именно теперь культурные силы народа небывало настойчиво стремятся узнавать прошлое земли, прошлое жизни, прошлое искусства.

Отставляются все случайные толкования. Новое чувство родит и новые пути изучения. В стремлении к истине берут люди настоящие первоисточники. Становится необходимым настоящее знание. Не извращенное, не предумышленное знание! С ужасом мы видим, как мало, как приблизительно знаем мы все окружающее, всю нашу жизнь. Даже очень недалекую. От случайных (непрошенных) находок потрясаются самые твердые столпы кичливой общепризнанности. В твердынях залогов знания мы начинаем узнавать, что ценна не отдельная национальность. Важно не то, что сделало определенное племя, а поучительно то, что случилось на нашей великой равнине.

Среди бесконечных человеческих шествий мы никогда не отличим самого главного. В чем оно? Не все ли равно, кто внес больше красоты в многогранник нашего существования.

Все, что случилось — важно. Радостно то, что красота жизни есть, и дали ее велики. Древняя истина: "победит красота". Эту победу можно злоумышленно отсрочить, но уничтожить нельзя. Перед победою красоты исчезают многие случайные подразделения, выдуманные людьми в борьбе за жизнь. Знать о красивых, о лучших явлениях жизни хочет сейчас молодежь. Ей — дорогу. С трогательною искренностью составляются кружки молодежи. Кружки молодежи в высших учебных заведениях готовят полки здравых и знающих людей. Знаю, насколько упорно стремятся они знать и работать.

Помимо казенных установлений, общество идет само на постройку искусства. Создаются кружки друзей искусства и старины. Сложилось общество друзей старины. В Смоленске кн. М. К. Тенишева составляет прекрасный Русский Музей. По частному начинанию общества архитекторов-художников создался Музей Старого Петербурга. В Киеве основывается Общество друзей искусства. Будет нарастать художественный музей, собранный по подписке. Давно, с завистью, мы смотрели на пополнения музеев за границей на подписные деньги. Для художника особенно ценно желание сохранить его произведение, высказанное большою группою лиц. Такими реальными заботами только может народ выразить свою действительную любовь к искусству. Наше искусство становится нужным. Приятно слышать, как за границею глубоко воспринимается красота нашей старины, наших художественных заветов. С удовольствием узнаю, как Грабарь и другие исследователи сейчас стараются узнать и справедливо оценить красоту старины. Понять все ее великое художественное чутье и благородство.

Только что в "Старых Годах" мне пришлось предложить открыть всероссийскую подписку на исследование древнейших русских городов Киева и Новгорода. Верю, что именно теперь народ уже в состоянии откликнуться на это большое, Культурное дело. Миллион людей — миллион рублей. Мы вправе рассчитывать, что одна сотая часть населения захочет узнать новое и прекрасное о прежней жизни страны. Такая всенародная лепта во имя знания и красоты, к счастью, уже мыслима. Надо начать. Настало время для Родины собирать свои сокровища. Собирать! Собирать хотя бы черновою работою. Разберем после. Сейчас надо сохранить. Каждому из нас Родина представляется то малою, то непостижимо большою. Или кажется, что вся страна почти знакома между собою. Или открываются настоящие бездны неожиданностей. Действительно, бездны будущих находок и познаний бесконечно велики. Приблизительность до сих пор узнанного — позорно велика. О будущем собирательстве красоты, конечно, надлежит заговорить прежде всего художникам. Лишь в их руках заботы о красоте могут оказаться не архивом, но жизненным, новым делом.

Кладоискатели поучают: "Умей записи о кладах разобрать правильно. Умей в старинных знаках не спутаться. Умей пень за лешего не принять. Не на кочку креститься. Будешь брать клад, бери его смело. Коли он тебе сужден, от тебя не уйдет. Начнет что казаться, начнет что слышаться — не смотри и не слушай, а бери свой клад. А возьмешь клад, неси его твердо и прямо".

Русло неонационализма чувствуется. Придумаем движению лучшее название. Слова отрицания и незнания заменим изумлением и восхищением. Сейчас необходимо строительство. Новые границы проводятся в искусстве. Пестрый маскарад зипуна и мурмолки далеко отделяется от красот старины в верном их смысле. Привязные бороды остаются на крюках балагана. Перед истинным знанием отпадут грубые предрассудки. Новые глубины откроются для искусства и знания. Познают, как нужно любить то, что прекрасно для всех и всегда.

Заплаты ветхие, нашивки шутовские нужно суметь снять. Надо суметь открыть в полном виде трогательный облик человека. Время строить сущность земли. Под землю не спрятать того, что нужно народу.

 

1910 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

На острове

 

Сперва мы оказались отрезаны от Вены, затем от Праги. Отсеклась Варшава; о смерти Янушкевича узнали случайно много позднее. Постепенно стали трудными сношения с Прибалтикой. Швеция, Дания, Норвегия исчезли из переписки. Замолк Брюгге. Замолчали Белград, Загреб, Италия, Болгария. Прикончился Париж. Америка оказалась за тридевять земель, и письма, если вообще доходили, то плавали через окружные моря и долго гостили в цензуре. Вот и в Португалию уже нельзя писать. На телеграмму нет ответа из Риги. Дальний Восток примолк. Из Женевы Шауб-Кох еще двадцатого Мая просил срочно прислать материалы для его книги. Но и Швейцария уже оказалась заколдованной страной. Всюду нельзя. Все нельзя. И на Родину невозможно писать, а оттуда запрашивали о травах. Кто знает, какие письма пропали? Кто жив, а кто уже перекочевал в лучший мир? Наконец, обнаружилось, что и в самой Индии началась цензура. Оказалось, что цензором в Кулу не кто иной, как местный полицейский. Вполне ли грамотен? Проявил он свой досмотр тем, что по небрежности вложил свою записку в письмо ко мне. Хорошо еще, что не всунул что-либо иное.

Итак, Культурная работа обрезается. Правильно еще в Сентябре поняли, что существование "Фламмы" невозможно. Огромное большинство подписчиков недосягаемо. Мелькнуло, что книжный магазин в Риге кончается. Значит, читатели на военном положении. Грустно видеть, как события обрубают все ветви работы. И не вырасти новым побегам на старых рубцах. Будет что-то новое, но когда? Нисколько энергии потребуется, чтобы опять начать новую пряжу! Точно бы на острове оказались. Помню, когда мы были на Ладоге, на "Святом Острове", почудилось настроение отрезанности. Наверное, многие друзья, живущие в нейтральных странах, не вполне понимают нашу степень отрезанности. Печатное заграничное слово еще недавно доходило, а от нас печатного слова посылать нельзя. Говорят, и радио будет воспрещено. Что же еще будет отрезано? Столько спешного могло быть в пути и в какую бездну оно провалилось?

 

7 Июля 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Грабительство

 

Друзья, Вы называете мошенничество Хорша неслыханным. Да, оно неслыханно в своей предательской подлости. Хорш подошел к нашим учреждениям, надев умильную маску сотрудничества. Как теперь все мы убедились, он с первых же дней начал свои подземные манипуляции. Средства экспедиции оказались его деньгами, лишь ссуженными. Появилась "копия" с несуществующего документа, по которому все члены Совета учреждений подарили Хоршу все свои акции и права. Картины, принадлежащие Музею, вдруг оказались частной собственностью Хорша, хотя и он и жена его подписали единогласную декларацию об этой музейной собственности. Вероятно, Хорш сбросил бы маску и показал свою волчью сущность много раньше, но он выжидал, пока закончится дело с комитетом бондхолдеров.

В Июле 1935 года без всяких поводов со стороны членов Совета, в мое отсутствие, Хорш явно приступил к давно задуманному грабительству. Он объявил учреждения своей частной собственностью. Изгнал всех первоначальных учредителей. Закрыл Музей и задумал вандализм над картинами. Сделал ложный донос Правительству о якобы не уплаченных налогах, хотя указанные суммы как экспедиционные налогам не подлежали. При этом Хорш, будучи моим доверенным, во время моего отсутствия вносил за меня налоги в Америке. Не перечислить всех мошенничеств и грабительств, содеянных Хоршем над членами Совета, над жертвователями и над бондхолдерами. За деньги нашелся и соответственный адвокат Эрнст, ведь доллар — король. Нашлись и подпольные пути к судьям, и один из них — Коллинс — даже возмутился такими насилиями и таинственными телефонами. Все было пущено в ход, и даже сфабрикованная Хоршами "копия" с несуществующего документа (никем не заверенная) была принята судьями во внимание. Древни сказания о судьях неправедных! К довершению Хорш таинственными путями нашел покровителя в лице Уоллеса — министра земледелия. Неслыханно, чтобы министр до того старался обелить преступления Хорша, что даже сам звонил к судьям, прося их решать по его министерскому хотению. Такие проделки редки в истории человечества. В конце концов Уоллес дал Хоршу крупное служебное положение. Очевидно, происходят такие темные делишки, в которых и министры имеют свою долю. Теперь газеты сообщают о предположенном назначении Уоллеса Вице-Президентом Штатов. Куда же дальше? Имеется письмо, в котором Хорш пишет, что Уоллес готов сообщать ему заранее финансовые сведения о государственных мероприятиях. Куда же дальше? О tempora! О mores!7 .

 

23 Июля 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сотруднику

 

Дорогой Сотрудник, только сейчас дошло Ваше сердечное письмо от 20-го Мая и Ваш прекрасный доклад. Наверное, он будет напечатан, и тогда пришлите мне несколько копий. Вы видите, как медленно сейчас действует почта; могу представить себе сколько времени потребуется, чтобы это мое письмо дошло до Вас. Как всегда, при мировых потрясениях прежде всего страдает Культура во всех ее видах. Тем радостнее мне было прочесть в письме Вашем, что Вы читали доклад Ваш в таком избранном собрании, и это еще раз доказывает, что Болгария, которая всегда была близка сердцу русскому, звучит на искусство. Привет всем Вашим сотрудникам и добрым слушателям. Вероятно, и молодежь горит тем же устремлением к прекрасному творчеству. В этом будет залог ее преуспеяния. Вы спрашивали о методах художественного преподавания. Главное будет в широком раскрытии возможности. Лучший Учитель сумеет усмотреть особенности индивидуальности ученика и любовно толкнет его по пути правильных поисков. В моем очерке о творчестве, который, помнится, я посылал Вам, я касался неисчерпаемого источника творения. В академиях наших бывала довольно обычная ошибка, когда молодежь учили рисовать и писать, пренебрегая композицией. Каждому из нас известны примеры, когда человек, углубившийся в рисунок или краски, забывал о том, для чего он изучает эти средства. Конечно, и рисунок требует постоянного совершенствования, а краски, как упражнения для скрипача, должны быть утончаемы непрестанно. Но и то и другое приложимо тогда, когда развито чувство композиции. Говорю не об условных методах композиции, не о всяких пирамидальных или сферических построениях, но имею в виду естественную композицию, которая дает произведению качество убедительности.

Невозможно земными словами выразить, что есть убедительность. Только сущность человеческая звучит на нее, и тогда произведение остается жизненным навсегда. Композиция лежит в основе всех художественных задач. Будет ли это пейзаж, или портрет, или сложное историческое задание, или так называемое отображение реальной жизни — решительно во всем будет необходимо чувство композиции. Оно поможет увидать задание красиво. Оно позволит избежать условную красивость и найти черты красоты. Задание уложится так, что нельзя будет ни передвинуть, ни отяготить ничем лишним. К сожалению, понятие композиции, как и многие человеческие понятия, часто искажено и осложнено. Творчество должно быть свободно, как песнь. Естественно, что и каждая песнь должна иметь свой ритм, свою стройную дисциплину, так должно быть во всех видах творчества. Истинный Учитель откроет ученику широкое понимание искусства вне условных, преходящих форм. Будет почтено старое искусство, будут и в новейшем найдены наиболее удачные, убедительные выражения. Дешевая формулировка, или, как говорят французы, "легкая формула" пусть будет избегнута учениками. Пусть они находят свой стиль, но не вдадутся в шаблон почерка и в потворство вульгарности. Знаем многочисленные примеры, когда "легкая формула" навсегда пресекала здоровые поиски. Пусть полюбят начинающие процесс труда, ибо труд неразрывно связан с совершенствованием и творчеством. Каждый вступивший на путь художника, конечно, знает, как нелегок этот путь — сколько на нем утесов и острых скал, и гибельных потоков. Но недаром искусство называлось священным. Без него человечество не вышло бы из животного состояния.

Невежды до сих пор считают искусство роскошью, но само понятие роскоши безобразно. В нем — распад и разврат. В происходящем переустройстве мира все разрушительные атрибуты роскоши должны быть отвергнуты. Радость труда, радость творчества для совершенствования и истинного украшения жизни должна одержать победу. Именно во дни Армагеддона мы должны особенно бережливо отнестись ко всей Культуре во всех ее проявлениях. Нередко замечаемый распад происходит и оттого, что человечество высмеяло все лучшие устои Бытия. Невежественное отрицание отвергло и достоинство человеческое. Вместо того, чтобы облагородить механические открытия и изобретения последнего времени, человечество в заблуждении своем обратило эти мощные возможности лишь на разрушение. Но не будем останавливать мысль на разрушении, а подумаем о том, какое светлое обновление жизни в руках нового поколения. Порадуемся, что творчество должно лежать в основе этих сужденных преуспеяний. Будьте бодры и радуйте меня добрыми вестями.

 

29 Июля 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Америка

 

Вот уже и Август, а до нас лишь дошло Ваше письмо от 29-го Мая, вероятно, и наши письма совершают такое же длительное путешествие, а может быть, и вообще теряются в пути. Полагаем, что многие посылки не доходят, но только через долгое время можно узнать об этом. Так, например, еще до начала войны нами была выписана и заплачена новая книга о балете, изданная журналом "Студио" в Лондоне. Нам писали, что эта книга была выслана, но до нас она никогда не дошла. Мы слышали, что там было очень хорошо сказано о моем творчестве и было несколько иллюстраций. Может быть, Вам пришлось где-нибудь видеть эту книгу? Вероятно, у вас есть многое сообщить нам о всяких текущих делах. Те лица, которые еще недавно утверждали, что и сношения и даже приезд очень легки, теперь, вероятно, убедились в том, что наши соображения были правильны. Люди мало-помалу понимают, насколько экстраординарны нынешние времена.

Не зная о Ваших текущих делах, можем лишь говорить о том, что полезно во всех отношениях. Наверное, друзья уже оформили бумагу, которую они решили выдать Инге. Наверное, Вы оформили Комитет Музея, ибо не может быть, чтобы Комитет за смертью Флоры вдруг перестал существовать. Ведь Стоу числится и сам себя числит председателем Р. Общества, а Комитет, где председательницей была Флор[ентина], является совершенно особым учреждением. Итак, и грабитель и его покровитель, вероятно, находятся в предвыборной агитации. Удивительно слышать, что несмотря на всякие недопустимые проделки, лицо может быть предназначаемо для высокого положения. Попадутся они когда-нибудь в мошенничестве, и тогда вся деятельность грабителя и всех сателлитов получит яркое освещение. Поэтому нужно очень зорко следить за всем, что происходит около этой банды. Несмотря на летнее время, которое прежде бывало затишьем в делах, наверное, теперь полно деятельности. Собирайте новых друзей и особенно молодых. Около Академии должны быть молодые, ибо только это условие дает возможность будущего преуспеяния. Не гонитесь за общественным положением этих молодых, ибо будущее за ними. И в комитетах пусть будут не только одни заслуженные лица, но и молодые. Не устанем говорить об этом, ибо вся наша деятельность была связана с молодежью. Многообразно выросла наша молодежь, и радостно слышать, как многие из них преуспевают каждый в своей области. Конечно, теперь почти все почтовые сношения прекратились. Вероятно, вы чувствуете это несколько меньше, чем мы, но, должно быть, повсюду переписка нарушилась. Ко всем прочим осложнениям и потрясениям прибавляется и то, что люди находят извинения не заниматься Культурными делами. Много говорится о Культуре, а в сущности очень многие стараются найти случай от нее отмахнуться. Нам прислали номер журнала "Тайм" от 15-го Апреля. В нем поразительная статья о некоторых современных нравах. Советуем найти этот номер и прочесть. Вот куда заходит человечество вместо Культурных преуспеяний. Иногда нам говорили, что положение Культуры вовсе не так опасно, как кажется, но такие статьи, так же, как и книга Алексея Карреля "Неизвестный человек", доказывают, что глубокое падение нравов вовсе не свидетельствует о воцарении Культуры. Много напряжения в пространстве. Конечно, здоровье Е. И. реагирует на эти потрясения, и все это время она не выходит из жестокой невралгии. А вы знаете, насколько эти боли мучительны и мало поддаются каким-либо средствам. Ведь само пространство стонет от всего происходящего, и чуткий человеческий организм должен отзвучать.

Мы послали Вам набор оттисков статей до самого последнего времени, но дойдет ли он и когда доплывет, даже и предположить это невозможно. Только что появилась отличная статья о Монографии, и ее мы тоже приобщили к посланному набору оттисков. Нет ли и у Вас движения, с книгою? Если сейчас Вам нельзя получить от издательства еще экземпляры, то можно принять заказы на будущее и иметь готовый список. Очень жаль, что мировые обстоятельства так помешали этому изданию, которое только что стало расходиться. Во всяком случае, не упускайте каждую возможность где-то сделать и в этом отношении что-либо полезное. Нет ли каких-либо разговоров и о картинах? Само собою разумеется, что Академия должна брать 15% с продажи, впрочем, об этом мы, кажется, уже писали. Прислана ли картина "Звезда Героя" — как бы о присылке ее вообще не забыли. На обратной стороне каждой картины был номер со значком (или круг, или два круга, или треугольник, или квадрат); если Вы мне пришлете эти обозначения, то я смогу Вам дать первоначальные и точные названия картин. Можем представить, как и Вы все напряжены при каждодневных потрясающих известиях. Тем не менее в полной бодрости продолжайте созидательную Культурную работу и накопляйте кадры сотрудников.

 

2 Августа 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Нутро

 

Случалось так, что Горький, Андреев, Блок, Врубель и другие приходили вечерами поодиночке, и эти беседы бывали особенно содержательны. Никто не знал об этих беседах при спущенном зеленом абажуре. Они были нужны, иначе люди и не стремились бы к ним. Стоило кому-то войти, и ритм обмена нарушался, наступало молчанье и торопились по домам. Жаль, что беседы во нощи нигде не были записаны. Столько бывало затронуто, чего ни в собраниях, ни в писаниях никогда не было отмечено. То же и с Куинджи. В собрании — он один, а в одиночной беседе вставал совершенно иной облик — самый ценный и неповторимый.

В эскизах тоже отображается то, что в картинах уже заслоняется множеством соображений. Большая часть эскизов и набросков теряется. Иногда целые пачки таких листиков летят в корзину. А кто-то будет спрашивать, но где же эскизы? Не писались же картины без предварительных заметок! Многое — в огне. На днях застал Елену Ивановну за уничтожением большой части архива. Как отцветшие осенние листья, летели записи и письма в корзины. Все уносилось в жертву Агни. Ведь жаль? Ну, а кто стал бы разбирать эти наслоения десятков лет? Справедливо Е. И. заметила, что и мой архив тоже принесен в жертву Агни и с эскизами и с рисунками.

Итак, нутряная жизнь рассеивается. Знаки ее или сгорят или умолкнут вместе с ушедшими собеседниками. Ушли, ушли, ушли! — слышится изо всех стран. Даже удивительно смотреть на длинные списки имен, а самих-то человеков уже здесь и нет. Вот и сейчас каждое письмо требует двух — трех месяцев, если вообще дойдет! На телеграммы нет ответа и не знаем, дошли ли? При таких встрясках всякие архивы кажутся осенними листьями. И природа тоже негодует. Ливни, смыты дороги. Газета не пришла. Радио нередко по горным условиям замолкает или возмущенно шипит, чтобы не передать облыжные выдумки — плоды министерств "пропаганды". Не бывало столько выдумок. Не потрясалась так нутряная жизнь.

Особенно удивительно наблюдать лики человека на людях и наедине. Спадает все заставленное, намозоленное, насильное. Много значительнее человек в беседе одиночной. При доверии к собеседнику не боится человек сказать нутром. Лучшие слова, заветные мысли — не для всех.

 

5 Августа 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Умудренность

 

Энгр в своем дневнике отмечает: "Искусство возрождается у современников на развалинах творений древних; и надо стремиться оживить среди нас средства последних, продолжая их. Не надо колебаться копировать древних, произведения которых надо рассматривать как общее сокровище, где каждый может [...]

Искусный живописец, который не избегает риска быть испорченным дурными образцами, сумеет ими воспользоваться с выгодой. Он сумеет воспользоваться наиболее посредственными их видами, которые, проходя через его руки, приобретут совершенство; он сумеет найти в грубых опытах искусства, до его обновления, оригинальные идеи, обдуманные комбинации, более того — высшие способности изобретения.

Только самый низший стиль искусств как в живописи, так и в поэзии и музыке, нравится естественным образом всем вообще людям. Самые высшие достижения в искусстве не произведут никакого действия на совершенно некультивированные умы, что известно по опыту. Тонкий и изящный вкус является плодом воспитания и привычки. Мы получаем при рождении только способность к выработке такого вкуса и к его образованию точно так же, как мы родимся с определенным расположением воспринимать законы и обычаи общества и с ними сообразоваться. Только в этом-то смысле и можно сказать, что эта способность естественна.

Следовательно, чтобы извлечь пользу из критики своих друзей, необходимо уметь различать путем познания их характера и вкуса, их опыта и их наблюдений, в какой степени они могут быть нам полезны. Чтобы быть хорошим критиком большого стиля в искусстве, нужно быть одаренным тем же очищенным вкусом, какой руководил самим художником в его произведении.

Искусство далеко не всегда вытекает из природы или имеет какое-либо непосредственное отношение к таковой, рассматриваемой как его образец; существуют даже искусства, которые основываются на принципах, диаметрально противоположных природе. Главная и наиболее важная вещь, которую надо знать в живописи, это то, что природа произвела наиболее прекрасное и наиболее подходящее в этом искусстве, чтобы из него сделать выбор. Таковы были вкус и манера чувствовать у древних".

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Годовщина

 

Пришла годовщина войны. Мир пережил за год столько событий, как никогда. Газетные листы выдержали на себе столько лжи, как никогда. Соберите за год заголовки газетных широковещаний, и вы будете потрясены этими ложными прозрениями и сообщениями. Сколько было лжепророчеств и выдумок! Сколько утверждений, никогда не исполнившихся! Эта страница миражей тоже будет неповторенной в истории человечества. Каждодневно вопило радио, и люди, наконец, привыкли к гиперболам и туманностям. А разрушений-то сколько! Точно бы мир решил перестроиться и в спешке с грязной водой выплескивал и детей из ванны. Нет человека, который не был бы затронут Армагеддоном. Не говорим о тех, кто и на чужих бедствиях ухитрился лукаво наживиться. Есть и такие чудовища. Но множества людей пострадали, кто материально, кто нравственно.

Каждый из нас в своем личном кругозоре наблюдает, сколько разрушительного происходит. Особенно пострадала Культурная работа. В лучшем случае, дела отложены или сокращены, а то и вовсе пресечены. Уже год, как прекратилась "Фламма". До Декабря еще находились оптимисты, мечтавшие о возобновлении "Фламмы", но действительность показала, что и думать об этом было невозможно. Почти все подписчики оказались вне почтовых сношений. Окончательно рухнула надежда на издание тибетского словаря. Подписчики оказались вне досягаемости, а многие из них вообще перестали существовать. Не состоялась книга в Коимбре. Видимо, замерзла монография в Женеве. В эту заколдованную страну и посылок не принимают. Что с монографией Конлана? И где сам Конлан? Где письма Е. И.? Вся корреспонденция прекратилась. Книга о балете вообще не дошла. Нет сведений, где и какие статьи за год напечатаны. Посылка целой серии статей на Дальний Восток, вероятно, не дошла — уже полгода нет подтверждения. Красок от Лефранка не достать. Холст — на исходе. Нужных фильм для фото не имеется. Юрий хотел ехать в Тибет — нельзя. Даже местные сообщения затруднены, а цензура писем замедляет все обороты. Понимаем, что все имеет свои причины, но от этого не легче.

А сколько замыслов погребено и вряд ли возродится! Выставки затруднены. И в Америке выставки Святослава страдают из-за экстраординарных условий. Из всех выступлений пока остается еще печатание статей в индусских журналах. Но все ли эти журналы долго выдержат? Вопросы, нерешенные проблемы кругом. Неправы и те немногие, которые стараются вообразить, что ничего не случилось. Ох, как много случилось! Пришел со-роковой год! Приключился Армагеддон!

 

1 Сентября 1940 г.

Гималаи

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

За что?

 

Не однажды русский народ имел поводы опасаться Америки. Между тем с русской стороны в истории остались многие симпатии к Заокеании. Хотя бы вспомнить знаменательную русскую эскадру в Бостоне во время борьбы Севера с Югом. Незабываема дружеская уступка части Калифорнии и форта Росс, где еще до сих пор видны следы русского пребывания. Также незабываема уступка Аляски со всею ее златоносностью и Алеутских островов. Много в чем русский народ выказывал свое доброе отношение к Америке. Но не то было со стороны Америки в лице ее правительств. Не забыто враждебное поведение Теодора Рузвельта во время русско-японского столкновения. Почему-то весь клан Рузвельтов не по-доброму относился ко всему русскому. Не забыты и антирусские поступки Шифа и всей его группы банкиров.

В истории искусств остался разгром русского художественного отдела после Всемирной выставки в Сен-Луи. Пропало восемьсот русских картин. Некоторые полагали, что Америка не симпатизировала именно царской России, но вот теперь русский народ воспринял новую форму правления, а синодик враждебностей не прекратился. Разгромлен Русский Музей. Вандализм совершен над тысячью русских картин. Разгромлен русский павильон на Международной выставке в Нью-Йорке. Русский народ вынужден был вообще отказаться от участия на выставках в Америке. Особенно печально, что последние разгромы и вандализмы совершались с ведома и даже при участии правительственных кругов. Этому имеются доказательства. Возникает вопрос: за что? Неужели зависть к великой русской целине, к русским неизжитым богатствам, к дарованиям русского народа и к растущим молодым силам великой страны?

Оптимисты скажут, что организация Хувера помогала во время русского голода. Но ведь это не было специально актом по отношению к русскому народу. Такие же филантропические деяния совершались американскими деятелями и в Китае и во многих других странах. Отдельные друзья всего русского, как например, Чарльз Крэн, всячески выказывали свою дружбу, но правительственные круги, несмотря на смену партий, оставались и скрыто и явно враждебны. Прав был Молотов в своей последней речи, указывая, что улучшения в русско-американских сношениях не произошло. А ведь доброе русское сердце всегда было готово на искреннее сотрудничество. Спрашивается, откуда же эта северо-американская враждебность? За что? За что? За что?

 

10 Сентября 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Правильное задание

 

Правильно ли была дана программа наших учреждений в Нью-Йорке? Сравним ее со многими институтами искусства и скажем: задание было правильно. Вот Музей Современного Искусства в Нью-Йорке с его растущими собраниями, с выставками, с изданиями, с библиотекой, со многими тысячами членов. Музей процветает, а ведь создался он после наших учреждений, и жена Рокфеллера не без цели неоднократно приезжала знакомиться с нашими программами. Порадуемся этому растущему очагу. Вот Карнеги Холл с концертным залом, с тысячью студий, приютивших художников всех отраслей искусства. Какое полезное учреждение! Вот Истмановский Институт в Рочестере. Много забот положил Истман в эту прекрасную затею. Много столь же полезных учреждений разбросано по штатам Америки. Одни преуспевают, другие сохнут. Поучительно наблюдать причины этого роста или засыхания.

Вспомнится старая истина: "согласием и малые дела растут, раздором и большие разрушаются". Ярким примером будет преступление Хорша. Вошел он в дело, как теперь мы убедились, полный самых злокозненных намерений. Уже с самого начала тайком он занимался подтасовкою и подделкою документов. Войдя в дело уже после всех учредителей, он замыслил изгнать не только учредителей, но и держателей бондов и жертвователей и вообще всех сотрудников. В течение двенадцати лет Хорш подготовлял и лжесвидетельства и подложные копии с несуществовавших бумаг. Когда же этот мрачный портфель накопился, Хорш, пользуясь нашим отсутствием и безденежьем многих сочленов, произвел давно задуманную агрессию и вандализм. Нашим именем проник он в правительственные круги и нашел таинственного покровителя в лице Уоллеса. Много мрачного, преступного произошло. Спрашивается, могло ли учреждение развиваться, если в недрах его с самого начала гнездились вероломство, обман, своекорыстие, лукавство? Поучительно проследить, как мрачные замыслы душат даже самые здоровые начинания. А задание было правильно. Но разве могло оно осуществиться, если местная воля была направлена к грабительству и вандализму? Где же общественное мнение? Если оно создает полезные учреждения, то оно же должно восставать против вандализмов.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Памятки

 

Иногда кажется, что разные памятки никогда не забудутся, а на деле в волнах житейских многое совершенно стирается. И не только ненужное стирается, но нередко и очень значительное.

Шестнадцатого Декабря 1916 года мы выехали в Финляндию. Карелия была хороша для моих нескончаемых бронхитов и пневмоний. Вернулись, началась работа с Горьким. Мелькнуло приглашение быть министром Изящных Искусств. Но ползучая пневмония в начале Мая опять заставила ехать в Карелию, где у нас еще с Декабря было снято именье Юхинлахти в ладожских шхерах. Затем события совсем перервали сношения, а тут приглашение от профессора Вьорка выяснить положение русского художественного отдела, оставшегося в Швеции после выставки в Мальме в 1914 году. Затем Стокгольм, а там Хагберг Райт и выставка в Лондоне. Роберт Харше приехал с приглашением музейного тура по Америке. Пусть и там пройдет весть о русском искусстве.

В первой половите 1923 года исполнилась наша давнишняя, заветная мечта — Индия, Средняя Азия. Около половины Мая 1926 года наша экспедиция через пограничный пункт в Козеуне перешла на Родину, а тринадцатого Июня мы уже были в Москве. В отчете нашего Музея приведены выдержки из моего письма оттуда. Дружеские встречи со многими и давними и новыми друзьями. В беседах с Наркомпросом и Наркоминделом и другими деятелями обсуждались художественные и научные работы экспедиции. Выражались пожелания о дальнейших работах уже на Родине.

В первой половине Сентября с Алтая мы выехали на Ургу, где и пробыли до 13 Апреля — первого возможного караванного пути через Монголию на Тибет. Святослав, который в это время оставался в Европе и Америке, рассказывает, как сердечно наши учреждения приветствовали и приезд Московского Художественного Театра и русские сельскохозяйственные и промышленные миссии. Не прерывались сношения с Родиной, и хотя и затрудненно, но все же нам удавалось по запросу Сельскохозяйственного Института посылать различные полезные семена от нашего Гималайского Института.

С письмами всегда было очень трудно. Иногда они доходили, а иногда неизвестно где и почему проваливались. На мое приветствие к Юбилею Академии Художеств получился ответ от Бродского, но осталась неизвестна судьба писем и в Московский Художественный Театр, и в Комитет по делам Искусства, и к Щусеву, и к брату Борису... Дошла ли моя книга до Потемкина, получил ли монографию и письмо Молотов? — не знаю.

Парижский полпред выразил нашему секретарю пожелание о подарке для Московских Музеев четырех моих картин. С нашей стороны это пожелание было приветствовано. Но в водовороте событий оно повисло в воздухе. Точно так же осталось в воздухе обращение нашего Комитета в Верховный Совет по делу Пакта.

Наши друзья в Латвии все время сохраняли дружественные отношения с местным полпредством. При этом не забудем издание двух выпусков сборника "Мысль". На нашу последнюю телеграмму мы уже не имели ответа. Вообще перерывы почтовых сношений отвратительно отражаются на всем. Иногда чувствуете себя как бы на необитаемом острове. Обрывки долетающих сведений часто исключают истинное положение вещей. Где именно и что именно теряется — это уже поверх человеческого воображения.

Почему же эти памятки встали именно восемнадцатого Сентября Со-рокового года? Всему есть причина. С Дальнего Востока пришло письмо Алтаева. В нем он сообщает, что в № 1 "Русской Газеты" в Риге 28 Июня была добрая заметка об издании наших друзей. Удар по струнам отзвучит.

Не знаю, дошла ли моя "Земля обновленная"? Напечатана она была тридцать лет назад, но сказанное и сегодня годится. Особенно значительно проверять мысли через несколько десятков лет. Не придется ли отказаться от чего-то? Не было ли уклона или сдвига? Или же было продвижение по верному пути? Хорошо, если было последнее. Радостно не отказываться, но утверждаться.

 

1940 г.

Первая половина очерка опубликована в сб. "Из литературного наследия".

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Антифобин

 

Беда в том, что ненависть возрастает. Эта болезнь скверная, затяжная, а часто неизлечимая. Причину этого мрачного явления ищут в Армагеддоне, в войне, которая уже столько лет отравляет растущее поколение. Война-то войною! От войны нечего ждать душевных и сердечных благ, но, кроме того, можно убеждаться, что война растравила многие внутренние воспаления человеческие, которые притаились в глубоких недрах. Кто знает, может быть, и в том благо, что разные внутренние нарывы обозначатся и будут подлежать лечению?

Наряду с ненавистью воспряла и отвратительная сестра ее — подозрительность. Все заподозрено, все охаяно, все осквернено. Можно ли сейчас говорить о Гете, о Шиллере, о Вагнере, как бы не попасть в пятую колонну! Можно ли слушать еврейские хоры Мусоргского или "Кадиш" в исполнении Кошиц, это будет уже юдофильство. Всевозможные фобии разрослись. Среди англичан пресловутая русофобия не только не вымерла, но даже как-то окрепла. Вообще вся Европа, да проще сказать, весь мир полны всяких фобий.

Смеху достойно, что люди говорят о каких-то свободах, а сами сковали себя невероятными предрассудками — фобиями. С одной стороны, находят множество всяких витаминов для оживления и оздоровления, а в то же время сами же люди мертвят себя всякими фобиями. Может быть, какой-нибудь ученый найдет эту глубоко угнездившуюся бактерию и отыщет достаточный антипод для ее уничтожения.

Правильно, что все сейчас должно быть на научном основании. Но ведь и сама биология говорит нам, насколько вредны разъедающие человеческие пагубные привычки. А разве все эти фобии, вся эта ненависть и все ее порождения не являются сквернейшими и опаснейшими привычками?! Не доказано, чтобы какая-либо фобия была врожденным свойством.

Взрослые — те самые, которые болтают о человечности, о справедливости, о свободе, они-то и заражают младшее поколение своими отвратительными фобиями и человеконенавистничеством. Экое длинное слово — человеконенавистничество, а следствия его еще длиннее. Сваливать на войну нечего, ведь она является лишь следствием извращенной психологии.

Дело в том, что словарь зла переполнился. Зло обычно заключается не только в каких-то вопиющих преступлениях, но в самом каждодневном домашнем обиходе. Злословить, поносить, клеветать, унижать — все это может быть допущено в лощеной форме в любом обиходе. А слова о добре, о взаимопонимании, об искренности будут прежде всего сочтены именно за неискренность. Вот куда вползла ехидна ненависти, что даже слово о добре много где будет неуместным!

Милые ученые, наряду с витаминами, найдите и антифобии, чтобы непреложным научным методом уничтожить разлагающие фобии. Беда в том, что ненависть возрастает. Лукавство, лицемерие множится!

 

23 Сентября 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

"Тридесятое царство"

 

"На границе тридесятого царства стоит великан — дикий человек. Ни конному, ни пешему не пройти, не проехать", — говорится в народной сказке. Еще во времена Академии, в мастерской Куинджи вздумалось мне написать такую картину. У каждого из нас было свое окно, все обвешанное сладкими итальянскими этюдами прошлого века. Каждый в такой закутке разрабатывал свои задания. Чем разнообразнее они были, тем больше радовался Куинджи. Мой "дикий человек" на ярко лимонном небе очень разил среди прочей обстановки. Не думал я, что такой выход из общепринятых рамок вместится. Но, видимо, вышло наоборот. Куинджи привел в мою закутку Айвазовского. "Кто это у вас тут сказки рассказывает?" — дружелюбно воскликнул маринист и долго разглядывал моего великана. "Сказка, настоящая сказка. Правда и сказка все вместе".

С тех пор мы много где видели сказочную правду. В Срединной Азии, в Тибете, в Гималаях встречались врата в тридесятые царства. Высились нерукотворные великаны, и грозные, и ласковые, и гордые, и зовущие. Складывал сказки хожалый, много видавший путник. С караваном когда-то он пересекал Гоби и Цайдамы и дивился самому белоснежному Ергору. Сказание пришло из яви. Караванщики предупреждали: дальше не ходи! Разве не о тридесятом, заповедном царстве они предупреждали? В сказках и имена-то азиатские, и шатры степные, и палаты заморские. Все это видел сказитель. От правды будней увлекал к правде нерукотворных просторов. Неправда, что сказка — удел богатеев пресыщенных. Множества трудящихся бедняков черпали силы и надежду в сказке-правде. Кто узнал сказку, тот умел постоять и за правду. Сама будничная работа преображалась. Некоторые суровые вожди надевали личину, уверяя, что сказка жизни и вообще все искусство им несносно, а сами в тиши плакали, побежденные красотою. Красота не опиум, но крылья преуспеяния. Ведь в каждом человеке живет мечта о тридесятом царстве, о Стране Прекрасной. И разве не будет правдою сказать о просторах, в которых каждый побывать может. Правда наиреальнейшая в том, чтобы без лукавых выдумок напомнить и цветом и звуком о существующем.

Есть ли такой земной житель, который не знал бы о сказке, о мечте прекрасной? Умножаются силы, если ведомо, что мечта эта где-то претворилась. И битва с великаном легла. И меч-кладенец куется. И звучит песнь преодоления и победы.

На днях почитаемый Гуру Синг, уходя, вдруг задержался и подал свой посох. Добрый посох из ладного бамбука. Все поняли, что в этом даре — лучшее пожелание.

Чем бы ни затуманилось тридесятое царство, но оно живет в полной яви, в правде.

Тридесятое царство!

Сказано: "Если ты устал, начни еще. Если ты изнемог, начни еще и еще". Правда, правда! Не малая, но великая правда! Но откуда же взять силы? Да все из того же царства тридесятого!

 

5 Октября 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Зажигайте сердца". М.: Молодая гвардия, 1978.

 

 

Шатания

 

Некий профессор ботаники критиковал рост бамбуков на моей картине "Лао-тзе". По словам "непререкаемого авторитета", столь высокие бамбуки не существуют. Профессор, очевидно, не знал об огромных королевских бамбуках Цейлона. Другой специалист осуждал развалины на картине "Страшный замок". Специалисту не пришло на ум, что весь этот "Страшный замок"— не что иное, как старый замшевший пень — очень страшный и величественный для муравьев.

Сколько раз самый наиреальнейший кусок природы назывался небывальщиной! Уж не говорить о красках. Сочетания, этюдно взятые из природы, объявлялись невозможными, а формы зарисованные считались выдумкою.

Поучительно прочесть старые критики художественных произведений. Чего только не писалось о Манэ, о Пювисе, о Сардженте, о Родене, о Гогене!.. Сравнительно немного времени прошло, а уже не верится, что подобная чушь могла занимать печатные строки. Неужели мозг человеческий так извращенно работал? Или какая-то животная злоба и зависть могли так уродовать ум?

Вообще любопытно находить старые газетные листы и удивляться, отчего самые, казалось бы, простейшие явления бывали настолько затемненными в глазах современников? Уже не говорим о Сезанне, Ван Гоге, Серра, Манэ, Ренуаре и других более трудно понятных. Расползлись всякие кокто. Вспомним справедливые оценки Ромена Роллана.

Особенно удивляют нападки на Манэ, на одного из самых сильных представителей новых завоеваний. Нападать на него — значило бы не знать путей лучших старинных нарастаний. Борения Леонардо, Тициана, Джорджоне, Греко и других великих "завоевателей" достаточно должны бы показывать, по каким вехам жило творчество, а между тем при каждом новом явлении скрипит отжившая ржавчина.

Изучать! Изучать! Вот опять мы в теснинах. В Италию не поехать. В Париж письма не послать. Новых книг не получить. Не об открытиях, но о закрытиях слышно. Дожили до ликвидаций! Ликвидация, упразднение, незнание, одичание... А расцвет?

 

13 Октября 1940

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Предрассудки

 

Мысль взята под подозрение. История, археология, этнография — все не допущено. Легенда, сказка — отвергнуты. Все это вредно и недопустимо в искусстве, хотя бы и в частичном намеке. А вдруг репинские "Запорожцы" и суриковский "Ермак" окажутся этнографией?! Туда же попадут уборы венециановских поселян. Будет заподозрена врубелевская "Шехеразада". Уже не говорить о "Людовиках" Бенуа и сомовских фижмах. Конечно, Верещагин никогда не оправдается, да и "Московские боярыни" Рябушкина будут под вопросом.

Но к чему говорим о русском искусстве, когда предрассудки проползли повсюду? Что же делать с Гогеном, Галленом, Ходлером и множеством отличнейших художников? Уже не говорить о лучших старых мастерах, которым такие рассуждения и в мысли не приходили.

Как хохотал бы Дюрер, Хольбейн, Брейгель старший, Кранах, наконец, Леонардо, Микеланджело и все великие, если бы им сказали, что чего-то "нельзя"! Они принимали самые узкие задания и легко проходили такие Сциллы и Харибды.8 Мастера даже не поняли бы, если бы им начали толковать о придуманных границах дозволенного.

Искусство освобождалось, освобождалось, и, наконец, стало втискиваться в кандалы предрассудков. Нельзя делать безобразное произведение — это ясно каждому. Но если Рембрандту хочется написать превосходный исторический шлем, кто же ему запретит? Если Гоццоли любит пышность узорных костюмов, кто же воспрепятствует? И вообще всякие препятствия в искусстве — разве они не предрассудки?

Во времена упадка надевались всякие нелепые шоры, но возрождение всегда расцветало свободою творчества. Некогда было и думать об аптечных ярлыках и преградах, когда глаза открывались на жизнь, на великую реальность.

Путь реализма — здоровый путь. От него — бесчисленные нахождения. Именно реализм в своем вдохновенном вмещении освободит от всех гнилых предрассудков. В невежестве зарождается предрассудок. Реальное неограниченное знание освобождает от душных пережитков.

Кто же это пугает молодежь? Кто вопит: "нельзя, нельзя"? Пусть будет "можно" во всем познавании вдохновительной природы. "Можно, можно!".

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Тревожно

 

Уэллс правильно замечает: "Ни один завоеватель не может изменить сущность масс, ни один государственный деятель не может поднять мировые дела выше идей и способностей того поколения взрослых, с которым он имеет дело. Но учитель — я употребляю это слово в самом широком смысле — может совершить больше, нежели завоеватели и государственные главы. Они, учителя, могут создать новое воображение и освободить скрытые силы человечества".

И еще отлично сказал Уэллс во время обеда комитета моей выставки в Лондоне в 1920 году. Подняв стакан, он утвердил: "Не будем думать, что в мире благополучно. Может наступить такое разрушение, такое одичание, что вот такой простой стакан окажется редкостью". Гремела победа, а взор мыслителя устремлялся вперед. Пришел Армагеддон. Умирающий Тагор горюет о разложении человечества. Радхакришна огненно предупреждает, насколько неладно с образованием молодежи. Многие голоса поднялись против разлагающего "гуд тайм", отравляющего молодежь. Пэтэн опять предупреждает больную Францию, что необходимо сбросить стремление к роскоши, наслаждениям и к увеселениям и углубиться в реконструкцию страны и жизни. К этому трудному подвигу имеются молодые силы. Но пусть во всем умении проявятся учителя, около которых молодые искатели могут собираться.

Слово "единение" так часто твердилось, что попало в разряд труизмов — самое опасное место. А для единения нужна любовь, а где она? Нельзя ли прибегнуть к другому, тоже прекрасному понятию — "сотрудничество", а за ним высится "содружество". Тревожно расходовать такие основы, а вдруг и они будут заперты в подвал труизмов? И почему из словаря зла ничто в эти темницы не попадает? Так живучи злые поношения. Взрывы зла потрясают бедную землю. Царствует золотой Молох.9 Одно утешение: во всей истории торжества Молоха бывали недолги. В пыль обращались надутые, напыщенные царства, кичливо считавшие себя "пупом земли". Но истинное средоточие мира оказывалось в труде. Радость труда! Радость познания учителя! "Заря близка, но еще ночь". Долгая ночь. Душно. Тревожно.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Альманах "Утренняя Звезда", № 1, 1993 г.

 

 

Будущее

 

Удивительно, как бесследно проваливаются многие подробности прошлой жизни. Исчезают так начисто, словно бы никогда их и не было. Иногда Е. И. помянет такое, о котором у меня нет и следа. Даже многие болезни мои стерлись. Недавно, когда я опять проделывал полный "курс" старой знакомой инфлюэнцы, Е. И. вспомнила об ужасных головных болях, бывших у меня. Странно, что и боли можно совершенно забывать. Может быть, всегдашнее устремление к будущему стирало прошлое.

Может быть, мало кто вспоминает о прошлом, как Е. И. и я. Даже очень светлое, насыщенное делами прошлое проваливается перед ненасытным будущим. И в самые тяжелые часы мы реально жили для будущего. Самые трудные перестроения совершались без боли, ибо делалось это для будущего. И с годами, когда, казалось бы, горизонт будущего должен бы уменьшаться, та же самая необоримая воля к будущему вела неудержно.

В будущем — благо. В будущем — магнит. В будущем — реальность. Любите прошлое, когда оно вынырнет из нажитых глубин, но живите будущим. Со всею судьбою и кармою10, и мойрою, и кисметом11 будущее притягательно.

"И это пройдет", повторяет человек слово восточной мудрости, когда вступает в новые теснины. Именно пройдет, по закону эволюции. Мыслим о будущем не законами, но очарованиями будущих совершенствований. Твердыня Союза Народов, еще не сложенная на земле, уже сияет в будущем. Не углубим подробности, ибо мысль о будущем должна быть прекрасна и не вместится в экономику сегодняшних будней.

Вот уже говорят о ненужности молоха-золота. Ценность труда — истинная ценность! Два десятка лет назад это казалось смешною утопией, а сейчас в бедствиях, в грозе и молнии человек уже прошел и золотые теснины. И меч будет перековываться на плуг. И крылья вместо убийства и разрушения понесут знание и благо. Армагеддон пройдет. После грозового вихря и ливня воскреснет радость мирного труда. Здравствуй, будущее!

 

15 Октября 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

В Америку

 

Родные наши, последнее письмо Зины было от 19-го Авг[уста]. С тех пор ничего не дошло. Может быть, и наши письма, которые мы пишем даже чаще, нежели через две недели, где-то плавают или залежались. Какая же тут может быть срочная переписка, когда нет никакой уверенности, что и как дойдет? Сейчас я оправляюсь от очередного заболевания не только с высокой температурой, но и с необычайно низкой — температура колебалась от 94 до 104. Даже было неполных 94, а по нашему русскому градуснику было 34,8. Врач нашел, что такой температуры не бывает у живых.

У Вас за это время, наверное, много произошло, и бандиты опять проявили свои злодейства. Будем четко помнить, что Президент Кулич приветствовал и признал Музей в его основной программе. Это обстоятельство неоспоримо. Оно является как бы разъяснением, почему на нашу общую Декларацию 1929 года ничего не последовало. Из текста самой Декларации ясно, что мы все и не спрашивали ничего, но единогласно декларировали наше решение о Музее. Также не забудем, что со времени наших деклараций прошло теперь уже более десяти лет, а десятилетний срок во всем мире почитался как нечто знаменательное. Если бы теперь темные покровители Хорша вздумали по-своему объяснить все связанное с декларацией, то ведь нельзя же допустить, чтобы официальные круги молчаливо принимали — соглашались с Декларацией в течение десяти лет, а затем по чьим-то злобным наущениям предпринимали нечто противное. Молчание всегда считалось знаком согласия, об этом даже были классические поговорки. К тому же явное большинство Совета Музея существует, и против этого обстоятельства никто возразить не может.

Вообще Декларация 1929 года еще окажется чрезвычайно полезной. Она ведь была постановлением Совета Музея, и Хорши под нею, в числе прочих членов, подписывались. Нельзя говорить, что постановления инкорпорированного учреждения не имеют никакого значения. В таком случае и все прочие постановления тоже не имели бы никакого значения во всех существующих учреждениях. Нельзя же предположить, что преступно сфабрикованные Хоршем какие-то бумажки имеют значение, а постановления Совета за подписью всех членов значения не имеют. Это абсурд, и даже самый слабый юрист не может с этим согласиться. Кто-то Вам говорил, что постановление Совета имеет лишь моральное значение. Конечно, поверх всех законов живет закон моральный, и на нем зиждется право. Без сомнения, все друзья понимают, почему мы так неоднократно упоминали о Декларации 1929 года, а также о Совете Музея, который должен быть как бы общественным стражем этой Декларации.

Очень хорошо, что приветствие Президента Кулича упоминалось в нашей печатной литературе. Если бы даже кто-то злонамеренно похитил оригинал этого документа, то упоминание о нем было известно всем членам наших учреждений. Очень хорошо, что существует книжка о десятилетии учреждений, а также и "Вестник" 1929 и 1930 годов. Хорши и все их приспешники не могут отказываться от всего ими же написанного и в согласии с ними опубликованного. Очень печально, что Плаут по своей бездарности не использовал именно этот печатный материал, ибо книги эти уже были целый ряд лет общественным достоянием. Хорошо, что все эти издания существуют в достаточном числе экземпляров и могут быть даваемы полезным людям. Обо всем том Вы все отлично знаете, но эти обстоятельства настолько краеугольны, что хочется во имя правды еще и еще подчеркнуть их.

Не посылаю Листов моего дневника, ибо не хочу утяжелять письмо, а кроме того, не знаю, какие именно Листы из моих прежних посылок прошли в местной печати. Напишите, что именно прошло и есть ли еще у Вас запас? К сожалению, с почтой становится все труднее, даже телеграммы берут вдвое больше времени, и там, где требовалось обычно двое суток, сейчас уже и пять недостаточно. Наверное, не все вполне понимают эти экстраординарные условия. В газетах объявлено, что письмо в Англию отсюда идет два месяца, а к этому прибавьте еще больше недели на путь от гор до Бомбея и на цензуру. Не знаем, каким путем сейчас идет воздушная почта, ибо тоже в газетах упоминалось о возможности перемен этого пути. Мы имели еще августовское письмо из" Либерти" — скажите этим милым, добрым друзьям, что мы глубоко ценим и радуемся их светлым мыслям. Наверное, в разных странах многие друзья находятся в затруднениях — уж такие всюду перестановки.

Давно ли люди смеялись над словом Армагеддон, а теперь именно оно вошло на страницы газет и журналов, но, к сожалению, полное понимание его почти всегда отсутствует.

Чуем, как многое Вы имели бы рассказать нам и по делам и по Вашим душевным ощущениям. И мы хотели бы сказать Вам многое, многое, а вместо этого летит один листочек.

Кто-то думал, что ему суждена исключительная битва, а вот сейчас и весь мир сражается, борется, болеет.

 

20 Октября 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Недоумения

 

Сейчас мы, как на острове. С каждым днем отрезанность все возрастает. Еще год назад была переписка, была осведомленность, а теперь все, как вихрем, выдуло. Все эти годы вспоминались многие друзья, странно умолкнувшие в своих достижениях.

Вот Сергей Маковский, талантливый, так много сделавший для искусства. Говорили, что он все время в Париже, но нигде о его работе не слышно. Он владеет и слогом и языками, имеет накопленные знания. Казалось бы, слово его так нужно во всех частях Европы и Заокеании. И ничего не слышно. Может быть, до нас не доходит, но все-таки просочилось бы. Неужели умолк?

Вот Сергей Эрнст — тоже в Париже и сейчас в лучших годах своих. Одаренный и знающий, зорко следивший за искусством. Доброжелательный и умеющий работать. Неужели все эти годы пройдут для него без широких достижений? Он любит искусство и, казалось, для него оно было потребностью, и языками владеет. Такие деятели так нужны... Но ничего не слышно. Не случилось ли что-нибудь?

Вот Андрей Руднев — известный монголовед, ученый признанный — молчит долгое время. Может быть, идут накопления? Но мелькали какие-то вести об оставлении им ученой деятельности. Между тем Финляндия, где он живет, была удобна для монголоведения, и близость таких ученых, как Тальгрен, могла способствовать. Неужели умолк? Не хочется верить.

Вот Осип Дымов, давший целый ряд хороших литературных вещей. Не могла же его засосать Америка? Какова бы ни была его повседневная работа, Дымов не должен устать. Издавна, со времен "Содружества", он был полон мыслями и среди жизненной борьбы задумывал и творил глубокие вещи. Может быть, у него накопляется многое, но мы-то не слышим. Но все же друзья дали бы знать.

Длинен список всяких таких недоумений. И все это не слабые, ломимые судьбой люди. Все это испытанные, знающие, любящие труд, творчество. Не допускаемы самоликвидация, сдача, поникание. Хотелось бы слышать обо всех умолкших...

 

23 Октября 1940 г.

Публикуется по изданию: Н. К. Рерих. "Россия". М.: МЦР, 1992.

 

 

Предубеждение

 

Предубежденность есть прежде всего невежественность. Кто-то предубедился, не познав решающих обстоятельств. Скажут — а как же предвидение? Но ведь это уже прозрение, в котором человек что-то более дальнозорко увидал. Между тем предубеждение в самом слове напоминает, что человек чрезмерно рано сам себя в чем-то убедил. Значит, неведение позволило человеку напитать себя чем-то предвзятым, необоснованным.

Наверное, кто-то будет думать, что предубеждение относится к чему-то суеверно средневековому. В наш же век блестящих открытий и изобретений какое же может быть предубеждение? Всюду факты, всюду материальное познавание, всюду, казалось бы, полнейшая обоснованность.

Но вот тут-то и закрадывается сомнительное "казалось бы". Факты-то фактами, но какие именно факты? Из любой самой нравственной книги можно нарвать отдельные выражения, которые будто бы покажут обратный смысл. Так же и знаменитая обоснованность, на каком именно основании она будет построена? Ведь можно самое замечательное явление пытаться насильственно приклеить к ничтожному основанию. Когда-то со временем более обширный ум усмотрит это несоответствие и внесет поправки. Но что же будет происходить в течение этих, может быть, очень многих лет, пока молодые поколения будут вводимы в заблуждение?

Соизмеримость и целесообразность, на первый взгляд, представляются чем-то весьма легким и удобопринятым в современной жизни. На самом же деле эти краеугольные понятия особенно трудно применимы именно теперь, когда диапазон жизни простерся от высочайших познаваний до каменного века в его полном смысле. Небрежение, этими важными понятиями является одной из ближайших причин возникновения предубеждения.

Пора человеку сознаться, что его "цивилизованная" жизнь еще полна всевозможных предубеждений. И в науке, и в искусстве роятся различные предубеждения, которые вредоносно препятствуют здоровому росту человеческих достижений. Изобретаются разные иностранно-сложные термины, а под ними кроются те же ветхие преграды и затемнение горизонтов.

Слово, зовущее и очаровательное слово "свобода" осаждено теми же темными предубеждениями. Страшное понятие "нельзя" вползает повсюду, и сколько лучших устремлений пресечено этим неумолимым палачом. Нечего опасаться хаоса, если соблюдена целесообразность и соизмеримость. Всякие желания "сублимаций" похвальны именно там, где за ними не скрывается предубежденное отрицание. Несовместимы предубеждение и эволюция.

Что же мешало лучшим ученым, лучшим художникам быть вовремя признанными? Ведь "пока солнце взойдет, роса очи выест". Мешало все то же предубеждение. Кто-то, зачастую из низко личных соображений, предубедился и внушил эту заразу во всей окрестности. Легковеры ухватывают крылатое словечко, часто даже не думая, какой яд скрыт на острие этой стрелы злобы и зависти. И полетела по миру смертоносная стрелка. Кому какое дело, какие именно прекрасные замыслы она пресекает.

Многообразны предубеждения. Еще одно своеобразное. Рузвельт для удачи своих выборов клянется, что он, во всяком случае, отслужит полностью свой будущий срок. С предубеждением всегда связано самомнение. Где тот вождь, который клянется после всех битв вернуться невредимым?

Укус пятисот пчел равен укусу кобры.

 

30 Октября 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Подвиги

 

Пляшут ли человеки? Да еще как! Ведь на Титанике в минуту гибели тоже плясали.

Живы ли "сопляжники"? Живы до безумия. Миллионы мяса человеческого толкутся на заплеванных пляжах. Видели такие фотографии.

Пошли ли все спортивные команды на оборону? Армагеддон уже долго свирепствует, а спортивные борцы и кидатели все еще призы получают. Не для геройства ли расцветали всякие "спортсмены"? Отчего же они не на полях битв?

Странно и дико видеть целые газетные страницы, занятые отчетами о разных состязаниях с выдачею призов. Точно бы в мире ничего не случилось. Говорят, и бега конские по-прежнему привлекают толпы. Может быть, и биржи действуют во "благо" арматоров. Удовольствия и наслаждения под сенью раззолоченных отелей глумятся над чужою бедою. Об этом позоре человеческого сознания свидетельствуют многие голоса.

Какими же примерами из древних времен напомнить, из чего слагался расцвет и чем зачиналось разложение? Одна история Римской империи дает поразительные указания. А Вавилон? Египет? Эллада? Блистательная Порта? Мало ли знаков из разных веков и народов. Не говорим, подобно траппистам: "мементо мори"12, но о будущем мыслим. Спешат события. Пришло переустройство мира. На всех путях человек должен помочь судьбе.

Правда, русский народ, во всех своих народностях союзных, помыслил и о геройстве, и о красоте лишений ради будущего, и о строительстве спешном. Вольно и невольно все страны, каждая по-своему, оценили яркое достижение русское. Злятся многие, а должны признавать русскую мощь. Каждый хотел бы иметь другом медведя. Добрый зверь, без нужды не нападает. Окрепло войско русское. Народ полюбил слово "герой". Отмечен герой на всех полях жизни. Герой труда! Что может быть прекраснее такого победного творчества?

Единица труда вознеслась над золотом. Величайшее суеверие — золотой Молох проваливается в мрачные бездны. Творчество, труд, знание расцветет, если оно покрыто понятием героизма, подвига.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Договор

 

Мировые события не раз напоминают об охране культурных ценностей. В жестокой форме происходят эти напоминания. В грозе и молнии, в разрушениях и в бедствиях. Сколько непоправимого совершается!

Договор об охране ценностей человечества выявил три группы людей. Одни в бессердечии просто отмахнулись! Другие пустились в нелепые рассуждения, может ли Знамя охранять ценности и не нужно ли накрасить знак и на крышах? Точно бы эти люди не знали, что и знак Красного Креста сам по себе не может защитить, но является напоминанием и взывает к совести человеческой. Третьи вполне поняли смысл договора и осознали, что Знамя есть знак, есть символ общечеловеческих сокровищ. Знак объединяет и ведет к следующим мерам. Соглашения эти так же возможны, как международный почтовый союз, пути сообщения, Красный Крест и прочие человеческие договоры, многолетне уже испытанные.

Мы давно указывали на идею городов-музеев, которые, лишенные всяких военных условий, признаются неприкосновенными. Некоторые русские города уже объявлены такими музеями. Во время наших двух международных конференций в Бельгии идея неприкосновенности исторических городов живо и благожелательно обсуждалась. Путеводный знак вел к дальнейшим естественным мерам.

Случилось почему-то, что Берлин и Лондон холодно отнеслись ко всем этим суждениям. Сейчас с удивлением можно видеть, что именно эти два центра перебрасываются разрушительными снарядами. Не знаем, что именно повреждено в Берлине, но, вероятно, разрушения не малы. Среди скудных газетных сообщений о Лондоне мелькают повреждения дворцов Кензингтонского и Букингемского, Холланд-хауза, некоторых музеев и до сотни церквей, среди которых есть и старинные. Размеры опустошений могут возрастать.

Будто бы Италия предложила Греции, что Афины не будут бомбардированы, если, в свою очередь, и Рим не подвергнется налетам. Если это так, то ведь недалеко и до соглашения о неприкосновенности некоторых городов. Может быть, сами события двинут естественные меры охраны мировых сокровищ.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Индия

 

В нынешние времена Армагеддона меня попросили обратиться с посланием по поводу нескольких выставок картин, организованных в Индии. Вот мое послание:

"Нужно во что бы то ни стало защитить Искусство. Грохочет Армагеддон. Искусство и Знания — основа Эволюции. Искусство и Наука необходимы всегда, но в наши дни Армагеддона их следует особо беречь всеми силами души. Глубокое заблуждение полагать, что в тревожные времена можно игнорировать Культуру. Напротив, в период войны и отсутствия понимания между народами необходимость Культуры чувствуется с особой остротой. Без Искусства непостижима Религия. Без Искусства гибнет национальный дух. Без Искусства меркнет свет нации. И это не утопия. История человечества изобилует примерами того, как Искусство становится великой путеводной звездой во времена бедствий. Ученые утверждают, что цвет и звук — универсальные средства от всех зол. Красота и гармония усмиряли даже диких животных. Пусть же снова зазвучит священная флейта Бога Кришны. Представим же себе те блаженные времена, когда создавались величественные фрески Аджанты13. Во время войны давайте подумаем о будущих днях мира, утвержденных созиданием, трудом и красотой.

Путешествуя по благословенной Индии, мы как-то ехали по дороге в тени огромных чинар, и наш проводник сказал: "Великий император Акбар думал о будущих путниках, для которых эти прекрасные деревья станут укрытием. Он думал о будущем". "Поклоняясь красоте — совершенствуешься", — говорил Платон. "Человек становится таким, каким мечтает стать", — предопределяют Упанишады.

Возрождение искусства — доказательство возрождения народа. В стране, приходящей в упадок, искусство становится лишь абстрактной роскошью. Но когда страна процветает, искусство становится поистине движущей силой народа. Представим себе историю человечества без сокровищ прекрасного. Тогда мы легко поймем, что целые эпохи лишаются смысла, потеряв свою душу. Без проявления духа прекрасного мы останемся среди уродства смерти. И когда мы заявляем, что красота, искусство — это жизнь, мы говорим о наступлении эволюции прекрасного. Все свершенное ради искусства является достижением эволюции. Каждый, кто трудится на этом поприще — герой.

Весьма похвально, что творческие силы этой страны, даже с кратчайшей оценкой каждого из творцов, составляют не один список, а целый ряд. Мы счастливы оттого, что перед нами — обширный материал. Как радостно демонстрировать молодому поколению прекрасные достижения множества блестящих мастеров! Процветание искусства и знания вдохновляют. И в этом радостном воодушевлении мы позволим себе приветствовать поистине творческие силы страны. Любая выставка не только увековечивает создателя, исполнителя, но и пробуждает к жизни молодежь. Я счастлив приветствовать блестящих художников, приветствовать создания прекрасной творческой мысли, приветствовать молодое поколение, которому эта творческая мысль несет счастье".

О, Индия волшебно-прекрасная! Позволь выразить тебе глубочайшее восхищение величием и вдохновением, которым полны твои древние города и храмы, твои луга, твои священные реки и Гималаи.

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Перевод с английского И. Б. Доброхотовой

 

 

Тампи

 

Весьма похвальна деятельность г-на Падмаханам Тампи, который возрождает древнюю символику танцев Катхакали. В процессе эволюции Индии приходится решать много проблем. Одной из труднейших является сочетание прогресса с истинным пониманием великого Прошлого. Чтобы достигнуть этого, мы должны прежде всего смахнуть вековую пыль. Мы должны научиться ограждать Красоту и Мудрость, скрытые в нестареющих деяниях, от сознательного или случайного осквернения.

Очень часто модернистские достижения смыкаются с откровениями древнейших времен. Можно без предвзятости принять прекрасные сокровища, дарованные нам нашими праотцами. Лишь невежество полагает, что все новое возникло на пустом месте, что у него нет корней.

Не удивительно, что в наши дни танцы Катхакали вызывают такой большой интерес среди ценителей искусства и на Западе. Как будто бы обнаружено что-то совершенно новое! Когда содержание древней символики будет раскрыто с подлинным пониманием и любовью, оно вызовет еще большее восхищение.

Думается, что г-н Тампи готов к такой миссии. Он родился на земле Катхакали. Он любит свою Родину. У него тонкое артистическое восприятие и чутье. К тому же ему присуща редкая доброжелательность.

В Индии живо священное искусство танца. И эту старую благородную традицию возрождают не только великие широко известные артисты, но и десятка два талантливых молодых танцовщиков. Во многие школы собирается молодое поколение. Оно научится чтить вековые традиции и создавать прекрасное своего времени.

Ритм жизни стал очень трудным для понимания. Лишь музыка, танец и другие виды искусства могут облагораживать заблудший род человеческий. От чистого сердца давайте же приветствовать все, что приносит радость.

"Кто не постиг Прошлого, не сможет мечтать о Будущем".

"Индия! Мы постигли твою вечно живую Мудрость Древних Времен. Мы так же будем лелеять память о тебе, как о драгоценном первом цветке, распустившемся на весеннем лугу".

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

Перевод с английского И. Б. Доброхотовой.

 

 

Сокрытия

 

"Тайною мир держится". "Тайнам нет конца". Возлюбили люди тайну и там, где уже нет слов человеческих, и там, где еще земной словарь не истощился. Множество всевозможных древнейших метафор и гипербол, криптограмм, аграфов — не что иное, как сокрытие, вынужденное тогдашними условиями. И в Египте, и в Вавилоне, и в Индии люди вынуждены бывали глубоко скрывать свои прозрения. Пример средневековых алхимиков, дававших научным открытиям престранные наименования, достаточно показателен. Или сокройся или ступай на костер.

И не только в диковатом средневековье, но ведь и посейчас окружаются тайнами. Кодирование сделалось любимым словом. Сколько всяких кодов и условных знаков останется и от теперешних времен. Ключи к ним затеряются, и опять создадутся самые необычайные легенды. Думаем, что тибетские ламы особенно любят тайны, но разве на Западе меньше всяких условных знаков?

Каждому из нас доводилось видеть записи, писанные "мудреною тарабарщиною". Без пояснений ни за что не добьетесь смысла. Приходилось видеть записи старых иконников, так хитро составленные, что никто, кроме посвященных сотрудников, не поймет. Выходит просто чепуха, а на самом деле тайнописно рассказано о "хитром и славном рукоделии". По причинам сохранения истинного мастерства многое передавалось в роду устно или же условным языком.

Наверно, каждый из нас присутствовал, как в неведении люди глумились над непонятными им текстами. По их суждению, тексты были просто глупы, но не приходило в голову суеверным критикам, что они не сумели подойти к истинному значению старинной записи.

Многого не знаем, а раскрытие приходит нелегко. Ведь даже не знаем, как произносился говор древнего Египта. Читать-то по счастливой случайности научились, а вот как произнести, не знаем. Однажды восточный факультет щегольнул перед шахом знанием персидского языка, но владетель Персии ничего не понял, ибо речь была на древнеиранском наречии. Всяко бывает.

Но нельзя смеяться над древними сокрытиями. Бережность и заботливость требовали охранить толпе недоступное. Наши современники уже по одному тому не должны насмехаться над им непонятным, что сами они любят условные знаки. Сколько "филькиных грамот" окажется в архивах, если доверительные коды пропадут?

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Шум-звон

 

"Что ми шумить, что ми звенить рано пред зорями?"

Вот какие пышные шумы-звоны. Более двух десятков королей, претендентов, более десятка президентов бродят по миру. Сонмы министров и генералов блуждают. Ещё недавно всё это, украшенное звёздами, заполняло страницы журналов. Сколько звёзд и крестов! Иногда и места на груди не хватало, а где же иначе их повесить?

Умерла пресловутая Лига Наций. Скончалась тихо, даже и газетных объявлений не было. Архив её из Женевского дворца скромно перебрался в провинциальное Нью-Джерси. А ведь совсем недавно надменная Лига изгоняла русское участие. Ломоносов говорил, что Академию от него отставили. Так и тут — Лигу отставили.

В дальних Гималаях долетают лишь отзвуки шумов. О мире всего мира! А когда он возможен, если лишь новые смертоубийства замышляются? Культура побивается. Некоторые ещё бодрятся, а сами отлично чуют, как отмирают новые Культурные побеги. Постепенно всё приостанавливается. Нелепо уговаривать себя, что этого нет. Зло вросло в мир. Какая панацея отставит разложение?

Мелькнула неясная весть о ликвидации Рижского Музея. В Нью-Йорке — вандализм. Улетели пять зал старинных мастеров. Ещё раньше разлетелся Русский Музей в Обществе Поощрения. Завянет Париж. Не осыпался ли Брюгге? Держится ли Загреб? О Праге и не говорю.

Завяли добрые пожелания в Софии, в Женеве, в Коимбре. Скудны сведения из Аргентины, из Чили. А шум и звон в мире, даже земля сотрясается! Говорили, что земля со старых кладбищ особенно плодоносна. Да, да, новое вырастет. Никакие трясения не остановят весенних побегов. Препятствия — возможности.

Плодоносный дождь вызывается выстрелами. Не лопнула бы от взрывов планета! Мало ли что подумается. Хорошее становится нехорошим. Недоброе помогает добру. Саранча летит. Шум-звон.

 

15 Ноября 1940г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Сборы

 

Выставка уходит в Лагор. Странно, что ближайший к нам центр оказывается последним. Ранее картины побывали в отдаленных городах — в Тривандруме, в Хайдерабаде, в Бомбее, в Ахмедабаде, в Бенаресе, в Люкноу, в Аллахабаде. Были приглашения из Калькутты, из Коломбо, а Лагор оказался позади. Так же, как и в Хайдерабаде, выставку устраивает Университет. Появились новые или, вернее, давние друзья со времен Европы и Америки. В общем, идут более шести десятков картин, а в доме их уход и не заметен — столько ещё остается. А что, если бы начать укладывать всё, даже и подумать страшно! Пусть бы часть осталась. Но, спрашивается, которая часть и где? Уже много таких путников, нашедших самые неожиданные пристанища. Многие из них безымянно потеряются. Подпись может быть кому-то не ясна.

Иногда доходят случайные вести из Средней Азии, что картины сохранны. Но столько всяких переустройств происходит, что никто не предусмотрит этих жизненных передряг. Судьба картин, бывших в Китае или в Синцзяне, совсем не ясна. Пекинский Музей уже давно перевезен куда-то. Толком даже не понять. Сундуки и ящики в Синцзяне, может быть, прошли уже через многие руки. Даже, наверное, прошли.

Что говорить о далеких местах, когда в самой Европе неразбериха. Теперь запрещено из Индии посылать за границу книги, картины, рисунки, рукописи — словом, всё, в чём состоял жизненный обмен. Пропали рукописи, посланные в Китай, в Америку, в Ригу. А ведь всё это было очень нужно друзьям. Вообще трудно сказать, что именно за это время пропало. Лишь случайно убеждаемся, что пропаж гораздо более, нежели кажется.

Где-то хорошие люди недоумевают и огорчаются и не понимают, отчего вести пресеклись. Ведь не все поймут армагеддонные условия. Продолжаются говоры о Культуре, но именно она-то и поражается и уродуется. Театр горит, а разодетые люди ещё пытаются войти.

Каждые сборы и радостны и потрясающи. Черта наносимая определяет, но и ограничивает. Не всё уместится. Значит, и в Индии приютятся гости. Кто о них позаботится? Друзей-то мы знаем. Но текуч слой человеческий. Сегодня одни, завтра другие. Достаточно навидались. Пусть будет, как должно быть. В сборах всегда кроется и начало чего-то. Конец или начало?

 

[1940 г.]

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Красный флаг

 

"Красный флаг" — так называется редакторская статья в сегодня полученном номере "Гражданской и военной газеты" в Лагоре. Кто мог бы думать, что главная страница официозной пенджабской газеты может нести такую статью, полную одобрений советских действий!

На первых страницах последних номеров этой газеты пестрят выдержки из "Правды", из "Красной звезды", из "Красной Газеты". Читаем крупные сообщения о том, что русский подводный флот первый в мире, а скоро и надводный флот займет такое же первенствующее место. Сообщаются твердые заявления, делаемые советскими дипломатами.

Не простое заигрывание с могучим медведем происходит, но звучит признание блестящих достижений русского народа. Много построено за последние годы, много завоевано мирным трудом. Подвиг этот совершался не в сладких условиях. Множество тягот было преоборено под свист и насмешки злопыхателей. Мерзкая клевета не однажды шипела и язвила о русских достижениях. Но вот переполнилась чаша мощи. Даже слепенькие прозрели, что с гигантским, мощным народом шутки плохи. Мечта о дружбе с великим медведем повсюду выросла. Безразлично, где она образовалась, искренне или же шепталась со скрежетом зубовным. История взвесит тайные думы и намерения. Важно, что там, где еще недавно неслись злобные рычания, там теперь преклоняются перед мощью народа-богатыря.

Даже закоренелые в предрассудках поняли, что мировая ось зиждется на русской мощи. "Разве не зришь, как нагнетается ось мировая?" — спрашивал Вергилий. Тогда поэт не мог знать, что лишь образовывался народ, которому суждено будущее. И какое славное будущее! Вот и пришло оно, когда уже опочили и первый и второй Рим.

Прекрасно, что нелегко завоевалось это будущее. Легкое строение от первого вихря и развалится. Великие камни сложил народ русский. На диво всем воздвиг не вавилонскую, но русскую башню. Стобашенный Кремль солнценосцев!

К чему пышные слова? Уж очень ликует сердце. Даже там, где еще на наших глазах гнездилось кислое подозрение — и там воздается хвала русскому народу. Зачем ховать в подполье то, чему суждено будущее. Слышите ли — будущее и какое светлое!

 

8 Декабря 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Скрябин

 

Вот чудеса! Из Южной Америки дошла весть о праздновании, бывшем в Москве в Июле в Музее Скрябина. Почему такие радостные сообщения должны совершать кругосветное путешествие, а не прийти через Иран или Афганистан?

Все, связанное с именем Скрябина, особенно радует. Последнее время на Западе его стали как-то избегать. И Стравинский и Кусевицкий замалчивали Скрябина, и капитальные его вещи стали редкими в концертах. Точно бы не по плечу пришелся. Кому-то не исполнить его было, а кому-то большое русское имя мешало.

Граммофон плохо передавал могучие созвучия скрябинских симфоний. "Поэма экстаза" так отвратно звучала в граммофоне, что и слушать было оскорбительно. А ведь нельзя же мыслить о Скрябине без его симфоний, давших новые дали мировой музыке.

И вот не на чванном Западе, а в родной Москве чествуется память великого композитора. Собирают все, до него относящееся. Даже портреты не только его самого, но и друзей его сносятся в народную сокровищницу. Последнее весьма примечательно. Кто-то чуткий и заботливый хотел создать атмосферу, в которой крепло дарование. Пути эти были нелегки. Вставала злоба против всего нового. Рутинное ухо не воспринимало утонченных созвучий. Сами задания казались кому-то слишком выспренними. Словом, не оценивалась сущность творчества.

Сами мы видели, как некие посетители концертов пожимали плечами и даже уходили до окончания вещи. Но были и преданные ценители. Они-то почуяли, какая новая сила нарастала и какие поворотные задания поднимут сердце молодежи.

Не верилось, когда пришла весть о кончине Скрябина, такой нелепой, недопустимой. Прометеев огонь снова угас. Сколько раз что-то злое, роковое пресекало уже развернувшиеся крылья. Но "Экстаз" Скрябина сохранится среди самых победных достижений.

Добрая дальняя весть. Живет в Москве имя Скрябина. Кто-то любит его и трудится над его достоянием. Наверно, молодежь.

 

15 Декабря 1940 г.

Публикуется по изданию: "Наш современник", 1967, № 7.

 

 

Единение или гибель

 

Так называлась хорошая статья. О том же были наполнены наши письма в Америку. Этими же самыми словами Е. И. уговаривала и заклинала Нью-Йорк, где раздоры среди сотрудников достигли предела. Сохранились потрясающие письма Е. И. Из них ясно, что уже в 1933 году нечто разрушительное должно совершиться. Точно черная завеса прикрыла глаза не видевших свою погибель. Ужасно видеть, когда люди вырывают свою основу и не думают о следствиях. Добро бы, если они не умеют думать о делах, о ближних. "На нет и суда нет!" Но ведь даже о себе забывают люди, куя цепи раздора и взаимоненависти. Через годы не верится, чтобы так безнадежно было положение.

Но письма перед нами. Не сказать сильнее. Словарь предупреждений исчерпан. Как бы мировая язва прошла. Дела частные, дела групповые были предвестниками мировых бедствий. Когда получались письма Е. И., наверно, кто-то думал, что в них сказано преувеличенно. Близорукие полагали о каком-то запугивании. Но вот и десятилетие еще не минуло, а всем должно быть ясно, что это были лишь предупреждения, притом самые неотложные, прямо трагичный С. О. С. какой-то. Каждый час был важен. Уж тут не о любви говорилось. Но хотя бы о деловом единении.

Каждый порознь не вытянет. Все открытия последнего времени достаточно ясно доказывают тягу к единению. Оказалось, что земля богата для всех. Всем хватит, если изыскание и распределение будет разумно. Идол золота пошатнулся, но зато выросло осознание ценности труда.

Столько красоты в мире, дыханье захватывает! А вместо действенного любованья и творчества троглодиты друг другу горло грызут. Не в далеких исторических периодах, но здесь, на веку человеческом, можно видеть, как совершаются разрушения. Да еще какие! Непоправимые! Видели, как малая группа занялась взаимопожиранием. Зашатались уже сложенные устои. И кто решит, где границы зачатого вреда? На котором поколении иссякнет вредоносность? Ведь не потоп после, но боль планеты. И руками и мозгом ущербляются сокровища, для всех припасенные. От малого начинается и большая болезнь. Единение — или гибель.

 

15 Декабря 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Путники

 

Полагаю, что все наши общества нужно распустить. Настолько неестественны все условия, что никакое общение сейчас невозможно. Накрепко пресечены пути сообщения, а кооперация прежде всего растет жизненными сношениями. Большинство групп не имеют никаких сообщений между собою. А в иных странах даже и внутренние сношения затруднены.

Хочется оградить друзей от всяких нареканий. Смятение в мире таково, что Лига Культуры кем-то может быть принята за какой-то Ку-Клукс-Клан14. Семена просвещения не гниют. Посеянное добро взойдет, а будет этот урожай групповым или индивидуальным, не все ли равно?

На наших глазах прошли многие волны. Вот нерушимо осталось все сделанное "Миром Искусства". Никакая история искусств не затемнит все созданное этим движением. Еще работают соучастники "Мира Искусства", хотя многих уже нет. Среди оставшихся ушел дух корпоративности. Прискорбно, но как первый председатель "Мира Искусства" должен сказать, что личного единения в группе было мало, а то и вовсе не было, и это вредило итогам.

Среди работников Школы Поощрения не было раздора. Плоды преуспеяния были отмечены, и все же широко разлетелись наши питомцы. Каждый год их бывало свыше двух тысяч, а теперь слышим лишь о немногих. Жаль, когда после школы новые деятели искусства утеривают общение. Сколько новых достижений могло бы вырастать из крепкого единения!

Даже лично спаянные "Передвижники" не сохранили ядра. Правда, все зачинатели вымерли, но могли же быть преемники? Приобщайте молодых. Незаметно минуют целые поколения. Выросшие не имеют связи даже с самыми живыми традициями. В свое время двери не были открыты. Достаточное общение не произошло.

Писал и говорил о возможности молодого поколения "Мира Искусства", но не восприняли. Также могло быть и молодое поколение "Передвижников", ибо народная традиция была жива. Конечно, сейчас нельзя думать о всяких полезных единениях, когда даже малые группы не могут между собою общаться. Армагеддон!

Кончается со-роковой год. До свидания, друзья! Переживем. "И это пройдет". Закат — для восхода. Чистится обувь для нового пути.

 

20 Декабря 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. "Из литературного наследия". М., 1974.

 

 

Молодежи

 

Вот и Уэлльсовская федерация — просто эфемерида. Кто и как изберет эти конклавы? Не попадут туда Платоны, Сократы, Аристотели, Пифагоры. Зато Гилберты Меррей, Мадариаги, Николаи Бутлеры, Рузвельты и прочие пустомели, наверное, протолкаются в эти говорильни. Чего доброго, пожалуй, и Жаны Кокто проползут. Точно бы царство роботов замышляется.

Покуда Уэллс критикует — он интересен, но как только дойдет до конкретности, он становится менее убедительным и не дает решения. Даже понятие кооперации не произнесено. Но ведь из сотрудничества зародится и федерация, здоровая, просвещенная, познавшая реальное энергетическое основание.

Специальный университет для образования супергомосапиенсов напоминает раджа-колледж для наследников махарадж. Народный учитель даст новые культурные побеги. Поднятие масс на почве здорового просвещения заложит эволюцию человечества.

Освободитесь от предрассудков. Их слишком много в обиходе. Невежество еще гнездится прочно. Раскрепостите мысль. Основывайтесь на фактах, но на таких, где потребуются и мощные телескопы и чуткие микроскопы. Обуздайте уродливый спорт. Эллинский стадизи не был схож с многими нынешними безобразиями.

Привлекайте к работе молодежь. Она любит, когда к ней относятся серьезно, по-настоящему. Во всех делах мы просили о допущении молодежи. Она дополнит образование на самой деятельности. Будет творить. Весело открывать такие врата в будущее.

Еще только недавно стали учиться думать о будущем. Не для себя это будущее. Эгоист к нему не обратится. Но ведь и все на земле строилось не на краткий век человеческий. И в этом радость, в этом размах. И массы поймут, что дорога должна быть чиста не потому, что сам по ней пойдешь, но пойдут и ближние и дальние.

Да, да, образуйте народного учителя. Дайте ему сносное существование. Зовите молодежь сотрудниками во всех делах. Покажите молодым красоту творчества. Поймите энергетическое сотрудничество как реальнейшее познавание.

 

20 Декабря 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 

 

Культура?

 

В 1933 году некий Маслов, "директор Академии Художеств", изрезал два моих панно — "Сеча при Керженце" и "Казань". Этот вандализм вызвал протест со стороны художников, и Маслова судили. Знаем варварские нападения в Третьяковке на картину Репина "Иван Грозный" и на картину Милле "Анжелюс" в Лувре. Портрет Сарджента был изрезан в Лондоне. Израненные картины были подклеены и подмазаны, но все же их нужно считать инвалидами. Со временем старые раны дадут себя знать.

Друзья не могли понять, почему пресловутый Маслов уничтожил именно эти два панно. "Сеча при Керженце" в первом варианте была приветствована в Париже в дягилевских постановках. Кстати, где это первое панно, а также и панно Серова? Вместо Маслова не съели ли их крысы? И "Сеча" и "Казань" были воспроизведены и в большой Монографии 1916 года и в книгах Эрнста и Ростиславова. Вариант эскиза был на Международной выставке в Мальме в 1914 году и поступил в стокгольмское собрание Мансона. Достаточно были оценены эти панно, и тем страннее вандализм, над ними учиненный. Зачем? Культурно ли?

Вспоминаю это к сообщению о повреждениях в Лондоне и Манчестере и о налете бомбовозов на Венецию. А вдруг шальная бомба попала в дворцы этого города-музея? Нельзя представить налет на Акрополь или на Рим. Но также невозможно вообразить разрушение Венеции. С высоты можно нанести вред непоправимый.

Венеция, чудесная Венеция вся построена на сваях. Известно ли, как влияют на лагунную почву взрывы? Но знаем, что Кампанилла обрушилась от каких-то почвенных условий. Знаем, что большие суда опрокидываются не только от прямого удара бомбы, но и от взрыва вблизи судна. Из Лондона писали, что на расстоянии двухсот ярдов от взрыва летевшие железные балки пробивали крышу дома и проникали в квартиры. Последствия взрывов вообще не учесть. Но венецианские свайные лагунные дворцы и храмы могут быть особенно чутки к сотрясениям.

Иногда кажется, что прежде больше жалели произведения искусства. О Кампанилле больше ужасались... А теперь? Огрубение ли? Где же Культура?

 

25 Декабря 1940 г.

Публикуется по изданию: Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М.: МЦР, 1995.

 


 

1 Религиозно-философский трактат древней Индии.

2 Счастливая эра справедливости.

3 Монастырь в непальских Гималаях.

4 Пустынь, скит (инд.). 

5 Держатели облигаций.

6 Очерк написан в 1910 г., но Н. К. Рерих включил его в "Листы дневника" под 1940 г., считая вопросы, поднятые в нем, актуальными. (Об этом говорится в очерке "Памятки" настоящего издания). 

7 О времена! О нравы! 

8 В греческой мифологии — два чудовища, живущие по обеим сторонам узкого пролива и губящие проплывавших между ними мореходов.

9 Согласно Библии — божество, которому приносились человеческие жертвы. Переносное значение — страшная ненасытная сила.

10 В индуизме, буддизме и в Учении Живой Этики карма – закон причинно-следственных связей, закон воздаяния, охватывающий духовно-психический мир и обуславливающий существование всех живых существ. В законе Кармы воплощена высшая (космическая) Справедливость.

11 Мойра и кисмет — судьба, предопределение.

12 Помни о смерти (лат.).

13 Комплекс высеченных в скале пещерных буддийских храмов (2 в. до н. э 7 в. н. э.) в Индии. 

14 Тайная расистская террористическая организация в США.

 

 

 

Начало страницы